Текст книги "Турмс бессмертный"

Автор книги: Мика Тойми Валтари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 38 страниц)

5

Мы уже целых три дня плыли в открытом море, и все это время гребцы работали не покладая рук, поскольку ветер не желал помогать нам в пути. Но никто из фокейцев не роптал, все охотно подчинялись командам Дионисия, радуясь, что каждый взмах весел отдаляет нас от жестоких карфагенян. На ночь мы связывали корабли канатами, и кошка Арсинои скакала с судна на судно, а ее светящиеся в темноте глаза вызывали у моряков суеверный страх.

Вечером четвертого дня Дориэй, опоясавшись мечом, принялся разговаривать с ним и распевать боевые гимны, чтобы поднять себе дух, а затем отправился к Дионисию и встал перед ним, широко расставив ноги.

– О чем ты думаешь, Дионисий из Фокеи? – спросил спартанец. – Мы уже давно оторвались от карфагенских судов. Солнце и звезды подсказывают мне, что с каждым днем мы все дальше уходим на север. Так мы никогда не достигнем Эрикса.

– Ты прав, Дориэй, и я как раз собирался поговорить с тобой об этом, – добродушно ответил Дионисий и поднял большой палец, подавая знак своим людям. Те схватили Дориэя за руки и ноги и связали, как барана. Все произошло так молниеносно, что спартанец не успел даже прикоснуться к мечу. Он начал страшно ругаться и вырываться, но потом вспомнил о своем достоинстве и замолчал, с ненависть глядя на Дионисия.

– Видишь ли, Дориэй, потомок Геракла, – миролюбиво начал Дионисий, обращаясь не только к пленнику но и к своим людям, которые весьма неохотно подчинились команде напасть на Дориэя. – Мы уважаем твою отвагу, и по происхождению ты выше нас всех, однако не станешь же ты отрицать, что удар веслом полученный тобою у Лады, время от времени напоминает о себе. Твой божественный предок Геракл иногда тоже помрачался умом, и тогда у него в ушах стоял беспрерывный детский плач. Я очень огорчился, когда увидел, что ты разговариваешь со своим мечом, будто это живое существо, а не бездушная железяка. И уж совсем мне стало невмоготу, когда ты повел речь о звездах, солнце и морском деле, в котором ты ровным счетом ничего не смыслишь. Для твоего же спокойствия мне придется поместить тебя в канатный ящик и держать там до тех пор, пока ты не угомонишься, а мы не приплывем в Массалию.

Моряки успокаивающе похлопывали Дориэя по спине:

– Не сердись на нас, мы поступаем так для твоего же блага. Водные просторы частенько вызывают шум в непривычных к морю головах. Даже хитроумный Одиссей приказал привязать себя к мачте, когда услышал с прибрежных скал пение сирен.

Дориэй трясся от ярости так, что качался корабль. Он кричал:

– Зачем, зачем вам плыть в Массалию?! Вместо тяжелого морского путешествия я предлагаю вам легкий бой на суше, после же того, как мы добудем корону Сегесты, я поделю между вами тамошнюю землю и прикажу построить дома, где все мы сможем жить и воспитывать будущих воинов – наших сыновей. Рабы-элейцы будут возделывать наши земли, а с сиканами я вам даже разрешу позабавиться: поохотиться на них, попользоваться их женщинами… Дионисий же хочет лишить вас этого!

Чтобы заглушить его слова, Дионисий громко расхохотался, ударил себя по ляжкам и воскликнул:

– Вы видите, что с ним стало? Неужели мы, жители Фокеи покинем море ради того, чтобы ковырять землю? Никогда в жизни не приходилось мне слышать ничего подобного!

Но его люди нерешительно переминались с ноли на ногу, гребцы покинули свои места и вышли на палубу, а моряки пятидесятивесельников собрались на корме обоих судов, чтобы лучше слышать. Тогда Дионисий замолчал, поставил ногу в сандалии на рот извивавшемуся на досках палубы Дориэю и обратился к собравшимся:

– Мы плывем на север, в Массалию, и сейчас достигли уже вод тирренов. Удача всегда сопутствовала мне, и я буду полагаться на нее. Если понадобится, мы примем бой с тирренскими кораблями и выйдем из него победителями. В Массалии делают отличное красное вино, и даже невольник ест там хлеб с медом, а белых, как молоко, рабынь можно купить всего за несколько драхм.

Дориэй резко дернул головой, скинув ногу Дионисия, и закричал:

– Вместо опасных приключений и чужих богов я предлагаю вам замечательную страну, где храмы совсем как у нас, а варвары почитают за честь говорить по-гречески. Я предлагаю вам недолгое путешествие и легкую войну. Вы сами видели, каков я в деле. Так вот, я обещаю, что до конца своих дней вы будете жить спокойно под сенью моей короны.

Дионисий хотел ударить спартанца по голове, но фокейцы удержали его. Некоторые из них размышляли вслух:

– А ведь он прав, и мы впрямь не знаем, как примут нас земляки в Массалии. Тиррены без труда потопили сто кораблей наших предков, а нас тут всего около трехсот человек, и мы долго не продержимся, когда море вокруг станет черно-красным от тирренских судов.

Дориэй же кричал:

– Триста храбрецов под моим командованием – это огромная сила. В бою я не спрячусь за ваши спины, а поведу вас вперед. Это у вас плохо с головой, а не у меня, если вы верите отступнику Дионисию и не верите мне.

Дионисий поднял руку, чтобы утихомирить своих людей:

– Перестаньте крякать, как утки в пруду, я хочу кое-что сказать вам. Да, бывало, что я советовался с Дориэем. Да, это правда, что мы ничего не потеряем, если развяжем войну против Эрикса, и правда, что Карфаген нас ни за что не пощадит. Я понимаю все это, и, коли боги по каким-то причинам не позволят нам добраться до Массалии, мы непременно высадимся на берег в Эриксе.

В море слово Дионисия значило больше, чем слово Дориэя, и, немного поспорив, люди решили все же плыть в Массалию…

Путешествие в незнакомом море – дело нешуточное. Капризный ветер носил нас по волнам так долго, что питьевая вода начала протухать. Многих фокейцев свалила лихорадка, некоторых мучили галлюцинации.

К тому же жизнь на нашем корабле отравляли вопли Дориэя и его частые попытки выбраться из канатного ящика. Арсиноя с каждым днем становилась все бледнее, все чаще жаловалась на скуку и, лежа в своей крохотной каморке, призывала смерть. По ночам она умоляла меня освободить Дориэя и поднять бунт, поскольку Гибель в бою, по ее мнению, лучше бесцельного плавания по морю, протухшей воды, жучков в муке и прогорклого масла.

Спустя почти месяц на горизонте показалась земля. Дионисий нюхал воду, пробовал ее на язык, внимательно изучал ил со дна и наконец изрек:

– Эта страна мне неизвестна, хотя она и простирается далеко на север и на юг. По-моему, перед нами италийский берег, а значит, нас занесло далеко на восток.

Вскоре нам повстречались два пузатых греческих торговых судна, и купцы сообщили, что плывут домой в Кимы, а земля неподалеку принадлежит этрускам. Когда же Дионисий попросил у жителей Ким свежую воду и оливковое масло, они с подозрением посмотрели на наши заросшие и опаленные солнцем лица.

– Мы не имеем права прямо в море продавать незнакомцам воду и пищу. Берег совсем рядом, и у рыбаков наверняка найдется все, что вам нужно.

Дионисий решил их не грабить – как-никак греки! И мы позволили им продолжить плавание, а сами направились к суше. Впрочем, разве у нас был выбор?

Спустя какое-то время мы заметили бьющий из земли источник и – рядом с ним – несколько крытых тростником хижин. Этруски не повели себя подобно варварам и не убежали от нас. Их домишки были обшиты досками, они пользовались железной посудой и молились богам из обожженной глины, а их женщины носили замечательные украшения.

Солнечный берег с синеющими вдали горами пришелся нам по сердцу – даже гребцов не тянуло грабить и насиловать. Нам нужно было время, чтобы запастись водой, и никто из нас не спешил обратно на корабль – даже сам Дионисий, хотя чутье и подсказывало ему, что нельзя долго оставаться в незнакомом месте. Мы все еще были около источника в роще жертвоприношений, когда к нам подъехала боевая повозка, запряженная двумя лошадьми. На повозке, обхватив за плечи возницу, стоял вооруженный мужчина, который бесцеремонно потребовал, чтобы мы предъявили судоходную грамоту. Мы сделали вид, что не понимаем его, и он, бросив короткий взгляд на наше оружие, запретил нам выходить в море и стремительно умчался – только пыль взметнулась из-под бронзовых колес. Спустя мгновение появились запыхавшиеся копьеносцы и остановились возле нас.

Они не мешали нам подняться на корабли, но, когда мы отчалили, устрашающе закричали и метнули несколько копий. Выйдя в открытое море, мы увидели столбы дыма на прибрежных холмах, а затем с севера к нам приблизились быстроходные военные корабли, гребцы которых вовсю работали веслами. Мы хотели отплыть как можно дальше от берега, но помешало течение, так что неприятель почти нагнал нас. С чужих кораблей нам показывали щиты, потрясали ими, но мы якобы этого не замечали.

Поняв, что мы не собираемся останавливаться, с головного корабля выпустили стрелу с привязанным к ней пучком окровавленных перьев. Дионисий вырвал стрелу из дощатой палубы, внимательно осмотрел ее и сказал:

– Кажется, я понял, что это значит. Но я терпелив и не хватаюсь за меч, пока на меня не нападут. И потом – как прикажете поступать, если нам все равно не уйти от этих легких и быстроходных судов?

Корабли не оставляли нас до наступления сумерек, а как только зашло солнце и берег вдали потемнел, они развернулись в боевой порядок и пошли в атаку, взбивая носами пену.

Послышался треск и грохот – это легкие неприятельские суда таранили наши пятидесятивесельники, шедшие по обеим сторонам флагмана. До нас долетали предсмертные крики гребцов – стрелы и копья настигали их через отверстия для весел. Немудрено, что вскоре пятидесятивесельные корабли замедлили ход и почти остановились. Одно из вражеских судов, оказавшись совсем рядом с нами, сломало оба наших рулевых весла. Дионисий взревел от негодования и собственноручно забросил абордажный крюк, который зацепился за корму легкого корабля этрусков. Его деревянная обшивка тут же треснула. Гребцы пытались вытащить крюк, а воины защищали их щитами, однако с высоты нашей палубы нам не составило никакого труда поразить их копьями и выкинуть за борт с помощью весел.

Враг решил атаковать нас с носа, но с первого раза продырявить толстое дерево ему не удалось. Нападавшие хотели было повторить маневр, но промахнулись и врезались в борт нашей триремы. Прежде чем гребцам удалось высвободить судно, большая часть их команды погибла.

Бой длился всего несколько минут, однако наши потери были очень чувствительны – в первую очередь это касалось пятидесятивесельных судов. И хотя нам удалось потопить корабль, который Дионисий столь удачно зацепил крюком, безудержность натиска этрусков заставила Дионисия призадуматься и начать жевать свою бороду. Мы постарались как можно быстрее исправить наши рулевые весла, а команда пятидесятивесельника заткнула пробоины овечьими шкурами, но вычерпать всю воду из трюмов нам удалось лишь к рассвету. Увы, соленая вода смешалась с питьевой, а запасы пищи, которые мы взяли в поселениях в устье реки, намокли.

Хуже всего было то, что нам не удалось отделаться от этрусских военных кораблей. Пострадавшие в бою суда направились к берегу и скрылись в темноте, однако уцелевшие все еще находились поблизости. Ночью этруски установили на корме котлы со смолой. Мы дважды пытались протаранить и потопить их, но они ловко ускользали от нас, обрушивая на нашу палубу град стрел и копий.

Дионисий предложил:

– Давайте посоветуемся, как быть. Где это видано, чтобы юркий, как мышонок, кораблик атаковал огромную трирему, хотя бы даже только для того, чтобы поломать ей рулевые весла? Тиррены не придерживаются общепринятых правил морского боя, согласно которым драться между собой должны одинаковые корабли, в то время как перед легкими судами ставятся совсем другие задачи.

Я возразил:

– В их приморских городах наверняка есть и большие корабли. Я подозреваю, что они жгут смолу, чтобы вызвать их сюда.

Кошка Арсинои бесшумно проследовала мимо нас, задержалась около Дионисия и несколько раз потерлась о его ногу, а затем потянулась и принялась царапать когтями палубу. Дионисий в восторге воскликнул:

– Священное животное умнее нас всех! Посмотрите, оно повернуло голову на восток и дерет когтями палубу, чтобы вызвать восточный ветер. Так давайте же все начнем царапать палубу и свистеть, подражая ветру и заклиная бога ветров.

И он приказал своим людям скрести ногтями палубу, нежно поглаживать мачты и свистеть. Некоторые даже пытались исполнить танец дождя, который они переняли у своих отцов в Фокее. Своим странным поведением мы так напугали этрусков, что они предпочли отплыть подальше. Но как мы ни старались, вызвать ветер нам не удалось. Мало того, мы добились обратного: перестал дуть даже легкий ночной бриз, и море стало неподвижным. Поняв бесплодность наших усилий, Дионисий приказал привязать пятидесятивесельники к нашему кораблю, чтобы люди могли спокойно отдохнуть, помолиться, вымыться, причесаться, натереть тела благовониями и на рассвете достойно встретить смерть.

Огни тирренских кораблей постепенно отдалялись и наконец исчезли. Нас окутала такая тьма, что мы едва-едва различали мерцающую у кормы воду. Я воскликнул:

– О Дионисий из Фокеи, тебе опять повезло! Вражеские суда ушли. Этруски боятся оставаться на ночь в море, поэтому они направились к берегу.

Дионисий потерял довольно много времени, вглядываясь в непроницаемую тьму. Неожиданно с кормы донесся какой-то треск и удары топора. При свете факелов мы обнаружили этрусков, которые преспокойно подплыли к нам сзади и обрубили наши рулевые весла. Фокейцы закричали, что в Тирренском море властвуют чужие боги, которых следует задобрить, иначе они не позволят нам спастись. Кое-кто издевательски спрашивал Дионисия:

– Так где же твоя удача?

Сделав свое черное дело, этруски отошли и снова зажгли котлы со смолой. Дионисий тоже приказал осветить наши суда, чтобы успеть исправить их до рассвета. Он рвал на себе волосы и громко причитал:

– Вот уж не думал, что мои корабли будут когда-нибудь плавать по морю, сияя огнями, подобно лупанарию! [31]31
  Лупанарий – дом терпимости.


[Закрыть]

Я чувствовал себя преступником из-за того, что вынудил Арсиною покинуть безопасный храм в Эриксе и обрек на гибель в море. Спустившись под палубу, я заглянул в каморку жрицы. Она лежала исхудавшая и бледная, но глаза ее казались больше и темнее обыкновенного.

– Арсиноя, – сказал я, – корабли этрусков словно прилипли к нам. Наши рулевые весла сломаны. На рассвете сюда подойдут вражеские военные суда и покончат с нами. Скрыться мы не сможем, ибо море спокойно и совершенно неподвижно, а все наши попытки вызвать ветер ни к чему не привели.

Арсиноя лишь вздохнула в ответ.

– Ах, Турмс, я лежала и считала на пальцах дни. Да, кстати, мне ужасно хочется толченых ракушек, которые обычно дают курам.

Я решил, что она смертельно напугана и потому несет околесицу, и пощупал ее лоб, но он был холодный.

– Арсиноя, – едва ли не по слогам продолжал я, – как же я жалею, что выкрал тебя из храма Афродиты! Однако ничего еще не потеряно. Мы можем показать этрускам знак мира и перевезти тебя к ним до начала битвы. Ты объяснишь им, кто ты, и они не причинят тебе зла, так как этруски – народ набожный.

Арсиноя не поняла, как больно мне было предлагать ей такое, и недоверчиво взглянула на меня, прикусив губу.

– Зачем это? Или мне плохо здесь? А может, ты и впрямь мечтаешь о белых, как молоко, невольницах из Массалии, потому что я похудела, осунулась и меня беспрерывно тошнит?

Разговаривать с ней было и невозможно, и бесполезно. Когда я еще раз попытался втолковать ей свое предложение, она разрыдалась, бросилась мне на шею и сказала:

– О Турмс, но я же и вправду не смогу жить без тебя, хотя порой и кажусь тебе легкомысленной и ветреной. Я так люблю тебя! Так люблю! Поверь, прежде я и не представляла, что способна так полюбить мужчину. И знаешь, кажется, я жду ребенка, твоего ребенка, Турмс! Помнишь нашу первую встречу в святилище? Как странно, что я сразу кинулась тебе на грудь… А как бушевала тогда буря!..

– Клянусь богиней! – воскликнул я в изумлении. – Но это невозможно!

Она рассердилась.

– Очень даже возможно, хотя и стыдно, поскольку я жрица. Но в ту минуту подобные мысли не приходили мне в голову. Никогда не испытывала я ничего подобного, Турмс! Ах, если бы мы могли умереть тогда, соединенные твоим огромным горячим копьем!

– О Арсиноя! – простонал я, крепко сжимая ее в объятиях. – Теперь я понимаю, что произошло то, что и должно было произойти! Я тоже не ожидал ничего подобного! Как я счастлив, любимая!

– Счастлив! – передразнила она меня, морща нос. – А вот я совсем не счастлива, и меня так выворачивает, что я ненавижу тебя. Я и подумать не могла, что мужчина способен причинить столько зла. Если ты хотел привязать меня к себе, то тебе это удалось, однако берегись: тебе придется отвечать за свои поступки.

Я изо всех сил обнимал ее, такую маленькую и слабую, такую ожесточенную и ершистую, ощущал идущий от нее запах блевотины, ибо ей недоставало сил натираться благовониями, и чувствовал огромную, прямо-таки невероятную нежность. Нет, не случайно разыгралась тогда буря над Эриксом. А всякие там Дориэи и Миконы, выпрашивание побрякушек и капризы – какие это все мелочи, какая глупость! Я давно простил ее, я был так уверен в себе и в Арсиное…

Вскоре, однако, я вспомнил, где мы и что нас ожидает, и понял, что только я могу спасти Арсиною и моего будущего ребенка. О себе я не думал. Ослабевший от скудной пищи, морских трудов, ночных бдений и тревожных мыслей в то мгновение, я вновь почувствовал себя освобожденным от всех земных оков. Из самой глубины моего существа поднималась неведомая сила, и я вновь обретал возможность творить чудеса. Я разжал объятия. Мои подошвы касались пола, но я не чувствовал его. Мне мнилось, будто я вот-вот воспарю. Мои руки сами собой поднялись, и я не мог бы их опустить, если бы даже захотел. Оказавшись на палубе, я четырежды прокричал на все четыре стороны, стоя с закинутой к небу головой и воздетыми руками:

– Приди, ветер, разразись, буря, я, Турмс, благословленный молнией, вызываю вас!

Мой крик в кромешной тьме прозвучал так громко, что фокейцы, бросив свои дела, вскочили и уставились на меня во все глаза. Дионисий же подбежал ко мне и спросил:

– Турмс, ты что, и впрямь решил вызвать ветер? Тогда проси, чтобы подул восточный! Он подходит нам более прочих!

Тут мои ноги сами собой задвигались – я исполнял священный танец победителей и восклицал:

– Молчи, Дионисий, не гневи богов! Я обращаюсь к тем из них, кто могущественнее и древнее греческих богов! Пусть они сами решат, какой ветер нам послать! В моих силах лишь разбудить бурю.

И в тот же миг море заволновалось, корабли закачались, канаты затрещали, воздух стал влажным и порыв ветра прошелестел над нашими головами. Дионисий приказал людям гасить факелы. Те быстро повиновались и успели окунуть их в бочки с водой прежде, чем небо над нами заволокли тучи, которые пригнал поднявшийся ветер. Этруски же не сразу поняли, что произошло, и до нас донеслись вопли страха и боли с ближайшего корабля: там сильным порывом ветра опрокинуло котел с горящей смолой, она разлилась по палубе, и вскоре судно запылало. Волнение на море усилилось. Сквозь шум пенных валов и завывание ветра мы услышали, как затрещала обшивка еще одного корабля тирренов.

Я кружился и кружился в бешеном танце, исступленно призывая ветер. Чтобы заставить меня остановиться и замолчать, Дионисий прыгнул мне на плечи и повалил на палубу: иначе буря могла разыграться не на шутку и мы бы остались без кораблей. Ударившись головой о доски, я почувствовал, как сила уходит из моего тела, словно вода из дырявого сосуда. Я вновь стал обыкновенным человеком, и мне пришлось цепляться за канаты и поручни, чтобы не оказаться за бортом.

Голос Дионисия, отдающего команды, перекрывал стон ветра. Ему самому пришлось разрубить канаты, которыми были привязаны к нам оба пятидесятивесельных судна, потому что моряки никак не решались испортить дорогую веревку. После тарана этрусков фокейцы заткнули полученные пробоины овечьими шкурами, но теперь они выпали и в трюмы хлынула вода. С одного из пятидесятивесельников раздались крики о помощи. Наша же трирема так накренилась, что тоже зачерпнула воду – через нижние отверстия для весел. Короче говоря, на всех наших кораблях поднялась паника и продолжалась до тех пор, пока Дионисий буквально не взревел от злости и негодования и не приказал команде тонущего пятидесятивесельника покинуть свой корабль и перебраться к нам. Моряки охотно проделали этот маневр, причем некоторым даже удалось прихватить свой скарб и часть ценностей; к сожалению, каменный петух, снятый с городских ворот в Гимере, пошел ко дну вместе с судном. Два человека, поскользнувшись, упали в воду и погибли. Второй пятидесятивесельник исчез в рычащей тьме.

Дионисий и его рулевые сумели-таки заставить верхний ряд гребцов взяться за весла, хотя из-за качки люди с трудом могли усидеть на скамьях. Спустя какое-то время им все же удалось развернуть корабль против ветра, так что мы, к счастью, не перевернулись. Я совершенно не понимал, как это фокейцы умудряются грести и вообще передвигаться по кораблю, который то взмывал вверх, то опускался куда-то в бездну. Однако стоило Дионисию поставить мачту и поднять небольшой парус, как корабль стал слушаться спешно починенных рулевых весел. Парус оказался как нельзя более кстати: многие гребцы лежали под скамьями со сломанными ребрами и стонали, призывая смерть.

Кое-как, на ощупь, я пробрался к Арсиное. Она ерзала на животе по всей каморке, хватаясь руками за ускользающие стены, а из ее носа текла кровь. Почувствовав мое прикосновение, она разрыдалась и, перемежая упреки с приступами рвоты, воскликнула:

– Так это сделал ты, Турмс? Но неужели надо было вызывать такую бурю только потому, что ты несказанно рад нашему будущему ребенку? Наверняка ты мог спасти нас как-то иначе – стоило тебе только чуточку подумать. Ты, что же, хочешь, чтобы я испустила дух, ударяясь об эти стены?!

Я обнял ее и защитил своим телом, которое тут же покрылось ссадинами и царапинами – так меня бросало из стороны в сторону; а уж что происходило в желудке – лучше не вспоминать.

Как ни странно, мы остались живы той ночью. Когда взошло солнце, шторм уступил место попутному ветру. С надутыми парусами мы, разрезая огромные волны, неслись на запад, и корабль вставал на дыбы, как норовистый конь. Люди начали улыбаться и шутливо перекрикиваться. Дионисий разделил между нами неразбавленное вино и оставил немного для жертвы Посейдону, хотя многие и посчитали это излишним.

Впередсмотрящие сообщили, что далеко впереди появился парус. Один из моряков взобрался на мачту и прокричал оттуда, что это – полосатый парус нашего пятидесятивесельника. Около полудня мы догнали его и с радостью обнаружили, что он не слишком пострадал.

Я и впрямь вызвал именно восточный ветер, хотя и не приписывал это себе. Небо прояснилось, но ветер продолжал дуть несколько дней кряду и с хорошей скоростью гнать наши корабли на запад. Наконец на третий день мы заметили берег с похожими на тучи синими горами, темнеющими на горизонте. Дионисий сказал:

– Перед нами один из больших островов, на котором наши предки хотели основать колонии. Между островами есть пролив. Если повезет, через него мы попадем в то море, на севере которого находится Массалия.

Дионисий приказал повернуть на северо-восток, то есть идти вдоль береговой линии, однако ветер не позволил этого и неустанно толкал нас к суше, так что вскоре нашему взору открылись холмы, шахты и дым, идущий из железоплавильных печей. Гребцы торопливо схватились за весла, и мы даже не заметили, как очутились между островками, где нас понесло течением.

Дионисий решил, что первым пойдет пятидесятивесельное судно, которое должно было проверить, не узок ли проход. Кроме того, он распорядился выставить на носу и корме наблюдателей и подыскивать место для стоянки, так как в столь опасном месте нельзя было оставаться на ночь, да к тому же нам предстояло еще вытащить корабли на берег и заняться их починкой.

Обогнув скалистый мыс, мы наткнулись на рыбацкий челн, везущий богатый улов и сети. Нам удалось захватить троих смуглых и черноглазых сардов, они и превратились в наших проводников. Они не говорили ни на одном понятном нам языке и всего боялись, но толстая веревка в руках Дионисия оказалась хорошим учителем. Пленные сообщили, как именно надо обходить опасные островки, чтобы попасть в пролив. Если мы правильно поняли их жесты и восклицания, этот пролив был довольно глубоким и плавать по нему было безопасно.

Заметив железные наконечники на сардских гарпунах, мы решили, что эти люди либо подданные этрусков, либо торгуют с ними. Дионисий тотчас захотел добиться их расположения: он приказал одному из пятидесятивесельников взять на буксир лодку проводников и не позволил своим людям уничтожить их сети и рыболовные снасти, да к тому же заплатил им за рыбу несколько драхм; впрочем, он был при этом ничуть не щедрее Криниппа из Гимеры.

Повертев в руках гимерийские монеты, рыбаки указали нам проход в открытое море и пустынный остров, на песок которого мы смогли вытащить наши корабли. С самого высокого места на острове была видна синяя полоска берега вдали, и Дионисий не позволил развести костер, чтобы приготовить еду. Нам пришлось довольствоваться сырой рыбой, посыпанной солью, однако мы так проголодались и так давно не ели свежей пищи, что с жадностью проглотили рыбу вместе с костями и чешуей.