Текст книги "Рука майора Громова"
Автор книги: Михаил Бойков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
Глава 7
Никаких следов
Пропало из отдала НКВД не только одно следственное «дело» майора Громова. Таинственно исчезло все, так или иначе относящееся к нему: следственные материалы о его соучастниках, фотографии, отпечатки пальцев и даже список арестованных вместе с ним.
Бадмаев рвал и метал, требовал, чтобы пропавшее нашли, распекал своих подчиненных и грозил им карами, гонял своего секретаря, как зайца. Но все было тщетно; пропавшие материалы не находились. Исчезло даже следственное «дело» капитана Шелудяка, которое Холмин хотел просмотреть. В отделе НКВД не сохранилось никаких следов майора Громова.
– Может быть, вы хоть фамилии арестованных с ним запомнили? – спросил Холмин Бадмаева.
– Помню одну. Капитан Андрей Беларский. В полку он был помощником Громова, – ответил энкаведист.
– Других фамилий не помните?
– Нет.
– А в отделе не найдется таких людей, которые их вспомнили бы?
– Вряд-ли. Хотя, постойте! Возможно, что помнят два наших теломеханика. Они двоих громовцев катали на конвейере.
– Их следует расспросить.
Расспросим. Они сейчас в санатории отдыхают, но мы их оттуда вызовем.
– А где теперь находится Беларский?
– В Караганде. Отбывает там заключение в концлагере.
– Надо и его вызвать.
– Зачем?
– Допросить, Ведь вызываете же вы заключенных из лагерей на переследствие.
– Он вам очень нужен?
– Очень.
– Хорошо. Я сегодня же пошлю телеграмму в Караганду…
– Скажите, гражданин начальник, вы показания капитана Шелудяка прочли все полностью? – спросил Холмин.
– Да, – коротко ответил Бадмаев.
– А Беларского?
– Тоже.
– Есть в них что-нибудь интересное? Какие-нибудь следы, ведущие к «руке майора Громова»?
Плоская физиономия энкаведиста помрачнела, и он ответил с непонятным Холмину раздражением и досадой:
– Ничего интересного и никаких следов там нет. Сплошная липа чистейшей воды…
С той ночи, когда Холмин впервые увидел «руку майора Громова», прошла неделя. За это время, кроме исчезновения документов, никаких особенных происшествий в отделе НКВД не произошло. «Рука» больше не появлялась и ничем не напоминала терроризованному его отделу о своем существовании.
Постепенно энкаведисты успокоились и, наверстывая упущенное время, с удвоенной энергией взялись за «выкорчевывание врагов народа». Чистка в городе и прилегающем к нему районе развернулась вовсю; количество арестов, осуждений и расстрелов увеличилось в несколько раз. Энкаведисты «по-стахановски выполняли важнейшие государственные задания».
Коснулась чистка и самого отдела НКВД. По распоряжению Гундосова там было объявлено врагами народа и арестовано несколько следователей и теломехаников. Их коллеги на допросах предъявляли им странные обвинения в том, что до этого никак не считалось преступным в энкаведистской среде: превышение следовательской власти и применение методов физического воздействия к подследственным.
Дважды Гундосов «свистал, всех наверх» – приказывал созывать общие собрания работников отдела, Холмин был на этих собраниях, хотя и мог уклониться от посещения их. Собрания его не интересовали, но он надеялся, что на них, может быть, узнает что-либо новое о майоре Громове и его «руке». Ничего нового узнать ему не удалось: собрания были заполнены обычной болтовней о повышении чекистской бдительности, развертывании чистки, борьбе с врагами народа и тому подобном, давно известном и надоевшем всем собравшимся.
Отдельский буфет Холмин посещал теперь аккуратно. Дуся кокетничала с ним больше, чем с другими, – видимо он ей нравился, – но ничего интересного о «руке» сообщить ему не могла.
– Такое получается, Шура, что все молчат, как рыбы, – отвечала она на его расспросы.
– Не хотят говорить? – спрашивал он.
– Мне сказали бы. Но не знают ничегошеньки. Такого секретного дела тут еще не было…
Дважды Холмин навестил Ольгу Громову. В первый раз она встретила, его по-прежнему холодно и неприязненно, но во второй – несколько приветливее. Он был этим несказанно обрадован и в мыслях начал называть ее Оленькой…
Увлечься по-настоящему «делом руки майора Громова» Холмину первое время мешали сомнения.
– Правильно ли я поступаю? Следует ли помогать энкаведистам? – спрашивал он сам себя.
К этим вопросам он старался подойти с разных точек зрения. Однако, результат таких подходов был одинаковым. Со всех точек зрения получалось, что заключенный, помогающий энкаведистам, поступает более, чем неправильно, поступает предательски по отношению ко всем ущемленным и угнетаемым советской властью.
– Но ведь я же не по своей воле. Меня заставили, – пытался он найти оправдание.
И сейчас же возражал сам себе:
– А зачем в чекистские дела влез? Надо было отказаться.
– Но тогда бы меня расстреляли.
– В конце концов и расстреляют. Без этого не обойдется.
– Бежать нужно, пока есть возможность.
– Но ведь «дело руки майора Громова» очень уж интересное. Хотелось бы его расследовать до конца.
– «Руку» найдешь, а голову потеряешь. Вот и будет тебе расследование…
У героев произведений некоторых писателей иногда происходит этакое внутреннее раздвоение личности. Внутри одного человека вдруг начинают разговаривать двое разных людей: один что-нибудь утверждает, другой не соглашается и возражает. В некоторых случаях это тянется долго, на протяжении нескольких глав, нестерпимо надоедая читателю.
У Холмина, в отличие от вышеприведенного литературного шаблона, произошло «рязпятерение личности». В нем разговаривали сразу пятеро: один утверждал, другой отрицал, третий обвинял, четвертый оправдывался, пятый ехидничал и называл остальных дураками. После долгих разговоров, на которых автор не рискует останавливать внимание нетерпеливого читателя, все пятеро пришли к такому компромиссному решению:
– Искать «руку майора Громова» не для энкаведистов, а для себя. В случае ее нахождения бежать немедленно…
* * *
На телеграмму Бадмаева, из карагандинского концлагеря был получен неожиданный короткий ответ:
«Заключенный Беларский к месту заключения не прибыл».
По настоянию Холмина, начальник отдела сделал несколько телеграфных запросов в разные инстанции НКВД. В результате выяснилось, что по пути в концлагерь, Беларскому удалось бежать и он не разыскан.
– Как же это вы до сих пор не знали о бегстве вашего заключенного? – не без удивления осведомился у Бадмаева Холмин.
Отмахнувшись от него подбородком, начальник отдела ответил спокойно и равнодушно:
– Не знали просто потому, что не интересовались. С момента отправки на этап он перестал быть нашим заключенным. Так что пускай его разыскивают начальник этапа и уполномоченный НКВД соседнего с нами района, где сбежал Беларский. Хотя уполномоченному заниматься поисками беглеца, тоже не интересно. Беларский и для него – чужой заключенный…
К концу недели городской отдел НКВД опять охватила паника. Вызванные Бадмаевым из санатория телемеханики Птахин и Черных, были убиты в купэ спального вагона. Их трупы обнаружили кондукторы, проверявшие билеты на последнем перегоне до степного города.
Узнав об этом, Бадмаев и Гундосов, вместе с Холминым, сейчас же отправились на место происшествия. В залитом кровью купэ вагона они увидели трупы двух энкаведистов с простреленными головами: оба были убиты выстрелами в Затылок.
– А где же… записка? – дрожащими губами прошептал начальник отдела, вглядываясь в трупы.
Знакомых записок, которые ожидал увидеть и Холмин, на трупах не было.
– Может, их убил кто-то другой. – предположил Гундосов, с полуслова поняв вопрос Бадмаева.
– Кто же? – спросил Бадмаев.
– Кто-нибудь из ихних бывших подследственников.
Глаза обоих энкаведистов обратились на Холмина, как бы ожидая от него ответа. Он подумал и сказал:
– Мое мнение несколько иное. По-моему они убиты тоже «рукой майора Громова».
– Почему так думаешь? – спросил Гундосов.
– Во-первых, они убиты тем же способом, что и предшествующие жертвы «руки», во-вторых, убийца, – как вы сами видите, – не оставил никаких следов. Наконец, в-третьих, телемеханики были вне опасности до тех пор, пока вы, гражданин начальник, не вызвали их из санатория в отдел. Есть все основания предполагать, что они видели преступника раньше, и он боялся повторения случая со следователем Якубовичем, боялся быть ими узнанным при встрече.
– Но где же записки? – повторил свой вопрос Бадмаев.
– Сейчас я подумал об этом и вспомнил ваши слова, сказанные мне в самом начале моей сыскной работы у вас, – ответил Холмин, – Вы мне сказали тогда, что Громова телемеханики «не катали на конвейере». Так?
– Так, – подтвердил начальник отдела.
– Следовательно, «рука» не считает их убийцами майора Громова. Но кого из громовцев допрашивали теломеханики Черных и Птахин?
Бадмаев наморщил лоб, припоминая.
– Кажется… Да, конечно, Беларского.
– А еще кого?
– Фамилию другого не помню.
– За последнее время фамилия Беларского стала повторяться слишком часто. Я бы очень хотел его найти, – произнес Холмин в раздумье…
* * *
В тот же вечер, выйдя из отдела, НКВД, Холмин встретил на улице Сержа Вовушева. «Доктор магических наук» был неузнаваем. Костюм из светло-фиолетового коверкота, ядовито желтые остроносые туфли, очень пестрые, и еще более пестрый, небывало крупных размеров, галстук бантиком, красовались на нем. Только его лицо было по-прежнему мятое, хотя и гладко выбритое.
На приветствие Холмина он ответил высокомерно-снисходительным кивком. Холмин бесцеремонно окликнул его:
– Эй, вы! Подите сюда! Есть дело.
– Попрошу вас быть повежливее, – надменно произнес «доктор», подходя в нему. – Какое дело?
– Прежде всего, не пылите и не лезьте в бутылку, – оборвал его Холмин, намеренно выражаясь на воровском жаргоне.
– Как вы смеете?! – возмутился Серж.
– Смею в ваших интересах. Вам грозит шлепка.
Серж, сразу увял, побледнел и пролепетал, шепотом:
– Да что вы?
– Скажите, вы знали такого капитана Шелудяка? – спросил Холмин.
– К сожалению, нет, – ответил Серж.
– Не к сожалению, а к счастью, – поправил его Холмин. Затем он вкратце рассказал ему историю гибели Шелудяка, попутно сообщив о плачевной судьбе людей, рискнувших вызвать недовольство Бадмаева. Свое повествование он закончил советом:
– Постарайтесь, пока вас не разоблачили, отсюда смыться. До вас доходит такое выражение?
– Вполне, – ответил Серж. – Я слышал его в тюрьмах.
– Ах, в тюрьмах? Значит, вы уже побывали в нескольких? Так не лезьте еще в одну…
На, следующий день от «доктора магических наук» в городе тоже не осталось никаких следов.
Глава 8
Сгоревшее лицо
Бадмаев был взбешен. Секретарь только что доложил ему об исчезновении Сержа Вовушева, высказав предположение, что «доктор магических наук», по-видимому, сбежал.
Ожесточенно мотая подбородком и ругаясь, начальник отдела просматривал и подписывал лежавшие перед ним на столе бумаги. По другую сторону стола сидел и молчал Холмин, по обыкновению погруженный в раздумье о «руке Майора Громова».
Под руки начальника отдела попалась ежедневная сводка из Уголовного розыска. Он пробежал ее глазами и раздраженно отбросил в сторону.
– Вот тоже работнички. Присылают мне всякую чепуху. Обнаружен труп с обгорелым лицом. Кому это нужно? Вместо того, чтобы помочь нам в борьбе с врагами народа, они занимаются исключительно уголовщиной.
Холмин протянул руку к сводке.
– Разрешите взглянуть?
– Пожалуйста, если вас интересует эта галиматья…
В сводке, среди сообщений об арестах, кражах, драках и случаях хулиганства, было и краткое описание не совсем обычного убийства, вызвавшее недовольство Бадмаева. Колхозный пастух, разыскивая отбившуюся от стада корову, обнаружил труп человека в лесу, близ железной дороги, в шести километрах от города. Труп лежал вытянувшись вниз лицом, причем его голова и прижатые к подбородку руки были вдавлены в золу давно погасшего костра. Об этом колхозник заявил милиции и был ею арестован «впредь до выяснения».
Прибывшие к месту нахождения трупа, агент. Уголовного розыска Ковалев и судебно-медицинский эксперт, установили следующее: Человек, в карманах одежды которого не оказалось никаких документов, удостоверяющих его личность, был задушен, а затем положен лицом в костер. Его лицо обгорело до неузнаваемости; сильно обгорели и кисти рук. Верхняя одежда на трупе старая, потрепанная и грязная, но белье дорогое и ни разу не стиранное. С момента убийства прошло не меньше двух недель, что определяется степенью разложения тела.
– Интересное дело, – сказал Холмин, возвращая сводку Бадмаеву. – Следовало бы осмотреть этот труп.
Начальник отдела с досадой отмахнулся от него.
– У меня и без этой уголовщины дел хватает. Да и вам не советую в нее впутываться… Ищите мне «руку»! И не вздумайте сбежать, как этот растреклятый Вовушев.
– Не беспокойтесь. Пока по вашему отделу бродят призраки, я только за ними стараюсь бегать. Не дальше. – заверил его Холмин…
* * *
Полковник Гундосов, которому Холмин сообщил о страшной находке в лесу, заинтересовался ею. Даже глаза его на миг стали менее холодными, загоревшись, – как показалось Холмину, – каким-то напряженным и беспокойным любопытством.
– Обгорелое лицо, говоришь? – переспросил энкаведист. – С чего бы это оно, а? Надо поглядеть, браток. Поедем-ка в Угро…
В автомобиле Бадмаева они приехали в Уголовный розыск. Его начальник, – плечистый рыжий и веснушчатый детина средних лет из бывших уголовников, одетый в милицейский мундир, – был неприятно поражен их появлением. Полковник из НКВД мог явиться к нему только с ордером на арест; для таких предположений основания были – недавно в Уголовном розыске началась чистка.
Узнав о цели визита Гундосова и Холмина, начальник облегченно вздохнул, повеселел и, вызвав одного из своих работников, представил его им:
– Это наш агент Ковалев. Он как раз занимается интересующим вас делом.
Агент поклонился молча и как-то лениво и неохотно. Такой поклон вполне соответствовал его наружности, главными чертами которой были небрежность, лень, равнодушие и безразличие ко всему окружающему. Новый, но мятый штатский костюм сидел на нем мешковато, плечи сутулились, длинный щетинистый подбородок упирался в грудь, над ним уныло свисая нос алкоголического цвета, бледное лицо полусонно хмурилось, глаза смотрели под ноги; при этом его правый глаз был почти прикрыт веком, как будто ему слишком тяжело смотреть сразу обоими глазами. Ковалеву, как потом выяснил Холмин, было около тридцати лет, но на вид он казался старше.
– Проводи товарищей из отдела НКВД в мертвецкую. Все, что они пожелают видеть, покажи и дай необходимые объяснения, – приказал ему начальник Уголовного Розыска.
– Слушаюсь, – ответил тот и, с поклоном пропуская их вперед, бросил коротко, но вежливо:
– Прошу!
Прихрамывая на левую ногу, он повел Гундосова и Холмина, через двор, к глинобитному сараю и, открыв его дверь, предложил:
– Пожалуйте.
Холмин и Гундосов вошли и попятились назад от ударившего в нос острого и тяжелого трупного запаха.
– Закурите махорки. Отбивает запах, – посоветовал Ковалев, доставал из кармана кисет с табаком.
Закурили все трое. Затягиваясь толстой самокруткой Гундосов спросил агента:
– Кто у вас тут?
– Разные, – ответил тот. – Отравленный. Утопленник. Зарезанный. Этот обгорелый. Выясняем.
Ковалев оказался удивительно несловоохотливым и говорил очень коротко. Он как бы экономил слова, которые ему лень и жаль было тратить.
Холмин обвел глазами мертвецкую. В грязной глинобитном сарае без потолка и с облупившимися, давно нештукатуренными стенами, стояли полтора десятка деревянных, узких и длинных столов, сверху обитых оцинкованной жестью. Четыре из них были накрыты распоротыми мешками; из под серой мешковины торчали грязные босые ноги с посиневшими ногтями.
– Покажите нам того, что с обгоревшим лицом, – попросил Холмин.
Ковалев молча стянул мешок с одного трупа на столе. Гундосов приглушенно вскрикнул. Веко приподнялось на правом глазу агента и он удивленно спросил:
– Не привыкли? Разве не видели?
– Много видал. После расстрелов и вообще. Но такого видеть не приходилось, – ответил энкаведист, тяжело переводя дыхание.
При первом взгляде на лежащие перед ним человеческие останки, Холмин еле удержался от крика изумления и ужаса. Даже для него, в прошлом часто осматривавшего трупы убитых, вид этих останков был слишком жутким. Они казались такими потому, что у них не было лица: кожа и мясо на нем обгорели до костей. Лицо представляло собой сплошную черную маску с дырами на месте глаз и носа. Из под этой страшной черноты желтоватыми, пятнами выпирали кости подбородка, скул и лба. Зубы скалились в мертвой улыбке безгубого обгорелого рта. Полосы на черепе были сожжены от лба до самой макушки. До костей сгорели и скрюченные пальцы его прижатых к подбородку рук.
Одет он был в гимнастерку и брюки армейского образца, в нескольких местах заштопанные и заплатанные разноцветными, нитками различной толщины, а обут в давно нечищеные и порыжевшие хромовые сапоги.
– Напрасно мы приехали на такое глядеть. Ну и видик. После этого никакая еда долго в глотку не полезет, – хрипло выдавил из себя Гундосов.
Не в силах оторвать глаз от трупа, Холмин ничего не ответил. Промолчал и Ковалев. С полминуты потоптавшись на месте, энкаведист тронул Холмина за руку.
– Поедем, браток, обратно.
Тот ответил, не оборачиваясь:
– Мне еще нужно посмотреть. И спросить кое о чем.
– Ну, гляди, а я поехал. Машину, если хочешь, за тобой пришлю.
– Да-да, пришлите, – бросил Холмин через плечо.
Кивнув головой Ковалеву, Гундосов поспешно вышел из мертвецкой. Агент Уголовного Розыска, посмотрев ему вслед, сказав отрывисто:
– Полковник. А выдержки мало. У вас больше.
Занятый осмотром трупа, Холмин пропустил мимо ушей этот комплимент. Ковалев, вдруг протяжно с повизгиванием зевнув, сказал:
– Извиняюсь. Не выспался. Работы много.
Холмин бросил на него быстрый косой взгляд.
– Ваш намек я понимаю. Хотите от меня поскорее отделаться. Но вы достаточно спали в эту ночь.
Правое веко на глазу агента удивленно приподнялось и вид его стал менее ленивым и сонным.
– Спал? – переспросил он. – Откуда знаете?
– Но глазам вижу, – ответил Холмин.
– Ага. Спал, – подтвердил Ковалев и добавил:
– Но скучно.
– То-есть?
– Стоять. Так. Здесь.
– Я вас долго не задержу. Скажите, кто этот убитый?
– Заключенный.
– Как узнали?
– Нитки.
Холмин наклонился над трупом.
– Да, конечно. Тюремное шитье.
– И грязь, – добавил агент.
– Какая? – спросил Холмин.
– Камерная.
– Грязь на нем, положим, разная. Хотя вот здесь и здесь несомненно камерная.
– Вам знакомая. Очень.
– Почему?! – воскликнул Холмин с удивлением.
– Были в тюрьме.
– Кто вам сказал?
– Никто. По глазам вижу.
Холмин улыбнулся.
– Кажется мы понимаем друг друга без слов.
– Точно, – ухмыльнувшись подтвердил. Ковалев. – Оба агенты. По уголовным делам.
– Знаете меня?
– Догадался. Вы – Холмин. «Руку» ищете. Здесь не найдете?
– Я здесь и не ищу. Просто захотелось временно отвлечься от ее поисков. И познакомиться с этим незаурядным преступлением… Скажите, почему сожгли лицо и руки трупа?
– Ясно. Хотели скрыть.
– Что?
– Лицо. Отпечатки пальцев.
– Убитого?
– Да. И следы.
– Чьи?
– Убийцы. Это бывает. Часто.
– Вы, конечно, правы, – сказал Холмин. – Иных объяснений быть не может. А следов убийцы не нашли?
– Пока нет.
– Можете показать мне место, где был обнаружен труп? Это не займет много времени… Мы поедем туда в автомобиле.
– Пожалуйста. С удовольствием. Вы – мой коллега. Только…
– Что?
– Если начальник разрешит…
Глава 9
Пуговица
Начальник Уголовного Розыска, хотя и очень неохотно, но все же разрешил «использовать требующегося отделу НКВД работника для выполнения срочного оперативного задания» и, через четверть часа, два агента подъехали к железнодорожной насыпи в шести километрах от города.
– Дальше пешком. Через дорогу. В лес… – сказал Ковалев Холмину.
– Далеко это? – спросил подневольный детектив.
– Нет. Полсотни метров. Не больше, – ответил агент Уголовного Розыска.
Он, прихрамывая, пошел вперед, Холмин – за ним. Пройдя метров десять вдоль железной дороги, они свернули направо, пересекли рельсы и углубились в молодой и низкорослый, но густой дубовый лес, начинавшийся прямо от насыпи и отделенный от нее лишь канавой в полметра глубиной и около метра в ширину.
Никакой тропинки не было и приходилось продираться через кусты. Ковалев на ходу бросал короткие, отрывистые замечания, знакомя Холмина с обстановкой преступления: свои объяснения он начал с насыпи, указав пальнем на нее:
– Здесь человека сбросили с поезда. Вот углубление в насыпи. Здесь соскочил второй. Вот его следы. Глубокие. От прыжка. Вот борозда. Еле заметна. И кусты обломаны. Второй тащил первого. Волочил по земле…
Через несколько минут ходьбы Ковалев остановился и, раздвинув кусты, сказал:
– Там костер. Остатки его. Развел убийца. Положил труп. Ожег лицо и пальцы.
– Вы говорите труп, – перебил Холмин. – Значит, по-вашему, человек был убит в поезде?
– Да. Никаких следов борьбы на насыпи нет, – ответил Ковалев.
– Убиваемый мог и не сопротивляться, – возразил Холмин.
– Мог, – согласился Ковалев. – Но не двинулся. На насыпи. Куда упал.
– Вы судите об этом по форме впадины на насыпи?
– Не только.
– Что же еще?
– Нет других следов.
– Но ведь он мог разбиться при падении и умереть.
– Это исключается. Он был задушен. Медицинская экспертиза установила.
– А эксперты у вас хорошие?
– Не плохие. Опытные…
Они подошли вплотную к остаткам костра, Эти остатки были такими, какие часто можно встретить везде: полуобгоревший хворост, уголь, зола, пепел. Ничто не указывало здесь на страшное предназначение костра. Рассматривая его, Холмин спросил Ковалева:
– Куда пошел отсюда убийца? Как вы думаете?
Агент пожал плечами.
– Пока не знаю. Следов не сохранилось: смыл дождь. Я искал. Смотрел. Нет.
– Но ведь они сохранились на насыпи.
– Другая почва. Мягкая. Песок, щебень. Здесь твердая. Чернозем.
– Собаку-ищейку не пробовали?
– Бесполезно. Запах улетучился. Давно.
Холмин обошел костер вокруг, надеясь найти какой-нибудь, хоть самый незначительный, самый малозаметный след. Но его поиски были тщетны. Следы убийцы дождь и время стерли. Холмин хотел уже бросить отыскивание следов, но вдруг, под лучами пробившегося сквозь густые вершины дубов полуденного солнца, в полутора метрах от костра, среди слежавшихся прошлогодних листьев, что-то тускло блеснуло. Он разгреб листья ногой.
– Что вы нашли? – быстро захромал к нему Ковалев.
Холмин поднял находку и, разглядывая ее ответил:
– Пуговицу.
– Дайте посмотреть.
Холмин подал ему маленькую, медную, слегка позеленевшую пуговицу. Взглянув на нее агент ахнул, медленно бледнея:
– Ах, чтоб их… Дело осложняется. Пуговка работника НКВД. С хлястика шинели.
– Что же тут особенного? – удивился Холмин. – Ведь сюда, на место происшествия, приезжали энкаведисты?
– Во время следствия – нет. Ни один, – возразил агент. – До этого. Или после. Могли. Скверное дело. Опасное. Замешаны работники НКВД. Пуговка потеряна недавно. Едва позеленела. Нехорошо.
– Разве не все равно, кто замешан в этом уголовном деле? – напустив на себя вид простака, спросил Холмин.
Ковалев отчаянно замахал на него руками.
– Конечно, нет! Связаться с работниками НКВД? Что вы, что вы? Посадка в тюрьму обеспечена. А я не хочу. Уже сидел. Хватит.
Веко на его глазу поднялось совсем, вся лень, безразличие и расхлябанность мгновенно слетели с липа и фигуры, он окинул Холмина внимательным испытующим взглядом и нерешительно сказал:
– Есть просьба. К вам. Большая. Как к товарищу по работе.
– Какая просьба? – спросил Холмин.
От волнения Ковалев стал более многословным:
– Возьмите это темное дело на себя. Вам все равно. Такими делами вы уже занимаетесь, а я боюсь. Мало чего в жизни боялся, но в тюрьму сесть боюсь. Выручите меня, пожалуйста.
– Позвольте, – перебил Холмин взволнованного агента. – Как же я за это дело возьмусь? Оно в ведении Уголовного Розыска. И потом я другим занят.
– Вы только согласитесь, а остальное я все улажу, не слушая его, настаивал Ковалев. – Ну, что вам стоит? Одним делом больше. А я вам и след дам. Нашел в кармане убитого. От вас хотел утаить, а теперь – берите.
Он торопливо вытащил из кармана бумажник и, достав оттуда сложенный вдвое небольшой листок тонкой, почти папиросной бумаги, протянул его Холмину. Тот развернул бумажку и в первый момент не поверил своим глазам. На ней фиолетовыми буквами пишущей машинки было напечатано:
«Обвинительное заключение по делу гражданина Беларского. Андрея Николаевича».
Дальше следовало перечисление параграфов 58-й статьи и общие многословные фразы обвинения в обычном стиле энкаведистов. Нижняя часть листка, – больше половины его. – была оборвана.
– Беларский! – воскликнул пораженный Холмин. – Вы знаете, кто он?
– Нет, – ответил Ковалев.
– Это заместитель майора Громова, осужденный по его делу. Я его искал.
– Вот как. Значит, специально для вас. Так беретесь за это дело?
– Конечно. Большое вам спасибо.
– Вот и хорошо. И отлично. – обрадовался Ковалев. – У меня, как гора с плеч. И пуговицу эту забирайте. Вещественное доказательство. Пригодится.
– Здесь нам делать больше нечего, – сказал Холмин. – Поедем обратно?
– И поскорее, – заторопился Ковалев. – Тем более, что погода меняется, а у меня пиджачишко – сами видите…
Действительно погода быстро менялась, как иногда бывает летом в тех степных местах. С севера подул холодный резкий ветер и небо сразу покрылось тучами. Начал накрапывать дождь.
Два агента поспешно пошли из леса к автомобилю…
* * *
В отдел НКВД Холмин явился торжествующий.
– Чего сияешь, браток, как начищенные поручни трапа? – спросил его Гундосов. – Рад, что на обгорелого мертвеца насмотрелся?
– Очень. И не только атому, – ответил Холмин.
– Чему же еще? По-моему больше нечему. Скорее плакать нужно, – угрюмо прогудел Бадмаев.
– Я нашел Беларского!
– Не может быть!..
Холмин рассказал им о своем неожиданном успехе. Выслушав его, Бадмаев спросил:
– А записка? Опять есть?
– На этот раз не было, – сразу поняв о какой записке идет речь, ответил Холмин.
– Она могла сгореть, – заметил Гундосов.
– Но булавки не было тоже. Я внимательно осмотрел труп.
– Значит, он убит не «рукой»?
– Возможно. Но я в атом не уверен.
– Зачем же, браток, было «руке» убивать Беларского? Ведь он и майор Громов вроде, как дружили.
– Во время следствия могли стать врагами.
– Через почему?
– Беларский мог дать показания против Громова. Вот начальник отдела наверно это знает.
– Давал он такие показания? – спросил Гундосов Бадмаева.
Тот утвердительно кивнул подбородком.
– Да. Беларский на следствии завербовал Громова.
– Вот видите, – сказал Холмин. – Да, кстати, я нашел еще одну вещь, которая лишний раз подтверждает мою криминальную теорию.
– Что нашел, браток? – заинтересованно спросил Гундосов.
– Пуговицу. Вот эту.
– Пустяками занимаетесь. У нас, чуть-ли не каждый день, людей убивают, а вы пуговки собираете, – недовольно бросил начальник отдела.
Гундосов расхохотался.
– Ну и комик ты, Холмин. Не мешай ему, майор. Пускай собирает для коллекции. А только лучше собирать морские ракушки. Перламутровые.
Не обращая внимания на его иронию, Холмин сказал:
– Эта пуговица была возле костра, на котором сожгли лицо Беларского. Она с хлястика шинели энкаведиста.
Улыбка мгновенно сбежала с лица Гундосова.
– Ишь ты, – протянул он. – Получается, что в это грязное дело замешан, какой-то наш брат-чекист. Интересно.
– Попался бы он мне. Я бы с него живого шкуру снял и жилы вытянул, – свирепо загудел Бадмаев.
Гундосов прошелся по кабинету, опустив голову и видимо размышляя о только что услышанном. Перед этим он собирался куда-то уходить и поэтому был в шинели. Холмин машинально взглянул на его спину, на то место, где пришит шинельный хлястик… Там не хватало одной пуговицы. Холмин так был ошеломлен этим, что с хриплым нечленораздельным, криком вскочил со стула.
– Ты чего? – обернулся к нему Гундосов.
– Нет пуговицы… У вас, – громким шепотом ответил Холмин, задрожав от возбуждения и страха.
– Где?
– На хлястике шинели…
Энкаведист стянул шинель с левого плеча, и повернув, стал ее рассматривать, приговаривая.
– Действительно. Нету пуговки. Где я мог ее потерять? И когда? Может, давно уже, ведь никто мне про нее до сих пор не сказал. Не посмели старшему по чину указать на непорядок в одежде. Вот гады полосатые.
– Странное совпадение. Там и… здесь – пробормотал Холмин.
Гундосов быстро натянул шинель и, шагнув к Холмину схватил его за рубаху на груди…
Бадмаев, пригнувшись, встал со стула и трясущейся рукой вытащил из кобуры наган.
– Меня подозреваешь гад? Меня. Ах, ты сухопутная каракатица! Гнилая медуза! – заорал Гундосов, встряхивая Холмина и вдруг, сразу успокоившись, оттолкнул его и сказал.
– Верно, браток. Ты прав. Всех подозревать должен. На то ты и сыщик… А пуговку пришить надо. Немедленно. Полковнику НКВД полагается быть при всех пуговках.
Он пошел к двери и, на секунду остановившись у порога, через плечо бросил Бадмаеву.
– Спрячь свою пушку, майор. Она пока не требуется…
Оставшись вдвоем, начальник отдела и Холмин полчаса разговаривали о Беларском и пуговицах, строя всевозможные предположения и догадки. Наконец, Бадмаев сказал:
– Вы знаете, как я недолюбливаю этого «матросика с Балтики». Но поверить в то, что он причастен к убийству Беларского и других не могу. Это невозможно. Когда их убивали, Гундосов еще пьянствовал в Москве с Ежовым.
– Все это так, по совпадение более, чем странное, – заметил Холмин.
– Да, странное, – согласился Бадмаев. – Но погодите… Сейчас я подумал… Нужно проверить.
Он вызвал секретаря и приказал. Принесите мою шинель!
– Что вы хотите делать? – спросил Холмин.
– Ничего особенного. Только проверить, – уклончиво ответил, энкаведист…
Секретарь принес шинель. Бадмаев взял ее в руки, перевернул, посмотрел на хлястик и передал Холмину со словами:
– И у меня срезана. Глядите!..
На хлястике шинели начальника отдела НКВД не хватало одной пуговицы.
– Проверить все шинели в раздевалке ответработников! – рявкнул Бадмаев.
– Слушаюсь! – как эхо откликнулся юнец, выскакивая в коридор. Холмин бросился за ним.
Вдвоем они осмотрели два десятка шинелей, висевших в раздевалке для, так называемых, ответственных работников отдела. Оказалось, что по одной пуговице срезано с хлястиков на шинелях Кислицкого и еще двоих следователей.
Холмин и гонец, закончив «всешинельную проверку», вернулись в кабинет Бадмаева. Энкаведист, выслушав доклад своего секретаря отпустил его и сказал Холмину:
– Эта растреклятая «рука» просто издевается над нами. Но ее последний трюк меня немного успокаивает. По-моему, привидения пуговок не стригут. Значит это человек. А против любого человека можно бороться. Так ведь товарищ агент?
