Текст книги "Приключения Жихаря"

Автор книги: Михаил Успенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 46 страниц)

Жихарь задумался. Можно ведь не сразу угробить кабатчика Невзора, а сперва выкупить славу свою, добрую и худую… Или худую вовсе не выкупать? Тогда и княжна сговорчивей будет… Потом взгляд его упал на почерневшую тряпицу, под которой лежало тело Беломора.

– Нет, – сказал богатырь. – Золота я себе добуду, а вот кто мне вернет старого волхва? Говорят, что вы, вороны, мастера искать живую и мертвую воду. Так и ищите.

– И только–то? – с облегчением выдохнул вороний царь. – Да ты же на ней, можно сказать, лежишь…

– Где? – вскочить богатырь вскочил, а вороненка–то не выпустил. Тот уже не орал, только пищал жалобно.

Седой царь слетел на пол, подцепил огромными когтями горелую доску, замахал

крыльями, подняв кучу пепла, и наконец отодрал половицу.

– Дальше сам, – сказал он. – Видишь кольцо? Там у Беломора тайный погреб, убийцы до него не добрались. Да не дави ты внучка столь сильно, он же задохнется…

Жихарь переложил птенца–заложника в левую руку, а правой начал вырывать половицы. Наконец обозначилась и крышка погреба с толстым медным кольцом на краю. Кольцо было еще теплое.

Жихарь кое–как заправил одной рукой рубаху в порты, поместил вороненка за пазуху («Не царапайся, окаянный!») и полез по узеньким сходням в погреб. Вороний царь остановил его, услужливо отыскал еще тлеющую головешку и подал богатырю. Жихарь раздул пламя и спустился вниз.

Погреб оказался обширным, там было всего много – куда больше, чем в избе. И

оружие наличествовало. «Вот же сквалыга старый!» – подумал Жихарь про

Беломора, одарившего его на дорожку порченым мечом, хотя про мертвых плохо

думать не полагается.

Среди бесконечных темных склянок он отыскал наконец две, стоящие рядом и наособицу. Одна склянка украшена была изображением солнышка, другая же – месяца, который есть солнце мертвых. Больше богатырь ничего искать не стал и вылез на белый свет.

– Отпусти внучка, – сказал седой царь. – Дело верное, старый ворон мимо не каркнет. У кого же мы, по–твоему, это зелье добывали? У Беломора и выпрашивали…

– Потерпит, не околеет, – хладнокровно сказал Жихарь. – Часом раньше, часом

позже… Вдруг там простая вода?

– Правильно делаешь, – вздохнул седой. – Никому верить не надо. Особенно людям.

Жихарь откинул тряпку. У старого волхва даже глаз не было видно – сплошная черная короста.

– Эй, эй, – забеспокоился вороний царь. – Сперва мертвую применить надобно,

а то он очнется слепой да увечный – так не поблагодарит избавителя…

– От древних людей и птиц советами не пренебрегаю, – сказал Жихарь, сколупнул ногтем со склянки восковую нашлепку, зубами пробку вытащил…

– Не голой рукой, – предупредил еще раз седой ворон. – Тр–ряпку!

Тотчас же одна из птиц отыскала и доставила Жихарю прожженное во многих местах полотенце. Жихарь сложил его в несколько раз, смочил в зеленоватой и вонючей жидкости и провел несколько раз по лицу мертвеца. Короста разом сползла, под ней показалось желто–белое лицо волхва. Лицо было спокойным, точно и не испытывал он перед кончиной лютых пыток, а прилег отдохнуть да и отошел во сне в Костяные Леса – или куда там волхвам положено.

– Теперь все тело смажь, – распоряжался вороний царь. Видно, немалый у него

был опыт в подобных делах.

– Вот же зверье, – приговаривал Жихарь, обмывая тело мертвой водой. – Нет, вы у меня тоже претерпите, дайте срок…

Потом он перевернул Беломора на живот, привел в порядок затылок, спину и прочее. Проверил, в нужных ли местах гнутся руки и ноги. Затем, следуя указаниям вещей птицы, снова перевернул на спину. Вороненок за пазухой притих.

– Зубы ему разожми и лей живую воду прямо в рот! Да не щепкой разжимай, надави вот здесь и здесь!

«Славный какой вороний царь, – подумал Жихарь. – А то бы я в одиночку наврачевал, пожалуй! " Зубы у волхва были как у молодого.

Жидкость из солнечной склянки пахла мятой и полынью, и полынную горечь, видно, покойник почувствовал, потому что губы у него скривились.

– Всю выливай, всю!

Последние капли упали в полуоткрытый рот, только несколько попали на обгоревшую бороду. Тело волхва содрогнулось, выгнулось дугой. Руки и ноги бестолково задвигались. Потом Беломор вытянулся и задышал – медленно и глубоко.

– Он спит, – сказал вещий ворон. – Но скоро проснется. Выполняй уговор.

– Я вот тоже задремал, так всю зиму проспал, – проворчал богатырь, но пленника все–таки вытащил на белый свет, посадил на ладонь и подбросил.

Вороненок покувыркался в воздухе, потом кое–как совладал с крыльями и, вереща, полетел к любимому дедушке – жаловаться на лихого и коварного человека.

Лихой же и коварный человек вдруг почувствовал страшную усталость, прислонился к недогоревшим нижним венцам стены и тоже уснул – второй раз за день. Только снов никаких не видел.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Ешь пироги с грибами – держи язык за зубами

Пословица

…Питайся ими – и молчи.

Федор Тютчев

Кто–то плеснул ему в лицо холодной воды.

– Вставай, арап, – послышался знакомый сварливый голос.

Жихарь открыл глаза.

Волхв Беломор, живой и здоровый, одетый в белый саван, склонился над ним.

– Дедушка Беломор, – обрадовался Жихарь. – Значит, не обманул меня старый ворон – очнулся ты…

– А откуда ты, арап, меня знаешь? – спросил Беломор.

– Вовсе я не арап, – обиделся Жихарь. – Арапов–то я много повидал, они все чернущие…

– А ты, можно подумать, белый лебедь, – сказал старик.

– Вон что! – догадался богатырь. – Так это я на пожарище весь учучкался сажей да пеплом. Он послюнил палец и потер щеку.

– Еще того тошней – белый арап! – вздохнул волхв.

– Вот заладил – арап да арап! – рассердился Жихарь, поднялся и побрел к протоке. Там он разделся до пояса и долго мыл и оттирал песком лицо и шею. Потом, не одеваясь, вернулся на пепелище. Только пепла уже не было, словно вихрем унесло. Беломор в покойницком саване бродил туда–сюда, считал урон, бормотал что–то себе под нос, и не просто так бормотал, а с толком, потому что черные бревна помаленьку светлели, переменяясь в свежеоструганные.

– Дальше изба сама себя долечит, – махнул рукой старик и обратился к Жихарю: – Видишь, всей одежды–то у меня осталось. – И огладил саван по бокам. – На смерть готовил, на житье пригодилось… Кто же ты таков, парнище, кто тебя надоумил, как мне пособить?

– Дедушка, – жалобно сказал Жихарь. – Неужели и ты меня забыл? Я ведь Жихарь, тот самый, которого ты за Полуденной Росой посылал… Глянь–ка получше!

Беломор глянул получше, но легче от этого не стало.

– За Полуденной Росой, – сказал он, – посылал я вовсе не тебя, а подлеца Невзора. Только он тогда не подлец был, а добрый молодец. Невеликого, правда, ума, зато честный и смелый. Урок мой он выполнил, я это знаю, и домой благополучно вернулся, а дома–то его вроде как подменили…

– Дедушка, так это не его подменили, наоборот – он меня подменил!

– Ты вроде парень неплохой, только выдумывать горазд, – сказал Беломор, складывая в единое целое изрубленную лавку. – Но, раз уж ты меня из мертвых поднял, проси чего хочешь. Желаешь, к примеру, вечно в молодости пребывать, не стареть?

– Не желаю, – сказал богатырь. – Во–первых, мне это уже предлагал твой добрый приятель – Мироед, знаешь такого? Во–вторых, не желаю, чтобы меня вечно учили и наставляли, словно отрока в дружине. В–третьих, за вечную–то молодость и платить придется вечно, а?

– Догадлив, – проворчал старик. – Тогда проси чего–нибудь другого.

– Попрошу, – сказал Жихарь и глазами проследил полет доски на крышу – изба и вправду потихоньку воссоздавалась. – Попрошу, только не удивляйся. Поклянись, что поверишь любому моему слову, крепко поклянись, а потом выслушай.

– Поклясться–то можно, – тряхнул куцей бородой Беломор. – А вот поверить…

– Пойдем на берег, – предложил богатырь. – А то тут еще пришибет бревном каким…

– Не переезжать же мне, – сказал старик. – Лучше два пожара, чем один переезд…

– Лучше, если сам не сгоришь, – сказал Жихарь. – Ты ведь совсем недавно был

что головешка, а еще арапом обзывался.

– Постой–постой, – сказал Беломор и уставился на богатыря. «Внутренним взором зрит, сейчас вся правда скажется!» – подумал Жихарь. Но неклюд только морщил лоб, напрасно стараясь что–нибудь припомнить.

– Где–то я тебя вроде видел, – выдохнул наконец старик. – Но ведь я столько

стран и земель прошел, недолго и обознаться… Как тебя, говоришь, зовут?

– Нынче – Джихар Многоборец, а во младенчестве кликали Жихаркой… Ну, вспомни! Я еще Ягую Бабу, поедучую ведьму, в печке изжарил вместо себя, – похвалился богатырь. – Вот водяной Мутило на что бестолков, а ведь и то помнит…

– Да нет, – сказал многомудрый старец. – Ведьму изжарил, как всем то ведомо, малолетний Невзорка…

– Вон что! Значит, и детская слава в общий счет пошла…

– Ты это о чем?

– Потом расскажу, надо все по порядку. Они выбрели на берег и уселись на камушках.

– Долго я ждал Невзора, – сказал волхв. – Уже про него люди и книгу сложили, а он все ко мне не являлся. Пил, говорят, да гулял! Кто–то его отравить вроде бы пытался… Наконец вчера в обед соизволил пожаловать. Да не один, а с десятком дружинников – как будто не знает, что сторонним людям мое обиталище показывать неможно! Нет, говорит, я теперь полный князь, мне без охраны путешествовать неприлично… Ладно, стерпел я, угостил душегубов, начал его расспрашивать…

– Дедушка, – перебил Жихарь, – а не было ли с ними такого нелюдя в черном плаще – все морду прячет?

– Был! – сказал неклюд. – Он–то меня и сумел превозмочь – я ведь от Невзора

и людей его беды не ждал. Приготовиться не успел…

– Говори, говори, – сказал Жихарь. – А потом меня послушаешь.

– Да чего говорить–то? Усадил я его за стол честь по чести, начал расспрашивать, как да чего. Он бекает, мекает, но рассказывает. С виду все вроде бы складно, только как бы с чужих слов… То вдруг про себя начинает говорить «он», то еще что–нибудь… Многого вовсе не помнит, затрудняется… То возьмет и перепутает все на свете… Только хотел я ударить кулаком об стол да гаркнуть, чтобы не темнил, как вдруг этот упырь в черном–то плаще произнес заклятие… Тут на меня Невзоровы заплечники и накинулись. Невзору было нужно золото, а тому упырю такое, о чем я тебе и сказать не могу, – это дела не богатырские, а чернокнижные. Подвесили меня на потолочную балку, стали спрашивать. Каленым железом прижигали, ломом колотили… Ну, перед тем как язык проглотить и задохнуться, я успел–таки пару слов сказать. Одного об стенку расшибло, а тут и вся изба занялась. А дальнейшего не помню.

– Зато я все помню, – сказал Жихарь. – Ну, то есть не все, а что положилось

в память, застряло там накрепко. Слушай, дедушка, и верь мне, как поклялся.

И стал рассказывать долго, до самых мелких подробностей, что с ним произошло, когда переехал он на коне Ржавом протоку и двинулся в гору. Ничего не утаил: ни побед своих, ни поражений, ни встреч с добрыми друзьями, ни схваток с врагами. Рассказал и про Гогу с Магогой, и про Безымянного Принца, и про Соломона с Китоврасом, и про адамычей, и про путешествие в страну страшных ментов, и про варкалапа, и про цыгана Мару, и про бабье царство, и про драбаданских колдунов. Если бы случился при Жихаре в тот миг скороспешный писарь (говорят, есть такие на свете), то успел бы он записать книгу о Жихаревых подвигах толстую–претолстую, не чета той, что у княжны Карины на полке пылилась. Потому что было бы в ней и описание обратного пути, на котором приключений и подвигов тоже хватило.

Одного не мог поведать Жихарь – что они с Принцем и Лю Седьмым делали после

встречи с Мироедом. Видно, так это и пребудет в тайне до скончания времен.

Когда горло пересыхало от речей, богатырь прихлебывал воду горстью прямо из

реки. Старый Беломор слушал внимательно, не перебивал – только уточнял

кое–где обстоятельства, после чего согласно кивал.

Длинен был летний день, но и у него не хватило терпения выслушать богатырские речи до конца. Солнце притомилось и пошло ночевать к себе за окоем.

– Шабаш, – сказал наконец Беломор. – Ложкой море не вычерпать, хотя бы и золотой. Если даже ты самозванец, разницы нету. Хоть до тебя никто на свете не додумался отдавать славу свою в заклад. Но и выдумать ты сам этого не мог. А поверить тебе до конца я смогу лишь тогда, когда ты сам эту славу свою по чести выкупишь, – не обижайся…

– Да я и не обижаюсь, – сказал Жихарь. – Сам виноват.

– Вот это правильно, – сказал волхв. – Человек – не дерево и не зверь, он сам всегда в своих бедах виноват. Если бы все это понимали, жизнь устроилась бы на свете вполне прекрасная. Нынче уже не время по кругу ходит, а сами мы ошибки свои же повторяем и множим… Вставай, пойдем в избу – я чаю, она там без нас уладилась.

И вернулись они в избу, и убедился Жихарь, что уладилась изба – стояла, как

прежде, убогая снаружи и обширнейшая внутри. То, что огонь пожрал

безвозвратно, изба выбросила за порог, а то, что в дело годилось, было

восстановлено в прежнем виде. Даже та поганая кадушка, что выносила мусор

своим ходом. Пришлось же ей нынче побегать! Только запах дыма остался,

напоминая о злодеях и грядущей над ними расправе.

– Ты, дедушка, их не трогай, – сказал богатырь. – Моя вина, мой и расчет. Принесу я тебе ихние головы, не сомневайся.

– Жрать–то как охота! – внезапно сказал Беломор. – Вот же изверги – горели,

а все съестное подчистую унесли…

– Дело военное, – пожал плечами Жихарь. – Дружина и должна чужим добром жить. Хотя, честно сказать, я после восприятия Святогоровой силы должен питаться усиленно, а то ослабею…

– Не ослабеешь, – сказал неклюд. – Вот я в погребе пошарюсь…

Пошарился он там на славу – в прежний–то раз ведь томил богатыря травами да

медом. А тут нашлись и копченые окорока, и ковриги совсем свежего хлеба, и

раки вареные, и огурцы соленые… Даже Мозголомная Брага выявилась без

всяких намеков – значит, поверил старик, лучшего доказательства и не надо!

– Как это у тебя хлеб хранится? – спросил Жихарь. – Или недавно тесто творил?

– Давно тесто творил, – ответил Беломор. – Для хлеба у меня особая безвременная полка имеется…

На какое–то время они забыли и о Жихаревой судьбе, и о судьбах мира в целом

– чокались уцелевшими кружками, жевали от души, сосредоточенно. Здравица над столом летала лишь одна: за здоровьице! А чего еще воскресшему покойнику желать?

– Ты не меня спас, – объяснял Жихарю захмелевший мудрец. Видно, воскрешенный – тот же младенец, ему немного надо. – Ты весь мир спас, потому что зрю новую ему угрозу, а нынче перед собой даже избавителя зрю…

– Да блин поминальный! – воскликнул богатырь и даже отставил в сторону полную кружку. – Я же его вроде бы наладил как надо, а ты снова про избавление толкуешь… Сколько можно? Что, кроме меня, на свете и героев не осталось? Я сто раз под смертью ходил, а ныне в безвестности пребываю…

– Настоящие герои всегда пребывают в безвестности, – слабо утешил его старец. – Такая, видно, уж у них планида. А что это у тебя на груди за идолы наколоты? Так, с лысым–то все понятно, а другой кто? Уж не сам ли Мироед?

Тут Жихарь вспомнил, что в страшном том ущелье разукрасил ему неведомо кто все тело синими рисунками и надписями. Он на всякий случай спрятал босые ноги подальше под стол, потому что на ногах, на взъемах ступней, тоже было кое–что наколото.

Левая ступня синими буквами громко жаловалась: «Ноженька моя, ты устала!» Правая ступня была куда бодрей, поскольку и надпись на ней была задорная: «Наступи менту на горло!»

– Может, и Мироед, – сказал Жихарь. – Он ведь умеет принять любое обличье. Я–то надеялся до тебя добежать в одно время с Невзором. Устроил бы ты нам с ним очную ставку, тут бы вся правда наружу и вылезла… Он ведь про славный поход только то знает, что в книжке у княжны прямо написано, а про цель…

Он подсел поближе к старику–волхву и нашептал на ухо такое, что Беломор чуть под стол не съехал.

– И как мы на Змее Мировом кувыркались, он не знает, и как я Золотую Ложку утопил, – продолжал богатырь уже полным голосом. – Не говоря про обратный путь. Эх, как жалко ваджру мою, какая она была полезная! Мудрый Лю меня, правда, утешил, что вернется она ко мне в ином обличье, да только где и когда?

– Это мне пока неведомо, – важно сказал Беломор.

«Тоже мне, волхв! – фыркнул про себя Жихарь. – Ты и в тот раз ложку мою не признал…»

– Пока неведомо, – повторил Беломор. – Но скоро станет все ясно. И еще мне ясно, что тебе тоже придется в поход отправляться.

– Не тоже, а снова, – поправил Жихарь. – Только ты уж меня снаряди получше,

а не как в тот раз…

– А что в тот раз? – обиделся волхв.

– А то, что меч твой хваленый с первого удара переломился, как сучковатый черенок у лопаты! – гневно пояснил богатырь.

– Ну переломился и переломился, – сказал неклюд. – Видно, сразу у меня душа

не лежала к этому Невзору, вот я и подсунул ему негодящий клинок – как

чувствовал! Сожрали бы его Гога с Магогой, а я бы парня получше нашел –тебя, к примеру…

– Старинушка, да ты же поклялся мне верить, – напомнил Жихарь. – Как раз меня ты и нашел, того и держись, не то нам трудно будет договориться. А где Будимир наш ныне обретается? Уж он–то меня бы враз признал…

– При деле, – многозначительно сказал старик. – Он и так с этим мерзавцем много времени потерял…

– Снова–здорово! – огорчился Жихарь. – Это люди меня не признают, а деревья, звери и птицы хорошо помнят и пособляют…

Он обиженно уткнулся в кружку, потом набросился на окорок и обглодал его до

кости. После чего потянулся так, что все суставы затрещали, а исцеленная

было лавка жалобно заскрипела.

– А сила–то, сила Святогорова?! – заорал он. – Хочешь, печку твою сворочу с

места? Невзору так нипочем не суметь! Или избу тебе разметать по бревнышку?

Возвращается силушка, никуда не делась! Кабы меня кто ночью досыта

накормил, я бы бегом к тебе куда раньше Невзора поспел!

– Сила – дело хорошее, – сказал неклюд. – К ней бы да ума…

– Не сам ли меня, спящего, наставлял? – спросил Жихарь. – Мне все твои уроки в дороге хорошо пригодились, всегда знал, что кому говорить и как поступать…

Это он, конечно, прилыгнул, потому что и глупостей в походе натворил немало. Вспомнить хотя бы, как задирал Дикую Охоту, как лешего дразнил, как…

– Ну–ка, ну–ка, – сказал Беломор. – Верно, учил я предателя, немало тайных знаний ему передал…

– Славу мою он купил, – сказал Жихарь. – А вот памяти я ему не закладывал –ни явной, ни тайной. Все при мне. Проверь, если не веришь…

– А вот это дело, – сказал старик и на радостях разлил по кружкам еще по глотку Мозголомной Браги. – Ответствуй мне, кто таков есть зверь единорог и что он означает?

– Нетрудно сказать, – обрадовался Жихарь. – Единорог символизирует целомудрие, а также служит эмблемой меча… Традиция обычно представляет его в виде белого коня с одним рогом, выходящим изо лба; однако, согласно эзотерическим верованиям, он имеет белое туловище, красную голову и синие глаза. Легенда утверждает, что он неутомим, когда его преследуют, но покорно ложится на землю, если к нему приблизится девственница. Это наводит на мысль, что он символизирует сексуальную сублимацию… Правда, девственниц нынче мало, а единорогов и того меньше, так что не знаю. Некоторые мудрецы отождествляют с единорогом животное, известное в Чайной Стране как Ши–линь, другие же оспаривают правомерность…

– Хватит, хватит, – замахал руками Беломор. Потом взял кружку с напитком и задумчиво поболтал ее в воздухе. – А теперь ответь мне, что есть огонь–вода?

– И это помню, – уверенно сказал Жихарь. – Как и другие алкогольные напитки, огненная вода есть coincidentia oppositorum, сиречь совпадение противоположностей, и поэтому относится к нуменам и гермафродитам. Вследствие этого алкоголизм можно рассматривать как попытку единения, преодоления разлада и отторгнутости. Вот я отчего пью–то в три горла! – догадался он. – За здоровьице твое, старинушка, за единение!

– За головушку твою стриженую! – согласился старый волхв и ударил своей кружкой о Жихареву.

– Она у меня бритая! – уверенно сказал Жихарь.

– Стрижено, брито – какая разница! – махнул рукавом волхв и тем же рукавом савана утерся после выпитого. – Ну, спрошу еще для ровного счета: что есть лебедь?

Лицо у Жихаря вытянулось, он наморщил лоб и призадумался.

– Весьма сложный символ, – сказал богатырь наконец. – Посвящение лебедя Аполлону как богу музыки восходит к поверью, согласно которому лебедь поет прощальную песню, находясь на пороге смерти. Красный лебедь служит символом солнца… Это что же получается? Будимир и лебедь – два сапога пара? В поэзии и литературе он выполняет роль образа обнаженной женщины, целомудренной наготы и незапятнанной белизны. Башляр, однако, находит у этого символа также и более глубокое значение: гермафродитизм, поскольку в своих движениях и своей длинной фаллической шеей он мужествен, тогда как его закругленное шелковистое тело женственно… Далися этому Башляру гермафродиты, однако, – лебедя от лебедушки отличить уже не может! В итоге лебедь всегда указывает на полное удовлетворение желания… Сказать ли тебе, старинушка, про Лоэнгрина?

– Довольно, – проскрипел неклюд. – Ты, я смотрю, и сам ухарь не хуже Лоэнгрина. Говори честно, у кого ходил в учениках – у Мерлина или у Мо Цзы?

– У тебя ходил, – потемнел богатырь лицом. – А Мерлин – это наставник моего

побра тима. Я его в глаза не видел. Вот ворочу свою славу, поеду к Яр–Туру

в гости – тогда, может, и увижу.

– Добро, – сказал Беломор. – Простой дружинник такого знать не должен. А Невзору подобного допроса я учинить не догадался…

– Не беда, – откликнулся Жихарь. – Он у меня перед смертью не хуже лебедя запоет.

– Совсем ты мне голову заморочил, – сказал неклюд. – Даже брага не помогает, даром что Мозголомная… Невзор – Жихарь… Жихарь – Невзор…

– А ты верь мне – все на место и станет, – посоветовал богатырь.

– Верю, коли пью тут с тобой, – вздохнул Беломор.

– Ну, это не доказательство, – сказал Жихарь. – Я вот тоже пил с кем попало… Старинушка, а кто же этот сэр Мордред был? Муж в зрелых летах, а побратим пишет – только–только у него племянник народился…

Беломор помолчал, подумал.

– Значит, снова со временем шутки шутить начали, как я и предполагал, – сказал он. – Придется тебе, милый сын, снаряжаться в дальний путь, во Время Оно.

– А когда оно – это Время Оно? Было или еще будет?

– Кабы знать… Поэтому отправишься ты в халдейскую страну Вавилон, к халдейскому царю Вавиле, который строит вышку из кирпичей до самого неба… Надо ее порушить.

– Ломать – не строить, – легко согласился богатырь. – Велика ли вышка?

– Сказано же – до неба! – вспыхнул старец.

– А зачем ее рушить? Пусть люди любуются…

– Она не для любования. Возводить ее царя Вавилу надоумил, конечно, Мироед.

Сначала одну вышку воздвигнут, потом вторую, третью… Много. А уж тогда

натянут между ними колючую проволоку и станут за всем миром приглядывать…

– Что такое колючая проволока? – спросил Жихарь и почесал почему–то наколки

на груди. – Из проволоки звенья для кольчуг делают, а кому нужна колючая

кольчуга?

– Это, сынок, уж такая дрянь, что и не расскажешь… Подозреваю, впрочем, что ты ее уже видывал, только память эту Мироед заел…

«Поверил, старый пень! – возликовал Жихарь. – Наконец–то поверил!»

– Или он ее все же у Невзора заел? – рассуждал сам с собой старец.

– Старинушка, – сказал Жихарь ласково, только зубы у него при этом почему–то скрипели. – Хочешь, я тебе к завтрему кабатчика приволоку в пыльном мешке, вот у него все и узнаешь…

– Недосуг нынче за кабатчиками с пыльными мешками бегать, – ответил неклюд.

– К завтрему ты уже должен быть в пути…

– Без коня, без меча, без доспехов… – продолжил богатырь.

– Меч сам своего хозяина найдет. Конь… В тех местах не конь надобен, а верблюд, но его ты тоже добудешь. Да и не всякий конь тебя снесет…

– Знаю верблюда, – сказал Жихарь. – Он вроде Демона: плюет на всех, только что о четырех ногах и без крыльев… Значит, опять пешим ходом?

– Недолго – тут недалеко, – сказал Беломор. – Сначала меч, потом колодец…

– Какой колодец? – встревожился богатырь. – Снова в яму? Блин поминальный! А поверху нельзя, что ли?

– Нельзя, – сурово молвил неклюд. – А пока ложись–ка ты отдыхать. Я тебе во

сне всю дорогу растолкую, после чего будешь преодолевать препятствия по

мере их возникновения…

– Попутчика, если подвернется, можно прихватить? С попутчиками ведь ловчее…

– Нельзя, – повторил Беломор. – Мало ли кем может прикинуться Мироед? Укладывайся вон в том углу, сейчас и тулуп появится… А я тебе колыбельную спою…

Старик запрокинул голову и закрыл глаза. Богатырь воспользовался счастливой

минуткой, наполнил кружку Мозголомной Брагой, стараясь не булькать, закусил

молодым луком и отправился на указанное место. А Беломор затянул:

Бай–бай, люли, Хоть сегодня умри. Завтра мороз, Снесут на погост.

Мы поплачем, повоем, В могилу зароем. Сделаем гробок Из семидесяти досок.

Выкопаем могилку На плешивой на горе, На плешивой на горе, На господской стороне.

Баю–бай, Хоть сегодня помирай. Пирогов напечем, Поминать пойдем.

Со калиной, со малиной, Со гречневым крупам…

«Утешные колыбельные поют нынче в Многоборье, – подумал Жихарь, засыпая. – Веселые ребята должны от таких припевок вырасти…»

Хоть и развесились снова по стенам чародейной избы связки душистых трав, но

гарью все–таки пахло.