Текст книги "Лабиринты надежд"

Автор книги: Мила Бояджиева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Кое-кто имел основание позлословить насчет показной образованности и нарочито барственных манер госпожи министерши, но не признать её красавицей мог только слепой.

Валерия Борисовна ничуть не удивлялась, что дочь пошла в нее, а не в отца, удачно синтезировав материнскую статность и классические черты лица с "мастью" Петра Наумовича – мужчины мелковатого и блеклого. Вместо сивеньких мягких волос, едва прикрывавших рано полысевший череп министра, за плечами его дочери развевался шелк льняной гривы, а на сметанно-белой коже проступал в минуты волнения яркий румянец.

Лара росла благополучным, но не избалованным ребенком. Она имела все самое лучшее, не проявляя при этом ни лени, ни капризов. И художественная гимнастика, и занятия в музыкальной школе, и общеобразовательные предметы давались Ларе легко, хотя и требовали определенной усидчивости. За тем, чтобы из дочки вырос настоящий человек, бдительно следила мать, не делая поблажек и ограничивая общение Лары с кем попало, то есть – с людьми не их круга. Чем в сомнительных компаниях во дворах отираться, пусть лучше сидит дома и занимается. Лара сидела,читала хорошие книги, зубрила английский, интересовалась проблемами науки и искусства, освещенными в специальных журналах – вобщем – старалась оправдать возложенные на неё надежды родителей.

– Раньше дворяне из своих отпрысков с пеленок элиту растили, объяснял образованный отец. – Это только нас учат, что при царе сплошные повесы да "лишние люди" в правящем классе плодлись. А они по четыре языка долбили плюс все остальные.Вспомните, к примеру, как старик Балконский свою дочь в точных науках натаскивал.Стремился вырастить всесторонне развитого человека.

– Ты бы, Петр, девочке голову не морочил собственным пониманием истории, – поправляла его жена. – Она для этого в школу ходит, советскую меджу прочим. И в комсомоле идеологической работой занимается. Ларочка сама разберется.

Школу Лара окончила с отличием и поступила на филологический факультет МГУ, набрав высший балл. Валерии Борисовне ни разу не пришлось сомневаться в силе своего влияния на девочку, шла ли речь о выборе одежды или друзей. Просто у них – у матери и дочери – были не только похожие голоса, которые все путали по телефону, не только одинаковая манера двигаться, гордо откинув голову и глядеть на собеседника с высоты своего роста и королевской стати, но и одинаковое мировоззрение, с учетом, естественно, возрастных поправок.

Лара не сомневалась в своей принадлежности к привилегированному кругу и считала эти привилегии вполне обоснованными. Она любила комфорт, красивые вещи, само ощущение принадлежности к избранному кругу, привыкла к завистливым взглядам, лести, шушукньям за своей спиной. Она была уверена, что духовное богатство непосредственно связано с материальным. То есть, в соответствии с русской пословицей "По Сеньке шапка, по Ермолке колпак" или, говоря понятнее – человек сам хозяин своей судьбы. Каков человек, такова и судьба. Лучшему – лучшее. Жизненный путь родителей был наглядным тому подтверждениемь.

В том, что дочь удачно выйдет замуж, Валерия Борисовна не сомневалась, подбирая в друзья Ларочке детей дипломатов и ответственных работников. О выгодном замужестве с иностранцем во времена шамкающего брежневского "застоя" думать, естественно, не приходилось, особенно высокому госслужащему. До восемнадцати лет у Лары не проявился, к счастью, бурный темперамент, толкавший девушек из хороших семей на связи с прощелыгами. Она не курила, не употребляла спиртное и всегда являлась домой не позже одиннадцати. Ничто не предвещало беды.

Встретив дочь после отдыха в "Спутнике", загоревшую, вытянувшуюся, Виктория Борисовна в течение часа приглядывалась к ней и наконец поняла дело не в загаре и не в новой прическе – закрученном на темени пучке. Глаза у Лары стали совсем другими – женскими.

Запершись после ужина в спальне (Петр Наумович в семейные дела никогда не вмешивался, раз и навсегда отдав бразды правления жене), Валерия Борисовна строго посмотрела на дочь:

– Садись, Лара, и все рассказывай.

Вместо того, чтобы устроиться на выгнутой, обитой атласом козетке, которую она с детства так любила, Лара повисла на шее матери и счастливо отчиталась:

– Мамочка, я выхожу замуж! Пламен – самый лучший, самый красивый! Он талантливый, перспективный и очень меня любит...Он тебе обязательно понравиться!

– Постой... – Валерия Борисовна опустилась в кресло. В спальне, обставленной столь непривычной в те времена белой мебелью в стиле Людовика XVI, на секунду повисла тишина. – Как его зовут? Он, что, – иностранец?

– Пламен Бончев болгарин. Фотокорреспондент, отдыхавший вместе с ихней Королевой красоты...

... По мере рассказа дочери, сводившегося к тому, что необходимо немедленно, этим же летом пригласить фотографа в Москву для бракосочетания, в голове Валерии Борисовны все настойчивей и громче звучал сигнал тревоги. Она сразу же поняла, что Лара нарвалась на оборотистого ловкого парня. А как иначе, если речь идет о фотографе, приставленном снимать полуголую девицу, и сумевшем заморочить голову девочке из хорошей семьи?!

– Господи, неужели там не было больше приличных молодых людей?! – С пафосом выдохнула она.

– Я никого не замечала, потому что сразу выбрала лучшего. Ты увидишь, мамочка, Пламен необыкновенный! Он бязательно станет знаменитостью! Ему предлагали контракт американцы.

– Американцы?! – Тяжело задышав, Валерия Борисовна изогнулась, распуская застежки тугой "грации".

– Да нет же! Он будет работать в Москве. Папа его устроит... – Радость Лары угасала, она начала понимать, что здорово просчиталась. – Не понимаю, почему ты так настроена против него?

– Никогда не думала, что моя дочь столь наивна! – Всплеснула руками Валерия Борисовна. – Хорошо. Допустим, тебе понравился молодой человек, вы весело проводили время, в одной копании... Но почему же сразу – "замуж"!

– Потому что я люблю его. – Насупившись, Лара упраямо смотрела исподлобья на узел кушака атласного халата матери.

– Как?! – Взвизгнула царственная дама. – Ты хочешь сказать... Ты... Она не находила слов, дрожа от возмущения.

– Да! – Лара вскинула голову. – У нас все было. Все...

– Петя... – В полуобморочном состоянии Валерия рухнула на кровать. Позови отца... Нет... Постой... У него будет инфаркт, а завтра серьезное совещание в Совмине... Нет... Нет! – Она разрыдалась, колотя подушку. Уйди отсюда, уйди сейчас же... Дура!

Лара до утра просидела, не раздеваясь, в своей комнате. Вначале она хотела уйти, куда глаза глядят. Пусть ищет, беспокоится, просит прощения... Потом поняла, что дочь министра не может ночью ходить одна по городу и отчитываться о своем поведении участковому милиционеру. Под утро пришло правильное решение – она уедет в Болгарию! Отец сделает визу, Пламен обалдеет от счастья... А потом, потом все как-нибудь утрясется. Ведь обязательно утрясется! А белое платье и фата будут самые красивые. И жених – тоже. Лара достала фото, сделанное камерой Пламена автоматически – они стояли в обнимку на фоне заката, окрасившего море пурпуром. Лара в легкомысленном костюме "рабыни", с развевающейся белой вуалью. Похоже на свадебное фото. – "Все будет хорошо! Люблю тебя, милый".

На следующее утро с Центрального телеграфа Лара звонила в Софию.

– О, это ты!.. – удивился, очевидно, с просонья, Пламен. – Очень, очень рад, бэби! Ты где?

– Дома... Послушай, я, наверно, скоро приеду в Болгарию.

– В Софии будешь? Когда?

– Точно не знаю. Скоро.Мне нужно тебя увидеть!

– Постой, Лара! Весь июнь я в экспедиции. Венгрия, потом Словакия. Снимаем манекенщиц.

– А... Послушай, когда ты вернешься? – Ее голос, звенящий слезами, с трудом прорывался сквозь шумы на линии. Можно даже сказать, что она плакала.

– В августе. Очень хочу тебя видеть. Очень.

– Я тоже... Я страшно скучаю.Кроме тебя никого нет! Понимаешь?Ты для меня – самый главный на свете...

Пламен рассмеялся:

– Это хорошо! У нас будет жаркая встреча. Обичам те. Помнишь?

– Я тоже. Очень, очень люблю...

... "Очень, очень, очень... Слишком много очень. Надо учить болгарский. Мы будем жить и там, и здесь", – думала Лара, бродя по арбатским переулкам. Тихие дворики. скрип качелей, запахи жареной картошки с луком из окна чьей-то кухни. Вот так ходить, ходить вдвоем, целуясь в каждой подворотне, а потом жарить картошку в собственной маленькой квартирке с громоздкой, будто сонной старой мебелью, лежать вобнимку в кровати, разглядывая солнечный узор на прикроватном коврике... Собственно, почему в мленькой, старой?Лучше уж вон в такой "цековской" розовой башне с лоджиями и лифтершей в подьезде или в коттедже на Золотых песках! Пламен прославиться, это неизбежно. Он станет много работать заграницей, разъезжать по персональным выставкам и везде – непременно – с женой!

Сочинять будущую жизнь было чрезвычайно приятно. За неё стоило бороться, идти на открытую конфронтацию. Предъявить ульитматум родителям, потом уехать на дачу к бабушке, поддерживая с отцом и матерью натянуто-официальные отношения. И ждать, пока они не поймут , в чем состоит счастье их дочери.

Оказавшись как-бы совершенно случайно на Киевском вокзале, Лара купила билет до станции Кокошкинская. где находилась дача Решетовых. Сев в электричку, она почувствовала себя совсем взрослой. "Вот так начинается моя собственная самостоятельная жизнь".

Мать говорила по телефону холодно и официально. Она сразу раскусила маневр дочери.

– Если намерена делать глупости, то, пожалуйста, без нашей помощи, объявила Валерия Борисовна. – Образумишься – позвонишь.

Получилось, что ультиматум предъявлен Ларе, и она находится не в бегах, а в изгнании.

"Но не могут же они не понять, как это все серьезно!" – думала Лара, ожидая, что родители сдадутся и проявят желание хотя бы познакомиться с Пламеном. Первым не выдержит, конечно, более мягкий отец.

"Тряпка. – Коротко обозначала характер мужа Валерия Борисовна. – Из него каждый веревки вьет". Лара морщилась – веревки из тряпки – вещь ненадежная и никому не нужная. – "Он лояльный, демократичный и справедливый", – заступалась она. Теперь Лара с полным основанием делала ставку на любящее отеческое сердце.

Возможно, упрямица и заполучила бы тур в Болгарию в августе, если бы в конце июля не выяснилось, что она беременна. Осмыслив симптомы и сообразив, в чем дело, Лара пришла в ужас. Приятельница советовала втихаря избавиться от ребенка. что по тем временам было совсем не просто, тем более, девушке с твердыми моральными принципами. Паника сменилась здравым расчетом. Нет, тайного аборта она не сделает. Выждет до тех пор, пока скрывать положение будет уже невозможно и поставит родителей перед фактом. Жениха тут же вызовут в Москву.И все. наконец поймут сколь жестоко топтали неземную любовь.

Пренебрегая компаниями, вечеринками, Лара сидела на даче и ждала вестей от Пламена. Она часто звонил ему с телеграфа, но застала в Софие лишь дважды. Пламен говорил о том, как страшно занят, мотаясь со съемочной группой по курортам, как устал и как любит Лару.

– Я хочу, чтобы ты приехал сюда, в Москву. Я пошлю приглашение. Ты должен быть здесь не позже сентября, – кричала она через расстояние, казавшееся огромным из-за плохой связи. – У нас... – Господи, но как прокричать это в кабинке телеграфа, под настырными взглядами очереди? – У нас будет ребенок...

– Что, что? Не понял, что будет?

Связь вдруг стала отменной, хоть шепотом объясняйся. Словно они стояли друг против друга, а у Пламена вместо счастливого оказалось ошарашенное лицо.

– Не знаю, что будет. Может, мальчик, может, девочка...

– Ты шутишь? – Наконец-то он замер от радости.

– Нет. Я пришлю вызов, жди.

– Люблю тебя... – по русски пробормотал Пламен. – Жду.

Когда Лара объявила матери о своем положении, та, постояв в оцепенении, залепила дочери звонкую пощечину и закрылась в спальне, откуда вела телефонные разговоры до самого вечера. На следующий день мать повезла Лару к своему врачу-гинекологу и получила подтверждение: беременность двенадцать недель. Первый аборт – явление нежелательное.

В машине Валерия Борисовна прошипела, не глядя на дочь:

– Если ты все же решила окончательно изгадить свою жизнь, то я тебе это не позволю.

– Мама, я намерена родить ребенка от законного мужа. Он тоже хочет этого.

– Он хочет? – Валерия расхохоталась. – Отец получил ответ на запрос о фотографе Бончеве. Он живет в одной квартире с бывшей женой, какой-то... какой-то шлюшкой. У него нет приличного образования, постоянной работы. А главное... – Валерия торжествующе посмотрела на дочь. – Такие, как ты, у него каждую ночь меняются.

В субботу Решетовы принимали чету старых знакомых с сыном. Валерия Борисовна лучилась обаянием, гости пришли в восторг от тостов министра и красоты его дочери. Молодой человек – гений шахматных турниров, не отрывал глаз от тарелки.

– Я его сразу вычислила! – Сказала Валерия дочери, проводив гостей. У меня голова – Дворец съездов! Парень был с тобой в "Спутнике" и страшно влюблился. Розочка – очаровательная интеллигентная дама – так прямо и говорит: Сына будто подменили. Ночами не спит. стихи пишет.Милый, скромный, совершенно несовременный молодой человек. Знаешь, – она обняла дочь впервые после размолвки, – Зиновий чем-то напоминает мне папу. Он был точно такой же, когда мы познакомились...

– Да у нас с этим Зиновием ничего не было! Даже каких-нибудь симпатий! – Взвилась Лара, припомнив, однако, как покрывался ярким румянцем шахматист, оставаясь случайно наедине с ней.

– Не было – так будет. Зиновий Костержец – вполне приличная партия. Я выясняла, – они украинские евреи, вернее, украинцы с латвийской примесью. В общем, русские. Перспектива чемпиона мира! Это завидное положение.

– Мама, как ты можешь! – По щекам Лары побежали частые слезы – Я не люблю его!.

– Я все могу, когда речь идет о счастье моей дочери! А ты, дорогая моя, ещё сама не знаешь, о чем берешься судить.

... Молодых расписали во Дворце бракосочетания. Все было так, как мечтала Лара – восхитительное платье из французских кружев, потом ещё одно – атласное голубое для ужина в "Метрополе". Был полный зал гостей, специальный оркестр, море цветов и крики "Горько". Вот только страшно хотелось плакать или вовсе выкинуть нечто невообразимое – объявить присутствующим, что брак фиктивный, убежать из ресторана, из дома, из страны... Но куда? Мысль об изменах Пламена сводила Лару с ума. Вероятно, мать была права – болгарский красавчик мог бы жениться на дочке московского министра, но вряд ли оставил бы свои богемные привычки.

– Я не смогу приехать в августе, – сказал он ей в последнем разговоре, когда Лара хотела уже рассказать про затеваемый родителями брак.

– Ты должен! Это очень серьезно. Купи туристическую путевку. Придумай что-нибудь! Ты же такой сильный...

– Извини, девочка... – Послышалось после тягостной паузы. – У меня здесь кое-какие неприятности. Но это не телефонный разговор. И вообще... тебе нехорошо сюда звонить.

– Да что же мне делать?! Что, что мне делать?

– Созвонимся в сентябре, о' кей? Я люблю тебя...

Лора опустила трубку, чувствуя, как вместе с прервавшейся связью обрывается её жизнь. Жизнь разбилась вдребезги и теперь мириады острых осколков неслись в темноту, поблескивая на прощанье зеркальной искоркой.

Человек, говоривший с ней из солнечного болгарского города, был совсем чужим. На крымском берегу навсегда остался пылкий влюбленный по имени Пламен, клявшийся подарить Ларе все звезды.

Да что она понимала в жизни, восемнадцатилетняя дурочка, выросшая в оранжерейной атмосфере?! Разве она могла поверить, что люди – самые близкие и дорогие, – безжалостно растопчут её сердце?

Лара погрузилась в тупую апатию, безразлично взирая на закрутившуюся свадебную суету. Только за банкетным столом она начала осознавать происходящее, словно выныривая из долгого сна. Ужас и злость затягивали прелестную новобрачную в зияющую бездонную пропасть. Сидевшая рядом мать заметила, как задрожали руки Лары, как она уронила бокал и едва не потеряла сознание, затравленная многоголосым криком. "Горько, горько!" скандировали гости. Зиновий стоял, растеряно глядя на жену, охваченную столбняком. Повелительный жест Валерии Борисовны остановил ликование. В наступившей тишине она, как ни в чем ни бывало, оповестила: "Я хочу сказать несколько теплых слов о моем зяте...".

После развернутого, мастерски иполненного тоста министерша увела дочь в туалетную комнату и сильно встряхнула за плечи:

– Возьми себя в руки, Лара. Ты взрослая женщина и должна нести ответственность за свои поступки. Потерпи. Осталось совсем немного.Дай мне слово, что не закатишь истерику.

– Хорошо, не закачу.... – тихо согласилась новобрачная, припав к кафельной стенке. И начала медленно сползать на пол.

Гостям объявили о внезапном приступе аппендицита, Лару увезли в больницу, где она провалялась почти месяц. Врачи старались спасти ребенка, а Лара хотела лишь одного – умереть.

К ноябрьским праздникам её привезли домой – слабенькую, бледную, потерявшую ребенка.

– Зиновий не смог забрать тебя из больницы, он на турнире в Торонто.

– Ему известно?

– Нет! И, пожалуйста, девочка моя, оставим эту тему. Гнойный аппендицит с перитонитом. Больше ничего не было. – Категорически отрубила Валерия Борисовна..

– У меня же нет шва, – почему-то сказала Лара.

– Кто это, интересно, будет разглядывать? – Усмехнулась Валерия Борисовна, успевшая оценить своего зятя. Парень зациклен на шахматах, видит мир, расчерченным на черно-белые квадраты. Он так же далек от житейских проблем, как марсианин от быта землян. А плотские радости, похоже, ему и вовсе чужды. Удобный вариант замужества, означающий пристижное положение и свободу одновременно. Жаль, что это совершенно невозможно втолковать дочери.

Впрочем, все постепенно наладилось. Лара начала занятия в университете, обзавелась новыми знакомыми. С мужем держалась так, словно он был мебелью. Слава Богу, не на глазах у родителей. Молодые перебрались в новенькую двухкомнатную кооперативную квартиру и продержались целых пять лет. Закончив университет, Лара поступила в аспирантуру. Зиновий, едва не став чемпионом мира, продолжал упорно стремиться к высотам шахматного мастерства. О детях они разговора не заводили.

В 1979 году семейство Решетовых пережило серьезные трудности. Оказалось, что Зиновий Костержец вовсе не украинец, а натуральный еврей, рвущийся вместе со своими родителями на историческую родину. Неприятная ситуация для дочери ответственного номенклатурного работника. Лара спешно развелась с мужем, Валерия Борисовна же доверительно делилась с приятельницами сокровенными тайнами: все эти годы её несчастная дочь была страшно несчастлива в браке с полусумасшедшим импотентом.

Оставшись одна, Лара вспомнила, что ей всего лишь двадцать пять, что она поступила на работу в Союз композиторов и, по существу, ещё не начинала жить. В один прекрасный момент дремлющая в коконе безразличия и эмоционального холода женщина ожила. Осторожно оставив грустить в одиночестве обозленную, подавленную неудачницу, она вылетела на солнышко и обнаружила пестрящий цветами луг. Соблазны, соблазны и ещё раз – соблазны. Оказалось, что красивая и свободная женщина может сама сочинять сценарий своей жизни, вставляя в него эффектные эпизоды, в зависимости от настроения. Главное – ничего не воспринимать всерьез и никому не позволять влезть себе в душу. Тогда не поранишься, не обожжешься и не будешь ползать на карачках, собирая осколки вдребезги разлетевшейся любви. Любви? Вот уж это волшебное чувство Лара оставит другим.

Работа в Союзе композиторов, полученная благодаря связям отца, давала возможность встречаться с интересными людьми. Сочиняли музыку, в основном, мужчины, а те, кто состоял в Союзе, как правило, сочиняли не зря, имея хорошее вознаграждение за полную творческую отдачу. Кроме того, для взлета вдохновения они остро нуждались в романтических чувствах.

Светловолосая, уверенная в себе молодая женщина с первого же взгляда производила на понимающих толк в амурных делах кавалеров впечатление ценной добычи, за которую стоит бороться. Лара позволяла очаровывать себя, если покоритель сердца умел выстроить лирическую тему с подобающим шиком. Ей делали подарки, увозили в дома творчества, забрасывали цветами и обставляли роман атрибутами романтической страсти.

Поступали и брачные предложения, но почему-то от тех, кого видеть в роли мужа не хотелось. Ужасно талантливый, но невезучий бард Панкин никак не мог попасть "в струю", пробиться на эстраду. В основном, пел по кухням друзей, вследствии чего и запил. Федя Хмаров – молодой, нежный, заботливый, даже не курил, собственноручно стирал и гладил сорочки в любую погоду часами ждал Лару у места работы.. Было, однако, очевидно, что карьеры он не сделает, ни как критик, ни как функционер. И какая с такими семейная жизнь? Вот некоторые другие – и удачливые, и солидные, и умеющие показать себя перед дамой, вполне смотрелись в интерьере брачного портрета, но были прочно окольцованы. Лара убедила себя, что отбивать чужих мужей – неэтично и ниже её достоинства. А, кроме того, она типичная самостоятельная женщина, прежде всего ценящая собственную свободу и необременительные, ни к чему не обязывающие отношения. Она умела разбивать сердца и делала это с удовольствием.

Умер Брежнев, промелькнули Черненко, Андропов. На портретах, вывешенных в актовом зале Союза появилось приятное лицо с родимым пятном на интеллигентной залысине. Началась перестройка, полетели, полетели министерские головы. Решетова после крупного скандала переместили на ничтожную административную должность в городском партаппарате, что означало утрату привычныз привилегий, связей. Валерия Борисовна тяжело пережила крах карьеры мужа. Пролежала два месяца с инсультом, похудела, помрачнела, но не утратила барственного апломба. Только теперь он проявлялся в узком кругу знакомых, оставшихся возле Решетовых после "кораблекрушения".

Произошли серьезные передвижения и в аппарате Союза композиторов. Лара удержалась на своем месте благодаря теплым чувствам зам. преда – Феодосия Ивановича Рахманова, с которым сблизилась после поездки в Италию специализированной туристической группы. Роман полчился трудный. Рахманов не мог оставить жену, а Лара почему-то вдруг решила, что пора строить семью. Все это тянулось несколько лет, измучив всех участников драмы.

– Феодосий – хорошая партия, – одобрила мать. – Стоит надавить посильне. А чего теперь бояться? Его благоверная не побежит в партком жаловаться – прошло склочное времечко...Устрой ему бурную финальную сцену. Эмоциональное крещендо. Ничего, им это полезно.

Лара не успела воспользоваться материнским советом. Феодосия Ивановича сняли, а вслед за ним покинули посты фавориты.

Лара с трудом устроилась редактором в музыкальный журнал. Ни льгот, ни денег, ни преимуществ интересных знакомств её новое положение не давало.

– Ну вот, красивая, теперь поживешь, как все, – с явным удовольствием констатировала приятельница Лоры Катя – умненькая, циничная и злая мать-одиночка с кандидатским дипломом и нищенской зарплатой.

Жить, как все, Ларе не понравилось. Она научилась надевать под брюки пустившие стрелу колготки, разделять белье на повседневное и "на выход", делать тарталетки из шпротного паштета и даже пользоваться отживающими свой век комиссионками.

Внешне Решетова оставалась все такой же барственно-благополучной, хотя отец теперь был пенсионером. Опыт Петра Наумовича по руководству пищевой промышленности хотя и не дал ожидаемых результатов в масштабе всего государства, но все же не остался втуне. Бывший зам. министра собственноручно выращивал на подмосковной даче и консервировал патиссоны, огурчики, помидоры.

Получалось у него фантастически. Очевидно. проявилось к старости дремавшее прежде призвание.

– Вот так, дочка, и останешься ты со своей разборчивостью одна, поднывала мать, делая весенний дачный салатик с собственного огорода.

– Хоть бы раз пожалела, что испортила мне жизнь. – Лара заправила нарубленую зелень майонезом. – Жила бы сейчас в Америке с мужем-фотокорреспондентом, выкашивала лужайки у собственного дома, а редиску с петрушкой покупала в супермаркете. Может, и вас бы с отцом забрала.

– Это ещё не известно, где твой болгарин время проводит. Может, и в Калифорнии, а может, и в ихней Бутырке.

– С чего бы это?

– Уж поверь мне, я этот тип мужчин хорошо знаю. Без приключений не обходятся.

– А вот посмотрим. Как-нибудь откроется дверь и – хау ду ю ду? Прямо с порога. – Лара косо взглянула на мать. – Но учти, я не возьму тебя в Калифорнию.

– А я и не жду. Да и ты лучше присмотрись вокруг. Лыкин докторскую защитил, на конгрессы все время ездит.

– Он лысый и я не люблю химиков, особенно из института НИИХУЯХ. .

– Не смешно. Они давно по-другому называются – НИИ химических удобрений и ядохимикатов.А для головы можно накладку сделать, как у Кобзона.

– Для головы-то можно... – Задумалась Лара.

Она вышла замуж за человека, с которым познакомилась в ялтинском Доме творчества. Он был похож на американского гангстера в исполнении голливудского супер-героя, и называл себя "реставратором". На самом деле, ещё с застойных времен Миша занимался тем, что попадало под жесткие криминальные статьи – спекулировал антиквариатом, и не как-нибудь, а с вывозом за рубеж. Естественно, пострадал, но отсидел всего год – нашлись хорошие друзья "наверху" – выручили. Теперь у Миши имелась собственная фирма, где производилась экспертиза антиквариата, оценка и оформление документов для вывоза за рубеж, ежели, естественно, вещь не представляла исторической ценности.

А жил Миша Лемехов, как и прежде, почти в капиталистическом достатке, удачно совмещая свои развитые потребности с не скудными возможностями. Похоже, Лемехов здорово нагулялся и покуралесил в юности. Теперь он стремился к теплому семейному очагу и такой супруге, как Лара интеллигентной, спокойной, красивой. Как эксперт художественных раритетов Миша выставил ей высший балл.

Ларе исполнилось тридцать пять, когда она, под контролем хорошо оплаченных специалистов, произвела на свет здоровую девочку – Машу.

К этому времени Михаил успел отремонтировать и обставить новую четырехкомнатную квартиру в старом доме за Трубной площадью. Семейство Лемеховых устроилось с полным комфортом, кондиционерами, супер-современной бытовой техникой и мало кому ещё тогда известной ванной джакузи. Ездили они на "мерседесе", продукты закупали в итальянском магазине, одевались за рубежом. У Михаила имелось немало друзей в Европе, Америке, Израиле, всегда готовых радушно встретить дорогих гостей. Машу отправляли на дачу к старикам и совершали вояжи. Сказочное было время! Хорошие отели, отличные рестораны, дорогие курорты. И все – с Лемеховской широтой, по первому классу, с понтом, с блеском, с умением получать удовольствие от добытых в неустанных трудах "бабок".

Лара гордилась мужем. Ей даже нравилась его простоватость, умело скрывающаяся за лощеным фасадом. В быту Миша мог и матерком припустить, и селедочку прямо на сервизном блюде разделать, и побалдеть у видака с порником. Но зато какие феноменальные деловые качества! Какая щедрость и сексуальность! Вдобавок он проявил себя как прекрасный отец и заботливый семьянин.

– Да мафиози он у тебя, Ларка. И бабник, – пускала яд все та же злючка Катя. Ей уже скоро внуков ждать, а свитерочек и джинсики те же, что в университете. Достала с антресолей и донашивает. Без всякой надежды на материальное процветание и устройство личной жизни.

– Не надоело попусту языком молотить да идеологическую жертву изображать? Не модно.Могла жотя бы в турбюро устроиться. Два языка, эрудиция, – шла в атаку Лара. – Теперь-то уж никого не зажимают – ни диссидентов, ни евреев. (Катя Ерхович проходила по обеим статьям.) – А все же забавно, Кать, что мы с Майклом тоже в Крыму познакомились. Может, у меня планида такая? – Лара ловко орудовала на своей двенадцатиметровой, обставленной мебелью "Примавера" кухне.

– У тебя планида – в дурах оставаться, – талдычила свое Катя, потягивая третью чашку отличного кофе с австрийскими конфетами. – Смотри, фефела, останешься одна, если не проявишь бдительность... Вот где он сегодня пропадает? Уже, между прочим, одиннадцать.

– Фирмачей в ресторан повел. У него весь бизнес на внешних контактах держится, – с усилием сохраняла спокойствие Лара.

– Ха! Именно – на контактах! – Противно хихикнула Катя, да ещё выпустила дым в сторону Лары, принципиально не курящей.

– Слушай... – Не выдержала та. – Полная пепельница окурков, дым столбом. Мордочка у тебя и так зелененькая, занималась бы лучше самосовершенствованием.Со всех сторон неустороенная. И что ты ко мне-то привязалась? Завидно?

– Аж жуть! – Катя с грохотом спустила бычки в мусоропровод. – Извини, если на больной мозоль жму. Но ты, видать, баба непробиваемая. – Подхватив громадную сумку модели тысяча девятьсот лохматого года, она направилась к дверям. Уже с порога подняла на Лару большие карие глаза. – Жалею я тебя, вот что.

Крупный нос и эти самые собачьи глаза делали Катю похожей то ли на бассета, то ли на портреты Жорж Санд. Росту она была мизерного. Глядя на приятельницу, Лара мучилась сознанием собственного превосходства и поэтому прощала ей все.

– Извини, Катюха... Мне хорошо. Дай пожить спокойно, ладно? Мишка и Машка – вот все, что мне от жизни надо. А без этой мишуры, – она обвела взглядом изящно обставленный холл, – без этой-то красотищи я и обойтись могу. Не девочка.

– Ладно. – Катя примирительно бухнулась в кресло. Стоять она не любила, чувствовался переизбыток веса. – Ежели ты в иносказания врубаться не желаешь и деликатного подхода понимать не хочешь, скажу прямо: видели твоего благоверного с молоденькой девахой. Из "мерса" её высадил и на прощанье облобызал!

– Коллега по работе. Он часто кого-нибудь подвозит. – Не раздумывая парировала выпад Лара.

– Больная ты, Ларка. Злокачественная самоуверенность. Не коллега это была. Любовница.

Любовница явилась прямо к Лемехову на дом, зная, что Михаил находится в очередной командировке. Семимесячный живот выглядел весьма красноречиво. Лара оценила и юный возраст соперницы, и её мордашку, и простецкий подмосковный говор.

– Миша меня любит и обещал жениться, как только рожу. Так что вы зря препоны ставите. А дочку вашу он будет обеспечивать, что бы ни вышло. Он очень порядочный мужчина, – выпалила беременная заготовленную речь прямо с порога.

Лара вытерла руки о фартук – она готовила "наполеон" к шестилетию Маши.