355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Михаил Коршунов » Бульвар под ливнем (Музыканты) » Текст книги (страница 7)
Бульвар под ливнем (Музыканты)
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 17:27

Текст книги "Бульвар под ливнем (Музыканты)"


Автор книги: Михаил Коршунов


Жанр:

   

Детская проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Глава двенадцатая

Андрей Косарев сидел в классе за одним столом с Иванчиком и Сережей. Впереди сидели Витя Овчинников, Наташа и Рита. Шел урок географии. Андрей никогда бы не подумал, что с утра он опять окажется в школе, будет сидеть на уроке, почти таком же общеобразовательном, как и в их школе. Классный журнал, ведомость о посещаемости, дежурный, «сотрите губкой с доски, последняя парта – не разговаривайте, я с вами миндальничаю, а вы не вытаскиваетесь из троек. Стыдно! Кто еще не сдал реферат? Не вижу вкуса к общественной работе. Последняя парта, прекратите наконец разговаривать».

Рита появилась на следующий день рано утром. Андрей еще спал, он ведь решил никуда больше не идти. Матери заявил об этом. Никуда не пойдет. Все! Пусть мать не задает ему никаких вопросов.

Вдруг рано утром появилась Рита.

– Теперь я к тебе, а не к маме, – сказала она. – Вставай, пойдем со мной.

– Куда это?

– В школу.

– Я кончил с музыкой. Ты понимаешь?

– Понимаю. С музыкой кончил, но со школой ты не кончил, и ты пойдешь в мою школу.

Андрей смотрел на Риту.

– Нет!

– Да!

Андрей, конечно, пошел. Для Риты он готов на все.

В школу Андрей отказался сразу входить. Но потом вошел. Все-таки это были не музыканты, и главное, этого хотела Рита.

Андрея окружили ребята, и никто из них ничего не сказал о вчерашнем, ни слова. Может быть, здесь не обошлось без Риты или «гроссов». Но все выглядело, во всяком случае, совершенно естественным. Рита побывала у директора и договорилась с ним, что Андрей будет заниматься в их классе. Андрея знают все ребята, они ручаются за него. Не может человек быть просто так на улице. Пусть он прекратил заниматься музыкой, но вообще-то ему надо заниматься? Временно хотя бы в их школе, хотя бы сегодня. Рита не хочет, чтобы он был предоставлен самому себе. Директор подумал и согласился.

Андрей сидит в классе, и ему ничего, вполне даже сносно. Даже хорошо. Никаких старых проблем и никаких еще новых. Очень заманчивое состояние, пускай и недолговечное, но необходимое ему сейчас, когда можно вот просто так жить – и все. Ребят он знает, не такой он чужой. Рита около него. На переменах. Она ни о чем не говорит, а только рядом с ним.

Девочки из параллельного класса поглядывали на нее и на Андрея, о чем-то, конечно, шептались. Рита не обращала внимания. Она умеет ни на кого не обращать внимания и защищать не только себя.

На уроке обществоведения Андрей даже развеселился: Наташа делала доклад на тему о религиозных суевериях и гаданиях, разоблачала. Ей помогал Витя. Был ассистентом. Андрей вспомнил Татьяну Ивановну. Здесь в школе Татьяне Ивановне пришлось бы туго, даже несмотря на то, что она выучивает пасьянсы из журнала «Наука и жизнь».

Наташа рассказывала о спиритизме. Это мистическая вера в возможность общения с умершими людьми, с их духами. Возник спиритизм в семье американца Фокса в 1848 году. Из Америки в Европу спиритизм был перенесен в 1852 году неким Гайденом.

Андрей вспомнил композитора Йозефа Гайдна. Андрею всегда нравилась его музыка.

Наташа продолжала рассказывать о спиритизме и о неком Гайдене. Он объявил себя медиумом – человеком, который является посредником между людьми и духами. В 1912 году в России было до двух тысяч кружков спиритизма. Участники сеанса садились за круглый стол, клали руки – кончики пальцев – на край стола. И молчали.

«Как пианисты», – подумал Андрей. Пальцы над клавишами, и короткое последнее молчание, а потом общение между людьми и музыкой. Смешно. В жизни все рядом – несерьезное и серьезное. И человеческие поступки тоже все рядом – и несерьезные и серьезные. А он какой поступок совершил? Но хватит, хватит обо всем этом!

«Гроссы» занимались шахматами. Проблемы столоверчения их не интересовали. Наташа сказала «гроссам», что они могли бы отвлечься от своего занятия и послушать доклад. «Гроссы» на это ответили, что Ньютон не любил отвлекаться от своих занятий, и, чтобы ему не мешала кошка, которую надо было впускать и выпускать из квартиры, Ньютон прорезал в двери отверстие.

Засмеялись все, и даже Наташа. Иванчик и Сережа – любимцы класса. Они уже вполне серьезно изучают механику и физику.

Преподаватель обществоведения сказала, что в отношении Ньютона Иванчик и Сережа правы, но все-таки это не дает им основания играть в шахматы во время доклада. Иванчик и Сережа извинились и убрали шахматы. А потом на очередной перемене в столовой все положили руки на стол и шутили, кричали, что стол двигается. Витя Овчинников кричал, что он медиум, и доказывал, что с ним кто-то общается, какой-то дух. Сейчас даст стакан компота.

Андрей молчал. Он старался привыкнуть к новой школе. Ему надо привыкать. Может быть, здесь он будет учиться потом.

Витя подошел к нему и спросил:

– Ты с музыкой завязал?

Андрей кивнул. Отвечать Вите не хотелось. Тем более, Витя это спросил как-то вполне серьезно, что на него было мало похоже.

– Ее, знаешь, полно, – сказал Витя. – Крути пластинки.

Андрей опять кивнул. Может быть, Витя и прав: если так все думают, значит, крути пластинки. Андрей тоже будет крутить пластинки.

Рита ни о чем его не спрашивала. Андрей ждал, когда она что-нибудь скажет о его новом положении. Но Рита отнеслась к этому с полным молчанием. Не шутила, не смеялась. Как будто Андрей никогда не был скрипачом, музыкантом. Почему-то было даже обидно. И Андрей не выдержал и рассказал Рите, что у него случилось со скрипкой. Он должен был это кому-то рассказать. Это его мучило.

Рита выслушала молча.

– Хватит на сегодня. Ты сам сказал, что с музыкой у тебя все кончено.

– Кончено, – сказал Андрей.

Но тут откуда-то вынырнул Витя.

– Подумаешь, концерт там и все такое. Вроде двойки на контрольной. С кем не бывает. – Витя услышал, что разговор опять о музыке. – Сегодня двойка, а завтра входишь в зону четверок!

Витя как мог утешал Андрея. Рита, очевидно, попросила Витю быть к Андрею внимательным, хотя сама она совсем по-другому разговаривает о музыке. Вообще не разговаривает. Рита – она странная. К матери тогда вечером пришла. И теперь вот эта ее затея со школой, и Андрей сидит в ее классе и слушает что-то там такое на уроках, как настоящий ученик.

Когда Кира Викторовна в учительской взяла телефонную трубку и услышала слова матери Андрея, она растерялась.

– Как – он в школе?

– Пришла Рита и увела его в свою школу. Общеобразовательную.

– Какая Рита?

– Рита Плетнева. Он с ней давно дружит.

– И она смогла его увести в школу?

– Смогла. И я не знаю, хорошо это или плохо.

Кира Викторовна тоже не знала, хорошо это или плохо. Прежде всего это было неожиданно. Появляется какая-то Рита Плетнева и с легкостью уводит Андрея в свою школу. Удивительно. Непонятно. Кира Викторовна ждала со стороны Андрея совсем другого, правда, здесь вмешались новые, неожиданные силы.

В учительской появилась Алла Романовна. Увидела Киру Викторовну:

– Как ваши?

– Ничего мои, – ответила Кира Викторовна неопределенно. Трубку она положила. Она не знала, что же все-таки делать с Андреем? С чего все начинать?

– Встретила Ладю Брагина. Гуляет.

– Как – гуляет? – переполошилась Кира Викторовна.

– Гуляет. У дверей школы.

Кира Викторовна выскочила на улицу.

Ладя подбрасывал и ловил монету.

– Где твоя скрипка? – спросила Кира Викторовна с испугом.

Ладя показал на скамейку, где лежала скрипка. На скамейке стояла и шапка-ведро, наполненная учебниками.

– Ты кого ждешь?

– Я?.. Никого не жду.

– У вас сольфеджио.

– Знаю.

– Иди в класс. Опоздаешь.

– Но еще не все пришли, – как-то неопределенно сказал Ладя.

– Все, кто должен прийти, уже пришли.

– А что, кто-нибудь не должен прийти?

– Иди в класс. Я тебя прошу, Брагин.

Ладя повиновался. Кира Викторовна вместе с ним спустилась в раздевалку. Ладя молчал. Разделся молча. Потом опять спросил:

– А кто не должен прийти?

– Ты ждал Андрея?

Ладя пожал плечами. Он сам не знал. День должен был как-то начаться.

– Вы оба слишком дорого мне стоите! Из-за вас я… – Но тут Киру Викторовну кто-то осторожно взял за локоть. Она оглянулась.

Это был преподаватель в военной форме.

Ладя поспешил уйти, а преподаватель примиряюще сказал:

– У каждого из них в сумке маршальский жезл.

Когда Андрей вернулся домой, его подозвал сосед Петр Петрович. Он завел Андрея к себе в комнату и, смущенно откашливаясь, спросил:

– Я слышал, скрипка у тебя куда-то делась.

Андрей сказал:

– Делась.

– Ее можно того… купить, а? Какого она размера? – Петр Петрович развел руки в стороны. – Или побольше?

Андрей смотрел на Петра Петровича и не знал, что ответить, чтобы не обидеть.

– В магазине-то они продаются? Я куплю. – Петр Петрович придвинул Андрея за пуговицу совсем близко к себе; Андрей почти на голову был выше его. – Не буду пить, а куплю. Размер укажи. – И Петр Петрович опять развел руки. Несвежие манжеты до половины закрывали ладони. Было в этом что-то очень жалкое, незащищенное и доброе.

«Я ни разу ему не сыграл, – подумал Андрей. – Пусть даже когда он бывал подвыпившим. Он несчастный человек. В войну погибли жена и маленькая дочка под Смоленском, в обозе с беженцами. Он рассказывает о дочке, когда выпьет. Маме на кухне. Дочке нравилось беседовать по телефону, и она всегда говорила: „Это не „аллё“, а это Катя“. И еще она пела песни о танкистах, любила праздник Первое мая и прыгать на одной ноге».

– Ты хоть на глазок прикинь размер, – говорил Петр Петрович. – В магазин – это я сам.

А ведь скрипки действительно нет. Андрей ощутил это как-то очень ясно. Обычно в это время он занимался, играл. И это его регулярное время занятий наступило в первый раз с тех пор, как у него не стало скрипки. Никто никогда не поймет, что ты испытывал, когда у тебя в руках бывала скрипка! Ее легкость и тяжесть, опасность и бесконечность. Бесконечность ее возможностей пугала, потому и делала скрипку опасной и необходимой. Скрипка – это одинокая линия за горизонт, постоянный вековой путь. Андрею казалось, что он не пройдет лучшую часть этого пути, не сумеет. Не хватит сил. И он был экономным. Он боролся за себя. Кира Викторовна хотела от него уверенности, хотела развития, а он стремился прежде всего сохранить то, что уже добыл. Он хотел закрепиться. А чего такого особенного он добыл? Что сделал такого в музыке? Если честно, откровенно, без громких фраз? А может, и не было у него никогда настоящей музыки, ее понимания и ее исполнения?

Петр Петрович все еще стоял перед Андреем и тянул его за пуговицу.

Глава тринадцатая

– Тебя зовут Дедом? – спросила Павлика высокая стройная девочка. Она шла из полуподвала, очевидно, из школьной раздевалки.

– Меня, – сказал Павлик. Эту девочку он видел в школе впервые.

– Меня зовут Ритой.

Дед кивнул.

– А где найти Киру Викторовну?

– Ее нет. Ушла к одному нашему ученику.

– К Андрею Косареву?

– Да. (Откуда эта девочка знает об Андрее и о том, что его, Павлика, зовут Дедом?)

– Тогда поговорю с тобой.

– Поговори, – сказал Дед.

– Об Андрее Косареве. Что ты так на меня уставился?

– Ничего.

– Я была вчера на концерте. Понял?

– Понял.

– И я все знаю. А сейчас Андрей…

– Он застрелился, – сказал Дед.

Теперь Рита уставилась на Деда.

– Кто?

– Андрей, – едва смог прошептать Дед.

– Вы все тут такие! – сказала Рита. – Музыканты! Иди сюда, а то всех перепугаешь.

Рита отвела Павлика в сторону, подальше от стола коменданта.

– Он сейчас у меня в школе, в моем классе, – сказала Рита.

– Кто?

– Андрей. Но он должен быть у вас. Ты понимаешь? Он должен к вам вернуться. Вы должны его вернуть. До чего ты непонятливый.

Это он, Павлик-то, непонятливый? Примчалась тут откуда-то. Красавица! Да Франсуаза в сто раз красивее!

– Но он никогда не вернется, если у него не будет скрипки. Ты меня слушаешь или нет?

– Какой скрипки? – опять оторопел Дед.

– Обыкновенной, на которых вы играете. У него теперь скрипки нет.

– А куда она делась?

– Застрелилась скрипка! – зло ответила Рита.

Дед и все остальные ребята ничего не знали о том, что Андрей скрипку сжег. Все, и директор тоже, молчали об этом. По просьбе Киры Викторовны. Прежде всего она сама хотела как-то разобраться, понять случившееся, найти объяснение. Андрей борется за себя, она это понимает. И он успешно борется. Но гибель скрипки – это и гибель Андрея в чем-то. Не мог он этого сделать сознательно. Зачем? Просто он сделал глупость, и надо ему помочь выбраться из этой глупости. Надо немедленно вернуть в школу. Но как вернуть ему скрипку?

Кира Викторовна и Всеволод Николаевич совещались, где найти такую скрипку, которую бы взял Андрей. Что это должна быть за скрипка? Она должна будет нести в себе предельную ценность, но совсем не материальную, а какую-то психологическую.

Рита направилась обратно в раздевалку. Она была зла на себя и на этого Деда. Нет, не с тем человеком она начала такой важный разговор. Поторопилась. Но в то же время с Ладькой разговаривать ей не следовало, а с девочками она не хотела. С девочками разговоры у нее не всегда получались.

Но Дед уже бежал за ней.

– Не уходи, – схватил он ее за руку. – Не хочешь со мной, подожди Киру Викторовну.

Лицо Павлика было несчастным. Он боялся, что эта девочка уйдет, а вместе с ней уйдет и что-то важное для судьбы Андрея, а значит, и для них всех.

– Хочешь, покажу нашу школу? – предложил Павлик, заметив, что Рита колеблется: уходить ей или остаться и обождать Киру Викторовну. – У нас композиторы свои есть, теоретики. Один рукописи Бетховена разбирает. Орган тебе покажу.

– Орган не хочу, – сказала Рита.

– А здесь кабинет звукозаписи, – сказал Дед. Он всячески стремился задержать Риту. – Нотная библиотека. Там партитуры и клавиры всех в мире симфоний.

– Прямо всех?

– Ну, много… сто или тысяча.

Мимо прошла группа ребят. Осмотрели Риту. В особенности один, с усиками. Чуть шею не отвертел.

– Духовенство, – сказал Дед.

– Что?

– На духовых инструментах играют.

Рита засмеялась. И Павлик засмеялся. Кажется, теперь Рита и Павлик понравились друг другу.

После сольфеджио Ладя пошел в органный класс: не знает ли Чибис что-нибудь об Андрее? Так, интуиция подсказывала, что такое возможно. Случайные наблюдения над жизнью.

Андрея в школе нет, и никто не мог толком сказать, где он. Вчера в метро Ладька сделал все возможное, чтобы они с Андреем поняли наконец друг друга. Хотя бы в чем-то. Поначалу. И вообще, и так далее, содружество наций.

Ладька открыл дверь органного класса. Тишина. Никого. Вдруг где-то услышал звук льющейся воды. Струйками вода льется. Ладька прислушался. Потом увидел, что сбоку от шпильтыша открыта дверца. Ладька подошел к дверце, заглянул, вошел в дверцу и начал подниматься по лестнице. И тут он увидел Олю Гончарову. Она держала в руках лейку. Вода тихо шелестела в низенькой ванночке, и казалось, что в органе идет дождь.

Ладя сказал:

– Привет.

Оля вздрогнула от неожиданности, поставила лейку и поглядела вниз.

– Это я, Брагин, – сказал Ладя.

– Только ты осторожно, – попросила Оля.

Ладя поднялся к ней. Взглянул на длинный ряд труб. Они здесь были видны все целиком. Рычаги, переключатели, разноцветные провода.

– Машина, – сказал Ладя.

– Трубы трогать нельзя, собьешь настройку, – предупредила Чибис. Она знала Ладьку, его темперамент.

– Ясно, – сказал Ладька и полез дальше по лестнице. – Сколько труб?

– Восемьсот. Есть орган и на восемь тысяч труб.

– Машина, – опять повторил Ладька. – Слушай! – И Ладька, не соблюдая осторожности, скатился вниз с лестницы. – Сыграй сейчас, а? Или нет, дай я попробую. Никогда не играл на органе!

Ладька уже забыл, для чего он пришел к Оле. Он только знал, что перед ним великолепная машина, что в ней восемьсот труб. И что он должен попробовать, как все это звучит, восемьсот труб, лично у него. Где он только раньше был!

А Рита и Павлик уже окончательно обо всем договорились. Они по-прежнему стояли в коридоре. Павлик сказал «да» и пошел к дверям склада музыкальных инструментов.

Кладовщик при виде Павлика глубоко вздохнул.

– Мне надо с вами поговорить, – сказал мальчик. – Вы один здесь?

– Один. Кому ж еще быть?

– Разговор секретный.

Кладовщик кивнул. При этом попытался загородить собой кучу скрипок в углу.

Павлик плотно прикрыл дверь.

– Мне нужна… – начал Павлик.

– Струна, – сказал кладовщик.

– Скрипка. Чтобы вы ее сделали.

Павлик обошел кладовщика и показал на кучу старых скрипок.

– Из этих одну можете сделать?

– Не пойму я что-то тебя, – подозрительно сказал кладовщик. – Скрипки списаны и ни на что не пригодны.

– Только вы можете нам помочь.

Кладовщик продолжал подозрительно смотреть на Павлика.

– Скрипач погибает, вы это понимаете? – вдруг закричал Павлик.

– Вот-вот. Опять за свое!

– Хотите, кровью распишусь?

– Чьей кровью?

– Своей.

– Это зачем еще?

– Клятву дам, что скрипач погибает.

Павлик взял со стола кладовщика обыкновенную ручку с обыкновенным пером.

– Положи ручку, – сказал кладовщик неуверенно. – Давай это… без крови.

– А вы «быть или не быть» знаете? Гамлета, принца датского, знаете? – не успокаивался Павлик.

– Ладно, – вдруг сдался кладовщик. – Гамлета знаю и всю его семью.

– А Косарева Андрея вы знаете?

И Павлик рассказал кладовщику все об Андрее и его скрипке. Он очень волновался, потому что хотел, чтобы кладовщик понял, как все это серьезно, как все это по-настоящему серьезно. И надо помочь Андрею, и одна девочка придумала, как помочь. Он ей рассказал про склад инструментов, а она придумала. Рита Плетнева ее зовут. Она из другой школы пришла к ним специально, чтобы поговорить об Андрее. Павлик может ее позвать. Она сейчас здесь. Она ждет Киру Викторовну.

– Иди занимайся, – сказал кладовщик и пошел к горе скрипок.

Он долго стоял и молчал, разглядывая скрипки. Молчал и Павлик. Он хотел понять, о чем думал кладовщик.

– Попытаюсь, – тихо сказал кладовщик.

Павлик вышел со склада. Отыскал Риту. Она читала стенгазету «Мажоринки».

– Все о’кей, – сказал Павлик. Ему хотелось, чтобы Рита окончательно поверила в его силы и возможности и что в школе он не второстепенная личность.

Рита засмеялась, может быть, «о’кею», а может быть, чему-то в стенгазете «Мажоринки». Павлик не понял.

А через час у кладовщика сидели Кира Викторовна и Всеволод Николаевич.

– Если что-нибудь нужно, вы предупредите, – сказал Всеволод Николаевич кладовщику. – Клей, инструмент.

– Я могу попросить в мастерской Большого театра, – сказала Кира Викторовна.

Кладовщик молча разбирал старые скрипки. Он был очень серьезен. Перед ним на столе лежали головки, шейки, деки, струнодержатели. Он тихонько пощелкивал по деревянным частям, подносил их к близоруким глазам, к уху, слушал. Он слушал свое прошлое, он вспоминал его. И сейчас он не списывал инструмент, а возрождал его. И возрождал себя. Из прошлого.

– Вы не беспокойтесь, – сказал кладовщик. – Лак я достану сам, почти кремонский. Я знаю, где его можно найти. Там меня еще помнят. Грунт хороший достану.

– Может, не надо такой грунт и лак? – сказала Кира Викторовна.

– Да, – сказал директор. – Скрипка не должна быть в богатой одежде. Ни в коем случае. – Всеволод Николаевич сам начал простукивать разложенные на столе части. – Все, как есть здесь, все таким пусть и останется. Вы понимаете?

– Будут видны швы. Склейки.

– Пусть будут видны.

– Но получится инструмент, на котором пилила вся школа…

– Вот именно.

– Они обижаются, когда им говоришь об этом. Который кричал из них больше всех, он мне и заказ сделал. А теперь еще инструмент такого вида я ему дам… Позвольте сделать скрипку. Я видел скрипки самого Чернова, работал когда-то у Витачека. Вы же знаете. – Кладовщик полез в карман пиджака, достал потемневшую по краям от пальцев записную книжку и вынул из нее листок, похожий на обертку от лезвия безопасной бритвы. – Этикет Чернова. Храню.

Это был фирменный знак, который мастера клеили внутри сделанных ими инструментов. Кладовщик убрал бумажку в записную книжку.

Директор взглянул на Киру Викторовну. Кира Викторовна не знала, что сказать. Кладовщик, сутулый, близорукий, с длинными нескладными руками, стоял перед ними и был похож на тех певцов-иллюстраторов, которые приходят в школу и поют, помогают ребятам в занятиях по классу аккомпанемента.

Кира Викторовна никогда не могла спокойно смотреть на этих бывших певцов и певиц. Они пели с трудом, и у них было такое неподдельное волнение, такое желание не уходить от рояля, чтобы не сидеть с клубками шерсти или с книгой «Рыболов-спортсмен» в коридоре, в ожидании, когда они снова понадобятся, что Кира Викторовна старалась никогда не видеть их глаз, их неуверенных улыбок. Они работали на будущее, а сами были из далекого и часто неудавшегося прошлого. И теперь они надеялись на чужое будущее. И это было их жизнью.

Когда Кира Викторовна и Всеволод Николаевич уходили от кладовщика, он стоял над разложенными частями скрипок. Он надеялся на чужое будущее, и это стало жизнью для него, хотя бы на эти дни.

…«Что же такое музыка в судьбе человека? – думала Рита. – Или судьба человека в музыке? Разве только тщеславие, популярность, экран телевизора, эстрада? Внимание людей, которые тебя слушают и которыми ты в данный момент владеешь, если ты, конечно, настоящий талантливый музыкант? Но можно ли этим заниматься, планируя успех, славу? Потому что можно добиваться всего, только надо очень захотеть. Андрей, он что – захотел славы в музыке?» Рита никогда не давала ему возможности поговорить с ней серьезно, да и сама не думала об этом серьезно. Как сейчас. И это сделал Андрей, теперь, своим поступком. Подобный поступок нельзя запланировать; Андрей его совершил в определенную минуту, потому что многое совершается именно в данную минуту, и настоящего и лживого. Может быть, Андрей совершил что-то настоящее, хотя и очень тяжелое для себя? И для других тоже? Но прежде всего – для себя. Может быть, музыка в нем тоже была не настоящая, а лживая, запланированная? И теперь он от нее освободился, и ему стало легко, ну, не стало еще легко, а станет легче? А Рита пытается вернуть его к тому, от чего он уже отказался?

Рита стояла за столиком в кондитерской, ела пирожное. Она зашла в кондитерскую погреться, потом купила пирожное, потому что хотелось еще и подумать. Просто стоять и думать – глупый вид. А так, ешь пирожное и думаешь. И согреваешься заодно. Пирожное вкусное, черное, с орехами, думать приятно. О’кей. Ну надо же, этот Дед их! Потешная личность. Волосы гладко расчесаны на пробор, лицо важное, и держит себя серьезно, надувается изо всех сил.

Рита застегнула пальто и вышла на улицу.

Она энергично вмешалась в судьбу человека, и это уже не шутка, за это надо отвечать. Музыка или не музыка, какая разница, важно, что решается судьба, как бы заново все. И чего ей больше всех надо. Есть там эта самая девочка, органистка. Ясное дело, влюблена. Клавиши давит и не может от них оторваться, побеспокоиться, узнать, где Андрей, что с ним. А то вот надо приходить из другой школы и устраивать все эти дела. Нет, что-то она опять не так и не о том. Ей, конечно, льстило, что Андрей ею «интересуется», – это так Наташа говорит. Уж не влюблена ли Рита сама в Андрея? Ну это… не интересуется ли она сама им? Интересуется, это, пожалуй, все-таки не то слово. И неважно сейчас, какое слово тут должно быть, важны действия. А она всегда действовала, она не из тех, кто считает до десяти, а потом открывает глаза.

Рита неожиданно остановилась посредине тротуара. Медленно отошла в сторону. Парень с плетеной сумкой, в которой у него лежали пакеты с молоком, едва не наскочил на нее. Взглянул на Риту:

– Ты заболела?

– Нет, – ответила Рита одними губами, пытаясь сохранить спокойное, ровное дыхание, чтобы побороть эту всегда стремительно возникающую в груди боль. – Ничего. Со мной бывает.

– Что бывает? – Парень опустил на тротуар сумку с пакетами молока. – Грипп перенесла на ногах, что ли?

Рита прислонилась к дереву. Расстегнула верхнюю пуговицу на пальто, раздвинула на груди шарф. Парень остался стоять около нее.

– А ты зачем столько молока пьешь? – спросила Рита.

– Хочу и пью, – ответил парень. – Кому какое дело.

– Купил бы уж лучше корову.

Парень обиделся и ушел.

Рита еще немного постояла. Поправила шарф, застегнула пальто. Вначале пошла медленно, потом быстрее, а потом уже пошла так, как всегда. Как будто ничего с ней и не было.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю