Текст книги "Олигарх 6 (СИ)"

Автор книги: Михаил Шерр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Прибытия отряда светлейшего князя уже ждали и нашим людям не пришлось даже самим расседлывать лошадей. Только санминимум, ужин и на боковую.

Каких-либо дел, требующих моего вмешательства, не оказалось, и я тоже сразу же лег в постель. Сто-километровый марш-бросок в этот раз утомил меня, неожиданно стали болеть раны и места сильных ушибов, полученных во время штормов.

А вот Иван Васильевич, сотник Серов и полковник Осипов со своими офицерами – действительно железные люди. В Култуке, Кабанской и здесь они отдыхали не больше четырех часов, все осматривали и разговаривали с людьми.

Ранним утром тринадцатого сентября я проснулся, наверное, одним из первых, но, выйдя в общую столовую гостиницы, я к своему удивлению обнаружил там Ивана Васильевича и полковника, которые о чем-то тихо разговаривали, сидя в одном из углов за отдельным столиком.

– Надеюсь, господа, вы ночью отдыхали, а не только проводили свои совещания. До Читы путь не близкий, и неизвестно, будет ли возможность где-то полноценно отдохнуть, – своего недовольства я скрывать даже не собирался и сказал это очень раздраженно.

Хотя и отлично знал, что делать замечания на этот счет Ивану Васильевичу – все равно что с каким-нибудь червяком рассуждать о будущих космических полетах. Полковник Осипов, похоже, из таких же упертых служак.

Вид у них, кстати, был свеженький. Оба были, кстати, идеально выбриты.

– Ваша светлость, по нашему мнению, пора начинать практическую работу по созданию казачьих войск, – полковник мое раздражение совершенно проигнорировал и протянул мне два листа бумаги, исписанных мелким, но очень разборчивым почерком.

Дирекция компании и я лично как её руководитель могли издавать постановления, приказы и прочее. Постановления – это что-то типа указов по компании.

Перед отъездом из Иркутска я подписал постановления о создании Байкальского и Амурского казачьих войск.

Они были короткие и лаконичные. Во исполнение повелений и прочего нашего царя-батюшки я, такой-то такой-то, постановляю создать Байкальское и Амурское казачьи войска.

По уже установившейся российской административной традиции, созданные мною казачьи войска будет возглавлять наказной атаман, которым, естественно, стал я. А вот реально руководить казаками будет войсковой атаман.

Полковник Осипов временно будет совмещать должности двух войсковых атаманов. И для реализации постановления я приказал господам Осипову и Тимофееву срочно разработать Положения об этих войсках.

– И надо полагать, что вы, господа, разработали Положения? – я сел за стол и пролистал листы с написанным текстом положений. – Лаконично, однако, получилось и без конкретики.

– Детализировать их с учетом нашей специфики пока нет смысла, ваша светлость, – твердо и решительно заявил полковник. – Поэтомумы использовали проект «Положения об управлении Донского войска». Оно разработано и в ближайшее время будет оглашено на Дону. А затем по его образцу будут положения и о других войсках.

Глава 17

На дворе уже ранняя осень, которая здесь, в Забайкалье, уже чувствуется. В Иркутске, когда мы его покинули, еще было лето, а здесь по ночам уже иногда почти ноль градусов, чуть ли не каждый день идут дожди, и постоянно дует холодный ветер.

До Читы нам предстояло преодолеть больше пятисот пятидесяти верст. Это серьезное расстояние. Если у нас все пойдет хорошо, то на переход от Верхнеудинска до Читы у нас уйдет дней десять. Главная проблема – это горные хребты Забайкалья, их отроги и отрожки. В Восточной Сибири, как и на Аляске, любые горы – это серьезное испытание даже летом, не говоря уже о зиме.

Они какие-то потрясающе дикие и безлюдные. Даже здесь, где есть какая-то дорога, по которой сейчас почти непрерывным потоком идут и едут люди, чувство дикости этих мест все равно присутствует.

Почти непрерывный поток людей и грузов, который я увидел, когда мы выехали из Верхнеудинска, меня просто потряс. Особенно то, что он был фактически в одном направлении – в Читу. На новой, еще строящейся Кругобайкальской дороге движение было, но очень незначительное, несравнимое с потоком, идущим от байкальской переправы. Это по большей части люди, которые идут пешком, едут в повозках и верхом. Среди них есть даже одиночки.

Но оказалось, что самый мощный грузовой поток шел в Верхнеудинск с юга, из Кяхты и Петровского Завода.

– Среди этих людей почти нет тех, кого компания пригласила. Они почти все проехали уже давно, и сейчас их единицы, – сказал мне Петр, когда, выехав из Верхнеудинска, мы увидели эту картину, и я от удивления остановился. – Почти все эти люди, ваша светлость, бегут от нашего царя-батюшки. Они надеются там, – Петр махнул рукой, показывая на восток, куда шла дорога, – построить свою новую жизнь. А кто-то хочет попасть за океан.

Я резко обернулся и окинул Петра взглядом с головы до пят. Никогда в его голосе еще не было таких интонаций и напряжения. Казалось, что его голос звенит, как туго натянутая струна, хотя Петр говорил это очень тихо.

Как ни крути, а он и мы, как говорила незабвенная Раиса Захаровна, из разных социальных слоев. Говоря «мы», я имею в виду российского императора Николая Первого и светлейшего князя Новосильского. А Петр со всех сторон – стопроцентный крестьянин, и простого мужика понимает и сочувствует ему.

Недаром в истории масса примеров, когда вроде бы преданнейшие слуги, иногда даже почти ровня хозяину, в критическую минуту уходили от них или вообще предавали. Да и господа всякие – дворяне, короли и императоры – некоторые чаяния подлых сословий никогда не понимали, да и не могли понять.

Моя сила заключается в том, что во мне произошло органическое слияние двух сущностей: древней олигархической и самой что ни на есть рабоче-крестьянской. Поэтому я понимаю и чувствую как русский столбовой дворянин, стоящий на одной доске с императором, и как самый простой русский мужик, которого всё гнобят, гнобят.

Ничего не ответив Петру, я тронул лошадь и поехал вперед.

Червячок сомнения меня грыз, когда я читал в отчетах Василия, что он не испытывает недостатка практически ни в чем. А людей, возможно, даже избыток. Но, похоже, что в реальности так и есть.

– А я, Алексей Андреевич, засомневался, когда ваши управляющие говорили, что людей пока хватает. Ян Карлович одну цифру называл, а у Василия Алексеевича другая получается, – подъехавший Иван Васильевич, как будто прочитал мои мысли, совершенно неожиданно заговорил на эту тему.

Он с полковником немного задержались на подворье. Нескольким казачьим командирам Забайкалья, отобранным по рекомендации Яна Карловича и братьев, был послан приказ прибыть в Верхнеудинск и Читу.

Затею с Верхнеудинском я лично считал чистой воды аферой, но к своему удивлению ошибся, и во время завтрака приехали селенгинские и с харацайской пограничной дистанции.

Я был сторонником идеи проведения учредительного войскового круга нового Байкальского казачьего войска, но как это сделать, было не понятно. И самое разумное – посоветоваться с народом, ведь местные казаки – это немного другое, отличное от других областей России, не говоря уже об условиях жизни и службы.

Поэтому Иван Васильевич и полковник задержались в Верхнеудинске.

– А что вас, Иван Васильевич, смутило в цифрах Яна и Василия? – меня тоже разобрали сомнения, когда я попытался сравнить их.

– По данным Василия Алексеевича, из Верхнеудинска в сторону Читы людей ушло почти на десять тысяч больше, чем показывает Ян Карлович. Народ из Иркутска идет в основном на байкальскую переправу. Может быть, десятая часть, не больше, идет по суше, те, кто порисковее, – по Кругобайкальской дороге, но в основном через Троицкосавск, – Иван Васильевич, вероятно, обратил внимание на то же самое, что и я.

Интересно, что он еще подметил.

– Наша контора в Троицкосавске все фиксирует четко, до последнего человечка и отправленного килограмма груза. В Селенгинске к кяхтинским обозам присоединяются петровозаводские. Они везут исключительно различное железо. И никаких людей оттуда не должно быть. Но только в Верхнеудинск приходит с этими обозами намного больше людей, чем должно быть.

– И какие выводы вы делаете?

– А здесь, Алексей Андреевич, вывод может быть только один, – Иван Васильевич показал на группу людей, ехавших на телегах и частично идущих рядом пешком, и спросил меня:

– Разве эти люди похожи на переселенцев из-за Урала или из Сибири? Нет. И это не местные, пожелавшие перебраться на Амур, – Иван Васильевич сделал паузу, как бы давая мне возможность рассмотреть людей, идущих и едущих на восток.

– Казаки, приехавшие с пограничной линии, раскрыли маленький секрет. Последние годы, особенно после возобновления уголовных преследований раскольников, в Забайкалье они стали уходить в больших количествах. И это не только раскольники, но и просто беглые мужики и кое-кто с семьями. Здесь есть где спрятаться и много тайных троп, как сюда прийти. Когда в этих местах появились друзья детства вашей светлости, то они сразу же узнали, что среди ваших людей много староверов-поповцев, а братья Петровы не выдают беглых, а отправляют их на Амур.

Ситуация сразу стала совершенно понятной. Осталось только уточнить некоторые детали.

Иван Васильевич давно находится рядом со мной и без слов понял, что меня интересует. По крайней мере, продолжил он рассказывать именно это.

– Староверы-беспоповцы и откровенный уголовный элемент судьбу решили не испытывать и ушли куда-то за Аргунь. Некоторые поначалу собирались идти на север, за Байкал, но потом и оттуда эта публика потянулась в Китай, – я усмехнулся, наверное, господин Го хорошо информирован об этом, и поэтому даже не завел речи о маньчжурской Даурии.

Надо полагать, что эта публика или вернется с повинной, или пойдет служить маньчжурам, что не есть хорошо.

– А остальные, похоже, сами решили податься на Амур? – я вопросом продолжил рассказ Ивана Васильевича.

– Да. Особенно когда пошли слухи о вашем скором приезде. Вас тут, оказывается, ждут с начала лета.

– Спасибо за информацию. Нечто подобное я и так предполагал. Скажите теперь, о чем вам удалось договориться с местными казаками, – организация казачьих войск – это вопрос не первостепенной важности ближайших недель, но к зиме его надо тоже решить.

– Они, как и мы, считают, что провести большой войсковой круг с участием выборных всех казаков Прибайкалья нереально. И поддерживают идею Владимира Ильича провести два войсковых круга и образовать в новом войске два отдела: Забайкальский и Иркутский. Тункинская линия и Култук пусть будут иркутскими, а все остальное до Усть-Сретенки – забайкальскими.

– А Усть-Сретенка и дальше – будущее Амурское войско, – закончил я единственным логическим окончанием.

– Так точно, именно такими словами и закончилось обсуждение, – усмехнулся Иван Васильевич.

– Хорошо, а что решили практически?

– С двадцатого октября по первое ноября в Чите провести войсковой круг. Повестку, как наказной атаман, определите вы.

– Полковник где? – задал я последний вопрос.

– Где сейчас, не знаю, но он нас догонит.

В Чите мы, к моему большому удивлению, были двадцать второго сентября. И это, на мой взгляд, был настоящий подвиг для некоторых наших участников.

Реально на своих ногах, в буквальном смысле, остались казаки во главе с командиром Авдеем Серовым, полковник Осипов с тремя офицерами и я со своим вернейшим и надежнейшим сопровождением.

Господа-инженеры, однокашники братьев Петровых, тоже, можно сказать, входили в наши железные ряды, но когда мы въехали на территорию Читинского подворья, они с трудом держались в седлах. Их тут же осмотрел один из врачей нашего компанейского госпиталя.

Ничего страшного он не нашел. Господам инженерам помогли переодеться, накормили, напоили и спать уложили. Естественно, после осмотра они получили какое-то количество эликсира жизни от доктора Бакатина.

У меня лично болело все тело, ноги были просто налиты свинцом, и был момент, когда мне показалось, что я сам не смогу покинуть седло или даже вообще вывалюсь из него.

Но, собрав последние силы, я сам спешился и отдал поводья подбежавшему местному казаку, после чего осмотрелся по сторонам.

Все, кроме господ инженеров, которых подбежавшие служащие подворья снимали с седел, спешились самостоятельно. Полковник Осипов, Иван Васильевич, Петр, Архип, Тимофей, Авдей, половина его казаков и все кандидаты в пластуны были действительно железными людьми.

Никакой усталости в движениях и голосах, только небритость и немного грязное и помятое обмундирование выдавали их.

Казаки сами распрягли своих лошадей и отвели в выделенные им стойла. У остальных лошадей забрали служащие подворья.

За моим скакуном взялся присмотреть Авдей, отдав свою лошадь кому-то из казаков полусотни.

Несколько лет назад в Чите, ее правда тогда называли Читинским острогом, в буквальном смысле кипела жизнь. Здесь проживало и несло службу несколько сотен человек.

Все дело было в том, что в течение трех лет, с 1827-го по 1830-й, Читинский острог был основным местом тюремного содержания декабристов. Через него прошло восемьдесят пять господ революционеров.

В остроге появился комендант в лице целого генерала с кучей офицеров и настоящей воинской командой.

До появления этой публики в остроге и слободе было сорок пять домов, ветхая деревянная церковь и горное комиссионерство с принадлежащими ему двумя магазинами – провиантским и соляным.

Для государевых нужд был построен обнесенный бревенчатым частоколом тюремный острог на холме с высокими и местами обрывистыми берегами, посредине которого стоит старая, уже достаточно ветхая Михайло-Архангельская церковь.

По соседству с тюремным острогом для коменданта на террасовом берегу реки Читинки была построена усадьба с небольшим садом и зверинцем на речном острове, где за оградой содержались олени и дикие козы.

Женщинам, прибывшим в острог вслед за декабристами, разрешили рядом с тюремным острогом построить дома и завести большие огороды.

В 1830 году всех обитателей тюремного острога отправили в Петровский Завод. Следом за ними из острога убыли их жены, тюремное начальство и воинская команда.

Селение совершенно опустело, и когда тут появился Василий Алексеевич Петров, его встретили управляющий Читинской волостью Петр Федорович Кропачев с двумя своими канцеляристами, два купца, настоятель Михайло-Архангельской церкви отец Федор Титов и только что вышедший на пенсию управляющий волостью Семен Иванович Смольянинов, прослуживший здесь больше тридцати лет.

Окрестным крестьянам здесь селиться было запрещено, но рядом с острогом была слобода, жители которой были горнозаводскими крестьянами Нерчинского горного округа.

Острог и слободу разделял овраг, который носил многозначительное имя Чертов, так как многочисленные попытки его засыпать терпели фиаско.

Главной и единственной знаменитостью Читы была одна из смольяниновских дочерей – красавица и умница Аполлинария. У нее состоялся любовный роман со ссыльно-каторжным Дмитрием Завалишиным, оказавшемся на каторге по своей дури и доносу младшего брата Ипполита, тоже, кстати, сейчас находящегося на каторге.

Влюбленные расстались пять лет назад, красавица Аполлинария ждет любимого и пишет письма, он ей отвечает и обещает жениться.

Все переменилось в мгновение ока. Василий Алексеевич, конечно, согласился с моим мнением, когда приехал сюда, и сразу же распорядился начать строить здесь будущий центр Забайкалья.

Управляющий Читинской волостью Петр Федорович Кропачев ему очень понравился и остался на своем посту, возглавив развернувшееся строительство.

Все пустующие помещения на территории острога были капитально отремонтированы, и острог превратился в компанейское подворье.

Бывший комендантский дом был перестроен, став основательнее и больше. В него переехал господин Кропачев со своей семьей, который стал по совместительству комендантом Читинского подворья компании. В этом же доме располагались гостиничные апартаменты для важных персон, посещающих Читу.

В перестроенных и расширенных казематах острога разместилась казачья сотня подворья. В четырех домах, где раньше жили жены декабристов, теперь поселились врачи читинского госпиталя, который строится за храмом на месте дома Нарышкиной. На улице вдоль восточного края Читинского холма расположились компанейские склады.

За складами с холма спускается дорога к различным мастерским, построенным от холма до устья Читинки.

На месте самого устья и ниже по Ингоде начали строить Читинскую пристань.

Напротив комендантского дома были построены компанейская контора и большой постоялый двор. Своими главными воротами он выходит на почтовый тракт, идущий с Удской стороны в Нерчинск, оставляя Читу по правую сторону.

Жизнь на подворье и в слободе просто кипит, и здесь в воздухе витает знакомый мне по Америке дух фронтира, но нашего родного русского.

Этот фронтир за неполные семьдесят лет привел русских казаков и мужиков с берегов Волги и Камы до края света – восточной оконечности Евразии и берегов великого Тихого океана, а затем и в Америку.

А теперь русским людям предстоит сделать еще один рывок и дать России прирасти Приамурьем и Приморьем.

Нас, конечно, ждали, и сразу же предложили пройти в комендантский дом, где для высоких гостей был накрыт стол и подготовлены апартаменты.

Но вид общего зала, заполненного служащими компании, казаками, а также различной публикой, двигающейся по тракту, среди которой преобладали переселенцы, так порадовал глаз, что я решил перекусить здесь прямо с дороги.

Молодой шустрый половой первым сообразил, в чем дело, когда я остановился в распахнувшихся дверях общего зала, и пулей подскочил ко мне.

– Что изволите, барин? – Как обращаться ко мне, он явно не знал и выбрал нейтральный, хотя, возможно, не самый подходящий вариант.

Я засмеялся, а Иван Васильевич, сделав полшага вперед, распорядился:

– Организуй-ка, голубчик, нам свободное место. Их светлость желает поужинать.

Глава 18

Конечно, полноценный ужин был в комендантском доме, но в общем зале постоялого двора я попил чая, который, на удивление, оказался очень приятного вкуса. Главное, он был освежающим, охлаждал разгоряченные мозги и придавал физическую свежесть.

Попытки чрезмерной услужливости, с моей точки зрения, быстро пресек Тимофей, который отлично знал, что и в каких количествах нужно светлейшему князю. Поэтому нас обслуживал только молодой половой, у которого было редкое имя – Северьян.

Юноше было шестнадцать, но ему уже доверили работать в общем зале, в отличие от некоторых ровесников, все еще набиравшихся навыков с тряпками и грязной посудой.

Юноша оказался круглым сиротой, родителей он не помнил. Шесть лет назад Северьяна из крепостной неволи выкупил старший брат, вернувшийся инвалидом в родную деревню под Курском.

На последней войне с турками он потерял руку, но за несколько лет службы сумел каким-то образом накопить сумму, необходимую для выкупа.

Братья отправились в Сибирь. Чего искал старший брат Северьяна, так и осталось неизвестным, но дошли они до Верхнеудинска, где отставной солдат-ветеран отдал Богу душу.

Северьян пошел дальше, и прошлой зимой его, еле живого, кто-то из компанейских подобрал на перевале через Яблоновый хребет и привез в Читу, где он решил остаться служить на постоялом дворе, чтобы набраться сил после такого жизненного испытания.

За полгода ему удалось сделать «карьеру», и уже две недели Северьян работает в зале, а не на кухне.

Все это о молодом человеке мне рассказал Тимофей. Когда мы с Иваном Васильевичем закончили чаевничать и собрались уходить, он обратился ко мне с неожиданной просьбой:

– Алексей Андреевич, разрешите взять Северьяна себе в помощники?

Я такого оборота дела не ожидал, хотя и видел, что молодой половой явно понравился Тимофею. Но виду не подал и пожал плечами.

– Если тебе необходим помощник и этот юноша тебе подходит, то пожалуйста. Но отвечать за него будешь целиком и полностью, как за самого себя.

– Спасибо, ваша светлость, – довольная улыбка тронула губы Тимофея. – Уверен, вы не пожалеете об этом.

Ужин в комендантском доме был именно ужином, а не каким-то деловым мероприятием, сочетающимся с приемом пищи.

Сначала была баня, которая окончательно вернула меня к жизни, а затем вечерняя трапеза. Так выразился отец Федор от имени хозяина, пригласивший нас пройти в большую столовую.

О каких-либо делах говорить не хотелось. Краем глаза я заметил, что Петр что-то спросил у коменданта, тот отрицательно покачал головой и махнул рукой. Скорее всего, он выяснял, есть ли что-то неотложное, требующее моего срочного вмешательства, или ситуация может подождать до утра.

Тимофей сразу же проверил кухню и весь персонал, отдав какие-то распоряжения.

В середине ужина к комендантским официантам присоединился Северьян. Было видно, как он волнуется, но, тем не менее, на мой взгляд, он успешно сдал неожиданный экзамен.

Я спал очень крепко, без каких-либо сновидений, ни разу не проснувшись, и открыл глаза только к полудню.

Этот факт поверг меня в трепет. Такое со мной после попадания случалось, наверное, во второй раз.

Первый раз это было, если мне не изменяет память, в море, после какого-то шторма. Да, батенька, ушатали вас забайкальские дороги.

Весь день я провел, осматривая Читу и её окрестности. Положение дел меня порадовало, ничего плохого я не увидел, все строится и развивается.

Вопросов мне никто не задавал, но и так было понятно, что всех интересует ближайшее будущее каторжан и ссыльных Забайкалья, судьба которых теперь целиком находится в моих руках.

Вечером жена коменданта Кропачева представила мне молодую и очень симпатичную особу – Аполлинарию Семеновну Смольянинову, среднюю дочь недавно вышедшего на пенсию управляющего Читинской волости, который занимал эту должность больше тридцати лет.

Молодая особа, кстати, всего на два года моложе меня, скрывать свои чувства совершенно не умеет, и видно, что с трудом сдерживается, чтобы не начать задавать мне вопросы.

Русский морской офицер Дмитрий Иринархович Завалишин стал декабристом, я считаю, по собственной глупости и из-за клеветы младшего брата Ипполита. В деятельности тайных обществ он не участвовал и в восстаниях участия не принимал. Всего лишь разделял их взгляды и не скрывал этого. После первых допросов был освобожден, но затем арестован повторно и осужден.

Произошло это благодаря его родному младшему брату Ипполиту, который написал клеветнический донос. Затем последовали другие доносы, и под суд, а затем на каторгу, отправились еще несколько человек.

Сам Ипполит тоже оказался среди каторжан, которые, за исключением Лунина, выказывают ему презрение.

Ипполит Завалишин вызывает у меня отвращение. Он не будет мною помилован и вместе с уголовниками, убийцами и насильниками в кандалах пойдет по этапу в Красноярск.

А Дмитрия Иринарховича мне хочется освободить как можно скорее. Его я хочу взять с собой в сплав по Амуру.

Молодую особу я решил не томить неизвестностью, и как только супруга коменданта отошла от нас после представления, прямо спросил её:

– Позвольте спросить вас, сударыня. Вы по-прежнему любите господина Завалишина и желаете стать его женой? – мой вопрос не смутил молодую особу. Она явно ждала чего-то подобного и только побледнела, отчего стала выглядеть еще лучше.

– Да, ваша светлость.

– Я задал вам этот вопрос, Аполлинария Семеновна, не из праздного любопытства. Дмитрию Иринарховичу будет предложено поехать со мной в экспедицию по Амуру, и я хочу, чтобы вы понимали, что вас ждет, если вы разделите с ним его судьбу.

Аполлинария вытянулась как струна и тихо, но очень четко ответила:

– Я за любимым человеком пойду на край света, а если судьба велит ждать его, то до гробовой доски.

– Уезжая из Иркутска, я отдал все необходимые распоряжения, и полагаю, что в ближайшее время господин Завалишин прибудет в Читу.

В последний день перед отъездом в Забайкалье я распорядился доставить всех каторжан и ссыльных, осужденных не по уголовным статьям, в Иркутск и Читу, в зависимости от места нахождения. Разумеется, снять со всех кандалы, если кто-то еще удостоен такой «чести».

Нижних чинов – участников выступления декабристов в Забайкалье – было несколько человек, и я приказал их всех сразу же привезти в Сретенск. Дергать кота за усы – не самое разумное занятие, и вряд ли Государю понравится их фактическое освобождение, если они, например, окажутся в Иркутске.

А глухое Забайкалье и последующее Приамурье – как раз то, что надо. Думаю, царя-батюшку это очень устроит.

Все задуманное должны осуществить специальные люди, отобранные и проинструктированные Яном. Всего их будет десять человек в сопровождении десятка казаков.

Выбора у освобождаемых, на самом деле, нет никакого. Как говорят в XXI веке, от слова «совсем». Я не любил, когда так говорят, но эта дурацкая фраза идеально отражает положение дел.

Те, кто не пожелает служить в компании, будут этапированы в Красноярск, и как только они окажутся на левом берегу Бирюсы, их ждут кандалы, а затем пеший этап.

До Красноярска это около четырехсот верст, и идти придется не меньше месяца, а потом – этапирование на другие каторги, которых в той же Енисейской губернии достаточно.

Так что «отказников», думаю, не будет, тем более господам-декабристам будет сразу предоставлено право выбора: Иркутск или Чита.

Иркутск – это служба в Приангарье и Якутии. Чита – Забайкалье, Камчатка, Приамурье или иное.

Решения, что и как делать с тысячами осужденных по уголовным статьям и по военным, таким как, например, дезертирство, пока нет.

Откровенный уголовный элемент пойдет по этапу в Красноярск. С беглыми надо работать персонально. А вот что делать с теми, кто, например, осужден за убийство помещиков или за воровство от безнадеги? Или с теми же староверами?

Таких тут вагон и маленькая тележка – тех, кого бесчеловечный общественный строй империи во главе с царем-батюшкой сделал преступниками.

Самая главная проблема в этом деле – кадровая, то есть, попросту говоря, кто будет заниматься этой публикой, особенно фильтрацией людей с уголовными статьями. Сейчас одна надежда, что Ян быстро подберет необходимых людей и пришлет их сюда.

Дорога до Нерчинска была вполне приличной. Каких-либо сомнений в том, как она будет проходить, у Василия не было, и работы по её реконструкции шли полным ходом. Это сразу же сказалось на скорости нашего передвижения, и, особо не напрягаясь, мы преодолели двести шестьдесят верст за три дня.

Задерживаться в Нерчинске мы вообще не стали ни на один час.

Еще на подъезде я услышал интересные звуки, а затем первым увидел и дым над лесом, который мог быть только пароходным.

К Нерчинску мы подъехали с юго-западной окраины. Город был на противоположной стороне Нерчи, а прямо перед нами, в полуверсте ниже большого острова между двумя рукавами реки, была новенькая пристань, на которой еще шли какие-то работы.

На причале пристани был пришвартован пароход, на борту которого я прочитал название: «Император Николай I».

Василий после долгих размышлений решил сделать небольшой ход конем и проявить верноподданнические чувства, назвав наш первый пароход именем Государя.

Об этом он известил меня в письме, которое я успел получить в Чите.

Мы с Иваном Васильевичем, конечно, немного посмеялись над его хитростью, но тем не менее оценили её.

Тем более, что царь-батюшка на это, наверняка, отреагирует положительно.

Стоило нам показаться на берегу, как на носу парохода ударила какая-то маленькая пушчонка, а от пристани отвалил гребной катер и направился к нам. Через двадцать минут я оказался в крепких объятиях Василия, который встречал нас на пристани.

О нашем скором приезде он был извещен заранее, да и его лазутчики на дороге успели доложить о нашем приближении, поэтому Василий в проявлении своих чувств был сдержаннее Ивана, но кости мне помял изрядно. Я, правда, в долгу не остался.

До конца светового дня оставалось еще пара часов, и когда закончились взаимные обнимашки, Василий спросил меня:

– Если у тебя нет неотложных дел, требующих твоего присутствия в Нерчинске, то предлагаю действовать по моему плану, – Василий ожидающе посмотрел на меня.

В этот момент налетел неожиданный порыв холодного ветра, я закашлялся и с трудом выдавил только одно слово:

– Говори.

Василий, похоже, уже полностью адаптировался и спокойно продолжил:

– Сейчас дорога не точно каждый день, каждый час на счету. Ветер, – он махнул рукой, – сам видишь, уже какой. Того и гляди, снег принесет. Тут по-любому через две недели зима начнется. У меня поэтому, Алексей Андреевич, план такой.

Василий оглянулся и посмотрел на моих казаков, переправляющихся на пароме через Нерчу.

– Ты поднимаешься на борт, мы тут же отваливаем и идем в Горбицу. Мой доклад будет в процессе. Господин полковник с одним взводом твоих орлов остается в Нерчинске. Второй взвод и пластуны идут с нами. Лошади остаются здесь, при необходимости приведем их в Сретенск.

Василий еще раз посмотрел на переправу моих казаков и довольно улыбнулся.

– Все как часы работает. А знаешь, поначалу даже кулаками пришлось объяснять, что и как правильно делать, – я хмыкнул, вспомнив, что у друга Васи в детстве с этим задержек не было, и ему частенько доставалось за скоропалительные решения.

– Не отвлекайся, время дорого, сам говоришь, каждый час на счету, – не удержался я от шпильки в адрес Василия.

Он недовольно тряхнул головой и продолжил:

– Тут дел теперь невпроворот. Нерчинская каторга – крупнейшая в России, и каторжан несколько тысяч. Я на это дело поставил человека надежного и хваткого, – Василий показал на одиноко стоящего у кромки причала человека в вицмундире, в котором, как говорится, за версту был виден отставной военный. – Но сам понимаешь, их быстро раскассировать не так просто, а ты требуешь еще и разобраться с каждым. Поэтому прошу для усиления оставить полковника Осипова временно в Нерчинске. Он своими делами будет заниматься и нашего коменданта подстрахует. Мало ли что.

– Хорошо, я и сам склонялся к тому, чтобы полковник пока задержался здесь. Несколько сотен будущих амурцев надо сформировать в первую очередь, и лучше из местных. Желающие пойти на Амур, на твой взгляд, Василий Алексеевич, тут имеются? – поручение выяснить настроение именно местных Василию было отправлено с Бирюсы сразу же по получению императорского рескрипта.

– Конечно, есть. Солдаты воинских команд чуть ли не целиком желают. Только вот как это сделать, служивые все-таки.

– Это всё на усмотрение генерала Антонова, он, я думаю, возражать не будет. Но это мы еще обсудим. А сейчас давай-ка представь мне своего человека.