Текст книги "Весеннее равноденствие"

Автор книги: Михаил Барышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)

– Неприятность? Да? – тихо спросила Ведута.

Она вышла из-за стола и шагнула к креслу, где, поникнув головой, сидел Утехин. Но на полпути Лида вдруг словно споткнулась, покраснела и принялась растерянно теребить воротничок платья.

В конторе тикали часы. За перегородкой сухо трещали костяшки бухгалтеров и шелестели бумаги. В низком окне старого барака маячила голова вахтера Кузьмича. Клапаны его лисьего треуха были подняты вверх. Торчали, как настороженные уши кавказской овчарки.

– Я же вижу, что неприятности…

В голосе девушки всплеснулась и тотчас же спряталась обида, что Лешка не хочет довериться ей. Голос Лиды сейчас не был похож на ее обычный тон, черствый, словно брошенная корка, каким раньше она встречала появление в конторе младшего научного сотрудника. В голосе ее Лешка почуял укоризну и немую, несмелую просьбу.

– Мы тут бумагу насчет премий послали, – преодолев что-то внутри себя, заговорила Лида после минутного молчания. – В тресте обещают поддержать. Как ты считаешь?

– Наверное, поддержат, – рассеянно ответил Утехин и поглядел на маленькую девушку с большими глазами. – Нет у меня неприятности… Я, Лида, получил предложение перейти на должность главного специалиста в сектор теоретических проблем… Понимаешь?

Лида кивнула, неловко улыбнулась и расправила смятый уголочек воротника.

– Главным специалистом? – переспросила она и с уважением поглядела на Лешку. В этот момент он представился ей большим, важным и невероятно умным. В десять раз умнее ее самой, которая только и умеет крутить арифмометр, проставлять в колонках бесконечные цифры и спорить с бригадирами из-за аккордных нарядов. Даже научной методики подсчета эффективности не сумела изучить…

Лида возвратилась к столу, где в керамической вазочке стояли астры, подаренные ей, Лиде Ведуте, этим умным, талантливым и внимательным человеком.

– Значит, к нам уже приезжать больше не будете? – спросила Лида, переходя на «вы». По ее голосу, неожиданно вздрогнувшему, Лешка догадался, что плановик участка будет об этом жалеть.

– Не знаю… Вообще-то мне кое-какие материалы для диссертации могут понадобиться.

– Я все вам покажу, – торопливо откликнулась Лида. – Если копии будут нужны, я всегда лишний экземпляр могу сделать. Мне это не трудно. На полчасика задержусь и сделаю.

«Сделает», – подумал Лешка и ощутил, что у него возникает неодолимое желание рассказать этой девушке все, что он приехал рассказать Женьке Коршунову.

Лешка досадливо покосился на окно, где торчали уши лисьего треуха вахтера, и прислушался к отчетливому перестуку костяшек за фанерной перегородкой в бухгалтерии участка.

– Когда у вас обеденный перерыв? – спросил он Лиду.

Ведута порозовела и ответила, что вообще у нее обеденный перерыв с часу, но поскольку сегодня из-за отчета она пришла на работу много раньше…

– Пошли! – не дал ей закончить Лешка.

С верхушек берез сливался лист. Желтые, иссушенные ночными заморозками скорлупки кружились в воздухе, словно выбирая, где лечь на землю, чтобы непотревоженными прожить остаток отмеренного им судьбой времени. Закремневшая, пожухлая трава тронулась рыжиной, сникла под дождями, пригнулась к холодной земле. В небе, в разрывах облаков голубели студеные проталины. Дальний перелесок был освещен косыми лучами солнца. Они казались длинными прозрачными пальцами, положенными на головы увядающих, деревьев, словно неожиданное утешение.

Лида шла рядом с Лешкой. Ее золотистая, хитро плетенная «хала» покачивалась возле правого плеча Утехина. На волосах пламенел одинокий лист клена, ярко-красный и хрупкий, как невиданная брошь, подаренная Лиде щедрой осенью.

Не в такт размашистым мужским шагам постукивали по асфальту каблучки черных замшевых лодочек. Туфли Лида носила только в конторе. Для улицы у нее были резиновые сапоги с короткими голенищами. На этот раз Лида не переобулась. Может быть, ей хотелось казаться немного выше ростом рядом с долговязым младшим научным сотрудником. А может, потому, что знала хитрющая, как все девчонки, Лида Ведута, что ножки у нее весьма привлекательные, с крутым подъемом и тугими икрами. О таких вещах девушки не забывают никогда, а при серьезных и ответственных разговорах тем более…

– Вот какой камуфлет получается, – вздохнул Лешка, рассказав Лиде о предложении Лаштина. – С одной стороны, я никаких обещаний Жебелеву не выдавал. Мне бы диссертацию сделать, а потом я, может быть, из института и вовсе уйду…

– А я вот с участка уходить не буду, – ответила Лида. – Кончу институт, получу диплом и все равно здесь останусь. Мне нравится… И Евгений Васильевич хороший человек.

– У тебя совсем другое дело… Если бы у меня руксеком Женька Коршунов был, разве бы я ушел.

Сказал и подумал, что Жебелев ничуть не хуже Коршунова. А точнее сказать, так Женьке до Николая Павловича еще лет пять надо на пузе ползти, не меньше. Хоть Женька старый друг, но по справедливости в сравнении с Жебелевым он еще сосунок сосунком.

– Сто восемьдесят рублей – это большие деньги, – рассудительно сказала Лида. – Нам с мамой на житье шестьдесят рублей в месяц хватает… Конечно, дом свой, хозяйство… Это помогает.

– Я же на частной квартире живу, – признался Лешка, испугавшись, что Лида подумает о его корыстолюбии. – Третий год уже… Три красненьких приходится каждый месяц отваливать.

– Тридцать рублей! – ужаснулась Лида и подумала, что в жизни иногда очень странно получается. У одних целый дом на двоих. Три комнаты, кухня да еще веранда. А другие по чужим углам ютятся. Еще подумала, что тот, кто берет за угол с Утехина тридцать рублей, самый что ни на есть бессовестный, человек…

Лида вздохнула, сказала Лешке, что в таком случае шестьдесят рублей ему очень пригодятся, и вспомнила о плитке шоколада «Золотой ярлык». Транжира он, Утехин, как все мужчины. Мог бы привезти астрочки, и довольно. Не от его капиталов шоколады раздаривать. Она покосилась на Лешку снизу вверх, и плитка «Золотого ярлыка» стала ей много дороже.

– Завтра надо ответ дать, – сказал Лешка и закурил сигарету. – Понимаешь, какой камуфлет…

Затем они сидели в придорожном кафе за стеклянными стенами. Тонконогие столики были покрыты оранжевым пластиком. Общительная девушка за никелированной стойкой мигом сварила крепкий кофе.

– Может быть, тебе лучше не переходить в другой сектор? – Лида в упор уставилась глазищами на Лешку, сосредоточенно помешивающего кофе. – Неспроста зам решил тебя облагодетельствовать. И диссертация, и главный специалист… Может, Алеша, он тебя просто покупает, а?

Лешка поиграл желваками на скулах. Если и Лида так подумала, значит, его смутная, тревожащая догадка верна. Еще Утехин подумал, что, если он перейдет в сектор экономических проблем, ему в самом деле не придется приезжать на строительный участок в Грохотово.

Обеденный перерыв Лиды Ведуты несколько затянулся. Это было первое нарушение трудовой дисциплины, допущенное плановиком участка. Она проводила Лешку до остановки автобуса, и тот уехал, так и не посоветовавшись со своим другом Женькой Коршуновым.

Глава 10. За идею надо страдать

В назначенный срок Утехин явился к Лаштину и отказался перейти главным специалистом в сектор теоретических проблем. Зиновий Ильич поджал губы, выпятил животик и твердо пробарабанил по полированной крышке массивного и внушительного письменного стола. Звук коротких пальцев по дереву был тревожен, как весть тамтама, предупреждающего о приближении враждебного племени.

Встревоженный звуками кабинетного тамтама, Лешка убедительно и мотивированно объяснил свой отказ.

– Я не могу менять тему диссертации, Зиновий Ильич. Спасибо вам за предложение, но я вынужден пока от него отказаться.

– Вы полагаете, что такое предложение будет повторено?

– Нет, я так не думаю, – признался Лешка. – Я, Зиновий Ильич, все собранные материалы до листочка просмотрел. Если тему изменить, больше половины надо выкинуть… Жалко очень. Вот ведь какой камуфлет получается.

Лешка вздохнул и поднял на зама по науке откровенные и правдивые глаза, еще сохраняющие следы наивной мальчишеской синевы. Этот прием всегда помогал Утехину в разговорах с девушками и начальством.

Сейчас он не помог. Зиновий Ильич был достаточно умудрен жизнью, чтобы поддаться на дешевые приемы младших научных сотрудников. Лаштин в упор, бесстрастно и холодно, разглядывал Утехина, лепечущего свои формулировки. Глаза зама, круглые и выпуклые, походили на линзы бинокулярного микроскопа. И под этим взглядом Лешка чувствовал себя так же тревожно, как, наверное, чувствует охваченная инстинктом самосохранения букашка, попавшая на предметное стекло.

Дробь тамтама затихла. Зиновий Ильич откинулся на спинку кресла и неторопливо поправил узел галстука. Он молчал, разглядывал Лешку и решал очень важный вопрос: сидит ли перед ним карась-идеалист, случайно попавший в научный пруд, или подрастающий щуренок, увертливо прячущийся в зеленую травку, пока не подросли зубы?

Затем он встал за столом и сказал, что понимает и ценит научную целеустремленность Алексея Федоровича Утехина. Он не скрыл своего огорчения в связи с отказом принять столь лестное предложение, которое было продиктовано лишь безукоризненной характеристикой младшего научного сотрудника и его исключительными способностями к исследовательской работе, его особой склонностью к теоретическим вопросам. Но коль скоро такое предложение противоречит его научным планам, Лаштин, безусловно, при всем огорчении не будет настаивать.

Опустив глаза, Лешка слушал слова зама по науке, округлые, словно бублики, которые, как известно, внутри имеют дырку. Он понимал, что цена этих вежливых слов точь-в-точь такая же, как и тех наивных взглядов, которыми Лешка одаривал многоопытного зама по науке.

Лаштин замолчал, посмотрев в окно, и протянул руку младшему научному сотруднику, отказавшемуся стать главным специалистом. Утехин пожал руку начальника и направился к двери. На затылке он ощутил взгляд бинокулярных глаз Зиновия Ильича.

За дверью Лешка с облегчением вздохнул, ощутив, что теперь он свободен от отягчающего его душу обязательства хранить в тайне разговор с замом по науке.

Он отправился к шефу и там под неравномерный гул летящих в мусоропроводе жизненных отходов рассказал о превратностях трех последних дней. Информировал Жебелева он только о фактах. О собственных эмоциях, сомнениях и о поездке на строительный участок Лешка умолчал, так как это лежало за рамками служебных отношений.

– Я сегодня отказался перейти в сектор теоретических проблем, – закончил он рассказ.

Жебелев ухватил себя за мочку уха, потрепал ее и усмехнулся. В тон скромному рассказу младшего научного сотрудника он заявил, что подобная потрясающая преданность Утехина сектору экономической эффективности заслуженно будет отмечена в писаной истории института, которую наверняка сочинят на общественных началах к какой-нибудь выдающейся дате, и добавил, что он, Жебелев, восхищен смелостью Утехина, оставшегося самим собой при разговоре с высоким начальством.

Лешка, обиженный иронией Николая Павловича, поджал губы и отвернулся от стола.

Жебелев поглядел на Утехина веселыми глазами и сказал:

– Конечно, я, как руководитель сектора, огорчен тем, что воспитанный в здоровой обстановке двенадцатой комнаты молодой сотрудник бездарно и неосмотрительно отказывается от блестящей научной карьеры ради туманных химер.

– Каких химер? – не понял Лешка.

– Диссертационных, – уточнил Жебелев и перестал улыбаться. – Не думайте, товарищ Утехин, что кандидатская диссертация окажется лаковым лимузином, который отвезет в научный рай. Дорога туда весьма ухабиста, и по собственному опыту могу сказать, что никакие рессоры не спасут от тряски… Не надо обольщаться надеждами на какую-то диссертацию.

– Почему «какую-то»? Мою собственную.

– Тем более на собственную, – жестко продолжил Жебелев. – Теперь твоя диссертация словно комета. Начало видно, хвост же в космической неизвестности.

Утехин растерянно поморгал, не понимая, куда шеф клонит разговор. Своей манерой говорить загадками Жебелев частенько сбивал Утехина с толку.

– Ладно, не буду морочить тебе голову, Леша, – сказал Николай Павлович, заметив смятение на лице младшего научного сотрудника. – Столь лестному предложению Лаштина ты обязан вот этой скромной папке. Если эту штуковину, Леша, сравнить с торпедой, нацеленной на дредноут, – рука Жебелева легла на черный дерматин, – то тротилом торпеду начинил младший научный сотрудник Утехин.

Лешка беспокойно ворохнулся на стуле. По натуре он был миролюбивым человеком, не готовил торпед, тротила и вообще не желал касаться никаких взрывчатых веществ.

– Лаштин опоздал. Взрывчатки здесь вполне достаточно для первого раза. Поработал некто Утехин с весьма похвальным усердием, – спокойным голосом продолжил Жебелев и стал раскладывать на столе лист за листом. Это были справки о фактических затратах на монтаж тяжеловесных колонн, добытые Лешкой, стоимость их транспортировки, выписанная тем же Утехиным из счетов автобазы, данные по издержкам на применение мощных кранов и строительных механизмов, ведомости, копии месячных и квартальных отчетов, выписки из калькуляций и многие другие документы. В отдельности бумажки были безобидны, но, собранные вместе, они пахли порохом.

– Добытые тобой, Леша, материалы, – продолжал шеф бесстрастным голосом испанского инквизитора, уличающего в ереси отступника церкви, – дают весьма убедительное доказательство, что проводимая Лаштиным линия по ограничению применения металла в строительстве неверна. Она приносит ощутимый экономический ущерб. Причем с ростом объемов капитальных вложений этот ущерб будет соотносительно возрастать…

Жебелев многозначительно пошелестел бумагами.

– Я уже не говорю о том, что одностороннее увлечение сборным железобетоном поставило рогатки в использовании традиционных строительных материалов, привело к неоправданной консервации кирпичных заводов.

– Но это так и есть на самом деле, – запальчиво сказал Лешка. – Вон в Грохотово…

Николай Павлович остановил его коротким взмахом руки.

– Так и есть, успокойся. Но одно дело, Леша, говорить об этом в порядке постановки вопроса, другое дело этот вопрос обосновать доказательствами и поставить его, как говорят провинциальные бюрократы, на ребро. Ты, Леша, нашел эти материалы. По сути, ты, как некогда Джордано Бруно, опровергаешь великое заблуждение науки. Гордись!

Лешка не ощутил гордости. Наоборот, ему вспомнилось, что Джордано Бруно, опровергнувшего заблуждение, сначала сожгли на костре, а потом, кажется, через сотню лет, признали гениальным и поставили бронзовый памятник.

– Мое здесь дело маленькое, Николай Павлович, – инстинктивно попытался защититься Утехин. – Я ведь только документы собирал, копии выискивал. Здесь ни на одной бумажке даже моей подписи нет. Это же любой из сектора мог сделать…

– Но сделал-то именно ты, – усмехнулся Жебелев и дернул себя за ухо. – Джордано Бруно на первой стадии тоже лишь собрал материал о движении планет и Солнца. А что из этого выросло?

Лешка съежился, подавленный беспощадной логикой шефа. Единственное, что утешало его в разговоре, – это озорные нотки, прорывающиеся сквозь холод инквизиторских рассуждений шефа. Лешка знал, что ни одна соломинка не спасла еще ни одного утопающего, но сейчас он обеими руками искал эти соломинки.

– Каким-то образом Лаштин узнал о твоей приватной деятельности по сбору этих материалов, – продолжал Жебелев. – Прямо запретить тебе это делать он не может. Вот и придумал подкинуть тебе такой лакомый кусочек, как должность главного специалиста… Понимаешь теперь, Леша, что к чему?

Лешка кивнул и снова ворохнулся на стуле.

– Откровенно говоря, в самой ближайшей перспективе мы будем иметь крупную драчку за торжество научной истины. – Жебелев не спеша стал сортировать разложенные бумаги. – Здесь, Леша, не только твоя добыча. Много материалов я собрал уже раньше. Так что я несколько преувеличил насчет торпеды и Джордано Бруно… Не расстраивайся, друг Горацио, тайна накопления взрывчатого материала останется противнику неизвестной… Однако несовершеннолетние должны покинуть ринг. Тебе ясно, Леша?

Лешке было ясно. Но слова Жебелева почему-то не принесли желаемого облегчения. В глубине многогранной и неизведанной души младшего научного сотрудника были такие области, которыми не мог управлять его холодный и рациональный разум. И из этих непонятных омутков на поверхность время от времени выскакивали чертики и заставляли Лешку поступать не так, как требовала здравая оценка сложившейся обстановки. Вот и теперь при последних словах шефа Лешка ощутил, как внутри выскочил такой несговорчивый чертик и заставил забыть все опасения, навеянные историческими ассоциациями, столь прямолинейно упомянутыми шефом.

Кроме того, Лешку оскорбило упоминание о несовершеннолетних, к которым Жебелев причислил и его, Алексея Утехина, двадцать семь лет безбоязненно шагающего по жизни. Года три-четыре назад Лешка и в самом деле во многом не разбирался по причине молодости лет, возрастной неудовлетворенности и розовых бликов в зрачках, оставшихся от лет беспечной юности. Но сейчас он уже знал, что жизнь – не простая штуковина и требует со своей особой квалифицированного обращения. Зиновию Ильичу не удалось обвести Утехина вокруг пальца, а тут вдруг: «Несовершеннолетние должны покинуть ринг».

– Не очень ясно, Николай Павлович, – ответил Утехин руководителю сектора. – Вы будете за истину бороться, а мне предлагаете в кустиках посидеть?

– Образно выразились, – похвалил шеф, поиграл бровью и добавил: – Именно в кустиках, пока не подготовите диссертацию… Остепенитесь, тогда и кидайтесь с кулаками, а пока… Ты сейчас, Леша, свое дело сделал, помог мне крепко. Зачем же я за добро буду усложнять и без того не простую твою жизнь?.. У некоторых людей весьма крепкая память. Защита диссертации всегда является подходящим поводом, чтобы отыграться. Если бы дело было только в одном Лаштине, я, так и быть, дал бы тебе попробовать силенки в весе петуха. Здесь вопрос сложнее. Идею нам придется опровергать, Лаштин эту идею положил в основу будущей докторской диссертации. И Зиновий Ильич, как человек предусмотрительный, в свое время представил в министерство докладную записку о максимальной замене бетоном металлических конструкций в строительстве. Записку заштамповали подписями полдесятка деятелей из министерства. На основе ее утверждена инструкция по ограничению применения в строительстве металлических конструкций. Чуешь, какие стенки придется прошибать? Сражение предстоит генеральное… Истина, Леша, всегда рождается в муках, а научная – тем более.

– Соображаю, – сказал Лешка.

– Если соображаешь, – шеф встал за столом, – тогда договорились. С сегодняшнего дня засучивай рукава и берись за диссертацию.

– Нет, Николай Павлович, раз я документы собирал, разрешите мне их и обрабатывать, – возразил Лешка. – Здесь надо данные обобщить в сводную ведомость, затраты по статьям разнести, они же по разным местам распиханы… Кое-что заново обсчитать придется. Давайте я сделаю. Все равно ведь надо кому-то делать.

– Надо.

– Ну и все. Зачем вам с этой арифметикой возиться?.. Мне еще ребята помогут. Инну я попрошу, Славку, Розалию…

Николай Павлович вдруг сбросил с лица наигранное бесстрастие и застенчиво улыбнулся. Широкая пятерня погладила черную дерматиновую папку.

– Не хочешь, значит, с ринга убираться?

– Не хочу, Николай Павлович.

– Ладно, Леша, – Жебелев вышел из-за стола. – Мне ваша помощь нужна… Наставят синяков, гляди не обижайся, я тебя честно предупредил. Возможно, эта история и в самом деле отодвинет срок защиты твоей диссертации.

– Ничего, Николай Павлович. Могу и подождать… Люди вон в пятьдесят кандидатские защищают…

– Это несколько пессимистично, – улыбнулся Жебелев и на мгновение прищурил совсем не строгие глаза. – Работы нам сейчас надо провернуть много.

– Давайте ребятам скажем, – предложил Утехин. – Чего уж теперь темнить, Николай Павлович.

Жебелев подумал и согласился.

– Ладно. Сорвем маску и откроем наш «злодейский умысел» широкой общественности, – невесело рассмеялся он и посерьезнел. – Вопрос будем готовить так…

План Жебелева был продуман во всех деталях. Николай Павлович имел в виду подготовить докладную записку с обосновывающими материалами для постановки на ученом совете вопроса о снятии неоправданных ограничений по применению металлических конструкций в строительстве.

– Опровергать, Леша, тоже надо с умом, – Жебелев откинул пятерней рассыпающиеся волосы и прошелся по кабинету. – Следует различать две стороны вопроса. В принципе применение сборного железобетона в строительстве – идея прогрессивная, отвечающая задаче индустриализации на данном этапе. Это правильно, это обосновано, и тут яму копать нельзя. Дело в том, что хорошую идею довели до абсурда. Я много думал об этом, Леша, искал объяснений, пытался понять… Может, я просто кое в чем не в состоянии разобраться. Но чует мое сердце, что нет здесь сверхъестественных причин, а есть просто наша знакомая болячка, именуемая показухой… Право же, от перевыполнения идей мы страдаем иной раз много больше… Особенно скверно, что находятся деляги, которые восполняют недостаток ума рваческим использованием правильных в основе идей.

– Примеров, Николай Павлович, много можно найти. Пятиэтажки… Или лагутенковские тонкостенные дома.

– Ладно, ты не пытайся все вокруг ухватить. Критика, она ведь тоже может показухой оборотиться… Так вот, я полагаю, на первом этапе мы должны доказать, что экономически не оправдано применение трех тяжеловесных железобетонных конструкций – колонн, ферм и подкрановых балок.

– И плит-перекрытий тоже, Николай Павлович.

– С плитами погодим, данных у нас маловато. Остановимся на трех элементах. Докажем, что применение их приносит прямой ущерб, что с ростом объемов строительства этот ущерб будет возрастать. Если мы докажем это малое, мы добьемся главного – критического отношения к огульному применению сборного железобетона во имя идеи индустриализации строительства. Не удастся нам это сделать на примере трех элементов, будем работать дальше. Плиты возьмем, панели, прогоны… В общем, ручки вверх не поднимем, так что на хорошую жизнь, Утехин, не надейся.

– А что такое хорошая жизнь, Николай Павлович? Задрать ноги и чтобы в рот вареники падали? Что такое хорошая жизнь?

– Это понятие, Леша, философское, – на сей раз Жебелев уклонился от ответа. – Ты вот над чем поработай… Изучи и обоснуй, что расход арматурной стали при изготовлении железобетонных конструкций такой, что затраченного металла вполне хватило бы на металлические колонны.

– Вот это будет камуфлет, – воодушевился Лешка. – Я и сам такую мыслишку в уме держал… Я и сам…

– Ладно… Сам с усам, – Жебелев уселся за стол, проворно рассортировал содержимое черной папки и подал Лешке кучу бумаг. – Держи, твоя часть. С ребятами разделишь, как найдешь нужным. Никакой таинственности не устраивать, но чтобы лишней болтовни по коридорам не было… Инну Александровну предупредите.