Текст книги "Лабиринты надежд"

Автор книги: Мила Бояджиева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

– Господа, господа! – Ударами ножа о бокал привлек внимание загалдевших гостей Пламен. – Чудесный вечер, занимательная история. Только меня не оставляет впечатление, что кто-то нас всех слегка разыграл...

– Прошу простить меня, – сказал Арчи. – Я вытащил из памяти эту сомнительную историю с поисками клада, чтобы, приглядется к Сиду и выяснить все до конца. Собрать воедино участников тех событий... Последствия крымского отдыха оказались более запутанными, чем я предполагал.

В ходе заочного расследования мне удалось узнать, что госпожа Флоренштайн, в то время ещё начинающая актриса Снежина Йорданова вскоре родила дочь. И, кроме того, была беременна Лара Решетова.

– Я бы не хотела сейчас касаться этого. Мой ребенок от Пламена не родился, что является неоспоримым фактом. К сожалению. – Она опустила голову.

Пламен подавил вздох:

– Я, наверно, был не лучше господина Гудвина в отношении к женщинам. Уж очень много крутилось вокруг красоток. Но то, что у нас было с Ларой совсем другое. Уж это я знал точно. Еще тогда. Я хотел жениться... Но мне помешали серьезные обстоятельства. Лара нашла силы простить меня.

– Это наша проблема. Надеюсь, ты помнишь, что я говорила тебе.

– И помню, как вырвал тебя из рук... – Пламен зло сверкнул глазами в сторону Мухаммеда. – Из рук нашего уважаемого премьера. В то время я охотился за горячими сюжетами. Камера в руках – серьезное оружие, это я понял прежде, чем по имени репортера из фильма Феллини "Сладкая жизнь" возникло название "папарацци"... Меня интересовал восточный "товарищ", поселившийся на уединенной вилле. Прячась в кустах с камерой, я вскоре понял, что господин Мухаммед не такой уж отшельник. Так мне удалось предотвратить его нападение на Лару... Но не все девушки швыряли подарки в лицо насильника. Али Шах довольно часто принимал у себя приглянувшуюся ему красотку.

Пламен сделал паузу. Опустив глаза, Снежина залилась краской.

– Знаете, кто нанес визит восточному гостю? – Пламен обвел сидящих за столом торжествующим взглядом. – Это была ваша девушка, Гудвин. Да, да, Анжела Градова. Думаю, она не случайно попала в дом Мухаммеда, когда вы находились там и увели её с собой... На пляж, как только что признались. Анжела ставила сразу на все козыри.

В наступившей тишине стало слышно, как застучал по балконному тенту дождь.

– Почему она не приехала сюда? – Подозрительно нахмурился Сид.

– Твоя мать серьезно больна. Сейчас она проходит лечение в одной из лучших клиник Америки, куда я её отправил. – подал голос Мухаммед. Позвольте внести ясность. Видимо, не все поняли, что произошло тогда. Я вынужден кое-что добавить.

Судьба заставила меня заняться розыском ребенка. Долгое время я подозревал, что Софи Флоренштайн – моя дочь... Прости, Снежина, наша короткая встреча вполне могла иметь подобные последствия. Во время пребывания в моей стране Софи и Сиднея случилась неприятная история. Негодяи погибли, но и оба молодых человека попали в аварию. Тогда я решился выяснить все до конца, распорядившись взять кровь на анализ. У Сида и Софи. – Мухаммед сделал паузу.

– Ты права, Снежина, Софи – не моя дочь. Но вот молодой человек имел все шансы оказаться моим сыном. Я посмеялся над нелепой случайностью, доказывающей несостоятельность экспертиз. Но на всякий случай велел разузнать о нем все. Оказалось, что Кларк был усыновлен в СССР. Годы совпали. Я отправил в Крым доверенное лицо. Анжела Градова призналась, что родила ребенка и считала его умершим... Бедная женщина сделала это признание на краю гибели – у неё обнаружили злокачественную опухоль и она хотела снять камень со своей души. Я посчитал должным принять участие в её судьбе, определив на лечение в Америку. Для Градовой это было несказанным подарком. По пути сюда я посетил клинику, где она находится, предполагая, что смогу привезти твою мать сюда, Сид.

Проведенные анализ подтвердил предположения... Госпожа Анжелика Градова и я – твои настоящие родители.

– Любопытно все же, как обстоят дела с кладом? – бодрым голосом прервал общее замешательство Пламен. – Подробности родственных отношений, вы, полагаю, сможете выяснить и без нас. Тем более, что дело развивается не по твоему сценарию, Арчи. Прими сожаления, Сид – отличный парень. Он извлек карту из моего самого заветного тайничка.

– И привез её мне. Ведь по изначальной договоренности я принял Сида в долю. С того дня прошло три месяца. Обдумывая возможности изъятия клада, я обратился к премьер-министру Фаруха, ведь часть сокровищ по праву принадлежала ему. Мухаммед Али – Шаху удалось достичь с властями Крыма секретной договоренности, в соответствии с которой акция извлечения и дележки сокровищ не стала достоянием общественности... Премьер выделил громадные средства на строительство родительного дома и детской больницы в городе... Я-то не понимал, почему... Да... а в это самое время за моей спиной он вел расследование относительно своего отцовства! Он уже почти твердо знал, что Сид может оказаться его сыном! – Арчи зло сверкнул глазами на своего соседа по столу.

– Согласитесь, мистер Гудвин, я не имел ни малейшего понятия о ваших планах... То есть о притязаниях на отцовство Сида. Он и сам, как я уверен, не догадывался о подоплеке вашей внезапной "дружбы". Нет, господа, я не нарушал соглашения. Ни материальные, ни этические. Арчи Гудвин стал миллионером – свидетельство тому этот дом, приобретенный всего месяц назад. Неплохое место для пожилого господина, честного рантье?

– Для одинокого старика... – Пробурчал Арчи. – А ведь ещё пару недель назад я радовался, что моя старость может оказаться долгой и вполне идиллической... Последнее время я хворал, но боялся делать обследования. Подозревал самое плохое и торопился довести до конца затеянную авантюру. Уже давно, в клубах сигарного дыма, я видел этот дом, всех вас и, конечно, Сида, роняющего слезы от радости... Прости, парень, и Арчи Гудвин надул тебя. Но не совсем – усадьба "Лето" принадлежит тебе... Прошу вас, друзья, отужинать без меня. Повар очень старался. – Арчи поднялся из-за стола. Немного прихватило сердце.

Арчи заперся в кабинете – чужой комнате малознакомого дома, любовно приготовленного для сына. А сына, оказывается, нет... Он чувствовал себя одиноким, разбитым, смертельно усталым.

В дверь поскреблись, мягкий голос нежно проворковал:

– К вам можно, мистер Гудвин? – Шурша складками пышного вечернего платья, в комнату вошла Софи и огляделась с преувеличенным любопытством. Стильно обставлено. И вообще – вы потрясающий человек, мистер Гудвин. Все умеете. Можно? – Она присела на подлокотник дивана, поближе к креслу Арчи.

– Извини, что не предложил сесть... Задумался. Есть о чем поразмыслить, правда? – Он выпустил дым сигары, заметив с тревогой, что курит без всякого удовольствия. Паршивое настроение, плохой признак.

– Еще бы! Здорово вы тогда все порезвились... Конечно, сейчас молодежь проводит время не менее игриво. Только не все беременеют, мистер Гудвин.

– Предлагаешь написать благодарность в адрес фармацевтических фирм, выпускающих контрацептивы?

– Если честно, то я бы не хотела родить ребенка от парня, который обманул меня... И, наверно, не решилась бы на аборт. Дети должны появляться тогда, когда их по-настоящему ждут. Иначе бы на каждом шагу разыгрывались бы такие драмы...

– Я привязался к нему. К мысли, что у Арчи Гудвина есть сын... Видишь ли, несмотря на обилие женщин, встречавшихся на моем пути, и отсутствии надежных методов предотвращения беременности, я остался один.

– Все не так уж плохо, Арчи! Вы разбогатели. Сид искрене привязан к вам. Разве все, что он пережил по вашей воле, можно забыть?

– Он рассказывал тебе, как мы познакомились? – Арчи печально хмыкнул. – Даже тот случай был для меня знамением... Представь, я был довольно состоятельным человеком, встречал на своем пути достаточно преданных женщин, но ухитрился устроить так, что остался одиноким и нищим. Свои последние деньги вложил в одно рискованное предприятие по совету "друга". Друг здорово подставил меня, обобрав до нитки. И ещё посмеялся, сволочь... Прости, мол, не выгорело дело. Это было весной... Я был занят выслеживанием сына погибших Кларков и уже много знал о нем. Даже фотографий имел кипу. Снятые моим агентом, естественно. Это был ловкий парень, но я уже не мог оплачивать его услуги и нанял плохонького.

Это был тот ещё спец. Но кое-что он умел – выжимать деньги. Для этого, как я и сообразил, он доложил мне, что след Сиднея Кларка обнаружен не где-нибудь, а тут, в Нью-Йорке. Что парень в полном провале, связался с сомнительной компанией, имеет долги. Представляешь, Софи, как мне нужны были деньги?! Ведь я уже знал, что Кларки погибли на глазах семилетнего пацана, что опекун-дядька измывался над ним, а потом – этот самый гомик Гесслер. И так далее... Прямо проклятье какое-то.

"Ты сволочь, Арчи, – сказал я себе. – Беды Сиднея – расплата за твои прегрешения". А потом захохотал: хорошенький сюрприз получит парень, найдя папочку в этой дыре, без гроша.

"Ты повиснешь у него на шее, идиот. Верни свои деньги, Арчи, а уж потом заявляй об отеческих правах". Не поверишь, девочка, в тот вечер я взял автомобиль напрокат, вырядился в смокинг, сунул в карман заряженную "беретту" и отправился в клуб, где имел обыкновение кутить мой должник. Я знал кое-какие его грешки и собирался шантажнуть, припугнув публичным разоблачением. На крайний случай – пристрелить на глазах у всех, как собаку... Вероятно, тогда я был не в себе – злость, обида, страх. Да, страх уйти из жизни обманутым, одиноким. То, что я задумал, было сущим безумием. Позже я понял: меня вела судьба... Представь: в переулке, где я припарковался, какой-то гаденыш сунул мне под ребро ствол и потребовал деньги... Деньги?! – Ха! Видел бы мальчик мой холодильник! Я врезал ему мастерски, а когда склонился над свалившимся налетчиком, увидел игрушечный пистолет, бледное лицо... Бледное, голодное лицо моего сына... – На глзах Арчи блеснули слезы. – Прости, Софи. Сегодня у меня такое ощущение, словно я потерял его... А ведь хотел... воображал, как он бросится ко мне на шею и скажет: "Я всегда мечтал о таком друге, Арчи..."

Софи обняла Гудвина за плечи, окутав его запахом ночной свежести и духов.

– Так же пахла твоя мать.

– Арчи, вы могли бы оказаться в перспективе маминым мужем... Если честно, мама тогда любила только Мирчо – моего отца, а с остальными флиртовала. У красивых женщин тоже есть свои слабости. Но... если позволите, я буду называть вас дядей. Да, да! И стану настоящей любящей племянницей. Ведь вы приедете к нам в поместье к Рождеству? Будет много интересного... – Она заговорщицки подмигнула.

– Постараюсь, девочка. Спасибо... Все же мне удалось урвать у судьбы хороший подарок. Кто-то стучит... Войдите.

Переступив порог, Сид развел руками:

– Я искал вас – тебя и Софи. Не смейтесь, если я похож на сумасшедшего. – Он поправил взлохмаченные волосы. – Беседовал с Али Шахом... Безумие какое-то...

– Если этот царек не подтасовал данные экспертизы, похоже, ты наследник огромного состояния... Черт! Такой финал не приходил мне в голову! Женщины ещё более легкомысленны, чем я полагал. Прости, не хочу обижать Анжелу.

– Арчи... Он ничего не подтасовал. Я, вообще, для него не подарок. Не мусульманин и не собираюсь им становиться, не склонен к политике и вообще... У меня нет сыновьих чувств, Арчи... К счастью, ему нужен не я. Сид посмотрел на Софи. Мухаммед ждет внука, который мог бы появиться у меня от брака с мусульманкой.

– Боже! – Софи рухнула в кресло.

– Нет, нет! – Сид опустился рядом и обнял её колени. – Никаких мусульманок. Только ты, ты...

– Ого, дорогие мои... – улыбнулся Арчи. – А ведь этот маневр я предвидел, посылая тебя к графине... Хорошая пара.Хотел заполучить тебя, детка, в невестки.

– Что же мне делать? – Растерянно озирался С ид.

– То, что считаешь наиболее приятным. Аскетический гедонизм – ты помнишь? Продолжишь учиться, начнешь почаще наведываться во Францию для изучения живописи. На праздники станешь посещать отца.

– У них там свои праздники. А в Рождество я приглашен во Флоренштайн. Хочу пройти по гребню крыши с завязанными глазами.

– Но это не самое главное? Вы с Софи, как я понимаю, намерены объявить нечто приятное?

– Какой же ты хитрюга, Арчи! – Сид обнял старика. – Я всегда хотел иметь такого друга.Но...На меня сегодня обвалилось слишком много всего.Ущипни меня, Софи!

– С удовольвствием! – Софи поцеловала Сиднея. – Ну как?

– Кажется, все потихоньку утрясается. – Сдерживая слезы, Гудвин высморкался. – У моей племянницы появился хороший жених, мой юный друг, между прочим. Ты ещё не в курсе, Сид: Софи признала меня своим дядей.

– О! Только не сейчас! Новой истории я не вынесу.

– Потом, потом, дорогой. Учти, я всегда буду ждать тебя в этом доме. А дом будет ждать своих молодых хозяев. Все-таки я разбогател. – Он постучал о резные подлокотники кресла. В вечер нашей первой встречи я отправился грабить злодея, обокравшего меня. Если б не твое нападение, Сид, возможно, я сейчас сидел бы в тюрьме.

– Ты все же расправился с ним?

– Скажем так, – справедливость восторжествовала, но это другая, запутанная история. Тебе надо спешить, мальчик. Полагаю, некая зеленоглазая, рыжеволосая женщина ждет тебя.

Анне частенько являлись видения. Но только во время церковной службы, когда голоса певчих возносились к куполу и, вырвавшись ввысь, к Господу. Как блоковская девочка, она пела о всех, потерявших свет, радость, веру, и видела светлую гавань, приютившую потерявшиеся корабли, очаг, согревший путников на чужбине. Вспоминая последнюю строку стихотворения, Анна не сомневалась – поэт был несчастен и одинок, когда писал ее: "И только высоко, у самых врат, причастный тайнам плакал ребенок, о том, что никто не придет назад..." Придут, обязательно придут... Добро струится на землю, подобно солнечным лучам, и озаряет душу страждущего... Разве не чудо долгожданное, вымоленное, то, что случилось сейчас с ней?!

В местной клинике снимки мозга показали скверный диагноз. Смый скверный. Анна поняла это по глазам матери. Вот отчего, оказывается, случались внезапные приступы слабости, головокружения. И сознание во время службы Анна теряла не от религиозного исступления, как полагали местные безбожники, а от опухоли.

– В Москву надо ехать, в Центр. Одна теперь надежда. – Мать отвернулась от висевшей в красном углу иконы. Боялась, что заметят темные, всевидящие глаза её сомнения. – Как же так, Анжела, ты к Богу, а он от тебя отвернулся?

– Не надо, мама. Так, наверно, лучше. Ни в какую Москву я не поеду. И денег таких нет, и зачем? – Обе умолкли, оставив при себе боль.

Марья Андреевна страдала за дочь. О её несложившейся жизни были и слезы, и мольбы. И отчего же вышло все так – ни мужа у девочки, ни детей... Ошибки, ох, ошибки... Куда ни глянешь – кругом ошибки...

Анна об ошибках Анжелы не думала. Другая женщина, другие страдания. И все попусту. Появился вдруг на Пасху откуда-то из той, другой жизни паренек американец. Много могла бы рассказать ему о себе Анна, но не рассказала. Сын Арчи Гудвина. Эх, и наломала дров Анжела в то лето. Словно с цепи сорвалась. Очень хотелось из города вырваться, от Паламарчука ускользнуть, от Сашки... И вышло же... Да только по-другому...

В больнице Иллинойса её звали мисс Анжела. Самый главный врач, огромный негр, сказал: "Я буду вас лечить. О'кей?"

Выплывая из сна, Анжела вспоминала случившееся и не торопилась открыть глаза. Визит смуглого господина к Градовым, его обеспокоенность болезнью, хлопоты и перелет в Америку совершился, словно помимо Анжелы. Ее несла куда-то теплая волна, теплая и синяя, как здесь, в бухточке, в июле. Кто-то жалостливый и всемогущий укачивал её в своих огромных, добрых ладонях.

Однажды, открыв глаза, Анжела увидела сидящего возле её кровати человека и сразу узнала его, хотя не было теперь на голове Мухаммеда белого платка, а виски стали серебряными. Он внимательно посмотрел на Анжелу сквозь поблескивающие очки и слегка улыбнулся, заметив её радость.

– Здравствуй. Не беспокойся ни о чем, здесь хорошие врачи. Оплачиваю лечение я.

– Спасибо. Я узнала тебя. Но почему...

– Мудрые люди говорят, что ни одна жизнь не исчезает бесследно. Не остаются без плодов ни деревья и травы, ни деяния человеческие. А то, что по неразумию своему мы называем случаем – есть воля Всевышнего.

Анжела согласно кивнула. Теперь-то она целиком чувствовала себя в его воле.

– Грешила я много.

– Но ведь покаялась.

– Нет, я не о связях своих, о другом... Столько лет в душе камень носила, но рассказала человеку одному, совсем чужому арабу, который обо мне позаботился. И о том, как бегала к тебе, и как родила мертвого мальчика.

– Это был мой верный слуга, Хасан. – Мухаммед осторожно взял руку больной, лежащую на одеяле. – Не волнуйся, Анжела, я должен сообщить тебе очень хорошие известия. Наш сын – это был наш с тобой ребенок – не умер... Ты понимаешь меня?

Анжела молча кивнула. Она улыбалась и плакала, а всем существом своим – пела!

Мухаммед рассказал Анжеле, как остался в живых её сын.

– У меня хорошая болезнь. Ее не надо лечить, – сказала Анжела, жалобно заглядывая в его глаза. Она не была уверена, что достаточно понятно произносит оставшиеся в её памяти слова. – Я вижу хорошие сны. Понимаешь?

– Это не сон. Врачи сделали исследования. У нас с тобой есть взрослый сын. Он думает, что сирота.

– Бедный мальчик... – Анжела приподнялась на высоких подушках. Нет... ему уже двадцать шесть? – Ярко вспыхнуло в памяти пасхальное утро и пришедший к Градовым американец. – Он живет в Америке? Я знала, знала... Благая весть... Благая...

– Сегодня мы должны встретиться и Сидней узнает правду.

– Извини... – Анжела устало опустила веки – Мне надо немного передохнуть.

Мухаммед неслышно покинул палату. Сестра сделала больной укол. Тихо и торжественно взлетая к куполу, зазвучали голоса...

– Уже полдень. – Медсестра распахнула жалюзи и подала Анжеле расческу и зеркало. – Вы должны привести себя в порядок, мисс Анжла. В холле уже давно дожидается очень симпатичный юноша. Он пришел к вам, мэм.