Текст книги "Сергей Павлович Королев"

Автор книги: Михаил Ребров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 25 страниц)

Он вдруг смолкал. В короткие паузы я старался представить его в прошлом: между детством и юностью, юностью и зрелостью, ГИРДом и октябрем 1957-го. Между стартами первых ракет и запуском спутника была война. И она, казалось, навсегда отсечет прошлое от будущего. Работая в цехе, в чертежном бюро, летая бортинженером, приходя домой усталым, полуголодным, садился за стол и писал, писал, писал, отдавая бумаге свои мысли. А мысли уносили вперед.

Радости и невзгоды, великие и малые открытия, находки и потери… Находилось малое, а терялось порой почти все. Переживалось это остро, бурно, непосредственно. Потом, с годами, непосредственность приглушалась, а острота осталась. На всю жизнь. Время здесь оказалось бессильно.

Сделанное Королевым в начале 60-х годов многим отличается от его прежних замыслов. Как это часто бывает, новое началось с демонстрации, своего рода вызова. Таким оказался старт «Востока» с Гагариным. Уже после полета он скажет: «Это был логический шаг, и вроде получилось».

Мотивы и импульсы его поступков диктовались делом. И здесь он не останавливался ни перед чем. В этом его Прометеево деяние. И вот что еще подумалось тогда: Королев сумел сохранить в себе многое из того, что было открыто им в Циолковском. Калужский учитель навсегда остался в мыслях и представлениях главного конструктора Королева.

…Вот и тогда он смотрел на портрет ученого в своем кабинете, и мне раскрывался удивительный мир этих замечательных творцов. Он-то и позволил разобраться в том, что произошло во второй половине нашего века и почему этот век называют космическим.

…После войны я читал лекции в МВТУ. Однажды меня спросили: верю ли я в реальность полета на Марс? Ответил: верю. И не слукавил. Потому что верю…

Подумалось: вот оно, извечное, непреходящее, неуемное, бьющее через край. Прометеево деяние XX века. Это сейчас, по прошествии четырех десятилетий космической эры, даже сверхсложные проекты покорения Вселенной воспринимаются порой очень уж буднично. А тогда…

Тот туманный декабрьский вечер тоже навсегда останется в моей памяти. Мне представилась редкостная возможность наблюдать мысль в действии. Это было удивительное, восхитительное зрелище, каким только может быть порыв вдохновения, неудержимо зовущий в завтра! Я услышал от Сергея Павловича два слова, за которыми виделось стремление превратить земную человеческую цивилизацию в межпланетную и, быть может, в отдаленном будущем изменить судьбу людей: «Покоренный Марс».

Прежде чем смысл этих слов стал мне понятен, прошла, казалось, вечность.

– Такой шаг труден, но неотвратим. Вопрос: когда и как…

Помню, сказал самому себе: «Тебе здорово повезло. В таком настроении он может рассказать многое». И не ошибся.

Говорил Королев убежденно, интересно и не вообще, а очень конкретно, хотя, признаюсь, не все в его суждениях мне было понятно.

Математические символы и эскиз летательного аппарата, которые академик набрасывал на листке, в переводе на обычный язык означали, что человек нашел (а к тому времени уже и опробовал) средство достичь второй космической скорости, почти в 70 раз большей, чем у реактивного пассажирского лайнера, и в полтора раза большей, чем у обычной космической ракеты: той, что выводит спутники на околоземные орбиты. Он уже видел тот завтрашний день, который «объединит пространство и время».

– Сергей Павлович, – перебил я его, – вы романтик и мечтатель, хотя прагматик тоже. И все-таки, как родилась идея «маленькой Луны»?

– Вы сказали: «прагматик». Я пришел в ракетную технику с надеждой на полет в космос, на запуск спутника, на осуществление других замыслов… Долго не было реальных возможностей для этого, о первой космической скорости можно было лишь мечтать. С созданием сложных баллистических ракет заветная цель становилась все ближе. Поверьте, это очень непростая работа и не все получалось сразу. Мы внимательно следили за сообщениями о подготовке в Соединенных Штатах Америки спутника, названного не без намека «Авангардом». Кое-кому тогда казалось, что он будет первым в космосе… Вот и считайте, мог ли я уступить им свою мечту…

Спустя годы, я возвращаюсь в то уже далеко время и пытаюсь осмыслить и сам разговор с главным конструктором, и то, что ему предшествовало, и то что было потом. Вот ведь как получается. Человек, неугомонный и жаждущий новых знаний, требовал от космоса раскрыться, пустить в свои безграничные владения. Они были манящими и недоступными для него с тех самых пор, как человек впервые начал изумляться и думать. Звезды на небе манили его всегда.

По мнению Бернарда Шоу, за всю известную нам историю человечества «лишь восемь великих» – Пифагор, Аристотель, Птолемей, Коперник, Галилей, Кеплер, Ньютон и Эйнштейн – смогли синтезировать всю совокупность знаний своего времени и новые представления о Вселенной, в более грандиозные, чем представления их предшественников. А если говорить о практике, а не только об умозаключениях, о конкретных инженерных решениях? Здесь список будет короче, а имя Королева в нем будет стоять первым.

Каждая работа ОКБ Королева имела свои особенности, свои сроки, свои «болячки и радости». Точно взбираешься на исполинскую гору: одну вершину покорил, а рядом много других. Он мечтал о Луне, Венере и Марсе, искал опору, чтобы передохнуть и идти дальше. Но как передохнуть, когда в эти же годы создавался корабль «Восток». И все хотелось успеть, охватить, сделать… Так представляется мне его душевное состояние.

Вспоминаются слова Альберта Энштейна: «Не могу поверить, что Бог играет в кости с космосом». «Скорее, – говорил он еще, – Бог хитроумен, но он не зловреден». Гениальный физик любил шутить. Королев тоже не был лишен юмора: «Надо перехитрить богиню Гею и вырваться из ее объятий. Тогда – мы свободны…»

С преданностью жреца техники в течение всей сознательной жизни он искал оригинальные и смелые инженерные решения.

День, ночь, снова день… Предел? Королев не знал, где он. Втянувшись в работы по спутникам, пилотируемым кораблям, лунным ракетам, он мечтал о создании новых носителей и космических рейсах, еще более дальних. Засыпал под утро. Внезапно. За письменным столом. Карандаш выпадал из расслабленной руки. На столе лежали листки, исписанные уверенным почерком. То были размышления на тему: «Этапы покорения космоса».

Хорошо помню и другой, в общем-то обычный, день. Точнее – вечер. Сергей Павлович стоял у письменного стола, спиной к окну. На фоне белой занавески отчетливо вырисовывался его силуэт. Дождь в тот день шел почти беспрерывно. За мокрым стеклом расплывались и таяли в туманной дымке огни города. Желтые блики падали на листья пальмы, что стояла в углу, и на лицо Сергея Павловича, на котором явственно проступала тогда тень усталости. А быть может, тень воспоминаний о прошлом…

– Итак, ваш вопрос… – Он опустился в кожаное кресло, откинулся назад и потер ладонями колени. – Признаюсь, подустал, и время, на которое рассчитывал, не сложилось. Надо кое-что до завтра пролистать.

– Вопрос о вашей работе, – заспешил я и повторил то, что накануне говорил ему по телефону: – В толковом словаре всего несколько строчек, поясняющих слово «конструктор»: специалист, который конструирует, создает конструкцию…

Он согласно кивнул, потом встал, прошелся по комнате, тяжело ступая и чуть раскачиваясь. Движения его намекали на вспыльчивый и неукротимый нрав, взгляд карих глаз был оценивающе пристальным и цепким.

– Мы с вами уже говорили об этом. Ну что же, давайте продолжим. Конструктор схож с журналистом. Он должен уметь говорить коротко об очень значительном… К сожалению, мы иногда говорим длинно о вещах давно известных и не очень-то важных… Ярлык «изобретение» порой стараются навестить лишь для престижа, а по сути своей оно в лучшем случае должно называться замыслом, пусть даже оригинальным…

Говорил он медленно, отдельные слова произносил резко, как бы выделяя. Я старался запомнить его жесты, походку, широкую улыбку и голос.

– До поры до времени так оно и было. Однако жизнь ежедневно и ежечасно испытывает нас на прочность, ставит в самые неожиданные ситуации, вовлекает в сложную цепь человеческих страстей и отношений, проверяя нашу нравственную стойкость и гражданскую зрелость. Человек должен быть «открытой системой», чуждой психологической замкнутости.

Внизу раздался звонок. Но Сергей Павлович не повернул головы. Он смотрел на меня, и из его глаз струился какой-то особенный свет:

– Бывает, что идеи нет. Есть что-то около, а сама идея рассыпана где-то по разным мешочкам. Сконцентрировать ее надо. И это тоже непросто…

В каждом движении, в позе, в словах его было что-то взрывное. В его характере уживались способность внушать трепет и одновременно умение быть доступным для всех, кто с ним работал. Я отложил блокнот и слушал, стараясь не упустить ни одного слова, ни одной интонации.

– Бывает идея заманчивой, броской, яркой… Конструктор высказал много того, чего до него не делали другие. Интерес к идее большой. О ней спорят, ее поддерживают. Разговоров много. Но существует «маленький недостаток», который, в общем-то, замечают почти все, но о котором никто не говорит вслух. Технически реализовать эту идею пока нельзя. А «пока» это носит очень неопределенный характер. Взять тот же полет человека к Марсу…

Королев смолк, долго смотрел на запотевшее окно. Мне казалось, что он думает сейчас совсем о другом и это интервью даже раздражает его. Разговор требовал собранности, внимания, памяти, а главное, значительно большего времени, чем он располагал в тот вечер.

– Нужны варианты. Много. Очень много. Обычных и необычных. Умение проектировать в конечном счете заключается в том, чтобы учесть все критерии, из тысячи вариантов выбрать один-единственный, который наиболее полно отвечает поставленной задаче. Единственный вариант!

Он сделал паузу.

– Условно говоря, – продолжал Сергей Павлович, – конструктор не должен представлять свое детище навеянным «днем убегающим». Перспективно то, что несет на себе отпечаток века и вечности. И это не должно ускользать от внимания…

Говорят, что жизнь человека – это постоянное восхождение по лестнице, ведущей вверх. В какие-то годы он идет быстрее, в какие-то медленнее, но постоянно идет. И все время вверх. У Королева было много вершин: межконтинентальная баллистическая ракета, первый спутник, «Восток» и «Восход», штурм Луны, аппараты для полета к Марсу и Венере… Сам же он считал, что не принадлежит ни к баловням судьбы, ни к неудачникам. Паузы между одной работой и другой тянулись у него порой годами.

– К замыслам Циолковского надо относиться очень серьезно. «Эфирные поселения» будут. Большие орбитальные станции, испытательные полигоны и заводы на орбите и даже целые города, научные базы на Луне, обширные народнохозяйственные программы по практическому использованию космоса… Будут и дальние путешествия, искусственная гравитация и самые фантастические решения…

Я украдкой рассматривал его кабинет. Вещи не чувствовали себя здесь беспризорными. Они явно существовали для деловой жизни. И хозяин был далек от мысли наводить в своих владениях показной блеск. Да и собственным внешним видом он не очень-то был озабочен.

– Вот ведь как хорошо сказал поэт Леонид Мартынов! – воскликнул он. Потом, чуть прищурив глаза, прочитал: – «Скажи: какой ты след оставишь? След, чтобы вытерли паркет и посмотрели косо вслед, или незримый прочный след в чужой душе на много лет?..»

Вошла Нина Ивановна и прервала нашу беседу: «Пойдемте пить чай». «Чай это очень хорошо! – Сергей Павлович приподнялся из кресла. – Особенно с твоим вареньем… Вы любите варенье? – спросил он меня и, не дожидаясь ответа, сказал: – Любите, любите, его нельзя не любить, особенно то, которое варит Нинуля».

– Человек не живет в пустом пространстве, – продолжал он за столом. – Его окружает материальный, вещественный мир. Это тоже прописная истина. Но именно поэтому его внутренний, духовный мир не может существовать в отрыве от внешнего, реального. А все, из чего состоит реальный мир вещей, задумывается, проектируется, создается сегодня, завтра – и всегда людьми науки и техники. Невозможно сегодня оторвать наше существование от плодов их ума и рук. Это говорю вам я – технарь, который в душе гуманитарий.

– Сережа, ты утомил человека своими рассуждениями, – осторожно вставила Нина Ивановна.

Сергей Павлович посмотрел на меня и продолжал:

– Помните анекдот о старом портном, которого спросили, что бы он делал, если бы стал царем? Да-да, он ответил: «Я б еще немножко шил».

Если округлять даты, «большими ракетами» он начал заниматься в 40 лет. Каждый последующий год – это конструкторская зрелость, новые замыслы, желание охватить все и тягостное, мучительное сознание, что «на это все его не хватит». Профессор М. К. Тихонравов, проработавший с ним многие годы, как-то сказал: «Королев – это личность. Масштабная. Большого калибра, с очень высокой целью. С волей, умеющей сдерживать радость успеха и противостоять неудачам. Он был и остается лидером».

В тот вечер услышал от него такое:

– Ставьте себе меньше целей – и у возраста не будет власти над вами.

Он искоса взглянул на меня и усмехнулся, уловив мое удивление:

– Я сказал, «меньше целей», а не «меньшие цели». Впрочем, первое тоже не по мне, хотя одна цель может быть достойна десяти жизней. Есть такие…

– А когда Хрущев вас «пригвоздил» на показе техники, когда отмахнулся от «Востока», вы тоже сохраняли оптимизм? – спросил напрямую.

– Тогда я обиделся. И разозлился. Но быстро отошел. Сказал себе: «Сергей, партсекретари приходят и уходят, а твоя работа остается. Не сможешь ты ее закончить, другие это сделают. Не трепи нервы!» Но, если честно, обида долго мучила меня. А вообще, скажу вам, когда долго-долго чем-то занимаешься, все начинает получаться так, как надо. С этим и начинаешь жить. Так и с полетом человека в космос. Когда с этой мыслью и идеей свыкаешься, то становишься их частью. Как в инженерной профессии: из долгого обучения ты переходишь в пребывание… А кто мог помешать старту «Востока»? Хрущев? Нет. Если бы не одна неприятность с ракетой Янгеля, которая произошла в октябре 1960-го (тогда погибли многие десятки людей), Гагарин или кто-то иной, но наш, мог полететь раньше…

«Господь Бог всегда дает штаны тем, у кого нет зада». Не помню, кто это сказал, но смысл в этих словах есть… Когда привел их Королеву, он улыбнулся, но промолчал.

Увы, были интриги, они выбивали конструктора из колеи, он испытывал замешательство от равнодушия или непонимания его замыслов.

– Я мог бы кое-что рассказать. Но вам это просто так, любопытно. Писать об этом нельзя. И можно будет не скоро. Да и рассказчик из меня плохой. Для нас главное – технические проблемы. И вообще не стоит…

– Но ведь люди уходят и уносят с собой то, что без искажений не воссоздается. А вранья и путаницы так много.

– Много. Наверное, много…

– Обещаю, что писать ни о чем не буду, пока не получу от вас «добро».

– Такие вещи решаю не я.

Его называли человеком-легендой. Однако при всем, что было свойственно только ему, он был нормальным мужиком. Нормально стойким. Нормально загнанным, но не умеющим «меньше себя тратить». Оттого, наверное, он не терпел тех, кто не мог или не хотел работать, как он.

Пора было прощаться. Сергей Павлович проводил меня до двери. И тут я решился еще на один вопрос без надежды услышать ответ:

– Сергей Павлович, а правда, что вас приглашал Сталин, расспрашивал об НЛО и просил сделать «противотарелочную» ракету?

Королев громко захохотал:

– Откуда у вас такие сведения? Я впервые слышу об этом. Со Сталиным мне довелось встречаться всего один раз, и разговор шел совсем о другом…

Он умер как-то нелепо. Еще накануне энергичный, полный замыслов, он ушел из жизни, словно споткнувшись на ходу, внезапно, неожиданно для всех, в расцвете жизненных и творческих сил. Неполных тридцать лет судьба отпустила ему на все мечты. И дела! Пусть не покажется странным, но их было больше. Как непривычно сознавать потерю и вдруг обнаружить, что отныне остаются только воспоминания о недосказанном им, о невостребованных эскизных проектах. Теперь нам самим следует отгадывать их смысл.

«НАЗВАНИЕ ЭТОМУ ДЕЛУ – ЖИЗНЬ»

Вместо эпилога

Теперь, когда Королева нет, самое время спросить: а был ли он? Был ли человек, который наперекор сомневающимся скептикам, да и просто маловерам сотворил чудо? Нет, конечно же, нас не обманывали; скрываемый от «чужих глаз», не появляющийся на телеэкранах и первых страницах газет, он, повторю, скромно «прятался» за псевдонимом «профессор К. Сергеев» или безымянным должностным – «главный конструктор ракетно-космических систем». Отсюда и порождение мифов. И все же, даже когда Королев был жив, у скептиков было достаточно оснований сомневаться в реальности всей этой фактуры. Тайна, за которой скрывался этот человек, напоминала нечто фантастическое.

Но нет, конечно же, Королев был. Даже два. Одного постоянно видели в кругу единомышленников и сотоварищей по сугубо конструкторским, инженерным делам и там, в верхах ВПК – Военно-промышленной комиссии при Совете Министров. Другой существовал где-то в глубине проектных залов, цехов, кабинетов засекреченного ОКБ-1, за плотными шторами старомодных окон, за рядами пропускных турникетов и охранников КГБ. Королев – миф и Королев – человек. Сам он старался никогда об этом не напоминать.

Он взвалил на себя нелегкую ношу. Надо иметь сильную веру в правильность избранного пути, большую мечту и достойную цель, чтобы получать от своей работы удовлетворение и удовольствие. Работал он неистово. Природа наградила его аналитическим умом, умением увлечь и повести за собой других. Злые языки, правда, всегда наводили тень на плетень, уверяя, что Королев – один из многих таких же. Но злые языки были не правы: он выделялся среди других и дерзостью, и талантом, и умением смотреть в завтрашний день. И трудился он много больше других, потому что брал на себя и чужую ношу. Хуже получалось у него в личной жизни.

История Королева – мечтателя и творца – вполне античная история. И вовсе не потому, что его называли Зевсом, Прометеем, Гефестом. Никто не знает всей своей судьбы до того, как судьба его настигнет. Но когда это происходит, хорошо видно, что это была судьба. Ну а там, где судьба, виновных нет. Можно ли обвинять Королева в том, что он не сумел свою судьбу обмануть? Он прожил мифологическую жизнь и умер нелепой, казалось бы, смертью.

Ему было воздано много уважения, восторга, похвал. Потому что был талантлив, умен, честен. Казалось, он был удачлив, даже счастлив в главном деле своей жизни, в ракетах и спутниках, которые делал. Вершина его славы – запуск «Востока» с Юрием Гагариным на борту.

Теперь, спустя более трех десятилетий после его кончины, многое в его судьбе высвечивается по-иному. В памяти всплывают подробности встреч, разговоров. Сегодня каждая мелочь обретает глубинный смысл.

Он был искренен. Но мысль – так уж был Королев устроен – всегда была у него впереди сердца. Он хорошо знал, что в любом, даже самом ярком факеле горючее не бесконечно. А в том, что факел догорает, иной раз так трудно признаться, в первую очередь самому себе. Поэтому даже после того, как болезнь стала все чаще напоминать о себе, он уходил от всех разговоров на эту тему. Королев спешил. Он все время боялся что-то не успеть сделать. Но вместе с тем отчетливо видел и понимал, какое место ему уже уготовано историей.

Совершил ли он все, о чем мечтал? Наверное, нет. Конечно, нет. Разве найдется хоть один человек на свете, который в ответ на такой вопрос сможет произнести твердое, утвердительное «да»?.. Иной раз обстоятельства оказывались сильнее Королева. Иной раз фортуна отворачивалась от него. И надолго. Но он никогда не жаловался на судьбу. Она подарила ему радость творчества, а такую радость, как утверждал Гете, «можно завоевать лишь в большом труде».

Работал Королев много. Работал неистово. Забывая обо всем и в первую очередь – о себе. Его соратники и противники судили о нем по-разному. Единым было уважение и к его личности, и к его таланту. Сам же он считал: чтобы сделать себя, надо чувствовать сопротивление. Противодействия хватало. «Название этому делу – жизнь», – пояснял свою мысль.