Текст книги "Горюч-камень (Повесть и рассказы)"

Автор книги: Михаил Глазков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

На другой день Байдебуру вызвали в штаб батальона. Вернулся он через час, загадочно улыбаясь.

– Ну что, товарищ младший сержант? – не удержался от вопроса Мишка.

– Я теперь тебе не младший сержант!

Мишка непонимающе воззрился на Гната.

– А ось побачь сюды! – И Байдебура ткнул пальцем на петлицы: на них красовалось по два треугольника. Ого, повышение!

– Поздравляю, товарищ сержант! А что ты улыбаешься?

– Та хиба ж мени и улыбатись нельзя! Шо-шо, покыдаю я тебе…

– Как покидаешь?

– В полковую розведку переводять.

– А я? Как же я?..

Мишка враз сник: он успел привыкнуть к Байдебуре, как к родному брату. И вот-те на – раздружают!

– Первым номером будешь, Михайло. Приймай кулемет и ще дуще бей хрицев!

– Дядя Гнат, можно, я с тобой в разведку?

Сержант перестал улыбаться, посерьезнел:

– Та мени шо, я не против. А як выщее начальство дозволить, чи ни…

– А ты сходи, дядя Гнат… товарищ сержант!

Байдебура, к радости Мишки, молча выпрыгнул из окопа и зашагал к штабу…

Вернулся он скоро, без прежней улыбки на лице.

– Ну, что?

Байдебура пожал плечами:

– Та говорять, шо мал в розвидку…

Мишка в отчаянии понурил голову.

Гнат быстро наклонился над ним, схватил за дрожащие плечи и приподнял с земли:

– Та пошутковал я, бодай тебе грець! Прости мене, хлопче! Трошки розыграть хотив. Собирай монатки, пойдешь и ты в полковую розвидку! Сечас прийдуть приймать у нас кулемет… Сказалы, шо ты – местный, може, и сгодышься для якого-нибудь заданья. Требуют все отправлять тебя в тыл, насилу уговорыв.

Разведвзвод размещался в просторном блиндаже. Старшина, помкомвзвода, казах Шакен Клычев встретил новичков необычным образом – с бутылкой шнапса.

– Вчера ребята с той стороны принесли, – широко улыбаясь, показывая ровный ряд ослепительно белых зубов, сказал старшина, наливая в солдатские кружки. – Ну, с прибытием! Да и награды, кстати, обмоем, У нас тоже полвзвода – с орденами и медалями.

Он стукнул кружкой об их кружки и выпил до дна. Байдебура не стал жеманиться, тоже опорожнил посудину. Мишка же держал кружку в нерешительности, вопросительно поглядывая на Гната: с одной стороны, не опозориться бы перед старшиной, видать, бывалым разведчиком– ведь ни разу до этого вина в рот не брал, с другой стороны, как же он, подчиненный, может так вот сразу взять и выпить, не подумал бы чего плохого старшина! В то же время и отказаться – еще усмотрит в нем труса. А еще, скажет, в разведку напросился! Вот задача!..

Выручил Гнат:

– Ну, шо отстал, хлопець? Одному несподручно, давай пиддержу! – и он, взяв из Мишкиных рук кружку, отлил больше половины содержимого в свою, стукнулся – Давай, щоб дома не журылись!

Мишка лихо хватнул из кружки и чуть не задохнулся. Закашлялся, вытирая слезы кулаком.

– О, да ты с характером! Молодец, разведчик из тебя получится, – засмеялся Клычев, – Кладите свои вещички, располагайтесь. Вернутся ребята – представлю вас им, познакомитесь. Взвод у нас что надо! Один за всех, все за одного.

Мишке совет старшины располагаться был очень кстати: в глазах у него все пошло кругом, в голове зашумело. И он, бросив в угол вещмешок и зачем-то протянув Гнату автомат, пошатываясь, двинулся к нарам…

Сколько он проспал, Мишка не мог бы ответить. Но, когда открыл глаза и приподнял с соломы тяжелую голову, увидел, что в блиндаже многолюдно. Солдаты – кто чистил оружие у входа, кто чинил гимнастерки – сидели на нарах, весело перебрасывались словами и хохотали.

– Ну и придавил ты, хлопец, по триста минут на каждое ухо! Причастился, говоришь, и ни в одном глазу?

– Насилу оба открыл. Вдоволь послушал, как солома растет.

– Ха-ха-ха!..

До Мишкиного сознания не сразу дошло, что шутки – в его адрес. Насмехаются что ль? Он сполз с нар и, не глядя ни на кого, пошел к выходу.

На свежем воздухе сразу стало легче. Немного привыкнув к солнечному свету, он вдруг увидел сидевшего неподалеку, на бревне, старшину. На коленях – развернутая карта. Заметив новенького, старшина поднялся и пошел навстречу. Мишка сердито угнул голову, видя в нем виновника только что услышанных солдатских подковырок.

– Ну ты чего набычился? – миролюбиво промолвил Клычев. – Нехорошо получилось, ты уж прости меня! Мы еще подружимся. Ты знаешь, как меня в детстве дедушка Нутфулла к лошадям приучал? Посадил пятилетнего на неоседланного скакуна и пустил в степь. Ухватился я, говорят, за косматую гриву и мчусь. Потом, когда старший брат заарканил скакуна, меня насилу от гривы оторвали. И таким, знаешь, потом наездником стал! А вино больше не пей – от него батыром не станешь…

И старшина увлек все еще хмуро молчащего юного разведчика к бревну. Снова развернул на коленях карту-трехверстку:

– Начнем, Миша, учиться топографической мудрости…

В разведку Мишку Богданова посылать не спешили: учили все понемногу секретам своего рискованного ремесла. Он умел теперь резать ножницами колючую проволоку, ловко метать финку, ходить с компасом по азимуту и читать военную карту. Научился даже кое-каким немецким словам: хенде хох, форвертс, шнель, цурюк, хальт… Небогатый, правда, лексикон, но на первый случай и этого будет достаточно. Главный аргумент в общении с врагом, как считал Байдебура, это безотказный, с полным диском патронов, ППШ. А старшина добавлял еще смелость и выдержку плюс находчивость. Это вскоре продемонстрировал Гнату сам Мишка – напарник по ночной вылазке на передний край врага…

Командованию стало известно, что немцы подтягивают к их участку фронта танки и другую боевую технику– что-то, значит, замышляют. Но что? Разведвзвод получил приказ добыть «языка».

– Пойдут сегодня ночью сержант Байдебура и рядовой Богданов, – объявил командир взвода лейтенант Макаревич, рослый и красивый белорус, и добавил, глядя на недоверчиво воззрившегося Мишку: – Да-да, ты, Михась! Прикрывать будут Арнаутов и Щекин. Готовьтесь, товарищи.

…Темнота, хоть глаза выколи. Группа разведчиков идет по заросшей кустарником лощине, ведущей во вражеский тыл. Успеть бы проскочить передний край до восхода луны!

Пробираются гуськом, не столько видя впереди идущего, сколько слыша и чувствуя. Мишка идет вслед за сержантом, непонятно по каким приметам угадывающим правильный путь. В том месте, где лощина разветвлялась на два рукава-оврага, разведчики на минуту остановились: группа прикрытия оставалась здесь дожидаться возвращения охотников за «языком».

Гнат торопился: вот-вот выглянет луна, и тогда опасность оказаться обнаруженным удвоится. Он ускорил и без того быстрый ход, и Мишке пришлось бежать трусцой. Спина взмокла, ноги дрожали от напряжения. Мишка знал, что они уже идут по немецкой стороне, знал и то, что гитлеровцы боятся соваться по ночам как в леса, так и в овраги.

Байдебура остановился, коснулся тихонько Мишкиной руки, давая знать, чтоб и тот остановился. Постояли, прислушиваясь. И вдруг прянули наземь: взлетела, озаряя округу мертвенным светом, ракета. Лежали, пока не погасла. Ракета позволила Гнату оглядеться: метрах в двухстах темнело какое-то строение.

– Ползи за мной! – шепнул он.

И разведчики ужами юркнули по склону оврага, держась кустарника.

Строение оказалось полуразрушенным сараем. Разведчики ощупью отыскали вход и проникли в сарай. Здесь было еще темнее.

– Дождемся еще ракеты и сориентируемся, – шепнул на ухо Гнат, и Мишка согласно кивнул головой, словно бы тот мог его видеть.

Но ракеты так и не было. А взошла вскоре луна, полная, без ущербинки. Сержант подполз к двери и выглянул. От неожиданности вздрогнул и замер: метрах в пятидесяти, привалившись спиной к штабелю каких-то ящиков – снарядные, видно! – стоял немецкий часовой. Вот он оставил свое укрытие и, поддернув на груди шмайсер, медленно, не без робости, пошел по тропке, к другому углу сарая. Значит, и здесь тоже склад боеприпасов, иначе зачем бы ему идти сюда, к обрыву.

Луна поднялась выше, стало совсем светло: досадно усложнялась задача по захвату «языка». Теперь просто невозможно подкрасться к часовому незамеченным: прежде чем добежишь до него, он успеет поднять панику и – пиши пропало. Что делать?

Мишка тоже лихорадочно думал, как быть, и ничего дельного не приходило в голову. Неужели придется возвращаться с пустыми руками! И это в первый-то его поиск!.. И вдруг у него мелькнула мысль. А что если?..

– Дядя Гнат! Я, кажется, придумал, – шепнул Мишка.

– Ну?

– Я умею кричать филином. Ты будь здесь и следи в оба, а я мигом – за угол и там заухаю. Понял?

– Ну ты и шкет! – восхищенно отозвался Гнат, сообразив, что к чему.

Мишка уполз.

Прошло немного времени и из-за угла сарая донеслось:

– У-у-ух!..

Шедший по тропе часовой мгновенно остановился, замер на месте и стал прислушиваться. Тишина. Может быть, почудилось? И вдруг снова протяжно и жутко:

– У-у-ух!..

Немец взял наизготовку автомат и осторожно двинулся к тому месту, откуда раздавался крик невидимой птицы. Он прошел в двух-трех шагах от дверного проема, оказавшись теперь спиной к притаившемуся во тьме сарая Гнату Байдебуре. И тут сержант коршуном метнулся из двери и подмял под себя не успевшего ничего сообразить гитлеровца. Шмайсер в мгновенье ока был отобран, а в рот всунут кляп…

С трудом взвалив глухо мычащего немца на спину, Гнат поспешил к оврагу. Мишка за ним. У развилки лощины их встретили заждавшиеся Щекин и Арнаутов.

– Ого! Ну и аиста сцапали!

– Аист не аист, а на филина клюнул! – рассмеялся Гнат, передавая шедшего впереди со связанными руками «языка» товарищам: надо было торопиться затемно перейти нейтральную полосу.

…На допросе немецкий солдат рассказал, что в расположение их стрелкового полка только что прибыли свежие силы – танковый корпус и три дивизиона тяжелых орудий. Есть вроде приказ самого фюрера: любой ценой снова овладеть Ельцом и Ливнами…

Командование фронта срочно перебросило сюда с других участков несколько дивизионов противотанковых пушек, укрепило оборону живой силой. Замысел врага был сорван до начала его осуществления.

А за Мишкой Богдановым в полку прочно укрепилась слава бывалого разведчика.

Глава третья

НОВОЕ ЗАДАНИЕ

С наступлением тепла на участке полка установилось затишье. Укрепившись на новых позициях, противник зловеще помалкивал, снова что-то затевая. Бойцы приводили себя в порядок: стирали гимнастерки, портянки, брились…

Мишка покинул сумрачную землянку и направился в прибрежный лесок. Здесь еще было топко, но тропа позволила добраться до самой воды. Речка была неширокая, вроде Гаточки в Казачьем, и так же побулькивала на быстринке, перекатывая с места на место промытую добела гальку.

– Ты чего тут делаешь? – раздалось почти над самым ухом. Мишка вздрогнул от неожиданности, быстро обернулся: перед ним стоял мальчишка. Постой, да это же тот самый, с кем он немца из риги выкуривал!

– А ты как здесь очутился? – удивился Мишка.

– При санбате я. С неделю провалялся и заросло, как на собаке.

– Вон что!

Мишка подошел к мальчишке, хлопнул его по плечу:

– Ты молодец, смелый – не побоялся тогда фашиста!

– А чего его было бояться! Я их нагляделся по завязку, они у нас долго стояли.

– И у нас, в Казачьем, немец был, только поменьше, чем у вас. А тебя как звать?

– Ленька.

– А меня – Мишка. Ты приходи ко мне, в разведвзвод, познакомлю тебя с моим другом Гнатом Байдебурой. Вон в той стороне наша землянка. Спросишь, где тут разведчики, любой покажет. Может, со мной и пойдем?

– Не, я сейчас не могу: бинты сушить развесил, поди уж высохли.

И Ленька не спеша, вразвалку, пошел по тропе. Мишка же остался на берегу.

…В землянке Мишку ждала новость: их взводу поставлена задача – провести глубокую разведку во вражеский тыл, прощупать оборону противника. На этом участке фронта предстояла крупная наступательная операция.

Лейтенант сидел с сержантом Байдебурой над развернутой картой.

– Серьезное тут дело, Миша, – завидев юного разведчика, сказал Макаревич. – Подсаживайся сюда, слушай…

С первых слов командира стала понятна вся сложность предстоящей разведки. Следовало пройти по меньшей мере километров двадцать в глубь вражеской обороны. Тут ночной вылазкой ничего не сделать, надо что-то придумывать иное. Мишке вдруг вспомнилась недавняя встреча с мальчишкой из Русского Брода, и в голове зароились мысли…

– Товарищ лейтенант! У меня есть предложение. Давайте мы с Ленькой сходим в эту разведку?

– С каким Ленькой?

– А помните, я рассказывал про того пораненного из Русского Брода? Он сейчас, оказывается, в санбате, медсестрам помогает.

– Так-так-так! – затакал лейтенант, обдумывая неожиданное предложение. – А что, давай поразмыслим, может, ты и впрямь дело говоришь…

В штабе полка согласились с планом командира разведвзвода: решено было послать в тыл врага ребят.

Для Мишки нашли потрепанный кургузый пиджачишко, залатанные портки, на ноги – калоши, а на голову – картуз. Переоделся он во все это, и не узнать бравого солдатика – пастушок да и только. В одеянии Леньки не стали ничего менять: та же немецкая пилотка на вихрастой голове, та же фуфайка не по росту, только вместо прежних эрзацваленок на ногах теперь были видавшие, виды солдатские ботинки с обмотками.

Переходить линию фронта решено было в ночное время, а сейчас ребята, получив нужные советы, завалились на нары: лейтенант приказал им выспаться перед дальней и трудной дорогой…

Опустились сумерки. Мишка и Ленька в сопровождении Гната Байдебуры и еще одного разведчика вышли из землянки и растворились во тьме. Направились к лесу, который тянулся в глубь немецкой обороны.

В лесу было сыро, и Мишка вскоре начерпал полные калоши воды. Но от быстрой ходьбы холода не чувствовал, а калоши, привязанные медной проволокой, надежно сидели на ногах.

Через два часа спорой ходьбы лес кончился, пошли кочковатым полем. Гнату с напарником надо было возвращаться, и он, обняв ребят, сказал:

– Берегите себя, хлопци! Через три дня встречаемось тут – будемо вас ждать…

Оставшись одни, юные разведчики двинулись вперед, по прямой от леса. Все теперь зависело не от них: повезет– незамеченными выйдут к деревне.

От усталости ломило ноги, хотелось присесть, прилечь, уснуть прямо на земле. Но они шли молча, иногда касаясь друг друга руками. Надо было затемно добраться до намеченной деревни, где на первых порах можно будет укрыться в чьей-либо хате. Там легче будет сориентироваться, как быть дальше.

Впереди замаячили строения. Ребята легли на землю и поползли вперед, временами останавливаясь и прислушиваясь. Вдруг до их слуха донеслись непонятные металлические звуки и немецкая речь. Вот тебе и деревня! Разведчики взяли правее и поползли, не теряя из виду темнеющие строения: только подальше от них.

Наткнулись на скирду соломы, удивились, как это она уцелела! Ну да бог с ней – уцелела и ладно. Укрытие-то какое, лучше не придумаешь! Скоро начнет светать и двигаться дальше опасно. Решили остаток ночи скоротать в скирде. Вскарабкались наверх, зарылись в пахнущую прелью солому и не заметили, как уснули…

Утром их разбудило солнце: огромное и яркое, оно выкатилось на безоблачное небо и щедро залило землю золотым светом и теплом.

Осторожно приподнявшись, ребята огляделись вокруг, В полуверсте увидели деревню и тянувшуюся от ее околицы косую линию траншей. Еще немного и они угодили бы ночью на огневые позиции врага.

В противоположной стороне заметили одиноко стоящую в поле хату – хутор какой-то. Решили понаблюдать. Часа два по очереди не спускали с хутора глаз: никакого признака жизни, в то время, как траншеи у деревни с восходом солнца ожили – по ним туда-сюда сновали вражеские солдаты, разносили, видимо, завтрак.

Ленька первым заметил, как от деревенской околицы отъехал и помчался в их сторону бронетранспортер.

– Пригнись! – крикнул он другу.

Разведчики плотнее вжались в солому, продолжая наблюдать за бронетранспортером. Не доехав метров сто до скирды, он остановился, и из него высыпало до десятка гитлеровцев. Старший подал какую-то команду, и солдаты принялись копать лопатами землю. «Отрывают новую огневую», – решил про себя Мишка. Близость врага очень встревожила ребят: требовалась еще большая осторожность, о продолжении пути до наступления темноты не могло уже быть и речи.

Юные разведчики услышали новую команду и солдаты, отставив в сторону лопаты, заходили возле огневой, заколготали – перекур. Вдруг от толпы отделились трое и направились к скирде. Ну, влипли! Попались! Будь что будет!..

Ребята втиснули головы в солому, замерли. Голоса приближались. Кто-то из солдат запиликал на губной гармошке. Другой что-то громко сказал, раздался смех. Гармошка смолкла.

Вот ребята услышали, как зашуршала солома. Ну, все, конец! Но шуршанье все продолжалось, а на скирде никто не появлялся. Солдаты, надергав соломы, пошли с охапками обратно. Ребята потихонечку выглянули из своего укрытия. Гитлеровцы, раструсив солому, уселись и принялись за еду. Разведчикам видно было, как они открывают консервные банки, режут крошечные буханки, тщательно намазывая хлебные ломтики маслом. Тоже захотелось есть, засосало под ложечкой. Но какая тут может быть еда!..

Солнце поднималось все выше, здорово припекало. Говорить боялись – вдруг услышат. Время словно остановилось…

Наконец гитлеровцы закончили работу. Сложили в бронетранспортер лопаты, сели в него и уехали. Разведчики вздохнули свободнее. Они достали из карманов хлеб, сало и с аппетитом поели. Нестерпимо захотелось пить, но надо было терпеть до сумерек. А пока еще солнце только-только закатилось за горизонт. Чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей о воде, стали рассказывать друг другу интересные истории из своей жизни. Мишка поведал о том, как он чуть было не угодил в лапы фашистских карателей в Хомутовском лесу, как корректировал с церковной колокольни огонь наших батарей при освобождении Казачьего, Потом настала Ленькина очередь рассказывать.

– К нам немец пришел в декабре, – начал он. – В то время по полям столько бродило беспризорных лошадей! Мы ловили их и приводили домой.

– И мы ловили в поле лошадей, колхоз не успел угнать в тыл, – вставил Мишка.

– У меня, помню, была такая шустрая кобылка, – продолжал Ленька. – Я и сани с колхозного двора приволок. Папашка у меня с первых дней – на фронте, так я за него был в семье. Приходилось ездить и за сеном и за топкой, лесов у нас нет почти – годной соломой да навозом топим. И вот однажды, когда в селе уже были немцы, подъехал я к копнам, а в поле – ветер, продрог весь. Гляжу, а за копной боец наш лежит. Подрылся под солому и лежит себе. «Ты чего, дяденька?» – спрашиваю. «Ранен я», – отвечает, а сам весь серый с лица-то. Ну я его кое-как на сани, соломой сверху завалил и домой. Еду по проулку, навстречу патруль. Ну, думаю, крышка! «Хальт!» – приказывают. Остановился я. Обошли они вокруг воза, автоматами в него раза три поныряли и велят, чтоб я вез солому к школе – они там казарму себе устроили. Я как заревлю: матка, говорю, у меня больная, а в хате холодно, не забирайте, мол, солому! Потараторили они меж собой и отпустили. Приехал я к дому, сам не свой от страху, посбросал солому с саней, а бойца скорее на чердак. Тулуп ему папашкин туда закинул… Ох и натерпелся я тогда жути!..

– Ну и что же дальше? – нетерпеливо заторопил Мишка.

– Поджила у него нога и как-то ночью слез он с чердака и говорит: «Спасибо вам» – это мне и матери, она его и кормила тайком и рану перевязывала. «Пойду, – говорит, – в лес, может, к нашим пробьюсь, а, может, к партизанам пристану». И ушел. Пробился ли, не знаю…

Ленька умолк. Каждый думал о своем. Потом Мишка нарушил молчание: – Лень, а почему твое село зовется Русским Бродом? Наверно, это никто не знает.

– Ну почему ж никто! Я знаю, нам учитель сказывал. Это еще когда ордынцы на нас нападали из степей, тут бой с ними страшный приключился. Они хотели обойти наших с тыла, а река Любовша возьми да помешай им: берега у нее гиблые, болотистые, коням не пройти. И был поблизости только один брод. Враги-то и захотели тут пробраться и всем войском навалились. А наша дружина как стала на их пути – дубок к дубку – и ни с места. Много наши воины порубили степняков, но и самих немало полегло от их стрел и мечей. Вода, сказывают, в реке была красной от крови. Лезли, лезли враги, так и не пробили себе пути к броду. Перешли они потом Любовшу где-то дальше. Тот брод и сейчас Татарским зовется. А наши-то поднакопили силы, сами зашли с тыла да как вдарят по врагам – в щебенку разнесли! С той поры и зовут наше село Русским Бродом. Понял?

– Понял.

– Вот увидишь, и фашиста скоро потурим с нашей земли, русской она была, русской и век будет.

…Сумерки сгущались. К скирде неслышно подлетела какая-то большая птица, хотела было сесть, но тут же, суматошно захлопав крыльями, взлетела и канула во мгле. Немецкие траншей безмолвствовали. Изредка лишь ракета вспарывала темень и вскоре гасла, отчего сумерки становились еще гуще.

– Запомнил, где хутор? – спросил Мишка друга.

– Почему ж не запомнить – вон там.

– Ну пойдем. Пора!

Ребята съехали по боку скирды на землю и, обрадовавшись, что можно, наконец, размять затекшие ноги, направились в сторону невидимого во тьме хутора. Курс был взят безошибочный: через час юные разведчики уже подходили к одиноко стоявшей хате.

– Побудь здесь, я схожу один, – приказал Мишка.

Потихоньку подкравшись к окну, он притаился, вслушиваясь. Ни звука. Стукнул в косяк – в хате кто-то завозился, через минуту хлопнула дверь и на пороге появился человек. Приглядевшись, Мишка определил, что это была старуха.

– Кто тут? – прозвучал ее строгий голос.

Мишка оторвался от стены, подошел ближе.

– Свои мы, бабушка. Немцев нет?

– Нету. Старый у меня сыпняком болен – боятся они приходить. А ты кто такой? – спросила старуха и, увидев еще подходившего Леньку, добавила: —Да ты тут не один!

– Свои мы, свои, говорю. Ты, бабушка, не бойся.

– Мне, касатик, бояться-то нечего. Вот вы бы поостереглись, чай, кругом они, анчихристы! И куда ж вы теперь?

– Нам бы переночевать, бабушка, а утром уйдем, – намекнул Мишка.

– Старик мой, сказываю, сыпняком хвор, прилипчивая она, болесь-то, вот что. Нельзя вас в хату… Уж если на чердак?

– Да нам хоть куда-нибудь до утра.

– Проходите.

Ребята живо шмыгнули в сенцы. Старуха повозилась в углу, нашла лестницу, придвинула ее к стене и сказала:

– Полезайте, там сено нащупаете.

Ребята мигом взобрались на чердак, нашли во тьме сено и привычно угнездились в нем. Уснули как убитые…

Глава четвертая

НЕУДАЧА

Сквозь сон Мишка услышал, как в сенцах скрежетнула лестница, потом зашуршало у ног сено и раздался голос старухи:

– Эй, вояки, просыпайтесь! Хватит вам дрыхнуть!

Мишка толкнул локтем друга. Тот вскочил, как ужаленный:

– Что? Что? Где мы?..

– Ты чего испужался? Не чердаке мы, вот где. Вставать надо, бабка вон будит.

– A-а. Вставать так вставать, в чем дело. А мне страшный сон приснился. Будто немец, тот из риги, за нами гонится и никак поймать не может. А нам все никак от него не скрыться… Уф, хорошо, что проснулся!

В два счета сползли с чердака, отряхнули с себя сено.

– Ну, бабушка, мы пошли.

– Погодите, – сказала та. – Возьмите вот пышку, разломите на двоих.

И протянула лепешку, темную-претемную, из прелой картошки.

– Спасибо, – поблагодарили ребята.

– Ох, глядите, сцапают вас по дороге! Большаком то и дело мотоциклы да машины ихние ездиют, – засокрушалась старуха.

– Ничего, как-нибудь прошмыгнем, – ответил Мишка. – Нам бы в Крутец пробраться, а там…

– Да уж чую… До Крутца-то оно не мудрено дойти, но там ведь немец на немце, схватят вас. А после Крутца пойдут деревня за деревней – там легше вам будет, тутошние, мол, мы, деревенские.

– Как нам до этого Крутца-то дойти?

Старуха помолчала немного, потом сказала:

– Пойдемте со мной в закуту, берите козу и ступайте с нею прямо до самого Крутца. Скажете, козу свою искали в лесу, вот ведем. А как перейдете большак козу-то и отпустите – сама домой дорогу сыщет.

– Ну, бабушка, у тебя и голова! Вон как здорово придумала! А козу мы отпустим, на что она нам дальше нужна.

Старуха покопалась за рундуком, достала поводок и подала Мишке: – Идите с богом!

Ребята пришли в закуту, набросили на шею белой косматой козе поводок и вывели свою новую спутницу на стежку.

– Вы только прутинкой у ней перед глазами не махайте – не любит она, сразу брухаться лезет, – посоветовала старуха.

– Хорошо, бабушка!

…Тропка вилась по мокрому от росы лугу, вела к большаку, который угадывался впереди по доносившемуся надсадному гуду машин. Солнце уже успело оторваться от земли и его лучи подсушивали траву – от луга шел пар.

– Миш, а Миш! Давай съедим пышку, – предложил Ленька.

Тот молча достал из кармана лепешку, разломил пополам и протянул половинку другу. Мишка отломил кусочек и протянул козе, та без церемонии цапнула его и зажевала, потрясывая бородкой.

Пройдя густой лозняк, ребята увидели перед собой большак, а за ним в полуверсте селение. Крутец. По большаку временами проезжали, порыкивая на ухабах грузовики и мотоциклы.

Разведчики, с часто бьющимися сердцами, подошли к большаку: удастся ли пересечь его незамеченными?

Когда перепрыгивали кювет, волоча за собой козу, дорога была пуста. Ребята уже не шли, а бежали. Вот и большак за спиной! Кювет с противоположной стороны перелетели с поистине козьей прыткостью. Кажется, везет!

И вдруг позади раздался треск мотоцикла. Разведчики невольно обернулись и сердчишки их ёкнули: мотоцикл с коляской свернул к обочине и остановился. Из коляски выпрыгнул немец, со шмайсером на груди:

– Киндер! Киндер! Комм! Комм! Шюда!

И стал ждать, раскорячив ноги в коротких, словно обрезанных, сапогах.

Ребята, побледнев, поволокли козу обратно к дороге. Коза заблеяла, вырываясь из Ленькиных рук.

– Ну куда ты, паразитка! Замучила совсем! И как только тебя волки в лесу не слопали, проклятую! Пошла, пошла!..

Но коза решила до конца проявить свой норовистый характер, она мотала рогатой головой, упиралась ногами, стараясь вырвать поводок. И Ленька, размазывая свободной рукой слезы по щекам, захныкал:

– Пан солдат, отпустите нас! Мы козу свою искали, в лес убежала, насилушки нашли ее, заразу… Отпустите, пан солдат!

– Пук-пук коза! Пук-пук, погибель! – и немец взялся за автомат.

– Не убивайте козу! У нас семья большая! Где мы тогда молока возьмем!

– Млеко – гут! Карашо!..

Солдаты опять поговорили между собой. Тот, что стоял у обочины, повернулся и пошел к мотоциклу. Сел в коляску, и мотоцикл, стрельнув вонючим дымом, помчался по большаку…

Ребята облегченно вздохнули. Не теряя времени, они побежали напрямки к селу. В горячке забыли и про бабкин наказ – вернуть козу.

К окраинным домам подбежали! запыхавшиеся и взмокшие. На их счастье, на этой околице села немцев не оказалось, и ребята беспрепятственно прошли по огородной меже к самым домам. Во дворе одного из них встретился древний старик: он стоял на коленках у колоды и рубил хворост.

– Вы откель такие? – увидев перед собой незнакомых мальчишек, да еще с козой, спросил он.

– Из… Из Моногарова мы, дедушка, – ответил Ленька.

– Из Моногарова? А чего ж вы отселева топаете? Моногарово-то совсем в иную сторону будет.

– А мы тут… в обход… заходили тут, большаком, – заливал Ленька. – Немцев у вас много?

– На что они тебе немцы-то сдались?

– Да вот боимся, как бы они козу не отняли.

– И отнимут, как пить дать, отнимут. Они, пралич их расшиби, совсем, меня-то, старика, замучили – вари да вари им картохи в мундирах. Всю, почесть, из погреба вытаскали, на семена не осталось.

– А вы бы их спрятали, картохи-то, они бы и не нашли, – посоветовал Мишка.

– Спрячешь от них, как же! Везде сыщут. Да бес с ними, с семенами, сажать-то ишшо не придется.

– Придется, дедушка, придется! – встрял в разговор Ленька. – Скоро и отсюда выгонят фашиста. Попомните мое слово!

– Дал бы бог! Дал бы бог! – заладил дед, и его маленькие глазки часто заморгали. – Оставили б козу у меня, ведь отберут, окаянные. Потом возьмете.

Ленька вопросительно взглянул на друга: ну, как, мол, оставим?

– Нет, – отрезал тот. – Мы с ней по Крутцу пройдем, а потом, как было сказано, вернем ее бабке.

– Ну ладно, – согласился Ленька с неожиданным планом. – До свиданья, дедушка!..

Ребята вышли на улицу и их глазам открылась невеселая картина. Домов через пять стояло на пригорке тяжелое орудие. Тут же солдаты выгружали из машины ящики. «Снаряды!» Пока разведчики подходили к этому месту, машина была разгружена и водитель стал выруливать на дорогу.

Ребята, робко двигаясь по обочине, поравнялись с орудием. Огромный хобот его был пригнут к земле, «Дуло, пожалуй, раза в три поболе нашей полковой пушки», – определил Мишка; ни о каких калибрах он пока еще не имел представления.

Если бы солдаты были заняты работой, может быть, и не обратили бы внимания на мальчишек с козой. Но сейчас они были без дела. Гитлеровцы все как один воззрились на необычную кавалькаду, начали дурашливо потешаться. Ребята продолжали идти, стараясь не глядеть на хохочущих солдат.

– Рус! Коза воеваль будет! – выкрикнул один из них. – Э-э! Хальт! Киндер!..

Разведчики продолжали идти, словно бы не понимая ничего. Тогда кричавший немец сорвался с пригорка и бросился наперерез:

– Хальт! Хальт! Стоять!..

Подбежав, он вырвал из Ленькиных рук поводок и потащил козу в обратную сторону.

– Пан солдат! Отдайте козу! – заплакал Ленька. – Пан! У нас семья большая! Киндер много. Где мы возьмем молока…

– Млеко! Млеко! – загорланили, не переставая смеяться, солдаты.

Гитлеровец, крепко держа поводок, что-то крикнул и вскоре один из солдат подбежал к нему и протянул котелок. Тот подсел на корточках к козе и взялся за соски. Струйки молока со звоном чиркнули по донышку котелка. И вдруг коза, вырвав поводок, проворно метнулась в сторону, развернулась и, наклонив голову, поддела обидчика рогами под тощий зад. Гитлеровец кувыркнулся на землю, котелок, громыхая, покатился с пригорка. Солдаты захохотали еще громче, хлопая себя по ляжкам.

Незадачливый солдат поднялся с земли и, придерживая рукой разорванные штаны, побежал в ближайшую хату. Коза кинулась было за ним, но у дверей остановилась и ждала, наклонив рогатую голову.

Гитлеровец прямо с порога дал очередь из шмайсера, и животное завалилось набок.

А ребята уже удирали во все лопатки вдоль улицы. Пробежав метров сто, они увидели переулочек и свернули в него. Заскочили в первую попавшуюся хату, не успев даже подумать, что и в ней могут оказаться фашисты.

На лавке сидел чумазый мальчишка и что-то мастерил.

– Дверь-то закройте за собой, – спокойно сказал он вбежавшим, – Это не по вам стреляли?

– Нет, – только и смогли сказать ребята! еле переводя дыхание.

Глава пятая

ДОПРОС

Под окнами оглушительно затрещал мотоцикл и вдруг смолк.