355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Михаил Коршунов » Бульвар под ливнем (Музыканты) » Текст книги (страница 19)
Бульвар под ливнем (Музыканты)
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 17:27

Текст книги "Бульвар под ливнем (Музыканты)"


Автор книги: Михаил Коршунов


Жанр:

   

Детская проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Глава одиннадцатая

Это не было совпадением, что им назначили одно и то же время. Андрей пришел чуть раньше, потом Ладя. Когда Ладя вошел в кабинет Валентина Яновича, то в кабинете сидел Андрей. Профессор был в соседней комнате. Андрей вздрогнул. Ладя это заметил. Лицо у Андрея вздрогнуло. И Ладя внутренне напрягся, но только потому, что почувствовал это в Андрее.

Ладя положил на стол скрипку и потом решительно сделал несколько шагов по направлению к Андрею. Андрей встал и улыбнулся, теперь уже спокойно и как-то даже тихо. В глазах только появилось выражение, знакомое Ладе. Но появилось на какое-то мгновение.

Ладя тоже улыбнулся. Он знал, что скоро встретится с Андреем, боялся этой встречи, потому что боялся обнаружить свое счастье, которым был переполнен. Это было нехорошо, нечестно по отношению к Андрею, так думал Ладя.

Они оба застыли в нерешительности, в ожидании первых очень важных для них обоих слов. Таких слов, которые не должны были никого из них обидеть, и они это оба понимали. Разговор должен был как-то начаться, и усилия на это требовались от обоих.

– Ты меня искал, я знаю, – сказал наконец Андрей.

– Тебе «гроссы» передали?

– Да.

Ладя колебался, сказать ли Андрею, что он его видел в тот день на Тверском бульваре. Решил не говорить. Андрей не хотел, чтобы его кто-нибудь видел тогда, если он сидел рядом со школой и Консерваторией и никуда все-таки не пришел. Ладя потом обегал весь бульвар, и Андрея не было. Ладе казалось, что он должен был увидеть Андрея еще раз, и немедленно.

– Занимайся первым, – сказал Андрей. – Пойду погуляю, я никуда теперь не тороплюсь.

Разговор напомнил Ладе их встречу в детстве, в метро. Что-то опять не получалось, хотя все было по-другому и не так.

Слышно было, как Валентин Янович разговаривал по телефону.

Андрей еще раз улыбнулся и медленно направился к дверям кабинета. Потом в дверях, как опять тогда в детстве, в метро, задержался и вдруг сказал:

– Я как-нибудь зайду к тебе. – Тут же добавил: – К тебе и к Санди. Почему молчишь о Санди?

– Так вот… не пришлось еще, – неопределенно ответил Ладя.

Андрей подумал: действительно «так вот… не пришлось еще». Или Ладя специально промолчал, чтобы ничего не подчеркивать?

– Я тебя поздравляю.

– Она ждет, когда мы с тобой встретимся, – сказал Ладя.

Андрей удивленно поднял брови. Это было правдой, и Андрей это понял. И, пожалуй, это было главным в их сегодняшнем разговоре.

Валентин Янович увидел, что Андрей стоит в дверях.

– Я не предлагал кому-нибудь из вас уйти, – сказал Валентин Янович. – Сегодня вы нужны мне оба.

Глава двенадцатая

Идею работы над скрипкой Иванчик и Сережа изложили главному инженеру завода и главному технологу. Главный инженер и главный технолог не возражали – работа экспериментальная, интересная и будет проводиться на испытательной станции в нерабочее время.

На испытательной станции им освободили маленькую комнату, где хранилась рабочая одежда. «Гроссы» составили список оборудования. Часть оборудования была получена на складе, кое-что подбросили другие цеха и торжественно привезли на автокаре. Надю (девушку в беретике) сделали ответственной за техническую документацию. Согласился работать над скрипкой и акустик Митя Нагорный.

Постепенно на заводе все шире становилось известным, что Иванчик и Сережа делают скрипку; их экспериментальную группу начали называть «Соперники Страдивари». Ребята не обижались.

Многие слышали в свое время выступление Андрея Косарева на заводе, когда он готовился к конкурсу; помнили звук настоящего Страдивари. От «гроссов» потребовали исторической справки на данное изделие и вынесли на обсуждение саму идею, ее техническую сторону.

Иванчик и Сережа начали готовиться к расширенному техническому совету. Подробнейшим образом изучили записки кладовщика и всего, что касалось работ и исследований, проведенных Витачеком, а также скрипок бывшего крепостного графа Шереметева Ивана Андреевича Батова. Недавно Государственная коллекция приобрела одну скрипку Батова. Об этом Иванчик и Сережа прочитали в «Неделе». Узнали о работах Морозова, который в 1957 году на конкурсе мастеров скрипки имени Венявского в Познани получил почетный диплом; о Денисе Владимировиче Яровом, который в 1959 году в Асколи-Пичено, в Италии, на выставке альтов, получил Большую золотую медаль. О работах над советской скрипкой мастеров Жамраевского, Доброва, Кучерова, Матысина. Познакомились с Володей из музыкальной мастерской Консерватории, куда они обратились за консультативной помощью. Володя составил список книг, необходимых для исторической справки. Список был вручен Наде, и она отправилась доставать книги.

Наконец настал день расширенного совета. Рабочая группа была в сборе. Пришли все заинтересованные и просто любопытные. Кое-кто из КБ и даже главный инженер и главный технолог. Володя из Консерватории, кладовщик, ученик Дениса Владимировича Ярового Сеня Сташиков (его привел Володя), старик мастер с мебельной фабрики из цеха смычковых инструментов. Андрей не пришел, но зато явился Павлик Тареев, который без труда угадывает всякие важные общественные события.

Перед началом заседания долго спорили, кому выступать – Сереже или Иванчику. Единогласно решили, что говорить от имени группы будет Иванчик, потому что Сережа где-нибудь в середине доклада обязательно перейдет на голые формулы, а среди слушателей много гостей, далеких от техники.

Иванчик вначале рассказал присутствующим, что скрипка (violino – по-итальянски, violon – по-французски) – самый высокий по звуку инструмент среди оркестровых смычковых инструментов. О происхождении скрипки существует ряд предположений. Одни исследователи считают, что предшественником скрипки был древнеиндийский инструмент раванастрон – цилиндр из тутового дерева с натянутой кожей удава. Предание гласит, что раванастрон изобрел царь Равана. Им пользовались жрецы Будды. По мнению других исследователей, предшественником скрипки был арабский инструмент ребабрамка из дерева, обтянутый пергаментом.

– Надо уточнить, – сказал Сеня Сташиков, – что форма была четырехугольной, не овальной.

– Да. Именно так, – кивнул Иванчик. – Скрипка, какой мы ее привыкли видеть, впервые была изготовлена в шестнадцатом веке Гаспаром Дуиффопругаром.

– Он был из Болоньи, – опять уточнил Сеня Сташиков.

– Из Болоньи, – вновь кивнул Иванчик. Он был невозмутим.

Сережа взглянул на Сташикова с неудовольствием.

– В мире насчитывается пять скрипок Дуиффопругара. Самой древней считают 1510 года. Была сделана для Франциска Первого. На ней инициалы короля, на нижней деке. На другой скрипке изображена «Богоматерь с младенцем». Предполагают, работа Леонардо да Винчи. – Казалось, Иванчик специально говорит так подробно о скрипках Дуиффопругара, чтобы Сташиков не смог больше его перебивать.

Сережа сразу успокоился, перестал с неудовольствием смотреть на Сташикова.

Иванчик и Сережа понимают друг друга мгновенно.

Потом Иванчик рассказал об Антонио Страдивари, или Страдивариусе, как он сам иногда подписывался, имя которого известно каждому человеку на земле, музыканту и не музыканту. О резонансном просушенном дереве, которое Страдивари специально подбирал для своих инструментов; рассказал о грунте, о лаке, о толщинах на деках. Состав лака уже открыт. В аптеке в Кремоне нашли некоторые записи. Англичанин Митчелман сжег счищенный со скрипки Страдивари лак и на спектрографе посмотрел его линии. Имеются работы химика-органика Хилла и многих других.

Лично идея «гроссов» была предельно четкой: с помощью электроники составить звуковой спектр лучшего итальянского инструмента и тогда с предельной точностью и без всяких, говоря техническим языком, погрешностей узнать о составе звука – какие именно компоненты обеспечивают то самое поэтическое звучание, тот самый итальянский тембр, свойственный инструментам Страдивари.

Иванчик перешел к изложению основной идеи группы «Соперники Страдивари». Заметно волновался. Но потом идея его увлекла, ему хотелось, чтобы все сидящие здесь поверили в возможность создания нового инструмента.

– Будет сделан копир на основании полученных данных. Лазер будет читать копир и управлять фрезами, которые будут вытачивать скрипку, копию запрограммированной. И вообще задачи самолетов остаются прежними, а формы их совершенствуются, меняются. Задачи автомобилей остаются прежними, а формы их совершенствуются, меняются. Так надо будет поступить и в отношении скрипки. Это со временем, – утверждал Иванчик. – Тогда скрипка и обнаружит свои новые возможности, эстетические и технические. Найдя ее прежние слагаемые, можно будет заглянуть и в будущее.

Иванчик хотел еще сказать и о философском продукте человеческой мысли, но воздержался, чтобы не загромождать выступление.

Нынешняя скрипка прошла путь развития. Так почему теперь ее путь должен закончиться? Необходимо создать инструмент на новых технических основах. Требуется просушенное дерево? Можно высушить высокой частотой. Надо обыгрывать скрипку в течение нескольких лет? Обыграют ультразвуком за несколько недель. Важно получить тончайший копир для станка. Это как минимум для начала.

Иванчик оглядел притихшую аудиторию. Гости и специалисты молчали. Для многих все было очень неожиданно: скрипка, простая скрипка – тайна!

Встал Володя:

– В музыке не бывает дважды два – четыре. Я вас предупреждаю, ребята.

Не выдержал и Сеня Сташиков:

– Скрипка всегда требует мастера-специалиста. Она индивидуальна, как индивидуальны исполнители. – Он заикался, очевидно от волнения.

– Скрипка есть скрипка, – не выдержал Сережа. – Вибрационно-акустический аппарат. Кстати, исполнители индивидуальны и на роялях. Между прочим, сделал же скрипку Чернов? А он, как известно, был металлургом.

– Сделал. Не как металлург, а как музыкант, – ответил Володя. – И это огромная разница. – Володя попытался доказать, что еще в прошлом веке один страсбургский ученый конструировал скрипку как физический прибор. Ничего не достиг, частоты разъехались, и скрипка потеряла себя.

Сеня Сташиков, преодолев заикание, сказал:

– На старинных роялях не играют. Они предметы истории. А скрипка с возрастом не только ничего не теряет, а приобретает. И прежде всего – индивидуальность.

– Вы все не учитываете современный уровень техники, – вмешался Иванчик, – о чем я и говорил.

Иванчика поддержал кто-то из КБ. Пытался взять слово и главный технолог. У него были рекомендации в отношении специальной измерительной аппаратуры, которую он хотел предложить ребятам. Главный инженер тихонько переговаривался с Надей, просматривал книги и конспекты «гроссов». Кладовщик пока молчал. Мастер с мебельной фабрики тоже молчал. Очень хотелось выступить Павлику. Он ждал удобного случая. Он готов приветствовать идею Иванчика и Сережи, он за технический прогресс.

По Петербургу шел человек в темном пальто и в глубоко надвинутой на глаза шапке. Было холодно, дул зимний ветер.

В Петербургской консерватории, в Малом зале, сегодня решалась его судьба. Нет, судьба его давно уже решилась: он знаменитый профессор, почетный член Русского технического общества, американского Института горных инженеров, вице-председатель английского Института железа и стали.

Но он с юных лет очень любил музыку и хотел разгадать секрет Страдивари, пытался сделать скрипку.

После лекций в артиллерийской академии садился дома и выпиливал, выстругивал деки, покрывал грунтом и лаком в пять, десять, пятнадцать слоев. Изменял форму деки, размер бокового выреза, колковую коробку. Он старался получить один-единственный итальянский звук. Но звук не получался. Профессор тратил годы жизни. Он присутствовал в скрипичной мастерской «на реставрации со вскрытием» – когда скрипку Страдивари разобрали на части. Можно было все измерить и исследовать детально. Вместе с другими мастерами-реставраторами он исследовал Страдивари, сделал подробные чертежи. Он нашел копии с рисунков и набросков отдельных деталей скрипок самого Страдивари. И опять ничего не добился.

Только теперь он сделал инструмент, к которому стремился. Кажется, сделал. На семидесятом году жизни. Из ели, которую привез с Кавказа еще восемь лет назад, и клена, который привез с Урала. Сам его спилил.

И вот, кажется, что-то получилось. Этот последний инструмент он продержал три года у себя: скрипка сушилась в лаборатории, где он разрабатывал технологию изготовления бронебойных снарядов. Он ждал, когда она станет легкой, как лист клена осенью.

Сегодня скрипка вступит в соревнование с итальянскими. Никто в зале из специалистов не должен знать, когда исполнители будут играть на его скрипке, когда на итальянских. Его скрипка «карась», задача специалистов – поймать «карася». Может, и не надо будет стараться: поймают без труда.

Он шел медленно, не торопился. Он боялся торопиться.

Когда профессор Чернов вошел в вестибюль Малого зала Петербургской консерватории, он прежде всего спросил у швейцара:

– Играют?

– Играют, Дмитрий Константинович. Еще не поймали.

Профессор Чернов сделал двенадцать скрипок. На его скрипках играли Ауэр и Изаи. После гражданской войны скрипки Чернова пропали. Все до последней. Может быть, в мире они существуют. Хотя бы одна из двенадцати. И может быть, кто-нибудь когда-нибудь ее найдет. По звучанию она почти не отличается от самых именитых итальянских.

В новой лаборатории стоит специальное устройство, на котором «гроссы» закрепили скрипку Страдивари.

Скрипку выдали в Госколлекции. И это было, пожалуй, самое пока что трудное в их работе – получить скрипку. Имелось гарантийное письмо от завода, но помог комитет комсомола Консерватории. В комитете «гроссы» изложили идею, ради которой заводу требовался подлинный Страдивари, рассказали о ходе предполагаемых опытов, а главное объяснили, что инструменту не будет нанесено ни малейшего ущерба. Володя, из консерваторской мастерской, это подтвердил. Все равно скрипку долго не давали. Ребята не обижались. Они понимали, что они просят.

Иванчик сказал заведующему Госколлекцией:

– Астрономы отдают на время свою звезду, чтобы за ней понаблюдали другие.

Заведующий улыбнулся и после этого уже не мог ничего возразить. Но поставил условия: во-первых, на опытах со Страдивари должен присутствовать Володя, во-вторых, на ночь скрипку следовало возвращать в Госколлекцию, в специальные условия хранения. Приносить скрипку должен будет или Володя или Андрей, который уже имел доступ к этим инструментам.

И вот наконец первые испытания.

В маленькой комнате при испытательной станции собралась вся группа «Соперники Страдивари».

Горели трубки дневного света в плоском футляре, прикрепленном к потолку двумя тросиками. В мягких войлочных прокладках была укреплена скрипка. Лента из конского волоса, наканифоленная – концы ее были связаны, чтобы получилась одна сплошная петля, – заменяла смычок. Вращал ее мотор. Он был подвешен на пружинах-амортизаторах. Мотор и петля из конского волоса – это бесконечный смычок, а значит, создается и бесконечный звук.

Над скрипкой установлен звукосниматель, и звук, превращаясь в пульсации, подается на электронный спектрометр-анализатор, и на матовом экране высвечиваются сигналы обертонов, которые формируют основной звук.

К верхней и нижней декам тоже приставлены чувствительные датчики – улавливают колебания дек. Шуршат бумажные ленты под самописцами.

Смычок-петля делает круг за кругом по струнам. Надя подносит к нему брусок канифоли. На механическом смычке канифоль сгорает быстро.

В комнате около дверей стоит Андрей Косарев. Он смотрит на зажатого в тисках Страдивари, на котором он играл в Югославии и победил, и старается не видеть его в таком положении. Ему казалось, что это его теперь раскладывают на составные элементы, к нему подключены датчики, самописцы и экраны.

«Гроссы» обрадовались приходу Андрея. Им нужна была его помощь. Он знал возможности скрипки, как исполнитель, как профессиональный скрипач. И вообще «гроссы» любили Андрея.

Андрей наблюдал за испытанием и думал, сумеет ли он играть на физико-акустической скрипке? Ведь в каждую скрипку мастер вселяет свое видение и понимание прекрасного, свой талант. Каждая скрипка, у одного и того же мастера, по-разному живет и дышит. А может быть, это сентиментальность? Чувствительность? Ветхозаветность? И этого не должно быть в современном человеке? А то, что каждый исполнитель подбирает себе инструмент, проверяет, как он будет на нем «устроен», это что такое? Ветхозаветность? Сентиментальность? А Сеня Сташиков, Володя, кладовщик, они кто?

Андрею все последние дни казалось, что он сам себя загоняет в угол, что он не помогает себе, а мешает. И что так он не выберется снова на ясную и определенную дорогу. А Иванчик и Сережа будто пытаются узнать секрет Андрея, раскладывают его талант на импульсы, диаграммы, спектры. А разве у Андрея есть тайна собственного таланта? Его тайна? Андрей теперь не защищен, и сам себя защитить пока что не в состоянии. И скрипку защитить он не в состоянии, хотя он уверен, что никакой копир никогда не заменит единичности прекрасного.

Вечером Андрей вышел с завода. Он нес чехол со Страдивари. Опять вспоминал, как с этим инструментом он был счастлив, ему все удавалось. И Рита тогда была. И сейчас она ехала с ним вместе в троллейбусе по городу, в ботинках из нерпы, в коротеньком спортивном пальто и в неизменном шарфе. От брови до конца нижнего века наложен тон под цвет глаз. Так она красила глаза в последнее время. И никому не позволяла догадываться, что она больна, не позволяла себя жалеть.

Или это он успокаивает себя, оправдывает. Она рисковала каждый день, каждый час. Он этого не понимал по-настоящему, по-серьезному. А она смеялась и гладила ладонями снег, сметенный в сугробы. Ей всегда, очевидно, было лучше зимой, или это он придумывает сейчас, потому что зимой он ее поцеловал в первый раз, и теперь это была первая зима без нее.

Андрей сошел с троллейбуса на остановке около Выставочного зала Манежа и по улице Герцена направился в Консерваторию.

Клуб МГУ со своей маленькой афишей, напротив – Зоологический музей, тоже при университете, и в его окнах можно увидеть чучела зверей. Булочная с очень узкой дверью на жесткой пружине, дальше – рыбный магазин, в который утром в цистерне привозят свежую рыбу и вынимают ее большим сачком. На другой стороне, на углу, небольшой галантерейный магазин, где из пуговиц на витрине составляют забавные орнаменты. Делает их продавщица Зоя, она бывает на всех студенческих концертах.

Андрей свернул к дверям Консерватории, разделся и через буфет прошел в Большой зал.

В фойе горели только дежурные лампы. В зале репетировал пианист. Андрей поднялся на балкон левой стороны и прошел по темноватому коридору. Пианист перестал играть, и было очень тихо. За большими окнами был город, был снег. Вдруг Андрей увидел, что кто-то сидит на бархатной скамеечке, недалеко от дверей Госколлекции. Это была младшая Витя. На полу стоял ученический портфель.

Витя заметила Андрея и встала. Он подошел к ней. Она улыбнулась:

– Мне сказали, что вы скоро сюда придете, и я вот… – Она развела руками. – Я осталась, чтобы вас подождать. Там в зале кто-то играет. Я слушала. – Девочка Витя говорила и, очевидно, боялась, что Андрей скажет что-нибудь строгое, что разрушит ее настроение. – И потом, знаете, – продолжала она, – когда он там в зале перестает играть и вздыхает, сюда слышно.

– Я рад, что тебе хорошо здесь, – сказал Андрей. – Я отдам скрипку и покажу Консерваторию, хочешь?

– Хочу.

Андрей сдал в Госколлекцию скрипку и вышел к девочке Вите.

– Он опять вздыхал там, на сцене, – сказала она.

– Пойдем туда.

Они спустились с балкона и вошли в партер.

Репетировал студент третьего курса.

– Тебя долго не было видно в Консерватории, – сказал студент Андрею.

– Сыграй нам, – попросил Андрей. Он не хотел, чтобы его спрашивали о чем-нибудь.

– Я готовлю Генделя.

Андрей и младшая Витя сели в первый ряд. Портфель Витя поставила на пол. Студент начал играть, Андрей опять подумал, что никто лучше Генделя не передал это еле слышное падение снега.

Потом Андрей и младшая Витя пошли дальше по Консерватории, наполненной вечерними звуками. Звуки рождались и исчезали среди притушенных огней, стен и паркета, который иногда поскрипывал под ногами, каменных ступенек, вытертых, похожих на корытца.

Андрей и младшая Витя переходили с этажа на этаж. Андрей показывал знаменитые классы с мемориальными досками: «Класс проф. Гольденвейзера», «Класс проф. Нейгауза». Оперная студия со своей сценой, выставка нотной литературы, методический кабинет, фольклорный кабинет. На стенах картонные таблички: «Просим не шуметь!» Кто-то дописал цветным карандашом на одной из табличек: «Здесь занимаются современновековые рыцари Белой и Черной клавиши».

– А вы мне покажете класс, в котором вы учитесь? – спросила девочка Витя.

– Покажу.

Андрей шел между белыми дверями с бронзовыми ручками. Вспомнил строчку из стихов – начало иногда бывает в конце. А может быть, жить – значит постоянно рождаться? Это Экзюпери.

Когда Андрей и девочка Витя расставались, она сказала:

– У меня сегодня день рождения. – И быстро добавила, потому что боялась, что он ей не поверит: – Это правда. Я родилась в семь часов утра. Мне рассказывала мама.

Андрей посмотрел на нее и увидел перед собой лосенка с белой меткой.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю