Текст книги "Олигарх 6 (СИ)"

Автор книги: Михаил Шерр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

– Спиридонов Никита Григорьевич, отставной капитан Елецкого мушкетёрского полка, в компании служит второй год, – представил Василий человека, которому предстоит решение сложнейшей задачи: упразднение самой большой российской каторги и перевод работы рудников на вольнонаемный труд.

– В Нерчинске остается полковник Осипов со своими людьми. У него свои задачи и очень неотложные. Но при необходимости вы должны действовать вместе. Первая скрипка у полковника. У вас, сударь, есть вопросы? – я всецело полагался на Василия и не считал нужным пока вносить коррективы в его распоряжения. Тем более, что с полковником мы по дороге всё подробно обсудили.

– Вопросов у меня, ваша светлость, нет. А с полковником я знаком и уверен, что мы найдем общий язык, – надо же, какой неожиданный расклад.

– Где вы познакомились, если не секрет? – вот уж действительно, гора с горой не сходится, а люди всегда могут встретиться.

– Мой старший брат и полковник служили в одном полку.

– Отлично, тогда я уверен, что вам совместно удастся выполнить все задачи. Желаю успехов, Никита Григорьевич.

На борту парохода нам оказалось откровенно тесновато. Взвод серовской полусотни, пластуны, мои люди – это ровно сорок два человека плюс команда и уже взятые на борт пассажиры.

Восемь декабристов из числа нижних чинов уже были привезены в Нерчинск. Василий успел с каждым побеседовать, и они все согласились ехать на Амур.

Накануне прошли большие дожди, и Нерча стала заметно полноводнее, поэтому капитан со старпомом уверенно вели пароход по малознакомой реке.

Пройдя восемь верст, мы достигли Шилки еще засветло и пошли вниз к Сретенску.

Останавливаться на ночь не планировалось. Фарватер Шилки был заранее хорошо обозначен бакенами и створными знаками, и никаких неприятностей не должно было быть.

Первый амурский пароход должен стать рабочей лошадкой, поэтому особого комфорта на борту не было. Единственная просторная каюта – это двухспальная офицерская. В ней разместились капитан и старпом, но сейчас они постоянно были на своем посту, капитанском мостике парохода, и свою каюту предоставили в наше распоряжение.

Капитан парохода Михаил Кюхельбекер ни в каких тайных обществах не участвовал, а занимался делом – ходил на Новую Землю, на Камчатку и в Америку, проведя в тех водах почти три года.

На Сенатской площади оказался, можно сказать, за компанию со своим братом Вильгельмом. Властям Михаил сдался добровольно, и срок каторги у него уже закончился. Почти четыре года он прожил на поселении в Баргузине на восточном берегу Байкала, успел там жениться и начал заниматься огородничеством и понемногу учительствовать.

Предложение Ивана ссыльный моряк принял сразу же, собрал вещи и в этот же день принял командование нашим пароходом, который совершал испытательный рейс по Байкалу.

Выбирать Ивану в тот момент было не из кого – капитан Епифан Бернов по болезни выбыл из строя, а заменить его было некем.

После разборки парохода в Верхнеудинске вопрос о том, кто будет капитаном, уже не стоял, а выздоровевший Бернов стал старпомом. Имя пароходу поменяли после его спуска на воду на Шилкинском Заводе.

Глава 19

Прошедшие дожди подняли уровень воды в Шилке еще более существенно, чем в Нерче, и капитан со старпомом на большой воде решили проверить скоростные качества парохода.

Старпом постоянно находился на мостике, не отходя ни на шаг от рулевого, а капитан, как челнок, сновал между машинным отделением и верхней палубой, контролируя всех и вся. Делал он это с явным удовольствием и сияющей улыбкой на лице.

Это было вполне понятно: мало того что он занимался приятным и, вероятно, любимым делом, так еще и достоверно знал, что его старший брат скоро тоже выйдет на свободу, и ему будет предоставлено право выбора будущих занятий.

Пока мы шли по Нерче, я тоже находился на верхней палубе. Идти по малознакомой реке, даже при наличии бакенов, – задача не из простых. Но когда вышли на Шилку, я успокоился и поднялся на мостик.

– Епифан Дементьевич, как пароход ходом? – перед тем как спуститься в каюту, я решил поинтересоваться скоростными качествами нашего судна.

– Неплохо, Алексей Андреевич. Капитан уверен, что восемь, а то и девять узлов мы сможем дать. На стоячей воде на Байкале мы до семи узлов разгонялись, а тут все зависит от скорости течения.

Когда я спустился в каюту, Иван Васильевич изучал составленные Василием карты верхнего течения Амура и предполагаемого бассейна Горбицы,

Василия не было, но он зашел следом за мной.

– Пароход на хорошей воде дает не меньше восьми узлов. Ночью, конечно, с такой скоростью мы идти не будем, возможно, даже придется встать на якорь. Но все равно Михаил Карлович рассчитывает дойти за двенадцать часов. Кстати, как он вам? Вы, в отличие от нас с Иваном, настоящие морские волки – вон в какие края ходили, а мы только пассажирами были, даже на капитанском мостике не довелось побывать, – в последних словах Василия появились нотки какой-то детской обиды, и я невольно зажмурился, скривившись в усмешке.

– Не переживай, Вася, походишь еще по морям, тошнить будет. Ты ведь человек сугубо сухопутный и к этому делу не годен.

Братьев Петровых я понимал на уровне какого-то подсознания. Это я окончательно понял, общаясь недавно с Иваном. Иногда я ловил себя на том, что он только начинал говорить, а мне уже и без слов было ясно его мнение. И почти никогда наши взгляды принципиально не расходились, как и вкусы, и предпочтения.

Самым большим расхождением было отношение к коньяку, хотя я уверен, что с возрастом Иван его оценит.

В своей первой и настоящей молодости, там в двадцатом веке, я тоже говорил, что это гадость и пахнет клопами. Но прошли годы, и мое мнение изменилось.

Здесь, в девятнадцатом веке, я себя не считаю молодым, да таковым и не являюсь. Даже в зеркале моему взору предстает отнюдь не двадцатипятилетний молодой мужчина, а мужчина лет сорока.

Я долго не мог понять, что в моем внешнем виде так меня старит. Вроде бы все говорит о молодости, даже глаза блестят и сверкают, как у молодняка. Но все равно, приглядишься – сорок лет.

А потом я в один прекрасный момент понял: все дело в моих губах.

Форма рта и губ правдивее всего говорит о натуре и характере человека, а то, как он их складывает, – еще и о пережитом. И хоть ты в лепешку расшибись, но твои губы тебя выдадут.

Правда, людей, умеющих читать по губам, очень и очень мало. Но для них любой человек быстро становится открытой книгой со знакомым текстом.

Братьям, хотя они ни разу этого не говорили и не давали даже малейшего повода, очень нравится моя Соня. А мне, кстати, очень понравилась Ксения, и было совершенно не удивительно, что Иван ее выбрал и влюбился с первого взгляда. Так же я уверен, что жена Василия мне очень понравится.

А то, что они не сразу пошли на штурм своих крепостей, в отличие от меня, так это тоже понятно.

У меня был форс-мажор: я просто струсил, а вдруг Соня примет другое предложение, пока я буду ходить вокруг да около.

Так что своих друзей детства я знал как облупленных и понимал все их чувства. И, будучи сугубо сухопутным человеком, плавать не любил. Но деваться было некуда, а самое главное – назвался груздем, полезай в кузов. Я ведь светлейший князь, планы у меня наполеоновские, поэтому часто приходится действовать по принципу: портки измажу нехорошей субстанцией, но не поддамся.

Поэтому я так Василию и сказал, будучи уверенным, что знаю и понимаю его.

Сердечный друг детства недовольно крутанул головой и демонстративно махнул сжатым кулаком, но тут же засмеялся.

– Ты знаешь, а я и не горю желанием по морям ходить. Меня в буквальном смысле на море тошнит, причем постоянно. Но приходится марку держать. Помнишь, как в детстве твой дядька учил: одно дело сделай, но не поддайся.

– И часто приходится? – Такое откровенное признание Василия меня очень удивило и поразило. Насколько мы с ним похожи!

– Ты, Алёша, даже не представляешь, как часто. Эти края на самом деле сплошной ужас. Тут, чтобы пришлому нормально жить, надо быть особенным человеком. И дело тут даже не в природе.

– А в чем же, Василий Алексеевич, по вашему мнению? – заинтересованно спросил Иван Васильевич.

– Не знаю, Иван Васильевич, честно говорю – не знаю и не могу понять. Но думаю, что именно поэтому маньчжуры не смогли взять когда-то Албазин. Те казаки умирали на ходу, но шли в бой и побеждали.

– Но надо честно сказать, что не всегда, бывало, к сожалению, и по-другому, – не полностью согласился Иван Васильевич.

– Я долго думал над этим: почему одни и те же люди то совершают подвиги, а потом вдруг трусливо бегут. И однажды зимой я увидел, как луч солнца через окно падает на чашку, стоящую на подоконнике. Было очень студено, и вода в чашке замерзла. Но этот лучик солнца нагрел и растопил лед, а затем вода стала даже теплой, – я от изумления чуть рот не раскрыл, так красочно Василий рассказывал. – В этот момент я вспомнил латинское слово «passio» – страсть. И подумал: вот есть и люди, которые страстью своего характера или души зажигают других. Это у них от Бога, как и тепло, которое несет солнечный луч.

Услышав последние рассуждения Василия, я, наверное, действительно от изумления раскрыл рот и подумал, что сейчас Василий произнесет слово «пассионарий» или что-то вроде того.

– Этих людей я назвал пассионариями, – продолжал развивать свою философскую мысль господин Петров Василий Алексеевич, – и вот их наличие, а самое главное – количества в какой-либо группе людей, определяет способность народа в целом к героическим свершениям.

Вот это номер, товарищи и господа Ибаррури и прочие Гумилевы отдыхают. Надо будет подсказать моему другу детства еще другие термины, например, «национальный менталитет», «этногенез», после чего побеседовать с ним на отвлеченные темы, а затем предложить изложить все пришедшие мысли на бумаге.

Денег я на это выделю сколько будет нужно, мы это напечатаем на четырех языках и распространим по России и Европе. И станет мой Василий великим русским философом. Но это будет потом, а сейчас пора заняться делом.

– Васенька, давай ты, как положено на приличных кораблях, распорядишься подать ужин в кают-компании, затем твой доклад. А философией мы займемся с тобой на досуге, твои взгляды очень интересные и мне понравились.

Наш пароход оказался хотя и речным, но настоящим судном. Кают-компания на русском флоте – это нечто святое, и здесь было как и везде, где я ходил до этого.

Безукоризненно накрытый стол, кок с двумя помощниками в белоснежной форме и ожидающий нас капитан в новеньком, с иголочки, вицмундире флотского офицера лицезреть было очень приятно.

Этот ужин, кстати, оказался последней каплей, склонившей меня к окончательному одобрению кандидатуры Михаила Кюхельбекера на должность капитана нашего парохода-первенца на Амуре.

Ужин был достаточно коротким. Разговаривать во время приема пищи на судне, на мой взгляд, – признак дурного тона. Поэтому интересующий меня вопрос я задал, когда мы дружно поднялись из-за стола.

– Михаил Карлович, как вы настроены: ночью идти или все-таки встанете на якорь?

– Потихонечку будем идти, снизим скорость до минимума. На носу я выставил трех матросов, они начали измерять глубину по ходу баграми и ручным лотом. Действовать будем по ситуации.

Мы с Иваном Васильевичем немного задержались, и когда вернулись в капитанскую каюту, Василий уже разложил свои карты и какие-то записи.

– Давай, Василий Алексеевич, расскажи о строительстве дороги до Читы, твое решение о ее главном строителе и положение дел от нерчинской пристани и ниже. Полковнику Осипову ты всю необходимую информацию предоставил, поэтому все остальное потом, – я решил сразу же ограничиться тем, что интересует меня в первую очередь.

– С дорогой от Верхнеудинска до Читы ясности, на мой взгляд, еще нет, – Василий сразу же, без вводных предложений, начал говорить по существу. – Дорогу вдоль Уды, а затем через хребет мы по-любому будем реконструировать, а вот железную, думаю, надо прокладывать по другому маршруту.

Капитанская каюта для троих достаточно тесная, и мне пришлось наклониться, чтобы хорошо видеть карту Василия.

– Если мы пойдем сначала напрямую на Петровский Завод, то обойдем хребет с запада. Затем идем вдоль реки Хилок, поднимаясь по ней. Вот тут, – Василий показал на карте место, где Хилок, вытекающий из озер западнее Читы, спускаясь на юг, делает западный поворот, – дорога уходит на восток и через сопки выходит на Ингоду и вдоль нее до Читы. Горы тут проходить проще, чем при варианте вдоль Уды, вдобавок там есть места, где вечная мерзлота чуть ли не на поверхности.

– Это, конечно, аргумент весомый, – я хмыкнул и покачал головой, – практически решающий. Единственный минус, что при таком варианте все равно рядом придется прокладывать еще одну трактовую дорогу.

– На мой взгляд, это не минус, – задумчиво сказал Иван Васильевич. – Будущие дороги надо строить, а железную потом и обслуживать. А тут долину Хилка начнем осваивать.

– Тоже верно, – согласился я с резонным дополнением. – Тогда так и запишем, что железная дорога пойдет здесь. И вторая трактовая, естественно, рядом.

Василий довольно кивнул и тут же перешел к следующему вопросу.

– Комендант нашего Читинского подворья Кропачев успел прислать мне жалостливое письмо, – Василий показал два листа, исписанных достаточно корявым почерком. – Пишет, что ему трудно справляться с начинающимся строительством в Чите, и просит прислать замену, а он согласен на должность попроще.

– И что ты на это скажешь? – такого расклада я не ожидал, мне казалось, что Кропачев справляется.

– Он, Алёша, честный человек, и если есть кем заменить, то пусть он лучше остается волостным начальником и комендантом подворья. Забот у него будет хватать, строительство дорог одно чего стоит. Вот только заменить его у меня пока не кем.

– Это, Вася, не проблема. Напиши сразу же, как придем в Сретенск, чтобы от моего имени предложили стать начальником строительства Читы Завалишину Дмитрию Иринарховичу, независимо от того, женится ли он на девице Смольяниновой, – это, наверное, лучшее решение, чем брать его на Амур.

Заодно пристроит всех холостых девиц Смольяниновых и Кропачевых. Их там целый полк.

– Да еще один момент. У Кропачева на шее еще целый выводок. Поэтому комендантский дом пусть ему остается. А Завалишину новый построим.

– Хорошее решение, – согласился Василий. – Мне даже в голову не пришло кого-то из этой публики назначить. У меня к ним пока еще отношение как к арестантам.

– Не хочу тебе рассказывать, но у меня еще хуже. Просто Завалишин один из немногих из этой публики, кто не вызывает у меня негатива. Тем более, что почти все они к моей персоне тоже относятся, – я хмыкнул и замолчал.

Воспоминания о неприятной дуэли и всего, что было с ней связано, захлестнули меня, и я решил эту тему больше не развивать.

– Давай, Василий Алексеевич, о нерчинской пристани. Читинский вопрос будем считать исчерпанным.

– Пристань вы видели. Рядом наше подворье. Что и как будет в Нерчинске, станет ясно, когда с каторгой разберемся. Нерча, сами видели, судоходна. В городе и кой-какие люди есть. Хотя, кроме Гостиного двора и собора, ничего путного нет. Я думал занять народ строительством плотов, но теперь в Нерчинске не до них будет. Надо срочно разобраться со всеми этими арестантами. И рудники нерчинские не должны встать, а это проблема еще та.

– Оставим пока Нерчинск и рудники. Дороги строятся, это мы видели. Давай про Сретенск, Шилкинский завод, Горбицу и как дела на Амуре, – я нетерпеливо поторопил Василия.

– Нет, сначала другое, – Василий достал из кармана два золотых самородка и положил их передо мной.

– Ты хочешь сказать, что тебе удалось найти месторождение самородного золота? – другая мысль мне даже не пришла в голову.

– Да, Алексей Андреевич, вы совершенно правы. И нашел его именно я. Вот здесь, – Василий показал точку на карте. – Это устье реки Кара, левый приток Шилки ниже Шилкинского Завода. Кара при впадении образует там неплохой затон. Я, когда мы мимо шли, решил его осмотреть и неожиданно в воде у самого берега увидел интересный камешек. Вот этот.

Василий показал на самородок, который поменьше. Он по своему внешнему виду был, наверное, высочайшей пробы. Я, по крайней мере, такого еще не видел.

Дав мне возможность разглядеть самородки, Василий продолжил.

– Естественно, я тут же приказал начать мыть песок, и за час, – Василий возвысил голос и поднял вверх указующий перст, – за час мы намыли пять самородков и почти двадцать граммов песка. Всего восемьдесят три грамма золота.

– Ты, конечно, распорядился начать разведку тех мест, – это, конечно, не вопрос, а утверждение. Странно предполагать другое.

– Естественно. И не мешкая устраивать первый прииск.

– Да, Василий Алексеевич, сюрприз ты неожиданный сюрприз преподнес. Да-а, никогда не думал, что ты станешь таким успешным золотоискателем, – решил я по-доброму съерничать.

– Сам удивляюсь, Алексей Андреевич. Как все оказывается просто. Нашел понравившуюся речку, поковырял на берегу сапогом, раз, потом два, ну самое большое три раза. И все, готово, ты открыл золотую россыпь, – довольный Василий, конечно, поддержал мое ёрничание.

Правда, он тут же перестал это делать и продолжил вполне серьезно.

– На самом деле, Алексей Андреевич, все немного не так. Три года назад бергмейстер Антон Иванович Павлуцкий и штейгер Яков Семёнович Костылёв нашли золотую россыпь на Каре. Но она оказалась гнездовой и располагается в болотистой котловине. Разрабатывать ее сейчас почти невозможно. Когда я предложил горному начальству закрыть Шилкинский сереброплавильный завод, они тут же согласились. От него на самом деле казне одни убытки. Контору горных инженеров тут же закрыли за ненадобностью. Я спорить не стал, решил до поры до времени отношения с ними не обострять. Школа и госпиталь, знамо дело, остались.

Василий про все это, естественно, докладывал, а находка золота – приятный сюрприз.

– Так вот, Антон Иванович перед отъездом посоветовал мне поискать ниже этой котловины. Он уверен, что там есть продолжение этой золотой россыпи.

– А чего сам не поискал? – удивленно спросил Иван Васильевич.

– Как наш, – Василий показал на меня, – начальник говорит. У царских чиновников какой главный принцип? Ты начальник – я дурак. Я начальник – ты дурак. Горное начальство решило, что там искать нет смысла, а обер-бергмейстер Павлуцкий – человек подневольный.

– А кому ты это дело поручил?

– Бывшему штейгеру Якову Семёновичу Костылёву. Он вышел в отставку и принял мое приглашение продолжить службу у нас. Яков Семёнович сейчас у меня практически единственный специалист горного дела и руководил строительством дороги вдоль Горбицы. Ему я и поручил.

– Молодец ты, спору нет. Скоро у нас горных инженеров и мастеров будет достаточно. Да и нерчинские, полагаю, большинство останется. Но давай дальше рассказывай.

Глава 20

– Ты последний отчет читал? – я молча кивнул. – Ничего нового. Выше Сретенска на речке Кокуйка была деревня Кокуй из трех домов. Вот там мы заложили судостроительный завод. В самом Сретенске не было ничего, кроме кучи купцов, как в большинстве городов здесь. Сейчас там уже работает кирпичный завод и множество мелких мастерских. Я пока наблюдаю за ними: у кого получится что-нибудь путное, тем помогу. Но сейчас, кроме этих двух заводов, в Сретенске меня волнует только строительство складов и компанейской слободы.

Василий показал, где уже началось это строительство. Это будет совершенно новый Сретенск, в несколько раз больше нынешнего.

– По моему разумению, Сретенск станет нашим главным опорным пунктом в освоении Приамурья. До него мы без проблем проведем хорошую трактовую дорогу, а затем и железную. Дальше будет очень сложно, поэтому довольно долго на первом месте будет транспортное сообщение по Шилке.

– Это очевидно, – согласился я. – Тут с тобой никто спорить не будет.

– Исходя из этого, я и решил первым делом сделать Сретенск перевалочной базой. Кое-какие склады уже построены, и начали строить элеватор. Проект, естественно, Яна Карловича. Он будет полностью металлическим, поэтому быстро построить не получится.

– А дальше что? Напомни-ка.

– В Шилкинском Заводе еще одна верфь. Но поменьше и, возможно, временная. Там тоже строится своя слобода. Но полагаю, золото надо искать вдоль всей Шилки, да и серебряную фабрику надо возобновить. Только не такой примитив, – честно говоря, меня пока перспективы добычи серебра совершенно не интересовали.

И не потому, что это было невыгодно. Просто нельзя объять необъятное. Тем более что заниматься этим все равно придется. Финансовая система России зависит от серебра, и его огромное количество добывается в Забайкалье. Поэтому все серебряные рудники и фабрики, переданные нашей компании, должны по-прежнему давать царю-батюшке серебро.

– А вот с Горбицей теперь не знаю, как получится. Найденное золото может все планы поменять, – наконец-то Василий начал говорить о самом важном на настоящий момент.

Непроизвольно мы с Иваном Васильевичем встрепенулись. У меня сразу слова Василия вызвали воспоминания о начале добычи золота на Аляске.

– Пока это гипотетическое месторождение, но нам необходимо провести его разведку как можно скорее, потому что оно, возможно, окажется в нынешней пограничной области, – Василий показал на своей карте предполагаемые истоки Горбицы, реку Урум и линию границы. – С Нерчинским горным округом связываться мне не хотелось, и поэтому я решил до прибытия компанейских специалистов просто продвигаться вверх по Горбице, ставя зимовья и прокладывая дорогу к её истоку.

– Ориентировочно где может быть золото? – спросил Иван Васильевич.

Вопрос был задан тоном, не допускающим сомнений. Похоже, Иван Васильевич уверен, что на Горбице или где-то рядом оно есть.

Да, собственно, и я тоже. Одно дело песок, другое дело самородки. По моему мнению, находка даже двух-трех уже говорит, что где-то рядом должна быть россыпь.

Реально признаков нахождения золота вокруг Байкала много, даже уже находили то там, то там его месторождения, некоторые даже пытались разрабатывать, как, например, в окрестностях Баргузина. Но пока это всё не рентабельно.

Когда Василий рассказал о карских находках, я вспомнил о Карийской золотой каторге.

Карийское золото – это уже настоящее месторождение, там его очень много. Я про него слышал, когда был в Забайкалье. Золото здесь высочайшей 95-й пробы. Одно из самых чистых в мире.

А вот река Урум в покинутом мною времени – это Ксеньевский прииск. Про него мне говорили, что это чуть ли не одно из самых богатых месторождений Забайкалья.

– Уверен, что это бассейн реки Урюм. Так утверждает один старый тунгус, которому я верю. По прямой это верст шестьдесят-семьдесят. Двадцать верст вверх по течению Горбицы считай уже прошли, – Василий высказал своё мнение твердо и безапелляционно.

– Это мы, Вася, скоро узнаем, думаю, весной уже все будет ясно. Через несколько дней в Нерчинск приедет Лев Иванович Брусницын с целой экспедицией. Да и большинство горных инженеров и мастеров упраздняемой Нерчинской горной конторы, я думаю, останутся с нами. Их судьба зависит от генерала Антонова. С ним я уже это обсудил, – главное на самом деле для местных специалистов – это их желание.

За красивые глазки я не буду платить ни одному человеку. Кроме отдельных личностей, которых, например, за нашими пределами гарантированно ждет смерть.

И вообще, на самом деле, сейчас для нас главное – дорога.

– Давай, Вася, вернемся к дороге, – решил я переключить тему разговора на более насущное. – Это сейчас главнее всего. Будет хороший тракт, будет и дело.

– Раз ты согласен с моими планами по будущей трассе железной дороги, я считаю правильным следующее решение.

У Василия, вероятно, запершило в горле, и он, сделав паузу, налил себе половину стакана воды.

Выпив его, он кашлянул и продолжил.

– Людей у нас сейчас на реконструкции главного почтового тракта достаточно. До первого снега, я в этом уверен, все работы по улучшению дорожного полотна будут закончены, кроме горного участка, который будем заканчивать следующей весной. За зиму задача – закончить с мостами и подготовить материал для укладки торцевой дороги. Осины для этого здесь достаточно. И конечно поставить все запланированные почтовые станции.

Ширина проезжей части почтового тракта или будущей автодороги у Василия запланирована шесть метров, и везде почти двухметровые обочины. То, что это именно так, я видел собственными глазами. Весной он предлагает пускать движение по обочинам и укладывать торцевое покрытие проезжей части.

Параллельное полотно будущей железной дороги частично готово от Култука до Верхнеудинска и от Читы до Нерчинска.

По мере укладки торцевого полотна рабочие будут переключаться на строительство железнодорожного полотна и на новый участок Верхнеудинск – Петровский Завод – Чита.

Непосредственно на строительстве дорог от Култука до Нерчинска занято двадцать тысяч мужиков. С семьями – около шестидесяти тысяч. Свободной земли в Забайкалье много, и лучше всего будет, если основная масса этих людей останется здесь: строить другие дороги, заселять и окончательно обживать русскую Даурию, в первую очередь левобережное Приаргунье и земли вдоль нынешних и строящихся дорог.

В моих планах здесь должны появиться новые города, та же Чита, и вперед шагнуть всякие Нерчински. Почти пять тысяч мужиков строят трактовую дорогу по левому берегу Шилки: Нерчинск – Сретенск, полотно будущей железной дороги Нерчинск – Сретенск и готовятся к будущему Амурскому походу.

Компанейские фельдъегеря к Василию отправлялись сразу же, как только появлялась какая-нибудь значимая информация, и он был в курсе решений царя-батюшки и результатов переговоров с господином Го.

И мало того, Василий уже начал воплощать в жизнь все мои планы.

Для участия в Амурском походе он планирует привлечь не меньше тысячи мужиков. Среди которых должны преобладать молодые неженатые.

Это те, кто пойдет от Амазара к устью Амура. Для участия в этом сплаве в Сретенске, на Шилкинском Заводе и в Горбице начали строить баркасы, баржи и плоты.

Для того чтобы к весне продвинуться к устью реки Амазар, от которого и должен начаться сплав по Амуру, Василий начал формирование двух отрядов по сто человек из крепких бывалых мужиков, местных и пришедших сюда с момента появления нашей компании в этих краях.

Им предстоит серьезное и сложное дело.

В суровую забайкальскую зиму, а других здесь не бывает, они должны продвинуться от начала Амура до устья Амазара и заложить две станицы.

Первая – в пяти верстах ниже слияния Аргуни и Шилки, являющегося началом собственно Амура. Она должна быть заложена в единственном по-настоящему удобном месте, которое назвали казаки, несущие караул в Усть-Сретенке.

По неизвестной, а вернее уже забытой причине, они это место называют Покровское. Так будет называться и будущая станица.

Место для жизни там по пятибалльной шкале тянет на твердую троечку. Главный минус – близкое соседство с рекой.

Амур – очень коварная река. Одна из его проблем – непредсказуемые наводнения летом и осенью, которые вызывают обильные дожди в бассейнах Шилки и Аргуни.

Когда эта вода доходит до Амура, то в его верховьях случается самый настоящий потоп.

Предлагать людям селиться в возможной зоне затопления – это явно не очень хорошо. Тем более что это будет по сути первая казачья станица будущего Амурского войска. Основным и, возможно, единственным занятием её обитателей будет служба – охрана наших рубежей по Амуру.

А всё остальное – хобби её обитателей.

Это с одной стороны очень плохо: покровских надо будет обеспечивать абсолютно всем. С другой стороны, казаки не будут заморачиваться хозяйственными делами и целиком посвятят себя службе, которая здесь точно будет не сахар.

Поэтому кандидатов в покровцы Василий приказал отбирать очень тщательно: только добровольцы и обязательно его личная беседа. Командира еще нет, хитрец Василий, думаю, в глубине души хочет это дело перекинуть на меня.

Десятка два добровольцев вообще должны быть сверхлюдьми. Им предстоит в тяжелейших условиях зимнего Забайкалья создать верстах в пяти-десяти до устья Амазара еще одну станицу, вернее опорный пункт, без которого нам трудно будет начать первый сплав по Амуру.

Задача второго отряда немного попроще. Они должны в ближайшие дни уйти в Усть-Сретенку, и с их приходом возобновятся все временно остановленные работы и начнутся новые.

Василий склоняется к идее сделать именно Усть-Сретенку главной нашей базой для будущего продвижения по Амуру.

У меня на самом деле по этому поводу вообще не было никакого мнения. Междуречье Аргуни и Шилки в треугольнике Усть-Сретенка – Горбица – Урюпино – настоящий медвежий край, безлюдный и труднодоступный, с очень суровыми условиями для жизни.

Таким он был всегда с момента появления здесь первых русских землепроходцев, и ничего здесь не поменялось все последующие века. В моем покинутом будущем в этих местах по-прежнему такая же глушь и безлюдие. Вопрос освоения этих мест всегда был под большим вопросом, и главное в нем – а стоит ли овчинка выделки.

Но в тот момент, когда Василий рассказывал о своем предложении по Усть-Сретенке, я внезапно решил, что именно так и надо делать.

Странное дело. В моей памяти вдруг всплыли какие-то давно забытые книги, очерки и рассказы об этих суровых краях. Я даже не мог вспомнить, когда это читал или слышал.

Всё пойдет как по маслу, когда нормальная круглогодичная дорога выйдет к истоку Амура, и мы начнем своё продвижение вдоль него. А до этого у нас будет непрерывный подвиг под названием сезонные сплавы по Шилке и Амуру.

Среднее течение Аргуни – это достаточно развитые по местным меркам края, и они должны стать житницей Забайкалья и важной опорой для нашего продвижения на Восток.

Главное условие для нашего продвижения в Приамурье – дороги. И здесь нужно обязательно построить целых три трактовых, а в дальнейшем автомобильных, дороги и одну железную.

Первая – это существующая и сейчас реконструируемая, а частично и строящаяся заново дорога Чита – Нерчинск – Сретенск – Горбица. Она должна идти дальше по правому берегу Шилки до Усть-Сретенки, которую, кстати, надо переименовать в Усть-Сретенск.

Горбица должна будет стать достаточно крупной казачьей станицей и местным центром. При одном, конечно, условии, что будет найдено предполагаемое золото Урюма.

Другая дорога должна будет пройти от Усть-Сретенска по левому берегу Аргуни вдоль российских рубежей в Забайкалье. Её строительство до поворота Аргуни в Китай надо начинать не мешкая. Эта дорога позволит использовать имеющийся огромный потенциал среднего Приаргунья и Нерчинского Завода с его окрестностями.