355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Михаил Витковский » Б.Р. (Барбара Радзивилл из Явожно-Щаковой) » Текст книги (страница 4)
Б.Р. (Барбара Радзивилл из Явожно-Щаковой)
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 23:23

Текст книги "Б.Р. (Барбара Радзивилл из Явожно-Щаковой)"


Автор книги: Михаил Витковский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

– Август, Август, где твой Август? Ты из сказки о Золушке или из какой другой? Или из Андерсена? Это Андерсен такие печальные тексты писал? Ну сделай хоть что-нибудь с этой жизнью, всю жизнь в Явожне-Щаковой, селянин, панна Радзивилл, если бы ты умел читать, то узнал бы, что это была видная женщина, магнатка из Литвы, Латвии и Эстонии, настоящая дамесса (хоть и потаскуха). Бери этот уголь, который тебе накопают, бери без зазрения совести! Если ты не возьмешь – зеленщик свой ломбард откроет и возьмет! Это еще из довоенных могил, пластинку поставишь, Мечислав Фогг, «Утомленное солнце» или «Помню твои глаза, от наслажденья неземные», отлично будут смотреться ночами, бери!

А под окнами ломбарда, что во двор выходят, фальшивит оркестр из аккордеона и расстроенной скрипки. Чтобы им денежку из окна бросили, не по адресу, к сожалению, обратились. Только меланхолию разводят, взвоешь! В жопу такой мир. Не люблю мир… Как я им брошу, если я такой скупой. С другой стороны, скупость – это такая игра по жизни. Сколько уверток, сколько изобретательности. Например, иду я в самую дешевую закусочную на обед, встаю в очередь и, когда очередь доходит до меня, прошу полпорции картошки, полпорции салата и – в этом и состоит хитрость – специально заказываю стейк. Такой, который надо жарить по крайней мере семь минут. Беру чек и иду к столику. Ну и рассчитываю на то, что за такое долгое время они забудут, что это было полпорции (картошка, салат или морковка с горошком). Хватит с меня и того, что жилище мое уполовиненное. И рассчитываю, дадут целую порцию. Что было к стейку, спрашивают, морковь? Картошка? Я скромно поддакиваю и опускаю глаза. Ну если уж я такой крутой, что меньше стейка мне не в жилу, им в голову не придет, что гарнира только полпорции. Стейк на заказ – это как «роллс-ройс» или «патек филипп». Или окажется, что порции такие маленькие, что не получится дать полпорции. Так что в итоге – и это хотелось бы подчеркнуть – я получаю две трети, а плачу за полпорции. Мало есть – полезно для здоровья, и такой пост благоприятно влияет на перистальтику моего кишечника. Нехорошо расплываться как старый боров, если самому приходится свои килограммы на себе таскать. А когда я в качалку ходил, то к тому же всегда мытым был и дома за горячую воду практически ничего не платил. Да и туалетная бумага из этого спортзала и мыло из душевой всегда попадали в нужные руки. Вода и мыло – лучшее белило.

*

Помнишь, Фелек, как ты меня в первый раз привел в качалку? Сходи, говоришь, шеф, а то ты такой, блин, мафиози, такой из тебя важняк, а фигуры адекватной нет. Ага, чтобы я еще на спортивную обувь тратился, на абонементы, а кто мне кроссовки в ломбарде заложит? Какие абонементы, хе-хе… Какой размер хозяйка предпочитает? Вот и все, что ты спросил, в другую качалку, где мы ни за что не должны были появляться, ты слазил и нарисовал для меня прекрасные, белые, почти новые! Чмок-чмок, Фелюсь, заслужил, проказник! Прямо сапожник Стелька! Ты хоть знаешь, что лицом ты вылитый сапожник? Но люблю тебя! Не будут жать? Да что вы, в самый раз, опа! Это, шеф, элеганция – Франция, нижняя конечность диаметрально иначе сразу глядится. Садимся в автобус и едем в Сосновец, в нашу качалку. В какой-то довоенной вроде как школе, в физкультурном зале. Сразу вылезло шило из мешка, что и досюда достали щупальца зеленщика, потому что его люди стероидами в раздевалке приторговывали. Такая стеклянная ампулка, то ли «Польфы», то ли «Эльфы», вроде как стерильно запаянная, Testosteronum – грамотно на латыни написано. А посмотришь на свет – волос в ней плавает! Ну вы только подумайте! Потом такого больше уже не было, но они до конца девяностых эти стероиды из конской жопы с шерстью продавали. Я-то сразу сообразил, как только почувствовал дикий запах пота, над чем ты, Фелек, смеялся, когда я про те абонементы сказал, что мне жаль на них денег. Если кто здесь абонементы и продавал, то наверняка Вельзевул, и абонементы в ад. Шкафчики, шлепанцы, полотенца, номерки, ключики – ни о чем таком в данном заведении слыхом не слыхивали, здесь как: все шмотки-пожитки с собой в зал забирали и куда-нибудь под стену бросали. А потом ты показывал мне всю эту вашу ржавую машинерию, как в театре. Одну такую палку на цепи я назвал «вознесение святой Магдалины», потому что человека тянуло вверх, аж до неба, в смысле до потолка из стеклянных квадратов, грязных, в ржавых разводах. Вы, шеф, должны тянуть этот рычаг на себя вниз, а не он чтобы вас тянул! Да гори оно все ясным пламенем! Сел я скромненько в уголочке на разбитый велосипед и наблюдаю в полглаза за тобой и Сашкой, который как раз подгреб к тому времени. С бутылкой минералки. Вот какая у меня лейб-гвардия. Только здесь я оценил. Рядом тренируется гвардия конкурентов, сплошь маменькины сыночки… Вон, посмотрите, сколько мои блинов [29]29
  Блин – металлический диск с отверстием для штанги или для тренажера.


[Закрыть]
кладут! Причем без этих ваших стероидов! Надеюсь, Саша, ничего такого не принимаешь? Ну и слава богу.

Тогда вдруг как-то получилось так, что в одном конце зала тренировались обычные бандиты, фанаты и охранники зеленщика. Безумно, как мехи, сопя, воняя кислым потом, пердя и, блядь, уж и сам не знаю что. Особенно два таких пацана выделялись. Стоят. Напрашиваются. Строят из себя крутых, накачанных, а в сущности – просто жирные, салом обросли. Посредине – полоса ничейной земли: пустой паркет обшарпанный, пол, весы. А в другом конце тренируются мои. В количестве двух молодцов. Не отрывая глаз от потрескавшихся зеркал, которыми выложили стены, э-э-эх, еще на двадцатилетний юбилей Народной Польши. Тренируются до упора, пока эта коробка открыта, то есть до одиннадцати вечера. Но не смотрят они в зеркала, не любуются своими бицепсами, а все в другой конец зала поглядывают, сколько кто из вражеской команды блинов на штангу навесил, сколько – на молитвенник, а сколько – на баттерфляя [30]30
  Молитвенник – качаем пресс, баттерфляй – качаем плечи.


[Закрыть]
. Озорство, ничего больше, обычное озорство. Я со стороны наблюдаю, ибо ради меня затеяли они эту гонку, для меня игрища, я здесь зритель, и Цезарь, и Поппея, Дива Августа, это я здесь палец вверх либо вниз поворачиваю. Ну вот и началось! Один из зеленщицких пузанов сплевывает на пол, таблетку какую-то принимает, глоток воды из бутылки делает, руки тальком натирает, аж сыплется, летит белый во все стороны, ремень широкий, что тебе пояс слуцкий [31]31
  Широкий пояс из дорогой материи, элемент традиционного польского костюма.


[Закрыть]
, на пузе затягивает и докладывает по полусотне к тому, что уже на штанге наверчено! То есть в общем итоге сотню. Мордой красный весь делается, второй за ним встает, для страховки, ноги враскоряку считает ему. До семи. Ты, Саша, в противоположном конце зала стоишь как вкопанный, как коршун, как орел, как ягуар, к прыжку готовящийся, взгляд в него вперил, мышцы напряг так, что все якоря и голые бабы на твоих плечах налились, еще немного – и сиськи у них полопаются и силиконом брызнут! Еще чуть-чуть, и у них промежности наружу повылазят! Потому что левая сторона (никакой политики!) не знала, что за хлопцев, матросов с «Альбатроса», я сюда привел, а вернее, пришел с ними на судне. С опаленными солнцем. С овеянными ветром. С отрывающимися по полной в портовом кабаке. С играющими в кости. Что, Саша, покажешь господам, какие у вас там в Житомире стероиды, какие качалки? Как вы гантели да штанги себе делали из раскуроченных детских качелей? Из детского садика с корнем выдранных. Как вы в парке урны вырывали, бетоном заливали и на одних бицепсах поднимали, проказники вы мои. На сале и водке выращенные, в огне закаленные, в морду в жизни своей по меньшей мере тысячу пятьсот раз битые. Это ты, не отводя взгляда от другой половины зала, стал втягивать в легкие воздух. Медленно-медленно. В легкие… воздух… до диафрагмы… Фелек встал. Я перестал крутить педали, а эти зеленщицкие пидоры все как были окаменели, да поздно… А ты, Саша, тогда – и за это я тебя люблю – поднял всю эту громадную конструкцию железа вверх, вместе с лавочкой и с цепочками, и ка-ак запиздюрил все это через весь зал, что аж через окно полетело. Хоть и не совсем, потому что за стеклом была железная сетка, но стекло разбилось, отлетело и одного из этих пидорков задело. У-ха-ха! Так и закончилось наше хождение в ту качалку. А жаль, потому что шкафчиков там не было и очень приличная обувь по углам валялась. Почти новая. Может, даже настоящие найки, адидасы, рибоки.

*

Раньше было не так; теперь много чего можно не покупать, потому что оно уже есть, например в виде приложения к банке кофе. Другое дело, что самого дорогого. У меня много кружек Nescafe и Tchibo, так я больше кофе этих фирм не покупаю. Есть у меня и будильник Nescafe на батарейках, есть подставки и даже чайничек и набор чашек Lipton, для которых всего-то и надо было вырезать штрихкоды из упаковок, a Lipton дорогой, но у меня они есть. В остальном – беру заклады из ломбарда и пользуюсь ими, поэтому порой и лампу могу принять за гроши, короче, все у меня можно оставить, потому что где я еще так задешево куплю? Стричься? Я и стригусь сам и могу не без гордости заявить, что с течением лет мне все больше идет водичкой примочить, причесаться и – просто парижский шик. А раз по пьяни постриг себя, так полный улет, Пабло Пикассо отдыхает. Вечером, когда закрывают местный рынок, разве не наслаждение пройтись вдоль прилавков и попросить у добрых людей те листья, что от салата сами отвалились, как бы слегка несвежие, и лежат себе между ящиков, а то и вообще на земле? С удовольствием отдадут задаром, только никогда не говорите, что это для себя, потому что попросят заплатить, а для Миськи (морской свинки) всегда дадут задаром! Никакой свинки у меня, конечно, нет. Есть много кукол-талисманов, но, если бы вдруг оказалось, что талисманы нужно кормить, тоже ни одного бы не осталось. А потом дома разве не наслаждение бутерброд себе сделать красивый, с салатным листом, наверняка питательнее, простите, запеченного сэндвича из прицепа. Свинья, Саша, я говорю не «свинья», а «свинка». Морская такая свинка, ты – моряк в душе, стоит только о море обмолвиться, как тебе сразу все надо знать. Дескать, для морской свинки – вот как надо на базаре говорить. А если так не дадут – торговаться. О, торговаться я умею. Люблю это дело. Как обеспечить себя обедом на всю неделю за три злотых? Проще простого! Мадемуазель Радзивилл рекомендует, уголок полезных советов. Когда настанет вечер, в гипермаркете «Гливице-Лабенды» покупаешь на указанную сумму килограмм куриных крылышек. На первый день из них суп, на второй – кладешь на тарелку с небольшим количеством ворованной на участках морковки, и пожалте – крылышки с овощным рагу, на следующий день поджариваешь, и милости просим – крылышки с гриля, а что мешает потом на следующий день снять с них кожу, провернуть через мясорубку? Вот вам и котлеты чуть ли не пожарские!

Хозяйственность я впитал с молоком матери и фертик [32]32
  Конец, порядок (силезск.).


[Закрыть]
, потому что она у меня из Познани. Мутер часто бывала в гостиницах по причине своей занятости в проституционной отрасли и научила меня всегда забирать эти маленькие шампунчики, мыльца и шапочки для душа, а на следующий день обслуга новые принесет. Которые тоже можно забрать. А эти шампуни – каждый хозяйственный человек легко может заметить – такие концентрированные, что если вылить один в литровую бутылку, долить водой – вот тебе и литр. Ну, может, не так пенится… Зато моет! Что правда, то правда, в гостиницах я редко останавливался, потому что быстро – прибегнув к хозяйственной методе моей матери – вышел в люди и обзавелся жилищем. Книжку себе купил на улице в Кракове за злотый: Збигнев Кухович, «Барбара Радзивилл». Из которой следует, что мать исторической Барбары Радзивилл бойкой была дамочкой. Хотела Августа у дочки своей отбить.

Но наверняка не переплюнула бы мою! Мамочка прославилась тем, что она вроде перепихнулась даже с самим Вампиром из угольного бассейна. И осталась в живых. «Вроде» – потому что этого никогда никто не доказал на сто процентов, гарантия только на девяносто девять. Не то, что она выжила (этот-то как раз и не надо было до поры до времени доказывать), а то, что это был сам Вампир собственной персоной. Мама, правда, не сразу его распознала. Дело было в Пекарах Шленских, а там всех в узде держали как Вампир, так и моя мамочка. Семидесятые стояли на дворе годы, зимний вечер в Пекарах, поэзия!

 
Фонари так тускло светят,
Сторож в колотушку бьет.
А палач под эшафотом, там под эшафотом
Уж давно Антошку ждет…
 

И моя мамочка этого Вампира, а вернее, трех вампиров потому что их там больше было, немного побаивалась. В силу своей профессии ей по ночам часто случалось ходить, а главное – возвращаться домой, потому что работала она в гостинице. Возвращается. Булочку из пакета целлофанового покусывает. И думает по-познаньски, что, мол, ей фертик приходит. Да только видит – идет ее сосед, что жил над ней, образцовый такой шахтер с шахты «Андалузия». Такие вот названия были в коммунистические времена. Виола Виллас [33]33
  Виола Виллас (р. 1938) – популярная в 1950-е годы польская эстрадная певица.


[Закрыть]
еще пела: «А здесь в “Андалузии”…» Вот так оно было, в коммуне то есть в Андалузии. Была тогда в народе тяга к экзотике.

Обрадовалась мамочка и говорит: это хорошо, сосед, что нам по пути, а то я страшно боюсь по ночам ходить. Он взял ее под ручку, и идут. Тогда он ей: дай, дай, у тебя там что, зашито? Зашита пицка твоя? Могу я с тобой, с пицкой твоей поиграть? Поднялись они этажом выше, а у него дома как раз не было его старухи, свалила неизвестно куда. Мамочка потом много рассказывала, что Вампира этого слишком уж расписали и что, простите, тыка-тыка его была маленькая, но что-то в ней екнуло, поскольку еще на улице она заметила, что вокруг глаз у него то ли фиолетовые, то ли синие круги, а глазные впадины – черные. В этом месте ее рассказа мне всегда страшно становилось, хоть все знают, что по бассейну много шахтеров после смены ходят с такими кругами, которые никакими средствами не смыть. Особенно под утро или вечером, когда мужики идут со смены. А почему он ее не укокошил? Да видать, побоялся, что соседка. Что вроде слишком близко, что вычислят.

*

Ну, значит, предприимчивость я всосал с молоком матери – это правда, но не вся правда. Потому что я всосал ее также с молоком… нет, а то еще неправильно поймут… Дело в том, что был у меня в Руде Шленской еще дядюшка, который большое состояние заработал на тире. Сразу за железнодорожной станцией. И знаешь, Саша, как я ждал четырех вечера, потому что именно тогда дверь тира открывалась. Одна створка – влево, другая – вправо. А внутри-то как расписан, точно в костеле раскладной алтарь. Слева – волк с якорем. В матроске. Справа – заяц. Зайчик скачет прыг-скок, от волка уебывает, лишь кончик хвоста да ушки виднеются. Над входом, Саша, динамик, а из него – медленные фокстроты, танго, Пошла Каролинка до Гоголина́ [34]34
  Слова из популярной песни 1950-х годов.


[Закрыть]
. И сразу солдаты с вокзала тянулись в тир, чтобы скоротать время в ожидании поезда. Их постоянно перебрасывали из одних казарм в другие, так что им постоянно приходилось по вокзалам лимонад пить, если есть, а если нет – в зубах ковырять. В жару, при полной выкладке, тебе никакой лимонад не поможет. А тир помогал! Входит солдатик и берет раздолбанную двустволку. Намертво прикованную к барьеру, чтобы не унесли. Наклоняется, один глаз зажмуривает, сосредоточивается, как коршун, вперив взор свой в жертву, чтобы в эту жестяную курочку попасть. Чтобы в спичку, на попа поставленную, чтобы в сигарету, на проволочку насаженную, в зонтик бумажный, в леденец. В цветок искусственный! Долго-долго целится, потому что если не попадет, то на новый заход у него с червонцами туго, а я смотрю от двери и заранее знаю, что не попадет. И мне его становится жалко. Потому что дядюшка так хитро все духовушки переделал, что они влево стреляли. А значит, не будет на очередном увольнении сорван букетик цветочков искусственных в подарок девушке и вручен с выражением лица, мол, «для тебя, Анетка, сорвал». Потому что пуля уже поменяла траекторию и полетела за левый висок Мэрилин Монро на черно-белом снимке и никто, стало быть, не скажет «для тебя, Беатка, подстрелил я американскую фотку»!

Ты бы, дядюшка, хоть раз дал кому подстрелить цветочек, сигаретку. Ты что, обанкротишься? Много ли солдатики видели в этой жизни? Только они сюда и приезжают, потому что Руда, мягко говоря, совсем не туристическое место. Не на что здесь смотреть! А пока он поезда ждет, пусть хоть чем-нибудь займется. Тянет их, тянет к этим бумажкам! Если бы они сблизи могли увидеть, во что целятся! Но за барьер ходу нет, а с десяти метров все мажут, потому как пощупать нельзя. Все это говно, малыш! Подгребай сюда, малыш! Если бы эти призы можно было рассмотреть как в суперсаме, никто бы и гроша ломаного не дал за них твоему дядюшке. Одно слово – ярмарочная пошлость! Взять хотя бы сигареты. Дешевле и лучше в киоске купить. Но, к счастью для дядюшки, публика – дура, а мир – иллюзия. Сдалека смотришь – вроде «Мальборо»…

Эх, дядюшка, как же иногда искушает, ох искушает человека дьявол. Сделай что-нибудь, встань в костеле во время богослужения, подойди к алтарю, прикоснись к дароносице. Съешь облатку, а потом пусть за тобой приходят, пусть тебя забирают! Выйди в самый разгар представления на сцену, прерви арию, отодвинь актера и сам запой! Только таким самозванцам принадлежит мир, остальные всегда будут петь в хоре. Эй, выйди, потесни актера, спусти штаны, покажи им всем жопу, Барбара! А в особенности этому зеленщику, пусть посмотрит, пусть не задается!

Иди сюда, сынок, поскребышек, иди, будем делать винстоны-хуинстоны. Вот тебе пара грошей, лети к оптовикам за табачной крошкой, за сигаретными обрезками. Принеси несколько кило некондиции. Ханек! Подбрось его на Хебзу! Возьми мешок в прихожей и принеси табачное суровье. Табачное суровье… Первый в моей жизни мухлеж, криминал, под стенами оптовой базы. Место: Хебза. Время. Ну, скажем… Время улиток. Есть такой период в Польше, очень краткий, в принципе несколько первых майских дней, после дождя, после майской грозы, когда воздух свеж, и это время как раз и называется временем улиток. Потому что тогда выползают улитки. Они везде. На зелени кустов. В траве. Капли падают с их рожек. А они рожки к небу, к солнцу тянут. А через две недели исчезают, до следующего года. И вот в это самое время улиток в лужах и в тепле я, маленький мальчик, стою и пытаюсь оторвать от некондиционной двухметровой сигареты кусочек у самой гильзы, чтобы можно было здесь же закурить.

А надо сказать, что доставалось что-то поломанное, длинное. Иной раз до метра длиною, полуметровые гильзы, заканчивающиеся десятью сантиметрами табака, без названия. Или так: метр фильтра и сантиметр реального табака. Вот такие полуфабрикаты. В Руде их покупали на килограммы, а в Явожне – на метры. Сигаретная масса. Этой-то массой я, ребенок, затягивался под стенами оптовой базы так долго, пока у меня голова не шла кругом. И тогда я, свободный человек, шел по полю, по лужам и смотрел, как вся эта Руда-Хебза мягко прогибается в такт моим шагам. И шествие мое мог прервать только фонтан внезапно вырывавшейся блевотины.

Что тебя так долго не было? Срочно готовим новые винстоны-хуинстоны, а то у меня бомжатник ненасытный уже в тир ломится! А как я раньше мог прийти, дядя, если я на станции водой, непригодной для питья, рот полоскал, выплевывал, руки мыл, о траву вытирал? Потому что моя молодая жизнь слишком легкая, слишком легко, слишком здорово мне в этом моем новом еще теле, слишком легко жить, надо немножко поблевать, надо это здоровье немножко подпортить, такое своеобразное заземление сделать, якорь, а то мне так легко, что ей-богу, кажись, и взмыл бы воздушным змеем в небо. У тебя, дядя, есть свой вес, тебе курить не надо, тебя тело само к земле тянет, годы на тебе лежат точно гири, а я молодой! Не посылай молодого за сигаретами весной, потому как не скоро вернется! Молодого только за смертью посылать. Ну-ка покажи, ну вот, все мне поломал! Это, дядя, до меня было сломано, мне там мотками отпустили! Выкладывай на стол, вот тебе линейка, и отмеряй семь сантиметров, ровно. Будем резать! Табак со дна мешка ссыпай весь сюда, будем набивать гильзы от «Популярных». Вот тебе карандашик, специально заточенный, набивай и уминай, но не слишком усердствуй, чтобы много табака не шло. Фильтр не режь, потому что не умеешь. Ну и чего ты принес? Одни фильтры! Из Радома поставка, а если из Радома поставка – всегда одни фильтры. О, какая маленькая сигаретка, как хуечек на конце двухметрового фильтра. А чтоб у этих радомских такие тоненькие хуечки повырастали и такие большие яйца! Не слушай, малыш, дядя немножко выпил. А с другой стороны, сигарета – клевая вещь! Куда без нее? А уж если выпьешь, то без курева совсем никуда! Вот какая штука. Вроде как ничего из себя не представляет, простой клочок бумаги, а вот в нужную минуту не окажется его, так не усидишь, на голову встанешь. Всю квартиру обшмонаешь, а как найдешь, закуришь, затянешься, окутаешься клубами дыма, все туберы, ишиасы, все ревматизмы как рукой снимет. Весь мир смыслом наполнится, каждая секунда. Даже если поломанную такую найдешь. Даже без фильтра. Выпустишь дым, посмотришь в окошко на хаймат, на этот свой фатерлянд, на Руду, и все вдруг моментально наполнится смыслом. Задумаешься о себе и о мире. Хоть он за окном виднеется таким, будто по нему Годзилла прошелся. Где-то далеко на белом свете есть чудо-букеты, ароматная туалетная бумага в трех цветах с Микки-Маусом, хуе-мое, а здесь – мировая клоака, помойка, пластиковые бутылки, силикоз и эпидемия припорошенности угольной пылью… Помнишь, малыш, эээ… откуда тебе помнить эпидемию, как дядя твой тогда народу цвета продавал! Народ таким темным сделался, будто у всех силикоз от обычной пыли. Народ так поглупел, что кому хочешь игрушки из бумаги запросто можно было всучить, лишь бы были цветными. Цвета пили в виде лимонадов, продавали их в пакетиках и капсулах. Танцорка из Румынии выступала: выпускала из носа цветные пузыри! Да с пожирателем огня сбежала.

Иди, малыш, иди к дяде, не бойся, вот и хорошо. Попугая хочу себе в хате завести, говорил тебе? Смотри, какой цветастый! Сделаем ему корзиночку с билетиками, и станет народ гадать на судьбу. Над кем когда свод в шахте завалится. Не тронь его, искалечишь, ты знаешь, сколько такой шельмец стоит? Хочешь, он тебе судьбу вытянет. Брось ему зерна в корзиночку, он достанет его с билетиком. Ой, ой, ой, перья-то как растопырил! Мне, дядя, всегда одни и те же билетики выпадали! И твой попугай не составил здесь исключения. Поехать в США, пожалуйста, поедешь в США, только запасись терпением, и посылка, посылка, посылку получишь, посылка, брюнет вечернею порою, как будто пластинку заело. И что хуже всего – все сбывалось, никаких претензий к попугаю из Руды Шленской не предъявишь. Только вместо «США» он хотел сказать «дурдом». И все это шло на фоне набивших оскомину «Blue Spanish Eyes» и «Besame mucho».

Ночью я еще ворочался в кровати, муха жужжала, и пальцы все еще воняли этими сигаретами. Дядя спал пьяный, а бабушка возилась на чердаке. Я вставал подсмотреть за нею, потому что она закрывалась на всю ночь. Что она делала, точно не было видно, но было там что-то наподобие лаборатории. Доставала какие-то пробирки, травяные отвары, сухую траву, растения, которые она сама насобирала, водку, бензин… Зачем? Об этом мне лишь недавно довелось узнать. Были у нее там какие-то ночные занятия. Вот у меня ночное занятие – писательство. Это мое лекарство от окружающего меня мира. Потому что в жизни надо во что-нибудь играть. Но у большинства людей нет. Этого чего-то. Им видны из окна Центр Продажи Раковин-Моек и гаражи. Это их мир. Суровый. Дикий. Окутанный запахом подгоревшей яичницы. В пять утра. На общей кухне, с общим санузлом. Автобус. Большой мир раковин-моек, изысканной лексики предместий, звучащей словно какие-то деликатесы, потому что ни на что другое они не годятся. Идешь, читаешь, чистой воды Версаль: карнизы, маркизы, панели, клинкеры, бойлеры, бройлеры, ортодонты, хироманты и наслаждения, наслаждения, наслаждения.

А вокруг грязь, вонь, нищета и маета. Словом, твоей жизни вечная Руда. «Потому что суп был пересолен» – вы наверняка прекрасно знаете этот лозунг с плакатов, призывающих покончить с насилием в семье. И даже если вас никто не бьет, часто бывает так, что встает обычный серый день, понедельник, суп именно что пересолен, вонь от подгоревшего масла по всей квартире, и тогда вам начинает казаться, что жизнь утекает сквозь пальцы или вообще течет где-то в другой стороне, не знаю, может, в Касабланке. И даже если вас никто не бил, то уже сам тот пересоленный суп – не уверен, может, я и не вполне ловко выражаюсь, извините, не писатель, – так вот, сам тот пересоленный суп как будто вас бьет. И даже пусть никто вас не бил, один лишь тот факт, что суп соленый и понедельник, вторник, Руда, за окном «Андалузия», уроки делать, – уже больше не хочется есть эту жизнь, во всяком случае, никакой она не торт, а самый что ни на есть пересоленный суп. Не знаю, запутался я, но вы, надеюсь, понимаете, о чем речь? Что пересоленный суп – это вроде как метафора такая. У бабки от этого «супа» было свое противоядие – ночная возня на чердаке, у меня – Барбара Радзивилл, пересчет по ночам денег и описание этих случаев. А у тебя, Саша, что?

*

Девяностые шли полным ходом, и я уже подумывал открыть в Щаковой кино-видео, потому что за этим бизнесом было будущее. Снимаешь помещение, десять телевизоров, один видеомагнитофон и затертая копия какого-нибудь «Рэмбо», «Рокки» или «Челюстей-2». По всем аппаратам одновременно шло одно и то же, потому что не у каждого дома было электричество, а уж о видео и говорить нечего. Народ смотрел от нечего делать, как бы между прочим, и лепил жвачку под сиденье. Я уже начал собирать деньги на это кино-видео, уже кассеты нелегально через кабель с одного видео-магнитофона на другой переписывал… лучшие кассеты из Германии BASF, даже порнуху затер – во сколько самопожертвования! А самое главное, что первую секунду на кассете никогда не получалось стереть. И каждый раз я испытывал жуткий напряг, что в эту самую первую секунду какой-нибудь хуй на весь экран вылезет. Но тут наступает шведский потоп [35]35
  Шведским потопом образно называют период польско-шведских войн (XVII начало XVIII в.).


[Закрыть]
, полоса несчастий! Непруха. Кино-видео оказалось фантомом, исчезло через год существования, а вернее – их смыли законы об авторском праве, а меня залили штрафами и накрыли волной долгов. Еще хуже – прицепы вышли из моды. Вот так. Я за него выложил в свое время миллион пятьсот тысяч старых злотых, а он, понимаешь, вышел из моды. Запеченные сэндвичи оказались невыгодными. Народ сообразил. Я имею в виду те самые раздавленные шампиньоны. Культурными вдруг все стали. О «Макдоналдсах» тогда еще никто не слыхивал, но на главной улице открыли Mister Beef. Так туда чуть ли не на экскурсию отправлялись! Какой энтузиазм! Специальные люди в фирменном прикиде, в фирменных шапочках с надписью «Mister Beef» движение регулировали! Потому что толпы валили. Польска-Вирек валила, Сосновец валил, Мысловице валили, шахта «Канты» валила, и шахта «Андалузия» валила. Салат в пластиковой упаковке, сыр брусочком, рядом ветчинка, порезанная кубиками, салатный лист, кукуруза, соус чесночный, соус винегрет! Поднос я выбросил вместе с упаковками, было дело, потому как подумал, что и поднос одноразовый. А потом они написали; «Просьба не выбрасывать подносы». Человек на дрожащих ногах, как в костел, в лучших ботинках, в лучших белых носках, весь из себя праздничный. Потому что вокруг белые горшочки с ярко-зеленым плющом, сочным таким, красивым, искусственным. Потому что сочетание красного и белого пластика. Весь нарождающийся мир окрасился в цвета красного и белого пластика, цвета, ассоциировавшиеся до той поры с блоками «Мальборо». А на стенах рельефные панно из позолоченной кожи, часы из позолоченной кожи и женщины в кожаной бижутерии. Боже мой! Какое богатство! Шампунь Wash&Go! Вот она, настоящая Андалузия!

А я тут со своим прицепом. Еще немного, и, если дела будут идти так же хреново, наверное, в нем и поселюсь или на вокзале. И тогда, наверное, по помойкам стану рыскать и кучи палкой ворошить. Чудным сделаюсь к старости, будет у меня длинная всклокоченная борода, с листьями, с репьем, а в этой бороде я буду держать мышь. Теперь будок понастроили вместо прицепов, и стоят они вдоль дороги на рынок. А мой прицеп – в луже. Впрочем, в последнее время я пытался продавать в нем вафли, то есть пани Майя продавала, а я ей платил. А иначе кто бы тогда сидел на ломбарде. Пять кило лишку – вот столько мне с тех вафель было прибытку, потому что миром правят пусть не слишком понятные, зато железно последовательные принципы, и кто не считается с ними, тот получает по жопе без снисхождения. За все свои ошибки я всегда так получал, что только держись! Казалось бы, малюсенькая такая, капельная оплошность, а тут раз тебе и пожизненный смертный приговор, причем по прошествии многих лет! С принципами то же самое. А принцип таков, что мороженое и вафли – товар сезонный. Впрочем, для мороженого у меня все равно не было машины. С мороженым я бы еще понял – вроде как должно идти в жаркие дни, но почему зимой нет шансов продать вафли со взбитыми сливками, сухофруктами и в карамельной глазури? Почему люди на улице едят только летом? Или почему, когда торгуешь хот-догами, запеченными сэндвичами и гамбургерами всегда лучше всего идут запеканки, потом хот-доги, а гамбургеры вообще… На других точках спрашивал – то же самое. Дорогой мой, все говорили мне в один голос, сваливай с гамбургеров куда подальше. В общем, мы отходим от старого ассортимента. Осваиваем новые продукты: пита, шаурма. Пусть запеканка говно, говном помазанное, но факт остается фактом: вкус сказочный. А аромат! Загадка. Хот-дог, гамбургер – все из микроволновки, а запеченный сэндвич из ростера, и сыр, как растопится, и всякие там грибы, и хлеб – все пахнет, все хрустит. Нобелевскую премию тому, кто мне покажет хоть что-нибудь хрустящее после микроволновки.

Шаурма! Чтобы такой громадный труп у меня весь день перед носом вертелся – слуга покорный! Так приготовленное мясо кажется мне слишком буквальным, слишком очевидным… В своей телесности. Такой большой вертел напоминает человеку о смерти, особенно осенью… Поэтому я дал объявление: «Продам дешево прицеп, приспособленный для торговли». После минутного колебания я вычеркнул «дешево» и отнес объявление в местную газету. Еще чуть-чуть, и должно было стать хорошо. Уже в голове вертелась идея с солярием. Я, если честно, просто загорелся ею. Солярий «Лагуна» и пальма на фоне большого шара заходящего солнца, уж что-что, а лагуна в Щаковой всегда пойдет на ура. У меня и поставщик объявился, который мне из бундеса бэушные лампы подешевле должен был продать, и покупатель на прицеп, который хотел переделать его под пункт продажи билетов спортлото, чтобы на чужой мечте о деньгах хоть немного своих заработать… Но дадут ли ему разрешение на деятельность, он не знал, ждал, а тем временем, э-эх… Ладно, слава богу, в конце концов я свой прицеп пристроил. А пока что в нем Фелек с Сашей в карты играют, потому как тот мужик только в следующем месяце объявится.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю