Текст книги "Солнечный круг"

Автор книги: Михаил Герчик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

«КОРОЛЬ УМЕР – ДА ЗДРАВСТВУЕТ КОРОЛЬ!»

– Ну, теперь вы реабилитированы полностью! – У отца даже на лице было написано, как он рад, что вся эта история наконец закончилась.

– Нет, не полностью, – возразил я. – Нам еще не вернули штаб-квартиру.

– Эту конуру? – Отец удивленно вздернул брови. – Да зачем она вам? Чудаки… Какой смысл собираться в грязном темном подвале, когда у нас такой прекрасный, такой благоустроенный двор!

– Такой прекрасный двор… – с горечью повторил я. – Но для нас в нем нет ни кусочка места. Это же не двор, а одно сплошное «нельзя». Вроде немецкого приказа в оккупированном городе. Нас отовсюду гонят, ты просто этого не замечаешь. Возле деревьев играть нельзя – поломаете! Возле цветников нельзя – вытопчете! Возле столбов, где белье сушат, нельзя – перепачкаете? На площадке, которую вы называете детской, тоже нельзя – там одни песочницы да качели для малышей, стоит нам появиться, как няньки накидываются на нас, словно цепные собаки! У нас было что-то вроде футбольного поля, но и то Африкан Гермогенович застроил «доминошными» беседками… Наш «прекрасный благоустроенный двор» – просто липа, нам от вашего «благоустройства» нет никакой радости. А в подвале мы чувствовали себя хозяевами. Ни один Африкан Гермогенович не стоял у нас над душой, мы могли потрепаться, поиграть, придумать что-нибудь, интересное. Если его не вернут, нам будет житься в сто раз хуже и скучнее.

– М-да… – Мой пылкий монолог привел отца в замешательство. – Но ведь есть еще детский сектор Дворца культуры завода электроприборов. Ты сам как-то рассказывал, сколько там всяких замечательных кружков и секций для ребят. Есть стадион – там тоже работают с подростками. Наконец, насколько я знаю, при школе открыт городской пионерский лагерь. Почему бы вам не пойти туда?

– Потому что в городском лагере скучно, еще скучнее, чем в загородном. Мы пару раз ходили. Они пока на реку выберутся, полдня и нету. Слоняются по двору, как сонные мухи, книжки читают, играют в шахматы… Хватит с нас этого добра, когда учеба начнется… И вообще, если хочешь знать, по-моему, городские лагеря придумали не для детей, а для родителей: чтоб вам спокойней работалось, чтоб вы знали, что мы под присмотром и не болтаемся по улицам…

– Ну, это ты передергиваешь! – рассердился отец. – Страна тратит миллионные средства, чтоб организовать ваш отдых, а вы от всего носы воротите, как, извини меня, пресытившиеся свиньи от полного корыта. То вам плохо, это не нравится! Я помню, нас, деревенских ребят, привезли на экскурсию во Дворец пионеров. Мы все лето работали: пасли коров и телят, пропалывали лен, сгребали сено, собирали колоски, и колхоз премировал нас этой поездкой. Мечтали поехать все, а машина могла взять только двадцать человек. Сколько было споров, слез, переживаний… Мы ходили по этому Дворцу, как по музею, с открытыми ртами. У нас в школе даже электричества не было, все четыре класса сидели в одной комнате, каждый ряд – класс, и учила нас одна учительница, Ольга Константиновна… А тут ребята сами мастерили планеры и модели пароходов, у них был огромный зал, где они сами показывали кино, и оранжерея со всякими невиданными растениями… Я и сейчас помню, как мы возвращались домой и Ольга Константиновна говорила, что когда-нибудь такие Дворцы будут у всех советских ребят. У нас ничего не было, а мы жили весело, дружно и мечтали о таких Дворцах пионеров. У вас есть все, а вы только хнычете да брюзжите.

– Конечно, – усмехнулся я, – у вас ничего не было. Не было леса, где вы строили шалаши и играли в красных и белых… Не было коней, которых вы гоняли в ночное, и костров с печеной картошкой… Не было речки Живры, где вы ловили в норах раков, купались и путешествовали на плотах… Не было садов и огородов, которые вы опустошали по ночам… У вас ничего не было… Но у вас была свобода, а у нас ее нету. Нами все командуют: вы, вожатые, дворники, пенсионеры… И все считают, что они лучше нас знают, что нам интересно, а что нет, и чем мы должны заниматься утром, днем и вечером. Да ты пойми, я не могу ходить по Дворцу пионеров, как по музею, будь он распрекрасный! Я прихожу туда работать, тренироваться, заниматься в кружке – и больше мне там нечего делать. Я ведь тебе не говорил, что кружки – это плохо, кружки – это здорово, уж я-то знаю, сам штук восемь сменил. И секции – это здорово, особенно если попадется хороший тренер. Но сколько они занимают времени? Четыре, ну, шесть часов в неделю от силы. Зимой еще уроки, а летом?.. Летом мы целые дни во дворе. Во дворе, который называется: «Нельзя». И, пожалуйста, не думай, что наши ребята побоялись бы какой-нибудь работы. Ты же знаешь, что в Залесье я почти не отставал от местных мальчишек и на прополке, и на сенокосе, и гусей пас, и телят… Витька с Лерой и Ростик тоже рассказывали, что у бабушек в деревне они каждый день что-нибудь делали. Так это в деревне… Ну, а здесь что нам делать, в городе? Металлолом собирать? Макулатуру? А нам еще чего-то хочется, понимаешь? Поговори, папка, с Африканом Гермогеновичем, пусть вернет нам подвал. Страна миллионы тратит, а вам какого-то подвала жалко…

Отец слушал, не перебивая, и задумчиво барабанил по столу пальцами. Он-то хоть слушать умел. А другие, чуть что: «Цыц, заткнись, не твоего ума дело, сопляк!» И точка. И весь разговор. Потом он поднял голову, и глаза его как-то подозрительно блеснули.

– Какое у вас высшее командное звание?

– Командор, – растерялся я.

– А кто командор? Конечно, Виктор Крысевич!

Я кивнул.

– Ну так вот, пойди и передай своим мушкетерам, или как вы там себя называете: я добуду для вас ключи от подвала. Но при одном условии: если вы выберете меня командором вместо Виктора.

– Тебя? – Я чуть язык от удивления не проглотил. – Шутишь?

– Клянусь плавниками акулы, шпагой д’Артаньяна и картой капитана Флинта – грозы Южных морей, я говорю совершенно серьезно! – торжественно произнес отец, а глаза его смеялись.

– Или ты думаешь, что я буду худшим командором, чем Виктор?

Я пожал плечами.

– Ты все испортишь. Даже если не шутишь. Ты хочешь – будто вожатым, да? Так у нас вожатых хватает. И вроде тебя уже были. Производственники… Правда, немного помоложе. Пришли, наговорили с три короба, наобещали кучу всякой всячины – только мы их и видели. Раздразнили, а сами…

– Слушай, о чем мы с тобой дискутируем? – сердито оборвал меня отец. – По-моему, вопрос о том, быть мне или не быть командором «Черной стрелы», не в твоей компетенции. Я хочу сказать, что это решаешь не один ты, а вся организация. Вот и поговори с ними. А еще лучше – притащи их всех сюда.

Я пошел, но у меня заплетались ноги. Боялся, что ребята расхохочутся мне в лицо. К моему удивлению, они и глазом не моргнули. Будто взрослые люди, инженеры уже сто раз набивались к нам в командоры «Черной стрелы».

– Пусть побалуется, – усмехнулся Ростик. – Лишь бы подвал отвоевать.

– Правильно, – поддержал его Витька. – Глеб Борисыч – человек занятый, ну, поваляет дурака, вреда ж от этого не будет… А штаб-квартира нам – во! – и провел ребром ладони по горлу.

У меня от стыда горели уши, но я промолчал. Отец сам заварил эту кашу, сам пусть и расхлебывает.

Он встретил нас по-военному подтянутый и строгий. Даже не пригласив ребят сесть, с места в карьер спросил:

– Вам Тима передал мои условия?

– Передал, – за всех ответила Лера.

– Вы их принимаете?

Витька замялся.

– Говори, не бойся. Или жалко с высоким званием расставаться?

– Мне не жалко, – командор обиделся, – но есть порядок… Вы не можете стать нашим командором, пока вы не член тайной организации «Черная стрела». А за что вас принимать? Что вы такого для нас сделали?

Ну и нахал он, однако, этот Витька! А я что сделал, когда меня принимали?..

Но отец не обиделся.

– Ты прав, для «Черной стрелы» я еще ничего не сделал. Но у меня есть несколько предложений. Первое: я договорюсь с Африканом Гермогеновичем насчет подвала и, не позже чем через два дня, вручу вам ключи. – Он выглянул в окно. – Второе: вы уже завтра сможете играть в футбол на своей площадке. Третье: к осени я вас научу водить машину. Есть и четвертое, но я его приберегу – какой смысл раскрывать перед вами все карты, если я не знаю даже, примете вы меня в организацию или нет? Ну, как, этого достаточно уважаемым флибустьерам?

– Достаточно! – завопил Жека, которого одно слово «машина» делало невменяемым.

Но Витька тут же дернул его за руку:

– Не лезь вперед батьки в пекло! А вы нас не надуете, Глеб Борисович? А то ведь обещанка-цацанка, а дураку радость…

– Спросите у Тимы, обманывал ли я его хоть раз в жизни.

Ребята повернулись ко мне, я отрицательно покачал головой.

– А меня вы тоже научите водить машину? – осторожно спросила Лера.

– Обязательно. Я ведь сказал – всех. Разве что кроме Тимы, он уже водит нашего «Москвича» вполне уверенно.

– И вы дадите клятву и распишетесь кровью, как мы? – Казик аж запыхтел от удовольствия.

Вот тут-то отец смутился.

– Видите ли, я предпочел бы расписаться обыкновенной ручкой. Тем более что у меня есть шариковая ручка с красной пастой. Может, в порядке исключения…

– Никаких исключений! – сурово сказал Витька. – Это будет нечестно.

– Хорошо, – вздохнул отец, – я дам клятву и распишусь собственной кровью. Как все. Я хочу, чтоб у нас все было честно. Кстати, надеюсь, что такие вещи, как прием в организацию новых членов и весь ритуал, хранятся в величайшей тайне?

– Могила! – проворчал Ростик. – Можете не сомневаться.

Я стоял в сторонке и посмеивался про себя. Какое счастье, что Африкан Гермогенович «реквизировал» наши маски и балахоны, ребята обязательно облачили бы отца в этот дурацкий наряд. И еще я думал, что сейчас и у нас с ним появится своя игра. Только бы она в конце концов не стала такой же нудной, как игра тетки Гориславы. Съедят меня ребята…

Между тем все были чрезвычайно серьезны.

– Притащи ночник, – приказал мне командор.

Я зажег маленький грибок, и Ростик выключил люстру. Теперь мы стояли посреди комнаты в густом полумраке – черные лохматые тени колебались на светлых стенах.

– Тимка, говори, – послышался Лерин голос.

Я шагнул вперед.

– Ребята, я знаю своего отца давно. Столько, сколько знаю себя. По-моему, он достоин быть членом «Черной стрелы».

Лера недовольно поморщилась. Наверно, она ждала, что я произнесу целую речь.

– Я про тебя и то больше сказал, – раздраженно шепнул Жека – он всегда говорил то, что Лера лишь собиралась сказать.

Я отвернулся – стану я еще здесь комедию ломать…

– Так, – помолчав, произнес Витька. – Кто за то, чтобы принять-Глеба Борисовича Ильина в члены тайной организации «Черная стрела», поднимите руки. Единогласно. Повторяйте за мной слова клятвы. А ты, Ростик, зашифруй для подписи.

Отец повторял за Витькой клятву, подняв сжатую в кулак руку, а глаза его продолжали смеяться, хотя сам он был серьезен, будто приносил воинскую присягу. Он не улыбался даже там, где речь шла о подлизах и ябеда к. Потом невозмутимо проколол себе палец булавкой – Ростик «продезинфицировал» ее над зажженной спичкой, вывел внизу на листке: «Г. Ильин» и завитушку. Ребятам это понравилось, особенно завитушка.

– Поехали дальше. – Витька передал клятву на хранение Ростику. – Предлагаю вместо себя командором «Черной стрелы» выбрать Глеба Борисовича. Кто за? Единогласно. – Витька вздохнул и вдруг рассмеялся. – Вот и все, командор. Командуйте.

Точно как в «Принце и нищем» Марка Твена: «Король умер – да здравствует король!»

Новый командор с чувством пожал руку ушедшему в отставку.

– Первая команда будет такая – время уже позднее, идите-ка, друзья мои, спать. Завтра в восемь ноль-ноль встреча во дворе.

– Так я и знал, – уныло протянул Казик. – Старшим только дай власть, сразу спать погонят.

Поскучнели и остальные ребята. Почему-то все ждали, что отец сразу же выдумает порох или что-нибудь в этом духе. Во всяком случае спать не отправит. Отец заметил это.

– Ладно, мушкетеры, не вешайте носов. Как говорится, назвался груздем, полезай в кузов. Назначаю операцию под кодовым названием «Статус-кво». Сегодня в час тридцать минут ночи приходите на бывшее футбольное поле. Приходят только те, кто не проспит и кому удастся незаметно… подчеркиваю – незаметно! – улизнуть из дому. Кого перехватят родители – оставайтесь в постелях, иначе поставите под угрозу срыва всю операцию. Сбор в беседке. Пароль: «Динамо», ответ: «Спартак». Все. Вопросы есть?

– Нет вопросов, товарищ командор! – гаркнули мы, хотя по недоуменным лицам нашим можно было запросто догадаться, что таинственное словечко «Статус-кво» для нас – тайна за семью печатями. Однако отец сделал вид, что не догадался, а спрашивать мы не решились, чтобы не попасть впросак.

– Вот кому сейчас лафа, так это Тимке, – с завистью сказал Жека. – Братцы, а что, если и моего батю в «Черную стрелу» вовлечь! – И первый расхохотался над таким нелепым предложением.

Жека даже не предполагал, как он недалек от истины. Кстати, этого не предполагал и никто из нас. Мы твердо договорились в половине второго ночи быть в беседке, чтобы принять участие в операции с мудреным названием: «Статус-кво» – и ребята разошлись по домам.

ЧТО ТАКОЕ «СТАТУС-КВО»

Я уже говорил, что Жекин отец, Антон Александрович, шофер по профессии и заядлый автомобилист в душе. Он очень подружился с моим отцом. Как я с Жекой. А может, и больше. Плотный, с головой круглой, как луковица, с короткими черными волосами «ежиком» и маленькими цепкими глазами, Антон Александрович нравится мне тем, что даже пяти минут не может посидеть спокойно. Суетится, трогает всякие инструменты, перекладывает их с места на место…

– Я в кабине целыми днями сижу, как мумия, – смеется он, – дома мне подвигаться надо, а то мхом обрасту.

Вместе с Жекой и моим отцом он часами ковыряется в моторе нашего «Москвича». Они горячо обсуждают разные модели машин, типы подвесок и смазочных масел. Иногда Антон Александрович раскрывает «Атлас шоссейных дорог СССР», и мы до хрипоты спорим о маршрутах наших будущих совместных путешествий. Нас с отцом тянет на запад – в Прибалтику, а их на восток – в Сибирь, на озеро Байкал. Думаю, к тому времени, когда они купят машину, мы как-то договоримся.

Антон Александрович часто ездил в командировки – мало ли на какой стройке может срочно понадобиться могучий автомобильный кран. И вот, когда ему нужно было уезжать рано утром, чтоб к началу работы уже быть на месте, Антон Александрович не отгонял свою машину в гараж, а ставил у себя под окнами – они жили на первом этаже, в 62-й квартире.

В ту ночь, на какую была назначена операция «Статус-кво», его машина тоже ночевала дома. Позже я догадался, что именно ее-то и высматривал отец, когда рассказывал, что сделает для «Черной стрелы».

Но все это, как говорится, не сказка, а присказка. Сказка будет впереди.

Ровно в половине второго ночи я, стараясь даже дверью не скрипнуть, вышел из дому. Отца уже не было, он ушел немного раньше, наказав мне до назначенного срока и носа на двор не казать.

Моросил дождь, теплый, не по-летнему мелкий. Дождинки шелестели в листьях яблонь. На асфальтовой дорожке масляно поблескивали лужи – свет падал с лестничных клеток. Пригибаясь, я двинулся к беседкам.

– Стой! – окликнул меня Лерин шепот. – Пароль?

– «Динамо». Ответ?

– «Спартак». Заходи, здесь сухо.

В беседке уже были Лера, Витька и Ростик. Вскоре подошли Казик и Жека.

– Еле удрал, – проворчал Жека. – Пришлось через окно лезть. Что-то на моего батьку сегодня бессонница напала. То – чуть головой к подушке – и спит, хоть ты из дома выноси, а то проснулся в двенадцать и какую-то книжку читает. Я под простыню одеяло свернутое засунул. Ну, если хватится, влетит мне, братцы!

– А я знаю, что такое «Статус-кво», – сказал Казик. – Это дипломатический термин такой, я в словаре вычитал. Означает: «Оставить все, как было, без изменений…»

– Чепуха на постном масле! – Витька оглушительно чихнул и испуганно схватился за нос. – Это я не тебе, Казик, мы с Леркой тоже в словарь смотрели. Это я к тому, как мы восстановим нашу площадку, чтоб без изменений? Что мы с этими беседками сделаем? А вдруг командор их подпалить задумал?! Вот это был бы цирк!

– Ошалел! – возмутился я. – Ты что же, моего отца дураком считаешь?!

– Может, Глеб Борисович их перенести хочет? – Лера зябко поежилась. – Эту – в тот угол, ту – под яблони, вот вам и «Статус-кво».

– Они ж тяжеленные, роту солдат надо, чтоб такую бандуру перетащить… – Необычно многословным был Ростик, от бессонницы, что ли?

– Пожевать бы сейчас… – Казик мечтательно чмокнул губами. – Ребята, никто с собой ничего не захватил?

В это время за домом глухо заурчал мотор.

– Батька! – испуганно прошептал Жека. – А вдруг заметил, что меня дома нет?!

Обогнув гаражи, машина подъезжала к нашей беседке. Шла она медленно, чуть покачиваясь на выбоинах и освещая себе дорогу одними только подфарниками. Как мощный хобот, несла она перед собой стрелу крана, подтянутую к бамперу стальными тросами.

– Братцы! – воскликнул Жека, но Ростик тут же ладонью зажал ему рот – от такого крика все четыре дома всполошиться могут! – Братцы! – прошептал Жека. – Да это ж…

Он оттолкнул Ростика и выскочил из беседки чуть не под колеса притормозившей машины.

– Пароль? – послышался из кабины строгий голос моего отца.

– «Пахтакор!» – обалдело выпалил Жека. – «Кайрат!»

От волнения он перепутал все на свете.

– «Динамо», лопух, – не выдержал Витька, опасаясь, что Жека, пока вспомнит пароль, чего доброго, переберет всю турнирную таблицу класса «А»!

Антон Александрович хрипло рассмеялся:

– Эх ты, конспиратор… И окно за собой не закрыл…

Мы, как кошки, вскарабкались на беседку по скользким от дождя переплетениям планок. Машина заурчала, и над нами повис ее мощный хобот с крючьями, на которые впору ловить китов. Мы надежно закрепили их под верхними перекладинами. Посвечивая фонариком, отец проверил и скомандовал:

– Вниз и – в сторону! Быстро! – Слез сам и махнул рукой: – Пошел помалу…

Натянулись тросы, и автокран мягко, как пушинку, приподнял беседку над землей. Даже доски не скрипнули. Убедившись, что крючья надежно удерживают ее, Антон Александрович медленно тронул машину с места.

Отец шел впереди, показывая дорогу, и через несколько минут они затащили эту беседку прямо под яблони, и поставили так здорово – ни одной веточки не сломали. Будто припечатали. Только капли с шумом обрушились на крышу. Не зря отец говорил, что Антон Александрович – классный специалист.

Точно таким же способом была переставлена в дальний угол двора и другая беседка. И наша площадка приобрела первоначальный вид. Лишь земля была чуть посветлее там, где они стояли, да груды щепок белели.

– Немедленно собрать до единой щепочки! – распорядился отец. – Не должно остаться никаких следов!

Антон Александрович осторожно развернулся и, помигав нам фарами, выехал со двора. Вскоре гул его машины растаял. А дождь все шел и шел, приглаживая площадку, и смывал следы беседок.

Когда все щепки были собраны и снесены за гаражи на пустырь, отец приказал нам построиться.

– За участие в успешном проведении операции «Статус-кво» объявляю личному составу «Черной стрелы» благодарность! А теперь – марш по домам, да постарайтесь не разбудить родителей. Отвага и верность!

– Дружба и честь! – хором ответили мы.

ДЕНЬ ЧУДЕСНЫХ ПРЕВРАЩЕНИЙ

Около восьми утра мы заняли наблюдательный пункт за гаражами – очень уж не терпелось увидеть, как будет выглядеть Африкан Гермогенович, обнаружив, что беседки, будто «по щучьему велению», разъехались в разные стороны и снова высвободилась площадка для ненавистного футбола.

Африкан Гермогенович в это утро, как назло, не спешил на работу. Только в десятом часу он вышел из подъезда и бодро двинулся по дорожке к выходу на Полярную. Он был в своем неизменном пиджаке – уже начинало припаривать – и капроновой шляпе с дырочками, под мышкой – потрепанный ученический портфель. Наверно, с этим портфелем еще Африкан-младший ходил в первый класс, сейчас у него немецкая папка с квадратными ручками. Африкан Гермогенович шагал, не оборачиваясь по сторонам, целеустремленной походкой занятого человека, который хорошо знает, куда и зачем идет. Мы приуныли: неужели столько времени потрачено впустую и никакого «цирка», как говорит Витька, не будет?

Наверно, ничего и не было бы, если б не Витькина находчивость. Он сунул в рот пальцы и оглушительно, на весь двор, свистнул.

Африкан Гермогенович будто споткнулся об этот свист и резко повернулся.

Мы выглядывали из-за гаража и тряслись от смеха. Но главного-то он еще не замечал!

Наконец, кажется, заметил. Потому что вдруг протер глаза и быстро-быстро завертел головой. Растерянно переложил портфель из одной руки в другую и, приподнимаясь на цыпочки, пошел к площадке прямо по сверкающим лужицам. Казалось, он вынюхивал наши следы. Но следов не было – их смыл дождь.

Где до сегодняшнего дня стояли беседки, Африкан Гермогенович определил безошибочно. А потом… А потом он выронил портфель, побагровел и исполнил на этом месте что-то вроде военного индийского танца, которому можно было бы дать кодовое наименование «Бумеранг». Он приседал и кружился, подскакивал и размахивал руками, что-то угрожающе выкрикивал… Не хватало только головного убора из орлиных перьев и томагавка для снимания скальпов, чтобы сходство с индейцем, выходящим на военную тропу, было полным.

Затем Африкан Гермогенович помчался к беседке, которая очутилась под яблонями. Навалился на нее плечом так, что затылок стал малиновым, но беседка стояла нерушимо, как гранитный утес. Попыхтев, он понял, что сдвинуть это сооружение с места, а тем более перетащить метров на шестьдесят в сторону, не оставив никаких следов, не удалось бы даже всем мальчишкам нашего двора.

Напрасно в то утро дожидались в домоуправлении приема люди, напрасно надрывался телефон – Африкан Гермогенович и не собирался идти на работу. Он бегал от беседки к беседке, непонятно зачем измерял расстояние между ними коротенькими шажками, а портфель его сиротливо мок в лужице. И набегал бы он, видно, много-много километров, так и не сообразив, какая это нечистая сила закинула беседки в разные концы двора, если бы вдруг не появилась еще одна «фигура», круто повернувшая ход событий в другую сторону.

На «фигуру» просто невозможно было не обратить внимания. Во-первых, она прикатила в новенькой голубой «Волге». А во-вторых, скажите, много ли вы видели людей, у которых на левом боку болталось бы три фотоаппарата, причем один – с объективом в два кулака толщиной и полметра длиной, на правом – кинокамера и сумка на молниях со всякими кино– и фотопринадлежностями, а на груди – портативный магнитофон: белой и красной змейками выползали из-под черного футляра проводки, а маленький микрофончик был засунут в верхний кармашек пиджака. Мы, например, видели такого впервые. Думаю, что Африкан Гермогенович – тоже.

Навьюченный, как верблюд, человек вылез из машины, небрежно щелкнув дверкой, – казалось, «Волга» вздохнула от облегчения и приподнялась на рессорах! – и направился прямо к домоуправу. Выглядел он немного помоложе моего отца: здоровенный, с плечами чемпиона мира по классической борьбе, с толстыми оттопыренными губами и высокими залысинами.

– Если не ошибаюсь, управляющий третьей ЖКК Африкан Гермогенович Боровик? – «Фигура» достала из внутреннего кармана крохотный, утонувший в ладони блокнотик и шариковую авторучку размером с березовое полено и нацелила ее на нашего домоуправа, как копье.

Мы навострили уши.

– Так точно, Боровик! – Африкан Гермогенович вытянул руки по швам, глаза его блуждали, перебегая с диковинной авторучки на кино-фото-магнитоаппараты. – С кем, понимаешь, имею честь…

– Специальный корреспондент редакции программ для детей и юношества Белорусского радио Александр Лаптев. – «Фигура» что-то записала в блокнотике и сунула его вместе с авторучкой в карман, а взамен вытащила коричневую книжечку. – Вот мои документы.

Африкан Гермогенович замахал руками:

– Да что вы, понимаешь, какие могут быть документы! Хорошего человека за версту видать! В каком, извиняюсь, жанре работаете? Очерк, фельетон?..

– Во всяких, – пошевелил чемпионскими плечами Александр Лаптев. – Радиогазета «Юные ленинцы», «Романтики», сатирическая передача «Усмешка»… Надеюсь, слыхали?

– Еще бы! – Лицо Африкана Гермогеновича озарила лучезарная улыбка, будто он наконец-то встретил после двадцатилетней разлуки родного брата. – Частенько, понимаешь, слышу вашу фамилию, товарищ специальный корреспондент… Как, бишь?..

– Александр Лаптев, – повторил корреспондент.

– Правильно, Лаптев! – Африкан Гермогенович схватил его руку и затряс так, что все аппараты на корреспонденте ходуном заходили. – Рад, душевно рад! Вещаете, значит?

– Вещаем! – Александр Лаптев пошевелил пальцами, словно они у него слиплись от пылкого рукопожатия, вытащил из кармашка микрофон, расстегнул футляр магнитофона и щелкнул каким-то рычажком. Из своего укрытия мы видели, как медленно закрутились кассеты. – Так вот, дорогой Африкан Гермогенович, к нам на радио пришла весть о прекрасном начинании, которое родилось в вашем домоуправлении. По вашей инициативе вот в этом, например, дворе, где мы с вами сейчас находимся, была проведена большая работа по организации досуга детей. Расскажите нам, пожалуйста, с чего все началось? – И он сунул домоуправу под нос микрофон. – Прошу.

Африкан Гермогенович отшатнулся от микрофона, как от спущенного с цепи волкодава.

– Это что… так, понимаешь, сразу? Без подготовки? – испуганно пробормотал он. – Так сразу и говорить?

– Говорите, говорите, Африкан Гермогенович! Нужно, чтобы радиослушатели услыхали живой голос человека, не скованный шпаргалками, полный раздумий и эмоций. – Корреспондент зажал микрофон в кулаке. – Говорите. Что не надо, мы потом вырежем.

– Ну, раз так… – Африкан Гермогенович вытер лоб и откашлялся. – Уважаемые граждане и гражданки…

– Зачем же так официально? – Микрофон снова утонул в кулаке корреспондента. – Скажите просто: «Дорогие ребята…»

– Дорогие ребята… – Африкан Гермогенович вздохнул, закрыл глаза, собираясь с мыслями, и скороговоркой выпалил: – За истекший период вверенное мне ЖКК проделало некоторую работу. План сбора квартирной платы выполнен на…

– Да не так, – мягко остановил его корреспондент. – Детей не интересует, как вы выполнили план сбора квартирной платы. Расскажите, как вы позаботились об организации их досуга.

– Дорогие ребята…. – Африкан Гермогенович ошалело посмотрел на корреспондента. – Дорогие ребята… – В голосе его послышались рыдания. – Дорогой товарищ, выключи эту машинку, а то у меня, понимаешь, разрыв сердца случится…

– Да вы не волнуйтесь… – Корреспондент щелкнул рычажком, и магнитофон остановился. – Я ведь не прошу вас рассказать об устройстве синхрофазотрона, мы говорим о вещах, хорошо знакомых и близких вам. Вот есть двор, во дворе живут дети. Что делает вверенная вам ЖКК, чтобы детям жилось лучше, веселее?

– Да стараемся, понимаешь, в меру своих сил и возможностей… – пробормотал Африкан Гермогенович, затравленно глядя на вновь завертевшиеся кассеты. – Детишки, они что ж… они внимания требуют. Дети – цветы жизни, это я вам прямо скажу.

– Глубокая мысль, – улыбнулся Лаптев. – Надеюсь, вы знакомы с последним постановлением об организации работы с детьми во дворах и при домоуправлениях? Недавно было опубликовано.

– А как же, дорогой товарищ! – неожиданно взбодрился Африкан Гермогенович. – Прорабатывали, понимаешь, прорабатывали… Очень, я вам скажу, полезное и своевременное постановление! Где это оно у меня? – Он похлопал себя по карманам и скосился на лужу, где все еще квасился его портфель. – На работе забыл…

– Неважно, – поспешил его успокоить корреспондент. – Главное, что вы это постановление не только, как вы выразились, «проработали», а уже начали практически осуществлять!

– М-м… – Бедному Африкану Гермогеновичу явно не хватало кислорода. – Кое-что, конечно, есть. Песочницы соорудили, зеленые насаждения… Беседки вот… Маловато, конечно… текучка заедает! Ремонт, вывозка мусора, подготовка к отопительному…

– Не скромничайте, Африкан Гермогенович! – Возле них вдруг появился отец. Ума не приложу, откуда он взялся. – Извините, что вмешался, но наш домоуправ – человек чрезвычайно сдержанный, и нам было бы просто обидно, если бы из-за этого общественность не узнала, какую огромную заботу проявляет он о наших детях. Позвольте представиться, товарищ корреспондент, – инженер Ильин из дома номер восемь.

– Очень приятно. – Лаптев горячо пожал отцу руку. Мне почему-то показалось, что корреспондент страшно обрадовался, когда увидел моего отца. Уж даже не знаю почему. – Вы знаете, товарищ Ильин, это – примета времени: настоящие герои всегда скромны, заполучить у них интервью – огромный труд…

– Если позволите, я вам охотно помогу. – Отец говорил в микрофон живо и бойко, будто всю жизнь только этим и занимался. – Кстати, о конкретных делах. Вот здесь, на этом самом месте, еще вчера стояли две беседки. Конечно, для благоустройства двора беседки – вещь полезная. Но Африкан Гермогенович, как рачительный хозяин и друг детей, прикинул, что их запросто можно передвинуть туда и сюда, – отец помахал руками, – и таким образом для мальчишек высвободится превосходное футбольное поле, которое, со временем, можно превратить в небольшой дворовый стадион. И ведь что главное, товарищ корреспондент?! Главное – та потрясающая оперативность, с какой Африкан Гермогенович проводит свои планы в жизнь. Еще вчера поздно вечером я видел эти беседки вот здесь, а сегодня утром они уже оказались вон там. Это просто какое-то волшебство… Когда вы только успели, Африкан Гермогенович?

Домоуправ подозрительно взглянул на отца, но тот расплывался в такой восхищенной, такой искренней улыбке, что он снова полез в карман за платком.

– Сам не понимаю, – потерянно пробормотал Африкан Гермогенович и вытер лысину. – Убей меня гром, Глеб Борисыч, если я хоть что-нибудь понимаю…

– Великолепно! – воскликнул корреспондент. – Кстати, вы не находите, что с точки зрения архитектурно-планировочной перенос этих беседок совершенно закономерен. Для них найдено наиболее подходящее место; по-моему, сейчас они придают вашему двору какой-то неповторимый облик. Это свидетельствует не только о практическом уме, но и о тонком вкусе Африкана Гермогеновича!

– Совершенно верно! – подхватил отец. – Очень точно определены места. Наверно, не обошлось без совета с архитекторами, а, Африкан Гермогенович?

Африкан Гермогенович потупился.

– Да уж с кем надо посоветовались… Однако, товарищ Ильин, мы и сами с усами… понимаем, что к чему, футбол так футбол, что ты с этим будешь делать. Пацаны, они… простите, мальчишки, они такой народ: хлебом не корми, а дай кому-нибудь мячом окно вылупить. Или, опять же, зеленые насаждения поломать. Однако раз надо – что ж… Вот и в последнем постановлении, как совершенно правильно заметили товарищ специальный корреспондент… как, бишь, ваше фамилие…