Текст книги "Первозимок"

Автор книги: Михаил Касаткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

– Тем более! – воскликнул Микрюков.

– Ты знал обо всем этом? – спросил командир Мишакова.

– Знал, – просто ответил тот. Было видно, какого труда ему стоит и эта простота, и каждое сказанное слово: рука его непрерывно тянулась к повязке, а бледное лицо время от времени искажал тик.

– Откуда у вас эти сведения? – Командир обернулся к Микрюкову.

– С ребятами толковал.

– С артековцами, что ли?

– Да.

– Я тоже толковал с ними. Не раз, не два... – вмешался Мишаков, будто старательно прикалывая слово к слову. – Когда дело касалось чего-нибудь серьезного, ребята все как один глядели на Севку, доверяя ему больше, чем себе... Кстати, никто из них не говорил о прошлом его деда, хотя они знали это... Рассказал мне сам Севка перед уходом на задание. – Мишаков не выдержал наконец и тронул рукой голову.

– В любом случае. Доверяться несовершеннолетнему – это уже ошибка... – упрямо проговорил Микрюков. – А без внимательного изучения анкетных данных поручить кому-то дело, от которого зависит судьба отряда, – преступление, – заключил он, как прокурор, хотя в тоне его уже не было прежней задиристости.

– Парнишка в Артеке был, – напомнил Мишаков. – А туда тоже посылают лучших ребят...

– Мы путаем божий дар с яичницей... – буркнул Микрюков.

– Давайте прекратим болтовню! – неожиданно резко вмешался Захар Демьянов. – Легко рассуждать о деле, посиживая в стороне от него.

– Что вы хотите сказать?.. – насторожился Микрюков.

– То, что Севка сейчас, может быть, стоит под дулом автомата!

– А может, чай попивает с дедом, – язвительно заметил Микрюков. – А сюда идут каратели...

В землянку стремительно влетел Антон Колчин. Обычно неторопливый, сдержанный, сейчас радостно сообщил от порога:

– Крестник наш прибыл!

Севка вошел усталый и бледный, но, чувствовалось, довольный собой.

– Товарищ командир...

Захар Демьянов мягко тронул Севку за локоть:

– Давай сразу о деле, сынок... – Хотя по возрасту отцом Севки он никак не мог бы оказаться – он мог быть ему лишь старшим братом. – О деле и – по порядку! – Он придвинул к одной из постелей заменяющий стол ящик из-под снарядов. Указал на кучу хвои. – Садись!

Севка устало опустился на мягкую хвою и даже не заметил разницы во взглядах, которыми смотрели на него командир, заместитель и временно исполняющий его обязанности.

– Разведчик дядя Андрей погиб, – грустно начал свой доклад Севка. – Он шел со стороны речки на станцию, его убили из автомата... Они обыскали его, оружия не обнаружили... – Севка уточнил: – У него ведь не было оружия с собой? – Захар движением головы подтвердил: не было. – Немцы не поняли, кто он, что... Но все равно охрану усилили. А дядя Петр прошел в село, хотя его тоже обстреляли в темноте. Он ранен в ногу. Сейчас лежит у дедушки, в подвале. А дедушку моего немцы назначили старостой...

– Что?! – напрягся Микрюков.

– Я говорю: старостой дедушку назначили. Он ночью наткнулся на дядю Петра и спрятал у себя – у него же обыскивать не будут.

– Так... – проговорил, играя желваками на скулах, Захар Демьянов. – Дальше... Почему он не нашел возможности доложить?

– Самому идти ему трудно, а потом, у него не было нужных сведений. И появляться в поселке опасно. Полицаи там – звери, все присланные откуда-то. Все, что надо, дедушка узнал. И я потому задержался. Дедушка и дядя Петр решили, чтобы сначала сделать все, как надо...

– Да! – спохватился Севка и достал из-за пазухи и положил на ящик тетрадный листок с неумело нанесенной на него схемой. – А вот записка от дяди Петра! Если не верите... Я забыл... – неожиданно дрогнувшим голосом добавил он, протягивая скомканную записку почему-то Микрюкову, а не командиру.

«Малышу этому верьте, командир, он скажет все, что надо», – гласила записка. И была подпись: «Петр Савостин».

Демьянов и Мишаков узнали почерк своего разведчика.

– А вдруг попал бы к немцам? – спросил Мишаков, держа на ладони, расправленный листок.

– А я проглотил бы. Я даже дорогой тренировался глотать...

– Ну что же, молодец! Стоящий партизан! – Командир улыбнулся Севке. – Давай, что там у тебя еще. Сейчас я только... – Он достал из планшета карту и примерный план железнодорожного узла Переверткино вместе с поселком.

– Вот здесь вот, – показал Севка на своей схеме, – они пометили крестиками, где ночные посты вокруг поселка и станции.

Демьянов быстро перенес точки на свой план.

– Пройти между ними большой группой никак нельзя. Но вот здесь вот сдвоенный пост у впадины – самое удобное. – Севка показал. – Только нападать не из лощины, чтобы тихо, а надо со стороны поселка. Потому дядя Петр и не пошел со мной. Они с дедушкой в начале первого – потому что ровно в двенадцать меняются посты – тихо снимут часовых... Этих двух у лощины, – пояснил Севка. – Группа, человек двадцать – они посчитали, – может войти в поселок. Дальше дядя Петр одну группу ведет вот этой дорогой, – Севка показал пальцем,– сразу к железнодорожным путям, а дедушка другую группу – к водокачке. И вот здесь – это важно, – подчеркнул Севка, – в тупике, возле бензохранилища, четыре полных цистерны с горючим. Сегодня ночью они еще будут стоять. Их отцепили, потому что неисправные. В хранилище горючего мало. Но неизвестно, будут их сливать в чаны или перекачают в другие цистерны, если те прибудут. Вот, – заметил Севка, – это, что взрывать... И мосток на речке потом можно взорвать, через который железная дорога! А если атаковать станцию – лучше сразу после взрывов; через поселок и отсюда – где шел дядя Андрей... Немцев – около сотни, казарму они устроили прямо на станции: заняли бывшую столовую, вокзальчик, и эти домики, – показывал Севка, – откуда всех выселили. В поселке двенадцать полицаев, они по домам. Вот, – показал Севка на карте, – улицы и номера домов, где они расположились.

– Так!.. – подытожил Захар. – Ну, ты иди, сынок, отдохни, а мы теперь будем думать... Скажи, чтоб начштаба разыскали!

Севка подошел к двери и остановился.

– Не договорил чего-нибудь?! – спросил Антон Колчин.

– Нет. То есть да... – Севка переступил с ноги на ногу. – Дедушка просил, если можно, потом взять его с собой. Он ведь воевал, умеет воевать...

– Возьмем! Обязательно возьмем, не сомневайся! – заверил командир. И цыгановатые глаза его сверкали весело, по-мальчишески.

* * *

В четвертом часу ночи, оглушенные стрельбой и взрывами, пахнущие дымом, партизаны, оставив за спиной развороченный, пылающий железнодорожный узел, остановились по дороге на запад от Переверткино, чтобы перевязать раненых и немного отдохнуть. В группе разведчиков присели рядышком под сосной дед Алексей Долгополов с немецким автоматом на груди и внук Севка Долгополов, вооруженный новеньким вальтером, только что подаренным ему Захаром Демьяновым.

А замполит и временно исполняющий его обязанности ненадолго углубились в лес.

– Виноват я перед командиром, перед вами, – сказал Павел Микрюков.

Василий Данилыч усмехнулся.

– Дело житейское. Но выводы из этого тебе сделать надо. Помни, люди проверяются не только и не столько анкетными данными... Гораздо чаще приходится выдерживать проверку на вот это... – Слегка отогнув полу телогрейки, Мишаков показал Павлу тяжелый трофейный парабеллум у себя на поясе. – Товарищ ты надежный. Как боец – умелый и храбрый. Но случай этот не забывай.

И он коротко обнял Микрюкова.

Малиновый чай

Нельзя сказать, чтобы до войны Галка была такой уж, страшной лакомкой. Но сладкий чай любила попить. И не какой-нибудь магазинный, приготовить который заслуга не велика, а особый, малиновый, заварить который умела, пожалуй, единственный человек на земле – Галкина бабушка. Она же сама каждый год заготавливала в известную ей пору листья и цвет лесной малины, сушила их по неукоснительному правилу: не на солнышке, а в теньке...

Теперь бабушки давно уже не было, но, переняв у нее секреты, мастерицей по приготовлению этого ароматного, полезного напитка стала сама Галка.

С войной и оккупацией исчез сахар, без которого малиновый чай – уже только половина удовольствия. Да и заготавливать малину стало недосуг. А что было припасено раньше, Галка берегла, как особую ценность. Но нет-нет да и ударит в голову пьянящий запах бабушкиного чая, напомнит время, когда еще все в жизни было легко, радостно: с утра до вечера беззлобно ворчала на Галку бабушка, и рядом были отец с матерью, которых неожиданно отрезала от нее война, когда они гостили где-то в далекой Белоруссии. Тогда кинется пятнадцатилетняя Галка ворошить заветные узелки, достанет щепотку сухих зеленых листьев, перемешает с белым цветом... И едва забьет ключом кипяток – наполнится изба таким благоуханием, что аж голова туманится...

Она плеснула себе в широкую, с золотым ободком чашку немного отвара, поднесла ко рту, подула... Пахнет – не оторвешься, но чуток горьковат без сахара.

– О-о! – появился в дверях, будто только и ждал этого, Галкин квартирант Штольц, неторопливый, коренастый, с добродушным бюргерским лицом и маленькими хитрыми глазками солдат из охранной команды. Глянул из одного угла комнаты в другой.

– Что это! Снова цветок здесь? Где цветок? Умирать можно – такой карошо запах!

Это всегдашнее вступление Штольца к чаепитию.

Галка поколебалась, как всегда, но, зная, что квартирант не отвяжется, налила ему кружку, поставила на стол, небрежно придвинула:

– Пей!

Штольц по обыкновению сначала обхватил кружку ладонями, чтобы согреть руки...

– Карошо!.. – Удовлетворенно заметил он, когда рукам стало горячо. И, причмокнув языком, добавил еще одно русское слово: – Огонь!

Над зеленоватой поверхностью чая, лениво склоняясь то в одну, то в другую сторону, поднимается пар.

– Карошо... – в третий раз подтвердил Штольц и, только сделав глоток, как всегда, с опозданием спохватился, что для полного блаженства не хватает сахара.

Сбегал в свою комнату и вернулся с кульком сахарного песка.

Галке не удается спрятать свой злой и одновременно унылый взгляд.

На дворе затянувшаяся осень. Сыро, холодно. А зазимка еще не было. Грязь непролазная...

Галка подлила себе чая до самого золотого ободка. Взяла в руки черный сухарь. Скудно, совсем скудно стало жить. И этому солдату, наверное, ведь тоже не мед: паек не ахти какой... И теперь война, должно быть, стала так же не нужна Штольцу, как и ей, Галке Прокопенко... А кто его, дурака, звал сюда?

Она опять, как уже тысячи раз, вспомнила доброе довоенное время, когда можно было досыта есть и даже не заботиться об этом... Смешно подумать: ее заставляли есть! Не верится даже... А ведь уже начинала Галка бегать на танцы, уже подходили взрослые парни знакомиться с ней... Она думала об институте... Убегала мечтами вперед на целое десятилетие... Теперь рухнули эти мечты. Война похоронила. И все из-за того, что пришли на ее, Галкину, землю такие, как Штольц. Не было бы их – все оставалось как раньше: радостно, понятно и просто, по-человечески.

Галка исподволь неприязненно посмотрела на постояльца.

Тот уже допил свой чай, блаженно, как дома, потянулся на табурете, тщательно вытер полотенцем пот с лица и шеи. Встал. Но, прежде чем уйти, еще раз прищелкнув языком, повторил, указывая на кружку:

– Карошо!

Когда он, прихватив автомат, захлопнул за собой дверь, Галка тоже поднялась, подошла к окну и остановилась, прижавшись носом к стеклу.

Две недлинные косы упали с ее плеч на грудь, и как бы еще отчетливее сделалась ровная белая полоска пробора в ее желтоватых волосах.

Тополь во дворе стоял уже почти голый. Прихваченная ранними заморозками листва в этом году упала на землю без всегдашних ярких красок и прела в непогоду, усиливая ощущения затхлости, беспросветности, горя...

Из-за сарая, увидев ее в окне, Галке подавал знаки сосед и одноклассник Никита Богослов – высокий, круглолицый, стриженный «под ежик» парень, с большущими, граблястыми руками, которые он всегда в ее присутствии старательно прятал за спину.

До войны Галка и Никита ссорились между собой, а теперь сдружились.

Галка надела старенькую плюшевую куртку и, предварительно убедившись, что никого близ ее дома нет, закрыв сенную дверь на задвижку, вышла во двор.

Никита, озираясь, поджидал ее. Длинные, костлявые руки его торчали из рукавов телогрейки, и ему никак не удавалась засунуть их в карманы.

– Дома твой?..

– Во-первых, не мой. А во-вторых, ушел. Ты что – не видел?

– Понимаешь! – возбужденно сказал Никита. – Отремонтировал я приемник! Сейчас слушал! – И, заметив недоверие в глазах Галки, заспешил: – Если к уху подставить, слышимость – прямо как раньше по репродуктору! Ты не представляешь, это для захваченных немцами областей передавали! Сейчас я главное тебе – в Глиницком районе – это же рукой подать от нас! – партизаны, то есть не красноармейцы, а такие же, как мы, гражданские, эшелон немецкий подорвали! Весь – под откос!

Упоминание о партизанах живо воскресило в Галкиной памяти случай, о котором ни единому живому существу она не собиралась рассказывать.

С неделю назад она отважилась пойти в знакомый с детства лес, возвышающийся темной громадой за оврагом.

Там она хорошо знала грибные и ягодные места, цветоносные поляны.

Галка не была трусихой, но тут обмерла, когда, обернувшись на шорох, увидела мужчину, прикрывавшего свое лицо рукой.

– Ты, девочка, пришла из-за оврага? – запросто спросил он.

– Да, из села, – начала приходить в себя Галка.

– В селе немцы? Сколько их? Хотя бы приблизительно.

Галка поняла, что это свой, советский человек. И без опасения поведала ему все, что знала о немцах...

– Здорово... – отозвалась Галка на сообщение Никиты и, глядя в горящие восторгом его глаза, уже серьезно спросила: – А чего ты так тормошишься?

– Как чего?! Надо и нам действовать, Галка! Что мы – мешком пуганные?!

Галка помолчала. Она сама частенько думала об этом. И немножко волновалась, когда думала. И немножко пугалась. Теперь почему-то испугалась еще больше, глядя на сияющего Никиту.

– И что ты решил?..

– А для начала давай я твоего оккупанта, как он будет возвращаться, укокошу. Одним солдатом у них меньше будет. Ведь если каждый из нас шлепнет по солдату – немцы сами побегут назад!

Галка посмотрела на него снизу вверх.

– Ты не рехнулся? Он тебя самого укокошит. Да и за одного этого Штольца половину поселка перевешают: Уж если рисковать, так знать, за что... А ты рассуждаешь, все равно как малый ребенок.

Никита сразу заметно сник.

– А чего ж нам – сидеть?.. Наши придут, спросят: что делали?

– Так если бы нам эшелон! – сказала Галка.

– А где мы его возьмем – эшелон? – справедливо возразил Никита. – На нашем тупике с начала войны разве что одна облезлая дрезина в месяц появляется! – И спросил Галку: – Тогда что делать?.. Передавали как приказ, я даже наизусть запомнил: чтобы каждый советский человек в тылу врага не давал покоя ему – врагу, значит... И там много говорили, специально для нас!

– Я не знаю, что делать, – сказала Галка. – Ты должен придумать. Ты же парень!

Это озадачило Никиту, потому что в других случаях жизни командовала чаще Галка, при этом редко вспоминая, что он парень.

– Я думал... – нерешительно сказал Никита. – У нас здесь самое главное для них – склады, это где раньше спиртзавод был, а потом автоколонна стояла, за оврагом! И, говорят, динамит, взрывчатка там... Но как подберешься? Колючка кругом! И охрана из спецкоманды – снаружи и внутри. Твой ведь тоже там ходит?

– Там... – ответила Галка, торопливо обдумывая подброшенную Никитой идею. «Умный он все же парень – Никита, хоть и прикидывается простоватым».

– Послушай!.. – Она ухватила его за руку, которую он прятал то в карман, то за спину. – Когда там был спиртзавод, мой дедушка работал на этом... как он называется? Ну, где грязная вода стекает? Сток, да?.. Не знаю. Чистую воду они брали из озерца, пока оно не начало высыхать, и спиртзавод, наверно, потому закрылся. А отходы – грязную воду – они иногда сбрасывали в овраг. По трубам. Дедушку еще – потому что он этот сток делал – Одеколоном прозвали! Если завод сбрасывал отходы, а ветерок со стороны оврага – весь поселок бардой пропахивал! Жаловались еще... Ну, в общем, тут одно к одному, что завод закрыли. А ведь сток этот... трубы – они остались где-то?..

Утром землю, траву, деревья, грязь под ногами впервые прихватила сильная изморозь.

К оврагу Никита и Галка пробирались, чтобы не попадаться лишний раз на глаза, вокруг огородов, пустых, будто осиротевших, садов, потом через луг в искристой изморозной росписи. На траве оставались следы. Но через двадцать – тридцать минут солнце уничтожало их вместе с изморозью.

В овраге было тихо, даже уютно, потому что здесь их уже никто не мог увидеть. Присели на бугорке под обрывом, отдышались.

– А ты точно знаешь, где этот сток был? – осторожно поинтересовался Никита.

– Примерно... – отозвалась Галка и возмутилась: – А я что, старше тебя, что ли?!

Им было лет по семь или восемь, когда прекратил свое существование маленький, со всех точек зрения экономически невыгодный завод. Но все же они сумели сориентироваться.

Отходы производства сбрасывались в овраг в том месте, где далекий, названный почему-то Воробьиным, курган в степи оказывался в створе кирпичной заводской трубы. Трубу со временем разобрали, но остов ее сохранился. И, выискивая в овраге след стока, Никита с Галкой, немного удивленные, немного разочарованные, обнаружили, что здесь, наверное, нынешним летом, во время дождей, произошел оползень. Если почти по всей длине, оврага склоны его поросли травой и кустарником, то здесь на добрых сорок или пятьдесят метров тянулся обнаженный глинистый срез.

Сокрушаться и досадовать, впрочем, было некогда.

Если бы выход канализационной трубы находился вверху – его стало бы видно после оползня. Искать следовало под завалом.

Зря только они загодя радовались, подходя к этому месту, хотя от оврага до колючей проволоки было всего около стапятидесяти метров и всего около двухсот – до складов... Задуманное ими дело осложнялось уже в самом начале.

Подобрав острые палки, чтобы пользоваться ими как щупами, Галка с Никитой стали лазать по склону, вонзая их в глину то там, то здесь. И уже стали убеждаться в бесполезности своего занятия, когда разом заметили мужчину внизу.

Как он сумел незаметно подойти и как они позабыли об осторожности – гадать было поздно.

Они замерли от неожиданности, узнав этого человека в темном плаще, черных штиблетах и шляпе. Это был Дементий Михайлович Злобин – переводчик из немецкой комендатуры, русский, в прошлом учитель их школы.

– Что вы тут ищете?..

– Так... – неопределенно ответил Никита, потому что Галка молчала, хотя Злобин смотрел на нее.

– Так что же вы ищете, Прокопенко?.. – Злобин выплюнул сигарету из уголка рта, вдавил ее каблуком в землю, опять пристально поглядел из-под широкополой шляпы на Галку, отошел на несколько метров – к месту, откуда был виден остов заводской трубы.

Никита напрягся, готовый броситься вниз, на гитлеровского холуя, который до войны – ни много ни мало – преподавал немецкий язык ему и Галке. Но сдержался – у Злобина могло быть при себе оружие.

– Ничего, – наконец еле слышно выдавила Галка, потому что Злобин опять выжидающе смотрел на нее. И не забыл ведь, что ее фамилия Прокопенко.

– Играем...

– Близ военного объекта?

– Какого объекта?! – дерзко переспросила Галка, вдруг прикидываясь глуповатой.

– Вот этого! – Злобин показал через ее голову туда, где были склады.

– А откуда мы знаем, что он военный?! – сделав большущие глаза, удивилась Галка. – Что, там самолеты строят?!

Злобин помолчал, долго, внимательно оглядывал обоих.

– А ну идите отсюда... И чтобы я здесь вас больше не видел...

Они уходили нарочито медленно. Оба трусили немножко, но и торжествовали в душе, потому что почувствовали себя находчивее и хитрей, чем этот бывший педагог, а теперь для них навсегда змей ползучий.

* * *

Двое суток ребята жили в напряжении. По уговору днем не встречались. Только вечерами, ровно в половине девятого, Галка, будто невзначай, подходила к плетню, что разделял их дворы, и Никита быстро сообщал ей московские известия.

На третий вечер Никита привычно перемахнул через плетень, и они присели на поваленную колоду, чтобы немножко помолчать рядом, потому что оба не знали, как им дальше быть и что делать.

А землю наконец-то по-настоящему схватило морозом, и было тихо, безветренно.

– Чего молчишь?.. – спросила Галка.

– А ты? – вопросом на вопрос ответил Никита.

– Я слушаю.

На этом их разговор оборвался, потому что с улицы во двор неслышно скользнула какая-то темная фигура и сразу в темноте понадвинулась на них, так что Никита и Галка даже не успели встать.

Это был мужчина – в телогрейке и шапке. В валенках с калошами. Лицо разглядеть было трудно.

– Галя?.. – хрипловатым голосом спросил он.

– Я... – чуточку запнувшись, ответила Галка.

– Немца нет, я знаю, зайдем в избу.

– А кто вы?

– Там объяснимся...

– Одна я с вами не пойду! – решительно сказала Галка.

И Никита поднялся, чтобы загородить ее.

– А кто это? – спросил мужчина.

– Мой друг! – не без вызова ответила Галка.

Вместе с настороженностью ребята испытывали непонятное любопытство, будто предчувствуя, что между этим визитом и встречей со Злобиным в овраге есть какая-то связь.

– Ну, идемте вместе, – согласился мужчина. – Только чтобы с улицы не было видно.

Галка впереди, Никита за нежданным посетителем прошли в кухню, где окно было завешено плотной дерюжкой.

Галка зажгла керосиновую лампу.

Посетитель оказался не старым, лет около тридцати, но с жесткими складками в уголках губ и будто сросшимися от постоянного напряжения бровями, между которыми поперек лба залегла морщина. Раньше его Галка как будто нигде не видела.

Он тоже изучающе оглядел сначала Галку, потом – с головы до ног – Никиту.

– Это вы вместе там лазали три дня назад?

Галка и Никита еще больше насторожились.

– Где мы лазали? – спросил Никита.

– В овраге, – коротко ответил незнакомец.

– Оврагов много, – ответила Галка. – Только мы в них не лазаем.

Незнакомец опять внимательно оглядел обоих, кашлянул, понимая, что разговор заходит в тупик.

– Не надо бояться меня.

– Чего бояться? – удивилась Галка. – Если вы грабить пришли, так у меня уже нечего грабить...

Мужчина сел. Ребята продолжали стоять.

Если бы гость оказался в этот момент более внимательным, он обязательно заметил бы, как напряженно смотрит Галка на оголившуюся кисть его левой руки.

– Ладно... Если вы боитесь, точнее, осторожничаете, я сам скажу: два дня назад вы искали в овраге канализационный выход. Мы знаем, где он, это мы прикрыли его!..

– Какой выход? И зачем он нам? – невозмутимо переспросила Галка.

Теперь мужчина, как показалось Гале и Никите, по-настоящему растерялся, но морщина между его бровей стала почему-то заметна меньше, а складки в уголках губ почти исчезли. Взгляд его потеплел. И он хотел что-то сказать, но воздержался, вместо этого кашлянул – видимо, посчитал, что слова, которые собирался высказать, преждевременны. Побарабанил пальцами по своему колену.

– Ты – Галя Прокопенко! А твоего друга, теперь я знаю, зовут Никита. Две недели назад, во время оползня, открылась эта труба, которую вы искали. Тот, кто не враг вам, прикрыл ее, потому... потому что об этой трубе все забыли, но оказалось, и воспользоваться ею не так просто! Нужна ваша помощь!.. Вот такое дело...

Галка помедлила, глянув на Никиту, который впервые не прятал своих грабастых рук, и они были сжаты в кулаки.

А Галка думала о руке пришельца: «Где я его видела?.. Именно эту руку, с коротким шрамом поперек кисти?»

– Вас, наверное, послал один человек, который тоже решил, будто мы что-то ищем, когда мы играли в овраге...

Гость обессиленно вздохнул и сначала долго, задумчиво глядел в пол, потом неожиданно сурово взглянул на Никиту и Галку.

– Не были вы ни в каком овраге. Не были. Значит, никакого человека видеть не могли, – твердо подчеркнул он. – Ясно? – И, встав, решительно шагнул к двери. – До свидания.

– Подождите! – невольно остановила мужчину Галка, переглянувшись с Никитой. – А что вы хотите от нас?..

Мужчина обернулся и посмотрел на Галку:

– Во-первых, ходить засветло по свежей изморози, по грязи, оставляя за собой следы, видимые даже малозрячему, когда отправляешься на такое дело, на какое шли вы, не следует... Во-вторых, и это главное, твой, Галя, покойный дедушка исполнял обязанности на заводе как раз по части канализации. Говорят, он хотя и был малограмотный, но любил и умел чертить. Работал и на строительстве... В частности, прокладывал эти трубы. У него остались какие-нибудь бумаги? Нужно точно знать выходы на поверхность внутри бывшего завода. Ведь там каждую ночь обязательно есть охранник. А что в-третьих, я скажу потом.

– Да... – сказала Галка, заметив, что Никита расслабил руки и спрятал в карманы телогрейки свои кулаки. – Только я не знаю... Я никогда не смотрела. Я сейчас принесу. Они у бабушки в сундучке лежали, где она всякие травы, корни и листья малины хранила...

Мужчина опять сел, улыбнулся. И Галка с Никитой тоже доверчиво улыбнулись ему.

– Немец твой скоро вернется? – спросил пришелец Галку.

– Нет! Когда он уходит, то до утра. Потом ночует дома, потом опять – на сутки...

– Значит, послезавтра его не будет... Ну, посмотри!

Галка много раз держала в руках эту перевязанную шпагатом пачку бумаг, потому что и сама хранила в бабушкином сундуке малиновые листья, малиновый цвет. Принесла, положила на стол.

Мужчина развязал пачку. Втроем они склонились над ней.

Здесь были письма от Галкиной матери, когда та уезжала к отцу, на место его службы в армии, были фотографии, на одной даже она – полуторагодовалая Галка – нагишом в тазике, были вырезки из газет... И, наконец, несколько схем. Мужчина впился в одну из них глазами.

– Кажется, это именно то, что надо... Я возьму это? – Он опять поднял голову. – Да! Зовите меня Василием Антоновичем...

Галка и Никита посмотрели друг на друга.

– А я вас знаю, – заявила Галка. – Случайно видела. Вы были ранены, прятались в лесу. Спрашивали про немцев... У вас шрам на левой руке.

Мужчина одернул рукав, прикрывая шрам, опустил голову, задумался...

– А вы... нас с собой возьмете? – спросила Галка. – Ведь мы должны что-то делать!

– Вот это уже как раз третье! – сказал Василий Антонович и предупредил: – Помните: о нашем разговоре никому ни слова. Чем это грозит – вы знаете. Я зайду послезавтра, примерно в это же время. Если схема не та... я все равно зайду. Однако послезавтра будьте готовы к самому серьезному.

– Василь Антоныч... – остановила его Галка, когда он был уже в дверях. – А тот человек, которого мы видели в овраге... Он?..

– Об этом человеке и вовсе ни слова, – прервал ее гость. – Нигде. Никогда. Вы его не видели.

Василий Антонович ушел.

А Галка с Никитой с радостным облегчением улыбнулись друг другу, потому что вспомнили, как с первого урока полюбился всему классу учитель немецкого Дементий Михайлович Злобин.

Штольц уже собирался на дежурство, когда Галка закончила свои приготовления.

Об этом она забыла поговорить с Василием Антоновичем, но решила, что ее самодеятельность делу не повредит.

Взяла щедрую жменю малиновых листьев вперемешку с белым цветом... А за двое суток у нее в стеклянной баночке круто настоялся корень, названия которого Галка не знала. Бабушка говорила, что Галке об этом корне еще рано знать, и потчевала настоем из него тех в округе, кого мучила бессонница, от болей или сильных переживаний, – люди успокаивались и крепко засыпали.

Галка круто заварила малиновый чай, налила себе полную чашку, а в эмалированную кружку Штольца загодя подлила бабушкиного средства от бессонницы.

Штольц, как всегда, появился в дверях комнаты уже в шинели, перетянутой ремнем, и произнес обычное «О!».

Галка тут же наполнила его кружку чаем.

Потягивая душистый отвар, немец несколько раз – где жестами, где с помощью десятка знакомых ему слов – подчеркивал, что сегодня чай ароматен, как никогда.

Галка при этом напряженно посматривала на него и, показывая в окно, ежилась:

– Холодно!

– Колод, колод! – благодушно кивая, подтвердил Штольц.

Едва немец ушел, в окошко стукнул Никита.

Галка выбежала во двор.

Как и прошлый раз, они с Никитой присели рядышком на колоде. Волновались оба не столько перед неизвестностью и опасностью предстоящей работы, сколько от неуверенности: вдруг Василий Антонович передумает и не придет? Или схема, найденная в бабушкином сундучке, окажется неверной, неточной...

Но Василий Антонович появился в назначенное время. Поздоровался. Глянул на окна, как бы для того, чтобы еще раз убедиться, что немца в доме нет, и коротко приказал:

– Идемте...

Потом, когда вышли на задворки, пропустил их вперед:

– Вы тут лучше меня дорогу знаете... Давайте огородами, чтобы не идти через лог и попасть в овраг не напрямую от ваших изб...

Повел Никита. Галка шла рядом с Василием Антоновичем и молчала, понимая, что в таких делах лишние разговоры неуместны.

Земля на огородах уже вовсю промерзла, точно окаменела. В воздухе ни ветерка. А под низкими плотными облаками рано сгустилась ночь.

У канализационного выхода их ждали двое: один высокий, ростом с Никиту, широкоплечий, другой – немногим выше Галки, но коренастый и, судя по голосу, немолодой.

Коренастый, когда Никита, Галка и Василий Антонович подошли, негромко сообщил вместо приветствия:

– Бесполезно, Антоныч... Не по мне...

– Я знал... – так же тихо отозвался Василий Антонович. И спросил: – Наверху спокойно?

– Спокойней некуда... – приглушенным басом ответил высокий.

– Галя... – позвал Василий Антонович, хотя Галка стояла рядом с ним. – Ты тоже подойди, Никита... Дело вот в чем: труба – именно та, что нам нужна. – Никита и Галка наклонились, потрогали руками срез неширокой чугунной трубы. – Но беда в том, что ни один из нас туда не пролезет... Даже вот Сергей, – Василий Антонович кивнул в сторону низкорослого, – и то не смог... Никита тоже не пролезет.

Маленькая Галка, поняв куда он клонит, перебила:

– Говорите, что делать, я полезу.

Василий Антонович положил ей на плечо руку.

– Спасибо, Галя... Такой нам тебя и отрекомендовал один человек. А привлекать кого-нибудь, кого бы мы не знали, нельзя... Только ты понимаешь, что это очень опасно?.. В трубе могут скопиться какие-нибудь газы, там наверху, на объекте, может налететь охрана... и, наконец, можно просто застрять! Ведь никто этот путь не исследовал!

Галку немного лихорадило от волнения, но страха она почему-то не испытывала. Может быть, потому, что вокруг стояли свои, хоть и незнакомые ей люди; потому, что какой-то, видимо, авторитетный человек рекомендовал ее, а значит, в нее верил... И, наконец, потому, что здесь же был Никита.