Текст книги "Пока живешь, душа, - люби!.."

неудачное подтиралось резинкой – из экономии бумаги. Тетрадь нужно было всегда

держать при себе, чтобы не пропала.

На поселение заключенных выводили после отбытия ими двух третей общего срока

при отсутствии грубых нарушений лагерного режима. Труд такой же, как в зоне, но вме-

сто постоянного конвоя – надзор. Разрешалось носить гражданскую одежду, иметь деньги

и пользоваться услугами магазина (в котором, как правило, нечего купить), вести перепис-

ку и иметь свидания. За нарушение границ поселения – возвращение в зону.

«Лагерные тетради» отличаются от известной литературы подобного типа: это днев-

никовые записи внутренней жизни заключенного, и только в очень редких случаях – вне-

шних ее проявлений. Между тем, от Михаила ждали и даже просили именно бытописания.

«Все написано, все известно, – говорил он в таких случаях. – Читайте Шаламова, Солжени-

цына...».

А если поэт и пытался вводить натуралистические детали, это выглядело инородно.

Другое дело – природа: по «Лагерным тетрадям» живо воссоздается облик затерянного в

170

уральской глуши поселка. Стихами автор стремится сохранить душу, а душа тянется не к

мертвому и жестокому, а к живому.

* * *

Опять на сердце

Омут странный

И учащенно-тяжкий

Гул.

Текут стихи,

Как кровь из раны.

Бегут и стынут...

И бегут.

И думы...

Как беде случиться

Непоправимой и большой?

И нет желания лечиться

Ничем:

Ни телом, ни душой.

* * *

Мне снился сон.

Приснился в детстве мне.

Он в памяти.

А память не слаба та.

Как будто я на вороном коне

Въезжал в страну стихов

Под тяжкий вопль набата.

На мне армяк мужицкий,

А в руке -

Не жезл, не нож,

Не свод приговорений,

А до сих пор не изданный никем

Посмертно

Том моих стихотворений.

Вокруг галдеж

И ожиданья зуд.

И начал я о доле человечьей.

И плавилась людская боль в грозу,

Иное все сметая и увеча.

* * *

О близком,

Об утраченном,

О давнем,

Нисколько ничего не утая,

Я расскажу тебе,

Моя исповедальня,

И в тишь и в бурю

Спутница моя.

Я расскажу,

Как самое простое,

О тяжкой драке

171

Разума и чувств,

Чтоб каждою

Протоптанной строкою

Стать по уму для всех,

Как по плечу.

О радостях

Прозрачных и туманных,

Об океанах северной тоски,

О не заживших ссадинах и ранах,

Что жгут,

Как аравийские пески.

* * *

Смеющиеся рты. Не люди, а гримасы,

Глазея на меня, стоят на берегу.

А я на их глазах – беспомощною массой –

Никак не утону и выплыть не могу.

Но это только сон, но это только снится,

Когда я сам с собой лежу, глаза смежив.

И прошлое, как пыль, садится на ресницы,

Года и дни идут – и так проходит жизнь.

БУДТО

Пою.

И до рези в ушах

не слышно голос мой.

Так поет лишь душа

или, освещенный факелом тоски,

в ночи

кричит немой.

Аплодисменты... Аплодисменты...

Это аплодируют мне,

смещаются руки и лица.

Но я их только вижу, как во сне,

или как взмахи крыльев,

когда осенью улетают птицы.

Плачу,

а по щекам моим

вместо слез

только тени их скачут,

только видения.

Смеюсь, запрокидывая голову.

Смех жизнерадостен и искрист.

А рот почему-то не могу раскрыть,

будто кто запаял его оловом.

И получается,

что кипением звуков, слов и чувств

я внутри самого себя клокочу,

как котёл на огне,

на котором манометра нет.

172

* * *

Я когда-то знал человека.

Он не стар. Не дожил до седин.

И хотел на кулачики с веком

Выйти драться один на один.

Только не соизмерил силы.

И удара не ждал – под дых.

Подкосило его, подкосило,

Как потоком густой воды.

И, как щепку в весеннюю паводь,

Понесло по подводным камням...

А ведь он не умеет плавать,

И до грусти похож на меня,

Что аж тело мне этим разливом

Прожигает до самой кости.

Неужели ж я вслед боязливо,

Глухо крикну: «Бродяга, прости!»

Ты же многим прощал и не это,

Да и это простишь все равно...

Но в ответ засмеялась где-то

Моя жизнь, обнимаясь с волной.

* * *

Стихи имеют вкусы и цвета.

Раз «белый» есть,

То значит есть и синий.

А у меня порой бывает так:

Пишу на чае и на эфедрине.

Но грусти в этом нет. Как нет и бед.

В краю безмолвья, вьюг и безголосья

Я лишь хочу успеть в самом себе

Скосить стихов последние колосья,

Чтоб не остались – если дунет осень,

Нежданная, безвременная вдруг -

На брошенном до пахоты покосе

На стебельках качаться на ветру.

* * *

В моих стихах

Осенний стылый шум,

Иль путник мнет

Дороги хлипкой жижу.

Но я о солнце

Изредка пишу

Лишь потому,

Что сам его не вижу.

Во мне душа

Сорокой на колу

Сидит, как спит

С закрытыми глазами.

И путь пролег

Под грустным светом лун,

173

Где в полночь

Тихо-тихо плачет заметь.

О чем она -

То плачет, то поет?

Нельзя понять.

Но в том многоголосье

Мне кажется

Минувшее мое,

Как втоптанные

В пахоту колосья.

СМЕШНАЯ ГРУСТЬ

Дождливая осень.

На исхудалых шейках стеблей -

колосья

ржи.

Вниз лицом.

Пустыми глазницами.

И мнится,

будто поздравили

с утерянной радостью,

сердцем которую ты давно пережил.

Или наносят запоздалые удары

за ошибки

полузабытые, старые,

безголосые.

Они – те же колосья,

зерна которых созрели

и осыпались по жнивью

в мокрую землю прошедшего,

в минувшую осень.

А за них, если и не возносят,

то и не бьют.

КОШМАРНЫЕ СНЫ

Все чаще и чаще я вижу

кошмарные сны.

Как будто был ранен смертельно,

но выжил,

и лишь потому,

что мне раны лижут

гибриды зверей лесных.

Подходят, вроде,

и снова уходят,

проделывая это несколько раз.

И будто это у них в моде -

отвердевшие слезы точат из глаз.

А я хочу их погладить,

но рук не могу поднять,

чтобы преодолеть треть пяди -

174

расстояние от них до меня.

И особенно мне делается тоскливо,

но этой грусти другим не понять -

это,

когда участливо скосив глаз сливы,

они сидят неподвижно и долго

и глядят на меня.

* * *

Оплывают – как воск со свечи -

Моей памяти давние боли.

И душа уж не корчится боле.

А глядит на огонь и молчит.

Я, наверное, быстро старею.

Чаще руки от холода тру.

Даже грустное прошлое греет,

Как костер на холодном ветру.

И недавняя чья-то насмешка,

И почти что забытое зло

Чуть заметною кривят усмешкой

Бледных губ нездоровый излом.

Только я не измят, не измаян,

Не лежу после странствий пластом,

И нагар со свечи убирая,

Освещаю не топленый дом.

МОЯ РАДОСТЬ

Ближе, ближе, ближе...

Слышны восторги в толпе.

А ветер лицо мое лижет,

Пылит и мешает мне петь.

Я счастлив.

Но только не вижу

Тех, для кого пою.

Резкий свет глаза мои выжег,

Как выжигает солнце

Степные травы в июнь.

Но я так люблю жизнь,

И не хочу умирать -

Боже, сохрани.

И срывая цветы сердца,

Бросаю их

В раскаленную дорожную пыль,

Чтоб люди прошли по ним.

Пусть идут,

Лепестки ломая

И хрупкие стебли топча.

Только бы молчала во мне

Слепая и немая

Моя печаль.

175

* * *

Нынче, в полдень,

Голубка слетела под наше окно.

Видно, даже птице

Становится грустно одной

В поднебесье кружиться.

Я вынес ей зерен

И высыпал там,

Где истоптана в корень трава.

Но она не стала клевать,

И вскоре ее поглотило осеннее небо,

Его высота.

О, вот так и ко мне бы,

В полдень жизни уже пожелтелый,

Ты нежданно-негаданно

Душу согреть прилетела!

* * *

Ночь.

Подхваченный ветром,

Чей-то свист улетает за гать

Невидимой полоской,

Но кажется, что голубою.

Следом – тусклые вспышки.

Это собачья нудьга.

Плачет пес,

Зацепившись за ветер губой.

Ночь.

Ударился

Где-то о воду остывший звук

И, воды не расплескав,

Качнулся на легкой волне.

И собака, откусив кусочек ночи,

Протяжно забылась во сне.

* * *

О жизнь,

Скажи, куда же я иду:

Дорога то сложна,

То так, простая...

И дни мои,

Как первые снега,

То упадут, то вдруг до капли стают.

Я часто говорю себе:

«Постой,

Ты ж человеком создан, а не шпицем.

Зачем же делать жизнь свою пустой

И на любое эхо торопиться?»

И отвечаю тут же сам себе:

А может, там,

Где нет меня сегодня,

Дрожит душа, застывшая от бед,

176

Как на морозе стынет новогоднем?

И некому дыханьем губ согреть,

И некому подать воды напиться...

И тороплюсь -

Скорей-скорей-скорей

Туда, где ждут,

Бездомным, старым шпицем.

* * *

Упадет на сердце боль живая -

В стылом стоне корчится душа.

Боль не снег,

Что по весне растаяв,

Убежит, ручьями прошуршав.

Сколько лет

В расцвеченной одежде

Отгуляв,

Останутся вдали…

Сколько-сколько

Минует их прежде,

Чем утихнет все

И отболит.

Потому – по воле, по неволе -

Кто они,

Чужие ли, свои,

Даже каплей,

Малой каплей боли

Человечье сердце не пои.

НЕ КРИЧИ

Не кричи, не кричи,

Не кричи, моя боль,

Не кричи.

Кто с тобою нам

Жизнь нагадал:

Ту, что есть,

Что была и осталась.

Словно филин в ночи,

Во мне зорко былые года

Стерегут,

Чтоб когтями

Схватить,

Что прожить нам осталось.

Я не знаю безумий

Безумнее тех,

Что сейчас...

И печали не знаю

Со всеми ее именами.

Знаю только -

Когда тебя бьют,

То резвись, хохоча,

177

Потому что

Так принято, принято,

Принято нами.

* * *

Уйти бы, уйти бы, уйти бы

От счастья,

От грусти смешной

В пустыню,

Где льдистые глыбы

Тревожно

Горят под луной.

Забыть навсегда

Пораженья,

Грядущих побед

Не испив.

А рядом бы

Тенью саженной

Былое,

Как пес на цепи,

Беззвучно, бесшумно и молча,

Сквозь множество

Бедствий и бед,

Душа чтоб, взвывая по-волчьи,

Не знала пощады к себе.

ЛУНИЙ ГЛАЗ

Тревожно.

Ветер зол, летуч,

Свистит,

До теней все объемля.

И луний глаз

Сквозь веки туч

Глядит задумчиво на землю.

Предвестьем смуты

Снег кружит

И прочь несет в ночные дали,

Как будто где-то мятежи,

Каких еще и не видали.

Тревога. Ночь.

Вьюжит в степи.

Бурану ль быть,

Чему другому?

Душа натянута,

Как нить,

И сердце пьет кровавый гомон.

178

* * *

Мне снился сон.

В нем – тяжкий воздых

О пройденном

За столько лет...

И будто я

Поднялся в воздух,

И нет мне места на земле.

И в тучах

Из цветного ситца

Кружу,

Кружу-кружу-кружу,

Боясь на землю опуститься,

В ее мятущуюся жуть,

Где, раздирая рот в улыбке

И плоть зудящую свою -

Сонм масок,

Призрачных и зыбких,

В разноголосицу поют,

Вопят и падают куда-то,

Где дым, и копоть, и огни...

И мир,

Седой и бородатый,

Глядит задумчиво на них.

* * *

Треплет ветер

Сумятицу вьюг,

И собаки,

Устав, замолчали...

Только я,

Как безумец, пою

В полыхающий саван печали.

Я не знаю, услышит ли кто

Этот вопль,

Этот хрип бесполезный?

Синим ртом

Под седой темнотой

Я дышу,

Задержавшись над бездной.

КРЕСТ

Карандаш в руке.

Припав на локоть,

Я пишу, пишу, пишу, пишу

О своей судьбине одинокой,

Под нелепых слов

Ненужный шум.

Для чего -

Не ведая-не зная,

Под насмешки

179

Диких апашей...

Есть во мне

Пробоина сквозная,

От которой

Тяжко на душе.

Эта боль,

Которой не измерить,

Эта грусть,

Которой не понять...

Только знаю:

Плакали б и звери,

Угадав,

Что в сердце у меня.

Сколько лет

В огне искал я броду,

Бросив дым

Родного очага,

Что вот так -

Без племени, без роду -

Мне пришлось

По жизни прошагать.

* * *

Дороги,

Что мной уже пройдены,

Смешались. Сместились.

И только совсем немного,

Как языки светилен,

Какой-то тусклой порошею

Качаются

В бездонной лампаде прошлого.

Что же это за русла путей?

Может, те,

По которым когда-то

В нашу стылую хату

Пришла похоронная вместо солдата?

Или – голод,

Который вполз

В наше полуглухое село,

Право, трудно понять.

Только смотрит и смотрит в меня

Оставшееся в былом.

А осталось в нем многое...

Сиротское и босоногое

Детство. И раздумий не детская река.

И братишка, уснувший навеки

На маминых тонких руках.

И еще многое,

Что в памяти переплелось старыми дорогами.

180

* * *

Холодно...

Накрыться б одеялом

И закрыть-закрыть-закрыть глаза,

Чтоб увидеть сон,

Как в детстве, алый,

И потом кому-то рассказать.

Алых птиц

Восходы и закаты,

Алой пылью конники пылят.

Ночью – алый дым

Над жаркой хатой.

Алый дождь в косичках ковыля.

Алый стыд и алый смех, и счастье,

Алыми грядущие года.

Только б со слезами не встречаться

Алыми,

Нигде и никогда.

* * *

Я уйду -

Откуда не идут телеграммы,

Где простор для всего -

Несравнимо большой.

Знаешь, мама...

Ты прости меня, мама,

Если скажут,

Что я надломился душой.

Ты не плачь.

Я остался такой же самый...

Мужчина -

С детским сердцем живым.

Тот же самый, милая,

Тот же самый, мама...

Будь спокойна,

Храни тебя Бог, живи.

Этот мир -

Где и слезы, и стоны -

Малодушные вопли живых -

Этот мир,

Металлический и бетонный,

Не для тех,

Чья душа – стебелек травы.

Ты не думай -

Жилось легко мне!

И мечталось в стране – легко.

Просто, знаешь,

Бывает,

Что кони

Вдруг свернут на обрыв...

С седоком.

181

* * *

Иду куда-то я.

Метелью след мой лижет,

Как пес ушибы

Лижет языком.

Я знаю, знаю,

С каждым шагом ближе

Становится мне то,

Что было далеко.

Нет жалости к годам...

Порой лишь сердце колет.

Да память прошлых дней

Кудель седую вьет.

Лежит минувшее,

Как брошенное поле,

Которое уже ничье

И не мое.

Вот что-то, промелькнув,

Застыло на минуту

И пристально глядит

Откуда-то в меня.

И я гляжу, гляжу...

Но тщетно почему-то,

Чтоб угадать его,

Припомнить и понять.

И, как в который раз,

Опять собравшись с силой,

Стараюсь воскресить

Калейдоскопы те.

Но все переплелось,

Смешалось все, что было,

И вижу я вдали

Лишь пляшущую тень.

ДУМЫ

Думы...

Они никогда не покидают меня,

Даже тогда,

Когда я бездумно гляжу вдаль,

Они бегут и бегут,

Как по камням речная вода.

Опадает ли осенью лист,

Бьет ли ветер траву неживую -

Мое сердце болит,

Будто вижу не осень,

А подмятую душу живую.

Мокрый пес заскулит на цепи -

Прячу слезы в улыбке прогорклой.

Все во мне задрожит, закипит

И подкатится комом под горло.

То увижу жучка на плече

182

И тревожусь: а вдруг его сдует?

Так вот и живу – неизвестно зачем,

С вечной ношей бессонных раздумий.

* * *

Сначала опадет хвоя.

Потом сломает ветер кроны.

И вот останется стоять

Лишь ствол, гнилой и оголенный.

И будут лить в него дожди,

И бури напугает скрежет,

А он один, совсем один

Усталой грудью воздух режет...

И будет времени река

Качать туманных дней завесу,

Пока не рухнет великан

Под грузом собственного веса.

* * *

Все чаще – снега.

Уж полей побелели печали.

И песни мои,

Не услышанные,

Отзвучали.

Размытые абрисы дней,

О которых

Я больше уже не жалею,

Застыли во мне,

Как ледок по дорожным колеям.

* * *

Тихо-тихо...

И кажется -

Брось только лист

В голубую стихию раздумий моих,

В тот же миг

Закипит сумасшедшими волнами

Боль моих дум,

Закипит, розовея и пенясь вдали.

Не тревожь эту гладь.

Пусть травою забвенья

Ее берега зарастают,

Чтоб бездонная мгла,

Упаси и помилуй,

На поверхность поднять не смогла

Прошлых лет залежалого ила.

183

ПЕСНЯ БУРЬЯНА

Занемог голенастый бурьян

От осенних чахоточных дней,

Занемог, занемог...

Стало б, что ли,

Скорее уже холодней.

Может, легче бы было

Стоять на ветру,

Под снегами, зимой,

Чтоб не видеть страданий собратьев,

Не умея им в горе помочь...

Чтоб не помнились дни

Жизни,

Ставшей и старой, и давней,

Опрокинутой временем

В белую зимнюю ночь.

* * *

Я вижу только завтра и вчера,

А то, что нынче – смутно и не очень,

Как видишь в голубые вечера

Почти прошедший день

И тень грядущей ночи.

Когда во мглу

И травы, и кусты

Ползут,

Гигантским сумраком стреножены,

И пройденное кажется пустым,

И будущее – мрачным и тревожным,

И огоньки – как памятники свету,

Что миновал – уж зажжены в домах...

И то, что было рождено рассветом,

Смывает и несет

Безжизненная тьма.

* * *

Кружится, кружится, кружится

Ветер над маленькой лужицей,

И видно,

Как дрожит вода.

Под ногами земля липкая-липкая.

Провода в провесе

Поют заученность песен

То звонче, то глуше.

Их слушает

Покосившаяся брошенная изба

И улыбающаяся

Мертвая конская голова

С землей в зубах.

А надо всем этим,

И над лужицей

184

Неистово ветер

Кружится, кружится, кружится.

* * *

Тише, тише, тише…

Не надо во мне пугать

Песню, которую, слышу,

Поет за окном вьюга,

Светлую и большую

О дальней моей стране…

Не прикасайтесь, прошу я,

К этой печальной струне.

Вам ничего не стоит

Горечь мелодии та.

…Каплями жаркой крови

Выплачусь, к песне припав.

* * *

Сегодня на небе

Я видел багровый закат,

А ветер гудел

И раскачивал черные тучи.

И день угасал.

Только огненных два языка

Горели, сшибались,

Пылая стихией могучей.

И дождь оседал,

Будто что-то мешало ему,

Кровавой капелью.

На фоне закатного жара

Кружился, кружился...

Так кружится сонмище мух

Над сточною ямой

Иль искры в ночи над пожаром.

А здесь, по земле,

Металлическим путом звеня,

Паслась лошаденка,

Уткнувшись в зеленую скатерть,

Не видя ни неба,

Ни бешеных вихрей огня,

Ни туч, что плясали

И бились вдали, на закате.

* * *

Я лежу,

Глядя в стылое небо века.

По щеке,

Будто я уже тень человека,

Ползает маленький жук.

Вот где-то жалко

Всхлипнул ветер

И, холодным языком лизнув меня, утих,

185

Примостившись под боком.

Меж дерев, в просвете,

Качается ворон,

Будто кашляя, покрикивает.

Грустно и одиноко.

Улетающих птиц

Расстояние размыло вдали.

А в лицо мне

Кружится

И падает, падает, падает

Умерший лист.

* * *

Вот и все, вот, пожалуй, и все.

Наш поселок листвой занесен.

Заметелен, как память, годами,

Которые так же, как лист, облетели,

И теперь только ждешь,

Когда осень прошепчет: «Прощай».

Уж нельзя выходить без плаща.

Над полями, над рощами

Серый качается дождь,

И по крышам шурша,

Убегает к реке, к камышам.

Но еще непонятно

Клубятся, клубятся

Над заводью бело-синие тучки тумана.

Кто-то, может, не хочет

Глядеть в холодные долгие ночи

И в лист, что дождями и ветром

Вплотную к стеклу принесен.

Только я душой полюбил все это,

До священной глуби...

Не словами, а именно ею,

Душой полюбил.

* * *

Догони, догони

В никуда уходящие дни,

Чтоб увидеть в их лицах

Больную гримасу былого

Или радости след,

Той, что в памяти где-то искрится

Голубою капелью

Слепого дождя на стекле.

Догони не затем,

Чтоб оплакивать прошлое в тайне,

Или делать предметом роптаний

Свою явь, погруженную в темь...

Догони,

Чтобы в них

Отраженье грядущего предугадать.

186

* * *

Юга...

Оседает юга

На листья, на травы,

На все оседает юга,

Как злая потрава.

И даже деревья уснули -

Устали листвою мигать.

Все жарче, все суше.

И солнце, огнисто-кровавое, мертвое

Солнце висит освежеванной тушей

С крючками лучей

В надломленных временем с полдня

Ногах.

Юга. Юга. Юга...

* * *

Кружится воронье

Над рощами худыми.

Накрапывает дождь.

И густо пахнет дымом.

За окнами ноябрь,

Слезящийся сквозь тучи,

Он как судьба моя,

Как этот мир летучий.

Дощатый хуторок

И улицы-изломы,

И нет вперед дорог,

И нет пути к былому.

И я стою, стою,

Как у дороги камень,

С простертыми на юг

Застывшими руками.

Я всех хочу обнять

До пьющих на панели,

Но руки у меня

Навек окаменели.

* * *

Бывает, что не хочешь петь,

Но поднимаешься на сцену,

Чтобы кусок души толпе

Отдать, как нечто, за бесценок.

Но не страшись, певец, утрат,

Иди и пой смелей и тверже!

Страшись – мечту свою поправ,

Искусство низвести до торжищ.

Живи и пой. Живи и пой.

Не выбирай, что интересней...

И пусть твой голос над толпой

Летит пророческою песней.

И если даже суждено -

187

Когда-то после или ныне -

Что кровь поэта, как вино,

С надорванной гортани хлынет,

А ты один, совсем один,

И где был друг – пустое место...

Не кончив петь, не уходи.

Допой,

Хотя бы только жестом.

* * *

Не помню, кто, когда и где

Сказал – в недавнем или в давнем -

Что «лишь великие страданья

Родят величие идей».

Все может быть, все может быть...

Но боль людская – тем не мене -

Когда-то встанет на дыбы,

Роняя под ноги каменья.

* * *

Сейчас хоть сколько бед переноси я...

Но век грядет,

И день, и час грядет,

Когда на душу всей страны – России -

Мой путь упреком горьким упадет.

* * *

Пройдут года -

Глядишь, и нет нужды

До старых мук,

До прежних бед и странствий.

Они, как дым

В полуденном пространстве

Над полем выжженным,

Не мертвым,

Но седым.

* * *

Упаду, упаду,

Поцелую родимый порог.

Мне не стыдно:

Пусть слезы бегут,

Запекаясь в пыли.

Я прополз на коленях

Последние дюймы дорог,

Хоронясь от прохожих,

Чтоб спрятать,

Как сердце болит.

Мне сочувствий не надо,

Потому что от них тяжелей,

Чем от ран на коленях,

Рассаженных о голыши.

188

Моя жизнь подсказала,

Что мир не способен жалеть.

Хоронюсь же затем,

Что мне некуда больше спешить.

Я хотел одного лишь -

Вернуться бы только живьем,

Где в минувшем лишь только

Мне видится радость да лад.

Поклониться землице

За горькое счастье мое,

Поклониться могиле,

Где та, что меня родила...

* * *

Когда уйду я -

Пыль следы завьет,

Следы судьбы,

Что только в горе крепла.

И, уходя в грядущее свое,

Возьму от лет сожженных

Горстку пепла,

Чтоб ветер века,

Нового уже,

Другой мечтой и песнею воспетый,

Души моей угасших мятежей

Не сыпал серой горечью по свету.

Пусть станут сном

И боль моя, и быль,

И все,

Что в них заманчиво и ново,

Чтоб никому

Другой такой судьбы

Не суждено было отведать снова.

* * *

Пусть жизнь моя

Темна и нелегка,

Пусть я сейчас для многих не потребен,

Но убежден, что буду жить в веках

Одной из звезд

В печальном русском небе.

189

ЛИЦО СВЯТОЕ СВЕТЛОЕ ТВОЕ

Во мне душа сорокой на колу сидит, как

спит с закрытыми глазами..." – определяет

Сопин свое состояние в годы заключения. Но

именно тогда были написаны самые светлые,

пронзительные стихи о любви…

* * *

В память -

Как в дождик руками -

Хочется, хочется мне.

Чистое-белое в памяти,

Нежное – только лишь в ней...

В моих стихах

Так мало о любви...

А если есть -

То призрачно и робко.

Но сколько лет,

Мечту тоской обвив,

Я к ней иду

Нехоженою тропкой.

Их сколько было -

Знаю только я.

Да сердца перепады, может,

Подслушала увядшая хвоя,

Вминаясь в зной

В просоленную кожу.

* * *

Метелью заметает тротуары.

Качаются и стонут провода.

И ветер, шелестя по листьям старым,

Бежит, как будто память по годам.

И вижу я сквозь снежные заносы

И изморозь желтеющей хвои

Любимые каштановые косы

И грустные слегка глаза твои.

И под окном твоим два старых вяза,

Ветвями обнимая синеву,

Как с давнего прочтенного рассказа

Передо мной встают, как наяву.

* * *

Неразделенная любовь во мне,

Так и прошла ты где-то между нами.

Сгорела, словно письма на огне,

И годы пепел выкурили в память...

190

* * *

Не тронь, пускай лежит

Под серым слоем пыли

Все то, чем жили мы

С тобою столько лет.

Мы все в свои года

Страдали и любили.

Горели на огне

И грелись на золе...

Не тронь, пускай лежит

Все то, что стало старым.

И для тебя

То свято, что ушло.

Зачем, чтобы шурша

Листом по тротуарам,

Лишь из-под нас самих

Кружа, его несло?

Пройдет немного дней -

И прошлое истлеет,

Как тлеет падь

В оврагах старых дней.

А то, бывает, вспомнишь что -

И станет вдруг светлее

От полыхнувших в памяти огней.

* * *

В листопаде

Писем твоих ранних,

Тех, что в памяти еще свежи,

Наших чувств

Истершиеся грани

Доживают маленькую жизнь.

И слова -

Где ты целуешь будто

Глаз моих

Горячечных нудьгу -

Кто-то грубый,

В сапоги обутый,

Раздавил рябиной на снегу.

Их нельзя

Теперь к душе подклеить,

Пылкий разум

Прошлым горяча.

И от них

Ни мрачно, ни светлее

В полночи судьбы моей сейчас.

* * *

Я слышу твой голос из тьмы.

Я слышу, я слышу, я слышу,

Ты шепчешь: «Куда ж это мы,

Как двое глухонемых,

191

Пришли,

Будто двое немых,

Помеченных знаками скуки,

Крепко взявшись за руки,

Которых у нас нет...»

* * *

Башка закачалась от дум.

И лист на воде – замечаю...

И я в море жизни качаюсь,

А кажется, будто иду.

* * *

Стоишь ты,

Руки на груди скрестив,

А ветер

Тихо волосы колышет.

Я помню все.

Хочу сказать:

«Прости...»

Но сквозь года и версты

Не услышишь.

И вот теперь,

Изведав столько бед,

И роком злым

Любим и охраняем,

Я говорю,

Но только не тебе,

А в стылый сумрак

Горечь слов роняя.

Их слышит путь,

Каким, устав шагать,

Уж столько лет

Влачусь я одиноко.

Их слышит ночь

И мрачная тайга,

Да ветра вой,

Что бьется в наледь окон.

И ты – в глазах...

Усталость рук скрестив,

Стоишь,

И время образ твой колышет.

И я, хрипя,

Кричу тебе: «Прости!..»

Но с каждым годом

Тише, тише, тише...

* * *

Все прошло,

И голос твой утих,

Некогда -

То ласковый, то строгий.

192

Видно, все кончаются пути.

Видно, все кончаются дороги.

Уплывает в память, трепеща,

Все, что было,

Словно даль седая.

Слышишь, я шепчу тебе: «Прощай».

Это ведь уже не «До свиданья»...

* * *

Мне тридцать семь.

А годы все спешат.

Боюсь,

Не стать бы белою вороной.

Опять завоет в безголось душа,

Как много лет назад над похоронной...

Вы скажете, что я обезумел?

Как воробей,

Попался на мякине?

Нет, братцы, нет.

Дела идут к зиме.

И на висках -

Густой-густющий иней.

Нам всем, конечно,

Где-то в цвете лет

И думалось, и понималось проще.

Но жизнь – как жизнь:

За безмятежным вслед

Вдруг хлынет грусть,

Как осенью по роще.

Разверзнутся

Бескрайние дожди.

Встуманят стекла.

Зашумят по крыше.

А ты – один.

Совсем-совсем один.

Кричит душа.

Но кто ее услышит?

* * *

В мой карман

Залетела метель

И пропала – слезинкой растаяв.

Не сберег я ее в суете,

Умерла, как снежинка простая...

Я боюсь, если эта стопа -

Предсказанье,

Но только иное:

Может, так,

В мою душу упав,

Ты уйдешь

Незамеченной мною.

193

* * *

Горят дрова.

Горят дрова в печи.

И я сижу,

И пламя жжет колени.

И душу память жжет.

Но ты, душа, молчи!

Пусть все сгорит в тебе,

Как эти вот поленья.

Пусть все сгорит,

Пусть все сгорит, пусть все...

До уголька.

До серой стылой пыли.

И бурей дней

Бесследно унесет

Любовь и боль,

В былого бездну вылив.

Я не хочу уж больше ничего -

Горела б печь,

Да грел огонь колени...

Ни обещаний.

Ни пустых тревог,

Ни их утрат,

Ни горьких сожалений.

* * *

Я иду, а ветер, дождь калеча,

Дует, дует, дует мне навстречу,

И от усталости,

Иль от чего еще

Стекают капли впадинами щек.

«Далек ли путь?» -

Спросил бы кто-нибудь.

И я б сказал:

«Иду в свою судьбу,

Где дом стоит

Без крыши и без стен

И дождь, как дятел

Бьет по бересте».

* * *

Я все забыл.

И, став уже большим,

Живу теперь

Смешно и одиноко.

Душа во мне -

Расколотый кувшин -

Лежит,

Сливая боль,

Щербатым боком.

Мне говорят,

Что стих мой полон грусти,

194

Как будто я

Отрадою не жил.

А сердце -

То поднимет, то опустит,

То в непонятном вихре

Закружит...

То вдруг некстати

Гонит, гонит, гонит,

И мысли скачут

Бешено, не в лад:

Так мчат порой

Испуганные кони,

Кровавой пеной крася удила.

* * *

Не сказывай, не сказывай

О горечи финала.

Метель югою газовой

Глаза запеленала.

Простая ли,

Простая ли

Твоя кручина разве,

Когда слезинки стаяли

И покатили наземь?

Весь свет постыл

И стал не мил,

Больное сердце донял,

И дом колотит ставнями,

Как по щекам ладони.

* * *

Перебирая прошлые года,

Хочу найти,

Что дорого и мило...

Но сядет муть,

И снова не видать

Ни блестки счастья

В стылом слое ила.

Кто виноват -

Я не ищу причин

На пустырях забытых территорий.

И лишь душа

В минувшее кричит...

Но только эхо давнее

Ей вторит.

* * *

Внимание! Внимание!

Слушайте все радиостанции душ,

Потому что к вам обращается

Тоже живая душа.

195

Я нашел веру по имени ...,

Теперь мне легче жить

И легче дышать.

Недавно еще среди северной стыни

И непроходимых трясин

Я, как тяжело раненый,

Лежал и просил

Глазами тускнеющими и пустыми,

Просил понять...

И добить меня.

Жизнь для меня была обесценена,

Как среди золотых россыпей

Ничего не значащий золотник.

Догорали в подсвечниках времени дни,

И никакой Авиценна

Не смог бы меня сохранить.

Но пришла Она и сказала:

«Я вижу, ты болен и очень слаб,

Но пойми,

Я сердце тебе свое принесла...

Встань

И сойди с креста...»

ЗЕЛЕНЫЕ ГЛАЗА

Больше всех

Мне нравятся глаза

Зеленые.

А почему -

И сам не знаю, право.

Может быть, потому,

Что они способны зеленеть

У влюбленных

И росинками слез искриться,

Как луговые травы.

Или ветер чувств

Несет меня в круженье

И я не знаю, куда лечу?

А может, просто

У одной из женщин

Такого большого мира,

Маленькой и милой,

Которую я видел только раз,

Такой цвет глаз...

Зеленый

И такой... влюбленный-влюбленный.

* * *

Никого не прошу,

Да и сам не хочу

Приглушить в сердце шум

Растревоженных чувств.

196

И не надо, грубя,

Слов на ветер бросать -

Я поджег сам себя

И тушить буду сам.

Лучше уж за бугор

Выйду, боль укорю,

Там, где нет никого,

Только ветер-горюн.

* * *

Я не забыл.

Я помню зиму ту.

Ты трешь стекло

Мохнатой рукавичкой...

Сейчас я тихо-тихо подойду,

И мы пойдем куда-то

По привычке.

И никакого счастья

Нам не надо.

Лишь только так вот

Было бы всегда:

Чтоб были мы,

И снег вот так же падал,

На тишину,

На нас, на провода...

* * *

Милая, милая, милая...

Говоря о тебе,

Я до хрипоты голос снижаю.

Как выпавшее перо птицы,

Кружа,

Я хочу прикоснуться

К твоим снам

И груди, и губам, и ресницам,

Чтоб ничуть не мешать

Твоим детским мечтаньям.

Моя милая девочка, ...,

Чтобы бурь моей жизни

Не могла бы услышать

Твоя неземная душа.

Но ветры судьбы

Все сильней заметают

Увядшими листьями дней

Мою явь, мою боль, мою быль,

Все во мне заметают,

Как декабрьский

Прикамский мятущийся снег.

* * *

Боже мой, как грустно светит солнце,

Грустно и улыбчиво слегка.

197

А у берегов шумит и клонится,

У вершин желтея, осока.

На воде качает ветер лилии,

Треплет тинку, намотав на шест.

Я истосковался, видно – или

Стало просто грустно на душе.

Каждой строчкой, каждым словом малым,

Каждым трепетом не мертвых губ,

К сердцу твоему, к груди овалу

Головой склониться я хочу.

И не видеть тихой грусти солнца,

И с тобой остаться навсегда.

И не слышать, как осока клонится.

Чуя смерть в недальних холодах.

* * *

Я лежу на траве,

Уперев кулаки в подбородок.

Южный ветер

Шевелит мне ресницы,

И мнится,

Будто это вовсе не ветер,

А дыхание твое.

Только веки смежу -

Предо мной

Зеленая бездна твоих глаз,

И я чувствую,

Что утопаю,

А волны бегут и бегут...

И печаль выкипает

До дна.

О понять бы тебе,

Что в тебе утонуть -

Это значит:

Навеки, навеки, навеки

Остаться в живых.

* * *

Глаза твои -

Цвета хвои

И цвета рассвета,

А в глуби -

Сине-зеленые...

Поэтому немудрено,

Что я считаю себя

Влюбленным,

Что тебя полюбил.

Когда ты рядом,

Я испытываю все:

И прохладу,

И ласкающее тепло огня

Твоих трепетных губ.

198

И не могу, не могу, не могу

Понять -

Почему ты такая хорошая у меня.

* * *

Я не могу тебе мешать.

Останься прежняя, былая.

Моя осенняя душа

Холодным пламенем пылает,

Как роща в вечер на горе,

Соцветьем грустных увяданий,

Что опадет, перегорев,

Перед большими холодами.

Но ведь от трав до душ – здесь все

Рождается, растет и вянет,

И я, как все... Я не святой,

Но сколько ж раз вставать и падать...

Поэтому – останься той,

Не тронутой моим распадом.

* * *

Мне жаль, если стежечки наши

С тобой не сойдутся в одну,

И годы их так же запашут,

Как стылых полей седину.

Ты рвешься на вихорь, на ветер,

Сквозь боль и лихую беду,

А я, как в пустыне, на свете -

Слепец расколдованных дум.

И это нелегкое бремя