Текст книги "Весеннее равноденствие"

Автор книги: Михаил Барышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц)

– Не говори ничего маме… Мне было страшно возвращаться к себе, Андрюша. Я не могла представить, как буду одна. Я же все время одна, Андрюша.

– У тебя есть Вадим, есть Наташка… Мы у тебя есть. Ну зачем ты сама себе придумываешь? Почему ты одна?

– Одному можно быть и в густой толпе. Вокруг тебя тысячи людей, а ты среди них совсем одна… Так, будто ты в лесу… Вадим… Сейчас он на Ямале, а затем будет на Памире или на Камчатке. Он же не усидит дома. Я все понимаю, Андрюша, но бабе трудно быть одной. За мной начал ухаживать заведующий отделением. Он уже два раза провожал меня. Я боюсь, что однажды он поднимется со мной на лестничную площадку, и я не смогу захлопнуть перед ним дверь квартиры…

– Ну это ты брось. Такими делами не шутят.

– Не шутят, – согласилась сестра и вытянула затекшую от неподвижности ногу. – Но я живая, нормальная женщина… Я не хочу быть мерзавкой, но у меня может просто закружиться голова, может просто накатить слабость. Разве мы каждый день бываем одинаково сильными?

– …Вадим же тебя любит… Ему, чертушке, надо просто выбраться на пару недель в Москву. Хочешь, я напишу?

– Не стоит. Он, как и ты, больше всего любит свою работу… Работа, работа, работа…

– У тебя просто разыгрались нервы.

– Может быть, – согласилась Ольга и по давней привычке подоткнула подбородок кулаком.

Глава 11. Искры из глаз

– Странный у нас разговор, Владимир Александрович. Прежде всего я хочу не поступаться собственными убеждениями. Хочу остаться самим собой.

– Самим собой важно оставаться на фотокарточке служебного удостоверения, а то вахтер не пустит на работу, – усмехнулся Балихин, разглядывая начальника ОКБ так, словно он видел его впервые в жизни. – Руководитель, Андрей, должен мыслить и поступать творчески. Я думал, ты из идейных соображений, из высшей принципиальности вывернул Агапова наизнанку на заседании партактива. А оказывается, ты другую игру начал. И твое поведение на депутатской комиссии тоже теперь совершенно ясно. Демагогией все это попахивает. Считаешь, что цель оправдывает средства? Ну-ну… Многие на таком коньке ехали, да толку из этого мало получалось. Ты где работаешь? В коммунальном хозяйстве или в станкостроении?

– В народном хозяйстве, Владимир Александрович, – сердито ответил Готовцев. – В народном хозяйстве, которое включает и коммунальное хозяйство, и станкостроение, и металлургию, и пуговичное производство.

– Решил мыслить глобальными масштабами. А подумал – под силу ли они тебе?.. На приемной комиссии написал особое мнение, творец и диалектик, Агапова со строительством под корень срезал. Мы с ним три года ассигнования на новые цеха выцарапывали, а ты все наотмашь… Да еще осрамил Максима Максимовича перед всем коллективом. Себя поставь на его место и прикинь, что он сейчас думает?.. Считаешь, легко было добыть деньги на строительство? Такую пришлось прошибить стенку – а ты под корень…

– Израсходуйте те деньги на модернизацию завода. Это же даст больший эффект.

Готовцев невольно замешкался, перед тем как сказать главное, что было написано в докладной записке на имя министра, копию которой он положил на стол начальника главка, но тот за время разговора еще не удосужился и мельком заглянуть в поданную бумагу.

– Потом подчинить завод ОКБ и полностью перевести его на опытные и экспериментальные работы… Об этом я написал в докладной.

– Ты случаем, Андрей Алексеевич, умом не тронулся? – тихо спросил Балихин, подвигая к себе копию докладной. – Ты понимаешь, что написал министру?.. Отдать ОКБ завод, когда с министерства спрашивают чуть ли не поименно за каждый станок. Такое придумать!.. Ты на земле живешь или в облаках витаешь? Где будут делать эти станки, если завод отдадут для опытов и экспериментов? Не встречал я еще такого нахальства. Ну, пролет бы попросил, цех, а то на весь завод нацелился. Весь завод подавай ему без остаточка.

– Я думаю о будущем.

– С работы снимают, между прочим, не за будущие грехи, а за настоящие. Ты эту бумагу спрячь подальше и никому не показывай. Я ее не видел, не читал и визы от меня ты никакой не получишь… Доиграешься, что предложат тебе подать заявление по собственному желанию. Есть такая приемлемая формулировка. Как в том анекдоте: директор уволил, а я согласился…

– Нет уж, такого заявления от меня не дождутся, и формулировку насчет меня некоторым товарищам придется самим придумывать. Пусть головы поломают… Копию докладной я могу прислать официальной почтой. Тогда вам придется ее и прочитать, и резолюцию соответствующую наложить.

– А ты Готовцев, оказывается, порядочный прохиндей. Вот уж не мог подумать, что сажаю на ОКБ такого нахрапистого босяка… И чем ты только тогда меня очаровал, что я за тебя в драку кинулся? Ничего ведь стоящего не было у тебя для начальника ОКБ. Несколько лет работы в институте, кандидатский диплом в новых корочках да голубые глаза. Вот и весь твой багаж, если разобраться.

– Жалеете, что настояли?

– Думаю… Я ведь аванс тебе выдал. Считал, что ты его отработаешь – честно и благородно.

– Полагаете, что в должниках у вас хожу?

– Опять не то, Андрей Алексеевич. Все мы друг перед другом в долгу, когда одними заботами связаны. Не отработка мне нужна, а дело.

– Давайте уточним это понятие.

– Я его давно уточнил… И головой уточнил, и шеей, и хребтом. Ты теперь таким уточнением занимайся, а то пока винегрет в твоей башке и сквознячки там у тебя погуливают… Ну чем ты меня тогда очаровал? Насчет «собственного желания» я зря сказал. Таких, как ты, Готовцев, всегда снимают без их желания и формулировку дают соответствующую. Ты хоть подумал, какая у тебя предстоит жизнь с такими вывихами в характере?

– Подумал, Владимир Александрович, – спокойно ответил Готовцев.

Он и в самом деле был спокоен, поскольку иным не представлял разговор с начальником главка. Он понимал, что, услышав подобное предложение, Балихин не порозовеет от гордости за смелый шаг своего протеже, не кинется с поздравлениями насчет творческой идеи, озарившей молодого и талантливого начальника ОКБ, не ухватит Готовцева за руку, чтобы тут же тащить к министру и просить поскорее передать станкозавод в полное распоряжение ОКБ.

Андрей Алексеевич понимал и то, что борьба ему предстоит трудная, что ощущение собственной правоты, убежденность в справедливости своих действий и даже достигнутый результат не возместят ему лично те траты времени, энергии, сил и нервов, которые он положит на алтарь.

Это естественно, потому что всякая борьба представляет необходимый элемент жизни, а прожить жизнь по-настоящему трудно и человеку, и воробью, и отдельному конструкторскому бюро. Каждому из них нужен собственный кусок, а их остается все меньше и меньше. Численно увеличиваются на земле не только люди и воробьи. С еще большей стремительностью размножаются на нашей планете отдельные конструкторские бюро – цепкие и жадные до чужого коллективные особи, возникновение которых не было запрограммировано природой в ее тысячеликой экологической программе. Но мудрые законы, регулирующие численность любой популяции, создают преграды и незапрограммированным явлениям. Если численность лягушек в природе мудро регулируется наличием журавлей, аистов и прочих особей, употребляющих излишних лягушек для питания, то для ОКБ природа изобрела такие преграды, как жесткие лимиты по заработной плате, острый недостаток служебной площади, консервативные заказчики и несговорчивое начальство. Эти преграды могут одолеть лишь сильные и лучше приспособленные особи из числа многочисленных ОКБ. Тем самым размножение ОКБ останавливается на нужном пределе, одновременно принося им совершенствование и заставляя их приспосабливаться к окружающей среде.

Выступив против ходатайства об отводе земли станкозаводу, Готовцев открыл прямые военные действия, оглушительно бабахнул из пушки, понимая, что разрывы осколков поразят не только бедолагу Агапова, отдающего все силы, время и знания любимому заводу и не менее горячо любимому коллективу, ради которого он, случалось, принимал на душу большие и малые грехи, утешая себя атеистическими убеждениями, отрицающими загробную жизнь и расплату за те грехи, которые проворонило земное начальство.

Чувствительнее всего разлетевшиеся осколки секанут по министерству, шлепнут по таким чувствительным местам, как служебный авторитет и человеческое самолюбие.

Новое не сразу воспринимается. Не сразу до начальства доходит здравый смысл заключенных в нем созидательных идей. Особенно таких, как предложение отдать ни за что ни про что целый завод для опытных и экспериментальных придумок, а станки по плану пусть делает неизвестный дядечка. Первой реакцией в таких случаях всегда является отрицание.

Но в душе Готовцева горела неистраченная вера в торжество человеческой мудрости и справедливости. Истина всегда торжествует. Иногда раньше, чаще с большим опозданием, но непременно торжествует.

Поэтому теоретически Готовцев рассчитал все здраво и в принципе мог надеяться на успех.

Не учитывал он лишь в своих планах отдельных тактических моментов. Например, что всякое действие обязательно вызывает и равнозначное противодействие, что сопротивление может выражаться не только в пассивном отрицании. В большинстве случаев начальническое отрицание бывает активным. Более того, каноны тактики утверждают, что самый лучший вид обороны – это наступление.

Балихин не упустил случая продемонстрировать знание законов тактики. Вызвал секретаря, попросил принести письмо Габриеляна с копией акта приемки по заборскому заводу и написал резолюцию. Расписался, поставил дату и подал сколотые скрепкой бумаги Готовцеву.

– Читай.

– «Особое мнение начальника ОКБ Готовцева А. А. противоречит техническим условиям к договору поставки. Выплату премии разрешаю…»

– Он еще челом бьет насчет освобождения его бюро от выдачи вам чертежей в порядке кооперации по узлам смазки и гидравлики, – сказал Владимир Александрович. – Но тут я никакой резолюции писать не буду. Хоть с резолюцией, хоть без резолюции, от Габриеляна ты теперь все равно чертежей не получишь. Он лучше пять выговоров схлопочет, а заборскую историю тебе не простит. Все мы живые люди, Готовцев, и слабости у каждого из нас имеются. Этой прозы забывать не надо… Кстати, ты в своей докладной записке, пожалуйста, укажи поточнее, кто вместо станкозавода, который ты нацелился прибрать, будет давать плановую продукцию. Ты нашего шефа знаешь, его призывами не убедишь. Ему расчеты подавай, факты, цифирь, конкретные сроки. Он заводской хомут тянул двадцать лет, и на кривой его не объедешь.

– Дам. И расчеты, и цифры. Надо делать лучшие станки, а лучшие – это всегда, по существу, и больше. Зачем нам делать четыре токарных станка, если один токарный с программным управлением заменит четыре. Для таких расчетов надо знать только таблицу умножения.

Впервые за время разговора в глазах Балихина сквозь устойчиво неприязненный блеск пробилось что-то похожее на любопытство. В серой, стального отлива, радужной глубине с острыми кружками приметливых зрачков вспыхнула и мягко затеплилась крохотная свечечка.

– Поймите меня, Владимир Александрович…

– Меня бы кто понял? – с неожиданной грустинкой перебил Балихин. – Знаю, начнешь сейчас рассказывать про электронных мужичков, которые будут задаром пирога печь. Когда еще такое будет, а пироги нам сейчас требуются… Умеешь ты про электронное царство расписывать, будто сам в нем побывал.

– В мечтах побывал, Владимир Александрович… Это тоже немаловажное обстоятельство. Человек без мечты как птица без крыльев.

– И другие классические изречения есть. Например, про Манилова, который от дома собирался прорыть подземный ход, а через пруд поставить мост, а на мосту чтобы лавки, а в тех лавках чтобы купцы торговали. Я, Андрей Алексеевич, уже тридцать лет трудового стажа заработал. На моих глазах и кукурузу двигали за Полярный круг, и овсюг с пшеницей скрещивали… К тому говорю, что марку станкозавода знает вся страна, а ты надумал перевести его на опытные кастрюльки.

– Но мы же запускаем сырые образцы в производство и на этом теряем миллионы… А тут будет возможность все отладить до винтика, довести до эталона.

– Станки нам нужны, а не эталоны, упрямая твоя башка…

Нажал кнопку и снова вызвал секретаршу.

– Наталья Петровна, возьмите, пожалуйста, у этого нахала копию докладной на имя министра, зарегистрируйте и положите в мою папку. Все равно он нам ее пришлет. Чего зря ему на почтовые расходы тратиться.

Поглядел на часы и встал, показывая, что время для разговора истекло и товарищу Готовцеву с его великими идеями пришла пора проваливать из кабинета. Если у товарища Готовцева имеется элементарнее соображение, то впредь с подобной чепухой лучше здесь ему не появляться.

Павел Станиславович сидел на стуле, натужно спрямив спину, и слушал рассказ Готовцева о визите в главк.

Веретенников любил строгость и порядок не только в работе, но и во всем остальном. Он никогда бы, например, не решился, как это делал его непосредственный начальник, явиться на работу в легкомысленной куртке и рубашке с распахнутым воротом и в странных современных туфлях с мягким верхом и неопределенными носами. Кажется, их называют «мокасины». Главный инженер, как всегда, был одет в строгий серый костюм и белоснежную рубашку с гладким синим галстуком. Мокасин и прочих легковесных штук обувной промышленности Павел Станиславович не признавал. Он носил черные, зеркально начищенные туфли. Неизменный фасон на четыре времени года.

Выслушав Андрея Алексеевича, Веретенников предпочел оставить без комментариев основную суть поданной на имя министра докладной. В больших вопросах поспешность суждений, а тем более категорических выводов, мало приносит пользы. В душе Павел Станиславович был восхищен смелостью замысла Готовцева, масштабом и широтой постановки вопроса. Подчинить ОКБ целый завод! Павел Станиславович о таком не решился бы и помыслить. Когда Андрей Алексеевич познакомил его с содержанием докладной, главному инженеру стало даже страшновато. Но испуга он не показал и не стал отговаривать своего начальника. Зачем было тратить силы, если Веретенников был убежден, что никакого толку из этой затеи не выйдет и никто завод ОКБ не передаст.

Любимый литературный герой Павла Станиславовича совершал много, на первый взгляд, невероятного, но в правдивости кое-каких его рассказов Веретенников все-таки сомневался. Например, не верил, что когда в ружье не оказалось кремня, находчивый барон ударил себя кулаком в глаз, из глаза посыпались искры и воспламенили заряд, и ружье выстрелило. Когда от удара в глаз сыплются искры, у человека просто остается здоровенный синяк или увесистая шишка.

Именно этим и кончится затея Готовцева. Хотя смелость Андрея Алексеевича внутренне будоражила главного инженера, он полагал, что из чисто педагогических соображений его молодому начальнику для его же пользы следует заполучить пару-другую хороших плюх. Они просветлят его голову. Даже в фантазиях человек не должен перебарщивать. На знаменитой охоте Мюнхгаузена на белых медведей барон нагрузил на корабль столько медвежьих окороков, что корабль не мог сдвинуться с места, и путешественникам пришлось повернуть назад, так и не открыв своевременно Северный полюс.

Однако конкретные, сугубо практические частности, которые могли последовать за разговором в главке, встревожили Павла Станиславовича.

– Выходит, Габриелян не даст нам чертежи по смазке и гидравлике? Это, Андрей Алексеевич, очень осложнит текущую работу… Странный у тебя, товарищ начальник ОКБ, метод руководства – загонять самого себя и подчиненных в тесный угол… После заборской командировки естественно было ожидать, что Рубен Самсонович не останется в долгу.

– Страшная месть?

– Почему месть? Нормальные деловые отношения: я помогаю тебе – ты помогаешь мне. По логическому смыслу отношения всегда двусторонни.

– А я произвел одностороннее действие и тем самым нарушил сложившийся альянс?

– В какой-то степени… Теперь придется поправлять.

– Дело или отношения?

– Ты усматриваешь разницу между этими понятиями?

– Да, Павел Станиславович. Вспомни, сколько стоило нам трудов пробить вопрос, чтобы Габриелян поставлял в порядке кооперации чертежи по смазке и гидравлике для нашей новой станочной линии. Как мы теперь будем выкручиваться?

– Давайте потолкуем еще раз с Нателлой Константиновной.

– Разрешите, Андрей Алексеевич? – спросила, поздоровавшись, начальник группы, памятуя истину, что чем ближе между людьми отношения человеческие, тем строже они обязаны соблюдать деловую официальность. – Подпишите, пожалуйста.

Нателла пружинистым шагом подошла к столу и положила перед начальником ОКБ увесистую пачку чертежей.

– Опять досыл?

– Просили, Андрей Алексеевич, дополнительно по некоторым позициям.

– Знаем мы эти просьбы. Отчитаетесь за выполнение плана, а потом начинаете досылать, что не доделали.

– Могу показать запросы заказчика.

– И про запросы мы тоже проходили, Нателла Константиновна. Договариваетесь насчет запросов о досылке, чтобы начальство не придиралось… Ладно, разберусь… Оставьте письмо и чертежи и садитесь, пожалуйста. Мы с Павлом Станиславовичем толкуем о другой задачке. Суть ее состоит в том, что чертежей по гидравлике и смазке мы, судя по всему, от товарища Габриеляна можем и не получить.

– Я еще в Заборске подумала о таком варианте…

– Как быть? Ваша группа такую работу не вытянет.

– И по объему и по сложности, – добавил Веретенников, с удовольствием разглядывая ладную и статную Нателлу, расположившуюся в кресле напротив него с изящной, хорошо отрепетированной небрежностью, при которой то, что выпукло, становится еще приметнее, а то, чему полагается быть тонким, утоньшается в твоих глазах.

– Сами мы не справимся, – согласилась Нателла Константиновна и уточнила. – По объему, а не по сложности… Вы недооцениваете наши возможности, Павел Станиславович.

– Лично ваши, Нателла Константиновна, я никогда не решусь недооценивать, – галантно, с явным подтекстом отпарировал Веретенников, знавший, как и уже все в ОКБ, о неофициальных отношениях между некоторыми членами коллектива. – Вы неизменно на высоте во всех вопросах.

Готовцев с улыбкой слушал пикировку подчиненных, уже начиная догадываться по уверенности слов и поведения Липченко, что у нее имеется решение вопроса, над которым они с Веретенниковым ломают голову.

– Чертежи от Габриеляна мы получим, – сказала Нателла Константиновна и знакомым движением руки откинула со лба прядь белокурых волос.

– Как?

– Важен результат, дорогие товарищи начальники, – улыбнулась Нателла Константиновна, наводя на лицо что-то похожее на выражение Моны Лизы. – А способ достижения результата позвольте мне оставить в секрете…

Слушая рассуждения Нателлы Константиновны и внутренне принимая их убедительную правоту, Веретенников незаметно для себя начал думать о главной сути проблемы. Липченко права – безвыходных положений не существует, если человек умело и без спешки будет подходить к решению проблем. Ни один здравомыслящий человек не станет биться головой об стенку в надежде, что от этого вдребезги разлетится кирпичная кладка. Такое поведение дискредитирует самого признанного смельчака и подорвет у самого большого умника авторитет среди окружающих. С лобовой атакой Андрей Алексеевич, похоже, поспешил. Допустить же подрыв авторитета ОКБ, дискредитацию его энергичного начальника Веретенников не имеет права. Такой безучастности он себе никогда не простит. Энергию и напор Готовцева он должен дополнить собственной разумной осмотрительностью. Зачем пытаться заглотить каравай целиком, если от него можно отрезать ломоть за ломтем… При умении и находчивости можно достичь самого невероятного. Павел Станиславович с удовольствием вспомнил, как барон Мюнхгаузен, усевшись на летящее ядро, сумел разведать расположение и силы противника, а затем, перескочив на ядро, посланное из вражеского лагеря, благополучно возвратился к своим. В этой ассоциации возникла смутная пока еще мысль, что, помогая толковому и знающему, но неразумно прямолинейному в поступках начальнику ОКБ, Павлу Станиславовичу придется, пожалуй, проделать операцию, чем-то смахивающую на полет знаменитого барона на пушечных ядрах.

Умница Нателла Константиновна. Непонятно, чего они с Андреем Алексеевичем тянут решение вопросов, не относящихся к служебной сфере. Это же будет идеальная пара. Да и прекратятся в ОКБ ненужные разговоры. Высокая нравственность и мораль всегда, по убеждений Павла Станиславовича, оказывают положительное воздействие и на укрепление служебной дисциплины, и на повышение производительности труда.

Но по врожденной деликатности эти мысли высказать вслух Павел Станиславович, естественно, воздержался.

Нателла Константиновна не имела привычки оставлять на столах начальников письма и прочие бумаги, чтобы они рылись в тех мелочах, которые им совершенно незачем знать. И на этот раз дело кончилось тем, что все принесенные Липченко бумаги оказались подписанными. Кроме того, Нателла Константиновна заверила, что строптивый Габриелян будет укрощен, и если это будет нужно для ОКБ, то чертежи на смазку и гидравлику Рубен Самсонович самолично доставит сюда.

– Я полагаю, это уже лишнее, – мягко ограничил Веретенников разбушевавшуюся женскую инициативу. – Во всем должно быть чувство меры.

Нателла Константиновна согласилась, что чувство меры, действительно, должно соблюдаться во всех случаях.

– Прошу снять с меня лимит на междугородные телефонные переговоры, – попросила она. – В том числе и запрещение пользоваться ими по домашнему телефону.

Руководители ОКБ немедленно согласились на временное снятие телефонных ограничений.

– Кроме того, прошу один из ковров, которые в ближайшее время будут получены месткомом для распределения между членами коллектива, отдать группе смазки и гидравлики.

– Ну а ковер зачем? – удивился Готовцев, отлично зная законченный интерьер однокомнатной кооперативной квартиры. – На стену его, что ли…

И осекся, сообразив, что обнаруживает в присутствии третьего лица излишне детальное знакомство с внутренним убранством квартиры руководителя группы смазки и гидравлики.

– На стену вешают гобелены, Андрей Алексеевич, – с достоинством поправила. Нателла Константиновна, подумав, как мало соображают умные мужчины в некоторых вопросах. – Если ОКБ нужны чертежи по смазке и гидравлике, самый большой ковер должна получить наша группа.

И еще один вопрос решила Нателла Константиновна, хотя об этом не было сказано ни слова. Был лишь легкий, незаметный, но такой понятный кивок Андрея Алексеевича в ответ на вопросительный взгляд женских глаз. Нателла поняла, что сегодня вечером должна будет поторопиться домой…

– Ты вспоминаешь мой телефон лишь тогда, когда у тебя что-нибудь не ладится… Ты, конечно, звонишь потому, что тебя разбирает любопытство… Да, обыкновенное человеческое любопытство, которое по ошибке или неверно сложившемуся впечатлению называют женским, хотя мужчины ничуть не меньше любопытны… Мне нечего скрывать. Все здесь элементарно просто. Какой пост занимает мой родной дядя в том городе, где находится конструкторское бюро Габриеляна?.. Хорошо, что вспомнил. Я звоню дяде и в ответ на расспросы посвящаю его в некоторые аспекты служебной мести, задуманной товарищем Габриеляном… А если бы дяди не было? Тоже бы чертежи получила. У меня там с ребятами отличные отношения. Габриелян, как и ты, мой дорогой начальничек, никогда бы не разобрался в том, что и зачем мы друг другу высылаем, досылаем и пересылаем в порядке уточнения и согласования… Не ершись, пожалуйста. Ты же знаешь, что к тебе это не относится. Ты уникален, Андрюша, единствен и неповторим… Конечно, шучу… Нет, голодным не останешься… Жду.

Нателла подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу. Подумала, что она самолюбивая болтунья и эгоистка. Сама себе готова подрубить сук. Начинает метаться и терять ощущение ясности собственных желаний. Наверное, потому, что Андрей больше не заговаривает об их будущем. Когда после возвращения из Заборска он предложил пожениться, Нателла, непонятно почему, сказала, что с этим не следует торопиться.

Теперь она злится, что Андрей молчит. В нем что-то стало меняться. Она это интуитивно ощущала, а причины не могла понять.

Настольные часы мелодично отзвонили очередную истекшую в необратимость четверть. Пора готовить кофе…