Текст книги "Помещик (СИ)"

Автор книги: Михаил Шерр

Соавторы: Аристарх Риддер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Глава 2

Стук в дверь разбудил меня на рассвете.

Я открыл глаза и некоторое время лежал, пытаясь понять, где нахожусь и что происходит. Потом вспомнил – убогая комната в парижском пансионе, куда Степан перетащил мои немногочисленные пожитки после того, как мы освободили предыдущее жилище. Он не успел всё подготовить к отъезду и пришлось задержаться еще на ночь.

Стук повторился, настойчивее.

– Александр! Mon chéri! Ouvre la porte!

Женский голос, довольно грубый и с заметным простонародным акцентом. Я сел на кровати и потёр лицо руками. Кто ещё?

– Александр! Je sais que tu es là! – голос становился всё более требовательным.

Пришлось встать и открыть дверь. На пороге стояла… особа женского пола. Лет тридцати с небольшим, довольно пышных форм, одетая в яркое платье сомнительного вкуса. Лицо накрашено так, что хоть скребком соскреби, а волосы завиты в тугие локоны и обильно напомажены. От неё исходил тяжёлый запах дешёвых духов, смешанный с ароматом табака и ещё чего-то неопределимого.

– А, вот ты где, mon petit canaille! – она протолкнулась мимо меня в комнату, не дожидаясь приглашения. – Думал, что от Мадлен так просто сбежишь?

Мадлен. Значит, её зовут Мадлен. Я пытался вспомнить что-нибудь из воспоминаний Александра, но кроме смутного образа этой особы в постели ничего не всплывало. А воспоминание было крайне неприятным.

«Господи, – подумал я с отвращением, – какие же у моего предшественника были вкусы. Эта… дама явно не отличалась ни красотой, ни изяществом, ни даже элементарной чистоплотностью».

– Мадлен, – осторожно начал я, – что ты здесь делаешь?

– Что делаю? – она фыркнула и уперла руки в боки. – А то ты не знаешь! Ты мне должен деньги, вот что! За прошлую неделю ещё не заплатил, а уже куда-то собираешься!

Ах, вот оно что. Конечно, куртизанка. Или проститутка – разница в данном случае невелика. И естественно, за свои услуги она требует оплаты.

– Сколько? – коротко спросил я.

– Двести франков, mon chéri. И не делай такое лицо – ты же знаешь, что я дорого стою.

Двести франков. Приличная сумма, учитывая наше бедственное положение. Но спорить было бессмысленно.

– У меня нет таких денег, – сказал я честно.

Лицо Мадлен мгновенно изменилось. Кокетливая улыбка сменилась злобной гримасой.

– Как это нет? А недавно деньги на вино у тебя были! А позавчера на карты в кафе!

– Позавчера – это было позавчера, – с раздражением повторил я. – а сегодня у меня нет денег.

– Врёшь! – она подскочила ко мне, и я невольно отступил. – Все вы, аристократики, одинаковые! Пользуетесь девочками, а потом не хотите платить!

«Девочками», – мысленно хмыкнул я, глядя на эту тридцатилетнюю тётку с лицом торговки рыбой.

– Мадлен, я не говорю, что не заплачу. Просто сейчас у меня действительно нет денег. Дай мне несколько дней…

– Несколько дней? – она залилась неприятным смехом. – А ты думаешь, я дура? Ты завтра уедешь в свою Россию, и я тебя больше никогда не увижу!

Откуда она знает про Россию? Неужели Александр ей рассказывал о своих планах? Впрочем, в постели люди говорят всякую чушь.

Хотя этого быть не может. План вернуться в Россию появился у меня вчера уже вечером. Значит все мои «тайные» приготовления видны невооруженным глазом.

– Слушай, Александр, – голос её стал вкрадчивым, – ты же понимаешь, что я не одна в этом жестоком мире. У меня есть… друзья. Хорошие друзья, которые не любят, когда кто-то обижает маленьких беззащитных девочек.

Угроза была вполне прозрачной. И судя по району, где мы находились, друзья у мадемуазель Мадлен наверняка найдутся. Причём друзья с тяжёлыми кулаками и не слишком развитыми моральными принципами.

– И если ты не заплатишь прямо сейчас, то через полчаса мои друзья будут здесь. И поверь мне, mon petit, они не станут слушать твои оправдания про отсутствие денег.

Я посмотрел на неё внимательно. Блефует или говорит серьёзно? По глазам было видно – говорит серьёзно. И действительно, что ей мешает привести пару головорезов, которые за небольшую мзду вломят мне по физиономии?

А главное – драка сейчас мне совершенно не нужна. Во-первых, я в чужом городе и не знаю всех местных порядков. Во-вторых, скандал может привлечь внимание полиции, а это последнее, что мне нужно. В-третьих, у меня есть более важные дела, чем выяснение отношений с парижскими проститутками.

«Придётся платить», – решил я с досадой.

– Хорошо. Подожди здесь.

Я прошёл к столу, где лежали немногочисленные вещи Александра, которые Степан не взял для продажи и залога. Среди них была небольшая шкатулка с остатками денег. Пересчитал – немного больше двухсот франков. Практически всё, что у нас было.

«Замечательно. Теперь мы почти нищие».

Но выбора не было. Я отсчитал деньги и протянул их Мадлен.

– Вот. Двести франков.

Она быстро пересчитала купюры и спрятала их в корсаж.

– Merci, mon chéri, – улыбка вернулась на её лицо. – Знала же, что ты не подведёшь свою маленькую Мадлен.

«Маленькую», – мысленно повторил я, глядя на её внушительные габариты.

– А теперь, может быть, напоследок…? – она многозначительно подмигнула и начала развязывать корсаж.

– Нет! – слишком быстро сказал я. – То есть… не сейчас. Мне нужно собираться в дорогу.

Она пожала плечами.

– Как хочешь. Но помни – если когда-нибудь вернёшься в Париж, твоя Мадлен будет ждать тебя.

«Надеюсь, что не дождётся», – подумал я, провожая её до двери.

Когда она ушла, я упал на постель и потёр виски. Голова болела – то ли от недосыпа, то ли от стресса, то ли от отвращения к ситуации, в которой оказался.

«Что за мерзавец был этот Александр? – размышлял я. – Молодой человек не самой дурной наружности, из благородной семьи, с неплохим образованием – и при этом пользовался услугами такой… особы. При том что в Париже полно действительно красивых и элегантных женщин».

Впрочем, красивые и элегантные женщины стоят дорого. А у Александра, судя по всему, денег уже не водилось. Отсюда и такой выбор последних подруг.

«Ладно, – решил я, – главное, что теперь эта проблема позади. А в будущем нужно быть осторожнее. Особенно в отношении здоровья».

Потому что время такое, что венерические заболевания – это не шутки. Антибиотиков нет, лечение примитивное, а последствия… лучше не думать о последствиях. Сифилис в девятнадцатом веке был настоящим приговором. Медленным, мучительным приговором. Это одно из немногих знаний о времени куда я попал.

Нужно при первой же возможности показаться врачу. Проверить, не «подарил» ли мне мой предшественник что-нибудь на память.

В дверь постучали снова. Я вздрогнул – неужели Мадлен вернулась? Но голос был другой.

– Барин, это я, Степан.

– Входи.

Степан появился в дверях с озабоченным лицом.

– Как дела с вещами? – спросил я.

– Продал почти всё, барин. Пистолеты ваши, часы, кольцо с печаткой. И ещё кое-что из одежды.

– Сколько выручил?

– Триста франков с небольшим, барин. Немного, конечно, но на дорогу должно хватить.

Триста франков плюс те немногие деньги, что остались после визита Мадлен – всего около четырёхсот. Не густо, но доехать до России должно хватить. Особенно если ехать в собственном экипаже, а не нанимать почтовых лошадей.

– А экипаж в порядке?

– В порядке, барин, – мой вопрос похоже Степана даже обидел. – Лошадки, правда, не очень – старенькие и худоватые. Но до дома довезут.

– Отлично. Собирайся, едем.

– Сейчас, барин? Может, лучше завтра с утра пораньше?

– Сейчас, мы и так должны были еще вчера уехать. Чем быстрее мы покинем Париж, тем лучше.

Степан кивнул и исчез. А я принялся складывать свои немногочисленные пожитки. Особо складывать было нечего – пара смен белья, ещё один сюртук, книга какого-то французского поэта и несколько писем. Всё поместилось в небольшой саквояж.

Последнее что я сделал – написал письмо парижскому приятелю Шарлю. Ему я должен больше всех и после визита Мадлен теперь опасаюсь уезжать по-английски – не попрощавшись.

Обещать, не значит жениться. Хотя я на самом деле планирую прислать деньги всем кому остаюсь должен.

Через час мы уже выезжали из Парижа. Экипаж действительно был не ахти какой – старая карета, видавшая лучшие дни, запряжённая парой усталых кляч. Но это было лучше, чем пешком.

Степан сидел на козлах, управляя лошадьми, а я устроился внутри кареты и смотрел в окно на проплывающие мимо парижские улицы.

«Увидеть Париж и умереть», – вспомнил я слова Эренбурга. «Ну, Париж я увидел. Теперь главное – не умереть, надеюсь Шарль и другие не снарядят мне вслед полицию или каких-нибудь своих друзей».

Город медленно остался позади. Впереди была дорога домой. В Россию, которую я знал только по книгам, но которая теперь стала моей родиной.

* * *

Францию мы покинули без проблем, но путь в Россию оказался долгим и утомительным. Европейские дороги 1840 года были далеко не такими, как я представлял. Булыжные мостовые в городах, грунтовые колеи между ними, а после дождя – непролазная грязь.

Мы ехали медленно, делая остановки в каждом более-менее крупном городе. Ночевали в придорожных трактирах, ели простую еду, меняли подковы лошадям. Степан оказался хорошим кучером и неплохим компаньоном – он знал дорогу, умел торговаться с трактирщиками и конюхами, и вообще был человеком практичным и надёжным.

Деньги несмотря на всю экономию достаточно быстро кончались и я с ужасом думал, что придется обращаться за помощью к кому-нибудь русскому посланнику. Почему-то я уверен, что это не очень хорошо в моей ситуации.

Через три недели мы добрались до Саксонии. Точнее, до того места, которое должно было быть Саксонией согласно карте.

– Степан, – позвал я, разглядывая дорожную карту, – мы где находимся?

– А бог его знает, барин, – честно ответил Степан. – По-моему, где-то возле Дрездена.

– Возле Дрездена? – я ещё раз внимательно изучил карту. – А как же Берлин? Мы же должны были проехать через Берлин!

– Должны были, барин, да только дороги тут такие – хрен разберёшь, куда ведут. Вот и промахнулись маленько.

Промахнулись. От Берлина до Дрездена больше ста километров, а он говорит – промахнулись маленько.

– Ну да ладно, – вздохнул я. – Главное, что не в сторону Швейцарии поехали. Дрезден тоже на востоке, оттуда тоже можно добраться до России.

– Конечно можно, барин. Дорога одна – на восток, к границе.

В этот момент над нами собрались тучи, и хлынул дождь. Не просто дождь – ливень, какой бывает только в самых неприятных снах. Вода лилась с неба потоками, дорога мгновенно превратилась в месиво из грязи и луж.

– Барин! – крикнул Степан с козел. – Дальше не проедем! Колёса увязли!

Я высунул голову из кареты. Действительно, колёса ушли в грязь по самые оси. Лошади тянули изо всех сил, но карета стояла как вкопанная.

– Что будем делать?

– Ночевать здесь, барин. Утром, когда грязь чуть подсохнет, попробуем выбраться.

Делать было нечего. Мы привязали лошадей к ближайшему дереву, накрыли их попонами, а сами забрались в карету.

– Барин, – сказал Степан, устраиваясь на переднем сиденье, – тут вам не Россия. Здесь лошадей уведут, не успеешь «мама» сказать. Караулить надо.

– Хорошо. Будем караулить по очереди.

Ночь прошла беспокойно. Каждые два часа мы менялись – один спал, другой следил за лошадьми. К счастью, никто не пытался их украсть, но выспаться толком не удалось.

Утром дождь прекратился, но грязи меньше не стало. Колёса кареты по-прежнему сидели в земле намертво.

– Ну что, Степан, попробуем выбираться?

– Попробуем, барин. Вы сзади толкайте, а я лошадей погоню.

Я встал позади кареты, упёрся руками в багажник и приготовился толкать. Степан взял кнут и встал рядом с лошадьми.

– Готовы, барин?

– Готов. Начинай.

Степан щёлкнул кнутом, лошади напряглись, а я изо всех сил толкнул карету. Ничего. Колёса намертво засели в грязи.

– Ещё раз! – крикнул Степан.

Мы повторили попытку. И ещё раз. И ещё. Результат был тот же – карета стояла как памятник.

– Эх, саксонские дороги, – пропел я, переводя дух, – семь загибов на версту!

Степан удивлённо посмотрел на меня.

– Барин, что-то я не слышал никогда от вас приличных стихов. А тут, глядишь, почти песня получается.

– Да так, Степан, в голову пришло…

Я не успел закончить фразу. Из ближайшего леса выбежал человек. Молодой, лет двадцати пяти, но выглядел он ужасно – одежда порвана и измазана грязью, волосы растрепаны, лицо в царапинах и синяках.

Он добежал до нашей кареты и буквально нырнул внутрь, захлопнув за собой дверцу.

– Куда прёшь, окаянный– закричал Степан.

А я уже лез в карету, чтобы разобраться, что происходит.

Незнакомец сидел в углу, тяжело дыша и дрожа всем телом. Говорил он на ломаном немецком, но постоянно переходил на английский.

– Прошу, прошу, помогите мне! – бормотал он. – Они хотят меня убить! Прошу, спрячьте меня!

– Кто ты? – спросил я по-английски.

– Вильям Тэтчер, – ответил он с явным облегчением, услышав родную речь. – Я из Бирмингема. Прошу вас, сэр, вы должны мне помочь!

– Что случилось? – продолжил я по-английски.

Он рассказал свою историю быстро и сбивчиво. Был студентом в Дрездене, изучал… что-то связанное с сельским хозяйством. И влюбился в местную девушку. Не в какую-нибудь, а в дочь члена городского совета. И теперь девушка беременна, а её отец хочет его убить.

– Она беременна, – объяснял Вильям по-английски, – а её отец… он хочет моей смерти. Он послал за мной людей. У них собаки!

В этот момент в карету залетела пчела. Обычная пчела, каких летом полно везде.

Реакция Вильяма была мгновенной и совершенно неожиданной. Он взвизгнул, как девчонка, и забился в дальний угол кареты.

– Уберите её! Уберите её! – кричал он, закрываясь руками.

– Что, чёрт возьми? – не понял я. – Это же просто пчела!

Но пчела, видимо, учуяв его страх, полетела прямо на него. Вильям продолжал вопить и пытаться от неё отбиться, но безуспешно. В конце концов пчела укусила его в левую щёку, чуть ниже глаза.

Эффект был почти мгновенным. Щека начала опухать и краснеть, превращаясь в нечто похожее на флюс.

– Боже мой! – воскликнул я. – Что с тобой?

– Идиосинкразия, – простонал Вильям, ощупывая распухшую щёку. – У меня ужасная идиосинкразия на пчелиные укусы. Это пройдёт, но…

Он не договорил. Откуда-то издалека донёсся лай собак.

Лицо Вильяма побледнело ещё больше.

– Они нашли меня, – прошептал он по-английски. – Прошу вас, сэр, умоляю…

Я быстро всё сообразил. Лай приближался, времени на раздумья не было. Либо я помогаю этому парню, либо отдаю его на растерзание разъярённым бюргерам.

«А почему, собственно, не помочь? – подумал я. – Парень явно в беде, а я не какой-нибудь мерзавец, чтобы выдавать беглецов».

Я высунулся из кареты.

– Степан! Давай сюда свою одежду!

– Какую одежду, барин?

– Лакейскую! Живо!

Степан, не понимая, в чём дело, но повинуясь приказу, начал снимать свой кафтан. Я схватил его и бросил Вильяму.

– Быстро! Надевай это! – сказал я по-английски.

Пока Вильям ловил кафтан, я, не долго думая, ударил его кулаком в правый глаз. Удар получился крепкий – под глазом сразу начал наливаться синяк.

– Какого чёрта⁈ – завопил Вильям.

– Заткнись, дурак! – зашипел я по-английски. – Ты теперь мой слуга! А морда у тебя битая, потому что ты пьяная свинья! Под сиденьем есть бутылка – глотни и плесни на себя!

Вильям, видимо, сообразил, в чём дело. Он быстро нашёл бутылку с остатками бренди, сделал глоток и плеснул себе на одежду и лицо.

Лай собак становился всё ближе. Вскоре из леса выбежала группа людей – человек пять-шесть, все с дубинками, двое с собаками на поводках.

Я вылез из кареты и продолжил толкать её, изображая озабоченного путешественника, застрявшего в грязи.

– Guten Tag! – крикнул один из преследователей, приближаясь к нашей карете. – Вы не видели молодого человека? Англичанин, грязный, бежал в эту сторону?

– Нет, – ответил я, не переставая толкать. – Никого не видел. Мы здесь застряли с самого утра.

– Можно заглянуть в вашу карету? – спросил тот же человек, видимо, главарь.

– Конечно, – я пожал плечами. – Но там ничего интересного.

Он заглянул в карету и увидел Вильяма – теперь одетого как слуга, с опухшей левой щекой и синяком под правым глазом, пахнущего бренди и выглядящего совершенно жалко.

– Что случилось с этим человеком? – спросил бюргер подозрительно.

– С этим человеком? – я презрительно взглянул на Вильяма. – Это не человек, это мой слуга. Мы здесь застряли, а вместо того чтобы мне помогать, эта свинья напилась. Пришлось его поколотить и самому толкать карету, вместо того чтобы отдавать приказы, как подобает благородному человеку.

Бюргер внимательно посмотрел на Вильяма. Опухшая щека, синяк под глазом, запах алкоголя – всё сходилось с объяснением.

– Действительно, похож на пьяницу, – согласился преследователь. – Что ж, господин, извините за беспокойство.

– Никаких проблем, – ответил я. – Но раз уж вы здесь… не могли бы вы помочь мне вытолкать эту проклятую карету из грязи? За небольшую плату, разумеется.

Ничто так не убеждает в искренности, как просьба об услуге за деньги. Бюргеры с готовностью согласились помочь за пару талеров.

Вшестером мы довольно быстро вытолкали карету из грязевой ловушки. Я расплатился с ними, они пожелали нам счастливого пути и исчезли в лесу, продолжая поиски беглого англичанина.

Когда они скрылись из виду, я забрался в карету к Вильяму.

– Итак, – сказал я по-английски, – думаю, ты должен мне кое-какие объяснения.

Вильям благодарно посмотрел на меня опухшими глазами.

– Спасибо вам, сэр. Вы спасли мне жизнь. Буквально.

– Расскажи о себе. И не ври – я не люблю лжецов.

Он рассказал более подробно. Родом из Бирмингема, сын мелкого торговца. Учился в местном колледже на… как он это назвал… animal husbandry. Животноводство, что ли. Но не закончил, потому что влюбился в дочь местного землевладельца. Когда девушка забеременела, её отец потребовал немедленной свадьбы, но выяснилось, что молодой Вильям уже женат на другой девушке, которую тоже успел обрюхатить.

Пришлось бежать из Англии. Сначала во Францию, но и там случилась похожая история. Потом в Германию, в Дрезден. И вот результат – снова бежит, снова от разъярённых родственников очередной беременной девицы.

– Клянусь вам, сэр, – божился Вильям, продолжая говорить по-английски, – я действительно хорош в том, что делаю. Я знаю всё о скоте, лошадях, овцах. Я могу улучшить любую ферму, сделать её прибыльной. Но женщины… я ничего не могу с собой поделать, когда дело касается женщин.

Я задумался. С одной стороны, парень явно проблемный. С другой – он утверждает, что разбирается в животноводстве, а мне как раз нужен кто-то, кто поможет с хозяйством в имении. Если он действительно специалист…

– Слушай, Вильям, – сказал я наконец. – Я еду в Россию. В своё имение. Мне нужен кто-то, кто разбирается в фермерстве, разведении скота, в таких вещах. Если ты действительно так хорош, как утверждаешь, я могу предложить тебе работу.

Глаза Вильяма загорелись надеждой.

– Правда, сэр? Вы возьмёте меня с собой?

– При одном условии. В России, если ты соблазнишь девушку, ты на ней женишься. Точка. Если не женишься, её братья и дядья закопают тебя под ближайшей берёзой. Россия – большая страна, легко исчезнуть там навсегда. Понятно?

Вильям энергично закивал.

– Понятно, сэр! Совершенно понятно! Я буду целомудрен как монах, клянусь!

– Посмотрим. Как твоё полное имя?

– Вильям Джордж Тэтчер, сэр. Из Бирмингема.

– Хорошо, Вильям Джордж Тэтчер из Бирмингема. Добро пожаловать на службу к Александру Георгиевичу Нестерову. Но запомни – это твой последний шанс. Если устроишь какие-нибудь неприятности, любые вообще, я сам сдам тебя местным властям. Ясно?

– Кристально ясно, сэр. Спасибо. Огромное спасибо.

Я отдал Степану приказ ехать дальше. Карета тронулась с места, направляясь на восток, к русской границе.

За время, пока мы добирались до границы, я успел лучше узнать своего нового спутника. Вильям действительно оказался не дураком. Он много знал о разведении скота, о севообороте, о современных методах ведения сельского хозяйства. Кроме того, он говорил на нескольких языках и умел читать и писать – в те времена это было далеко не у всех.

Единственной его слабостью были женщины. Он просто не мог удержаться, если видел хорошенькую девушку. И девушки, надо отдать им должное, отвечали ему взаимностью. Даже с опухшей физиономией он умудрился очаровать дочку трактирщика в одном немецком городке. Пришлось мне строго с ним поговорить и пригрозить, что высажу его посреди дороги.

Наконец мы добрались до русской границы. Пограничники осмотрели наши документы – у меня был русский паспорт, выданный Александру Нестерову, а для Вильяма я купил поддельные бумаги у одного сомнительного типа в последнем немецком городке. Стоили они недёшево, но другого выхода не было.

– Добро пожаловать домой, ваше благородие, – сказал пожилой унтер-офицер, отдавая документы обратно.

Я выглянул из кареты и посмотрел на дорогу впереди. Она ничем не отличалась от немецкой – те же колеи, та же грязь после недавнего дождя. Врали те, кто говорил, что русские дороги намного хуже европейских. По крайней мере, в 1840 году никакой особой разницы я не заметил.

– Степан, – сказал я, – сколько ещё до Калужской губернии?

– Дней десять, барин, не меньше. Может, и больше, если дожди пойдут.

– Тогда поехали. Чем быстрее доберёмся, тем лучше.

Карета тронулась с места, направляясь по русской дороге к родным пенатам. К имению, которое я никогда не видел, но которое теперь принадлежало мне. К новой жизни, которую предстояло начинать с нуля.

Вильям сидел рядом со мной и с любопытством разглядывал пейзаж за окном.

– Так это и есть Россия, – сказал он задумчиво по-английски. – Она выглядит… не так, как я представлял.

– А как ты представлял?

– Не знаю. Что-то более… экзотическое? А выглядит вполне обычно.

– Подожди, пока доберёмся до моего имения, – усмехнулся я. – Там ты увидишь настоящую русскую экзотику. Крепостные, борзые собаки, охота на медведей, водка из самовара.

– Вы правда охотитесь на медведей? – спросил он с интересом.

– Конечно, и не только охотимся, но еще и медвежат дрессируем. Каждый уважающий себя русский должен иметь ручного медведя.

За окном проплывали русские деревни, леса, поля. Всё выглядело знакомо и незнакомо одновременно. Знакомо – потому что похоже на пейзажи из русской классической литературы. Незнакомо – потому что это была живая реальность, а не картинка из книги.

«Так, – подумал я, глядя на крестьян, работающих в поле. – Теперь я здесь. В России девятнадцатого века. Владелец имения, в котором никогда не был. Хозяин крепостных, о которых ничего не знаю. Что ж, посмотрим, что из этого получится».

Карета весело катилась по направлению к Калужской губернии, увозя меня всё дальше от прежней жизни и всё ближе к новой.