Текст книги "Помещик (СИ)"

Автор книги: Михаил Шерр

Соавторы: Аристарх Риддер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Глава 6

Сказано, сделано. Началом рабочего дня для себя я привычно определил восемь часов утра.

Все необходимые распоряжения я отдал с вечера и ровно в восемь переступил порог родительского кабинета.

Кабинет находился в самой тихой части флигеля. Массивный письменный стол из дуба, красивые застекленные книжные шкафы, четыре удобных кожаных кресла.

По моему приказу под присмотром Степана была произведена тщательная уборка кабинета и в нем теперь стоял запах какой-то весенней свежести с легким табачным налетом. На столе лежали стопки бумаг, которые вёл Семён Иванович.

Для начала я решил внимательно изучить содержимое пакета вчера переданного мне Пелагеей.

В нем были письма с Кавказа, извещающие родителей о гибели братьев. Я еще раз внимательно прочитал их и аккуратно положил в нижний ящик стола. Туда же последовал список долгов братьев составленный батюшкой сразу же после получения таких печальных известий.

Долги были не малые, в сумме они тянули почти на сто пятьдесят тысяч, сто из которых сделал старший брат. Юридически ни родители, ни я, не обязаны их выплачивать, но дворянская и родовая честь обязывали это сделать. Так что когда-то мне придется их выплачивать. Возможно.

После этого я разложил на столе остальное содержимое вчерашнего пакета: записную книжку батюшки, отчет губернского землемера о выполнении работы по межеванию земель имения заказанного помещиком Нестеровым Г. П. за месяц до смерти родителей, справка губернской канцелярии о состоянии сельского хозяйства в губернии и в частности об урожайности за последние десять лет, письмо с не разборчивой подписью какого-то московского агронома о качестве пахотных земель имения и список долгов батюшки, которые я унаследовал и обязан выплатить.

Их общая сумма действительно значительна – сто пять тысяч с небольшим. Дражайший родитель тщательно расписал каждый долг: когда, у кого, на какой срок и на каких условиях он взял деньги. Четко указаны суммы и то, что в будущем назовут графиком платежей.

Оказалось, что на каждый долг у кредитора есть расписка со всей подробнейшей информацией и она заверена личной печатью батюшки. Так что все сразу господа кредиторы накинуться на меня не смогут. Закон в данном случае на моей стороне.

А вот составленная отцом моего репичиента итоговая таблица платежей меня расстроила и одновременно обрадовала.

В Государственный заемный банк надо в течении пятнадцати лет платить по 750 рублей в год. Двадцать тысяч действительно в начале года взяты беспроцентно под гарантии Алексея Владимировича с обязательством вернуть по первому требованию в течении десяти дней через год после займа.

Остается долг в 74 тысячи, который надо выплачивать в течении восьми лет ежегодными платежами. Это плюс-минус девять тысяч. Платежи за этот год частным кредиторам и в банк произведены за месяц до получения известия о гибели братьев. Надо полагать отец скорее всего понял, что жить ему осталось не долго и каким-то образом нашел деньги. Скорее всего это он сделал из тех средств которые ему помог занять дядюшка, но желательно бы уточнить.

Если через год удастся расплатиться с Алексеем Васильевичем, то положение радостным конечно не назовешь, но и не «ужас, ужас, ужас». По крайней мере можно попытаться что-то сделать.

Долги были расписаны на нескольких листках твердой рукой, очень разборчиво и ровно. Последним был листок, прочитав который, я просто обалдел. Его надо было читать самым первым!

Коротко это можно назвать историей падения и разорения, написанной собственноручно рукой помещика Нестерова.

Еще пять лет он все дела в имении вел сам и оно процветало, принося доход, которого хватало на всё. Родители Александра жили скромно: в свет выезжали редко, занимались воспитанием трех сыновей и хозяйством. Понемногу ремонтировали разоренный много лет назад большой господский дом.

Но пять лет назад из столичного кадетского корпуса выпустился и пошел служить в гвардию старший брат, через год средний, а я, то есть Александр Георгиевич, пошел учиться в Московский университет.

Расходы сразу же пошли вверх, особенно когда три балбеса начали баловаться картишками. Дальше больше, любовь и последующая женитьба старшего брата отправила семейный бюджет в нокаут.

Три года назад отец начал много болеть, перестал справляться с ведением дел и итоге все дела начал вести, нанятый за два года до этого, управляющий. Но дела с каждым годом шли все хуже и хуже.

Долги начали расти с огромной скоростью и в какой-то момент батюшка стал занимать, чтобы платить по предыдущим займам.

Прошедшей весной хозяин поместья решил, что управляющий Семен Иванович просто никчемный сотрудник и решил его уволить и начать вновь вести хозяйство самому. Этим объяснялось сделанное по его заказу новое межевание земель имения и получение двух интересных справок: об урожайности в губернии и плодородии земель имения.

Алексей Васильевич совершенно прав: покойный родитель был действительно большим чудаком. Да любой нормальный человек в данной ситуации сразу же подумал бы о воровстве управляющего и выгнал его, а не смотрел бы несколько лет, как он гробит еще недавно процветающее имение и загоняет тебя в долги.

Выгнать никчемного управляющего не сложно, но сначала надо во всем разобраться и понять каким образом Семен Иванович нас обворовывал.

Первым делом я решил ознакомиться с отчетом об экономике поместья за прошлый год. Сразу же в глаза бросилось, что он составлен позже обычного, как раз после проведенного межевания и характеристика поместья соответствовало данным землемера.

Всего в поместье 830 десятин земли. 400 пахотные земли, 100 луга и сенокосы, 300 десятин лес и 30 усадьба и дороги. Болот и каких-нибудь пустошей нет.

Крестьян 103 души мужского пола и 152 женского. Это те, кто старше 16 лет. Количество детей не указано, также непонятно сколько стариков и старух. Основная причина преобладания женщин – много вдов.

Барщина 50 душ мужского пола обрабатывают 100 десятин господской запашки 3 дня в неделю. На оброке тоже 50 мужиков и платят они по 12 рублей с тягла. Трое мужиков дворня: дворник, батюшкин камердинер и кучер.

И вот тут я обнаружил первые странности. Сравнив данные по нашему поместью с тем, что написано в справке о делах в губернии, я обнаружил, что пятью десятками мужиков качественно 100 десятин земли не обработаешь.

Для этого надо применять передовые методы хозяйствования и работяги должны пахать как папа Карло. А Семен Иванович заявляет, что крестьяне ленивые.

Но еще больше меня заинтересовало другое. Крестьяне на оброке платят 12 рублей с тягла. А это как?

За время поездки по матушке России у меня уже появились некоторые познания о нашем Отечестве образца 1840 года. И я уже знаю, что в нашей стране очень интересная денежная система и сейчас вовсю идет денежная реформа министра финансов Канкрина.

Курс ассигнаций установлен в три с половиной по отношению к серебру, но есть официальный, а есть говоря, в терминах 21 века, биржевой, который может быть и немного другим.

И вот у господина управляющего почему-то не указано в каких рублях платится оброк: ассигнациями или серебром, а это как говорят в некоторых городах большая разница.

Дальше странностей оказалось еще больше.

Сразу бросилось в глаза огромное количество различных бумаг о производстве алкоголя в имении, было такое впечатление что в Сосновке крупномасштабное производство различных крепких напитков: водки, наливок и различных настоек. Всё это собрано в отдельную папку, которая была толщиной в палец, исписана мелким почерком, с подробными расчётами, таблицами, схемами. Как будто в Сосновке находился целый спиртзавод!

Странно это как-то. Я большой винокурни в имении не увидел, по моему что-то мелкокустарное для своих нужд.

Но алкогольные дела и эти странные отчеты я решил отложить, хотя было большое желание заняться сначала именно ими, уж очень все красиво составлено, прямо замануха какая-то.

Я решил сначала заняться лесными делами, вспомнив, слова дядюшку, чтобы я прекратил лес изводить и решил посмотреть, а что рубка леса дает имению.

Всего доходов от имения было в прошлом году 840 рублей: продаж зерна не было, что немного странновато: оброк составил ровно 600 рублей, продажа конопли дала 120 рублей, а винокурение и продажа леса дали по 110.

А вот расходы, очень интересные. 342 рубля подати, по двести рублей дворня и инвентарь. Это 742 рубля общих расходов за год и получается прибыль почти в сто рублей. Но в скобочках карандашиком сделана интереснейшая приписка – 250 рублей долги (проценты). Это получается, что никакой прибыли нет и более того, обитатели Сосновки, помещики Нестеровы, уже весь 1839 год жили в долг!

А еще пять лет назад отец даже, хоть и потихоньку, но ремонтировал старый дом.

Я выписал некоторые цифры, касательно вырубки леса и позвал своего камердинера:

– Степан, прикажи подать лошадей, едем лес смотреть.

Через полчаса мы ехали по дороге, ведущей в сосновый бор. Лес встретил нас прохладой и ароматом хвои. Древние сосны стояли стеной, их стволы уходили ввысь, теряясь в кронах.

Найти вырубку оказалось несложно, она была на краю леса. На мой опытный взгляд два гектара не меньше, а гектар это чуть меньше, чем десятина.

Судя по виду пней и свежей поросли лес тут валили как минимум три года. Заготовленные хлысты этого года еще не вывезены и уложены небольшим штабелем, их было чуть больше полусотни.

Вырубка леса велась довольно-таки зверским способом. Взяли похоже только самые хорошие и качественные деревья.

За два года 1838 и 39 по документам за лес выручено всего триста рублей. А пней здесь не меньше нескольких сотен. Вдвоем мы насчитали две сотни за прошлые годы и почти сотню этого года. Причем пни прошлых двух лет были посчитаны не полностью.

Картина маслом, как говорится. Неужели первоклассные сосновые хлысты сейчас в России стоят копейки?

Через три часа мы были в Калуге, на этот раз на облучке сидел батюшкин кучер Тихон. «Лесопромышленное товарищество Братьев Волковых», которому по документам продавался лес из нашего имения, найти труда не составило.

Контора товарищества располагалась рядом с рынком на углу улиц Садовой и Ново-Мясницкой, рядом со старыми мясными рядами. Старыми их стали называть недавно, когда начали строить по проекту губернского архитектора Соколова новые деревянные торговые корпуса.

За получением необходимую справку я отправился прямиком к одному из хозяев Дмитрию Андреевичу Волкову, высокому и седому старику, лет шестидесяти.

После взаимных представлений Дмитрий Андреевич спросил:

– Чем вызван, Александр Георгиевич, ваш интерес к торговле лесом?

– Мой управляющий, Макаров Семен Иванович, показал в отчете за прошлый год доход от продажи леса 110 рублей, за позапрошлый 190, – я решил задом не крутить и говорить прямо как есть. – Я три часа назад осмотрел вырубки и полагаю, что эти цифры не соответствуют действительности.

Хозяин товарищества покачал головой.

– Я сам не общался с вашим управляющим, но на моего приказчика он произвел самое благоприятное впечатление. И лес с вашего имения поступал отличного качества, пусть и в небольших объёмах. Вас, сударь, интересуют подробности или итоговые суммы?

– Если можно, то итоговые.

Конечно знать тонкости торговли лесом не плохо. Но у меня сейчас другие проблемы и задачи. Поэтому лучше сразу итоговые.

– Конечно можно, я веду картотеку и у меня информация чуть ни не на каждый поступающий хлыст и продаваемое бревно.

Лесоторговец встал и подошел к огромному шкафу. Открыв одну из его стеклянных дверей, он уточнил:

– Ваше имение деревня Сосновка.

– Да.

– Так, Сосновка, господин Макаров управляющий, а хозяин имения господин Нестеров Георгий Петрович, – Дмитрий Адреевич повернулся ко мне, – ныне покойный, а вы его сын Александр и нынешний хозяин имения. Записывайте.

Я быстро достал записную книжку и карандаш.

– С вашего имения мы купили леса в 1838 году на сумму 2534 рубля, в прошлом 1839 году на 3016 рублей и в нынешнем, 1840, еще на 2002 рубля. Итого: 7552 рубля.

Названные суммы меня просто шокировали. Какого наглого воровства я не ожидал. Но это было не все.

– Как интересно, – тихо проговорил лесоторговец. – Мой приказчик отметил, что ваш управляющий чаще всего брал ассигнациями, но иногда серебром. Учитывая ваши предположения о том что сей господин не чист на руку, которые полагаю подтвердились, – я нормально говорить еще не мог, поэтому только кивнул головой, – он занимался еще и спекуляциями на курсе рубля.

– Объясните мне, пожалуйста, в чем тут дело. Я до смерти батюшки понятия не имел о некоторых сторонах жизни, тем более последнее время вообще жил в Париже.

– По большому счету незаконного в игре на курсах каких-либо валют нет, – лесоторговец закрыл шкаф со своей картотекой и вернулся за стол. – Но российские реалии таковы, что продекларированный господином Канкриным курс серебра и ассигнанаций один к трем с половиной, немного колеблется. В столицах свободный обмен ассигнаций на серебро и даже золото, а вот у нас в Калуге уже есть ограничения, в частности по сумме. Поэтому есть люди, которые делают это не официально по более выгодному курсу.

– И на этом из воздуха делают деньги, – я пришел в себя и уже был способен говорить и думать.

– Да, ваш управляющий около четырех тысяч получил серебром. Если он поменял их по не три пятьдесят, а три шестдесят, то это сто рублей ассигнациями с тысячи.

– А какие колебания курса?

Лесоторговец усмехнулся.

– До объявления манифеста курс доходил до одного к четырем. Сейчас таких колебаний нет, но тридцать копеек с рубля иногда вполне реально.

Раз уж я оказался в Калуге, то естественно надо посмотреть на наш дом. Заезжать туда мне особо не хотелось, и только по одной причине: имя которой Аглая Дмитриевна.

По закону подлости я столкнусь с ней, как никак соседи, и даже страшно думать о последствиях. Особенно теперь, когда я точно знаю сумму долга её отцу. Он один из самых крупных частных кредитор. Батюшка занял у него целых десять тысяч. Единственная соломинка за которую можно уцепиться, это сроки. Крайний конец 1844 года, но проценты…

С соседями я не встретился, но посещения собственного дома принесло только очередное расстройство. Естественно наш управляющий воровал и здесь. Право командовать домом он получил только в конце осени прошлого года, когда к своей маменьке съехала жена старшего брата, занимавшая в доме большие апартаменты.

Все деньги, выручаемые с аренды других апартаментов, на которые был перестроен дом после появления финансовых проблем, шли на его содержание.

Семен Иванович никого из арендаторов нашего дома не обижал, он просто оперативно сдал в аренду апартаменты, которые занимала Елизавета Николаевна, жена старшего брата с детьми.

О том, что её апартаменты в аренде, мне поведал наш дворник Никифор, отставной солдат из нашей деревни. Выйдя в отставку по ранению на последней войне с турками через десять лет службы, он сумел поселиться свободно в Калуге, забрал свою жену и дочь, которую успел родить до попадания в рекруты и нанялся в дворники в нашем доме.

Батюшка Никифору доверял и когда городской особняк превратился из барского жилья в доходный дом, сделал его смотрителем. Никифора я узнал благодаря всплывшим воспоминаниям Сашеньки.

Вот он и поведал о городской махинации управляющего, когда мы со Степаном решили в дворницкой попить чаю. Степан был каким-то родственником Никифора и я решил этим воспользоваться.

Он уже привык к моим «чудачеством» и очередное – барину зайти на чай к дворнику, не удивило.

Найти контакт с Никифором оказалось очень просто: я расспросил его о службе, войне с турками, а затем свернул на нужную колею.

– Никифор, а когда Семен Иванович сдал квартиру Елизаветы Николаевны?

– Да, считай чуть ли не на следующий день.

– А почему батюшка ничего об этом не знал, ты вот, например, почему не доложил? – мне не давали покоя слова Пелагеи об том, что она боялась и я уже предполагал кого.

Никифор ответил не сразу, я видел на лице старого солдата всю гамму чувств испытываемых им сейчас. Но природная честность взяла свое и он заговорил.

– Ваш батюшка ни на кого руку зря не поднимал. В имении конечно пороли, но нерадивых и дураков и не было такого чтобы невинного наказали. Мужики не боялись барину жаловаться на несправедливость. А тут Никанор пожаловался на несправедливость управляющего, а ваш батюшка вдруг разбираться не стал и более того приказал ему Никанора наказать.

Никифор сделал паузу и Степан вставил своё дополнение.

– Никанор это тот чудной дед, который точил ножи и на вас не посмотрел.

– Семен Иванович, он же кот который гуляет сам по себе. У него же даже помощников нет, все сам, – продолжил Никифор. – Вот и Никанора он лично взялся выпороть при всем честном народе в наказание. Невестка бросилась его защищать, так управляющей и ей всыпал. Вот после этого у всех в деревне страх поселился и руки опустились, а мужики все кто мог, в отходничество подались.

– Понятно, – только и смог я сказать после рассказа нашего дворника.

Оно и правда все мне понятно. И страх Пелагеи, и молчание Никифора, и леность оставшихся мужиков и атмосфера потерянности, потрясшая меня при въезде в деревню.

– А скажи мне Никифор сколько уже примерно заплатили эти арендаторы?

– А чего же примерно, я точно знаю, у их высокоблагородия камердинер как и я из отставных, сами понимаете мы подружились. Квартира эта большая и самая хорошая. Как никак в ней жена Петра Георгиевича жила. Семен Иванович сдал её с ноября прошлого года, не знаю чем она господам так приглянулась, но господин титулярный советник отдает за неё почти половину месячного жалования, целых пятьдесят рублей.

Я быстро прикинул в уме. С ноября прошло десять месяцев. Ровно пятьсот рублей положил в карман вор-управляющий за это время. Не плохо однако.

– А теперь ответь мне честно: батюшке мужики боялись после этого жаловаться. Но ты же, как отставной солдат и человек свободный, на тебя разве управляющий посмел бы руку поднять? Или почему Алексею Васильевичу не попытался правду рассказать?

– Так он, барин, – чуть не со слезами воскликнул Никифор, – мне прямо сказал, что прикажет убить меня, а люди всегда найдутся. А дядюшку вашего кто же видел, он постоянно на Урале на своих заводах, сюда редко приезжает. Да и последнее время не ладили они с вашим батюшкой. Я как-то приехал в деревню, жена просила больную мать навестить и случайно слышал как они ругались. Не знаю, что между ними произошло, да только ваш дядя в сердцах сказал, что больше он в дела вашего батюшки лезть не будет. Сел в карету и укатил.

В Сосновку мы вернулись уже затемно. Несмотря на весь негатив узнанный мною, настроение у меня было не плохое. Я понял, что имение не такое уж и нищее, надо просто быстро навести порядок, прогнав вора управляющего. И попытаться наладить отношения с дядей. Я уверен, что сумею это сделать и он сменит гнев на милость и хотя бы не будет меня топить. А это уже хлеб.

Глава 7

То, что мне удалось так быстро разобраться и понять суть махинаций управляющего с лесом и калужским домом конечно замечательно, но реально это увеличит мой доход только на пятьдесят рублей в месяц, которые платит семья переведенного служить из Москвы неведомого мне пока титулярного советника с очень редкой русской фамилией Иванов.

Да и то с сентября месяца. Шустрый господин Макаров уже успел получить деньги за август.

Встретится с господином титулярным советником, чтобы обсудить вопрос наших расчетов за съем квартиры, мне не удалось. Господин Иванов по служебной надобности на неделю куда-то уехал, прихватив с собой молодую жену.

По информации Никифора господин титулярный советник души не чаял в своей супруге и был совершеннейшим подкаблучником. Они могли снять такую же квартиру немного дешевле в другом месте, но госпоже Ивановой понравилась именно эта квартира.

В канцелярии калужского губернатора господин Иванов занимает какой-то пост связанный с торговлей. Он является перспективным чиновником, достаточно молодым, ему всего 25, и сюда временно переведен из Москвы.

Я в максимально любезной форме, воспоминания Сашеньки опять всплыли в этот нужный момент, составил послание господину Иванову в котором высказал своё сожаление, что не удалось пообщаться, и попросил известить о возвращении.

Но главным в моем послании было другое, я поставил господина титулярного советника в известность, что впредь квартплату он будет уплачивать мне лично. Это он делал в первых числах каждого месяца, передавая деньги непосредственно в руки Семену Ивановичу.

Таким образом у меня в начале сентября появятся первые живые деньги и на самом деле не такие и маленькие, на пятьдесят рублей в месяц в России сейчас можно вполне жить.

Скажи например любому чиновнику 12 или 14 класса, что он будет получать 50 рублей в месяц, человек будет просто счастлив.

По мнению Никифора остальные квартиранты не заслуживали моего барского внимания, но я тем не менее попросил его составить список всех квартирантов, уточнить суммы и даты платежей, а также обойти всех и известить что платить теперь будут лично мне в первых числах каждого месяца.

Что-то мне подсказывало, что история с присвоением денег за квартплату будет иметь продолжение.

По возвращению домой мне пришлось заняться еще одним делом.

Дворни было шесть человек, трое мужчин и три женщины. Женщины были Пелагея с Дуняшей и горничная Авдотья, девица тридцати лет.

Трое мужчин были кучер Тихон, дворник и истопник Федор и батюшкин камердинер Поликарп.

Тихон и Федор были ровесниками и обоим было по сорок, а вот Поликарп был откровенно старым шестидесятилетним человеком. Как он там служил батюшке я не знаю, но на мой взгляд ему пора на покой. Мне такой слуга не нужен.

Поэтому когда он попросил отпустить его обратно в деревню, я сразу же согласился. Мои родители, как и большинство помещиков, в отношении дворни были очень жестокими. Ни у кого кроме Пелагеи не было своей семьи. Но Тихону есть куда уйти, он не утратил связи со своим младшим братом и тот готов принять его.

Пелагея попала в дворню молодой вдовой, у нее есть двадцатилетний сын Андрей, красивый скромный молодой человек, два года назад по большой любви он женился, и у молодых маленький сын.

Остальные слуги дворни, в том числе и Степан, холостые.

Авдотья явно тяготится своим нынешним положением и возможно тоже бы попросила отпустить её, но ей уходить не куда. Для своей семью она ломоть отрезанный и возвращать её в родительский дом, значит обрекать на муки.

Пелагея была не просто кухарка, но и самый доверенный и верный человек у родителей. Она была мастерицей на все руки и фактически вела все хозяйство в барском доме.

Дуняшу она попросила взять ей в помощницы, в первую очередь в роли буфетчицы.

Вернувшись домой, я отпустил Степана, который от усталости валился с ног, и сразу же призвал Поликарпа.

– Поликарп, голубчик мой, ты был верным слугой батюшке Георгию Петровичу и я не смею отказать тебе в твоей просьбе. Но я должен быть уверен, что тебя старика не будут обижать.

– Что вы, сударь Александр Георгиевич, не сомневайтесь ни на секунду. Они ждут, не дождутся меня. Я буду малых деток учить уму-разуму, грамоте и хорошим манерам.

– Ишь ты, хитрецы какие, мне такое и в голову не приходило. Тогда ступай с Богом и знай, всегда тебя приму с просьбой какой или с жалобой. Да позови Пелагею.

Поликарп поклонился в пояс и ушел с радостной улыбкой на лице. Пелагея вероятно была за дверью потому что зашла тут же.

– Вижу, что понимаешь свою вину, – Пелагея была какой-то тихой и даже вроде как меньше ростом и стояла она потупив взор. – Объясни мне как такое оказалось возможно, ты, самый верный человек моих родителей, боялась выполнить волю батюшки.

– После вашего, барин, отъезда в Париж, родители ваши болеть стали пуще прежнего, особенно ваша матушка, когда вернулась из Тулы. Семен Иванович тут такую власть взял. Мне пригрозил сыночка и его жену на самые тяжелые работы ставить, так и сказал: «Анфиска твоя квелая, я её сгною на барщине», – Пелагея в голос зарыдала, я сквозь слезы еле разбирал, что она говорит. – Она после родов очень слабая, мои её жалеют, а этот. Она как-то прознала о его словах, полночи на луну выла, чуть молоко не пропало. А когда ваш батюшка преставились, он меня ударил и сказал, что убьет ежели рот раскрою. Прости, барин, меня.

Пелагея рухнула мне в ноги. Я растерялся, не зная, что делать. Такой оборота нашего разговора оказался для меня полной неожиданностью.

– Полноте тебе, Пелагея. Я тебя понимаю, защитить тебя перед ним было не кому, братья погибли, молодой барин в Париже, да и…

Понятно было и без слов, что от барина Александра Георгиевича прежнего разлива толку было как от козла молока.

– Встань, Пелагея. Кто старое помянет, тому глаз вон.

– А кто забудет, тому оба, – продолжила Пелагея, поднимаясь с колен.

Неожиданно она начала целовать мои руки, чем еще больше увеличила мою растерянность.

– Прости, барин. Умру за тебя.

– Всё, Пелагея, всё. Подавай ужин, голоден аки пес, – проговорил я, сам готовый разрыдаться.

Ужинал я в гордом одиночестве, Пелагея отпустила Дунюшу и молча подавала сама.

– Садись, Пелагея Ивановна, – неожиданно обратился я к ней по имени отчеству. – Хочу спросить твоё мнение.

Удивленная Пелагея присела на кончик стула.

– Да ты садись поувереннее. Примостилась на жердочке, того и гляди на полу окажешься.

Пелагея заулыбалась и увереннее расположилась на стуле.

– Я вот смотрю на Авдотью и вижу, что она, что пятое колесо в телеге, тяготится своим нынешним положением, да и откровенно говоря не вижу я её места. Да вот куда её отправлять, ума не приложу.

– А ты её, барин, замуж выдай.

– Это как? – я даже растерялся от неожиданности.

Подобное мне и в голову не приходило. Авдотья по любому человек и так распоряжаться чужой судьбой я еще не научился.

– У нас на деревне есть вдовец Никодим. Мужик он еще крепкий, живет один. Сын у него холостой, отходничает в Калуге, говорят сапожничает там хорошо.

– И что этот Никодим возьмет Авдотью в жены?

– Возьмет. Андрей слышал, что он говорил об этом как-то на деревне.

В этот момент мне пришла в голову интересная мысль. Степан слуга хороший и верный, но я же не слепой и вижу, что он тянется к своей семье и ему трудно быть при моей персоне постоянно.

– Андрею твоему двадцать и он грамотный, – уточнил я.

– Он барин не просто грамотный, а уж очень охочь до этого дела. Книгу видит, глаза сразу загорается.

– А жене его сколько, Анфисе, если не ошибаюсь?

– Девятнадцать, а ребёночку полгода. Саввой назвали, как мужа моего покойного, – Пелагея вытерла набежавшую слезу.

– Вот мне какая мысль в голову пришла. Но сначала зови Авдотью.

Сегодня вечер какой-то странный получается. Слуги все наверное в очереди стоят за дверью.

Авдотья пришла очень быстро и встала передо мною, опустив голову и теребя край платка.

– Авдотья, слышал, что есть кандидат в женихи тебе.

Авдотья неожиданно для меня не смутилась, а подняла голову и прямо посмотрела мне в глаза.

– Никодим мужик хороший, староват конечно. Да мне, барин, выбирать не приходится. Велите, пойду за него.

– Это как-то не совсем, велите, – такой поворот дела меня не очень устраивал.

– Меня в жизни любили три человека, покойная матушка, суженый мой, отданный в солдаты и сгинувший там и ваша матушка. Их я тоже любила. Никодим говорит, что обижать меня не будет, примет в любое время и под венец сразу же поведет.

– Хорошо, так тому и быть.

– Я тогда, барин, завтра утром и уйду.

– Я перед тобой с Поликарпом разговаривал, он тоже попросил отпустить его. Ему я сказал, что всегда приму с просьбой или с жалобой. Тебе говорю тоже самое.

– Спасибо, барин, благодарствую.

– Хорошо, Авдотья, ступай.

Пелагея стояла у дверей во время разговора с Авдотьей и когда та вышла, вопросительно посмотрела на меня, ожидая продолжения разговора о сыне.

– Хочу твоего сына взять в камердинеры. Степану смотрю тяжело стало постоянно при моей персоне находится. Что скажешь?

– Не пожалеете, барин, – Пелагея в пояс поклонилась.

– Так что, завтра утром перед завтраком жду его. И пусть свою Анфису тоже приводит. Она пока у тебя помощницей будет, а там посмотрим.

Я встал и прошелся по столовой, подошел к окну.

Уже практически наступила ночь и за окном стояла непроглядная темень.

«Когда появятся деньги, на усадьбе надо будет сделать уличное освещение. Поставить везде газовые фонари», – подумал я и вернулся к столу.

– Пелагея, я считаю господина управляющего вором и у меня уже есть тому доказательства. Скажи, а ты, голубушка, не замечала ничего подозрительного?

– А как же замечала, только мне все больше последнее время казалось, что хозяин он никчемный. Но он до недавней поры меня не трогал, потому и гнала от себя… – махнула рукой.

Почему Пелагея молчала мне было понятно, рассказ Никифора многое объяснял.

Несмотря на усталость мне не спалось. События дня несколько раз прокручивались в голове, я невольно снова и снова анализировал их и каждый раз приходил к одному и тому же выводу: какой я молодец.

Правда был один момент который тревожил меня. Неужели у нашего управляющего нет никаких подручных?

Семен Иванович был человеком свободным, из московских мещан. Служил в Москве, рекомендации при поступлении на службу батюшке были представлены хорошие. Семья, жена и дочь, осталась в Первопрестольной. К ней он ездил примерно раз в три месяца на неделю.

В нашей усадьбе управляющий жил одиноко, постоянного слуги у него не было, при необходимости просил у родителей кого-нибудь из дворни. Все делами в имении делал сам.

Что-то подсказывало мне, что у нашего управляющего должны быть неизвестные мне подручные и что он наверняка занимается еще какими-нибудь темными делишками.

Но мои мысли в конце концов переключились на другое. Вспомнились разговоры с Поликарпом и Авдотьей, а затем перед глазами встал сын Пелагеи со своей Анфисой. Они утром зачем-то приходили к ней.

У меня что-то заныло в груди. Я никогда не был сентиментальным и после смерти сына и развода в женой стал одиноким волком, но сейчас захотелось семейного тепла и женской ласки, да не просто женской, а чтобы любимая жена обняла и приголубила.

И на ум даже Аглая Дмитриевна пришла. Я подскочил на постели как ужаленный и затряс головой.

– Это же надо такое в голову взбрело. Что-то вы, батенька, не то съели.

Видение купеческой дочки подействовало на меня как снотворное и я крепко заснул.

Шторы в спальне поменяли, потому следующим утром меня не только солнце не мешало мне спать, но даже петухов было почти не слышно.