Текст книги "Сергей Павлович Королев"

Автор книги: Михаил Ребров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

– Вы кого прислали на совещание?

– Пеца, – спокойно ответил Раушенбах.

– А кто он такой?! – кричал в трубку Королев. – Что он знает, что умеет?

– Толковый парень, знающий.

В трубке раздались короткие гудки.

Что же произошло в кабинете главного конструктора? Пец рассказал следующее.

На совещании обсуждали программу исследований в условиях, максимально приближенных к реальным Поступали предложения по использованию новых материалов для шестеренок, предлагалось наносить на них специальное покрытие, были и другие варианты. Когда подошла очередь Пеца, он рассказал анекдот.

…В одном городе все завшивели. Собрались ученые мужи, стали обсуждать, намечать разного рода программы – по изучению экологии вшей, созданию хитроумных ловушек, разработке репеллентов и т. д. А ведь надо было всего-то регулярно ходить в баню!

Его «вшивая теория» вызвала единодушное возмущение аудитории. Пуще других бушевал Королев. А предложение было очень простое – поместить двигатель в кожух, уплотнение сделать чисто символическое, с зазорами по осям почти в пару миллиметров, и внутрь положить ватку, пропитанную какой-либо испаряющейся смазкой. Это и создаст требуемый технический вакуум.

Поостыв, Королев снова позвонил Раушенбаху:

– Пришлите мне вашего Пеца, я хочу кое-что уточнить…

В конце концов была принята некоторая комплексная программа по доработке инфракрасной вертикали, и удачный полет со штатной системой ориентации удалось совершить только в 1962 году. В сообщении ТАСС спутник был «спрятан» под названием «Космос-4». Его полет продолжался трое суток, но информационная ценность снимков была оценена по достоинству. Стало ясно, что с помощью космической техники можно вести фотографическую и радиотехническую разведку, обнаруживать с орбиты места расположения радаров противовоздушной, противоракетной и противокосмической обороны на контролируемых из космоса территориях, а также «засекать» пуски баллистических ракет.

Первый ориентируемый спутник проходил в технической документации под кодовым названием «Зенит». Он был оснащен тремя фотокамерами, одним топографическим аппаратом и приборами радиоразведки. Объективы фотоаппаратов с фокусным расстоянием 1 метр обеспечивали разрешающую способность снимков 10–12 метров в полосе фотографирования 180 километров (высота орбиты 200 километров), запас пленки каждого аппарата позволял отснять полторы тысячи кадров, ведя съемку короткими или длинными сериями. Отснятая пленка возвращалась на Землю в спускаемом аппарате (капсуле) вместе с фотоаппаратурой.

Добавив «семерке» третью ступень и получив возможность выводить на орбиту тяжелые спутники, Королев задумал серию унифицированных космических аппаратов: фоторазведчиков «Восток-2», «Восток-4» и пилотируемых – «Восток-1», «Восток-3». Для запуска человека было решено использовать схему неориентированного орбитального полета, а потому от систем, требующих строгой ориентации в течение всего полета, отказались. Управленцы убедили Королева, что для проведения пилотом медико-биологических экспериментов этого достаточно. Для выполнения посадки предлагалось использовать троированную аварийную систему солнечной ориентации (АСО). Готовя систему, разработчики сообразили, что нельзя называть ее «аварийной». Объяснили Королеву: мол, начальство не поймет, слово «аварийная» моментально доведет кое-кого до прединфарктного состояния. Главный счел довод резонным. Слово «аварийная» заменили на «автономная», хотя по сути это была бессмыслица, зато сохранялась привычная аббревиатура – АСО.

Троированная система солнечной ориентации работала по схеме голосования «два их трех»: в качестве истинного сигнала принимался тот, который соответствовал совпадению любых двух. Система работала хорошо, пробный полет корабля-спутника прошел без замечаний, посадка тоже была удачной. И вот тут главный конструктор, обрадованный и воодушевленный, принимает смелое решение: готовит зачетные пуски без доработок. Причин на то было две. Первая: каждая новая мысль проектантов и конструкторов – это не просто новая линия на чертежах или какое-то добавление к схеме, это порой целая цепочка изменений, которые должны быть согласованы со всеми создателями новой техники, включая другие предприятия и заводы. Вторая: решение Королев принимал так, что у всех причастных было ощущение, что оно общее, коллективное. Но так только казалось. На самом деле весь груз ответственности он брал на себя, проявляясь при этом как универсальный инженер, грамотный технолог, конструктор, производственник, экономист и политик.

Итак, проекты были подготовлены на все четыре спутника (срок функционирования фоторазведчиков составлял один месяц, и, в отличие от пилотируемых, они оснащались солнечными батареями), а изготовление началось с «Востока-1» и «Востока-2». Заранее готовился и проект официального сообщения. Текст получался достаточно пространный и содержал примерно следующее: «…В течение многих лет в СССР велись работы по запуску ракет-носителей… Были проведены эксперименты по запуску в космос собак…» и т. д. и т. п. Все в целом были довольны, но Михаил Клавдиевич Тихонравов, один из главных соавторов проекта и поэт в душе, стал категорически возражать: «Нельзя в сообщении о первом полете человека в космос писать о каких-то собаках и обзывать почти сказочный космический корабль „кораблем-спутником № 6“! Надо как-нибудь романтичнее, например, „Восток“…». «Как „Восток“? – последовало испуганное возражение. – Это ведь условный шифр сверхсекретного изделия!» И все же мудрость взяла верх: «Восток» остался «Востоком», а военные фоторазведчики были переименованы в «Зениты».

Однако прежде чем в космос отправился корабль с человеком на борту, Королеву и его соратникам пришлось пережить немало тревог и неудач. «Победы, которые достигаются легко, немного стоят. Только теми из них можно гордиться, которые являются результатом упорной борьбы, – подбадривал Королев и добавил: – Это не я придумал, так говорили мудрые и знающие люди, например Бигер. Вы слышали о Бигере? Почитайте в энциклопедии». Впрочем, бодрость придет потом, а сначала…

Ракета и корабль были тщательно проверены и испытаны в МИКе, потом – на стартовом комплексе. Прошла заправка, выполнены все необходимые операции по установке кабины с животными, Королев прохаживался по бетонным плитам площадки, заложив руки за спину.

– Готовность тридцать минут, – раздалось в динамике громкой связи.

Королев бросил последний взгляд на ракету и направился к бункеру.

– Сергей Павлович, – окликнул его ведущий по кораблю-спутнику инженер О. Г. Ивановский, – разрешите при пуске быть в бункере управления.

Королев с недоумением посмотрел на Ивановского, недовольно передернул плечами и вполголоса процедил:

– Ну что ты с таким вопросом лезешь ко мне? Здесь распоряжаются военные.

– Военные не возражают.

Королев ничего не ответил и сумрачно посмотрел на стартовиков, которые уходили с площадки. Подошел Воскресенский, и оба быстро пошли к бункеру.

В репродукторе звучали подготовительные команды: «Минутная готовность!», «Предварительная», «Главная», «Подъем». Погасли транспаранты на пультах. Голос хронометриста начал отсчет секунд. Ракета пошла. Королев, сидящий за маленьким столиком неподалеку от перископа Воскресенского, провел ладонью по широкому лбу. «Пять секунд… Десять… Двадцать…» Не прошло и минуты, как Воскресенский резким движением повернул перископ сначала влево, потом вправо.

– Авария… Отстала боковушка, – произнес он сквозь зубы.

Королев побледнел, желваки заходили по скулам. Через толщу земли и бетона донеслись глухие взрывы. Королев направился к выходу, но дежурный офицер задержал его. Красная лампочка над массивной дверью предупреждала о запрете. Через пять минут все вышли наверх. В стороне, километрах в трех от стартовой площадки, поднимались черные клубы дыма.

Королев неподвижно смотрел на языки пламени, которые метались в этой черноте. Спазм сдавил сердце. Все, что еще несколько минут назад сулило большие надежды, во что было вложено столько сил, энергии, чему была отдана вся душа, – на глазах у главного конструктора пожирал огонь.

Королев собрал у себя в домике телеметристов, пусковиков и руководителей смежных КБ. Рассматривали ленты регистрации параметров носителя, обсуждали, высказывали предположения. Чаще других звучало слово «случайность». Сергея Павловича оно приводило в состояние нервного шока. Он упрямо крутил головой и резко махал руками:

– Случайностей быть не должно! Не-дол-жно! Вы понимаете меня? И никакой теории вероятности. Главное – ответственность при подготовке каждого пуска. И не пытайтесь меня убедить в обратном.

В тяжелых обстоятельствах, при неудачах особенно ярко проявлялась железная воля главного конструктора. Удрученность – да, но растерянности – не было. Упорство, знания и логика руководили им в таких ситуациях, и это придавало уверенность другим.

– Все остаются на космодроме. Новый корабль и ракету доставят через несколько дней. А пока есть время разобраться во всем. Причину надо найти. Вы поняли, что я говорю? – закончил он.

Следующий пуск тоже не принес большой радости. Королев, жаждущий получить положительные результаты как можно скорее, сдерживал себя. В экспериментальной работе он был терпелив и дотошен, требовал тщательного доведения всех систем и агрегатов, их безотказной работы и строго документального оформления всех испытаний. Это стало непреложным законом работы ОКБ-1.

ТУЧИ НА СОЛНЕЧНОМ НЕБОСКЛОНЕ

Начальственные игры. – Операция «Тополь». – Звездопад. – Сомнительные решения. – Нобелевский комитет ответа не получил

Многое в событиях минувшего времени станет понятным, если не обойти молчанием вечно волнующую проблему – взаимоотношения с высоким начальством. Успехи в делах космических, осуществление казавшихся фантастическими экспериментов в околоземном пространстве и на межпланетных трассах имели политическое значение, им придавался особый, «священный» смысл. Это обстоятельство имело свои плюсы – приоритетное финансирование, возможность «нажать» на другие предприятия, задерживающие разработку и поставку оборудования, получение всевозможных льгот для сотрудников головных КБ и НИИ. Но были и минусы – начальство всегда оставалось нетерпеливым, полагало, что если заставить разработчиков крутиться, то дела пойдут быстрее. Например, спускают сверху контрольные сроки: «до конца года», «не более шести месяцев», «уложиться в полтора – два года» и т. д. В такой неоправданной спешке, в непонимании реальных возможностей производства возникали практически непреодолимые трудности в договорах со смежниками. Те тоже не укладывались в волюнтаристские сроки, навязывали заказчику устаревшие модификации своих приборов. Все это рождало нервотрепку, ссорило людей, кто-то попадал в немилость того самого начальства, возникали разного рода интриги. Спешка оборачивалась авариями при испытаниях, риск пилотируемых стартов многократно возрастал.

Изрядно потрепала нервы сотрудникам ОКБ-1 работа над первым спутником связи «Молния-1». Он должен был находиться на высокой орбите, функционировать больше года, причем в непрерывном режиме и при одной и той же ориентации. Последнее обстоятельство обусловливалось диаграммой направленности спутниковых антенн. Ранее использовавшиеся системы ориентации в данном проекте оказались непригодными, поэтому спутник «держался» через тоненькие пружины за трехстепенный гироскоп, который при этом работал еще и как датчик угловой скорости.

Работа шла тяжело, не укладывались ни в жесткие сроки, ни в технические требования. Бесконечные совещания у главного конструктора с взаимными упреками, обидами, «накачкой» заканчивались ничем. Королев понимал, что претензии начальства несправедливы, что от него требуют невозможного – пока невозможного, – но в глазах подчиненных не хотел опускаться до открытого критиканства «верхних этажей власти», к которым относил Военно-промышленную комиссию (ВПК) Совмина, оборонный отдел ЦК, Д. Ф. Устинова – главного куратора всех ракетно-космических дел.

– Для достижения успеха, – говорил он примирительно, – надо ставить цели несколько выше, чем те, которые в настоящее время могут быть достигнуты. Надо работать…

– Нам садятся на шею, а мы молчим, – возразил ему один из разработчиков спутника связи.

– Кто садится? – невозмутимо спросил Королев. – Назовите, кто?

– Вы отлично знаете, кто, Сергей Павлович. Впрочем, каждому свое…

– Что значит, каждому свое? – зацепился Королев.

– Как говорят, кесарю – кесарево, а Богу – Богово…

Королев оживился, в глазах появился озорной блеск:

– Не очень-то вы уяснили себе мудрость народных изречений… Слово «кесарь» в Древнем Риме означало владыку, монарха. От него произошли такие слова, как русское «цесарь» и «царь», а также немецкое «кайзер» – император…

Далее Королев рассказал библейскую легенду. Противники Иисуса из секты фарисеев задали ему на людях каверзный вопрос: надлежит ли платить подати кесарю, то есть римскому императору, колонией которого была Иудея. Расчет был простой: скажет «не надо» – объявим его бунтовщиком против Рима; ответит «надо» – прокричим, что он против иудейского народа. Однако Иисус, зная своих врагов, нашелся. Взглянув на римскую монету, которыми оплачивались подати, он, в свою очередь, спросил фарисеев: «А чье на монете изображение?» «Кесарево», – ответили ему.

«Так отдайте кесарево – кесарю, а Божье – Богу», – рассудил Иисус. Фарисеи замолчали и отошли.

– Так вот, – подвел итог Королев, – когда мы желаем сказать: отдайте кому-либо должное, воздайте ему по заслугам, то и повторяем первую половину произнесенной вами фразы.

Все рассмеялись. Телефонный звонок «кремлевского» аппарата заставил замолчать. Королев снял трубку:

– Здравствуйте, Дмитрий Федорович, слушаю вас… Понял, завтра в десять…

Он положил трубку. Улыбка сошла с его лица.

– Устинов собирает завтра всех главных конструкторов, – пояснил и тем самым дал понять, что совещание закончено.

На следующий день вновь пришлось выслушать, какое политическое значение имеет запуск спутника связи, как важно обеспечить стране первенство в этом деле, что надо… И так далее.

Американцы первыми запустили свой спутник связи, и начальство потеряло интерес к «Молнии-1», который после этого был доведен в спокойной обстановке без начальственных помех и выведен на орбиту в 1965 году.

Начальство всегда зловредно. Быть может оттого, что самолюбиво, заносчиво, обидчиво. Возражений оно не воспринимает, к тем, у кого свое мнение, относится с неприязнью. Ракетная отрасль страны базировалась не только на Подлипках и королёвском ОКБ. Боевыми ракетами занималась днепропетровская фирма (позднее ее назовут НПО «Южное»), которую возглавлял М. К. Янгель, в подмосковном Реутове базировалось ОКБ-52 В. Н. Челомея. В чем-то их тематика перекликалась, в чем-то они были конкурентами. А у главных конструкторов были свои «защитники и опоры». Существовали и два лагеря: Гречко (военный министр) – Челомей – Янгель и Устинов (министр оборонной промышленности) – Королев – Грушин (создатель ракет для ПВО и ПРО). К первом лагерю особо благоволил Н. С. Хрущев (у Челомея работал его сын Сергей).

У каждого конструктора свой почерк. Это и понятно. А все дело было в топливе. Тогда не принято было говорить о так называемых токсичных топливных компонентах, загубивших жизни тысяч инженеров, техников, рабочих, офицеров и рядовых армии и ничего не подозревавшего населения. Ненависные Королеву и его соратникам виды топлива использовались на ракетах Янгеля и Челомея.

Летом 1960 года на полигоне Капустин Яр готовились к встрече руководителей партии и правительства. Само это мероприятие имело шифровое обозначение «Тополь», подготовка к нему проводилась в строжайшей секретности, а сама «операция», как определялось в специальном решении, имела целью «выбор основных направлений дальнейшего развития межконтинентальных баллистических ракет». На стартовой площадке были установлены три ракетных комплекса: Р-16 (жидкостная конструкции М. К. Янгеля), Р-9А и РТ-1 (жидкостная и твердотопливная конструкции С. П. Королева). В МИКе (монтажно-испытательном корпусе) демонстрировались головные части ракет Р-7А и Р-5М, а также мало кому известный аппарат необычной конструкции.

Хрущев прибыл поутру, до наступления жары. Было солнечно и тихо. В сопровождении секретарей ЦК, министров и главных конструкторов он бегло осмотрел стартовую площадку. Пояснения давал генерал А. С. Калашников. Вскоре перешли в МИК. Здесь инициативу взял в свои руки главный маршал артиллерии М. И. Неделин, заместитель министра обороны и одновременно главком ракетных войск стратегического назначения, он чувствовал себя на испытательном полигоне хозяином и хотел сам представить высоким гостям перспективные проекты.

Настроение у Хрущева было каким-то странным. Вроде бы не хмурился, шутил, но выглядел вялым, часто переспрашивал, когда ему что-то объясняли. Внимание Хрущева привлекла заметная разница в габаритах головной части ракеты, которая уже стояла на боевом дежурстве, и ее модернизированного варианта.

– Пожалуй, раз в пять меньше, – неопределенно произнес он.

Эта спокойная реплика, казалось, не предвещала бури. Молчание было недолгим.

– Почему так? – В голосе Хрущева появилось раздражение. Не дождавшись ответа, он вдруг побагровел и перешел на крик: – Кто мне объяснит? И ответит – кто виноват? Главный конструктор ракеты или заряда? Я спрашиваю: кто?..

В МИКе наступила тишина. Тягостное молчание прервал голос Неделина. Слова он выговаривал с запинкой, с трудом подбирая нужные:

– Дело в том, что техника…

Хрущев злобно взглянул на него снизу вверх. Маршал с вызовом встретил этот колючий взгляд.

– Я не совсем понимаю вас, – бушевал Хрущев.

– Дело в том, – повторил Неделин, – что, когда разрабатывалась первая ядерная головная часть, трудно было учесть…

Хрущев нервно махнул рукой:

– Меня не интересуют эти байки!

Он поднял голову, острые глаза впились в Неделина. Хрущев надул губы, еще раз недовольно махнул рукой и направился к выходу.

Рой чиновников, которые до этого пускались на любые ухищрения, лишь бы задержаться взглядом в зрачках Хрущева, получить одобрительный кивок, покровительственную улыбку или, того лучше, удостоиться личного обращения, что считалось большой удачей, приотстал. И тут вышел вперед главный конструктор ОКБ-1.

– Никита Сергеевич, – попытался остановить Хрущева Королев, – посмотрите на наш обитаемый спутник.

Хрущев словно не слышал или не хотел слышать. Он даже не повернул головы. А ведь перед ним был космический корабль для первого пилотируемого полета в космос. До старта Гагарина по первоначальным планам оставалось полгода. В монтажно-испытательном корпусе стояла техника, которой суждено было принести России всемирную славу.

Хрущев ушел. Ну а Королев? Главный конструктор растерянно смотрел на свое детище. «Он ничего не понял. Ничего!» – обожгла обида. Королев закусил губу, втянул голову в плечи и медленно побрел за всеми.

Мысли путались. Своим «Востоком» он как бы протягивал Хрущеву руку через время, в ОКБ-1 создали технику, которая была способна делать большую политику, а тот не проявил никакого интереса.

Гости из Москвы перешли на стартовую позицию. Там М. К. Янгель представлял свою Р-16. Хрущев согласно кивал. Заметив это, Андрей Николаевич Туполев (ведущих авиаконструкторов тоже пригласили на этот смотр) поспешил вставить: «Прекрасная штука, ее надо принять». Хрущев закивал сильнее, и все поняли: Янгель сегодня на коне. А вот к пояснениям Королева Никита Сергеевич отнесся холодно. Вопросов не задавал, эмоций не проявлял, хотя Королев демонстрировал нашу первую твердотопливную ракету.

– У этой ракеты, – вставил Неделин чуть торопливее, чем следовало в той ситуации, – большое будущее, я бы сказал, политическое. Она…

– Нет! – перебил Хрущев. – Политика и техника – вещи разные. Объясните это Королеву…

Хрущев повторил то, что говорил Королев, когда на него «давили» сверху.

Что касается «Востока», то он еще заявит о себе. 18 июня 1961 года все центральные газеты опубликуют указ за подписью Брежнева и Георгадзе. В нем будет говориться о награждении Н. С. Хрущева третьей Золотой медалью «Серп и Молот»: «Отмечая выдающиеся заслуги… в руководстве по созданию и развитию ракетной промышленности, науки и техники и успешное осуществление первого в мире космического полета советского человека на корабле-спутнике «Восток», открывшего новую эру в освоении космоса…»

Увы, наше прежнее руководство, позабыв о скромности, любило украшать себя Золотыми Звездами, «безропотно» и самодовольно принимая высокие звания и награды. Этому способствовало угодничество окружения. Но я о другом. С чьей-то легкой руки Хрущева стали величать «отцом космонавтики и космонавтов», «мудрым руководителем технических замыслов»… Чего только не было в эпоху звездопада!

Не было правды…

Тогда же в Капустином Яре слова Хрущева прозвучали резко и неприятно, как хруст разбитого стекла. Ярость, подобная невидимому взрыву, обожгла Королева. Он не сразу нашелся что ответить. Стоящие рядом могли видеть, что его бьет дрожь. Обморочная слабость нахлынула на него, но он пересилил и эту слабость, и обиду, и внутренний гнев. Королев все еще молча негодовал, когда громкий, полный торжества голос отвлек его: «Товарищи, предлагается короткий отдых!» Все заторопились к фуршетным столам, так и не уяснив: разрабатывать королёвские ракеты или нет.

Королев не двинулся с места. Он сунул руки в карманы, обвел тяжелым взглядом пеструю толпу сопровождающих и медленно побрел к МИКу. Хотел ли он вернуться к своему «Востоку» или просто побыть один, сказать не могу. Машина догнала его уже на выезде с площадки. Шофер распахнул дверцу. Королев секунду размышлял, а потом коротко бросил: «В домик!» Это означало что свое участие в операции «Тополь» он считал законченным.

В последние годы приподнялась завеса секретности и умолчания над проектами, которые предавались забвению в предшествующие десятилетия. Появились свидетельства, проливающие свет на действительный, а не мнимый процесс в конструкторских коллективах, и эти свидетельства с большим трудом восстанавливают историю нашего оружия.

Сегодня нелегко вынести окончательный вердикт по поводу того, какое место в ярком ряду отечественной мысли должны занять те или иные создатели ракетно-космических, авиационных и других систем и комплексов. Очевидно лишь то, что все они на самом деле были своего рода частью того «контекста», в котором рождались и уникальнейшие творения, и конъюнктурные, а то и амбициозные поделки.

На совещание, которое проходило в Реутове (ОКБ-52), М. К. Янгель – главный конструктор боевых ракет и Г. В. Кисунько – создатель первой системы ПРО опоздали. Непреднамеренно, задержала дорожная пробка, в которую оба попали. В приемной у В. Н. Челомея было несколько посторонних, как потом выяснилось – из спецохраны. Пытавшаяся скрыть волнение секретарша пригласила гостей пройти в маленький конференц-зал, что за кабинетом. Там уже шло легкой застолье. Н. С. Хрущев, Л. И. Брежнев, Ф. Р. Козлов, Р. Я. Малиновский и группа главных конструкторов из оборонных КБ (Королева среди них не было) непринужденно беседовали. О чем? Понять было трудно, к тому же хозяин заторопился и предложил гостям перейти в рабочий кабинет.

Схемы, развешанные на стенах, определяли тему предстоящей дискуссии. Впрочем, дискуссии как таковой не было. Владимир Николаевич Челомей весьма темпераментно изложил идею создания новой системы противоракетной обороны. Речь шла о защите от массированного ракетно-ядерного удара со стороны США. Тут же было детализировано, какие радиотехнические и радиолокационные средства предполагается задействовать. В качестве противоракетной Челомей намеревался использовать свою баллистическую УР-100.

Основные принципы нового проекта с условным шифром «Таран» выглядели настолько просто, что у дилетантов вызывали восторг: «Как это раньше никто не мог додуматься до такого? Хотя бы тот же Королев или Кисунько, который вот уже седьмой год мудрит со своей системой „А“ и „А-35“?» Впрочем, на обсуждении проекта «Таран» присутствовали далеко не дилетанты, а весьма квалифицированные специалисты своего дела – ведущие конструкторы, ученые, военное руководство. Вопросы к Челомею были, и много, но звучали они осторожно. Никто так и не решился высказать главное недоумение, хотя оно было естественным: как это баллистическая ракета при отсутствии коррекции полета сбивает скоростную космическую цель?

Отмолчались. Знали, что Челомей ходит в фаворитах у Хрущева, и не хотели обострять отношения? Пусть это будет рабочая версия, не более. Но ведь за молчание многие из признанных авторитетов уже были наказаны. Уже первые ракетно-космические амбиции Челомея обернулись для них своего рода крушением. Перестало существовать ОКБ-23, возглавляемое талантливым авиационным конструктором В. М. Мясищевым. Была заложена мина под конструктора С. А. Лавочкина, его ОКБ-301 стало филиалом фирмы Челомея. Тревожные дни переживали С. П. Королев, М. К. Янгель, П. Д. Грушин, понимая, что такая же опасность нависла и над ними. УР-100 рекламировалась в качестве массовой универсальной межконтинентальной баллистической ракеты и одновременно противоракеты.

Хрущев слушал и внимательно рассматривал «плакатную живопись» (так это назвал академик П. Д. Грушин) на стенах. Время от времени он вполголоса что-то говорил Брежневу. Тот записывал. Проект постановления по обсуждаемому вопросу поручили подготовить заместителю министра обороны маршалу А. А. Гречко.

Абсурдность ситуации в какой-то мере была даже занятна. Казалось бы, совсем недавно в новеньком (этим он и запомнился) подмосковном доме отдыха, еще пахнущем свежей краской, проходила «можайская межведомственная комиссия». Тогда министр В. Д. Калмыков говорил о проекте «Заслон», и все одобряли неизвестно чью затею, а вот теперь молча внимали призрачному «Тарану».

В те годы родилась шутка о главных конструкторах: «Кто работает на нас (на военных. – М. Р.), кто на ТАСС, а кто и на унитаз». Шутка, в общем-то, недобрая, ибо у каждого КБ были свои заслуги. И немалые. Развал, переподчинение, закрытие тем, ссоры главных конструкторов грозили утратой ракетно-космических достижений, столь мучительно обретенных. Предчувствие печального исхода угнетало Королева, наверное, больше, чем других, уже потому, что и сделать он успел многое, и планы вынашивал грандиозные. На то совещание в Реутове его не пригласили.

Кисунько терзался сомнениями: «Зачем меня позвали сюда?» Из головы не выходило недоумение Янгеля, когда тот еще до начала совещания, мельком взглянув на плакаты, увидел на одном из них «свою» ракету, включенную в систему ПРО. Он так и спросил Кисунько: «Почему это моя ракета включена в твою систему?» И уже тогда Григорий Васильевич с усмешкой ответил: «Это не твоя ракета, а будущая челомеевская».

Когда обсуждение проекта «Таран» закончилось, Хрущев обратился к Янгелю:

– Михаил Кузьмич, Владимир Николаевич жалуется на вас и Королева, что вы запретили передачу в его КБ технической документации.

– Это секретные документы особой важности, – ответил Янгель, – и по существующему положению…

Хрущев перебил его:

– Немедленно вышлите, ваше КБ – не частная лавочка.

Далее события развивались так. Маршалы А. А. Гречко и М. В. Захаров приехали на строительство радиолокационного узла системы А-35. Осмотрели, поинтересовались ходом работ, сроками завершения.

– Это правда, что РЛС «Дунай-3» сможет наводить УР-100? – спросил Гречко.

Кисунько ответил утвердительно. Он понимал, что от его ответа может зависеть судьба системы, которую уже начали создавать. Он надеялся, что после этого визита Гречко доложит Хрущеву, что систему А-35 желательно сохранить, ибо она может пригодиться для проекта «Таран».

3 мая 1963 года Хрущев подписал постановление о создании новой системы противоракетной обороны.

Говорят, когда-то поэты дзен-буддисты, достигнув известности, меняли имя, чтобы начать новую поэтическую жизнь, в которой груз славы не мешал бы объективному восприятию их поэзии. Владимир Николаевич Челомей был талантливым конструктором. И организатором тоже. В его КБ работали прекрасные инженеры, которые создали уникальные проекты. Взять тот же носитель «Протон», орбитальную станцию «Алмаз», баллистические и крылатые ракеты… Аналогии, быть может, и неточны, но «причуды» дзен-буддистов ему были не по нутру.

В июле (точнее, во второй половине) 1961 года намечалось совещание у Д. Ф. Устинова по ракетным делам. Накануне Королев позвонил по «вертушке» Кисунько и предложил встретиться для конфиденциального разговора. Он состоялся в машине.

Это может показаться невероятным, но истина такова: после создания первой межконтинентальной, запуска первого спутника, прокладки первых трасс к Луне, триумфального полета «Востока» с Гагариным на борту Королев попал в тяжелую полосу интриг. До сих пор вспоминаю признание Сергея Павловича: «Второй раз меня пытались вычеркнуть из жизни» (первый раз – это навет, осуждение и ссылка в ГУЛАГ на Колыму. – М. Р.).

Суть того откровенного диалога такова:

Королев. До каких пор мы будем терпеть притязания Челомея?

Кисунько: Что вы имеете в виду?

Королев. Все то же…

Кисунько. И что предлагаете?

Королев. Давайте напишем обстоятельное письмо в ЦК.

Кисунько. Но ведь оно попадет к Хрущеву.

Королев. Хрущев – это еще не все ЦК.

Кисунько. Написать можно. Но вы его подпишете как главный конструктор, руководитель крупного КБ. А кто сейчас я? Меня обложили в КБ-1, я просто физическое лицо, и там скажут: это его личная точка зрения…

Судя по всему, письмо так и не было написано, ибо если бы оно было отправлено, то получило бы огласку. Однако время было упущено, и больше к этому вопросу ни Королев, ни Кисунько не возвращались.

Приглашение на юбилейные торжества по поводу 50-летия генерального конструктора ОКБ-52 было разослано всем его коллегам. Чествование намечалось на вторник 30 июня 1964 года. К этому времени уже был защищен аванпроект по «Тарану», предстояло подготовить постановление ЦК и Совмина на производство боевой системы. Вот тут-то военные и спохватились: одно дело одобрить аванпроект и совсем иное – начать создавать то, что у многих вызывало пусть внутренние, пусть пассивные, но возражения. Поговаривали и о том, что Кисунько собираются назначить первым замом к Челомею по системе «Таран». До Григория Васильевича эти слухи доходили из разных источников, а военные прямо предложили дописать это в проект постановления. Он жил тревожным ожиданием и размышлял, как деликатнее отказаться. Смущало и то, почему сам Челомей ни разу не то что не сказал – не намекнул ему об этом. Понимал он и то, что при таком раскладе становится заложником: завалится «Таран» – и голова его полетит. Отвечает-то исполнитель, или, как говорили тогда, гладиатор.