Текст книги "Сергей Павлович Королев"

Автор книги: Михаил Ребров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

Тюлин слушал Королева, а думал не только о нем. Сколько похожих судеб прошло через его сердце. Но все же каждая уникальна, каждая похожа и не похожа на другую, трагична и страшна по-своему. Сколько же потеряли мы все, недосчитавшись в самые важные моменты своей истории самых талантливых, самых ярких, неординарных, тех, кто умел и хотел творить, кто болел за дело и кому плохо давался принцип «Не высовывайся!». И как нужны именно сегодня, сейчас, их мужество, талант, их внутренний свет и истинная честность. Не всем довелось выжить, уцелеть. Но, не вернув этих людей – живыми или мертвыми – в нашу историю, нам не сохранить нравственности, не восстановить своего человеческого достоинства, связь времен.

– Прости, Сергей. Я понимаю, что для тебя это тяжелый и неприятный разговор…

– Неприятный? – Королев остановился напротив Тюлина. – Восстановление справедливости, и в частности ко мне, важно не только для меня самого, моей матери, семьи. Оно важно для всех, для общества в целом это, быть может, еще важнее.

Он говорил, и Тюлин видел, как убежденно блестят его глаза. Он слушал молча. Да и что он мог сказать, что возразить? Страшное было время, жестокое, процветали доносители, почти профессиональные. Некоторые старались отличиться на выявлении «шпионов» и «вредителей». И открыто вели им счет. Предавали друзей, родных, просто случайных людей… Страшное время. Как когда-то толпа кричала Пилату, указывая на Иисуса Христа: «Распни его!», так тогда, в 37-м, такая же тема требовала крови «врагов народа». Стадность приветствовалась и поощрялась. Масштабы народной трагедии росли, в стране вершилось чудовищное беззаконие, жертвой его стал и Королев.

Какое-то время они молчали, думая о своем, и тяжелое чувство боли и обиды овладевало ими, пробуждая в сознании множество вопросов, которые оставались без ответа. Чем компенсировать человеку искалеченную судьбу, разбитую жизнь, подорванное здоровье? Как живут сейчас те, кто входил в «тройки» и чья совесть не должна знать покоя? А участники «особых совещаний», охранники лагерей, тюремные надзиратели, многие другие виновники арестов и смерти людей? Какое их ждет наказание? И ждет ли?

Тюлин понимал состояние Королева. Да и у него самого сжималось сердце от невеселых мыслей о прошлом. В душе была холодная пустота и настороженность.

– Здесь легко дать волю мстительному чувству, – прервал он тягостное молчание. – Око за око, зуб за зуб…

– Нет, – возразил Королев, – я совсем о другом.

Он тяжело вздохнул и продолжал с горькой обидой в голосе:

– По сути, меня снова вынуждают христарадничать. Власти не нашли нужным даже извиниться перед нами, ограничившись официальной сухой справкой «судимость снята». Нас брали тайно, тайно освобождали, получается, и то и другое пытались скрыть…

С этими словами Королев замолчал и, опустив глаза, молчал долго. Тюлин ждал, а он посмотрел на часы и покачал головой:

– Заболтались мы с тобой, Юра, а дел нерешенных по горло. Давай лучше поговорим о ракетах…

В конце ноября 1945-го Королев и Мишин впервые встретились в Берлине. Кто мог тогда предположить, что пройдет какое-то время, и один из них станет Главным конструктором, а другой – его первым замом. Спустя годы оба они будут избраны действительными членами Академии наук. А после кончины Королева Мишин заменит его на посту Главного? Никто.

Сергею Павловичу в то время исполнилось 37 лет, Василию Павловичу – 27. Королев был наслышан об инженере, который участвовал в создании первого ракетного самолета, многое сделал в раскрытии секретов «фау». Встреча была короткой, но расставались они словно старые и добрые знакомые. Договорились свидеться в Нордхаузене, куда Королев был назначен руководителем группы «Выстрел». Мишину предстояло организовать расчетно-теоретическое бюро в Блайхерде, в институте «Рабе».

Мишин нравился Королеву. Много позже он признается: «Есть вечная истина, она повторяется в самых разных обстоятельствах: откуда-то, из необъятной неизвестности, вдруг появляется человек, отмеченный тем, что ты ищешь: талантлив, смел, честен… Он представляется, доверчиво протягивает руку, скромно говорит о своей работе, и тут происходит чудо, неизвестность перестает быть таковой. Тогда говоришь себе: «“Вот он, тот, кто тебе нужен. Он и только он”…»

Королев узнал о Мишине многое. Как тот учился взахлеб, а вечерами подрабатывал в ОКБ академии Жуковского, где в то время разрабатывался истребитель по новой схеме. На преддипломную практику направили в ОКБ В. Ф. Болховитинова. Славилось оно тем, что там разрабатывали крылатые машины оригинальных, новаторских конструкций.

Перед войной с благословения Болховитинова Исаев и Березняк начали разработку ракетного истребителя «БИ», была запущена опытная серия, но потом сроки сдачи самолета «поплыли». В августе – сентябре 41-го по просьбе С. А. Лавочкина Мишина откомандировали в соседнее КБ, где он возглавил бригаду по перевооружению истребителей «ЛАГ-3». За эту работу он получил орден Красной Звезды.

Война, работа на заводе в Билимбе, первые летные испытания «БИ-1», гибель Бахчиванджи, спецкомандировка в Дембицы – местечко под Варшавой, где располагался учебно-испытательный полигон немецких «Фау-2»… Первая группа специалистов к месту назначения не прибыла: самолет потерпел катастрофу в районе Киева. Мишин был включен в эту группу, но перед самым вылетом его заменили Бровковым. Судьба? Как знать.

При очередной встрече Королев предложил Мишину перейти к нему. Тот отказался, сославшись на то, что в Москве у него семья и интересная работа, которую надо закончить. Вскоре «упрямый Эс-Пэ» предпринял вторую попытку, теперь уже с нажимом. Они долго говорили о проблемах ракетостроения, сходясь в оценках работ Вернера фон Брауна, да и в своем видении того, что должно было стать лучше и надежнее «фау». Решив для себя, что именно Мишин ему нужен, Королев, наверное, отмерил не семь, а все семьдесят семь раз: ведь недавний зэк вознамерился работать в сверхсекретной области с сыном «врага народа» – отец Мишина тогда сидел.

– За что? – после долгих раздумий спросил Королев.

– За то, что слушал анекдоты, но не донес.

– Кем он был? – насторожился Королев и, услышав: «Слесарем на торфоразработках», перевел разговор на другую тему.

В Германии Мишин сначала занялся, как говорили, «железками», однако несколько ящиков с обломками узлов и деталей «фау» мало что дали для полного представления о гитлеровском секретном оружии. Тогда он занялся «теоретическими вопросами ракетной техники и автоматически управляемой высотной ракетой на базе двигательной установки самолета «БИ», одновременно читал спецкурс в «Жуковке». Вскоре в Наркомат авиационной промышленности был представлен отчет с предложением создать на базе «Фау-2» собственную ракету большей дальности. В ответ на документе появилась резолюция А. И. Шахурина и П. В. Дементьева: «Вне компетенции Наркомата».

Об этом узнал Королев, и такую возможность заполучить к себе Мишина он не упустил.

Многие полагают, что стать главным ракетным конструктором Королеву было предначертано после освобождения из «шарашки». Это не так.

13 мая 1946 года решением правительства с грифом «Особой важности» было определено создание нового тогда направления оборонной промышленности – ракетостроения. 16 мая был подписан приказ министра вооружения Д. Ф. Устинова о формировании на базе артиллерийского завода № 88 в городе Калининграде НИИ-88 – головного предприятия по созданию управляемых ракет на жидком топливе. Директором НИИ был назначен известный организатор артиллерийской промышленности в годы войны генерал Л. Р. Гонор, главным инженером – один из создателей «катюши» профессор Ю. А. Победоносцев. В мае 1946 года в Германию приехала комиссия во главе с маршалом артиллерии Н. Д. Яковлевым. Входил в нее и Д. Ф. Устинов, назначенный Сталиным руководителем ракетостроения. У него был свой фаворит – конструктор С. Синельников, разрабатывавший позднее зенитную ракету на базе немецкой «Вассерфаль». Да и могла ли идти речь о недавнем зэке Королеве? Два человека «сломали» эти сомнения – генерал Л. М. Гайдуков и профессор Ю. А. Победоносцев, знавший Королева по ГИРДу и РНИИ. Однако окончательное решение о кандидатуре Королева было принято лишь в августе.

Комиссия из Москвы осталась довольна тем, что удалось сделать «командированным» в Германию, и приняла ряд организационных мер. Среди них – решение о формировании из офицеров-фронтовиков бригады особого назначения (БОН), которой предстояло освоить все эксплуатационные премудрости «Фау-2». Командиром БОН был назначен генерал-майор А. Ф. Тверецкий. В Москву были отправлены эшелоны с производственным оборудованием, а также два спецсостава, состоявших из вагонов с чертежными залами, вычислительной техникой, оборудованием для технологического цикла сборки и подготовки ракет к пуску. Предстояло определиться и с местом проведения испытаний.

Главное же, нужен был человек, имевший глубокие знания в области ракетостроения. И не только теоретические. Человек, изучивший все материалы о фашистском «оружии возмездия», знакомый с проблемами, связанными с производством и применением этого вида оружия, видящий перспективу развития военного ракетостроения. Речь шла о назначении на новую должность – главного конструктора управляемых баллистических ракет дальнего действия. Претендентов было несколько. Так виделось руководству. Но по большому счету среди этих нескольких наиболее подходящим был инженер Сергей Павлович Королев.

Приказ о назначении Королева главным конструктором управляемых баллистических ракет дальнего действия и начальником 3-го отдела специального КБ, входившего в состав НИИ-88, был подписан Гонором 9 августа.

Структура конструкторского бюро Королева в тот начальный период была такой: 60 инженеров, 55 техников, 25 практиков, 580 квадратных метров производственных площадей. Но не это было главным. Назначение на столь ответственную должность Королев воспринял сдержанно. После внутренней ломки это было как бы возвращением к повседневности, к той работе, которую он любил и в которой знал толк.

Долгие месяцы пребывания в Германии позволили увиденное осмыслить и оценить. Он отдавал должное разработкам Доренбергера Брауна, однако опыт, который был накоплен к тому времени, и знания подсказывали ему иной путь. Королеву представлялась несовершенной сама конструктивно-компоновочная схема ракеты. Стальная каркасная конструкция корпуса, подвесные баки, неотделяющаяся головная часть – все это было далеко не самым лучшим вариантом, если не сказать больше. Недостаточно точной и надежной была система управления. Разбирая подетально все узлы и механизмы и продумывая их назначение, Королев приходил к выводу, что многие из систем, агрегатов и узлов неоправданно усложнены.

В первой половине февраля 1947 года специальная комиссия, в состав которой входил и Королев, подготовила перспективный план работ по ракетной технике. Обсуждение этого плана на правительственном уровне состоялось в начале апреля, а 14-го членов комиссии принял И. В. Сталин.

Возглавлял комиссию директор НИИ-88 Гонор, в ее составе были главные конструкторы смежных НИИ и КБ, Королев и представители Главного артиллерийского управления. Докладывал вождю Гонор. Сталин, наслышанный о «чудо-оружии» Гитлера, слушал молча и не скрыл своего удивления, узнав, что материалы по изучению трофейной ракетной техники составили тридцать объемистых томов. Слова, что в НИИ имеется свой проект ракеты, которая сможет поражать цель на значительно большем расстоянии, чем немецкая, Сталин воспринял с удовлетворением. Однако в конце беседы заключил:

– Сначала в кратчайшие сроки надо сделать ракету, аналогичную немецкой А-4, а потом браться за другие проекты…

Естественно, возражать, доказывать преимущества задуманного никто не решился. Вечером того же дня Королев встретился с Тюлиным.

– Рассказывай, Сергей, как принял, о чем спрашивал, что говорил? – обрушил град вопросов Тюлин. – Не томи!

– Не томлю я, дай опомниться… В общем, все было очень неожиданно, а потом так просто. Мы ожидали в приемной. Когда предложили войти в кабинет, слабость и волнение охватили меня. Сам Сталин! Он заметил наше смущение и сразу усадил всех. Беседу начал спокойно, неторопливо, вполголоса. Все время ходил по кабинету и курил свою трубку. Я не сводил с него глаз. Признаюсь: представлял его и таким, и не таким. Объяснить не могу. Он задавал много вопросов, слушал внимательно…

Королев вдруг смолк, потер виски, покачал головой и совсем неожиданно стал собираться уходить.

– Рассказывать, собственно, нечего, – с нескрываемой грустью закончил Королев. – Мой проект не прошел, приказано копировать Брауна.

– Почему?

– Стратегические соображения…

Тюлин успокаивал, говорил, что Королев может работать над новым проектом параллельно, а пока, делая Р-1, промышленность накопит опыт производства, испытаний и эксплуатации крупных ракет и подготовится тем самым к освоению перспективных идей.

– Все это так, – соглашался Королев. – Но о каком выигрыше времени идет речь? Если о том, что А-4 проще, что, ставя ее на конвейере, мы частично компенсируем урон, нанесенный войной, то это самообман. Нам нужно экономить все – металл, рабочие площади, энергию, другие ресурсы… А для этого надо делать новую технику, а не старую, смотреть в завтрашний день…

ПРЕДИСЛОВИЕ К ВОСХОЖДЕНИЮ

Не повторять чужих ошибок. – Капустин Яр. – На кого падала тень подозрений. – Кабинет № 13. – Судьба Гонора предупреждает. – Вздох облегчения спустя годы

Итак, решение о разработке ракеты Р-1, как копии ракеты А-4, но из отечественных материалов, было принято на высочайшем уровне. В определенной мере оно было вынужденным. Многие понимали, что, еще не родившись, Р-1 начала морально устаревать. К концу 1947 года был готов проект ракеты Р-2 с качественно лучшими характеристиками. Однако опыт, накопленный по А-4, позволял сосредоточить внимание на организации производства. Это была задача первоочередной важности, ибо ни одна отрасль отечественной промышленности не могла в то время начать изготовление ракет без соответствующей перестройки.

Недостатки А-4, почти полное отсутствие теоретических материалов с обоснованием принятых технических решений потребовали такой организации работ, которая обычно необходима при разработке совершенно нового проекта. На этом этапе закладывались основы отечественного ракетостроения, вырабатывались принципы организации производства сложнейших конструкций и оригинальный подход к решению теоретических проблем.

Отдавая должное конструкторским решениям Брауна и Доренбергера, Королев видел и слабые стороны ракеты А-4 («Фау-2»). Впрочем, эту «слабинку» видели многие, нужно было найти пути избавления от нее и увеличить возможности ракеты. Первое, что подсказывала инженерная логика, – отказаться от корпуса ракеты. «Зачем он? – рассуждал Королев. – Спрятать начинку? А ведь она, по сути, до элементарного проста: баки с топливом. Так пусть эти баки и будут корпусом».

И второе, что диктовалось здравым смыслом рациональности: нужно ли всей ракете лететь до цели? Ведь она не самолет, ракетный двигатель отработал положенные ему минуты, разогнал ракету, выключился – и все, больше ни он, ни баки с остатками топлива, ни устройства системы управления не нужны. К цели должна долететь только головная часть с боевым зарядом. Зачем же тащить все остальное? Стало быть, нужно сделать так чтобы «головка» отделялась от ракеты. Это даст выигрыш в массе и дальности полета. К тому же не надо делать весь корпус столь прочным, чтобы он выдерживал большие перегрузки при входе в атмосферу, в ее плотные слои, при подлете к цели.

Наконец, третий момент, который прорабатывался по заданию Королева. Какие стабилизирующие плоскости должны быть: небольшие крылышки или более солидные? Где они должны быть расположены, а главное – зачем они? Вопрос мог показаться странным. Когда к цели летит вся ракета, ее полет должен быть стабилизирован не только при работе двигателя, разгоне, но и на конечном участке, при падении на землю, на цель. А если к цели будет лететь одна головка? Нужна ли ей стабилизация? Вроде бы – да, а может быть – нет. Провели эксперимент и получили это самое «нет», за которым стояло сокращение массы всей хвостовой части.

При создании «единички» (Р-1) Королев нашел вариант схемы, которая стала классической как для одноступенчатых, так и для двухступенчатых ракет большой дальности.

…И все-таки почему из многих, не «запачканных» страшным обвинением «осужден за…», в общем-то именитых, авторитетных в кругах технических и научных, выбор, хотя и не без сомнений, пал на Королева? Этот вопрос я задавал многим, кто с ним работал, кто искренне уважал его, и тем, кто относился к нему с неприязнью, но в силу ряда причин не очень-то демонстрировал эту неприязнь. Пожалуй, точнее других сказал Михаил Клавдиевич Тихонравов, знавший Сергея Павловича многие годы: «Королев – это личность. Масштабная. С очень высокой целью. С волей, умеющей сдерживать радость успеха и противостоять неудачам. Он был и остается лидером».

Лидер. Что за этим? В ЦК, Совмине, оборонных комиссиях понимали, что новой отрасли предстоит не простое становление. Надо было собрать, осмыслить и критически оценить все, что уже сделано в области ракетной техники, определить перспективные направления дальнейшего движения. Требовалось отыскать, собрать и объединить для решения общей задачи разрозненные инженерные и научные кадры, определить необходимые производственные мощности, создать базы для испытаний. Словом, нужен был лидер.

Примерно в то же время начал действовать «совещательный орган», так называемый Совет главных конструкторов. Он включал шестерых: С. П. Королев (сама ракета), В. П. Глушко (двигатели), В. П. Бармин (наземные средства обеспечения старта), В. И. Кузнецов (командные приборы), Н. А. Пилюгин (системы управления полетом ракеты), М. С. Рязанский (радиоуправление).

К проектным работам привлекались академические и отраслевые институты, отдельные крупные ученые. Однако многие научные исследования проводились силами самого КБ. Королев очень скоро почувствовал, что без перевода на инженерный язык, без тщательного отбора научных результатов применительно к особенностям разрабатываемых конструкций научные исследования, выполняемые где-то на стороне, использовать невозможно. Поэтому научные работы у себя в КБ он организовал так, чтобы соответствовать по уровню исследований тем работам, которые выполнялись специализированными научными учреждениями.

Главный конструктор создал подразделения, которые не только контролировали работу смежных организаций с целью увязки технических характеристик ракеты, но и обосновывали возможность осуществления таких характеристик. Именно эта особенность организационной структуры позволяла обеспечивать деловой характер взаимоотношений со смежниками и прогрессивность всех технических решений. Эти деловые тенденции углублялись за счет расширения объема исследований самого КБ и давали Королеву основание требовать от смежников проведения разработок с учетом получаемого им опыта. Иными словами, он не только составлял стратегические планы, но и шел во главе атакующих.

Уже тогда начали создавать своеобразный культ главных конструкторов. В постановлениях ЦК и Совмина их фамилии стояли рядом с фамилиями министров отраслей. Такая форма директивных документов означала, что все нижестоящие инстанции – и партийные, и хозяйственные – были обязаны оказывать содействие главным конструкторам. Это был тот прогрессивный вариант управления, когда обязанности обеспечивались эквивалентными правами.

Кто выбрал это место в сердитой приволжской степи? Версий много. Одно достоверно: когда спецпоезда из Германии, замаскированные под передвижную метеостанцию, прибыли на станцию Брест, никто из офицеров бригады особого назначения не знал, куда их «погонят» дальше. Известия пришли из зарубежного радио: эшелоны с оборудованием для подготовки к пускам немецких ракет «Фау-2» следуют в Капустин Яр.

Бывают поселки или хутора, смысл названия которых затрудняются объяснить даже самые дотошные краеведы. Тогда, в 1946-м, многие из обитателей спецпоезда не знали, что ждет их впереди. А там и вовсе был «сплошной нуль».

«Чертово место, Богом забытый край», – ворчали те, кого командировали сюда. Никто не знал на сколько: на неделю-другую, на месяц, а то и совсем «бессрочно», пока начальство не даст команду на возвращение.

От станции до базы добирались на попутке. Там на рельсах стояло несколько железнодорожных вагонов, рядом – низенькие деревянные бараки, столовка, здание технической позиции… Суровый комендант внимательно изучал документы приезжающих, что-то записывал в свой талмуд и, поводив пальцем по разграфленной на клеточки бумажке, долго молчал, что-то соображая, и озабоченно цедил:

– Вагон номер шесть, полка шестнадцатая, верхняя… Да, а фотокарточки привез? Давай сюда. За пропуском придешь завтра. Устраивайся пока…

«Нулевой цикл» – это, конечно, не первый день сотворения мира. Какие-то домишки и строения были, и железная дорога худо-бедно куда-то вела. И стояли на ней вагоны-лаборатории, вагоны-мастерские. Штаб, столовая, жилье – в палатках и вагончиках. А кругом – степь. Земля там была серая, сухая, летом пылила молчаливыми столбами смерчей, зимой стыла. По утрам, чтобы умыться, разбивали лед в ведре, а по жаре негде было укрыться. Вода привозная, песок везде – на зубах, в сапогах, в хлебе…

По весне земля размокала так, что ногу не вытащишь. Дороги (ох уж эти дороги!) называли «роялями». Поперек глубокой колеи накладывали что попало, и по этому настилу, как по клавишам, тряслись грузовики, доставляя стройматериалы, технику, питание. На проложенной от Баскунчака железнодорожной ветке стояли спецпоезда, которые называли «экспедициями». На работу в «монтажки» шлепали по шпалам. Мелькают перед глазами эти грязные, промасленные деревяшки. Боже, будет ли конец? «Но ведь когда есть, куда идти, что может быть лучше, – рассказывал полковник Рафаил Борисович Ванников (в Капьяре он был начальником технической позиции). – Рельсы упирались в тупик. Однако и тупики для чего-то существуют. Только не думали тогда, даже предположить не могли, что вот с такого «тупика» в степи начнется дорога в космические высоты…»

На сколько приехали? Для чего? Пускать ракеты – это ясно. А какие и куда? Многим ракета представлялась неким подобием «катюши». Но то, что привезли в вагонах и собрали на месте, выглядело совсем иначе.

Первым начальником секретного испытательного полигона № 4 (так он назывался в официальных документах) был назначен генерал В. И. Вознюк. Это он возглавил по решению правительства рекогносцировочную группу, которая вела поиск места будущего ракетного центра. Обследовали семь районов – выбрали глухомань в Астраханской области.

Королев смотрел на голую, безжизненную степь, сухую и серую от пыли полынь. Суховей играл шарами перекати-поля, и эта незатейливая игра вызвала улыбку: «Невеселенькое местечко, а им хоть бы что: катят и катят, туда-обратно… А нам нужно только в одну сторону…»

Бригаду особого назначения формировал генерал А. Ф. Тверецкий на базе 92-го гвардейского минометного полка. С нее-то и началась новая профессия ракетчиков-испытателей, людей особого склада ума, особых умений и знаний, особой ответственности. Знания и умение приобретались по ходу дела, стараниями, желанием постичь технику века, научить ее летать, попадать в цель. Да простят меня капьяровцы всех поколений, что не могу назвать их поименно, – в короткой главе это просто невозможно. Но хочу склонить голову перед всеми, кто строил полигон, кто испытывал ракеты, кто их пускал по «программным заданиям».

С Василием Ивановичем Вознюком Королеву приходилось общаться почти ежедневно. Генерал сразу понравился ему. Человек волевой, завидного организаторского таланта, прошедший войну в частях гвардейских минометчиков, мужественный, умеющий вникать в сложные технические проблемы, он нес этот тяжелый груз многие годы, стараясь не вызывать гнева главных конструкторов, промышленников, кураторов из ЦК и ведомства Берия. Только можно ли примирить тех, чьи «интересы» порой ох как расходились. И подозрения были, и угрозы, и недовольство старших начальников, которые радели о внешнем лоске перед прибытием «гостей и комиссий».

Сроки для подготовки и проведения первого пуска предельно сжатые. Но эти сроки установлены Центральным Комитетом партии и правительством, потому мысли об отсрочках или переносах не приходили в голову. Работы организовывались, как сейчас говорят, по-фронтовому. Да и большинство тех, кто был послан в эти приволжские степи, были бывшими фронтовиками.

Сохранилась фотография: Королев, Пилюгин, Воскресенский, Смирницкий… В полигонных куртках и шлемах, молодые, разгоряченные, улыбающиеся. Еще один пуск прошел успешно.

Удачный пуск, потом неудачный. Снова удачный… Сколько их было! К истине шли методом проб и ошибок, через победы и разочаровывающие тупики, теряя товарищей и укорачивая свои жизни.

Осень 1947-го. Первые испытания баллистических ракет. В стороне от стартового стола, за бугорком, «панцерваген» – так называли бронемашину управления. В ней – как сельди в бочке, ни повернуться, ни продохнуть. Николай Пилюгин, командир отделения стартовой команды, прижат к своим приборам. Для кого-то он инженер-конструктор со стажем, а для тех, кто в броневичке, рядовой оператор. Королев должностью постарше, но пыхтит за спиной товарища.

Раннее утро. Небо отливает желтизной. Ракета на стартовом столе как свеча посреди степи. Поначалу было тихо, потом началась суета. Время торопило, да и начальство из Москвы нагрянуло. К назначенному часу все поутихло. Ждали. Что-то сейчас будет?

– Готовность одна минута…

– Зажигание…

– Пуск!

Когда двигатели запустили – сразу огонь, дым, клубы пыли и грохот ужасный. «Свеча» стоит. Неужто случилось что-то? Нет, пошла. Сначала тихонько, медленно, а потом все быстрее и быстрее… Все выбежали из землянок, из спрятанных в аппарелях машин, стали поздравлять друг друга. Королев стоял поодаль ото всех. Слеза катилась по щеке, и он смахивал ее тыльной стороной ладони. К нему подошел Вознюк:

– С днем рождения, Сергей Павлович.

– Спасибо, Василий Иванович, спасибо. Такие дела начинаем, такие дела… – Королев улыбнулся и поднял голову к небу. – Ушла, родимая…

Потом – второй пуск, третий, четвертый… Из «панцервагена» не выходили – выскакивали. Жадно глотали свежий воздух, закуривали, шумно обсуждали результаты. Позднее построили специальный бункер. С аппаратурой, перископами, линиями связи, контрольно-измерительными приборами, индикаторами телеметрии. Народу в нем заметно прибавилось, а вот отвечали за подготовку к пуску и сам пуск немногие. Среди них – Б. Е. Черток, Л. А. Воскресенский, Н. А. Пилюгин, Н. Н. Смирницкий. Ну и конечно же Королев.

Были у Эс-Пэ и свои суеверия, или традиции, – не знаю, как точнее назвать. Но эти своеобразные «ритуалы» главный конструктор соблюдал неукоснительно. Ни один пуск не проводился без оператора на старте – капитана Смирницкого (потом он станет генерал-лейтенантом, начальником Главного управления ракетного вооружения). Как-то Королев резко спросил, появившись на «площадке»:

– Где Смирницкий? Он что, не знает распорядка дня?

– Сергей Павлович, он болен, – объяснил Вознюк.

– Чем?

– Экзема, на руки смотреть страшно, я его отпустил.

– А меня вы спросили, кого отпускать, а кого нет? Срываете работу, срочно пошлите за ним.

Смирницкий прибыл через полчаса. Руки держал за спиной, доложился, попросил прощения.

– Покажите ваши руки, – потребовал Королев, а когда увидел, сник, смутился. – Это ты меня прости, Николай Николаевич, не то я сделал, лечиться тебе надо, прости. Понимаешь: не могу я без тебя. – Вздохнул и добавил: – Садись в мой «газик» и поезжай в санчасть.

– Я уже там был, Сергей Павлович. Врачи говорят, что виноват климат. Пройдет. Давайте пускать…

А еще такая была традиция: у стоящей на стартовом столе ракеты справляли малую нужду – «иначе не улетит».

Начинали со стендовых испытаний. Огромный по тем временам стенд (сорок пять метров в высоту!) соорудили на краю оврага. Поодаль было несколько землянок, в одной из которых заседала Госкомиссия. Когда начали прожиги, многие впервые увидели мощь пламени, выброшенного двигателем ракеты. Слепящая и ревущая струя рвалась вдоль бетонного желоба и уходила метров на четыреста, поднимая удушливую пыль, заслонившую полнеба. Шестьдесят долгих секунд длился прожиг. «Королев ходил королем», – говорили очевидцы. Стенд выдержал, двигатель – тоже, а вот бетон выгорел до арматуры. Но это было мелочью. Главное то, что все поняли: ракета родилась.

В «монтажках» ни выходных, ни сменной работы не знали. Королев торопил. Без грубого нажима, без упреков и угроз – своей добротой. И тем, что сам не знал отдыха, работал по ночам, разве что баньку не пропускал. Вознюку и другим покоя не давал. «Людей обустраивать надо», – повторял каждый день, а в ответ слышал от генерала: «Надо, очень надо, только скажите об этом в Москве, пусть хоть досок и фанеры пришлют».

Первый пуск прошел удачно. 18 октября 1947-го вошло в историю как день рождения ракет дальнего действия. Казалось – дело пошло. Но при новом старте ракета взорвалась. Еще один пуск, и снова неудача… На стартовой площадке «запасное изделие». По команде из пусковой кабины, переделанной из ильюшинского штурмовика, ракета взмывает, набирает высоту, точно ложится на курс и попадает в расчетный район. Народ ликовал – ведь всего-то год прошел. Тяжелый, изнурительный, но всего год. Не радовался лишь главный виновник успеха. В тот же вечер в своем вагончике Королев скажет ближайшим соратникам: «Нужна новая ракета, у этой нет будущего».

Альтернативный вариант был. Во второй половине 1946 года по предложению Королева и Глушко были выполнены проработки новой ракеты, названной позже Р-2. На стенде были вскрыты резервы двигателя и показаны возможности его значительного форсирования. Главный параметр нового изделия – его дальность вдвое превосходит возможности «Фау-2». В работе помимо В. П. Глушко активное участие приняли Н. А. Пилюгин и М. С. Рязанский. Эскизный проект Р-2 был защищен Королевым в апреле 1947 года на научно-техническом совете НИИ-88, в работе совета участвовал и министр вооружения СССР Д. Ф. Устинов.

Первые послевоенные ракеты Р-1 и Р-2 были одноступенчатыми (так же, как и созданные на их базе геофизические высотные В-1А и В-2А). В 1951 году была спроектирована новая, Р-3, со стартовой массой более семидесяти тонн. Собранные в пакет три такие ракеты уже тогда могли вывести на орбиту небольшой спутник. У ракетчиков Капьяра свой довод – связка надежности не даст, а всяких сложностей добавит. Тогда и решено было Р-3 не запускать в производство, а сразу начать разработку более мощного носителя.