Текст книги "Рука майора Громова"
Автор книги: Михаил Бойков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
Глава 10
«С комприветом от Ежова!»
Поговорить наедине, с Бадмаевым, как того хотел Холмин, ему не удалось. Когда он из буфета пришел в кабинет начальника отдела, то застал там и капитана Шелудяка. Пришлось разговаривать при нем.
«Вот спутники неразлучные. Друг друга сожрать готовы, а не расстаются; всегда вместе»– с досадой подумал Холмин и обратился к Бадмаеву:
– Гражданин начальник! Мне удалось установить кое-что относящееся к «делу о руке майора Громова».
Тяжелым рывком начальник отдела поднялся с кресла, и бас его радостно дрогнул:
– Правда? И есть надежда разоблачить эту растреклятую руку?
– Пока ещё нет, – ответил Холмин.
– Тогда, что же вы установили?
– Что арестованные вами Селезнев, Ищенко и Захарчук невиновны и ничего о «руке» не знают.
– Не много же вам удалось установить, – разочарованно прогудел Бадмаев, опускаясь в кресло.
– Не все сразу, гражданин начальник. – сказал Холмин.
– Товарищ начальник, – поправил его Бадмаев. – Ведь вы теперь наш внештатный агент.
– Пусть будет по-вашему, – согласился Холмин. – Так вот, товарищ начальник, арестованных нужно освободить.
По плоской физиономии Бадмаева прошла тень удивления.
– Как освободить? Зачем? – спросил он.
– Сие невозможное дело, – тонкоголосно вступил в разговор капитан Шелудяк.
Заранее обдумавший этот разговор Холмин, без труда нашёл приемлемое для энкаведистов объяснение:
– Освободить для того, чтобы они не путались в следственном деле о «руке».
Начальник отдела мотнул вдавленным подбородком на своего заместителя:
– Ты эту тройку арестованных сильно разрисовал?
Шелудяк вытянув вперед физиономию, откликнулся фальцетом:
– Директора гостиницы не особо чтоб, поелику он старый коммунист, а сапожника и коридорного, как положено.
– Вот видите, – повернул Бадмаев подбородок к Холмину, – какое дело получается. Директора еще, пожалуй, можно выпустить, а остальных никак. Ведь они теперь, для антисоветской пропаганды могут служить образцами.
– Наипаче показательными, – вставил Шелудяк.
Холмину усилием воли удалось, хотя и с трудом, выдержать взгляд энкаведиста и спокойно ответить на его вопрос.
– Я прежде всего, беспокоюсь о пользе для дела, товарищ начальник.
– Это, конечно, хорошо. – сказал Бадмаев. – но я против освобождения Громовой.
– Поскольку врагиня явная, – визгливо добавил Шелудяк.
– Но, товарищи…
Восклицание Холмина оборвал звонок одного из телефонов, стоявших на столе начальника отдела. Бадмаев взял трубку и, приложив ее к уху, стал слушать. Постепенно его плоское, выхоленное лицо бледнело, потом начало сереть, принимая пепельный оттенок. Послушав с полминуты, он бросил трубку на аппарат и торопливо поднялся с кресла.
– Дождались, товарищи! В комендатуру только что прибыл особоуполномоченный Ежова. Произвел там панику, обругал всех и сюда идет.
Визг Шелудяка снизился до шепота:
– Держись, начинается! Предвижу терзания и чистку на все сто.
Бадмаев в волнении заходил по кабинету, растерянно гудя басом:
– Что делать, что делать? Приехал-таки. А у нас с чисткой неблагополучно. Следственные дела затягиваются. План арестов врагов народа не выполнен. По расстрелам тоже недовыполнение… С Угро отношения испорчены и он нам свинью, наверняка, подложит. А тут еще эта растреклятая «рука майора Громова». Что делать?
– Ну и дела. Совсем неважнец. Зело хреновые… Крышка… вотще… засыпка… вкупе…
Глядя на них. Холмин еле сдерживал смех. Набегавшись по кабинету, Бадмаев остановился перед ним.
– Вы, товарищ агент, пока идите и занимайтесь вашим делом самостоятельно. Нам теперь не до майорских «рук». Предстоит кое-что поважнее. Без вызова ко мне не являйтесь. Если с уполномоченным все обойдется благополучно, то дня через три-четыре я вас вызову.
– Слушаюсь, товарищ начальник, – сказал Холмин и направился к двери. Однако, не успел он взяться за ее ручку, как дверь стремительно распахнулась и на пороге выросла фигура в расстегнутом мундире энкаведиста с полковничьими знаками различия на воротнике.
– П-полковник, – произнес Шелудяк паническим полувизгом-полушепотом, испуганно присев и, сейчас же, вытянувшись в струнку. Бадмаев стал, опустив руки по швам. Глядя на них, невольно вытянулся и Холмин.
– Здорово, товарищи! С комприветом от Ежова. Стоять вольно! – произнес вошедший.
Трое в кабинете ответили ему по-разному. Бадмаев выдавил из себя растерянное и сокращенное гудение:
– Здрав… тов… особуп…
– Здра! – испуганно икнул Шелудяк.
– Добрый вечер, – довольно спокойно и совсем не по-военному ответил Холмин, на которого появление полковника НКВД но произвело такого панического впечатления, как на остальных.
– Отвечаешь не по уставу, – бросил полковник, взглянув на него.
От его голоса и взгляда Холмин вздрогнул и поежился. Голос и глаза у полковника были неприятными: первый слишком властный и резкий, вторые слишком холодные и внимательные. Покоробило Холмина и то, что, еще не познакомившись с ним, энкаведист обратился к нему на ты. Поэтому Холмин ответил ему не особенно вежливо и опять не по-военному:
– Я еще не успел познакомиться со здешним уставом.
– Давно тут на вахте? – спросил энкаведист.
– На какой вахте? – не понял Холмин.
– Ну, на работе.
– Со вчерашнего вечера…
– Так вот, браток, изучи устав. Быстро. По-флотски. Понятно?
– Попятно…
Полковник развалистой походкой, покачиваясь из стороны в сторону, подошел к все еще стоявшим навытяжку начальнику отдела и его заместителю и, подавая им руку, сначала одному, а затем другому, сказал:
– Будем знакомы, товарищи. Я полковник НКВД Гундосов, особоуполномоченный по чистке у вас. С комприветом, так сказать, от самого Николая Иваныча Ежова. Поскольку ваш район приобретает военно-морское значение, то прислали сюда меня. Проведу у вас чистку по-флотски, на большой палец с присыпкой. Чтоб у меня был порядочек, как на военном корабле. Во как, братишечки.
Бадмаев и Шелудяк представились ему и почтительно пожали полковничью руку. Он вразвалку подошел к Холмину и спросил:
– А ты, братишка, кто тут такой?
Бадмаев поспешил вмешаться, не дав Холмину ответить:
– Это, товарищ особоуполномоченный, наш новый агент. Мы его мобилизовали на специальную работу.
– Откуда мобилизовали? – спросил Гундосов.
– Из тюрьмы, – запнувшись ответил начальник отдела.
– В качестве кого там работал?
– Не… работал. Находился под стражей, как подследственник.
– Ага! Значит, вы хотите его использовать как сексота. По части внутрикамерного освещения заключенных?
– Нет, товарищ полковник. У него другое задание.
– Какое?
Начальник отдела беспомощно оглянулся на своего заместителя. Тот злорадно ухмыльнувшись, отвел глаза в сторону и сделал вид, что очень интересуется окном. Гундосов накинулся на Бадмаева:
– Почему не отвечаешь старшему по чину?
– Дело в том, товарищ особоуполномоченный, – растерянно загудел начальник отдела, – что у нас здесь появилась… «рука майора Громова».
– Кто?
Бадмаев коротко, но довольно бессвязно рассказал о происшествиях последних дней. Выслушав его, Гундосов взорвался криком:
– Полундра! Гроб с музыкой! Что же это такое, братишечки? А? Кто вам тут позволил вражеские руки расплодить? А? Шуточками занимаетесь? Это вместо чекистской работы по чистке? Ах, чтоб вас морская корова доила, как я про все-это Николаю Иванычу в рапорте напишу? И куда он меня, после этого, загонит? И куда я вас до этого? Посажу! Всех троих! Расстреляю! К стенке! В расход!
Начальник отделай его заместитель стояли перед ним ни живы, ни мертвы и тряслись. Холмин хотя и не был перепугал, как они, по настроение его сразу понизилось. Он не боялся попасть снова в тюрьму, так как достаточно в ней привык, но ему было жаль Ольгу: ведь если разгневанный энкаведист выполнит свои угрозы, то Холмин уже ничем не сможет ей помочь, а, может быть, никогда и не увидит ее.
Накричавшись. Гундосов по-хозяйски сел за стол в кресло Бадмаева и сердито бросил ему:
– Почему к расследованию убийств привлекли заключенного, а не используете милицию и уголовный розыск?
Бадмаев и Шелудяк заговорили наперебой дрожащими голосами и бас первого слился с фальцетом последнего так, что едва, можно было разобрать их объяснения:
– Холмин опытный специалист, а в милиции и Угро подходящих работников нет.
– Не обретается ни единого.
– Как нет? Кто же там вахту держит?
– Враги, вредители, пьяницы, лодыри….
– Аспиды и василиски…
– И много там врагов парода?.
– Имеются.
– В количестве предостаточном.
– Почему не пересажали?
– Без санкции центра не имеем права.
– Ладно. У меня такие санкции есть. Проведу там чистку со скоростью тридцати узлов в час.
Физиономии Бадмаева и Шелудяка несколько прояснились; оба видимо надеялись, что им удастся отвести грозу от своих голов и направить ее на головы их врагов. Полковник Гундосов подумал, побарабанил пальцами по столу и обратился к Холмину:
– Как, браток, сумеешь найти «руку» этого самого майора?
Успокоенный тем, что заключение ему пока не грозит и он может попытаться помочь Ольге и увидеть ее, Холмин ответил смело:
– Не сумею, если мне будут мешать.
– Кто тебе мешает? – спросил Гундосов.
– Отдел НКВД и вы, товарищ полковник.
– Я?! Чем?! – воскликнул удивленный энкаведист.
– А тем, что на меня кричите и угрожаете расстрелом.
Гундосов засмеялся.
– Э-э-э, братишка! Да ты, я вижу, колючий, как глубоководная рыба. Ладно, я мешать не буду. А в чем тебе мешает отдел НКВД?
– Да вот, товарищ полковник, для пользы дела необходимо освободить двух заключенных, а отдел этому противится.
Холмин торопливо объяснил почему, по его мнению, нужно освободить Ольгу Громову и директора гостиницы Селезнева. При этом, он ни в чем не обвинял Бадмаева и Шелудяка, не желая окончательно портить и без того неважные отношения с ними, а говорил об отделе НКВД вообще. К удивлению Холмина, энкаведист сразу же согласился с его доводами.
– Ладно, браток. Ты прав, как боцманская дудка. Директора и громовскую девку мы освободим. Чего тебе еще нужно?
– Пока ничего особенного, – ответил Холмин. – О кое-каких мелочах, я надеюсь, мы сговоримся с товарищем начальником отдела.
– Ладно, действуй. Ищи. Только быстро. По-аварийному.
– Да уж, как смогу.
Гундосов снял фуражку и, положив ее на стол, вытер пот со лба.
– А теперь, братишечки, мне бы помыться, да побриться с дороги… Каютка какая-нибудь тут у вас для меня найдется?
– Не беспокойтесь. Мой заместитель вас устроит, – приказывающе мотнул подбородком Бадмаев на Шелудяка.
Тот подскочил к Гундосову и залебезил подобострастно и фальцетно:
– Кают, товарищ полковник, у нас покудова не обретается, а токмо кабинеты следователей. Мы вам лучший из оных предоставим, а я наших ребят в гостиницу пошлю, чтоб они там для вас подходящий номерок оторвали.
– Кабинет, так кабинет, – согласился Гундосов. – Я и к таким квартирам привычный. Давно уж морское жительство на сухопутное сменял.
– А до работы в органах карающего меча моряком изволили служить? – заискивающе поинтересовался Шелудяк.
– Ну-да. Плавал, – подтвердил Гундосов.
– На каком, извиняюсь, корабле?
– На «Авроре». Слыхал про такой?
– Как же, как же, – замахал руками Шелудяк. – Краса и гордость революции. Контру в Зимнем дворце расстреливал. Подобного корабля на всех океанах не сыщешь, дондеже не посинеешь. Это-ж такой геройский…
– Послушай, браток. – прервал Шелудяка Гундосов, – откуда ты таких выражениев набрался?
– Каких? – испуганно пискнул Шелудяк.
– Старомодных. Всяких дондеже, оных и такое прочее.
Шелудяк беспомощно оглянулся на своего начальника, но тот прийти ему на помощь не собирался. Наступила очередь Бадмаева злорадствовать и любоваться окном, что он с удовольствием и сделал.
– Ну?! Чего молчишь? Язык в живот влез? – рявкнул Гундосов на перепуганного энкаведиста.
– Нет, товарищ полковник, – тоненько залепетал Шелудяк. – Свой ответ вам обдумываю втуне.
– А ты без обдумываний. Говори правду, как есть.
– Привычка у меня зело вредная. С малых лет. От отца.
– А кем был твой отец?
– Дьячком.
Гундосов ударил кулаком по столу.
– Этого еще не хватало. Дьячок в НКВД пролез.
– Товарищ полковник! – взмолился Шелудяк. – Я в дьячках не состоял. То мой отец. А я от Бога, давно отрекся, и отца, как вредителя, перед органами Чека разоблачил…
Это признание вызвало у Холмина чувство гадливости и презрения к энкаведисту. По лицу Гундосова было видно, что и ему не нравится сын дьячка.
– Я, товарищ полковник, тружусь честно и старательно. Оправдываю доверие партии и правительства. – ныл Шелудяк.
– Заглаживаешь, значит свое непролетарское происхождение? – насмешливо спросил Гундосов.
– Заглаживаю, товарищ полковник.
– Ну-ну, заглаживай… Да смотри не сорвись.
Гундосов еще раз стер ладонью пот со лба и сказал, отдуваясь:
– Ф-фу! Ну и жарко у вас, братва. Как в тропиках.
– Лето, товарищ полковник. Оно у нас жаркое, – неопределенно заметил Бадмаев.
Гундосов резко оборвал его:
– Мне, товарищ майор, не от лета жарко, а от ваших порядочков. В комендатуре у вас такие балбесы сидят, что даже и документы мои не спросили. Ваших работников какая-то «громовская рука» убивает, а вы ушами хлопаете. Заключенные убийства расследуют. Дьячки подследственных допрашивают. Не отдел НКВД, а прямо потонувший корабль… Что я напишу Николаю Иванычу? Вот думаю и ничего не придумывается.
Он замолк и подпер щеку рукой. Бадмаев и Шелудяк почтительно стояли перед ним. Холмин, которому надоело стоять, присел на «подследственый стул» у двери и оттуда рассматривал полковника Гундосова.
У сидящего за столом энкаведиста были – широкие, слегка сутуловатые плечи и орлиный, энергичный профиль лица с тонкими, красивого рисунка чертами, высокий лоб и небольшие, прижатые к голове уши.
«В молодости он, наверно, был красивым матросиком, – подумал Холмин, разглядывая его. – а теперь»…
Теперь красоту этого мужчины, которому было не больше пятидесяти лет, портили бритый по партийной моде череп, синевато-бледный нездоровый цвет обрюзглого обескровленного лица и глаза, слишком холодные, внимательные, щупающие и оценивающие.
«Чекистские глаза», – поежился Холмин, подумав о них.
Посидев несколько минут в раздумьи за столом, Гундосов встал и обратился к Шелудяку:
– Ну пошли, дьячек! Покажи, какую каютку ты мне отвести наметил.
– Пожалуйте, товарищ полковник. Мировой кабинет вам отведем. Напротив комендантской камеры. Пожалуйте вперед, а я за вами, аки свеща, – засуетился Шелудяк.
Они вышли. Бадмаев и Холмин остались вдвоем.
Глава 11
Часовой видит привидение
Бадмаев прошелся по комнате, крутя подбородком, и тяжело сел в кресло за стол. Посидел, подумал и спросил:
– Видали?
– Что? – не понял Холмин.
– Этого… морячка.
– Видал.
– И что о нем скажете?
– Серьезный мужчина, – неопределенно заметил Холмин.
– Даже слишком, – мотнул подбородком начальник, отдела. – Пропишет он нам свою флотскую серьезность. Вы песенку про таких типов знаете?
– Что-то не помню.
– Была весна, цвела сирень и пели пташечки,
Матросик с Балтики приехал погостить, —
прогудел Бадмаев и остановился махнув рукой.
– Дальше позабыл. Но с меня и этих строчек достаточно. Приехал погостить, провести чистку и нас пересажать. Вот приезжают такие матросики времен Октябрьской Революции, ничего в делах НКВД не смыслящие, и учиняют погром. Шумят, скандалят, сажают, стреляют и нашими головами ордена зарабатывают. И принесла же его холера, да еще в такой момент.
– Может быть, товарищ начальник, все еще и обойдется, – попробовал успокоить его Холмин.
Бадмаев с сомнением покачал подбородком..
– Для вас возможно, а для меня вряд ли. Но поживем – увидим. Вы вот что. Перед этим матросиком с Балтики не особенно извивайтесь. Пускай перед ним вьется Шелудяк со своими сторонниками. Матросик нас всех не пересажает. Он уедет, а вам жить придется с теми, кто здесь останется.
Последние слова Бадмаев произнес с явно, выраженной угрозой. Холмин поспешил заверить его в своей незаинтересованности делами начальства:
– Меня, товарищ майор, ваши взаимоотношения с уполномоченным товарища Ежова не касаются, а к доносам я склонности не имею. В отделе намерен заниматься только тем, что вы мне поручили.
– Хорошо, Договорились, значит. Если узнаете что-нибудь важное, немедленно звоните мне по телефону и мы условимся о встрече.
– Мне, товарищ майор, для работы требуется удостоверение личности, – сказал Холмин.
– Вам его выдадут, – пообещал Бадмаев. – Завтра утром зайдите в комендатуру. Там для удостоверения вас сфотографируют и снимут отпечатки ваших пальцев. Все у вас?
– Почти. Еще мне хотелось бы принять, участие в освобождении Громовой из тюрьмы.
– То-есть, как это – принять участие? – не понял Бадмаев.
– Вручить ей справку об освобождении и проводить ее домой. – объяснил Холмин.
По плоской физиономии начальника отдела поползла кривая усмешка и он спросил:
– Для чего это вам нужно? Для пользы дела, как вы всегда твердите, или уже успели увлечься дочерью майора.
Холмин покраснел, но продолжал настаивать:
– Конечно, для пользы дела. Познакомившись с нею, я, может быть, узнаю у нее кое-что интересное о «руке майора Громова».
– Хорошо, – согласился Бадмаев, подумав. – Бы отвезете ее домой в моем автомобиле. Сейчас я напишу комендатуре распоряжение об этом.
Он притянул к себе лежавший на столе служебный блокнот и начал писать в нем. Прошло несколько минут. Энкаведист вырвал из блокнота исписанный лист бумаги, запечатал его в конверт и, подавая Холмину, сказал:
– Отдадите это дежурному комендатуры. Не распечатывая, понятно.
– Спасибо, товарищ начальник, – радостно вырвалось у Холмина.
Начальник отдела, неодобрительно замотав подбородком, прогудел нечто вроде нравоучения:
– Любовь часто мешает работе. Не забывайте этого.
– Постараюсь не забыть, товарищ майор, – заверил его Холмин.
– Идите отдыхать, – коротко бросил Бадмаев.
Из его кабинета Холмин вышел с глубоким вздохом облегчения и в приподнятом настроении. Его усилия помочь Ольге увенчались успехом и завтра он опять увидит ее.
Холмин отошел всего лишь на несколько шагов от кабинета Бадмаева и, вдруг, был остановлен диким воплем, очень мило похожим на человеческий, донесшимся к нему из противоположного конца коридора. Холмин посмотрел туда и замер, пораженный. Оттуда бежал на него, с винтовкой наперевес, боец внутренней охраны отдела НКВД; к винтовке был примкнут штык.
Холмин прижался к стене, озираясь вокруг и ища взглядом какое-нибудь оружие самозащиты. Оружия не было, но, не добежав до Холмина, метров десять, охранник отбросил винтовку; она загремела по полу; боец, споткнувшись о ее приклад, ткнулся головой в стену и свалился рядом. Лежа на полу, он продолжал дико вопить. Не без труда удалось Холмину разобрать в его крике отдельные слова:
– Товарищи! Помогите! Спасите! Привидение ходит. Мертвое. Страшное. Помогите!..
Он кричал так громко, что его вопли достигли ушей энкаведистов в кабинетах через двери, обитые слоями ваты и толстым войлоком. Коридор сразу наполнился людьми. Из кабинетов выскакивали следователи и теломеханики. Пришел встревоженный Бадмаев вместе со своим секретарем-юнцом. Запыхавшись, прибежал Шелудяк. На, пороге отведенной ему «каютки» показался «матросик с Балтики» с бритвой в одной руке и полотенцем в другой.
Охваченный каким-то непонятным для окруживших его энкаведистов ужасом, охранник ползал по полу, захлебываясь криком:
– Товарищи!.. Привидение!.. Спасите!..
Первым из всех, столпившихся в коридоре, опомнился от удивления Бадмаев. Он за шиворот рывком поднял человека с пола, сильно встряхнул его и приказал раскатистым басом:
– А ну, замолкни! Закрой свою пасть!
Охранник послушно замолчал. Начальник отдела встряхнул его еще раз.
– Теперь говори толком. Что с тобой произошло?
Весь дрожа, охранник еле выдавил из себя:
– Привидение, товарищ начальник.
– Где? – изумленно прогудел Бадмаев.
Охранник трясущейся рукой ткнул в дальний конец коридора.
– Там.
– Что ты плетешь? Какое привидение? Кто?
– Мертвяк…
– Какой мертвяк?
– Майор… Громов…
По толпе энкаведистов прокатилась волна удивленного шепота. Кое-где послышались смешки. Никто не поверил охраннику и не принял его слов всерьез. Слишком неправдоподобным показалось всем появление призрака, да еще в таком неподходящем для этого месте, как отдел НКВД.
– Да это сплошная чепуха, – возмущенно загудел Бадмаев и сейчас же приказал скопившимся в коридоре:
– Расходись по местам работы, товарищи! Ничего интересного здесь нет. Этот боец внутренней охраны, по-видимому, с ума спятил.
– Нет-нет, товарищ майор, – запротестовал охранник, – Я не спятил. Я видал мертвяка. Видал привидение.
– Мы с тобой об этом сейчас в моем кабинете побеседуем. – угрожающе пообещал начальник отдела. – Иди за мной. И вы тоже, – мотнул он подбородком через плечо Холмину.
Толпа в коридоре стала быстро редеть. Кто то из энкаведистов подобрал брошенную винтовку, Бадмаев втолкнул охранника в свой кабинет. Вслед за ними вошел и Холмин. Спустя минуту прибежал Шелудяк, почтительно распахнув дверь перед недобрившимся полковником Гундосовым. Последний по-хозяйски занял кресло, начальник отдела и его заместитель расположились на стульях у стола; Холмину опять пришлось сесть на «подследственный стул» возле двери.
– Давай рассказывай, какое привидение ты там видал, – потребовал Бадмаев у перепуганного энкаведиста…
Из сбивчивого, прерываемого вопросами присутствующих, рассказа охранника, выяснилось следующее:
Стоя часовым на площадке лестницы второго этажа, он нечаянно задремал, а когда открыл глаза, то увидел перед собою человека в армейской шинели с поднятым воротником и надвинутым на лицо козырьком фуражки. Так как человек, не был энкаведистом, то часовой окликнул его и потребовал пропуск. Ничего не ответив, человек медленно прошел мимо. Часовой крикнул ему вслед: – Давай пропуск! Не то стрелять буду!
Человек остановился, оглянулся на часового и произнес глухим безжизненным голосом:
– В меня нельзя стрелять. Я уже расстрелян.
Лицо у него, но словам часового, было неживое, как у «мертвяка». Он медленно пошел дальше, опустив, при этом, воротник, шинели и часовой увидел, что весь затылок его в крови, а в центре этого кровавого пятна зияет дырка.
– Я так спужался… До смерти спужался… И кинулся в бег, – закончит свой рассказ охранник, все еще дрожа от страха.
– А куда девался тот? – спросил Бадмаев.
– Не знаю. Не видал.
– Почему вы думаете, что это был Громов? – задал вопрос охраннику Холмин.
– Как же не знать, – ответил тот. – Сколько разов я его на допросы конвоировал.
– Товарищи, по-моему он, все таки спятил, – указал подбородком на охранника Бадмаев. Шелудяк закивал головой быстро и утвердительно. Холмин, разглядывая охранника, пожал плечами, подумав при этом:
«Может быть, Бадмаев и прав. У парня действительно вид не совсем нормального человека».
Однако, полковник Гундосов был иного, более практического мнения об этом. Он быстро, встал с кресла, подошел к охраннику и, глядя на него в упор, приказал:
– А ну, дыхни!
Энкаведист засопел, отворачивая лицо в сторону.
– Нет, ты на меня дыхни, – потребовал Гундосов.
Энкаведист засопел прямо ему в лицо. Гундосов отшатнулся, потом ткнул его кулаком в зубы и заорал:
– Ты пьяный, гад!
– Товарищ полковник! Я в буфете, перед дежурством, одну стопку выпил. Кто же с этого пьяный бывает? – взмолился охранник.
Бадмаев тоже подошел к нему, принюхался и подтвердил слова Гундосова:
– Пьян. Все ясно.
Ударом кулака он свалил энкаведиста на пол, пнул его ногой несколько раз и приказал своему заместителю:
– Товарищ Шелудяк! В карцер этого алкоголика! На хлеб и на воду до особого распоряжения.
– Слушаюсь! – взвизгнул Шелудяк, выскакивая из кабинета.
Минуты через три он вернулся в сопровождении двоих конвоиров, которые сейчас же увели несчастного охранника, избитого Бадмаевым.
