Текст книги "Горюч-камень (Повесть и рассказы)"

Автор книги: Михаил Глазков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Мальчишка подскочил к окну: у дома стоял мотоцикл с коляской, а к крыльцу бежали двое солдат.

– Вас ищут! Спрячьтесь за печку!..

Мишка с Ленькой метнулись в темный закуток за русской печью, прижались к висевшему на стене тулупу, затаились.

С грохотом распахнулась дверь, и в хату ввалились гитлеровцы. Один из них подскочил к мальчишке, ухватил его за волосы и прорычал в лицо:

– Маленький швинья! Ты шпряталь два разведшик!..

– Найн, найн! Никого я не прятал!

Фашист молча с силой толкнул мальчишку, и тот, ударившись головой о железную грядушку кровати, упал на пол, зажав рукой затылок: меж пальцев проступила кровь…

Солдаты зашныряли по хате. Заглядывали в чулан, под кровать и на печь. За печкой обнаружили беглецов. В мгновенье ока они были вытащены на середину хаты. Гитлеровцы набросились на них с кулаками. Ребята не успевали увертываться. Наконец удары прекратились. Ребят, в том числе и мальчишку, повели на улицу. Втолкнули всех в коляску, и мотоцикл устремился по улице.

У того места, где стояло орудие, водитель остановился, и пленников, грубо вытащив из коляски, повели в хату. «Видимо, штаб», – подумали ребята. Но это был не штаб – здесь жил на постое командир расположенной в Крутце части. Толстый, с бабьим, одутловатым лицом и с глазами навыкате, он сидел на табурете и смотрел, как вталкивают в хату ребятишек, Те, остановившись на середине комнаты, уставились на него, словно загипнотизированные.

– Кто вас послал сюда? – проговорил наконец офицер.

И тут Ленька упал на колени и заблажил заученным тоном:

– Пан офицер! Отпустите нас! Мы козу свою в лесу искали – сбежала, проклятая… Отпустите! Дома сестренки маленькие, мать больная… Отпустите!..

– Вы – разведчики! – напирал на своем офицер.

– Нет, нет, пан офицер! Кто вам это сказал, тому в рожу плюньте… Мы козу искали…

Офицер, не поднимаясь, пролаял что-то стоявшему у дверного косяка солдату. Щелкнув каблуками и козырнув, солдат подскочил к пленникам, подтолкнул их к выходу.

И снова – грубый толчок в коляску, и мотоцикл, отфыркиваясь дымками, мчит их к окраине села. Ушибленные от недавних побоев места болели при подпрыгивании коляски на ухабах – ребята сидели, сцепив зубы. «Куда везут?..»

Мотоцикл миновал сельскую околицу, вылетел на большак, тянувшийся вдоль линии фронта, и понесся вперед.

– Запоминай все, что увидишь, – шепнул Мишка Леньке, а потом незнакомому мальчишке: – А ты подсказывай нам названия деревень…

Тот понимающе кивнул головой.

Влетели в соседнее селение.

– Моногарово, – шепнул мальчишка на ухо Мишке.

Ребята глядели по сторонам, примечая и запоминая, что надо. Вот врытые в землю танки – только башни С орудийными хоботами торчат, прикрытые зелеными ветками. Одна, две… пять… ого! – семь танков! А вон и склад боеприпасов, ишь как под дубняком спрятали – с самолета не увидать! Запомним! Мишка толкнул локтем друга, тот отозвался ему легким толчком.

Моногарово осталось позади. Снова помчались открытым полем. Большак то устремлялся в гору, то сбегал в низину, и когда мотоцикл взлетал на возвышенность, взгляду открывалась широкая панорама. Цепкий ребячий глаз фиксировал и прилепившуюся к опушке рощицы батарею противотанковых пушек, и длинные ряды траншей за огородами, и какие-то земляные сооружения– похоже, дзоты. Ребята чутьем угадывали, где наши позиции, и смотрели в ту сторону с таким чувством недосягаемости, что щемило сердце и хотелось заплакать…

С ходу проскочили еще один населенный пункт.

– Лутошино, – не забыл шепнуть своим друзьям по несчастью мальчишка.

И здесь было большое скопление немцев: по трем дымящимся походным кухням Мишка определил, что в деревне размещен по меньшей мере батальон.

Промчались и через Лутошино. «Куда ж это все-таки нас везут?»

Мотоцикл обогнал двигавшуюся по большаку колонну автомашин, груженных огромными ящиками – не иначе крупнокалиберные снаряды. Большак снова влетел на возвышенность, с которой, как на ладони, открылось большое село.

– Агарково это, – шепнул мальчишка.

Агарково тоже было забито солдатами. Стали попадаться легковые машины и множество мотоциклов. По всему было видно: здесь располагался штаб какого-то крупного соединения.

В центре села мотоцикл остановился. Водитель побежал к какому-то, похожему на школу, каменному зданию. Минут через пять вернулся, и мотоцикл снова помчал, завернув вскоре в боковой переулок. Проехав метров триста, остановился у деревянного амбара, возле которого топтался часовой. Пленников выволокли из коляски и втолкнули в амбар. Дверь, жалобно скрипнув, наглухо захлопнулась за ними…

Ребята слышали, как взревел мотоцикл и его тарахтенье стало удаляться. Оглядевшись, увидели в углу чью-то фигуру – кто-то сидел. Вздрогнули от испуга, попятились к двери.

– Не бойтесь меня, хлопцы! – прозвучал хриплый мужской голос. – Летчик я. Сбили, сволочи… не дотянул до своих…

Ребята побороли робость, подошли к говорившему. В амбарной полутьме разглядели его небритое лицо, разорванную гимнастерку и как-то неестественно согнутую ногу.

– Если б не ранило, ни за что не дался бы им… Всю ногу зенитным разворотило. Никуда я теперь… Крышка…

И человек то ли от отчаяния, то ли от боли заскрипел зубами, резко отвернулся к бревенчатой стене.

– Вам, может, что помочь, дяденька! – вконец осмелев, обратился Ленька.

Летчик снова повернул к ним страдальческое лицо, с трудом приподнял на вытянутых руках грузное тело, пододвинулся поближе к стене.

– Мне теперь ничем не помочь…

Только уселись ребята возле летчика, как снаружи загремел замок, и в амбар шагнул немец:

– Киндер! Айн, цвай, драй – все виходить! Шнель!

Ребята поднялись с пола и двинулись к двери…

Шли по улице, и ноги наливались свинцовой тяжестью – невеселые предчувствия овладели каждым…

Немец привел их к тому каменному зданию, возле которого останавливался мотоцикл и которое они назвали мысленно школой. Прошли длинным коридором: они – впереди, немец позади. У одной из дверей стоял часовой. Он распахнул ее, и ребята вошли в большой кабинет.

За столом сидел офицер и курил папиросу. А невдалеке, у окна, стоял другой, видно, что пониже рангом. Конвоир остался за дверью, а ребята, переступив порог, остановились, как вкопанные. Офицер что-то сказал тому, что у окна, и он, видимо, переводчик, обратился к пленникам:

– Господин штурмбаннфюрер интересуется, откуда вы и как попали в расположение наших войск?

– Пан офицер! Не виноваты мы ни в чем! Просто коза наша сбежала из дому в лес, и мы искали ее, заразу… Отпустите нас, пан офицер!

И Ленька заплакал, размазывая слезы по щекам.

Гитлеровцы помолчали с минуту. Штурмбаннфюрер снова сказал что-то, и переводчик обратился к ребятам:

– Господин штурмбаннфюрер сказал, что обязательно отпустит всех, если откровенно признаетесь, кто и с какими целями послал вас сюда. Мы верим, что вы ни в чем не виноваты. Ну?

Штурмбаннфюрер растянул на лице улыбку.

– Не верьте их словам! Не верьте! Они же фашисты!.. – не выдержал мальчишка.

Офицер перестал улыбаться и вопрошающе уставился на переводчика, который тотчас же перевел сказанное мальчиком.

Штурмбаннфюрер тяжело поднялся со стула. Не спеша подошел к пленникам, так же не торопясь вытащил из кобуры пистолет и рукоятью ударил мальчишку по голове. Тот, как подкошенный, рухнул на пол: под ноги ошеломленным ребятам потек алый ручеек крови…

Офицер спокойно всунул пистолет в кобуру и что-то зло пролаял переводчику.

– Вот что ждет и вас, если не скажете правду! – обратился переводчик к ребятам. Затем выскочил за дверь и крикнул – Курт!

Вошел тот же немец-конвоир и подтолкнул ребят автоматным прикладом к выходу.

Глава шестая

ПОБЕГ

Ребят снова втолкнули в амбар.

– А где же третий? – встревоженно спросил летчик, когда за ними захлопнулась дверь.

– Убили они его, – тяжело ответил Мишка.

Воцарилось молчание.

– Надо что-то делать, – сказал то ли ребятам, то ли себе летчик.

– Что делать? – почти одновременно спросили те.

– Бежать надо, хлопцы.

– Как?

– Вот я и говорю, надо что-то делать…

Долго совещались пленники, сгрудившись в углу сарая. План был разработан до мельчайших деталей.

Потом летчик достал из-за пазухи свернутую бумагу.

– Возьмите эту карту, тут нанесены огневые точки противника. Если повезет вам уйти отсюда, передайте ее поскорее в штаб. Перейдете ли вот только линию фронта…

Мишка взял из рук летчика карту и спрятал под рубаху.

– Хорошо, дяденька, мы обязательно сделаем!..

Поздним вечером, когда в густых сумерках перестали различаться дыры в крыше, ребята громко заколотили в дверь амбара:

– Пан солдат! Откройте! Пан солдат!..

Часовой крикнул из-за двери:

– Мольшать!

– Откройте же! – не унимались пленники. – Нам надо к пану офицеру, сказать хотим что-то!

Загрохотал отпираемый замок. Дверь распахнулась, и часовой заглянул в амбар:

– Виходи, киндер! Шнель!..

И тут же упал на земляной пол: летчик взмахнул обрубком вытащенного из стены бревна и с силой обрушил его на голову фашиста.

Мишка быстро снял с него автомат, закинул себе за спину.

– Бежим, дяденька! Мы вас потащим!

– Нет, хлопцы, я останусь тут. Куда мне с перебитыми ногами! А вы бегите! Пробирайтесь к нашим. Да карту не потеряйте…

– Никуда мы без вас не пойдем! – сказал он.

Мишка ощупал рубаху, под которой лежала карта.

– Я приказываю вам идти! – твердым, не допускающим возражения тоном отрезал летчик… – А вот автомат мне отдайте, вам он ни к чему, а я подороже отдам свою жизнь…

Ребята бросились к лежавшему летчику, прижались к нему, на глазах выступили слезы.

– Прощайте, дяденька! Мы все-все расскажем в штабе. Прощайте!..

– Прощайте, хлопчики! Будьте осторожнее…

И юные разведчики выскользнули из амбара.

Темень черной повязкой облепила глаза. Куда идти?

В памяти смутно возникла узкая дорожка, ведущая вдоль огородов к околице села. Двинулись по ней, держась за руки. Через несколько минут уперлись в плетень. Перелезать через него или нет? Перелезли, помогая друг другу. Пощупали под ногами – сырые прошлогодние грядки. Значит, огород. Пошли наугад, поперек грядок. Сообразили, что если идти вдоль них, то упрешься в чей-либо дом, а там обязательно немцы.

Снова уперлись в плетень, перемахнули и его. Ногами ощутили жесткую, сухую траву – значит, огороды кончились, околица. Но что впереди?

Опустились на землю, прислушались: ни звука. Хоть бы ракета что ль осветила! Хотя нет, зачем она – ведь рядом враги. Продолжали лежать, не зная, как быть дальше…

Вдруг впереди вспыхнул и зашарил по земле узкий снопик света. Фонарик! Одновременно возникли точки света и по бокам, метрах в ста от первой вспышки.

– Это, кажется, траншеи, – прошептал на ухо другу Мишка. – Друг друга подбадривают.

Поползли вдоль линии невидимых траншей. Долго ползли, взмокли от напряжения. Остановились, прислушались. Издали донесся гул моторов: шла колонна танков. Гул то приближался, то удалялся.

– Большак! – догадался Мишка.

Стало ясно, куда держать путь. Надо пересечь большак, а там рукой подать до наших позиций.

– Ну, поползли! – шепнул Мишка.

– Давай!

– Ты не очень-то дрейфь: немцы ночью боятся вылезать из окопов.

– А я и не дрейфлю…

Вот наконец и большак: догадались по кювету. Танковая колонна давно проехала, и сейчас здесь было тихо. Только было приготовились перебегать дорогу, как до слуха донеслись приглушенные голоса. Разведчики притаились. Немецкая речь звучала где-то рядом. Ребята осторожно двинулись ползком в том направлении. Наткнулись на земляной бугор. Разговор был слышен, как будто из-под земли. «Дзот!» Мишка тронул рукой друга, давая знак следовать за ним. Ящерицами юркнули обратно, к кювету. Большак перемахнули мигом. Пошагали прямиком по полю, утирая с лиц обильно катившийся пот. Где-то впереди должен быть лес, по которому они с Гнатом Байдебурой пробирались в тыл врага. Сколько же с тех пор прошло времени? Должно быть, много! Стали вспоминать, оказалось, не так уж много: один день они отлеживались на скирде. Ночевали на хуторе у старухи, потом – встреча с мотоциклистами на большаке, злополучная история с козой, плен, допрос, смерть мальчишки, побег – двух суток даже не прошло. А кажется, целая вечность! Значит, их еще не ждут наши разведчики. Только завтрашней ночью придут их встречать. Ну что ж, они сами доберутся. И не с пустыми руками!..

Мишка ощупал карту за пазухой – на месте. Не измять бы!

Долго шли ребята, выбились из сил, а леса все не было. Впереди забрезжила бледная полоска зари: значит, правильно идут, на восток.

– Миш, а что если мы не успеем засветло дойти до леса? Что будем делать? – забеспокоился Ленька.

– Должны успеть, он уж где-то недалеко…

– Я больше не могу… ногу растер, наверно, до крови…

– Кончай ныть! А то брошу, сиди тут один, жди фрицев! – пригрозил Мишка.

– Ну и иди! – сорвался Ленька. – Товарищ мне называется…

– Ну что ты разошелся, – помягчал Мишка. – Я ведь еще тебя не бросил. Крепись, Лень, верь мне – осталось немного…

Тот засопел от непрошедшей обиды, но шаг ускорил.

Было еще темно, а уже от полоски проклюнувшейся зари стали различать, что впереди. И вот показался спасительный лес. Собрав последние силенки, ребята почти бежали. Хоть лес был на ничейной полосе и опасность еще не миновала, ребята сознавали, что они уже почти дома.

Но лес был не ничейный: только вошли в него, как тут же услышали грозный окрик:

– Стой, кто идет?

Оказывается, наши, готовясь к наступлению, под прикрытием ночи продвинулись вперед и заняли лес.

– Стой, говорят! Стрелять буду! – еще более погрознел голос.

– Мы свои! Разведчики! – прокричал что было сил Мишка, а крика-то и не получилось.

Подошел к ним солдат с автоматом наизготовку.

– О, мальчишки! – удивился. – Вы откуда взялись?

– Свои мы, разведчики, – повторил Мишка.

– В штаб нас ведите, – вставил Ленька. – Мы оттуда, от немцев…

– От немце-ев! – еще больше удивился солдат. – Ну что ж, поверим. Топайте за мной.

У какой-то землянки приказал остановиться, а сам побежал по ступенькам. Вскоре появился, но не один, а с усатым офицером.

– Товарищ лейтенант, – не дожидаясь, пока офицер заговорит, обратился Мишка. – Рядовой Богданов, и вот мой друг Ленька, прибыли из разведки. Нужно поскорее в штаб, сведения имеем и карту.

– Хорошо, ребятки! – сказал тот и прижал их к своей груди. – Молодцы! Сейчас вас проводят в штаб полка…

В штабе ребята отдали карту летчика и попросили, в свою очередь, чистую карту, на которую нанесли по памяти огневые точки врага и места расположения его войск.

– Да вы знаете, какие ценные сведения доставили! – восхищенно сказал командир полка, ознакомившись с разрисованной ребятами картой. – От лица службы объявляю вам благодарность!

– Служим Советскому Союзу! – дружно, в один голос, ответили разведчики.

Глава седьмая

В ОТПУСК

Разведвзвод расположился в полуверсте от передней линии окопов, в кленовой лесопосадке. Она далеко тянулась по обеим сторонам разбитого большака и скрывала скопившиеся здесь разношерстные вспомогательные подразделения и полковой штаб.

Землянок не рыли, но окопы командир взвода Макаревич заставил разведчиков отрывать сразу же: враг может в любую минуту контратаковать. Да и от осколков они – одно спасение: до лесопосадки изредка долетали вражеские слепые, как их называли, снаряды. Слепые-то слепые, а жахают-то и разят осколками так, что только держись – не хуже прицельных.

Юные разведчики двое суток подряд отсыпались в прежней взводной землянке: нервное перенапряжение последних дней было так велико, что они все никак не могли прийти в форму.

– Вы, хлопци, не спешить, дрыхните, нимци от вас далеко не уйдуть, – по-отечески заботился о ребятах приставленный к ним Гнат Байдебура.

– Да стыдно, товарищ сержант, все воюют, а мы тут валяемся.

– Стыдно, у кого видно, – шутил тот. – Почивайте на здоровьечко, ще навоюетесь! Вот я вам сейчас расскажу, як со мною через той самый сон приключилась чудасия. В начале войны нашу часть готовили к отправке на фронт и так муштрувалы, что на нас ледь штани держались: днем – учения до седьмого пота, а ночью – в караул. Это шоб по-суворовски: тяжело в ученьи, легко в бою. Есть так не хотили, як спаты. Раз назначили мени в караул, продовольственный склад охоронять, помню, под утро то було. Хожу я и не можу со сном совладаты. Так я приноровився – поки иду до ворит, минуту, две на ходу посплю, упрусь лбом в ворота, поворачиваюсь и знов сплю до склада. А разводящий подследил да и открыл ворота. Я и попер за ворота и дали. Чую сквозь сон – шо це не те, не стукаюсь лбом о ворота, а проснуться никак не можу. Иду соби, хай мени грець, тай ще хропака задаю. А разводящий як гаркнеть нади мною, я аж присив от переляку. От так влип! Пять суток гауптвахты, – говорит разводящий. А я и рад тому: хочь, думаю, высплюсь. Но тут не повезло мени: в той же день часть подняли по тревоге и – на фронт. Так доси и ни як не высплюсь. Ну ничого, вот хриця прогоним – тоди уж отоспимось! Ох и отоспимось!..

На третьи сутки в землянку вошел приехавший на открытом «додже» посыльный из штаба и передал распоряжение: разведчикам явиться к командиру полка. Явиться так явиться. Много ли времени надо солдату на сборы: обулся, подпоясался, пятерней причесался и – готов!

Едут себе трое разведчиков по раскисшей полевой дороге и беззаботно глазеют по сторонам, перелесками да полями любуются. «Додж» изрядно потрепанный по военному бездорожью, пофыркивает на рытвинах, потрясывает седоков, не дает им размечтаться. По обочинам виднелись оставленные немцами траншеи и дзоты, на брустверах валялись распухшие на солнце вражеские трупы, кое-где – автоматы, а то и пулеметы: видно, еще тут не прошла трофейная команда.

– Ну, як там, на позыции? – интересуется Байдебура у водителя. Тот, не поворачивая головы, бросает:

– Застряли.

Сержант тоже замолкает, не желая портить себе хорошее расположение духа неприятным разговором. Застряли– это значит для разведчиков по горло работы: иди за «языком» или прощупывай слабые места во вражеской обороне. О-хо-хо! Ладно, не привыкать.

…Комполка встретил разведчиков у штабного НП, оборудованного на поросшей дубняком высотке.

– А ну, дайте-ка я вас обниму, ребятки! – сказал он и привлек Мишку и Леньку к широкой груди. – Молодцы! Благодаря вашим разведданным мы вон как потеснили противника! Спасибо!

И еще раз прижал разведчиков к себе.

– Мы тут подумали и решили отпустить вас на недельку домой: силенок там поднаберетесь, с родными повидаетесь.

Все, что угодно ожидали услышать ребята, но чтобы отпуск!..

– Товарищ командир, да как же… – начал было Мишка.

– Только не возражать. Я знаю, что вы сейчас скажете, мол, все воюют, а мы… Сержант, снабдите их сухим пайком на дорогу и помогите им отправиться домой. Счастливой вам дороги, хлопцы!

– Слухаюсь! – отчеканил Байдебура.

Получили Мишка с Ленькой сухарей и консервов, сложили провиант в вещмешки, простились с разведчиками и направились в том же «додже» к большаку. Едут себе два юных солдата, – Леньку тоже по возвращении из разведки обмундировали, – домой, оба честно заслужили этот краткий и неожиданный для них отпуск. Шофер подкинул их до большака, ведущего в Елец, и, оставив их, тронул в обратный путь, пожелав им попутного ветра. Тут уж не сложно было уехать: в обе стороны двигались «студебеккеры» и «форды», с полуторками вперемежку: на восток – с ранеными, на запад – с боеприпасами и живой силой.

«Проголосовали» перед одной колонной автомашин. Передний «форд» затормозил и остановился. Шофер, усатый солдат, на вопрос: «Куда?» – бросил: «В Елец» – и кивком головы указал на кузов, мол, полезайте, если по пути. Ребята сноровисто вскарабкались в крытый брезентом уютный кузов. Он был наполовину заставлен пустыми ящиками из-под снарядов: ясно, ехали за очередной партией боеприпасов. Машина тронулась, ребят начало потряхивать, и они, подстелив под себя какую-то стеганую попону, видно, зимою мотор ею укрывают, плотно прижались друг к дружке на ящиках и стали подремывать. Вскоре их окончательно укачало – глаза не было сил разлепить…

Очнулись они от сильного толчка: машина шла по совершенно разбитой дороге. Недоуменно уставились друг на друга: сколько же проехали и где находятся?

– Мне же в Русский Брод! Не проехать бы! – всполошился Ленька.

Вместо ответа Мишка поспешно вскарабкался по ящикам к кабине. Замолотил по заднему стеклу. «Форд» резко остановился, и Мишка больно ушиб плечо о железную стойку кузова, а Ленька во весь рост растянулся на ящиках.

В кузов заглянул встревоженный шофер:

– Ну, чего там?

– Мне в Русский Брод! Не проехали еще? – поднимаясь с ящиков, спросил Ленька.

– Вона хватился! Мы уж к Ливнам подъезжаем.

– Проехали? Что же мне делать?

– Да начихай ты на все, поедем со мной в Казачье! – встрял Мишка. – Подумаешь, не все равно, где неделю поживешь. Поедем, а?

– Ну, быстрей решайте, а то колонна стоит! – поторопил водитель.

– А, в Казачье, так в Казачье! Едем! – махнул рукою Ленька.

– В Казачьем остановитесь, дяденька, – попросил Мишка. Водитель молча скрылся, хлопнула дверца кабины, взревел мотор, и машина двинулась дальше…

До Казачьего было еще верст семь, а Мишка уже с часто бьющимся сердцем, с волнением угадывал по только ему известным приметам родные места. Вот поплыли за бортом беленые хаты и беленые известкой же яблони села Афанасьева. Вон та школа, где он со своими дружками – Петькой и Семкой с трепетом ждал появления командира, чтобы тот взял их в свою часть. Не вышло тогда. Теперь уже он не новичок в армии, вон уж и медаль на гимнастерке. Только вот Петька с Семкой… Эх, ребята, ребята!..

А машина накручивала и накручивала на колеса шоссейные версты, за бортом мелькали знакомые Мишке лесопосадки, железнодорожный переезд, а в версте от большака затемнела опушка Хомутовского леса. Словно бы целую вечность не был тут Мишка, как же соскучился он по этому лесу, по Казачьему!..

– Не проедем? – забеспокоился Ленька, взглядывая на притихшего друга.

– Ну что ты!

Вот и Казачье. Машина накренилась вперед: тут дорога шла под уклон, сбегая к Ворголу. У моста водитель остановился, и ребята живо попрыгали на землю, держа за лямки вещмешки.

– Спасибо, вам, дяденька!

Автомашины двинулись дальше, а ребята, так и держа вещмешки на весу, пошагали вниз, к самому берегу реки, где петляла по лознику стежка.

– Вот увидишь, какое наше Казачье красивое! – захлебываясь от переполнявшей его радости и толкая Леньку в бок, говорил Мишка.

– А наш Русский Брод, думаешь, хуже! – несколько обиженный отозвался тот.

Мишка понимающе умолк, сдерживая распиравший грудь восторг.

Перескочили по камням звонко журчавший на быстринке ручеек.

– Гаточка! – пояснил на ходу Мишка.

– Понятно.

– О-с! Ты еще не то увидишь! – опять начал было Мишка, но тут же прикусил язык, боясь задеть самолюбие друга…

Ребята тем временем вышли из лозника, и их взору открылась сельская улица: дома, кое-где без крыш, стояли и так и сяк – не по порядку.

– Вон там мой дом, – указал рукой Мишка и тут же поправился. – Был мой дом, сейчас его нет – снарядом разбило… Да я тебе рассказывал…

На ближайшем огороде, за прутяным плетнем стояла какая-то женщина. Вот она заметила идущих по лугу, поднесла козырьком ладонь к глазам и стала вглядываться.

– Мама-а! – в нетерпенье крикнул Мишка и, забыв о друге, побежал к огороду.

– Сынок! Сыночек мой! – подойдя к плетню, запричитала мать, раскрывая навстречу сыну объятья.

Глава восьмая

ВАЛЁК ОТКРЫВАЕТ ТАЙНУ

Сколько раз, бывало, на фронте вспоминал Мишка мать! Виделась она ему всегда в вечных хлопотах и в делах то по дому, то по огороду, а то спешащей на колхозный луг, с граблями на плече и с привязанным к ним мешочком с харчами. И ни разу не вспомнилась она праздной, потому что никогда ее без работы не видел. И еще думалось ему там, на передовой, что вернется он с войны, попросит ее присесть на коник, сам подсядет к ней, притулит голову, и будут они говорить, говорить– не наговорятся, наверное.

А вот пришел он домой и говорить с матерью вроде бы и не о чем. Хотел было рассказать ей о боевых друзьях разведчиках, о последней вылазке в тыл врага, но только подумал о том, как мысленно спросил себя: ну а зачем? Ты же не какой-то там похвальбишка, а солдат! И на вопрос матери: «Ну, как ты, сынок, воевал-то там? Не страшно?» – Мишка лишь коротко ответил: «Ну, скажешь еще, страшно…»

Жила мать после возвращения с окопов у тетки Феклы, Семкиной матери, но не в самой хате, а в небольшой, в одно окно, горенке через сенцы. Ранней весной, когда было холодно и сыро, в горенке топилась печь-времянка, вмазанный в кирпичную кладку, перевернутый кверху донышком чугунок, с выведенной в окно жестяной трубой. Сейчас же этой времянки не было и на ее место в углу поставили дощатый топчан, настлали на него соломы, и Мишка с Ленькой спали на нем, укрываясь на ночь одним грубошерстным одеялом.

В первый же день Мишка, паря, как на крыльях, от радости свидания с родным Казачьим, показал другу все свои любимые места – и Кукуевскую мельницу, с развороченной снарядом бревенчатой стеной, и Воргол, все такой же спокойный и величавый, и Большой верх, по которому он когда-то уходил в лес, в партизанский отряд. Здесь, на озаренном солнцем склоне Большого верха, Мишка нарвал прошлогоднего чабреца. Низкорослая, невзрачная травка с маленькими розоватыми цветочками была ему дороже всех ярких цветов земли. От нее веяло тихим сдержанно-терпким и до слез волнующим запахом, что невольно сжималось мальчишечье сердчишко и к горлу подступал горький комок. Это был неувядаемый и незабываемый нигде и никогда запах родины. Стоит только раз вдохнуть его и пред тобой встанут и прямые дымки из печных труб родного села, и поросшие запыленным подорожником тележные колеи проселочной Кирюхиной дороги, ведущей в Хомутовский лес, и послышится, как наяву, грустная и светлая песнь иволги в лознике, вперемежку с тягучим скрипом колодезного журавля. До ухода на фронт Мишка не тек обостренно чувствовал родину, он даже ни разу не задумывался над этим словом. Впервые к нему пришло раздумье о родине, тревога за нее перед первым боем у Русского Брода. Ему подумалось тогда, до дрожи в теле, что вдруг не выдюжат наши, и снова покатится вражеская серо-зеленая, как саранча, волна по земле к его Казачьему, вытаптывая и испепеляя на своем пути все живое. Сейчас он может себе признаться, что глядел тогда на остервенело рвущихся фашистов со страхом – вон их сколько! Но позже, когда сам взялся за пулеметную ленту и стал подправлять ее, нетерпеливо бегущую из рук, страх как будто выдуло студеным ветром. На смену ему пришла злость и неведомая доселе удаль: да разве же одолеть кому таких вот людей, как рядом лежащий за пулеметом Гнат Байдебура!..

– Миш, а Миш! Ты знаешь, о чем я сейчас подумал? – вывел Мишку из раздумья Ленька.

– А? Чего ты?..

– Мысль тут одна пришла в голову. Знаешь, какая?

– Ну?

– Зима придет, где вы будете жить? Ведь у вас своего дома нету.

Мишка ничего не ответил. Ленька неожиданным житейским вопросом как будто спустил его с высоких небес.

– Ну что молчишь? Где жить-то будешь?

– Так я ж опять на фронт…

– А мать?

Мишка опять приумолк: да, друг верно говорит! Не век же матери у соседей околачиваться… А Ленька уже новую мысль додумал:

– Давай ей землянку выроем!

– А что, и правда.

Бригадирка Лукерья Стребкова, узнав о намерении ребят заняться строительством жилья, послала к ним на помощь Веньку с Вальком и Дышку. Не утерпел, пришел сюда и Семка. Шестеро – это уже сила!

Вооружившись трофейными штыковыми лопатами, острыми и удобными, с закругленными на концах ручками, ребята начертили неподалеку от расщепленной взрывной волной груши-тонковетки четырехугольник и начали рыть землю. Работа спорилась. К полудню углубились на пять штыков лопаты. Этак еще пару-тройку деньков и все будет готово, останется лишь крыша. Но и мозоли не задолжили появиться на ладонях – они саднили, мешали копать в полную силу. И Мишка подал команду заканчивать. Воткнули в свежевырытую землю лопаты.

– А у нас, в Русском Броде, дом сохранился, хотя бой был что надо, – подал голос Ленька. – Помнишь, Миш, какой был бой?

– Еще бы!

– А помнишь, как мы с тобой немца из риги турнули? Ну и удирал же он! Но ты его мощнецки тогда срезал! Правда, и он, зараза, мне на всю жизнь зарубку сделал. – И Ленька, завернув штанину, показал пулевую отметину на икре. – Во как!..

– Да-а! – восхищенно отозвался Венька, втайне завидуя, что этому пареньку и Мишке посчастливилось быть в настоящем сражении. А тут только коровам хвосты крути! Везет же людям!

– Жря я иж Жалегощи вакуировалши, может, и мне бы пришлошь повоевать, – мечтательно изрек Дышка. Молчал только Валек Дыня.

– Валь! А ты чего это смурной такой? – спросил Мишка. – Дома что случилось? Или какую тайну хранишь?

Валек уткнул глаза в землю и продолжал молчать, думая о чем-то своем. Потом взглянул на друзей и тихо сказал:

– Вчера вышел я ночью на двор, сходил к плетню и только было хотел идти обратно в хату, глядь, а в амбаре, знаете, он у нас за гумном, будто кто фонарем засветил, в дверные щели свет-то виден. Погорел немного и погас. Я думал, мать зачем-то туда ходила, посмотрел, а она спит…

– Вот это да-а! – почти в один голос удивились ребята. – Кто бы это мог быть?

– А может, это тебе шпрошонок привиделошь? – заметил Витек.

– Что я тебе лунатик! – обиделся Дыня.

Решили: сегодня же вечером покараулить в саду, последить за амбаром.

После ужина ребята осторожно прокрались в Валькин сад и, расстелив на земле пиджачки, улеглись на виду у амбара. Переговаривались только вполголоса.

– А может, здесь, как тогда на мельнице, опять шпионы?! – предположил Мишка.

– Ну откуда теперь им взяться, фронт-то вон куда ушел! – отмел это предположение Венька.

– Нешиштая шила, видать, пошелилашь, вот што! – подкинул Витек.

– Сам ты – нешиштая шила! – передразнил его Венька.

Витек Дышка засопел от обиды и больно толкнул Веньку локтем в бок.

– Ну ты, сморчок выковыренный! Что руки распускаешь! Смотри, получишь, – вскинулся тот, но драться не стал.

– Перестаньте сейчас же! – приказал на правах старшего Мишка. – Боевую операцию хотите сорвать?

Притихли. Невольно уставились на темнеющий невдалеке деревянный амбар. В безлунном небе дрожала крупная звезда. Она была так близко, что казалось – кто-то подвесил ее на ниточке, чтобы не так тоскливо и угрюмо было на ночной безмолвной земле. Она светила, как надежда на лучшие дни, на возврат прежнего веселого времени, когда в такую же вечернюю пору по всему селу разливались голосистые гармошки, а парни с девчатами пели «страданье». Сейчас же село словно вымерло. Где, на каких фронтах воюют те парни? Хранит ли их вдали от родного Казачьего вот эта звезда надежды?