Текст книги "Б.Р. (Барбара Радзивилл из Явожно-Щаковой)"

Автор книги: Михаил Витковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Ладно. Русский, поляк, одно – славянин, ему славянская земля словно лоно самой жаркой девушки, так уж она наловчилась в этом деле. А идти все равно надо, очередные этапы покаянного, крестного пути ждут меня. По обеим сторонам – ничего, а точнее, кювет, заполненный водой. Темнотища такая, что, если поедет машина с выключенными фарами, придется в воду сигать. Прохожу мимо каких-то деревушек, меня облаивают собаки из-за заборов, будто я пришел сюда ночью поджечь всю деревню, как неверный гяур. Слева и справа начался лес, а иду я по самой середине асфальтовой дороги и собственной руки не вижу перед собственным носом. То и дело утыкаюсь в деревья: тут вообще невозможно углядеть хоть какую дорогу, лишь по канаве могу определить прямую линию.

Боже! Куда идти-то? Не вернусь вовремя, ой, не вернусь вовремя! А уж что я там во владениях моих застану, лучше и не думать. О моих сокровищах, о долларах, в ровные стопки сложенных, о слитках. О том, что теперь все это Саша с Фелеком спустят как наследство по мне, что все снова возвратится в оборот. Вот увидишь, Фелек, все так и будет. Все блоки «Мальборо» сразу выкурите в России или в Одессе, куда вернетесь и где ваша духовная родина. Весь самогон из подвала выжрете, отчего и сдохнете. Стирки с балкона (моей половины балкона) не снимете, так она и замокнет и сгниет в прах, в труху, в рубище превратится, годное лишь для обряжения меня и положения во гробике моем. Картошку с плиты не снимете, так и сгорит. Обувь перед входом не снимете, потому что никогда, если за вами не проследить, никогда собственность мою не уважали, которая столько стоит, ради которой я себе жилы рвал. А ведь какой опрятненький домик был, все покрушите. Все сожрете-проедите, сначала эту вашу горелую картошку, а потом что попадется: ковер, занавески. Откроете горячую воду и пойдете себе; разве мужик когда вспомнит кран закрыть? Вот иду я сейчас здесь, а там колесико в счетчике крутится, причем красное, то, что дороже! Как будто в вальсе кружится на моих поминках! О Боже! Не попусти! Девок себе небось из агентства зеленщика наведете! По постели будете скакать. Вообще соберется шайка-лейка. У меня в доме, а меня не пригласят. Ох, неплохая компания соберется. А то! Элита! Братва! Цвет братвы! На Гнойной танцы у нас. Сливки нашего двора. Все молодцу с «Альбатроса». Брр! Холодно. Хорошо еще, что жемчуга взял с собой, на шее они у меня под свитерком.

А тут смотрю – пригорок, а на нем камень обтесанный смотрит на четыре стороны света, видать, во славу Перуна поставлен. В лунном сиянии, под косо летящим снегом. С жалостью подумал я о народце сем темном, землю сию населяющем, который все еще поклоняется Перунам и камням. А был это Свентовид – добрый божок, на четыре стороны света глядящий. Перед ним – еда в мисочке. Ягоды красной рябины, кораллы боярышника и какие-то грибы. А скажи-ка ты мне, в какой стороне будет Лихень? Эй ты, идол! Все по сторонам смотришь, а ты бы лучше наверх посмотрел. Все пейзажи польские созерцаешь и даже не знаешь, что сверху придет наша погибель, и очень скоро. На Лихень дороги не знаю, я на Суботку могу показать, на Купалу, на Ладу, на Коляду, на урочище. Не спрашивай меня, где Лихень. Почему бы тебе рыбу не спросить, это ведь их знак. А то и комету спроси. Мне до Лихеня не по пути… Я остолбенел. В столб превратился! Боже мой! Как тот самый соляной столб я стал, как истукан. Или мне показалось, что глыба, столб, прадавней рукой слегка обтесанный, камень расколотый, обрел дар речи и ко мне обращается? Я попытался расспросить его, где я, но он лишь поворчал что-то типа «в краю Полян», но как-то неотчетливо – если это слово уместно в отношении столба – артикулировал.

Есть у меня часы, из ломбарда моего, прекрасные, электронные. Так впотьмах ничего бы я и не увидел, но на то они и изобретения – у меня в часах подсветка! Подсветка циферблата! А еще – калькулятор, чтобы сразу, не сходя с места, подсчитать все мои убытки. Правда, чтобы сделать это, надо что-то вроде булавки применить, а то клавиши больно маленькие. А еще шпилька нужна для надавливания специальной кнопочки сбоку, чтобы подсветка зажглась. С грехом пополам нажимаю и вижу: одиннадцать вечера восточноевропейского времени. Но что-то, чувствую, не так. А который на самом деле час, не знаю, ведь не полиция же я по вопросам времени на этом бездорожье! И только капает вода на это стеклышко и на эти одиннадцать часов, а из того факта, что вода оказалась чистой, делаю вывод, что нахожусь далеко от дома, от бассейна, потому что у нас никогда чистого дождя не бывает. По нашим машинам можно заметить, какие они грязные после дождя, в подтеках, разъеденные кислотой, кислотным дождем. Здесь скорее такой пейзаж, как будто плакучие ивы, поля, леса, а кое-где и канава и куча листвы. Может, я на Мазовше каким-то чудом оказался? И ни одного фонаря – ни при дороге, ни на горизонте. Ни одной машины, да и с какой стати им быть? В такую погоду хороший хозяин собаку не выгонит. Сорвал я боярышник и ем, ибо поддерживаю себя боярышником на этой целине. Боярышник, рябина, трут и омела – эти древние польские цветы, а еще рута и подорожник. Еще желуди с древних дубов. Все это выглядело как «уголок природы», который нам воспитательница устраивала в детском садике.

Иду я себе, а комета эта гребаная в какие-то дебри, в поля меня заводит. С наезженной колеи, человеческой рукой устроенной, сойти велит! Вот и приходится полем, неугодьем, в самую перед новью пору блуждать. И тут на горизонте замечаю каких-то людей. Ладно, думаю, только черт может в такое время по полю, по целине голым да мокрым летать, без подсветки. Стремно мне сделалось, территория пустая, ночь нигде ни церкви, ни кургана. Однако вижу – три человека идут ко мне по полю, что-то несут, но начинаю различать: три женщины. Впрочем, немного смахивающие на три плакучие ивы, раскидистые, потому что росту они были высоченного и волосы такие длинные, вроде как растрепанные, ветер ими играет. Я ретироваться, ноги в руки и было к своему «малюху» модель «Сахара» рванулся, да сообразил, что я в часе пути от машины. Тьфу, сгинь, сила нечистая! Оборачиваюсь и вижу – черт побери, черт побери, – не в силах человеческих таким высоким быть и так быстро меня преследовать. И не в человеческой власти такое дебильное выражение лица иметь.

Свят-свят! Боже мой! Конец мне приходит, momento mori, что в переводе означает: в этот момент я умер! Скрыться! А что это? Прочь, бляди немытые, прочь от меня, прочь, я ни в чем не повинен! У меня нет даже палки на вас, но только посмейте что сделать мне! Но они все ближе и как будто приобретают более реальные формы, размеры, и страх отпускает меня. Э-э-э… три мокрые курицы, пестро одетые и сильно под градусом, одна с каким-то музыкальным инструментом, большим таким, не скажу, не разбираюсь, может, контрабас, может, саксофон, что-то в чехле. Две другие тоже нагружены чем-то. А правильно ли идем на Вроцлав, спрашивает меня та, что постарше, а вода стекает с ее блондинистого парика. Скособоченного. Я – Бася, будем знакомы, а это мои девочки из ансамбля La Dominanta, из дома культуры. И сама тянет руку к моим губам, для поцелуя. Вы на самом деле ничего о нас не слышали? О нас писало местное приложение к местному приложению, в рекламной газете была о нас заметочка два года назад, с левой стороны в самом низу! И лису, что возлежит у нее на шее, с искусственными глазами-стекляшками поправляет, манерничает. Признаюсь, что на этой святой матери-земле, которую мы до последней капли крови от захватчиков, от агрессоров защищали, от турка и гяура, присел я, на борозде, на расклев воронам отданный, и «Присягу» [53]53
  Патриотическая песня (1908), слова М. Конопницкой.


[Закрыть]запел:… Не бросим землю, где наш род, не предадим язык наш… Э-э-э, да он побольше нашего набрался – так меня припечатали. Эти колдуньи. Эй, Баська, глянь-ка, что у него на шее, – жемчуга!

А я, вместо того чтобы бояться, беру себя в руки в столь новых, столь непривычных обстоятельствах, я бы сказал ментальных, ибо физически я все еще нахожусь там, возле придорожного креста. Ибо любовь к Отчизне сей, к этой борозде земли плодородной, черной, черноземом называемой, во мне просыпается такая, что аж ноги от удивительного умиления ватными делаются. О, за Отчизну, за матерь мою я… я… Да на костер! Какие-то древнеславянские дымы вижу, и Пяста-Колесника [54]54
  Легендарный основатель первой королевской династии Пястов.


[Закрыть], и Репиху, жену его, Репкою также в узком кругу именуемую. Гимны какие-то слышатся мне сквозь этот туман, дым, праславянские песни, вижу оккупацию, кровь солдат, что собою эту землю удобрили. Из легионов, из АК [55]55
  Легионы – добровольческие польские воинские формирования, создававшиеся при иностранных армиях для борьбы за восстановление независимости Польши. Существовали во Франции в 1798–1807 гг., в Италии и Венгрии в 1848–1849 гг., а также – в Австро-Венгрии во время Первой мировой войны; Армия Крайова – действовала под руководством Польского эмигрантского правительства в оккупированной фашистской Германией Польше.


[Закрыть](батальоны «Зоська», «Зонтик»), Барбара Вахович [56]56
  Барбара Вахович (р. 1937) – польская писательница, автор биографий великих поляков, борцов за польскую независимость.


[Закрыть]. И тут такая восточноевропейская ледяная меланхолия, другим народам, к западу от Одера проживающим, лишь из литературы, из Достоевского известная, овладела мною, что только завыть!

А они мне на это ни с того ни с сего: слышал ли я, что их ансамбль La Dominanta на конкурсе «Веселая Радуга» в Катовицах оказался в золотой финальной (как ни верти, но тем не менее) тридцатке? С песенкой о веселом пингвине Дикси. Что это их первый огромный успех, который они так наотмечали, что потеряли дорогу, с тропинки сошли, не на тот путь вышли. Потому что автостопом из-за скупердяйства этой их Баси возвращались, путь спрямляли. Спрямляйте пути свои, сказал я и в сторонку, откуда сам пришел, палкой, клюкой показываю. Там пястовский Вроцлав! Там град древнеславянский древнего… Врака [57]57
  «Краков основал Крак, а кто основал Вроцлав?» Не выучивший урока ученик отвечает по созвучию: «Врак».


[Закрыть]! Туда вам надо идти. И, может, только тогда эта старуха сказала, что зовут ее Бася, или только тогда меня осенило. Что имя это как-никак популярное, но не настолько, чтобы не поставило меня в тупик, коль скоро в миру меня самого Барбарой кличут. Тем временем они на камне тысячелетнем, пястовском, сели и раскурили поделенную на части сигарету, страшно пачкая ее размазанной фиолетовой помадой. Хлопья снега кружились в воздухе, ветер сметал их в сторону, словно мусор. А я перед ними на колени пал и возопил, ни о чем боле не заботясь:

– Говорите, ведьмы, быть мне богату? Быть мне счастливу? Быть мне сильну? Ворона раскаркалась над целиной, тучи, словно взрытый чернозем, громоздились над землей, а они уже убегали, криком моим испуганные, когда та Бася – будто мою колоду карт знала наизусть и ведала, что под какой цифрой сокрыто, какой ответ, – повернулась и крикнула: да… И издалека до меня долетало еще сквозь ветер, сквозь дождь, сквозь мрак ее карканье, более на воронье, чем на живого человека похожее: но запасись терпением…

Ползу, плачу, ибо сколько, скажи мне, Звезда Морская, сколько этого терпения может найти в себе слуга Твой, если киоск или сортир, а то и какое другое маленькое помещеньице я на горизонте замечу. Вот часовенка Пресвятой, ладненькая такая, типа домика, чтобы Приснодеве на голову не капало, цветов кто-то насобирал, чертополоха или пырея, ибо какие здесь еще могут быть цветы, в этом краю, в это время года? В голодную пору? Ну разве что маки эта земля еще родит. Но скорее пластиковые бутылки и целлофановые пакеты, что весной из-под снега как первоцвет пробиваются. Однако и это все приходит в упадок. Ладно, раскручусь – обещаю отремонтировать! А то сооруженьице это не отвечает никаким нормам, разве это порядок?

Поклонился я Богородице, подошел к алтарику. Не скрываю, что хотелось спрятаться паломнику от еще большей бури. Такой вот очередной этап моего крестного пути. Стало быть, читаю молитву. Такая же голубого цвета фигурка у бабки моей в Руде на комоде стояла. И только я собрался что-то там около фигурки поправить, открываю «шкафчик», а голова Богородицы возьми да отпади, видать, известка, из которой ее сделали, истлела. Содрогнулся я от греха того смертного, ибо сразу обычная бутылка из святого образа показалась, причем полная мутной воды! Да еще и паук из Пресвятого сего Тела вылез. Хорошо еще, что не ящерица, хоть, правда, их, к счастью, в бескормицу не бывает.

О нет, нет… Я Богоматерь в таком виде на непогоду, на стеклянную погоду не обреку, не оставлю на погибель, голова в короне отдельно, низ – пышно сосборенное одеяние, носки обуви, попирающей змия, – отдельно. Все лежало на этом алтарике точно колбаса на столе каком мясницком. Друг рядом с другом голова – пробел – и сразу тело. Потому что если бы я сам так положил, то уже не уходил бы отсюда, а убегал. Как будто это я Ее убил. Не допущу святотатства! Запакую аккуратно и домой возьму, склею. Мороженое починил, так неужто с Приснодевой не справлюсь? Одна беда – положить некуда, так и несу в руках. Немного непривычно с Пресвятой Богородицей идти по неудобьям да без цели, куда глаза глядят. Безмозглой, бездушной кометой ведомый. С жемчугами на шее. Но, думаю, Она-то уж меня от дальнейших несчастий оградит. О! Дево возлюбленная, иже святнице сей благо поверена! Присягаю Тебе, Роза Ветров, присягаю Тебе, Оплот Чистоты, клянусь, Царица, обращаюсь я к святой голове, что в руках держу и теперь, как коротковолновый передатчик, на высоту рта поднял, к губам, можно сказать, прижал. Клянусь Тебе, Дево Пречудная, если исполнишь то, о чем молит Тебя Твой верный раб, Барбара Радзивилл, чтобы меня, как и мою великую предшественницу, дворцу большому, гешефтам большим сподобила… Но только чтобы мне не в пример жене Троцкого воеводы [58]58
  Троцкий (Трокайский) воевода – С. Гаштолд, его жена – Барбара Радзивилл.


[Закрыть]жизнь свою закончить, а чтобы жить долго и счастливо, ну а насчет зеленщика, это как уж тебе, Роза, заблагорассудится. Прием. Потому что та болезнь, которая начала ее подтачивать сразу после коронации, была наказанием за то, что великой она была блудницей, великий позор, и нравов падение, и молодежи совращение, и детей с самой что ни на есть колыбели растление. Зато я живу в чистоте, что часто кляну, и пла́чу, но по причине неких моих физических… Хм… Ну, в общем, варикоз, да излишний вес, да изо рта запах неприятный… Жирной кожи несовершенство… Но, во всяком случае, живу я в чистоте.

Как правило. Всю жизнь свою на корабле, на судне с матросами моими я прожил, с Сашей и Фелюсем. А где на судне искушение? К помощи духовного пастыря всегда прибегаю, в вертограде своем (на моей половине) зелень-овощи выращиваю, скромненько так… Было время, блуждал я, но выпрямляются пути мои. Семь ден в чистоте пребывал я, в день осьмый нечистотой осквернился. Заблудшая овца я, но на меня сей кары не обрушь! Лишь, Пресвятая, в последнее время очень болтают наше судно злые волны да бури да непогоды, того и гляди утонем, да огни Святого Эльма уж видим, спасай! Спаси!

Так голову Ее ко рту своему прижимаю и к уху. Прием. Salve Regina! [59]59
  Спасай, Царица! (лат.).


[Закрыть]А пошлешь спасение, так я не только на мессу дам, но и большие пожертвования в Краков сделаю и даже в сам Рим пойдут – клянусь – большие суммы на богослужения за мою душу и за душу Отца Святого [60]60
  Святой Отец – т. е. Папа Римский.


[Закрыть]. Потому что и Отец Наш Святой очень сильно сдал. Боковой придел в святилище в Лихене, что возводится по благословению папскому, построю. Ну ладно, пусть не это, но в Неаполь поеду молитву вознести к крови Святого Януария, где все самые богобоязненные сыновья Твои в Господе из самой сицилийской мафии молятся. И женщины их в черных платках с лицами, черными от солнца и слез. Туда, где берут каждый год эти пробирки или трубочки какие-то с загустевшей за столетия кровью сего святого, к ним все взывают, и под воздействием этого исполненного веры призыва кровь снова приобретает свойство текучести. Матерь Божья, клянусь Тебе, что десять, ну… семь процентов оттого, что заработаю, Тебе отойдет, ну как? Прием! Тут я голову к уху прислоняю. Невыгодно? В Твоих собственных интересах, чтобы я как можно больше зарабатывал потому что чем больше я заработаю, тем больше будут весить эти семь процентов нетто. Молчит голова. Только шум, как будто море шумит в раковине. Такая раковина-пепельница стояла у нас на комоде. Не попусти погибели моей тут, ибо волцы-лисицы только и чают заблудшего меня! Облобызал я благоговейно голову пресвятую и назад в карман спрятал.

*

Раз-два-левой, раз-два-левой! Идет себе раб божий (Б.Р.) с Пресвятою Девой! Идет колеею, рощами-перелесками. На Лихень путь его, потому что как пустились люди за лихвой, то от лихвы той лихой только Лихень и поможет. Мне не холодно. Мне не холодно ничуть. Я не промок. Изморозь меня не моросит. Мне не холодно, я не промок, я не заблудился, и вдобавок я не голоден. Я не в жопе. Я не в сраной жопе. Да и срать мне на то, что я в сраной жопе. Не темно. Волки не воют. Моя правая… Моя правая нога тяжелая как, блин, колода! Моя правая нога проламывает тонкий лед на луже и попадает в воду! По всему моментально расслабившемуся телу протекает поток энергии. Моя левая но… но… Кашпировский мне отсчитывает один-два-три. Но что это?! Ничего нет! Ни озера лесного нет, ни туманов! Нет их. Нет, не сошел же я с ума. О!

Если вы собирались позвонить в дурдом, то, думаю, вы давно упустили подходящее время, оно ушло, утекло. Ибо, только я сказал в самом начале, что ощущаю себя этой самой Б.Р., надо было сразу набирать номер, а теперь поздно – псих уже гуляет по комнатам, по гостиным, уже колотит фамильный фарфор, надо было вязать его, когда он был только в прихожей. Алло, так, мол, и так, пожалуйста, немедленно приезжайте на улицу Ягеллонскую, один тут у нас объявил себя Барбарой Радзивилл, не забудьте смирительную рубаху прихватить. Поздно. А что своевременно не сделано, то пиши пропало. А теперича, стало быть, слушайте. Даже если вам слушать не хочется. Вы заперты в палате без дверных ручек и обязаны слушать. Если хотите музыкальное сопровождение, то можно пустить фоном какие-нибудь там нежные арфы вроде как для танца нимфам водным. Короче, я не утверждаю, что все было именно так, но упомянуть стоит. Шел я перелесками, пока в лес густой не углубился, где еще темнее, но не так сыро. Долго шел я этим лесом, но вдруг кусты расступились и передо мной явилось озеро лесное. Большое, шикарное. Стеклышки у меня в очках запотели, так что через капли я вижу только размытые серебряные звездочки. Пологий спуск на песчаный берег. Но я не спускаюсь, ибо как знать, какие призраки там рыщут?

*

Небо с кометой надо мной, мокрая одежда на мне. А во мне ничего – ни жратвы, ни питья. Подо мною песок и шишки. Передо мной за кустами плещется посинелая вода озера. Где-то схваченная ледком, но лишь наполовину. Со странной какой-то посредине башней. Эта ночь не похожа на другие. Сжимаю изо всех сил голову Пресвятой Девы, так, что того и гляди разлетится вдребезги на мелкие реликвии. Дальше идти сил нет, а возвращаться неохота, и главное – рядом никого. Если бы ты сейчас оказался здесь, ах, если бы этот парень сейчас вырос передо мной, как призрак из озера, но не из тумана сотканный, а из Саши живого, из крови, костей и мышц (и пусть уж немножко из жирка, ну что, Сашенька?), то все было бы иначе.

О, шеф, а мы как раз вас ищем! Мне знакомы эти места, я здесь когда-то у Гопланы [61]61
  Гоплана – героиня трагедии Ю. Словацкого (1809–1849) «Балладина» (1839). Водная нимфа, владычица озера Гопло, без памяти влюбилась в спасенного ею из вод ее озера деревенского паренька, существа отнюдь не возвышенного, а даже просто примитивного и грубого, назвавшего свою спасительницу «рыбой» и «уродиной». Рассерженная Гоплана обращает парня в иву.


[Закрыть]ожерелье реквизировал; с Фелюсем, шельмочка эдакая, и со мной в своей башне развлекалась. Я знаю это озеро, я здесь когда-то у Попеля [62]62
  Попель – легендарный гнезненский князь, покинувший трон из-за нашествия мышей.


[Закрыть]крыс, твою мать, косил из калаша, а потом эта его вредная Брунгильда пришла вся растрепанная, сначала вообще платить не хотела, а потом какие-то допотопные монеты, которые давно уже из обращения вышли, пыталась всучить, но пришел Фелек, попробовал на зуб и сказал, что это золото… Что вы, шеф, все переживаете, что это земли Солтыса, эта лужа уже давно им выкуплена, он велел переименовать озеро из Гопло в Солтысовице, здесь ни один волос с вашей головы не упадет. Да и я знаю это озеро, я здесь когда-то у Свитезянки [63]63
  Свитезянка – героиня баллады Адама Мицкевича (1798–1855) «Свитезянка» (1822), нимфа озера Свитезь, утопившая своего возлюбленного за неверность в водах озера.


[Закрыть]в охране работал и гриль-бар здесь же у автострады держал. А к автостраде это, шеф, туда, перелеском, просекой, через выгон и лужок… Ну же, пошли домой! Знаю я это озеро, знаю я эту лужу, оно образовалось из слез одной русалки с Украины, которую мы всем нашим дружным коллективом жарили на ближайшей автостраде; не хотела она у дальнобойщиков отсасывать, вот и стоял плач; то ли Светлана, то ли Гоплана, как-то так она звалась. Мы ее прямо тут вместе с тогдашним шефом, толстым Болеком, оприходовали, вот она свои очи и выплакала и превратилась в озеро. Знаю, знаю, вот, шеф, у меня для вас чекушечка кое с чем для сугреву, а вот моя лапа с контрафактным «ролексом», которой я вас обнимаю, а вот воблочка, подкрепитесь, шеф, а вот как раз в кустах мотоцикл стоит, и, если не имеете ничего против, мы вас с удовольствием подвезем. А вот мой ножичек, которым я вас защищать буду. И тогда в темноте блеснул нож-выкидуха, а я в землю скромно так уставился, а Саша летящей походкой приблизился и сказал: «Ко мне, ко мне иди». Саша! Где ты?! Протянул я к нему руку…

…но исчез Саша. Ветерок повеял, облако развеял. И растворился мой Саша в молочном тумане.

А что? Может, пойти по берегу озера, тут должна быть лесная тропинка. Ну а с другой стороны, чудесные ароматы, чудесный воздух у нас в Польше! Чудесны леса наши! Волков уже почти не осталось, нет. Мне не холодно, нет. Мои ноги не промокли. Какое мне дело до того, что есть и волки и что ботинки мои полны воды! О, вон просвет между деревьями и, наверное, дорога. Спасен! Стшельно: пятнадцать километров. Монастырь норбертанок! Ну, может, утомленного паломника сестры примут под свою крышу! Вот дорога, иду по ней. Эй, человек! Остановись! А чтоб тебя! Тьфу! Проехал. Только окатил меня водой. Иду. Иду. Эй! Остановись, мать твою! Кто не на колесах, тот для них не человек!

О, вон придорожный ларек, пестро подсвеченный елочной гирляндой. Лампочки зажигаются и гаснут, уложенные в надпись «GRILL BAR GOPLANA»! Спасение мое! Мокнут гномы в оптовых количествах. Низкие столы из неоструганных досок, два сникших зонтика Coca-Cola отставлены в сторону, маленький садовый гриль вяло дымит, при нем (тот самый) ларек, в который можно войти и укрыться. А на стене кем-то не особо, видать, одаренным нарисована дымящаяся курица на тарелке. Есть столб, а на столбе – покрышка, на покрышке – искусственное гнездо с искусственным аистом. Под покрышкой надпись: «Вулканизация-балансировка», а еще – «ZIMMER FREI» и «WECHSELSTUBE» [64]64
  Свободные комнаты, обменный пункт (нем.).


[Закрыть]. И стрелка, указывающая на дорогу, ведущую в лес.

О нет, никаких Гоплан, никакого романтизма, никаких нимф и никакой ворожбы! О, я уже пошел в реализм, в ре-а-лизм, Александр Сергеевич, дорогой ты мой! Только реализм! Попрошу не перебивать меня, потому что сейчас я расскажу о том, что случилось! В телеграфном стиле, и попрошу воздержаться от замечаний. Что такое? Будет тихо или нет? Будет наконец тишина? Докладываю. И пусть хоть кто-нибудь попробует мне тут вякнуть! Короче, подхожу я к тому ларьку, гриль-баром «Гоплана» называемому. Лампочками а-ля елочная гирлянда (типа зажигаются и гаснут) подсвеченному. К заведению ведет аллея гномиков. Сам дизайн подсказывает, что эта забегаловка принадлежит Болеку, который в 70-х годах погнал волну спекулятивных сделок и теперь пол-Польши выкупил, разумеется, в том, что касается запеканок, картошки фри, ломбардов, баров с бильярдом и прочих заведений для отмывания денег.

Из висящих на дереве колонок доносится диско-поло, «Коко-джамбо», а может, и «Белый мишка». Колоночки малюсенькие, из тех, что к плееру полагаются, мокрые. Прибиты к ветке ивы, переодетой лампочками под елку. Вторую иву подпилили сверху и в крону насовали соломы, получилось что-то вроде пальмы. Ну высший свет, Андалузия. Видимо, и у них, в Центральной Польше, тоже косят под стиль «лагуна». Прибыл я к луже той и разбил свой юношеский шатер… Нет, кончать с поэзией пора, завязывать с романтикой. Реализм. Новая эпоха, после романтизма, как правило, наступающая. А стало быть, немного прозы. Из ларька доносится до меня скандал на предмет пирожков, подгоревших в микроволновке, сошлись в сваре два женских голоса. Один скандальный женский голос обвиняет другой женский голос в каких-то неточностях в ведении кухни. Э-э, это нам очень даже знакомо. Ведь я до сих никак не сосчитаю, хоть бы и на счетах считал, хоть на калькуляторе, сколько сифилитичка пани Майя вынесла шампиньонов у меня из прицепа, целое лукошко, целый лес!

И тогда я вхожу, точно в вестерне. Хоть, может, и не выгляжу ковбоем. Открываю белую дверь, точь-в-точь квартирная в многоэтажке, с глазком, с надписью зеленым фломастером «WILLKOMMEN» [65]65
  Добро пожаловать (нем.).


[Закрыть]. Мне в лицо бухает пар от еды, испарина покрывает очки. Пирожки из микроволновки, хорошо знакомая атмосфера. Под потолком для украшения карниз из прибитых бумажных тарелочек. В польском стиле. На другой тарелочке написано меню. По-немецки: Kaffe, Tee, Wurst, Bier «Piast». Искусственная диффенбахия в белом пластмассовом горшочке и пузатый Санта-Клаус, рекламирующий кока-колу. Пластмассовый столик. Пластмассовые стулья. Пластмассовые часы с надписью «ТСНIВО». Пластмассовые ножи, пластмассовые вилки. Пластмассовая пластмасса. И толстая старуха в углу – единственная клиентка, сидящая над кофе в кружке из цветного материала. В платке, в переднике в горошек. А за стойкой некрасивая молодая девушка, черная от солярия. Со сломанным носом, с признаками дебильности. С накладными ногтями. Ярко раскрашенная, Гоплана. Так у нее на бейджике и написано: «Goplana. Kann ich Ihnen helfen?» [66]66
  Гоплана. Могу я вам помочь? (нем.).


[Закрыть]И к блузке прикреплено. К груди. Левой рукой она поправляет в витринке сникерсы, а правой прибитую к стене «горячую кружку» «WINIARY». Гоплана, полька-кормилица, раздатчица еды.

Здравствуйте, можно чего-нибудь горячего, но чтобы не слишком пластмассового. Совсем немножко: полпорции кофе и полпорции картошки фри (потому что я хорошо знаю, что в таких придорожных забегаловках цены завышают, умножая их на номер юбилейного года, и все из-за отсутствия конкуренции). Без сахара, без сливок, без пластиковой палочки для размешивания и без тарелочки. Картошку фри я и руками сумею съесть. А где я нахожусь, позвольте полюбопытствовать?

В Польше, в Польше, то есть нигде… – отвечает Гоплана. Подсаживаюсь к пожилой даме, потому что это единственный столик, добрый вечер, разрешите? Не вполне изысканные манеры и очень кургузый вид свидетельствуют о ее простом происхождении.

Ах, яки прынц! Че так на мине смотришь, проказник? Поиграть меня хочешь? Ох уж этот твой проказник, ох уж… Да только поздно уж! Моя печка больше не работает, моя печка больше не работает, моя печка больше не работает, моя печка, моя машинка больше не фурычит… Моя машина больше не фурычит, моя печка отключена, холодная… Да вот, мамаша, потерпел я аварию в поле, на бесплодье польском с дороги сбился, только не покушусь я на вас. Не таков я!

Ездють як очумелые, як очумелые, понимаешь, это ненормально, это какая-то бесовщина, не все у них дома, не все у них дома, не все шарики с роликами в черепушке… За пять злотых, за злотый убьют, ограбят… За булку хлеба, за хлеб убьют. Убьют, укокошут! Где это видано, чтобы так на дискотеке танцевать, руки так вверх задирать, они ненормальные с самого рождения! Мне одна богатая дама говорила, и это правда!

Когда она смеется, то загораживает ладонью рот. Может, слышала, что в приличном обществе принято заслонять рот, но забыла, что это когда зеваешь; слышала звон что-то там насчет открытого рта, да не знает, где он. И ко мне обращается, подлизывается, подмазывается, что, дескать, какой я парень молодой (ого!), яки прынц, какие манэры, какое обхождение, сразу видать, человек из приличного общества. Она – Марыхна, будем знакомы, Марыхна из деревни Млынок под Бытовом. И могу ли я ей прочитать, что на этой тарелочке с меню написано, потому что она не умеет. И я, стало быть, читаю ей, почем кофе, почем чай, почем горячая кружка, – все так культурно перевожу с немецкого языка на наш. Ага. Вот она все и заказывает, а я удивляюсь, откуда у нее столько денег. Пачками достает! Меня угощает, э-эх, а ведь мог с сахаром взять хотя бы тот же кофе, а то со сливками мне как-то не очень. Во всяком случае, она за меня платит, эта старая толстая Марыхна. Наклоняется к моему уху, будто хочет поведать мне какую-то страшную тайну. А изо рта у нее борщом несет. И говорит:

– Мне одна богатая дама говорила. Одна богатая дама. Знаете, кто на ладан дышит? Книделька на ладан дышит, Книделька на ладан дышит, все из-за бабской работы, все по бабским делам… Ну-ну-ну, и нечего над другими смеяться, нечего над другими смеяться… Ну я ей зла не желаю, потому что это великий грех, великий грех кому-нибудь смерти, болезни желать. А теперь у нее рак, умирает, а когда мой Збышек в очереди стоял, масло купить в магазине, то она спросила его: «А мама обедом кормит? А мама обедом кормит? Ты такой худой, мама обедом кормит? А ходят к маме дяди? Мама с дядями спит? А то мне тут одна богатая дама сказала, что мама с дядями спит». И такие начала разговоры разговаривать, что я, дескать, страшно любила концы брать в рот, что я страшно любила концы и что я страшно любила играть, что я страшно любила кувыркаться и что я концы в рот брала.

Подали кофе.

Вы знаете, что это такое? Если бы я в суд на нее подала, то большое наказание за такие слова бывает, что кто-то такие вещи делает, вот! Одна богатая дама говорила, что большое наказание за такое. Ну что, мол, в рот, что я брала, ну большое наказание за такое!

Я сделал глоток, помешал пластмассовой палочкой, которая от кипятка выгнулась грустным хуечком. А не знаете, мамаша, нет ли здесь поблизости какого домика, где можно было бы переночевать? И тут голос подает Гоплана из-за барной стойки. Но как-то так исподтишка, посмеиваясь злорадно, слегка иронично: а вы бы, Марыхна, пригласили к себе, к сыну… У ее сына здесь и дом, и мастерская: вулканизация-балансировка, производство садовых гномов и прочий интерес, более прибыльный… И меняет в магнитофоне кассету на «Белые розы», чуть себе ногти не поломала. Резво диско-поло летит в пространство, пропитанное запахами пирожков и борща. Одна богатая дама говорила, что незнакомца в дом введешь – большое наказание за то будет. А вам Марыся еще за то заплатит! Тут Гоплана встала по стойке смирно, потому что дверь открылась и внутрь ввалилась куча мокрых куриц. В смысле немецких пенсионеров, таких, что если на что-то здесь и смогут напасть, то только на Крушвицу [67]67
  Город над о. Гопло, один из главных центров государства Пястов, поздняя традиция локализировала здесь легенду о Попеле.


[Закрыть], и если возьмут кого под прицел, то только под прицел фотообъектива.

*

МОЛИТВА НЕЗАМУЖНЕЙ ЖЕНЩИНЫ, ДОВОЛЬНОЙ СВОЕЮ СУДЬБОЙ

(Из молитвенника старой преподавательницы польского)

Боже мой! В том положении, которое мир считает для женщины унизительным и которое, как правило, очень печально, за сколько же счастья я должна поблагодарить Тебя, о Господи. Ты дал мне это счастье не через руки людей, но Сам от Себя милостью Своей меня одарил. Ты не сделал меня жрицей огня, возле которого я как подруга другой жизни стояла бы, но собственный огонь развести мне позволил. Ты не призвал меня в матери семейства, но все ее работы и все ее утехи подарил мне. Ты не возжелал, чтобы рука такого же, как и я, смертного стала мне опорой, но Сам Свою руку дал мне и собственными силами мне, слабой, несовершенной и трепещущей от страха, идти велел. И вот я иду, о Господи!