Текст книги "Я вас жду"
Автор книги: Михаил Шмушкевич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)
– Анатолий Владимирович, Лариса Андреевна права! – вскакиваю я, как ужаленная. – Это он! Головой ручаюсь, честное слово! Идёмте к нему! Он сейчас как раз в правлении, – выпаливаю одним залпом. – Василий Лаврентьевич скрывал всё это из своей исключительной скромности.
Не прошло и десяти минут, как состоялась встреча главных героев «Синей кастрюли».
Часть вторая
Я вас жду
23 октября, суббота.
Мне приснился кошмарный сон. Будто Трофим Иларионович пришёл с Аллой Климентьевной ко мне в гости. Весёлые, ликующие, с огромным букетом хризантем. Я от ужаса съёжилась, спрятала голову под одеяло, но слышала, чувствовала по их движениям и разговору, что они рассматривают моё более чем скромное жилище.
– Здесь живёт наш Руслан? – спросила встревоженно Алла Климентьевна и продекламировала: «Всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно».
Я ещё больше съёжилась и, прижимая сердце рукой, чтобы не выпорхнуло, подумала: «Бред! Она ведь погибла!»
– Ничего страшного, милая, – утешает профессор жену. – Галина Платоновна через годик будет жить в отличной квартире. В Сулумиевке скоро начнут строить ещё один жилой дом для учителей. Проект утверждён, средства отпущены.
«Гляди, – думаю с удивлением, – он в курсе дела! Откуда?!»
– А где Руслан? – спрашивает Линева. – Его что-то не видно.
– Сбежал, – выпаливаю из-под одеяла.
– Сбе-е-жал?! – выкрикивает с испугом Алла Климентьевна, и я слышу, как она тяжело опускается на ужасно скрипящий стул. – Сбежал?
– В Одессу, – высовываю я голову наружу.
– В Одессу?! – удивлён теперь и Багмут. – Сомневаюсь, чтобы его поманили к себе Приморский бульвар, бронзовый памятник Пушкину… Может, известная лестница? – появляется в его синих глазах знакомое мне зоркое любопытство.
– Не знаю, – отзываюсь виновато и глухо, так глухо, что сама не слышу собственных слов.
– Вернётся, – успокаивает профессор жену. – Листья всегда поворачиваются к солнцу.
«Что он имеет в виду?» – задумываюсь.
Оставив на столе цветы, гости, не попрощавшись, уходят. Слышу скрип дверей. Просыпаюсь, вскакиваю, заглядываю за ширму – всё в порядке. Руслан спит.
Засовываю ноги в тапочки и – к окну. Глубокое безмолвие. Одна круглолицая луна бодрствует. Покачиваясь, она ныряет из тучи в тучу.
Сон… По утрам в учительской часто слышишь рассказы о снах. Кому приснилось, что ученик отказался отвечать, кому – скачущая по степи лошадь, кому – неспокойное море… Мне же почему-то никогда ничего не снится. И вдруг… Может, это со мной стряслось потому, что у меня сегодня открытый урок общей биологии в девятом «А»? Будет много учителей-биологов из других школ района, инспектор из районо, строгая, очень требовательная Лариса Андреевна…
Стою у окна до тех пор, пока не скрывается луна. Вокруг фонаря на той стороне улицы появляется радужный круг.
Открытый урок в девятом «А», судя по всему, прошёл неплохо. Лариса Андреевна похвалила меня за него. А позже мы вместе с ней шли из школы и я возбуждённо рассказывала о том, что мне приснилось накануне.
– Удивительнее всего, что утром, когда встала, я увидела на столе в графине хризантемы, – закончила я.
– Сон – в руку? – засмеялась завуч. – Откуда же взялись цветы?
– Вечером их поставил Руслан, а я не обратила внимания. Лариса Андреевна, вы любите хризантемы?
– Очень, – ответила она задумчиво и неожиданно разразилась таким смехом, что я от удивления заморгала.
В чём дело? Оказывается, она вспомнила один случай. История небезынтересная и в какой-то степени поучительная.
История с хризантемами
Как-то утром, войдя в свой крохотный кабинетик, Лариса Андреевна увидела на столе хризантемы в небольшой фарфоровой вазочке.
«Олег Несторович», – подумала завуч. В памяти встала вчерашняя сутолока у гардероба районного Дворца культуры, вспомнилось, как скованно молодой математик подавал ей плащ…
«Что это такое? – спрашивала Лариса Андреевна себя, любуясь цветами, на которых ещё не высохла утренняя роса, – подхалимство или нечто другое? Но если б у молодого математика были какие-то плохие намерения, он не сидел бы в вагоне таким подавленным».
Олег Несторович провожал её домой. Он всё время молчал, заговорил лишь тогда, когда Лариса Андреевна стала прощаться.
– Не хотелось бы, чтобы у вас сложилось обо мне ложное представление, – сказал молодой математик. – Откровенно говоря, я боюсь обывательских пересудов. Поверьте, Лариса Андреевна, обыватель слеп. Он не видит разницы между подхалимством и проявлением искреннего уважения.
– Олег Несторович, обыватель всегда найдёт пищу для пересудов. Стоит ли обращать внимание?
– Может, и не стоит, – ответил он не совсем твёрдо.
Теперь хризантемы… Забавно! Почему он не принёс букет открыто? Пересуды? Умные люди – и боятся пересудов! Я искренне уважаю человека, он мне симпатичен, почему же должна бояться выразить это открыто? Какое имеет значение, начальник он или подчинённый, стоим мы на одной служебной ступеньке или на разных? Неужели я в добрых поступках вижу лишь корыстные цели? Если же это подхалим, сразу замечу и не прощу.
С первых дней нынешнего учебного года в сулумиевской школе был введён новый нравственный устав – «живём без замков и ключей». Дети таким образом изо дня в день познают законы коллективной жизни. Открыт свободный доступ к спортивному инвентарю, к кабинетам, в библиотеку. Нет замков! И если б они не были сняты тогда как бы Олег Несторович втихомолку поставил в кабинет завуча хризантемы?
Днём он пришёл к Груниной согласовывать план работы кружка любителей занимательной математики. Лариса Андреевна, знакомясь с планом, как бы между прочим спросила:
– Олег Несторович, вы любите хризантемы?
Из осенних цветов хризантемы – мои самые любимые цветы. Особенно вот такие, – кивнул он на фарфоровую вазочку.
«Мы были наедине, – подумала Лариса Андреевна, когда учитель математики ушёл, – у него был повод сказать: «Я рад, что угадал ваш вкус», но он промолчал, смутился».
Через два дня в вазочке – свежие хризантемы. Теперь бронзовые, с золотом на краях лепестков.
«Наш Олег Несторович и впрямь лирик», – подумала Лариса Андреевна.
Минуло ещё несколько дней – в вазочке появляются коричнево-красные хризантемы с лёгким медовым ароматом. Приятен ли был завучу такой сюрприз? Безусловно. В то же время и обидно, что над ней вроде бы подшучивают. Она унесла цветы домой, а тёте Кате, школьной уборщице, велела запирать кабинет на ключ. Но каково было её удивление на следующее утро, когда, отворив кабинет, она увидела красные бархатистые хризантемы!
– Екатерина Григорьевна, вы кому-нибудь давали ключ от моего кабинета?
– Никому.
Скромная, всегда чем-то озабоченная татя Катя начала работать в нашей школе, когда Лариса Андреевна была ещё девчушкой и сидела на одной парте с её меньшей дочуркой Аней.
– А что? – встревожилась уборщица.
– Ничего особенного, – поспешила успокоить её завуч и кивнула на цветы. – Понимаете… Кто-то танком ставит. Кабинет был заперт, а…
– Это я, – призналась тётя Катя.
– Вы?! – переспросила несколько обескураженная Лариса Андреевна.
– Ага, я.
– Спасибо, но зачем было скрывать, – недоумённо пожала плечами завуч. – Я дважды спрашивала…
Тётя Катя покраснела, начала растерянно теребить фартук.
Лариса Андреевна подошла к ней, обняла, заглянула в глаза.
– Екатерина Григорьевна, пожалуйста…
– Чтоб подумали – мужчины дарят…
– Цирк, настоящий цирк, как говорят дети, – рассмеялась завуч.
– Красивая вы очень, а внимательности мужской к вам мало, – с грустью произнесла тётя Катя.
Лариса Андреевна закончила свой рассказ, а я подумала: «А Трофим Иларионович и на деловое свидание пришёл с цветами», но вслух, конечно, ничего не сказала.
11 ноября, четверг.
Опять маленький Багмут довёл Оксану Ивановну до истерики. Я в том сама убедилась. Мы с Ларисой Андреевной помогали Павлу Власовичу, и без того, впрочем, обладающему обезоруживающим спокойствием, мужественно переносить обрушившуюся на него лавину категорических требований, предупреждений.
– Всё? – осведомился Суходол, когда Оксана, опустившись на стул, умолкла. – Теперь расскажите, пожалуйста, толком, что произошло в вашем классе.
Кулик бросила на директора удивлённый взгляд:
– Издеваетесь, Павел Власович? – спросила она оскорблённо.
– Ничуть, – откликнулся он. – Кроме вашего ультиматума: или ученик или вы, я, между нами будь сказано, ничего не понял. За что его наказывать?
Я не раз писала, что Павел Власович не любит, когда к нему приходят жаловаться на ученика, тем более когда тащат школьника на «лобное место». Прав ли, не прав ли жалобщик, но он, за редким исключением, покидает кабинет директора, пожимая плечами: и впрямь «буря в стакане воды»!
То, что случилось на этот раз в четвёртом «А», для Оксаны было потрясающим событием. Земля перестала вращаться вокруг солнца и остановилась! Михайлик Барзышин устроил в классе бедлам, а Руслан и Наталка Меденец помогали ему в этом.
В кабинете Суходола воцарилась натянутая тишина. Кулик вдруг опомнилась, оглянулась вокруг и, увидев, что семеро ждут одного, начала рассказывать о ЧП с самого начала. Теперь уже спокойно.
Уборкой классного помещения после занятий должны были, по графику, заняться Наталка Меденец и Руслан Багмут.
– Пускай Михайлик останется, а Меденец в другой раз, – попросил Руслан учительницу.
– Пускай, Оксана Ивановна, они всегда вместе, – поддержала Наталочка.
Кулик не согласилась.
– Во-первых, если оставить Руслана и Михайлика, не будет никакой уборки, во-вторых, составлен график и нарушать его не будем.
– Ладно, – махнул Михайлик рукой. – Наталка дежурит, а я просто так, хорошо?
– Нет, – оставалась неумолимой Оксана. – Барзышин, отправляйся домой, живо!
Михайлик сложил учебники, тетради в портфель и вышел. Она, Оксана, своими собственными глазами видела, как мальчик выходил из школы. II каково было её удивление, когда минут через пятнадцать, вернувшись из учительской, чтобы проверить, как продвигается уборка, она застала его в классе! Если бы его поступок выразился лишь в такой детской хитрости! Это ещё куда ни шло…
Но перед классной руководительницей встала кошмарная картина: на полу, на сметённом в кучу мусоре, сидели, весело смеясь, Руслан и Наталка, а Михайлик стоял на столе, подготавливаясь к новому прыжку через парту, стоявшую поодаль. Он до того был увлечён, что не услышал, как отворилась дверь и в двух шагах от него возник классный руководитель. Учительницу заметили Наталка и Руслан. Они вскочили, но их тут же сбил с ног прыгнувший Михайлик. По выражению лиц товарищей Барзышин наконец догадался, что они чем-то испуганы. Оглянулся и… понурил голову.
– Грязными сапогами на столе? И это называется уборка? Ну и ну! – рассердилась Оксана.
Теперь все три ученика виновато стояли перед ней.
– Так-так, – повторила несколько раз Оксана. – По графику и без графика… Так-так… – И приняла решение – Наталка и Руслан заканчивают уборку, Михайлик отправляется домой. Завтра поговорю с твоей мамой.
– Неправильно, не по-честному это! – возмутился Руслан и выступил вперёд. – Все мы виноваты.
– Багмут, что с тобой? – опешила учительница. – Как ты смеешь?
– Не по-честному, – повторил Руслан, уверенный в своей правоте. – Все мы виноваты!
– Как ты смеешь! – совсем вышла из себя Оксана. – Бессовестный мальчишка!
– Сами… бессовестные, – бросил сердито Руслан и глянул на учительницу волчонком.
– Вот как! Уходи! – указала Оксана ученику на дверь и сама, опередив его, кинулась к Павлу Власовичу, где застала нас с Ларисой Андреевной.
Возможно, этот конфликт угас бы в стенах директорского кабинета или закончился тем, что я устроила бы моему подопечному и его товарищу хорошую головомойку, а Оксана сама себя бичевала бы за то, что подняла «бурю в стакане воды». Но я выпалила: «Чем, не пойму, Оксана, тебе не угодили Багмуты?»
Кулик вскочила, задёргалась, точно наступила на оголённый электропровод. И – новая вспышка: весной я оказалась «бессовестной выскочкой», теперь стала «опасной корыстолюбивой женщиной, пользующейся любым случаем, чтобы устроить свою личную жизнь».
Я не защищалась. Если бы Павел Власович и Лариса подумали, что я молчу, потому что чувствую себя виноватой, то глубоко ошиблись бы. Просто мне жаль было Оксану. Теперь я как никто знала главную причину её взрывов. Она любила и любит человека, который никогда не будет с ней рядом!
Говорят, что чувство любви – самое глубокое, самое сильное, однако не самое вечное. Со временем оно притупляется, пламя слабеет, а потом и угольки под пеплом гаснут. Почему же так тяжело Оксане? Допускаю, вначале Трофим Иларионович ей просто нравился – внешность, имя (редко найдёшь девушку, которая, начиная с восьмого класса, не была бы влюблена до смерти в какого-либо знаменитого, обязательно красивого киноартиста, поэта, певца). Потом увлечение перешло в глубокое чувство. Она уже не могла себя представить без него, а он, хотя и был свободен, не обращал на неё внимания.
Появление Руслана в Сулумиевке разбудило несколько приглушённую временем, расстоянием, круглосуточными учительскими заботами любовь Оксаны. Больше того, она забирает сына любимого в свой класс, и ежедневно перед ней не Руслан, а сам Трофим Иларионович.
Оксана требовала, чтобы я отвезла Руслана домой или же она уйдёт из школы. Глупо. Оксана отлично понимает, что именно сейчас, когда здоровье Лидии Гавриловны резко ухудшилось (у неё, как пишет напрямик Трофим Иларионович, остались считанные дни), я мальчика не отвезу. Да и она сама этого не хочет – погорячилась – вот и всё!
Встаю и заявляю:
– Хорошо, я согласна с требованием Оксаны Ивановны. Если не возражаете, Павел Власович, то сегодня же отвезу Багмута домой. Только прежде чем решим этот вопрос, я бы хотела вам прочесть письмо, которое получила от отца Руслана.
– Ну прямо как в Доме культуры на сцене, – бросила сердито Оксана. – Вместо того, чтобы заняться воспитанием ребёнка, которого ей доверили…
– Оксана Ивановна! – повысил голос директор. – Галина Платоновна, читайте.
– Письмо в учительской.
– Пойдите за ним.
Какой разговор происходил в кабинете директора, пока я спускалась на первый этаж, затем поднималась обратно на второй, не знаю. Единственное, что бросилось в глаза, это то, что меня ждали с нетерпением.
Я прочла:
«Вчера я поехал к матери прямо из института. Прежде чем зайти в палату, поговорил с лечащим врачом. На мой вопрос, нет ли улучшения, он ответил буквально следующее: «Не ждите улучшения», и тут же добавил: «Вот что… Лидия Гавриловна любит своего внука и мечтает с ним попрощаться. Я бы на вашем месте ей в этом не отказал».
Милая Галина Платоновна, знаю, для мальчика это будет большой травмой, но если я сейчас огражу его от этого тяжёлого долга, мой сын мне потом никогда не простит. Да ведь и дети приобретают доброту нелёгким опытом собственного сердца.
В ближайшие дни, уважаемая Галина Платоновна, я приеду за Русланом, а как быть с ним дальше, решим после его свидания с бабушкой».
– Ему тяжело, ему тяжело! – разрыдалась Оксана и выбежала из кабинета.
16 ноября, вторник.
Капля долбит камень, слёзы – сердце: мы с Оксаной помирились, «или – или» отпало. Теперь мы обе были охвачены одной тревогой. О, как нам сейчас хотелось быть рядом с профессором Багмутом, делить с ним трудности! Думали мы о свидании Руслана с бабушкой. Не слишком ли дорогой ценой оплатим этот ритуал?
Нас поддерживала Лариса Андреевна. Один лишь Павел Власович всецело был на стороне Трофима Иларионовича.
– Мальчик в десять-одиннадцать лет прекрасно знает, что на свете существует смерть…
Оксана проводила меня до самой калитки. Она как прежде была добра, ласкова, но об её истинном состоянии говорили пальцы – они у неё дрожали мелкой дрожью.
– Зайдёшь?
– В другой раз.
И не уходила, долго не уходила. Нам обеим было трудно расстаться. То ли потому, что наконец исчезла искусственно созданная полоса отчуждённости и хотелось насладиться вновь вернувшейся близостью и взаимопониманием, то ли мы были охвачены новым необъяснимым чувством – незримое присутствие третьего роднило нас.
Было уже поздно, луна висела над селом, в окнах радиотелефонного узла погас свет.
– Пойду, Галка. Поздно.
– Ладно, иди. Возьми себя в руки, Оксана.
Она ушла, а я продолжала стоять, думать о том, что в каждом из нас живёт оптимист, который приходит нам на помощь в самые горькие минуты. Он немногословен, произносит лишь своё: «Ни-че-го-о-о», и на душе становится легче.
«Руслан остаётся у меня, а когда получу квартиру в доме учителя, выделю ему отдельную комнату, – решила я. – Мальчик растёт, не успеешь оглянуться, ему в армию уже идти. Вернётся, женится на Наталочке Меденец. Она, я заметила, так и посматривает на него».
А Трофим Иларионович? Отец – не мать, привыкнет к мысли, что сыну неплохо живётся, женится. На ком? На какой-нибудь профессорше, опять на певице или на… Оксане? Мне бы хотелось, конечно, чтобы на Оксане. Нет, неправда! Не хочу!
Словом, я в ту ночь уснула с радужными мечтами, уснула, забыв свои невзгоды и не догадываясь, что как раз в эти минуты надо мной вновь нависла грозовая туча, и что все мои старания свелись к нулю…
Будильник зазвенел, как обычно, ровно в шесть.
– Руслан Трофимович, по-о-дъем! – крикнула я громко через ширму, зная, что по утрам он спит крепко, хоть из пушки пали. – По-о-дъем! – повторила я. – Нечего бока отлёживать, вставай!
Ни звука. Спит или притворяется?
– Полно тебе!
Включаю свет, бросаюсь к его кровати – обмираю: постель застелена, на голубом одеяле белеет записочка.
«Галка, не ищи меня, я в морс. Взял твой рюкзак и три рубля. Извини. Твой Руслан», – прочла я и остолбенела. Затем с рыданием плюхнулась на раскладушку.
Долго ли лежала так, не помню. Потом схватила записку беглеца и – к директору домой. Застала его за столом, он завтракал.
– Павел Власович! Сбежал! – разревелась я вновь.
Директор, привыкший за многие годы педагогической работы ко всяким ЧП, даже глазом не моргнул. Словно передо мной сидел не человек, а Будда.
Он дал мне вволю наплакаться. Слёзы, не раз доказывал нам этот старый учитель, облегчают душу, успокаивают нервы. «Поплачьте, поплачьте, всё пройдёт». Потом налил два стакана крепкого чаю.
– Чайку, Галина Платоновна, выпейте. Цейлонский, высший сорт, – произнёс он спокойно.
Я положила перед ним записку, но прежде чем пробежать её глазами, Суходол спросил:
– Две ложечки достаточно или любите слаже? Сахар для молодых полезен. Насыплю три, не возражаете?
Машинально кивнула.
– Хлеб, варенье, масло… Ну? Начинаем.
Записку Павел Власович прочёл вслух. Его взъерошенные брови чуть дрогнули, в уголках губ заиграла едва заметная улыбка.
– «Твой Руслан»… Неплохо. Это, Галина Платоновна, уже много значит. За что просит прощенья, интересно знать? – задумчиво спросил директор. – За то, что сбежал, или за то, что без спросу взял три рубля, рюкзак?
Пожимаю плечами. Не знаю, не думала, не до того было…
– В любом случае это говорит о его порядочности.
Павел Власович в каждом ученике искал и находил (находил!) положительные стороны. Так и сейчас.
– Когда исчез?
– Ночью, наверное, когда спала, – отозвалась я виновато.
Директор коротко рассмеялся.
– Вы спали, а он, мученик, боролся с Морфеем и, как видите, победил его.
– Павел Власович, что мне делать? – вымаливаю совет, продолжая рыдать. – Может, дать телеграмму Трофиму Иларионовичу. Неровен час… Потом… Он же собирается приехать за ним.
Суходол глядел на меня задумчиво.
– Галина Платоновна, давайте условимся. Без паники, хорошо? Прекратите в конце концов рёв! – повысил он голос. – Поезжайте в Одессу, только без лишнего шума: вы с Русланом уехали на денёк в Каменск к зубному, понятно?
– Ну, конечно, – киваю.
И вот я уже сижу напротив подполковника милиции. Поминутно вытираю мокрые от слёз щёки, а он, улыбаясь, разглаживает рукой записку беглеца.
– Напрасно горюете. К вечеру малыш будет здесь, в моём кабинете. Это нам не в диковинку.
– О, вы его не знаете! Спрячется на отплывающем корабле и…
– Ну да! – звучит в голосе подполковника насмешка. Он вспоминает что-то. – В прошлое лето, – да, в прошлое лето! – в порту появляются два маленьких подозрительных «субъекта». Они, обращаем внимание, так и норовят проникнуть на какое-нибудь из стоящих под погрузкой судов. Задерживаем, узнаём – ребята из Чернигова. «Куда путь держим?» – спрашиваем. Ответ чёткий: «В Африку». – «Зачем?» – «Неграм помогать в борьбе с колонизаторами». – Сухари, карты, компас, цветные открытки с изображением Красной площади…
Подполковник после небольшой паузы, глядя вдаль, продолжает:
– Дети во всём мире вроде одинаковые, на романтическую волну настроены, приключенческой литературой увлекаются, о кругосветных путешествиях мечтают… Всё же наши – особенные: сердца их людям служить готовы. Сознательные! Ваш куда метил?
– Никуда.
– Как так? Голая экзотика?..
– Ой, пожалуйста, не шутите, – умоляю.
Он встаёт, протягивает мне руку и снова с твёрдой убеждённостью заверяет: к вечеру беглец будет у него в кабинете.
– Товарищ подполковник, я вас очень прошу…
– К вечеру ваш малыш будет здесь, – повторяет он в третий раз. И взглянув на меня, спрашивает: – Потом? К отцу?
– Нет, – отвечаю. – Ни в коем случае. Разве что сам…
– Одобряю, – доволен моим ответом подполковник. – Так держать, товарищ Троян!
Брожу по Одессе. Осень здесь почти не чувствуется: солнце светит по-летнему, прохожие в лёгкой пёстрой одежде. Все куда-то торопятся, разговор громкий, смех весёлый, раскатистый – южане! Тут и там встречаются стройные парни в бескозырках с золотыми буквами на околышах. Любуюсь морем, а мысли мои заняты Русланом – где он сейчас? В трюме одного из тех вон выстроившихся у причалов судов или уже уплыл туда, за не видимую глазу черту, где бирюзовое небо сливается с водой?
Вспоминаю разговор с Русланом о его недостойном поведении во время уборки класса. Распекаю, а он слушает вполуха, с равнодушным, отсутствующим взглядом. Стало быть, уже тогда мысленно находился на каком-то корабле…
– Мы с Михайликом обратно дружим, – заявляет Руслан, когда прекращаю его пилить.
– Не «обратно», а «снова».
– Не обратно, а снова, – повторяет он подчёркнуто послушно.
21 ноября, воскресенье.
Теперь, когда пишу о побеге Руслана, могу безошибочно, до малейшей подробности, рассказать, как развивались события.
Неудачный побег
Бежать, признался мне Руслан, он окончательно решил в тот день, когда рассорился с классным руководителем Оксаной Ивановной Кулик. Первым долгом задумался над содержанием записки, которую должен написать, дабы я не очень встревожилась. Покончив с этим, занялся заготовкой продуктов.
На столике, где стоял телевизор, под салфеткой, лежали деньги. Двадцать один рубль. «Захватить бы их с собой, – появилась у него мысль. – Продуктов в буфете полно, зарплата через два дня». Решил и – сделал. Выдержал всё же недолго – положил деньги на прежнее место. «Вор! – выругал он самого себя. – А если взять пятёрку, всего одну пятёрку и написать: «Я временно взял пять рублей, отдам»? Нет, ни копеечки! Галка права: у животных и то есть совесть».
Ночью Руслан оставил на своей постели заранее приготовленную записку, взял три рубля на случай, если понадобится уплатить за проезд, вылез в окно, с вечера оставленное открытым, и махнул через огороды на бугор.
Внизу перед ним лежала Сулумиевка. Кое-где мигали электрические огни. Вон почта, сельсовет, Дом культуры, школа, медпункт, гараж, вон стройка… Влево от гаража – домик с выкрашенным в голубой цвет крылечком. Три деревянные ступеньки, открой дверь – увидишь Галку. Она спит, ничего не подозревая. Утром будильник её разбудит, а его, Руслана, нет!
Мальчик почувствовал, как защемило сердце, защекотало в ноздрях, будто горькую редьку ел.
А что, если вернуться, раздеться и – юркнуть в постель? Хотя бы положить под салфетку трёшку. Нет, не вернётся! Галка его поймёт, поймёт, что плыть вдоль берега неинтересно. Открытое море – совсем другое дело.
До шоссе он добрался, когда взошло солнце. Мимо с завыванием, как ветер в степи, проносились грузовики, легковые машины, автобусы. Рюкзак, болтавшийся на спине, был лёгок, и Руслан мог идти быстро.
На одном перекрёстке его остановил милиционер.
– Куда? В школу? – интересуется тот, слезая с мотоцикла.
«Скажу, что в школу, он спросит, в какую. Уж лучше говорить правду», – быстро соображает Руслан.
– В Одессу.
– В Одессу?! Пешком?!
Паренёк не теряется. Сочиняет похожую на правду историю: он из Самойловки (называет соседнее село). Отец и мать ещё вчера выехали в Одессу хоронить дедушку, а его взять не захотели. Вот он сам…
– Где же, на какой улице в Одессе живёт твой дедушка? – спрашивает милиционер с сочувствием.
– Нигде. Он же умер!
– Ох, да, – спохватывается милиционер. – Извини. – Он хочет ещё о чём-то спросить, но Руслан перебивает:
– Товарищ сержант, посадите меня на попутную, а то на похороны опоздаю.
Сержант милиции оказался удивительно добрым человеком: остановил грузовик, спросил шофёра, куда едет, устроил беглеца в кабину… А вот шофёр, грузный дядька такой и лицом неприятный, не поверил Руслану. Ни одному его слову. Не отрывая взгляда от дороги, он то и дело с ухмылкой произносил: «Брэшэш!»
– А ну-ка, пацан, скажи, что растёт без корня?
Руслан подумав, отвечает:
– Камень.
– Очко! А что цветёт без цвета?
– Ничего.
– Ничего? О-го-го-го! Папоротник, пацан.
А под самой Одессой шофёр заявляет:
– Послушай-ка, хлопец, сюда. Я тебя, значит, в детскую комнату милиции сдам, а тамочки разберутся, кто ты на самом деле есть.
– Пожалуйста, – идёт на риск Руслан. – Начальник милиции мой дядя, мамин брат.
– Брэшэш! Фамилия у него какая? Живо, живо, ну!
– Грицай. Полковник Грицай, – называет, не задумываясь, Руслан фамилию нашего колхозного сторожа. – А что?
– Да так!..
Трудно по ответу и выражению лица шофёра угадать, знает ли он настоящую фамилию начальника областного управления милиции или не знает.
Грузовик, замедлив ход, въезжает в предместье города. Рядом со старыми, доживающими свой век домишками мелькают новые многоэтажные строения, бегут назад деревья в лёгкой позолоте, скверы. Трамвай вылетает из-за угла, площадь, милиционер… У Руслана ёкает сердце: шофёр резко затормозит, высунет голову из кабины и позовёт постового.
Но машина останавливается не здесь. Она делает резкий поворот у вокзала, и шофёр сдаёт беглеца прямо в руки женщине в милицейской форме.
Женщина – младший лейтенант. Она Руслана не бранит, даже не сердится. Она только не верит его вымыслам.
– Почему не называешь свою настоящую фамилию? – допытывается.
– Разве я виноват, что она смешная? – невинно пожимает плечами Руслан.
– Ладно уж, помолчи, – останавливает его младший лейтенант. – Цыплёнок, так Цыплёнок. А каким образом ты оказался на дороге Киев – Одесса, если живёшь во Владивостоке?
– Я же говорил. Пешком пришёл.
– Из Владивостока? Рада бы поверить, да на сказку смахивает, – смеётся она. – Известно ли вам, товарищ Цыплёнок, что оттуда к нам почти восемь тысяч километров?
– А как же!
– И – пешком?
– Я – армейским шагом.
– Ясно. Сколько же километров отмахивал за день?
– Пятьдесят, а то и шестьдесят.
– Молодец. Сколько же у тебя занял этот марш-бросок? – не даёт ему опомниться женщина в милицейской форме.
– Двадцать четыре дня.
Младший лейтенант предлагает беглецу помножить пятьдесят на двадцать четыре, и тот убеждается, что поторопился с ответом.
– Окончательно заврался, – смеётся она.
«Заврался, – соглашается Руслан. – Ну и что же? Моря мне всё равно не видать, пусть в тюрьму посадят!»
Он думает обо мне, боится моего упрёка: «Руслан, опять?» Другое дело, если посадят в тюрьму… Галка будет себе жить спокойно, а то какая у неё жизнь? Вечное беспокойство! Интересно, что она сейчас поделывает? Плачет наверняка?
Слёзы навёртываются на глаза Руслана. Жалко ему Галку, ох, как жалко!
Он вспоминает: когда болел гриппом, я целыми ночами просиживала у его кровати. Кто он Галке? Ну кто? Никто. А волнуется, старается… Зачем же её подводить?
– Отправьте меня в тюрьму. Я три рубля украл…
Женщина в милицейской форме хмурится. Она подходит к телефону, звонит какому-то Ивану Семёновичу, рассказывает о Руслане, а тот отвечает, что приедет.
«В тюрьму звонила», – догадывается Руслан. От этой мысли его бросает в дрожь. Он съёживается в клубочек на длинной и широкой скамье, кладёт под голову рюкзак. Думает о том, о сём, пока не засыпает.
– Мальчик! – будит его младший лейтенант.
Он кулаком протирает заспанные глаза, садится. Опустив ноги на кафельный пол, оглядывается. На потолке горит большая люстра. Смотри, уже ночь. Грохот поездов, шарканье ног на платформах теперь отчётливее, чем днём.
– Галка! – бросается он ко мне и повисает на шее. Затем с каким-то необыкновенным жаром ещё громче восклицает: – Гал-ка!
Плачем. Сидим, обнявшись, и плачем.
24 ноября, среда.
Павел Власович завёл для себя правило: беседовать с учениками с глазу на глаз в поле, на улице, на огороде – только не у себя в кабинете. Эти беседы лишены малейшего формализма и до того задушевны, что каждый ученик ждёт, когда наконец наступит его очередь и Павел Власович будет с ним говорить просто так. Дети, убедилась я, после такого разговора глядели на всех с застенчивой гордостью. Даже хулиганишки, двоечники.
А вот мой Руслан, когда директор остановил его в коридоре и спросил, нет ли у него желания вечерком после уроков побеседовать, бросив на него встревоженный взгляд, малость побледнел.
– Занят, наверное? – мягко спросил Павел Власович. – Не беда, не горит, потолкуем в другой раз, когда у тебя будет время и желание.
Прошло всего несколько дней после побега к морю. Руслан, естественно, побаивался, что разговор пойдёт именно об этом, но он ошибся.
Директор и ученик беседовали с глазу на глаз почти час, а вопрос о побеге так и не был затронут.
– Я сам ему признался, – заявил мне потом Руслан. Рассказал всё как было, всё-всё.
– А он?
– Ничего.
– Так уж и ничего?
– Нет, почему же? Павел Власович вздохнул и говорит: «Представляю себе, как переживала Галина Платоновна». А потом, по дороге, когда мы уже шли домой, я рассказал, какие «коники» выкидывал и обещал, что больше не буду.
– Поверил?
Руслан поморщился.
– Не знаю.
– Как так?
– Потому что сказал – обещания давать легче, чем их выполнять. Я ему: «Павел Власович, увидите», а он отвечает: «От тебя зависит».
Руслан долго сидел молча, затем, задумчиво усмехнувшись, посмотрел на меня.
– А знаешь, директор всё о себе рассказывал. Вот человек, так человек!.. Я про твоего отца спросил, не встречался ли с ним на фронте, а он говорит – нет, там миллионы были, разве всех увидишь.
Паренёк долго находился под впечатлением этого задушевного разговора. А какими тревожными становились его глаза, когда узнавал, что у директора начался очередной приступ астмы! Он даже тайком от меня написал письмо отцу и попросил прислать для Павла Власовича «хорошее лекарство против астмы».
