Текст книги "Топот бронзового коня"
Автор книги: Михаил Казовский
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Топот бронзового коня
Изд Брокгауза, Ефрона
Из энциклопедического словаря.
Т. 85, Спб. 1894 г.
Юстиниан – знаменитый император Восточной римской (Византийской) империи; правил с 527 по 565 г. после Р.Х. […]
Юстиниан родился, вероятно, около 483 г. в крестьянской семье захолустного селения в горной Македонии, близ Скупи (нынешней Ускюб, на границе Албании). Долго господствовавшее мнение, что он был славянского происхождения и носил первоначально имя Управды, теперь признается опровергнутым… Возвышением он обязан был дяде своему, императору Юстину I. Сам оставшийся полуграмотным, Юстин понимал значение высокой культуры и позаботился доставить своему племяннику тщательное образование. К моменту воцарения дяди Юстиниан мог уже стать ему ценным помощником. Он быстро прошёл все ступени высшей царской службы, в 527 г. был усыновлён императором и сделан соправителем. В том же году, после смерти Юстина, он без споров наследовал ему на престоле, сумев заранее искусно устранить всех видных соперников и приобрести расположение влиятельных групп общества; церкви (даже римским папам) он нравился своим строгим православием; сенаторскую аристократию он приманил обещанием поддержки всех её привилегий и увлёк почтительной лаской обращения; роскошью празднеств и щедростью раздач он завоевал привязанность столичного пролетариата. Мнения современников о Юстиниане были весьма различны. Даже в оценке Прокопия, служащего главным источником для истории Юстиниана, встречаются противоречия: в одних сочинениях («Войны» и «Постройки») он восхваляет превосходные успехи широких и смелых завоевательных предприятий Юстиниана и преклоняется перед его художественным гением, а в других («Тайная история») резко чернит его память, называя императора «злым глупцом»… Несомненно, в личности Юстиниана негармонично переплетались умственные и нравственные контрасты. Он замышлял обширнейшие планы увеличения и усиления государства, но не обладал достаточными творческими силами для того, чтобы их цельно и полно построить; он претендовал на роль реформатора, а мог только хорошо усваивать не им выработанные идеи. Он был прост, доступен и воздержан в своих привычках вместе с тем, вследствие самомнения, выросшего из успеха, окружил себя напыщеннейшим этикетом и небывалой роскошью. Прямота и известное добросердечие исказились у него мало-помалу коварством и лживостью правителя, принуждённого постоянно отстаивать удачно захваченную власть от всякого рода опасностей и покушений. Благожелательность к людям, которую он проявлял нередко, портилась частой местью врагам. Щедрость по отношению к бедствующим классам совмещалась в нём с алчностью и неразборчивостью в средствах добывания денег для обеспечения представительства, соответствующего его понятиям о собственном достоинстве… Он заявлял притязания на безграничный авторитет, а воля у него была в опасные минуты часто слабая и нерешительная; он подпадал под влияние не только сильной характером жены своей Феодоры, но иногда даже ничтожных людей, обнаруживая даже трусость. Все эти добродетели и пороки мало-помалу объединялись около выступавшей на первый план, ярко выраженной склонности к деспотизму. Под её влиянием его благочестие превращалось в религиозную нетерпимость и воплощалось в жестоких преследованиях за уклонение от признанной им веры. Всё это приводило к результатам очень смешанного достоинства, и ими одними трудно объяснить, почему Юстиниан сопричастен к разряду «великих», а царствование его приобрело такое крупное значение. Дело в том, что, помимо указанных свойств, Юстиниан обладал замечательным упорством в проведении принятых начал и положительно феноменальной трудоспособностью. […] Для выполнения поставленной задачи Юстиниану удалось встретить или отыскать и собрать выдающихся талантами или преданностью сотрудников. На первом месте следует поставить супругу его Феодору, которую он торжественно короновал в 527 г. Она сумела приобрести на мужа сильное влияние, которое дополняло в нём то, чего недоставало Юстиниану в критические моменты – мужества и решимости. Если главного помощника императора по законодательским трудам – Трибониана – нельзя назвать первостепенным политическим деятелем, то он ещё превосходил Юстиниана удивительным трудолюбием и, хорошо понимая все его идеи и цели, с неуклонной верностью проводил его планы. Другой главный советник Юстиниана по высшему управлению государством – Иоанн Каппадокийский, хотя и запятнал себя хищениями и произволом, но был драгоценен для императора как неизменно преданный ему и покорный его велениям администратор. Особенно счастлив был 10. полководцами. Не говоря уже о Велисарии и Нарсесе, которые были боевыми талантами первой величины, можно назвать среди исполнителей военных начертаний Ю., лично никогда не принимавшего участия в походах, таких даровитых и стойких людей, как Соломон и Мунд […]
Действительность, окружавшая Юстиниана при вступлении на престол, далеко не соответствовала его идеалам… Провинциальное население было разорено худой администрацией, вымогательством чиновников, разбоями, грабительством войска… Столицу постоянно обуревали волнения… В 532 г. разгорелся жестокий мятеж. Начавшись 13 января в форме обычных жалоб императору на притеснения полиции, восстание в следующие дни охватило всю столицу. Бунтовщики требовали смещения главных советников Юстиниана, Трибониана и Иоанна Каппадокийского, а после неудачной примирительной попытки императора мятеж направился уже прямо против него. «Долой Юстиниана!» – такой клич раздавался по городу… Императором был провозглашён Ипатий, глава династии Анастасия. Бунтовщики приняли как девиз слово viка («побеждай!»), которым публика подбодряла возниц во время бегов. Поэтому само движение получило название «ника». Весь город находился в руках восставших. Они предавали его пламени и уже теснили дворец; Юстиниан только энергией Феодоры был удержан от бегства. Опираясь на гипподром как на крепкую базу, мятежники казались непобедимыми, и лишь соединёнными усилиями Велисария и Мунда удалось выбить их из главных позиций, при помощи оставшихся верными отрядов войск. Бунт был подавлен в крови 30 000-40 000 участников его.
Радуясь победе над внутренними врагами, опираясь на обнаруженную силу своего правительства и войск, Юстиниан решился развернуть обширный план завоевательных предприятий. Он считал делом чести восстановить империю в её прежних пределах, вновь воссоединить Запад с Востоком… Планы императора направлялись прежде всего против вандалов Африки и остготов Италии. Стремясь во что бы то ни стало прекратить войну с персами на востоке, он заключил с Хозроем Ануширваном невыгодный договор… и стал собирать силы для войны с вандалами… Последний вандальский король Гелимер не оказался на высоте положения, и скоро (534 г.), после двух победоносных сражений, Велисарий занял всю страну. Карфаген радостно открыл ему ворота как избавителю от ига. Гелимер и его сокровища попались в руки победителя, Велисарий получил пышный триумф, Юстиниан прозвал себя «африканским и вандальским»; завоёванная Африка образовала особую (третью) префектуру…
Лёгкость победы, одержанной над вандалами, придала императору решимость обратиться против остготского государства… Сначала война пошла быстро и успешно: Велисарий занял Сицилию и Неаполь. Неудачи привели неспособного короля остготского Теодагада к падению. Избранный на его место Витигес промедлил на севере в Равенне, чтобы, прежде всего, справиться с нападавшими на него франками, а в это время Велисарий овладел Римом. Готы собрались с силами, обложили Рим огромной 150-тысячной армией, и Велисарию пришлось перенести тяжёлую осаду. Только через год прибывшие с Востока подкрепления освободили его от серьёзной опасности. Готы начали терпеть поражения, несмотря на разногласия между Велисарием и присланным к нему на помощь Нарсесом. После удаления последнего Велисарий подступил к Равенне, которая была сдана ему партией знати… Велисарий взял в плен Витигеса и отправил его в Константинополь (540 г.). Юстиниан, под предлогом окончания похода против готов, отозвал Велисария из Италии (император всегда с подозрительностью относился к популярности своего знаменитого слуги) и послал его на Восток против персов, с которыми возобновилась война […]
Юстиниан завоевал себе прозвище «великого» не одними подвигами полководцев, выполнявших его военные планы. Всемирная его известность покоится ещё больше на громадном законодательном деле, составившем основу правового существования всех новых культурных народов […]
Характерной для взглядов Юстиниана является его религиозная политика. Человек верующий и убеждённый в том, что правит благодатью Божьей, он придавал существенное значение духовно-нравственному руководству своими подданными. Он хотел, чтобы в единой империи, в которой установлен был им единый закон, существовала единая вера и единая духовная власть, именно его вера и его воля. Он очень любил богословские рассуждения, считал себя замечательным теологом, верил, что Бог глаголет его устами, – и объявил себя «учителем веры и главой церкви», готовым охранять церковь от её собственных заблуждений, как и от нападений противников. Всегда и неизменно он предоставлял себе право диктовать церкви догматы, дисциплину, право, обязанности, словом, превращал её в орган своей высшей (святейшей) власти… Вместе с тем Юстиниан стремится благодетельствовать церкви щедрыми пожалованиями, украшением и постройкой храмов… Главными монументальными памятниками Константинополя явились великолепный собор св. Софии, «чудо чудес», затем – обширный императорский дворец, представлявший собой целый город, укреплённый и изукрашенный, а также знаменитый гипподром […]
Приближаясь к старости, Юстиниан терял энергию и энтузиазм. Смерть Феодоры (548 г.) была не только сердечным ударом для крепко привязанного к ней императора: она лишила его важной опоры, источника твёрдости и вдохновения. Ему уже тогда было около 65 лет, но он процарствовал до 82-летнего возраста, склоняя понемногу голову перед преградами, которые жизнь ставила его целям… Юстиниан умер в ноябре 565 г., не назначив себе преемника (Феодора оставила его бездетным). Племяннику его Юстину удалось беспрепятственно захватить власть […]
Михаил КАЗОВСКИЙ
Часть первая. «ПОБЕЖДАЙ!»
Глава 1
1
– А скажи, Кифа, это правда, что хозяин твой завтра уезжают?
Кифа посмотрел на неё сверху вниз, иронично, пренебрежительно, и с коротким выдохом сплюнул наземь шелуху от подсолнечных семечек:
– А тебе на что?
– Ты поедешь с ним? – продолжала наседать девушка.
– Как же без меня! Я слуга ему. Верный оруженосец.
– И не страшно в такую даль?
– А волков бояться – в лес не ходить.
– Так столица ж, Царьград!
– Вот и хорошо. Самое место Велисарию.
– Отчего?
– Коли назван так. Вели-сар. То есть великий царь.
У неё по лицу пробежала дрожь:
– Нешто он в цари метит?
– Ну, в цари не в цари, а высоких званий удостоится обязательно. Помяни моё слово. При его-то задатках!
Девушка кивнула:
– Да уж, Бог не обидел, это верно.
Кифа продолжал:
– Мы не просто так едем, а к хорошим людям – те помогут определиться.
– Кто такие?
– Помнишь ли Петра, что учился у нашего старого господина?
– Саввин сын?
– Точно, Саввин. Он теперь в Царьграде под крылом у дяди Устина. А Устин-то в Константинополе – знаешь, кто?
– Нет, не ведаю.
– О-о, такая крупная птица! Охраняет царя.
– Самого царя?!
– Самого царя. Видит каждый день, словно я тебя.
– Ух ты, страшно как!
Он скривился:
– Что ты всё заладила: «страшно, страшно»!
– Так ведь царь! Чуть не по его, может посадить на кол.
– Может, разумеется. А с другой стороны, коль получится ему угодить, милость свою проявит и осыпет богатствами с головы до ног.
– Угодить-то, пожалуй, сложно.
– Надо постараться.
Молодые люди стояли под деревом в яблоневом саду. Солнце бликовало в листве, заставляя щуриться.
– Значит, уезжаете, – повторила девушка и склонила голову – так, что Кифа увидел на её макушке ровный прямой пробор.
– А тебе-то что? – снова удивился слуга.
– Грустно расставаться.
Парень щёлкнул очередной семечкой.
– Что, со мной? – и взглянул насмешливо.
Та пожала плечами:
– И с тобой, конечно…
Он присвистнул:
– Во рехнулась, девка! Ты по ком вздыхаешь? Молодой хозяин не для тебя.
– Понимаю: не для меня…
– Выбрось из головы. Даже не мечтай. Или что между вами было?
Девушка молчала.
– Было, да? На Ивана Купалу нешто?
Заслонив лицо рукавом, бедная, заплакала. Кифа растерялся:
– Вот ведь незадача! Что ты, право! Перестань, перестань, Македония, слышишь? – и неловко обнял страдалицу за плечи. – Ну, кому сказал? Хватит, хватит!
Но она уже зарыдала в голос и уткнулась носом в полотняную рубаху у него на груди. Проведя ладонью по затылку девушки, Кифа проговорил:
– Даже если было, так что? Он ведь господин и имеет право… взять себе любую прислужницу… Ты переживать не должна… – Вновь погладил и заключил: – Вот уедем, и забудешь его, выкинешь из памяти.
Македония подняла лицо, мокрое от слез, и произнесла, сдвинув дуги-брови:
– Нет, не выкину, не забуду, Кифа. И любить не перестану до конца дней моих.
Он ответил хмуро:
– Ну и глупо, девка. Обрекаешь себя на муки.
2
На другое утро не успело солнце ещё взойти, а к отъезду Велисария из отчего дома было всё готово: лошади осёдланы, вещи собраны, и охрана, выделенная наместником Внутренней Дакии, спешившись, стояла около конюшен, ожидая сигнала.
Велисарий в последний раз завтракал с отцом. По славянскому обычаю ели суп и кашу, запивали топлёным молоком. Старый Коста происходил из словен, живших на Дунае триста лет. А влюбился и женился на дочке ромея – стало быть, потомка римлян, латинян, что пришли когда-то сюда завоёвывать Дакию и Фракию. Вот и получилось, что у сына в жилах – и славянская, и римская кровь. Но славянской, конечно, больше. Да и выглядел он чистым славянином – златокудрый, голубоглазый, улыбчивый, и румянец яркий проглядывал из-под юношеской редкой поросли на щеках.
В городе Сердике (по-славянски – Средеце, ставшем столетия спустя после описываемых событий болгарской Софией) Коста был человеком уважаемым: он преподавал детям в знатных семьях гимнастику и основы рукопашного боя, обучал метанию дротиков и стрельбе из лука. В те года эти дисциплины высоко ценились, наравне с античной литературой, древней историей, музыкой, пением и грамматикой латинского и греческого языков. Дом у Косты считался зажиточным, не богатым, но и не бедным. А на улице прохожие, повстречав учителя, неизменно снимали шапку и почтительно кланялись, словно аристократу.
– Как устроишься, сразу напиши, – говорил отец, доедая кашу. – Коротко, но ёмко: жив-здоров, приютился там-то, занимаюсь тем-то. Чтоб я знал. И не волновался.
– Обещаю, тятя.
– Злачные места лучше обходи стороной. Все эти трактиры с голыми актёрками, гульбища и блуд не для доброго христианина.
Велисарий краснел и кивал согласно.
– Но с другой стороны, коль ты не монах, плоть свою смирять тоже не пытайся. Заведи рабыню и живи с ней – до женитьбы на приличной девушке.
– Так и поступлю.
– Главное, служи честно. Выполняй приказы начальства ревностно. Не ропщи, не дерзи, не отлынивай от неблагодарной работы. И тебя оценят. – Коста вытер полотняной салфеткой губы и усы.
Сын сказал:
– Оставайся и ты в добром здравии, отче. Господа молю за тебя. После смерти маменьки нет у меня на свете никого дороже.
Встав, родитель перекрестился:
– Царствие ей небесное! Будь достоин маменькиной памяти.
– Уж не запятнаю, поверь.
Оба вышли во двор. Кифа, оживившись, резво подвёл коня. Челядь высыпала из дома, глядя на проводы хозяйского сына.
– Ну, пора, пора, скоро солнце встанет, – начал торопить учитель гимнастики. – Путь в Константинополь неблизкий.
– Что ж, прощай. И не поминай лихом.
– Дай поцеловать на дорожку. – Обнял отпрыска с чувством и перекрестил: – Бог тебя храни, мой единственный.
– До свиданья, тятя. Я надеюсь, свидимся ещё.
– Тоже уповаю на это. Но на всё воля Вседержителя.
Велисарий вскочил в седло, Кифа вслед за ним – на свою кобылу. Пятеро охранников были наготове.
Молодой человек поднял правую руку и махнул прислуге:
– Люди, прощевайте. Не держите зла, если я кого-то обидел в прошлом.
Те закланялись:
– Многие тебе лета! И счастливой дороги в Царь-град!
Он увидел бледное лицо Македонии, слезы в её огромных глазах и подумал: «Славная моя. Жаль, что расстаёмся. Ты мне подарила столько незабываемых чувств! Мне тебя будет не хватать».
И она поймала брошенный в её сторону добрый взгляд. И решила: «Все отрину и за ним пойду. Не могу уже без него. Или с ним – или головой в петлю!»
Мальчики-привратники распахнули ворота. Кавалькада выехала на улицу… На такую родную, на такую знакомую с детства, по которой с матерью ходил в церковь, по которой маму увезли похоронные дроги… Значит, никогда он сюда больше не вернётся? Значит, никогда не увидит этой мостовой, стен, верхушек деревьев? Господи, как больно! Как невыносимо тоскливо раз и навсегда покидать отчее гнездо, всех своих товарищей, прежнюю любовь!… Прыгать, словно в речку с обрыва, в незнакомую жизнь. Не разбиться о подводные камни и выплыть… Не утонет ли? Не затянет ли его смертоносный омут?
Кифа деловито сказал:
– Небо мне не нравится. Видно, быть дождю.
Велисарий посмотрел на далёкие синеватые облака:
– Уезжать в дождь – добрая примета.
– Да, но если станем пережидать, не успеем к вечеру добраться до Плендива.
– Вот ещё чего не хватало – пережидать! А промокнем – не велика беда, не растаем.
– Ха, промокнем! Если ваша милость простудится, старый господин спустит с меня три шкуры.
Молодой хозяин насупился:
– Ты о старом хозяине забудь. От сего мгновения подчиняешься только мне. Как велю – так и делать должен.
У слуги на лице появилась хитрая улыбка:
– Ну, само собой, ваша милость.
– И не смей ехидничать, а не то побью.
– Буду нем как рыба. Стану открывать рот только для еды.
– Ох, дождёшься у меня, Кифа!
Выехали из Сердики. Справа и слева от мощённой серыми булыжниками дороги потянулись холмы, сплошь поросшие буками и грабами. Меж стволов мелькали белые деревянные хатки, крытые соломой. Грозовая туча наползала с востока – именно оттуда, где лежал город Плендив (а по-гречески – Филиппополь, превратившийся затем в болгарский Пловдив), – первая треть их пути в Константинополь.
На дворе стояло позднее лето 517 года от Рождества Христова.
3
Византийской империей правил в ту пору Анастасий Дикор [1]1
Анастасий I Дикор (ок. 430-518) – византийский император с 491 г.
[Закрыть] (что по-гречески значит «разные глаза», так как у него правый глаз был голубоватого цвета, левый же – коричневато-зелёного)…
Надо, думаю, пояснить, что же представляло из себя государство, где и происходит действие нашего романа.
Некогда могучая Римская империя в силу многих внутренних и внешних причин развалилась надвое: на Восточную и на Западную. Центром Запада оставался Рим, сердцем же Востока сделался Византий – древний городок на Босфоре, переименованный позже в Константинополь.
Обе части хоть и не зависели теперь друг от друга, византийский монарх на словах сохранял верность Риму, не решался присвоить себе титул императора, а по-гречески скромно именовался василевсом (царём), или автократором (самодержцем). И свою страну, наследницу римских традиций, называл Романией, а её жителей – ромеями. Делопроизводство по– прежнему шло на латыни. И на всей территории действовало римское право.
Территория, кстати, была обширная – от Балкан до южного побережья Крыма, черноморское побережье Кавказа, далее Армения и земли от Евфрата до Малой Азии, Палестина, Сирия и Египет. Административно земли разделялись на множество провинций и на две префектуры, во главе которых стояли назначаемые из центра наместники.
Постепенно языческие боги – римские и греческие – уходили в прошлое, уступая место христианству, разным его течениям. Возводились церкви и монастыри, возникали епархии. В Византийской империи появились четыре, не зависимых друг от друга патриарха – Константинопольский, Иерусалимский, Александрийский и Антиохийский. А епископ Рима тоже существовал сам по себе, и его, в дань уважения, василевсы Востока называли Отцом или Папой… Даже после того, как Италию захватили пришлые германские племена (варвары), и Западная империя прекратила своё существование…
Как во все времена во всех странах, жители провинций Востока были недовольны властью центра, часто бунтовали, тем не менее стремились жить в этом центре – очаге культуры, власти, цивилизации. Вот и Константинополь наводнялся не только беженцами с Апеннинского полуострова – бывшей аристократией Рима, не желавшей подчиняться варварским королям, и не только собственно греками из частично ещё языческой Эллады, но и выходцами с Балкан, из Армении, Грузии, Сирии, Египта… А поскольку чёткой системы престолонаследия в Византии-Романии не существовало, василевсами становились те, за кого выступала армия. Значит, во главе государства зачастую оказывался вовсе не коренной житель Босфора и к тому же далеко не царских, не голубых кровей. Например, тот же Анастасий Дикор был незнатного рода, выходец из албанского Диррахия (ныне город Дуррес), средний руки чиновник из администрации прежнего автократора…
Он к 517 году был уже немощный старик – приближался к девяностолетнему возрасту, плохо видел и плохо слышал, а делами государства за него занимались трое: личный секретарь (по-тогдашнему – мистик) Феокрит, распорядитель дворцового этикета евнух Амантий и начальник охраны – совершенно безграмотный Юстин.
Вот к нему-то, Юстину (Устину), а точнее, к его племяннику Петру, некогда учившемуся в Сердике у старого Косты, и держал путь семнадцатилетний Велисарий…
Кавалькада двигалась споро, без задержек: в тот лее вечер заночевала в Филиппополе, на второй день остановилась в Аркадиополе (современном турецком Люлебургазе) и на третьи сутки выехала к Босфору. Впереди выросла стена – неприступная, каменная, с узкими бойницами, полукруглыми башнями и уступом-балконом сверху (сквозь его прорези на возможные штурмовые войска противника выливали кипяток и горячее масло).
Кифа восхищённо цокнул языком:
– Вот вам и Царьград!
Велисарий смотрел, широко распахнув глаза:
– Потрясающе! Я читал про оборонительную стену Феодосия [2]2
Феодосий I (ок. 346-395) – римский император с 379 г.
[Закрыть], но никак не думал, что она так великолепна. Будь я даже самим Александром Македонским, а и то не решился бы брать её приступом!
– Александр бы что-нибудь придумал.
– Если только военной хитростью, а лоб в лоб не получится.
Поскакали к Адрианопольским воротам – мощным, в три человеческих роста, дубовым, снизу доверху окованным железом. Спешились и предстали перед охраной: несколько вооружённых мужчин осмотрели их снаряжение и багаж (провозить оружие было запрещено), а чиновник-нотарий в это время изучал их сопроводительные грамоты, делал записи на папирусе, вшитом в толстую книгу, и затем получил въездную пошлину. Наконец путникам позволили следовать дальше.
Сразу же за воротами начиналась одна из главных улиц Константинополя – Меса. Справа высилась семиглавая церковь Святого Георгия, слева располагались портики Евдома. Все постройки каменные, многие, в подражание античной архитектуре, с мраморными колоннами, расписными фронтонами. А вокруг – сады, сады с буйной зеленью.
Миновали вторую оборонительную стену – Константина [3]3
Константин I Великий (ок. 285-337) – римский император с 306 г. в 324-330 гг. основал новую столицу империи Константинополь.
[Закрыть] – и оперлись в собор Святых апостолов, где обычно хоронили всех почивших в Бозе монархов Романии. Рассмотрели высокий акведук Валентина, по которому вода из реки Ликос попадала в центральную часть столицы. Задержались у форума Тавра: на одной половине площади шли торги скотом, на другой – рабами. Там и сям кипела многоцветная жизнь: в портиках работали мастерские, у дверей лавчонок выставлялся товар – ткани, продукты, вина, на конях ездили гвардейцы эпарха (градоначальника), наблюдавшие за общественной безопасностью, то и дело мелькали вывески юридических консультаций и ростовщиков, похоронных бюро, книжных магазинчиков и харчевен. А вокруг бурлили толпы народа – иноземные моряки, нищие, бродяги-монахи, уличные артисты, ездили вельможи в паланкинах и бричках с охраной, бегали мальчишки-посыльные и разносчики, предлагали себя гетеры… Тихая Сердика по сравнению с древним Византием выглядела медвежьим углом, краем света! Велисарий смотрел на Константинополь и с тревогой думал, что, возможно, не уживётся в этом людском муравейнике, гомоне и шуме, убежит восвояси и пойдёт по стопам родителя – будет преподавать гимнастику, проведёт жизнь в глуши и покое. Разве мыслимо стать своим человеком в Царьграде да ещё пробиться в какие-нибудь верхи? Уж не замахнулся ли он слишком широко?
После площади Тавра повернули направо и, не доезжая форума Быка, оказались на улице Мирилеи. Здесь, в красивом особняке с колоннами, проживал Юстин со своей женой и племянником. Путников впустили, приняли радушно, конной охране отвели общую комнату во флигеле для прислуги (переночевав, воины должны были возвратиться обратно в Сердику), молодого же господина и Кифу пригласили в главные палаты, проводили в гостевые апартаменты, предложили умыться с дороги и передохнуть в ожидании хозяев – те вернутся со службы под вечер. Наконец Велисария позвали в трапезную, именуемую триклинием.
По античной традиции ели полулёжа – на продолговатых кушетках, установленных перпендикулярно к общему большому столу, но у каждого едока был и собственный столик, возле изголовья кушетки. Слуги разносили яства и вина. На высоких треногах полыхали светильники. Пахло мускусом и сандалом.
Сам Юстин был уже в летах – сильно за шестьдесят, лысый и морщинистый с глазками-щёлочками, из-за дряблых отёчных век. Негустая серая борода выглядела ухоженной. Толстые короткие пальцы шевелились вяло.
Справа от него возлежал племянник Пётр – небольшого роста тридцатипятилетний мужчина, пышущий здоровьем, и с весёлой улыбкой на пунцовых губах. Он почти не ел и сверлил прибывшего серыми пронзительными глазами. Это сочетание ясности улыбки и колючего холодка в глазах – несколько смущало.
Слева от хозяина находился тоже молодой человек, старше Велисария года на четыре – с несколько всклокоченной шевелюрой и такой же буйной бородой; он не походил ни на грека, ни на римлянина, ни на славянина и скорее принадлежал к малоазийскому племени исавров – с крупными надбровными дугами, чуть покатым лбом и большими оттопыренными ушами. Звали юношу Сита, и его представили как помощника и оруженосца Петра.
Пригласив приезжего вместе с ними отужинать, дядюшка Юстин грубовато спросил:
– Ну, рассказывай, рассказывай, как там старый дьявол Коста? Всё ещё коптит небо?
Эти слова – «старый дьявол» и «коптит небо» – покоробили гостя, но высказывать возмущение у него не хватило смелости; Велисарий деликатно ответил:
– Слава Богу, здоров. После смерти маменьки сильно поседел, но старается разгонять тоску бесконечной работой.
Дядя произнёс:
– Да, я помню его жену – в молодости была настоящей нимфой.
Пётр подтвердил:
– Я застал её уже в зрелом возрасте, но, признаться, и тогда она удивляла всех своим обаянием и чудесным голосом – пела замечательно!
Сын с поклоном поблагодарил за такие тёплые слова о его покойной родительнице.
Пожилой хозяин продолжил беседу:
– Ну, а сам? На каком поприще есть желание проявить себя? Мы в Византии люди не последние и поможем, чем сможем, в твоём продвижении.
– Я весьма польщён, кир Юстин, вашим добрым отношением ко мне, недостойному. И скажу откровенно: ни к юриспруденции, ни к коммерции, ни к искусствам не расположен. С детства мне хотелось сделаться военным. Слава Александра и Цезаря вдохновляет на великие ратные дела.
Дядя рассмеялся; как и сам его хрипловатый голос, смех звучал чуть надтреснуто:
– «Слава Александра и Цезаря»! Эк, куда хватил! Впрочем, это правильно: в юности нельзя не мечтать о многом. Пятьдесят лет назад я с моими друзьями – Дитивистом и Зимархом – в драных тулупах из козьего меха и с гнилыми сухарями в котомке вышли из нашей родной деревни Вердяни близ Сердики. И отправились искать лучшей доли в Царьград… Тоже мечтали завоевать белый свет! Но товарищам счастье не улыбнулось: Дит погиб в битве за Антиохию, Зим скончался от моровой язвы. У меня тоже были мгновения – думал, что конец. Нет, Фортуна не отказала мне в милости. И теперь я на самом верху империи, третий человек, если не второй…
– И вполне могли бы сделаться первым, – льстиво ввернул племянник.
Тот поморщился:
– Прекрати крамольные речи, Петра. При живом-то монархе…
– Чуть живом, как известно каждому. Скоро его величество нас покинет… Чёртов евнух выпрыгнет из кожи, лишь бы возвести на престол Феокрита. А у нас иная задача – помешать этим гнусным планам и короновать дядюшку.
– Прекрати, сказал! – в самом деле рассердился Юстин. – Кто-нибудь услышит и донесёт. Не хватало ещё кончить дни в тюрьме. Или же насильно постриженным!
– Замолкаю, дядя. Вы, конечно, правы: надо соблюдать осторожность. Затаиться и выжидать. До решающего, рокового момента… – Он с улыбкой повернулся к приезжему: – А ответь, Велисарий, ты хотел бы служить вместе с нами – мной и Ситой – в страже его величества? Безусловно, первое время надо будет побегать в рядовых воинах и стоять в простых караулах. Но при нашей с дядей поддержке и твоей исполнительности, думаю, что получишь скорое заметное повышение.
Юноша расплылся в улыбке:
– Был бы рад, как никто другой.
– Жить придётся в казарме при большом дворце, но условия там вполне сносные. На казённых харчах и в казённой экипировке. Раз в неделю отпускают домой, если нет тревоги и чрезвычайного положения. Жалованье хорошее. Сита, подтверди.
Молодой исавр кивнул взлохмаченной головой:
– Более чем хорошее, ваша милость. Жалоб не возникает ни у кого.
Снова заговорил Юстин:
– Ты пока остановись у меня – места в доме много, и стеснений никаких быть не может. А когда освоишься, денег поднакопишь – если пожелаешь, купишь или снимешь себе жилье; если не захочешь, то живи и дальше, я не прогоню.
