Текст книги "Я вас жду"
Автор книги: Михаил Шмушкевич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
– И-де-е-т! Король…
Явился. С Алексея пот льёт ручьями. Устало усмехаясь, он беспрерывно вытирает платком лоб, затылок.
– Совсем совесть потерял! – набрасывается на него Корделия.
– Надо же, – возмущается Глостер.
– Ты что, левую ходку делал или, может, жом в британский лагерь возил? – съедаю его глазами.
– Авария, понимаешь? Барахлит мотор. Хоть бы один чижик показался. Так нет, ни одной машины…
– Мог сегодня, чижик, совсем не выезжать, – упрекаю его. – Мы с председателем договорились.
– Нельзя было, понимаешь? – защищается Остапчук. – Завод нажимает.
– Ну и подвёл же ты нас! Послушай, что творится в зале… Слышишь? Чего стоишь? Ватник сбрось, бороду нацепи, – отдаю одну команду за другой.
Король Лир до того сбит с толку, что начинает тут же сбрасывать с себя одежду. Девичий визг, мужской гогот, а я задумываюсь над тем, сможет ли парень в таком состоянии выйти на сцену.
Зал неожиданно умолкает: узнали, стало быть, что исполняющий роль короля Лира уже переодевается. Проходит ещё несколько минут, и с той стороны занавеса доносится ровный голос Любови Еремеевны:
– …В произведении отражены противоречия… трагическое положение человека в мире, подчинённом корысти и лжи…
Вспоминается разговор с директором школы. Я пожаловалась ему: некоторые педагоги подняли меня на смех, узнав, что колхозный драмкружок решил поставить «Короля Лира». «Не потянете, – уверяли они. – Шекспир сложен, вряд ли его поймут». Павел Власович удивился: «Ну вот ещё! Нужно доверять зрителю… Что касается исполнителей, то среди наших драмкружковцев много способных ребят. Ставьте, не бойтесь!»
Не побоялись. Теперь волнуюсь за Остапчука… Слишком он устал, перенервничал – курит, курит… Хорошо, думаю, что сначала решили попробовать свои силы на школьной сцене, потом уж в Доме культуры. Здесь нам многое простят, да и зрителей куда меньше: сто двадцать, а там около пятисот…
…Занавес медленно раздвигается. На сцене – тронный зал во дворце короля Лира. Ослепительно яркий свет освещает декорации, – над ними потрудился сулумиевский художник Матвей Никифорович Ященко (ему помогали старшеклассники). Мраморные колонны с позолоченными капителями немного колышутся от холодных волн воздуха, налетающих из распахнутых в коридоре окон. Но ничего не поделаешь!
В зале тишина, тугая тишь. Лариса Андреевна, вижу из-за кулис, вся устремлена вперёд, смотрит на сцену, как на чудо. И у Павла Власовича глаза светятся от напряжённого интереса.
Играют фанфары. Сердце у меня ушло в пятки: вот-вот выйдут король, герцоги и свита. Как себя поведёт «чижик»? Его лицо и сейчас блестит от пота, а глаза бегают по сторонам.
Идут! Лир великолепен. Степенная королевская осанка. Сейчас заговорит…
Лир: Сходи за королём французским, Глостер.
И герцогом Бургундским.
Глостер: Хорошо
Мой государь.
Лир: А мы вас посвятим
Тем временем в решений наших тайну.
Лир говорит спокойно, уверенно. Вот он пренебрежительно взмахивает рукой. Хорошо! Сдержанно, как приличествует монарху. У меня от этого на глаза, чувствую, навёртываются слёзы. Молодец, чижик! И Корделия (Шура Наливайко) тоже играет хорошо. Убедительно, правдиво.
Одним словом, внимательно слежу за текстом. Никакой запинки, недаром репетировали столько времени!
И тут нежданно-негаданно заминка – Корделия произносит: «О как бедна я! Нет, я не бедна», а следующую строку забыла, растерянно молчит.
– «Любовью я богаче, чем словами», – подсказываю из-за кулис.
Гробовое молчание. Повторяю громче. Шура глядит на меня, точно у неё внезапно заболел зуб. Смотрит, да не видит, не слышит, заламывает руки…
Что делать, что делать?
– «Любовью я богаче, чем словами», – подсказывает уже кто-то из зала.
– «Любовью я богаче, чем словами», – шепчут наперебой почти все зрители.
Услышала!
– Любовью я богаче, чем словами…
Шура Наливайко сразу же забыла, что случилось, зритель тоже. А последние слова трагедии утопают в буре аплодисментов.
Множество раз опускается и вновь поднимается занавес. Исполнители «Короля Лира», взявшись за руки, кланяются.
– Галину Платоновну на сцену! – вдруг раздаётся знакомый голос.
«Ой, что это Олег Несторович надумал», – возмущаюсь поведением нашего математика.
Не выхожу, но где там! Все подхватывают: «Галину Платоновну, Галину Платоновну!»
Хочешь не хочешь – выйти надо. Внешне я спокойна, киваю в знак благодарности головой, а всё во мне ликует, рада как никогда. Я счастлива!
12 декабря, воскресенье.
Вчера на уроке общей биологии в девятом «В» в порядке обмена опытом присутствовал Олег Несторович Недилько. Конечно, с моего согласия (у него было два «окна»).
Странный он очень, наш Олег. И мнительный, и робкий, и сентиментальным. Вот пример. Прихожу на днях домой, а мой коллега вместе с Русланом орудуют в сенях, яичницу жарит на примусе. Приятная неожиданность, но не больше. А наш математик до того растерялся, что дара речи лишился, заикаясь, выдавил из себя остроту:
– Холостяки…
– Вижу, – кивнула я на окутанную дымом сковородку и рассмеялась.
Итак, наш новый математик на моём уроке. Судя по всему, ему понравилось, как он начался, – с пятиминутки, информации Вали Братко о новой электронно-вычислительной машине – искусственном «шахматисте».
Ничего общего с моим предметом? Важен дух познания, а не скрупулёзное соблюдение буквы программы. Обычно так у меня начинаются все занятия. Ребята по очереди знакомят своих товарищей с наиболее интересными и полезными сведениями, которые почерпнули из газет, журналов, книг. Каждый из них, естественно, старается отличиться, щегольнуть эрудицией – что ж, браво!
В прошлый раз, скажем, в этом классе мы от Серёжи Рябины узнали, что в Англии растут цены на розги, так как в английских школах до сих пор не отменены телесные наказания. Параметры их определены указанием органов народного просвещения, и под Лондоном на полную мощность работает фабрика, изготовляющая розги.
– …бесконечно большим… Учёные подсчитали: число возможных вариантов расстановки шахматных фигур на доске достигает 10 120. А чтобы себе представить, что это за цифра, приведу вам, ребята, пример: с той минуты, когда человек заговорил, количество слов, которое произнесли люди нашей планеты, равно всего 10 16.
После информации ученика я беру бразды правления в свои руки и дальше идёт обычный урок. Позже, в учительской, Олег Несторович спросил, давно ли я провожу такие пятиминутки.
– Третий месяц.
– А я о них случайно узнал, – признаётся математик. – Странно, почему такие пятиминутки не проводят другие педагоги? Я, например, теперь…
– Не торопитесь, Олег Несторович. Мой долг предостеречь вас…
– Предостеречь от чего?
– Швец категорически против, учинил мне за них мировой скандал. Требовал, чтобы я работала так, как указано.
– Швец? – ещё больше удивился Олег Несторович. – Школьный инспектор. Он? Странно.
– Ничего странного. Он высокомерен и труслив. Отсюда – нетерпимое отношение к любой самостоятельной позиции педагога. Только попадись к нему. Он способен отыскать иголку в стоге сена… даже когда её там нет…
– Его бы за ушко, да к начальству.
– Брали, – взмахиваю безнадёжно рукой и добавляю: – дрожащими от испуга пальцами…
– А Суходол?
– Павел Власович, Лариса Андреевна – «за»!
– И правильно. Такие пятиминутки – ваша затея, Галина Платоновна?
– Не моя, Олег Несторович.
– Скромничаем?
– Нет-нет, не моя. И вообще… Какое это имеет значение? – начинаю сердиться. – Профессор Багмут подсказал, а что?
– Ничего, – отвечает Недилько, и его глаза, которые до этого спокойно глядели на меня, начинают бегать туда-сюда, словно кого-то ищут.
«Что с ним? – удивляюсь. – Ревнует? Неужели?»
– Разумный совет, – произносит после большой паузы Олег Несторович. – Я бы только сделал их более прицельными.
– Вот здорово! – восклицаю. – И Трофим Иларионович такого мнения.
Сказала и почему-то неожиданно густо покраснела, почувствовала, как у меня воспламенились теки. А Недилько? Он склонил голову, приготовился слушать.
В конце нашей беседы Олег Несторович заявляет:
– Помяните моё слово, Галина Платоновна, Руслан превзойдёт и своего отца.
Знаю, Недилько склонен к гиперболам, но мне приятен такой отзыв о Руслане, как и вообще по душе дружба Руслана с этим педагогом: благодаря ей мальчик на глазах взрослеет.
«Что нового?» – спрашиваю как-то у Руслана. Он отвечает: «В прошлом месяце, Галка, Марс подошёл впритык к нашей матушке-Земле – находился от неё без малого в шестидесяти миллионах километров». Эту шутку я уже слышала в учительской от математика.
А сегодня они оба почти целый день ковырялись в вышедшем из строя телевизоре, поскольку Руслан пытался усовершенствовать стабилизатор. А я тем временем готовила в сенях обед, прислушиваясь к их разговору.
Слышу, как Олег Несторович объясняет разницу между обыкновенным телевизором и лазерным.
– Главный узел «Славутича» – что? Гляди… Это электронно-лучевая трубка – кинескоп. В хвостовой части трубки…
Потом голос Руслана:
– Слыхать-то слыхал, но где возьмём новый узел?
Откладываю в сторону нож, а очищенную картофелину бросаю в миску. С любопытством продолжаю прислушиваться.
Немного погодя:
– …мы с тобой, Трофимыч, предположим, желаем видеть экран в десять квадратных метров. Естественно, поток света должен быть более мощным, не так ли? Тут-то нам на выручку и приходит лазерная трубка, в которой вместо светящегося вещества используется пластиночка полупроводника…
Интересный разговор, но, чувствую, с телевизором у них пока ничего не получается: Недилько всё громче и громче вздыхает.
И вдруг:
– Признайся, тебе крепко влетело от Галины Платоновны?
– Ничуточки.
– И даже не ругала?
– Сказала только: «Нашкодил, а где теперь мы деньги на ремонт возьмём. У нас их нет».
– Что же ты придумал? Папе написал, чтобы денег прислал?
– Не-ет. Галка не позволила писать, что нашкодил.
– Почему?! Честное признание делает честь… Может, она папу твоего жалеет?
«Педагог! – вспыхиваю. – А что, любопытно знать, ответит Руслан?»
– Не знаю. Может, жалеет, а может, просто так положено для воспитанности…
Смеюсь, рукой зажав рот, чтоб не было слышно в комнате.
И тут я узнаю тайну Руслана. Он, оказывается, уже приводил сюда Олега Несторовича. Тот разбирал телевизор, копался в нём и заявил, что вряд ли кому-либо удастся его отремонтировать – нужно менять трансформатор и переключатель. Тогда мальчишка кинулся к Виталию Максимовичу.
– К прорабу?! Он что, и по телевизорам специалист?
– Да нет, – смеётся Руслан. – Я, Олег Несторович, попросил у него работу. Чтобы на трансформатор и переключатель подзаработать…
– Подработать, – поправляет учитель ученика. – Ну-ну, дальше?
– За два дня шесть рублей заработал: наждачной двери шлифовал, шпателем – вечером, когда никого нет. Галке говорю, на кружок иду, а сам – на стройку.
– О, Руслан, это уж никуда не годится. Зачем было Галину Платоновну обманывать? Она, по-моему, не заслужила…
– А чтоб не волновалась.
У меня сжимается сердце. Бедняга! Уроки, домашние задания, работа по хозяйству, два часа на стройке, а по вечерам – снова туда же.
– Олег Несторович, вы ей, пожалуйста, не говорите, ладно? А то… Скажешь курице, а она всей улице… Хорошо?
– Клянусь, не скажу. Вот тебе, – Недилько, догадываюсь, протягивает Руслану руку. – А поступил ты правильно, как настоящий мужчина.
За эти слова я готова простить Олегу Несторовичу все его слабости.
15 декабря, среда.
До Нового года осталось шестнадцать дней. Бурлит школа, ходуном ходит. Всем нам хочется встретить ого достойно. А я особенно волнуюсь: Новый год с нами будет встречать Трофим Иларионович, а затем я с ним поеду на зимнюю сессию.
Работаю почти круглые сутки, голова кружится от усталости, с ног валюсь – всюду надо успеть в класс, в производственные кабинеты, на стройку, на репетиции драмкружка Дома культуры. Всё же такой темы мне нравится. Каждый день жду от жизни нового, увлекательного, интересного. Словом, мне нужны сильные чувства. Только, конечно, не огорчения, а их, к сожалению, доставляют и дети, и взрослые.
Меня вызывает к себе Павел Власович, усаживает и протягивает тетрадный листок, исписанный крупным чётким почерком.
– Прошу вас, Галина Платоновна, как председателя месткома, разобраться.
Почерк Оксаны. Она просит директора предоставить ей десятидневный отпуск за свой счёт, так как собирается поехать в Донецк к больной матери.
– Лжёт, – вырывается у меня и я испуганно захлопываю себе ладонью рот.
«Какое кощунство!» – возмущаюсь. Не ранее чем сегодня утром, когда мы шли на работу, Оксана сказала, что получила письмо от матери и та собирается съездить к сестре в Брянск. Рассказала и – ни слова об этом заявлении. Стало быть, нужно искать другую причину. Трофим Иларионович? Какая же я недотёпа! Вчера Оксана узнала о том, что сюда приезжает профессор Баг-мут и…
– Я бы на её месте поступила точно так же, – произношу задумчиво.
Павел Власович отбивая пальцами дробь по столу, не торопит меня высказываться до конца. По его улыбке догадываюсь, что он по-дружески высмеивает меня: «Мол, Галина Платоновча, Галина Платоновна! Не пора ли стать немного серьёзнее?»
– Так что собирается сказать местком?
– Время Оксана выбрала, конечно, далеко не самое удачное, – медленно произношу я каждое слово, – но если администрация откажет…
– …то профсоюзная организация всё же будет просить?
– Да, – отвечаю.
– Но мать у неё не больна, Галина Платоновна?
– Видите ли…
– Выходит, другая причина? Оксане Ивановне я не отказал, однако предупредил, что прежде чем дам согласие с ней поговорят. Я имел в виду вас, Галина Платоновна.
В кабинет врывается секретарша Зина и дрожащим голосом сообщает, что на стройке произошла какая-то авария. Погиб какой-то мальчик.
Бросаемся на стройку. Мне уже видится придавленный тяжёлой бетонной балкой Руслан. «У нас с Галкой…», «У нас с Галкой…» Руслан погиб! «У нас с Галкой…»
Павел Власович тяжело дышит. Оборачиваюсь:
– Не бегите так быстро, вам же нельзя!..
Суходол останавливается. Покачнувшись и ухватившись рукой за сердце, грузно опускается в снежный сугроб.
– Бегите, бегите… – торопит он меня.
Возле него уже Зина, Лариса Андреевна. Я бегу дальше.
– Гали-и-на Плато-о-о-новна! Скорее, скорее! – мчится мне навстречу Вася Соловейко. – Ой, скоре-е-э, ну-ну! – Он тут же круто поворачивается, бросается назад, к стройке.
– Вася! Вася! – кричу ему вдогонку. – Что, что там?
Мальчик не отвечает. Буквально через минуту он, как бы опомнившись, несётся с той же быстротой обратно.
– Куда? – пытаюсь его остановить.
– В медпункт, – выкрикивает паренёк на ходу.
Меньше часа я отсутствовала на стройке. За это время произошло такое, что вспоминать спокойно об этом не могу.
Из ворот строительной площадки вслед за Васей Соловейко выбегают Руслан и Михайлик.
– Быстрее, быстрее, – подгоняет маленький Багмут товарища.
Обмираю: правая рука Михайлика красна, свисает плетью. Что произошло? Ожог. Сварочный аппарат!.. А где Оксана? Она дежурит со своим классом на стройке.
Фельдшер, уже уведомленный Васей Соловейко, ждёт нас на крылечке. Он вводит нас в комнатушку и, пыхтя носогрейкой, внимательно изучает ожог.
– Так-так, – произносит он, почёсывая пальцем бровь и с важным видом принимается обрабатывать рану.
Накладывая на обожжённое место марлечку, густо намазанную светло-жёлтой мазью, он спрашивает:
– Где это тебя, Михайлик, а?.. Вася, – кивает он на забившегося в угол Соловейко, – почему-то боится сказать.
– А мы… мы пробовали сами, чтобы скорее, – отвечает за Михайлика Руслан. – Сварщик ушёл…
– Ушёл?! Куда?! – гневно выкрикиваю. – Не хотелось, так не хотелось и сегодня допускать его к работе.
– Не хотели и допустили? – спрашивает с укором фельдшер.
– К сожалению, – признаюсь упавшим голосом. – Николай Иванович, всё? Михайлик может идти?
– Да, конечно, – отвечает фельдшер. – Но не на стройку, Галина Платоновна, а домой. Михайлик, – останавливает он мальчика. – Вот тебе анальгин. Попринимай три раза в день, не так больно будет. А завтра утречком – сюда.
Уходим, но я вскоре возвращаюсь. Спрашиваю, опасный ли ожог.
– Я бы не сказал, – отвечает он. – Думаю, всё обойдётся. Но ожог, Галина Платоновна, не царапина и не ушиб. Он долго, сукин сын, даёт о себе знать.
Из медпункта на стройку возвращаюсь словно сквозь строй – я физически чувствую взгляды холодных и осуждающих глаз. Они бьют по мне из окон, сеней, из-за изгородей.
А Кулик? Куда она делась? Она отлично знала, что я дважды отправляла Дидуся обратно в Каменск, так как тот приезжал уже «заправленный».
Наш прораб долго «выбивал» в райцентре сварщика, чтобы приварить металлические перильные ограждения лестничных маршей. И вот в прошлый понедельник вскоре после обеда к стройке подъехал грузовик и из него вывалился рыжий детина с бугристым бурым лицом и носом цвета баклажана. В общем какой-то весь «плодово-овощной». Каждое его движение, взгляд серо-мутных глаз, запах перегара изо рта вызывали у меня отвращение, а у детей гомерический хохот.
– Т-тося Дидусь, – представился хриплым басом работничек. – Я, ушительница, наряд получил к тебе… Кыш-ш-ш, – замахал Дидусь руками на детей, отгоняя их подальше от себя.
– А ну-ка, убирайтесь да побыстрее! – накричала я на него. – Здесь вам не забегаловка!
– Во даёт! – расхохотался сварщик.
Пригрозила милицией – убрался восвояси. Через день – та же самая история. А сегодня приехал трезвым, несколько раз заставляла его «дыхнуть». Никакого запаха. Вместе с тем хотелось его и в третий раз отправить, но он запротестовал: «Не пьян, наряд есть? Всё честь честью? С какой стати?» Сдалась. По глупости своей и неопытности. Конечно, если бы в это время работали старшеклассники, то, возможно, всё обошлось благополучно.
Дидусь приступает к работе. Засыпает в бочонок карбид, туда же наливает воду. Широко расставив ноги, нагибается, прикрепляет шланги, идущие от бочонка к редуктору кислородного баллона и горелке.
– Хорош! – восклицает Дидусь и подносит зажжённую спичку к соплу горелки. – Вот и вся музыка, помощнички! – добавляет он наставническим тоном, косясь в мою сторону. – Раскусили? Поехали!..
Не отступаю от сварщика ни на шаг, пока благополучно не было приварено первое перильное ограждение. Лишь затем, попросив Оксану глядеть в оба, ухожу на третий этаж, а позже, убедившись, что всё в порядке. – в школу. По дороге забегаю на почту. Два письма от Трофима Иларионовича. Одно – мне, другое – сыну. Своё распечатываю тут же.
«Милая Галочка!» – перечитываю это коротенькое и новое, многозначащее для меня обращение. Задаю себе вопрос: может, профессор слышит в моих письмах биение моего сердца, поэтому?.. Допустим, что так? Но ведь Багмут не мальчишка, чтоб разбрасываться словами. Уже то, что на Новый год собирается приехать, о многом говорит. Профессор Багмут, думаю, приезжает повидаться не только с сыном…
Читаю дальше:
«У каждого человека от рождения до конца жизни своё выражение лица, своя улыбка. Пишу это письмо и мне кажется, что Вы сидите напротив, и я вижу Вас».
Так он мне, признаюсь, ещё ни разу не писал, ни разу! Радуюсь, прячусь от других, чтобы скрыть эти новые для меня чувства. Свадебный марш Мендельсона то и дело слышу и вдруг – такое несчастье, горе! Пишу эти строки и вижу перед собой заплаканную Оксану» которая докладывает директору, что в случившемся виновна только она, больше никто.
– Ни Троян, ни прораб, ни Дидусь.
– Выгораживаете алкоголика, – хмурится Павел Власович.
– Я никого не выгораживаю, – бросает Оксана, – Дидусь, уходя, строго-настрого предупредил, чтобы никто не подходил к аппарату. А я из виду упустила» что мальчишки такого возраста очень любопытны» на уме у них «дай-ка попробую…» Поднялась наверх, где работал весь класс… Завтра сама пойду в прокуратуру, сама!
– Хватит, уймите свои нервы! – восклицает директор. Он вспомнил о её заявлении. – Вы просили за свой счёт отпуск – считайте, что вы уже в отпуске. Уезжайте, отдохните.
– Теперь, Павел Власович, я не поеду, – решительно заявляет Оксана. – Бежать от ответственности, сваливая на кого-то свою вину? Никогда!
Оксана, милая Оксана, умница! Я горжусь тобой – ты настоящий друг, а я… жду человека, которого ты любишь…
Руслан тоже не спит. Всё время высовывает голову из-за ширмы и шёпотом, как бы боясь кого-то разбудить, произносит: «Галка, – слышь? – никто не виноват, никто! Только я! Это я сказал Михайлику: «Давай попробую. Я – раз, а он тут руку забыл…»
А наш прораб?
Входит в кабинет директора и глухим голосом докладывает:
– Товарищ директор, всю ответственность беру на себя. В Каменске-то меня предупреждали, что собой представляет Дидусь. Подобного алкоголика, сказали, на белом свете не сыщешь…
Выслушав до конца прораба, Суходол замечает:
– Дорогой и добрый Виталий Максимович, не терзайте себя, пожалуйста, сварщик сегодня на редкость был трезв. Единственная его вина заключается в том, что, уходя, забыл положить в карман… газосварочный аппарат.
Руку помощи протянул нам с Оксаной математик Недилько. Хотя в несколько странной форме.
– Дежурить на стройке сегодня должен был я, – начал он и, поправив галстук, добавил: – Мы с Оксаной Ивановной поменялись по моей инициативе и настойчивой просьбе.
– Поменялись, так что? – косо глянула я на Олега Несторовича.
– Какая вы недогадливая, – сокрушённо покачал он головой. – В графике дежурств числится кто? Я, а не Кулик. Если дойдёт до прокуратуры, то непременно заглянут в график…
Я ляпнула:
– Не волнуйтесь, Олег Несторович, к ответу вас не привлекут.
Математик отпрянул назад, до того его поразили мои слова. С минуту он глядел на меня, потеряв дар речи.
– Галина Платоновна, за кого вы меня принимаете?! – воскликнул он. – Я же собираюсь заявить, что это произошло на моём дежурстве!
Краснею до корней волос. Стыдно, человек готов пострадать за другого, а его обвиняют в трусости.
– Простите меня, – искренне извиняюсь перед ним. – Вы очень благородны, вместе с тем, поймите, нельзя идти на такой обман даже из самых лучших побуждений.
17 декабря, пятница.
Колесо завертелось. Медленно, скрипя, однако без остановки. На мать Михайлика Анастасию Сидоровну не повлияли ни слёзы, ни мольбы сынишки. На следующее утро она отправилась в прокуратуру и вернулась с повестками. Павла Власовича, меня, Оксану вызывал следователь. Каждый из нас должен был явиться в указанное ему время, я – первой, как главный виновник события.
«Явиться в одиннадцать часов утра к следователю каменской райпрокуратуры т. Пересаде», – прочла я и вся сжалась от волнения. Когда немного успокоилась, то обратила внимание на фамилию человека, в руках которого теперь всё моё будущее – Пересада. Знакомая фамилия. Ну да, знакомая! Это же экс-директор тумановской школы, номенклатурный Борис Михайлович!
…В пустом, слабо освещённом единственной лампочкой коридоре пять дверей. Три с правой руки, две – с левой. Кабинет № 4, куда меня приглашают, справа. Достаю из сумочки повестку, собираюсь постучать в дверь и – испуганно отступаю назад: перед самым моим носом вырастает Дидусь!
– Драсьте, ушительница.
Разряженный жених! Чёрный костюм, голубая рубашка, яркий галстук, модная меховая куртка…
– Вас тоже? – спрашиваю.
– Третий раз.
«Смотри, – думаю, – Пересада проявляет объективность!»
– Недобрый он, скажу вам, человек, – кивает на дверь Дидусь.
Стучу.
– Войдите.
Роковая случайность, вот уж, право, ирония судьбы! Моего бывшего начальника не узнать: уж больно его разнесло…
– Галина Платоновна?! Троян?! – восклицает Пересада с деланным удивлением. Он небрежным движением отодвигает от себя повестку, которую кладу перед ним, и указывает на стул. – Садитесь, пожалуйста. Да-а, кто мог подумать, что встретимся именно здесь? Приятно и в то же время, сами понимаете, весьма прискорбно.
Пересада раскрывает панку, лежащую перед ним, извлекает из неё жалобу Анастасии Сидоровны Барзышиной. Прочитав её вслух со скрытым наслаждением, он сокрушённо вздыхает:
– Да-а, положение… Согласно закону, Галочка, я обязан был немедленно отстранить… Но, поскольку я вас лично знаю, то, сами видите, на эту меру пресечения не пошёл.
– Весьма тронута.
Он не обращает внимания на мою иронию и доверительно продолжает:
– Скажу больше, истица, то есть мать пострадавшего школьника, у меня особой симпатии, между нами, конечно, говоря, не вызывает.
– Разве? Почему?
– Ни за что, ни про что человека на скамью подсудимых посадить старается.
Пересада приступает к составлению протокола. Доверительный тон, сочувственные вздохи…
– Галина Платоновна, скажите, пожалуйста… Вам было известно, что газосварочный аппарат ТГ-2,25 работает на карбиде?
– Допустим.
– И если в бочку, где находится карбид, налить воду, то от этого соединения вырабатывается ацетиленовый газ, вам тоже, надеюсь, было известно? А может, не знали? Подумайте, я вас не тороплю. От вашего ответа зависит… Может, всё-таки не знали?
– Нет, знала.
Недовольный и глубокий вздох.
– Так-так… А бочка была большая? На двести, сто литров?
– Бочоночек.
– На сколько литров? Примерно, Галочка.
– Не знаю, спросите у Дидуся, – киваю головой на дверь. – Он специалист по «литрам».
Смеётся, трясётся весь. Жидкий какой-то, рыхлый, размытый, зато добрейшей души человек! Нет, это не Пересада, которого относительно недавно знала!
– Галочка, войдите в положение… В протоколы шутки, какими бы они остроумными ни были, не заносятся. Итак, на сколько литров?
– Я сказала, не знаю.
Пересада поднимается и начинает ходить туда-сюда по кабинету. Затем, вдоволь нафыркавшись, грузно опускается на стул.
– Галочка, я хочу вам помочь, поэтому прошу вас быть предельно искренней. Итак, вы, организатор внеклассной работы, покинули строительную площадку, оставили пьяного сварщика, детей. Так?
Не могу же я сказать, что со школьниками осталась Оксана.
– Я действительно уходила, но сварщик не был пьян.
– Не был?! А это что? Читайте… – Пересада придвигает ко мне протокол допроса, подписанный Дидусем, который признаёт, что находился в пьяном состоянии.
– Куда вы уходили?
– В школу. На урок.
– До урока у вас оставалось полтора часа, а ходьбы до школы максимум пятнадцать минут. Вспомните, может, ещё куда-то заходили?
– Заходила на почту.
– Га-лоч-ка, я хочу вам помочь. Зачем же?..
– Товариш Пересада, я сказала вам правду.
Он хохочет, трясётся.
– Ну и шутница! Чего это вдруг вас потянуло на почту? В Сулумиевке, по-моему, есть почтальон, доставляющий корреспонденцию на дом.
– Сведения у вас правильные.
– Вы не ответили на вопрос, Галочка.
– И не отвечу, – бросаю с вызовом. – «Чего вдруг потянуло…» Это моё личное дело.
– Нет, не личное, – усмехается Пересада. – Вопрос, Галочка, имеет прямое отношение к составу преступления. Только, пожалуйста, не пугайтесь.
Вся дрожу от негодования: что ж у него получается? Учительница, трусиха, умышленно оставляет детей на произвол судьбы…
– Галочка, почему молчите? Странно, не узнаю вас, не узнаю.
– Думаю о том, что вы ни капельки не изменились – людям не верите.
– Как вы смеете?! – срывается он вдруг с места, весь багровый.
Дня через два я уже сидела перед другим следователем. Здесь погода царила совсем иная – «облачная с прояснением». Тучи, правда, долго не рассеивались. ЧП на стройке отняло у нас много сил, времени, зато послужило весьма поучительным уроком.
30 декабря, четверг.
Прикрыв настольную лампу газетой, чтобы не мешать Оксане уснуть, записываю по свежим следам событий.
– Галка, иди спать! – третий раз напоминает мне Кулик, хотя у неё самой голос не очень-то сонный. – Галка…
Она не уехала. Более того, вместе с другими встречала профессора Багмута.
К станции Каменск «рафик» подкатил минут за сорок до прибытия поезда. Мы оставались в машине, в тепле, так как на улице бушевала снежная буря. Король Лир вышел покурить, Руслан и Недилько, сидя на передних сиденьях, рассуждали о каком-то новом открытии науки, мы же с Оксаной молча то и дело дышали на обледеневшее стекло, пальцами протирая окошки, хотя заранее знали, что, кроме густой мглы, ничего не увидим.
– Жуткая погода. Поезд может застрять где-то в пути» – подала наконец голос Оксана.
– Как так? Не самолёт, – отозвалась я, думая совершенно о другом.
О том, что вот сейчас мы, две подруги, молчим от неловкости, дуем на обледеневшее стекло… А ведь у каждой из нас на уме один и тот же человек, который, сидя в тёплом вагоне, тревожится, как добраться из Каменска в Сулумиевку в такую пургу. Ведь он не знает, что его с нетерпением ждут на станции.
– Да-а-а, надо быть профессором, чтобы тебе воздали такие почести, – заметил шутя Недилько, когда я из школьной теплицы занесла в «рафик» свежие каллы.
– Надо, Олег Несторович, просто чтобы тебя любили, – заметила Оксана.
– Все или кто-то один? – спросил в том же тоне математик.
– Все и особенно кто-то один.
Невинное зубоскальство… Тем не менее в голосе Оксаны явно слышались нотки гордости уверовавшего в себя человека. Эти шуточки были направлены обоими фехтовальщиками в мой адрес. Они не могли не заметить, как я взбудоражена и рассеяна. А комичное приключение перед самым отъездом в Каменск! Забыв, что буря намела снегу по пояс, я выскочила из дому и кинулась к «рафику» в лакированных туфельках. «Галка, ты с ума!..» – воскликнула Оксана испуганно. Тогда лишь я опомнилась, рванула назад и всунула ноги в валенки.
– Любишь его? – неожиданно спросила Оксана.
Я окаменела. Впервые с тех пор, как я привезла в Сулумиевку Руслана, Оксана задаёт мне такой вопрос. Раньше, думаю, она боялась спросить, теперь же, когда нашла в себе силы положить «всему этому» конец, осмелела. Совсем недавно, ещё на днях, когда разговор заходил о Трофиме Иларионовиче, мою подругу моментально выдавали её глаза, губы. Тревога, горечь, безнадёжность… Теперь же она спросила спокойно, как старшая сестра, которой не безразлично, кого любит младшая.
Не в моей натуре обманывать. Возможно, никогда так серьёзно не думала о своих чувствах к Багмуту, а ответила с какой-то детской непосредственностью:
– Не знаю, честное слово. Нравится – да. Не так уж чтобы очень…
Оксана взяла меня за плечи, обернула к себе, улыбнулась.
– Ты счастливая, Галка.
– Я? Чем?
Она помедлила с ответом.
– Тем, что умеешь говорить правду. Всегда ты какая-то светлая, ясная.
– Не светлая, а рыжая.
– Всё шуточки да прибауточки… – усмехнулась Оксана. – Смотри, всю жизнь будешь школьницей.
Я ткнула себе пальцем в висок.
– С приветом?
Она рассмеялась.
– Не дури! Мы все тебя любим, уважаем.
– Послушай, Оксана, ты сегодня что-то подозрительно высоко меня возносишь…
Между тем время шло. Король Лир, накурившись до одури, пришёл заявить, что пора выйти на платформу, так как через две минуты прибывает поезд. Мы схватились с места, кинулись к выходу, а когда оказались под открытым небом, едва удержались на ногах, до того разыгралась снежная буря. Мы так и отгораживали лица от ударов обледенелой метлы.
