Текст книги "Сергей Павлович Королев"

Автор книги: Михаил Ребров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

«ВПЕРЕД НА МАРС!»

Главное дело жизни. – Гуманоидов там нет. – Тайные пружины влияния. – Время неприятных истин. – И смерть бывает на лету

Завершался 1962 год. На орбитах уже побывали четыре пилотируемых «Востока», параллельно шли работы с беспилотными аппаратами, прокладывались первые трассы к далеким планетам, запускались «Космосы», испытывались новые ракеты. Королев возвращался домой усталый, озабоченный, а порой и откровенно злой. Нина Ивановна, как чуткий барометр улавливала изменения его настроения даже тогда, когда он пытался скрыть это.

– Сережа, мы договорились: ты шагнул в дом, все рабочие дела оставил за порогом.

– Договорились, – отвечал, продолжая думать о своем. – На работе все нормально…

– Вот я и вижу, – сердилась Нина Ивановна. – И не обманывай меня, пожалуйста, своей нормальностью.

– Я и не обманываю. Но ужинать не буду, не хочу. Немного почитаю и лягу спать.

Он долго ворочался с боку на бок, сопел, поглядывал на часы, потом потянулся к телефонной трубке. Набрал номер Тюлина:

– Разбудил?

– Нет, – сонный голос. – Еще не ложился.

– Все равно извини за столь поздний звонок.

– Извиняю, – буркнул Тюлин. – Что там у тебя?

– Не у меня, а у тебя, – поправил Королев. – Это тебя собираются назначить председателем нашей комиссии.

– Меня? – удивился Тюлин.

– Тебя, – прозвучало в трубке. – Готовься воевать со мной. – Королев рассмеялся. – Ладно, ложись спать. Спокойной ночи.

Тюлин услышал короткие гудки, не успев ответить. А собственно, что он мог сказать? Намеки ему доводилось слышать и раньше, но если Королев позвонил, значит, решение принято и он знает о нем со всей определенностью. «Интересное дело, – подумал Тюлин. – Назначают меня, а не спит Сергей. Значит, что-то его терзает…»

Тюлин стал вторым председателем Госкомиссии по запуску автоматических межпланетных станций. Сама эпопея штурма больших космических расстояний началась много раньше. В октябре 1959 года, после завершения первого этапа программы исследования Луны, Королев предложил перейти к исследованию планет Солнечной системы – Марса и Венеры.

Он замышлял создать две автоматические межпланетные станции (АМС), получившие обозначение 1М, и запустить их на Марс в сентябре 1960 года. Эти 500-килограммовые аппараты должны были пролететь мимо Красной планеты и сфотографировать ее, измерить магнитное поле и изучить состав атмосферы. Первоначально Королев хотел установить на станциях и спускаемые аппараты, но вскоре понял, что решить столь сложную задачу не удастся. Тогда возникла идея поставить спектрорефлексометр профессора Лебединского для дистанционного определения наличия жизни на далекой планете. Специально для этого запуска в ОКБ-1 разработали и новую четырехступенчатую ракету «Молния».

Но даже в те времена, когда на космические проекты и программы денег не жалели, создать автоматическую межпланетную станцию оказалось делом весьма непростым. И все-таки энтузиазм первооткрывателей был способен на многое. Вспоминали мечтательный призыв Ф. А. Цандера: «Вперед на Марс!», работали ночами, а подготовка шла туго, было изрядное количество замечаний, преимущественно по радиотехнической аппаратуре. Каждая из фирм-разработчиков отстаивала свои интересы, выдвигала свои требования, порой в ущерб другим. Как их примирить? Как уладить частные и общие интересы? Королев шел на компромиссы, но оставался твердым в соблюдении сроков готовности.

Оптимальной, с астрономической точки зрения, датой запуска автоматической станции к Марсу в 1960 году было 20–25 сентября, крайний срок – 15 октября. Однако лишь 21 августа в подмосковных Подлипках завершили сборку технологического макета станции. Королев выслушал доклады ведущих конструкторов. Вопросов почти не задавал. Долго размышлял, не обращая внимания на собравшихся. «У нас есть один выход, – прервал он затянувшееся молчание. – Проведем на заводе только промежуточные испытания. Оба аппарата в разработанном виде отправить на Байконур. Там завершим все работы». Возражать главному конструктору в этой ситуации никто не стал. Заместитель Королева Б. Е. Черток попытался было что-то уточнить, но потом махнул рукой: мол, коль решили, чего зря спорить. Королев бросил на него строгий взгляд: «Говорят не руками, а голосом, Борис Евсеевич, – и уже обращаясь к собравшимся: – Все свободны. Времени у нас мало».

Испытания на космодроме первой станции начались лишь 25 сентября. При этом всплыла масса отклонений от расчетных параметров, проявились многочисленные отказы. Стало очевидно, что пуск в оптимальные сроки невозможен. В конечном итоге под сильным давлением Королева ускоренно провели одно комплексное испытание, имитирующее перелет и подход к планете. Но как только начался этап «фотографирования Марса», сгорело фототелевизионное устройство, и его пришлось снять.

Наступило 10 октября. Ракету вывезли на стартовый комплекс. Заправили, провели контрольные проверки. До «предельного срока» оставалось всего пять дней. Решили пускать. Но аппарат не вышел на промежуточную орбиту. На 309-й секунде полета на третьей ступени ракеты-носителя произошел отказ системы управления. Вероятными причинами случившегося могли стать либо обрыв в электроцепи, либо нарушение контакта. Королев бушевал: «Срываем программу огромной важности из-за соплей! Кто проводил стендовые испытания? Где документация?»

Со второй станцией начались свои неприятности: чтобы запустить аппарат к Марсу, с него пришлось снять почти всю научную аппаратуру. В таком виде он, естественно, не мог исследовать планету и предназначался только для отработки запуска и изучения условий радиосвязи. Но и «облегченный» вариант мепланетной станции разделил участь своей предшественницы. Пускали 14 октября. И снова – третья ступень. На этот раз на 290-й секунде полета из-за негерметичности разделительного клапана в трубопровод попал жидкий кислород, произошло замерзание керосина, и двигатель отказал.

Неудачи со станциями 1М не остановили Королева. Совместно с Академией наук был проведен тщательный анализ основных параметров АМС и их систем. По результатам анализа сделали ряд принципиальных доработок. Кроме того, Королев предложил новый подход к дальнейшим разработкам – создание унифицированных межпланетных станций для исследования Марса и Венеры. Они получили обозначение 2МВ.

12 февраля 1961 года, в год старта Гагарина, ушла на маршрут «Венера-1». Она прошла на расстоянии около ста тысяч километров от Венеры и вышла на орбиту спутника Солнца. Это окрыляло конструкторов. Уже 6 сентября 1962 года специальными авиарейсами на космодром Байконур доставили три автоматические межпланетные станции серии 2МВ. Две предполагалось запустить для фотографирования Марса с пролетной траектории, а одну посадить на Красную планету.

24 октября стартовала ракета «Молния» со станцией 2МВ-4 (пролетный вариант). Сергею Павловичу Королеву в те дни нездоровилось, и техническое руководство на космодроме осуществлял Б. Е. Черток. На этот раз аппарат вышел на опорную орбиту искусственного спутника Земли. Однако при запуске двигателей разгонного блока произошел отказ топливно-насосного агрегата, что привело к взрыву. Обломки станции более пяти дней находились на околоземной орбите.

Время торопило. Извечный бег планет не позволяет переносить расчетные сроки и предпринимать задуманное в удобные для Госкомиссии сроки. Природа отводила для старта лишь строго определенные даты и время суток с допуском, измеряемым секундами.

Через неделю запустили вторую станцию. На этот раз разгонный блок сработал успешно и перевел АМС на траекторию полета к Марсу. Удача? Увы, нет. Телеметрия показала, что начало падать давление в газовых баллонах с азотом системы ориентации станции. Благодаря принятым мерам все-таки удалось направить АМС к загадочной планете и поддерживать с ней связь в течение четырех месяцев. 21 марта 1963 года, на расстоянии 106 миллионов километров, контакт со станцией был потерян. По баллистическим расчетам, аппарат пролетел на расстоянии 197 000 километров от Марса, однако получить какую-либо информацию не удалось.

Последнюю станцию этой серии, оснащенную спускаемым аппаратом, запустили 4 ноября. Этот эксперимент тоже не принес удачи. После тщательного разбора причин, строгих претензий к смежникам Королев приступил к работе над станцией следующего поколения, получившей обозначение ЗМВ. Разрываться на множество «тем», которые вело в те годы ОКБ-1 и, естественно, его главный конструктор, становилось все труднее. Королев постепенно стал создавать филиалы, передавать отдельные проекты и программы в другие конструкторские и производственные организации.

«Первый блин комом», – успокаивал Главный конструктор своих сподвижников, понимая, что стоит такой «блин» очень дорого. И все-таки резервные возможности изначальной конструкции оказались велики. Мы смогли «дотянуться» и до Марса, и до Венеры.

Случались и курьезы. Готовился запуск межпланетной станции. В МИКе стоял готовых аппарат, который предстояло «упрятать» под головной обтекатель. Шли последние проверки, когда вдруг выяснилось, что по полезному грузу перебор. Королев сразу понял всю сложность ситуации. Человек редкого таланта, неисчерпаемой энергии, фантастической одержимости и несгибаемой воли, он шел на риск, когда вера в успех была выше сомнений. Но тут складывалась иная ситуация. Первое, с чего начал, – затребовал чертежи и перечень всех приборов. «Резать по живому» не получилось, тогда собрал техсовет, чтобы решить, что можно безболезненно снять. Безболезненно тоже не получилось. Каждая фирма, каждая группа ученых отстаивала свои интересы, мотивируя важность предстоящих исследований и убеждая главного конструктора, что только их аппаратура способна решить важнейшую задачу.

Королев слушал молча, насупившись, недовольно передергивая плечами. Все напряженно ожидали высочайшего решения, понимая, что оно будет окончательным и уже ничто не переубедит главного конструктора. Взгляд Королева остановился на одном из приборов: «Какова основная задача, в чем необходимость?» Ответ, казалось бы, снимал все сомнения: «Мы получим объективные данные о том, есть ли жизнь на планете». Королев размышлял недолго.

– Прибор снять, погрузить на «гази» и отвезти в степь, километров за десять. Отладить по полной программе и обеспечить прием телеметрии. Послушаем, что он передаст, и тогда решим…

Так и сделали. А через какое-то время заработал передатчик, сообщив ошеломляющую весть: на Земле жизни нет!

Судьба лишнего груза была решена, но Королев еще долго язвил, порой даже в стихах, по поводу случившегося:

 
Чтоб ответить на вопрос,
Я послал Земле запрос.
Вскоре мне пришел ответ:
«Не волнуйтесь – жизни нет!..»
 

Лес рубят – щепки летят… События «наверху», в руководящих кругах страны, как правило, сказывались и на судьбе космических конструкторских коллективов. Не стал исключением и октябрьский пленум ЦК, сместивший в 1964 году Н. С. Хрущева. На следующий день после пленума Королев переда «инопланетную тематику» ОКБ машиностроительному заводу имени С. А. Лавочкина. Решение это объясняют двояко: одни утверждают, что Королев давно вынашивал идею о передаче части проектов в другие организации, чтобы все силы своего КБ направить на решение задач по созданию пилотируемых космических аппаратов. Другие отстаивают иную версию: пилотируемые старты приносили предприятию Королева успех за спехом, а вот автоматические аппараты для посадки на Луну – одни только огорчения: шесть пусков были аварийными, причем большинство из них в результате ошибок при управлении.

В какой-то мере правы и те и другие. Но сам Королев не принимал скоропалительных решений и то, что он считал своим, кровным, никогда не бросал, не передоверял тому, в ком сомневался. Преемником должен был стать Георгий Николаевич Бабакин, которого Королев знал с 1949 года. Сдержанный в суждениях, но твердый в своей позиции инженер приглянулся ему на одном из технических советов в НИИ-88, где рассматривался проект ракеты «112» и системы наведения ее на цель.

Разработал эту систему Бабакин с группой специалистов Института автоматики. Вскоре после этого последовал перевод Бабакина в Подлипки, в НИИ-88. В пользу Георгия Николаевича говорил и тот факт, что он принимал участие в разработке систем управления для зенитных ракетных комплексов в проектах «Буря» и «Даль», которыми руководил конструктор Лавочкин. Кроме того, Бабакина знал академик М. В. Келдыш, принимавший участие в разработке системы «Буря» и помогавший Королеву в решении теоретических вопросов и составлении научной программы исследований Луны, Венеры и Марса.

Но и в этом своем решении Королев был «скуп»: Бабакину он передал две темы – Е6 (аппарат для мягкой посадки на Луну) и В67 (аппарат для входа в атмосферу и мягкой посадки на Венеру). Официальное утверждение Бабакина в должности главного конструктора состоялось 2 марта 1965 года, но и до этого срока и после Королев сохранил за собой право консультанта.

Он часто встречался с Бабакиным, их беседы были долгими, касались разных проблем. Для «лавочкинцев», даже при огромнейшем опыте в создании авиационных и ракетных систем, многие аспекты создания космических аппаратов были в диковинку: небесная механика со своей спецификой; работа аппарата в условиях невесомости и вакуума; своеобразие тепловых процессов; отсутствие достоверных моделей Луны и Венеры. На такие встречи Королев непременно брал с собой нужных специалистов. В отличие от иных руководителей, он любил показывать своих помощников. Их знали в самых «верхах». Тем самым Сергей Павлович экономил время – на совещания порой вызывали их, а он использовал освободившиеся часы для работы в КБ. Он выдвигал думающих и инициативных, у него и в мыслях не было бояться за свой авторитет.

На встречах с «бабакинцами» разворачивалась дискуссия. «Королевцы» вроде бы вели споры между собой, обсуждая то одну проблему, то другую. Бабакин слушал и зачастую ловил на себе испытующие взгляды коллег из знаменитой фирмы. Кто ты, наш новый товарищ, каков твой конструкторский и инженерный уровень, что у тебя за душой, с каким человеческим багажом берешься за новое дело? Бабакин и его окружение чувствовали – к ним присматриваются, оценивают со всех сторон. И вот тут происходило самое интересное. Другие на месте новичков старались бы со всеми подружиться, побольше спрашивать, просить помощи (уже в самом «Помогите, пожалуйста» заложено отношение новичков к «зубрам»: я не заносчив и не упрям, признаю ваше превосходство). Невелика мудрость, но она гарантирует относительно спокойное вхождение в круг новых дел.

Сию мудрость Бабакин ведал, но не слишком ей следовал. Он расспрашивал Королева и советовался, когда в этом возникала необходимость, однако не задавал ни одного лишнего вопроса. Таким он был по натуре, таким хотел оставаться всю жизнь, ни под кого не подстраиваясь, ни перед кем не заискивая.

Королев сразу заметил эту черту характера своего преемника. Подумал: «Своенравен, горд. Наверное, к тому же и упрям». А потом ухмыльнулся про себя: «Разве и ты не такой, Сергей? Поладим…» Вскоре до него дошли слухи, что в бабакинском КБ «ропщут», не все ведущие инженеры охотно берутся за новую работу, высказывают сомнения в правомерности передачи им не свойственной для коллектива тематики, счтают нецелесообразным «идти в ученики» и многое начинать с нуля. У самого же Григория Николаевича сомнений «брать не брать» не было, и некоторых своих сотрудников он «принудительно» обязал заниматься соответствующими проблемами. А они были, и много. При проектировании системы посадки лунной станции были две взаимоисключающие модели поверхности Луны – обычная твердая поверхность и толстенный слой пыли, в котором можно «утонуть». Не все было ясно и с Венерой. Давление на поверхности планеты считалось равным примерно 25 атмосферам, а освещенность предполагалась крайне низкой, что-то вроде земных глубоких сумерек.

Королеву «лунная пыль» тоже не давала покоя. Он запрашивал ленинградский Институт теоретической и прикладной астрономии, Главную астрономическую обсерваторию, Астросовет… Ответ был неопределенным: одни считали так, другие этак. Потом нашелся один молодой кандидат наук, вовсе не из именитых, и довольно уверенно сообщил, что пыль на Луне всюду, а вот толщина этого пылевого слоя в различных местах разная. В некоторых она, по-видимому, достигает нескольких метров. Но лунная пыль, по словам того кандидата, не похожа на нашу земную, что столбом поднимается на проселочных дорогах. В глубоком лунном вакууме под воздействием космических излучений, резких колебаний температуры и при полном отсутствии влаги пылинки «слипаются» между собой и образуют грунт, который лишь немного просядет под тяжестью космонавта в скафандре.

«До человека еще далеко», – думал Королев, но ничего конкретного о своих планах не говорил. И однажды в полуутвердительной форме произнес: «Сравнительно небольшой и нетяжелый аппарат не утонет».

С информацией о лунном грунте к главному конструктору зачастили «ходоки»: каждый считал своим долгом поделиться услышанным или вычитанным. Но неопределенность оставалась, и это осложняло положение разработчиков. На одном из очередных совещаний, когда снова разгорелся спор о том, «утонет или не утонет», Королев резко прервал спорящих: «Хватит, там достаточно прочный грунт». Воцарившееся молчание означало не согласие с главным, а немой вопрос: «А кто будет отвечать, если?..» Королев быстро оценил ситуацию, вырвал из рабочего блокнота листок, размашисто написал: «Грунт на Луне твердый» – и расписался. «Вот документ, по которому вы должны работать», – подвел итог.

Бабакин об этой истории слышал. Она казалась легендой, но была сущей правдой. А потому, создавая автоматическую станцию для мягкой посадки на Луну, искал вариант амортизирующей системы. В июне 1965 года бабакинцы запустили свой первый аппарат к Луне и вообще сделали первый шаг в космос. Увы, запуск был аварийным, произошел отказ в системе управления разгонного блока. КБ не получило ожидаемого опыта управления космическим полетом, но его специалисты впервые соприкоснулись с особенностями управления космическим летательным аппаратом, покидающим Землю. А главное – тренировочные наблюдения всего цикла за спиной у королевцев дали возможность многое осознать. Это и позволило переосмыслить процесс управления.

Уже к очередному пуску автоматической лаборатории, получившей название «Луна-8», в КБ Бабакина в полном объеме была разработана новая документация для управления космическими аппаратами. Если раньше командная матрица радиокомплекса была рассчитана на выдачу всего 28 команд, а логика управления предусматривала выдачу с Земли 73 управляющих воздействий, то теперь пошли иным путем: формировать определенные комбинации из серии команд. Привычная старая логика вносила достаточную путаницу в процесс управления, что и явилось причиной нештатного поведения космического аппарата в нескольких предыдущих пусках. Новая обещала успех, но требовала ломки привычного, пересмотра организации всего процесса управления. Королев слушал Бабакина, не перебивал, не задавал вопросов, а только передергивал плечами и постукивал карандашом по столу. Когда тот закончил, устремил на него колючий взгляд своих глаз.

– А если короче и конкретнее? – Вопрос прозвучал с нескрываемым недовольством. Выходило, что его, Королева, главного конструктора ракетно-космических систем, «уел» этот начинающий, по сути, инженер, хотя и весьма авторитетный в своей области. – Что вы предлагаете ломать? – спросил с нарастающим раздражением. – Что именно?

Бабакина не смутил его тон.

– Для надежности на базе электрических схем мы разработали функционально-логические схемы по всем системам космического аппарата, – начал он аргументировать свою мысль. – Вы, Сергей Павлович, можете возразить, что они не предусмотрены никакими ГОСТами. Да, это так. Но новые схемы позволяют наглядно отобразить логику работы систем и их взаимодействие, увереннее работать по командной радиолинии.

Королев отлично понимал, что управление полетом космического аппарата представляет собой сложный контур, в состав которого входит сам аппарат, наземные радиотехнические средства приема и передачи информации, баллистические центры и, естественно, человек – главная оперативная группа управления, организующая взаимодействие всех составных частей контура, от функционирования которой во многом зависит успех выполнения задачи. У него на фирме костяк группы управления и анализа составляли проектанты. И в этом была своя логика. Бабакин же предлагал поручить эти функции группе специалистов, занимающихся радиоуправлением, динамикой и т. д.

– Продолжайте, продолжайте! – Королев не торопился с выводами. В аргументах Бабакина, в его манере их излагать было что-то такое, что заставляло Королева подавить горячность и дать оппоненту высказаться до конца.

– За дешифровку телеметрии в группе анализа мы посадили специалистов по каждой системе, а не формальных дешифровщиков. – Бабакин старался излагать свои доводы точно и твердо. – Возглавил группу тоже специалист-комплексник. Это позволило значительно уменьшить задержку оперативных докладов группы анализа о ходе выполнения программы.

Королев выслушал, помолчав, спросил:

– У вас все?

Бабакин кивнул.

– Пробуйте. – Голос Королева потеплел. – Работа покажет, сколь эффективен ваш подход. Я не ставлю под сомнение логику ваших суждений, она есть, но нужна проверка делом. Рискуем мы многим, очередную аварию ЦК нам не простит.

– Не простит, – согласился Бабакин. – Но мне кажется…

– Перекреститесь, – перебил Королев. – Дайте подумать, осмыслить все, что вы предлагаете.

И вот наступило ожидаемое с нетерпением обоими коллективами очередное «лунное событие». В августе 1965 года «Луна-8» была подготовлена к пуску. Старт прошел без замечаний. Ждали траекторных измерений и подтверждения прохождения и исполнения команд. В то время каждый ответственный сеанс связи докладывался на оперативном заседании Госкомиссии и после обсуждения утверждался протоколом. Каждый сеанс и впрямь был событием в полном смысле этого слова. Оно и понятно: полет в неведомое не может не быть событием. А если добавить к этому уровень личностей, принимавших участие в управлении полетом, то можно утверждать, что событие это имело огромное значение и для науки, и для космоплавания, и для укрепления веры людей в свои силы и правильность выбранных инженерных решений. На оперативках всегда присутствовали президент Академии М. В. Келдыш, министр, кураторы из ЦК и ВПК, С. П. Королев, все главные конструкторы систем космического аппарата, Г. Н. Бабакин, военные.

…Шло очередное заседание по итогам проведения коррекции. Руководитель оперативной группы управления докладывал о программе сеанса и результатах. В ходе сообщения он упомянул о наличии двух блокировок в цепи готовности запуска двигательной установки, которые по командам с Земли можно было исключить. Королев, внимательно слушавший докладчика, встрепенулся:

– Зачем? Объясните, зачем в цепь особой важности, по которой проходят команды на запуск двигателя, внесены блокировки?

Докладчик смутился и явно невпопад ответил: «Когда-то, по результатам нештатной ситуации, было принято решение о введении дублирования в эту цепь».

– Кем? – насторожился Королев и, уловив несостоятельность объяснения, довольно резко заметил: – У меня на машинке сто тысяч контактов и ни один не дублирован, а эти два почему задублированы, да еще каким-то решением?

В зале наступила гробовая тишина. Молчание становилось тревожным и предвещало бурю. Пауза затягивалась, и Королев строго повторил:

– Кем принято решение?

Он требовал персонального ответа главных конструкторов, разработчиков систем ориентации и управления, но внятного объяснения не последовало. Королев встал со своего места и резко произнес:

– Тогда я скажу! Когда-то, в одна тысяча восемьсот шестьдесят пятом году, какой-то дурак предложил, а сто других дураков утвердили никому не понятное решение. Я не оговорился – в тысяча восемьсот шестьдесят пятом… Так есть здесь кто-нибудь, кто может объяснить суть проблемы?

Резкость – резкостью, она была свойственна главному конструктору в период, когда случалась либо назревала неисправность, но тогда его слова звучали с какой-то глубокой проникновенностью, и было в них столько горечи и обиды, что никто не решался вступить в разговор. Ждали, что это сделает Бабакин, но он остался сидеть и только что-то шепнул одному из своих управленцев. Поднялся молодой инженер и начал излагать результаты предыдущих испытаний и обосновывать ими изменения в схеме. Говорил он спокойно, доходчиво, без мудрствований, которыми порой пытаются прикрыть не очень-то правильное решение. Объяснение удовлетворило Королева, он согласно кивал головой, а когда поясняющий закончил, с горечью произнес:

– Мальчишка смог дать исчерпывающий ответ, а ученые мужи… Мне это непонятно.

Сеанс коррекции прошел успешно и оставался заключительный этап полета – торможение и мягкая посадка на поверхность Луны. Гашение ударной перегрузки обеспечивалось защитными надувными мешками в виде двух полусфер, опоясывающих автоматическую станцию. Волнение нарастало: ведь если задуманное получится, если удастся посадить на Луну исследовательскую аппаратуру так, чтобы ничего не повредить, то наука получит бесценные сведения о древнейшей соседке Земли.

Всего один заключительный этап, к которому шли долгие годы. Но именно на нем, когда был пройден весь маршрут, «лунатиков» (так в шутку называли ведущих этот проект) подстерегла неприятность. (Во время наддува защитных амортизационных мешков давление подавалось одновременно в две полосы с Т-образных насадок для «обнуления результирующей реактивной силы» – газовые микродвигатели управления с тягой всего 20 граммов должны выдавать импульс тяги длительностью всего пять сотых секунды.) Что-то не сработало, и астроориентир, – которым была Земля, – «вышел» из поля зрения земного датчика. В результате опорная система координат была отклонена примерно на шесть градусов. Система управления восприняла этот «сдвиг» как должный и развернула космический аппарат. Ось тяги двигателя оказалась отклоненной от вектора скорости траектории подлета, произошло неполное торможение и… Все это станет ясно уже потом, после тщательного анализа случившегося, а тогда следили за сигналами, которые принимали операторы управления, и циклограммой полета.

В определенный момент, когда по программе полета происходит отделение посадочного блока, отключается передатчик, чтобы перегрузки при посадке не привели к короткому замыканию в электроцепях. Через пять минут автоматика должна его снова включить. В этот промежуток полет станции к Луне еще продолжается, но всего 10–15 секунд.

И вот передатчик замолчал. В зале анализа телеметрической информации воцарилась гробовая тишина. Все ждали появления сигнала. Люди прильнули к экранам осциллографов, лентам самописцев, фиксирующим уровень принимаемого сигнала. Приборы молчали. А ожидание, напряженное до исступления, продолжалось вопреки здравому смыслу. Пять минут превратились в вечность. Шестая минута, седьмая, восьмая… В глазах у многих померк интерес ко всему происходящему, хмурые доклады управленцев, уточняющие предположения – не воспринимались. Разработчики и без детального анализа причин понимали, что перегрузки при встрече станции с поверхностью Луны во много раз превзошли расчетные. Начальство с верхних этажей власти в технических тонкостях не разбиралось.

Председатель Госкомиссии растерянно обводил глазами присутствующих, президент Академии закурил, главные конструкторы не торопились высказывать какие-либо суждения. Не отмолчался лишь Королев:

– Выше головы, друзья мои. Космос – не проторенная дорога. Мы приблизились к Луне настолько, насколько еще не приближались, то есть сделали еще один важный шаг. Впереди нас ждет много неожиданностей: мы будем садиться, будем падать, захотим двигаться по Луне, но не сразу сумеем это сделать. Тронемся, но не сумеем остановиться. Такова она, космическая реальность, такова и судьба первооткрывателей. Но каждый наш шаг вперед – это новая победа, ибо он дает нам наглядный урок, знания, а потому должен вселять уверенность, а не уныние. Выше головы, друзья!..

Сказано это было проникновенно, без пафоса, без назиданий и упреков. Каждый пуск был для Сергея Павловича событием чрезвычайной важности, а потому и отнимал у него частицу жизни. И при удачах, и при срывах. Он, как никто другой, понимал, что легко давать указания, но, как правило, трудно из реализовывать. А то и вообще невозможно. Слова успокоения он адресовал не себе – тем, кому передал свои заделы по лунным и межпланетным станциям. Ему хотелось поддержать Бабакина, не дать ему повода для сомнений, потери уверенности.

«Луну-9» (1966 год) пускали уже без Королева. И снова с напряжением и затаенной надежной ждали «депеши» с Луны. И снова звенящая тишина висела в зале, пока не раздался истошный вопль: «Есть сигнал!» Первым движение пера самописца «сигнал-шум» вверх заметил скромный солдатик. И началось что-то невообразимое. Тот порыв ликования, ту радость и счастье, которые охватили каждого в отдельности и всех вместе, передать словами трудно. Это надо было пережить. Объятия, слезы, поцелуи, ликующие возгласы!.. Ведь это впервые! Впервые в мире! Впервые в истории Земли!

– Братцы, а ведь прав был Сергей Павлович Королев! Луна-то твердая!

Эти слова заставили всех замолчать. Снова стало тихо. И в этом молчании, сменившем бурную радость, была память о том, кто начинал трудный путь к Луне.

В одних руках всего не унесешь…

25 мая 1954 года Королев направил правительству свои предложения по созданию первых стратегических ракет морского базирования, а попросту – ракет для подводных лодок. А уже в октябре 1955-го он руководил завершающим пуском первой серии летных испытаний морской ракеты. «При всех пусках ракеты успешно достигли заданной цели», – напишут потом в акте Государственной комиссии. Но это будет потом…

Один из сослуживцев подарил Сергею Павловичу небольшую брошюру. На титульном листе значилось: «Мастера „потаенных судов“». Чуть ниже – Военно-морское издательство, год 1950. Времени на чтение не было, потому Королев лишь перелистал ее. Однако цепкий взгляд сумел выхватить несколько коротких фраз:

«Развитие подводного плавания в России составляет одну из блестящих страниц истории военно-морской технической мысли. Именно русским мастерам-самородкам, ученым и изобретателям принадлежит приоритет создания подводных лодок – грозных боевых кораблей, входящих ныне в состав всех флотов мира».