Текст книги "Приключения Жихаря"
Автор книги: Михаил Успенский
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 46 страниц)
Насколько Лапшин мог понять, пьеса на протяжении четырех действий рассказывала о том, как перестраивались вредители, проститутки, воры, взломщики и шулера – числом более семнадцати – и какими они хорошими людьми сделались после перестройки.
Юрий Герман
К утру Вавилон пал.
Великому городу падать было не впервой: время от времени с гор спускались дикие племена и захватывали врасплох изнеженных горожан, либо соседняя Ассирия входила в силу и сажала на вавилонский престол своего человека, либо заканчивались успехом внутренние смуты. Сменялись только правящие роды, а для остальных жителей ничего не менялось.
Как бы ни были дики и жадны завоеватели, жрецов они трогать не осмеливались, храмовых сокровищ не касались: это со своим богом можно договориться по–хорошему, а от чужих неведомо чего и ждать.
Пуще, чем жрецов, не осмеливались трогать чиновников. Без них никогда не узнаешь, где чего лежит, кто кому должен и сколько, а уж налогов без их помощи вовек не собрать.
Вор–пророк не соврал: вывел через подземный ход бывших узников наверх, в самую середину города. Тут Жихарь впервые и увидел пресловутую Вавилонскую Башню. Вершина ее терялась где–то в тучах. Оттуда слышались голоса и сверкали огни: многие строители прямо там, на лесах, и ночевали, чтобы не тратить силы на спуск и подъем.
– На совесть строено, – сказал Жихарь, постучав кулаком в фундамент. – Даже
жалко будет ломать…
Ночной стражи нигде не было видно: завывания Мироеда всех распугали, поэтому Возопиил беспрепятственно провел друзей в ближайший кабак. И сам хозяин, и возможные ночные посетители тоже отсиживались во всяких безопасных местах.
– Нужно нам с тобой съесть тут все, что можно, – сказал богатырь Яр–Туру. –Силы нам нынче немало понадобится.
Они принялись уничтожать пресные лепешки, сушеную рыбу, безвкусную кашу из полбы, запивая все кислым просяным пивом, чтобы не на сухую. Выхлебали котел какого–то варева, даже не полюбопытствовав, кто именно сварен в том котле. Добрались и до погребов, где хранилось самое вкусное.
Те, кто не сподобился вдохнуть Святогоровой силы, довольствовались малым, после чего Сочиняй–багатур встал у дверей на карауле, а пророк Возопиил и Лю Седьмой пошли бунтовать народ: оказывается, Бедный Монах в совершенстве владел искусством как возбуждать народные смуты, так и подавлять их.
Побратимы ели через силу, не в удовольствие, но для дела.
Наконец Жихарь зарычал, взмахнул рукой и перешиб толстую дубовую столешницу. Яр–Тур сидя подпрыгнул на лавке и переломил ее. Можно было начинать захват города.
С криками: «Горе тебе, Вавилон, город крепкий!» Жихарь и король ворвались в
караулку у городских ворот. Жихарь сразу же вооружился местным мечом,
довольно легким и тупым, а Яр–Туру непременно требовался его Эскалибур,
который нашелся в каморке у начальника стражи. Рев побратимов был настолько
страшен, что никто и не подумал сопротивляться.
Сочиняй–багатур сломал десяток луков, чтобы подобрать подходящий, но все равно остался недоволен:
– Такой лук только тарбаган стреляй, в бою шибко плохой!
Побратимы побежали по улице, размахивая мечами, а степняк вскочил на рослого белого жеребца, развернулся в седле задом наперед и потрюхал следом, внимательно смотря, чтобы кто–нибудь не вздумал стрелять им в спину.
А по Вавилону уже поднималась галдящая чернь, почуявшая возможность пограбить и свести старые счеты.
Словом, к утру Вавилон пал.
…Жихарь сидел на высоком троне, уперев руки в колени, и разглядывал согнанную во дворец местную знать. Король Яр–Тур стоял рядом с троном, как простой телохранитель. Сочиняй–багатур тоже приглядывался к собранию, наложив стрелу на тетиву. Лю Седьмой как ни в чем не бывало спокойно рассказывал что–то главным жрецам, а они то и дело падали пред ним ниц и норовили облобызать башмаки. Пророк Возопиил ходил по залу и устремлял свой грозный нос то на одного, то на другого вельможу. Многие старались укрыться от указующего носа за спинами соседей.
Перепуганные мужи вавилонские шептались промеж собой, что, мол, вернулся из
подземной державы царь Гильгамеш, все в гробу видавший, чтобы показать
кое–кому Энкидину мать.
Сильную сумятицу вносил спятивший Вавила Охотник: он прыгал по каменным плитам на четвереньках и все пытался кого–нибудь боднуть.
– Тихо! – грянул Жихарь в полный голос. Мужи вавилонские покорно заткнулись, и даже бедолагу Нимрода схватили и придавили к полу, чтобы не прогневал грозного завоевателя.
– Сами видите, – сказал богатырь, – что царь ваш сделался безумен. Боги меня на него нарочно уронили, а вы знамения не поняли и пытались меня, посланца их, заточить в подземелье на растерзание чудовищу. Кто вы после этого?
Вавилоняне молчали. Потом чей–то тонкий голос робко предположил:
– Собачьи дети, да?
Жихарь страшно расхохотался.
– Да нет! Собачьи дети маленькие, славненькие, даже кусаться еще не умеют. Не поравняю вас с ними – много чести. Ослов – и тех обидеть не хочу. Шлюхины вы дети!
Вот уж на такие слова в великом городе никто оскорбиться не мог: все вавилонские женщины раз в году занимались при храмах любовью за деньги, таков уж был тут обычай. Но Жихарь этого не знал и продолжал полагать, что крепко приложил окаянных вавилонян.
– Родились от брака горной ведьмы и обезьяны… – тихонько подсказал Лю Седьмой.
– Во–во! Вы родились от брака ведьмы и горной обезьяны! – подхватил богатырь.
– Мы родились от брака… – печально повторили хором мужи вавилонские.
Жихарь хотел сам придумать оскорбление по–заковыристей, но ничего не придумал и с досады стукнул кулаком о поручень трона. Украшавшая поручень каменная голова льва откололась и с грохотом покатилась по ступеням.
Вавилоняне вконец притихли, даже дышать осмеливались через раз – ждали казней и расправ.
– Или разве помиловать вас? – задумчиво сказал богатырь и посмотрел на Яр–Тура.
– Да, это именно вы, сэр брат, – сказал король. – А сами еще постоянно упрекали меня в мягкосердечии!
– Ну что мы их – резать тут, что ли, будем? – сказал Жихарь. – А устраивать
судилища да разбиралища у нас времени нету. Берем добычу, сколько унесем, –и домой! Разве Мерлин тебя не предупреждал?
– Предупреждал, но король должен оставаться королем на все времена.
– Ты что, править здесь надумал? Сталь плохая, пиво скверное, солнце как молотом по башке колотит!
– И все–таки следовало бы привить им благородные понятия…
– Оглушу, суну в мешок и унесу! – пригрозил богатырь.
По ступенькам к ним поднялся Бедный Монах.
– Как тупы эти западные варвары! – воскликнул он. – Несовершенному еле–еле удалось убедить их признать себя подданными Желтого Императора…
И он торжествующе помахал еще влажной глиняной табличкой.
– Ну ты бойкий, – только и сказал Жихарь. – Уже и договор заключил!
– Мой улус тоже сюда обязательно набег ходить будет, – пообещал Сочиняй–багатур. – Сырое серебро, сухое золото, да!
– Куда я попал, с кем братство вожу! – воскликнул Жихарь. – Одни покорители
мира собрались, сплошные Македонские! Да мы с вами тут как застрянем –тогда будете знать!
Мужи вавилонские, видя, что внимание к ним ослабло, снова загалдели, деля должности при дворе нового владыки.
– Тихо! – снова рявкнул Жихарь. – Разве я велел говорить? Слушайте мое решение, лукавый народ: до тех пор, покуда законный царь не воротится в разум, наместником моим назначаю вот его!
И указал на пророка Возопиила. Тот аж рот разинул, и все разинули.
– Так он же вор… – робко провещался какой–то толстяк.
– Всякий правитель вор, – не смутился богатырь. – Где вы других–то видели? Зато теперь он будет воровать по закону, а не по базару.
– Как вы можете такое говорить, сэр брат? – горячо прошептал король. – Неужели, по–вашему, я тоже вор?
– Налоги собираешь? – спросил Жихарь.
– Разумеется.
– Ну и вот. Да не вмешивайся, тут другие порядки, я их живо понял…
– Господин, – подал голос лысый жрец в черной хламиде. – Велишь ли продолжать возведение Большого Зиккурата?
Жихарь задумался, но ненадолго.
– А велю! – Он махнул рукой. – И тот, кто положит последний кирпич, пусть станет царем – на полоумного надежды мало…
Вавилоняне радостно зашумели.
– Что вы наделали, сэр брат! – простонал Яр–Тур. – Теперь–то они наверняка достроят башню, а мы не сдержим слова…
– Нет, – сказал Жихарь. – Как раз теперь они ее НИКОГДА не достроят. Или следить будут друг за дружкой, чтобы кто не положил последний кирпич, или, наоборот, натаскают их столько, что вся постройка рухнет под собственной тяжестью…
– Уважаемый прав, – сказал Лю Седьмой. – Недеяние угодно Небу куда больше, нежели деяние. В Небесной Канцелярии будут довольны и наверняка по смерти призовут уважаемого заседать во Вселенском Собрании. Большая честь, высокая должность!
– Возопиил! – позвал Жихарь. – Дани–подати собраны?
– Спрашиваешь, начальник! Горе вам, укрывающимся от налогов, грехов же укрыть не могущим!
– Себя не обидел? Ну ладно, ладно. Только ты смотри, будь осторожен – повластвуй малое время, а потом выбери ночку потемнее, да и…
– В Вавилоне все ночь темные, – усмехнулся пророк.
– Тогда давай попрощаемся в охапочку, – сказал Жихарь и сгреб пророка за плечи. – А теперь уводи своих подданных подальше, да чтобы никто не смел подглядывать: Сочиняй враз вышибет стрелой любопытное око с окосицею!
Мужей вавилонских как поганой метлой вымело – посреди зала остались только крепкие лубяные мешки с золотом.
– Дешево отделались, – проворчал богатырь. – Пусть и за это спасибо скажут,
халдеи черноголовые… А нет ли у кого куска мела? Пол здесь подходящий,
гладкий…
– Нет нужды применять столь примитивный и жалкий способ возвращения, – сказал Бедный Монах. – Несовершенный доставит вас по домам легко и просто…
– Это хорошо, – сказал богатырь. – А то я уже кое–какие слова подзабыл. Только по домам я вас, уж не прогневайтесь, не отпущу.
– Как это, сэр брат?
– А вот так это: во–первых, докажу, что я – это я и есть, а во–вторых, назначаю вас сватами!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯТяжко и глухо шумел обломный дождь.
Иван Бунин
Демон Костяные Уши сидел, нахохлившись, на плетне, и осенний дождь скатывался по его блестящим черным перьям. Кузнец Окул Вязовый Лоб стоял рядом, укрываясь от дождя дерюгой, и объяснял Демону, что добавлять в сталь лягушечью икру не имеет никакого смысла.
– Идут, – сказал Демон. – Я знал.
– Ну уж прямо все ты знал, – сказал кузнец. Алого шелка королевский плащ Яр–Тура был виден издалека. Высокую шапку Бедного Монаха венчал золотой шарик за особые заслуги. Сочиняй–багатур был одет богаче всех, но дорогие меха от дождя намокли, и получалось, что беднее всех. В поводу степняк вел пару тяжело нагруженных вавилонских коней.
Четвертым шел детина в черной кольчуге, неся в охапке какой–то сверток. Детина был рыжий и бородатый.
– Хо, сэр Демон! – издалека крикнул Яр–Тур. – Приветствую вас! Надеюсь, вы принесли нам добрую весть?
– Здорово, пернатый! – воскликнул и детина, подойдя ближе. – Здорово, Окул!
Как вы тут без меня?
– А откуда ты меня знаешь, мил человек? – спросил кузнец.
– Скоро и ты меня узнаешь, – сказал детина. – Недолго мне в безвестности пребывать. Ну что, Уши Костяные, все вестником подрабатываешь?
– Нет, – сказал Демон. – Тебя жду, Друга твоего жду. Тебя только люди забыли. Я помню. Ты Жихарь.
– Надо же! – изумился Жихарь. – Этак ты у нас скоро совсем человеком станешь!
– Не хочу человеком, – сказал Демон. – Люди злы и неблагодарны.
– Нет, сэр Демон, мы добро помним, – сказал Яр–Тур. – В Камелоте вы всегда желанный гость. Даже Джиневра уже не боится вас.
– Вы тоже не люди, – сказал Демон. – Вы герои. Это другое.
Лю Седьмой, беспрестанно вращая над головой свой дырявый зонтик, внимательно рассматривал Демона.
– Не совпадает, – сказал он. – Ничего не совпадает. Где хвост в виде человеческой руки? Где оленьи рога? Это какой–то неправильный Демон.
– Да я уж и сам чувствую, что неправильный, – сказал Демон. – Глядеть на вас гляжу, а презирать не презираю. Старость.
– Правильный, правильный, – сказал Жихарь. – Лучше не бывает. Окул, а где же ваш славный герой Невзор пустоглазый? Ты бы его позвал, мне чести нет к нему идти…
– Его теперь не дозваться, – сказал кузнец. – Как и всех прочих на погосте…
Жихарь похолодел.
– Что же с ним случилось?
– А что со всеми бывает. Спился и помер под забором, даром что кабатчик…
– Так он же герой…
– Понимаешь, мил человек, – сказал кузнец, – у нас в Столенграде нынче какое–то помрачение умов. Сперва всем казалось, что герой Невзор, а нынче кажется, что герой Бабура… Книжка, говорят, про него написана… И княжна в смятении… А Невзор твой все свое немалое добро пропил, к Бабуре в долги залез. Иные говорят, что он руки на себя наложил: не то удавился, не то повесился.
– Бабура, Бабура, – вдруг заговорил король. – Ньюзор – Бабура, Бабура – Ньюзор… Ничего не понимаю.
– Все понятно, – сказал Жихарь. – Невзор чужой славы не сдюжил нести, расписку мою Бабуре перезаложил… Ах, не успел я с ним за старика Беломора посчитаться! Ах, не успел!
– Беломор здесь, – сказал кузнец. – Княжна наша стала чахнуть, вот его и позвали. Страшатся его все, кроме меня…
– Сэр Окул! – сказал король. – Как вы посмотрите на то, чтобы перебраться к
нам в Логрию? У нас нужда в добрых кузнецах!
– Ты мне мастеров не переманивай, – сказал Жихарь. – Где же Бабура? Или тоже запил?
– Пока не запил, но помалу прикладывается, – сказал Окул. – В кабаке он, где ему еще быть?
– Сходи и позови, – сказал Жихарь. – Передай, что побратимы его приехали навестить. Упрется – волоком волоки!
– Героя–то? Да кто ж мне позволит?
– У него охрана там, что ли?
– Да какая охрана! Вся дружина давно разбежалась. Княжна занемогла. Люди со
дня на день ждут кривлян. Я уж землянку в лесу выкопал… Ладно, пойду
скажу Бабуре…
Он удалился в сторону кабака.
Жихарь спросил Демона:
– Дети–то как, все еще огорчают? Ты их ремешком, ремешком…
– Дети играют в Жихарев поход, – сказал Демон.
– Смотри ты…
Тем временем явился и румяный Бабура. Румянца, правда, у него поубавилось. Был он одет в Жихаревы доспехи, сбоку болтался меч.
– Что–то знакомое лицо, – сказал Яр–Тур. – Вроде бы где–то видел… Но кто же в таком случае сэр Ньюзор?
Но Бабура оказался поумней Невзора, и чужая слава не вскружила ему голову.
– Не мог ты там шею свернуть, – проворчал он. – Что теперь делать будем? Воротишь ли должок с лихвой или по–своему, по–разбойничьи поступишь?
– Выкуплю честь по чести, – сказал Жихарь.
– Провалилась бы твоя слава, – сказал Бабура. – От нее всем одна беда…
Жихарь развернул тряпицу. В руках у него засиял золотой крылатый бык с человеческим ликом и волнистой бородой.
– Пойдет? – спросил богатырь. Бабура принял золотого быка, согнулся под его
тяжестью, прохрипел:
– Пойдет…
– Только не вздумай пустить в переплав, – предупредил Жихарь. – Пусть стоит
в кабаке для красоты…
– В кабаке ему рога живо обломают вместе с крыльями, – сказал Бабура и поставил быка на землю, на желтые листья. Потом достал из–за пазухи долговую грамоту – видно, всегда носил ее при себе.
Пожелтела, поистрепалась богатырская слава… Жихарь принял грамоту, спросил по обычаю:
– Нету меж нами долгов, займов и лихвы?
– Нету меж нами долгов, займов и лихвы, – по обычаю же ответил Бабура.
Богатырь подал грамоту Демону, и тот в мгновение ока разодрал ее своими стальными когтями на мелкие кусочки.
– Жи–ихарка! – весело возопил кузнец и бросился богатырю на шею. – Как же я
тебя сразу–то не узнал, мех я дырявый, крица пережженная! Вернулся!
Наконец–то!
– Сэр Джихар! Пелена спала с глаз моих, разум просветлился! Это вы, без всяких сомнений! Сэр Лю, приветствуйте же обретенного брата!
– Чего вы под дождем–то стоите, мокнете? – спросил Бабура, косясь на туго набитые мешки. – Все равно же у меня остановитесь…
– Нет, – сказал Жихарь. – Мы пойдем ко мне, в княжеский терем. Княжна Карина, я чаю, как узнает, что за гости к ней пришли, так враз выздоровеет! Окул, ты меня уже сватал, навык имеешь – веди друзей моих прямо к ней, расскажите, как сохнет добрый молодец, как его ретивое стонет со всхожего до закатимого! Ну да вы знаете, что говорить…
– Мой песня сочинил, петь будет. Никакой девушка устоит! – горделиво сказал
степняк.
И они пошли к княжескому терему, а из–за плетней выглядывали изумленные столенградцы: где пропадал великий воин и герой все лето? Дети при виде низко летящего Демона прятались за матерей.
Никакой стражи на крыльце не было – видно, совсем плохи стали дела в Многоборье. Жихарь понимал: каков Невзор ни подлец, каковы кривляне ни хищники, а вина за все лежит на нем, и ни на ком больше. Вот если бы вину свою кому заложить…
– Я уж наверх не пойду, – сказал он. – Потом позовете, если мне благоприятное решение выйдет.
– Я тоже тут жду, – сказал Демон. – Мне в домах тесно, давит.
– Ах, если бы у ваших девушек глаза сужались, а носы не так выдавались вперед! – сказал Бедный Монах. – Тогда они прослыли бы прекраснейшими в мире нефритовыми богинями!
– Как странно складываются человеческие судьбы! – сказал Яр–Тур. – Король Марк посылал сватом к леди Изольде своего друга рыцаря Тристана – и все кончилось очень плохо. Ныне рыцарь Джихар посылает сватом к леди Карине своего друга короля Артура – и все должно кончиться очень хорошо.
– Зачем сомневаться – калым больно богатый! – сказал Сочиняй–багатур. – Сочиняй за свою добычу еще десять жена купи…
– Ну, помогай нам Лада! – сказал кузнец и рукой причесал поседевшие кудри.
Жихарь и Демон остались сидеть на крыльце: богатырь на ступеньках, мятежный
дух на перилах.
Дождь все не прекращался, и это было к лучшему – кривляне не станут купаться в грязи, подождут морозца… Как же от них отбиваться без дружины, это ведь не вавилоняне – свой брат…
Из верхнего окошка раздавался звучный красивый голос короля, ласковое мяуканье Бедного Монаха, бренчание звонкого кельмандара и кашель кузнеца.
– Как бы она их с лестницы не спустила, – озабоченно сказал Жихарь.
– Бывает, – откликнулся Демон и спрятал голову под крыло.
1997 г., Красноярск.
Кого за смертью посылать
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ– Дело будет так, – начал я. – Вы будете счастливы, но однажды, путешествуя под водой, наткнетесь на лысого мужчину, сидящего среди водорослей. Вы подумаете, что это водяной царь, но он заговорит с вами по–русски. Вам покажется, что вы поняли, о чем он говорит, но через некоторое время вы, к своему великому ужасу, поймете, что ошиблись.
Рекс Стаут
Хорошо тому, кто умеет всю долгую многоборскую зиму проспать в берлоге, в дупле, в норе под корнями. Неплохо ему! Никакой заботушки о дровах, о припасах, о возможных гостях, а главное – не коснется его зимняя скука, когда со двора выйти невозможно по причине метели, и приходится сидеть в душной натопленной избе с дурной головой и выслушивать в сотый раз надоевшие байки от домочадцев или нечаянных пришлых людей. Издалека–то ведь не придут, новостей не доставят!
Зато весной засоне придется туговато: пробудится голодным и злым, а лягушкам, змеям да ящеркам еще и оттаивать предстоит – дело довольно болезненное. Тут человек по сравнению с десной тварью и нежитью в выигрыше окажется.
Лучше всех, конечно, устроились подводные жители. Душновато им подо льдом, понятное дело, зато пребываешь в полусонном виде, когда никто никого почти не ест.
…Для водяного Мутилы всякая весна начиналась одинаково. Когда лед у берегов становился все тоньше, а озеро Гремучий Вир прибывало от многочисленных ручьев, ему снился один и тот же сон: будто бы на берегу стоит на коленях древний старик и зовет хриплым, рыдающим голосом:
– Ихтиандр! Ихтиандр! Сын мой!
Кто такой Ихтиандр, Мутило знать не знал, но крики эти спросонья полагал относящимися к себе. Он вскакивал с лежанки, отбрасывал одеяло, сшитое из драгоценного, по причине редкости, рыбьего меха, выскакивал из подводного своего жилища и устремлялся вверх, к солнцу и небу. При этом он изо всех сил врезался в недотаявший лед, и, если бы не тугие рожки, непременно расколотил бы себе голову. Грязно человскаясь (это ведь только люди чертыхаются, а черти, наоборот, человекаются), он осматривал окрестности своих владений, никакого старика не находил, обиженно взвизгивал и нырял к себе на дно, где со злости пинками пробуждал своих немногочисленных слуг – русалку да утопленника.
Но на этот раз водяной черт решил схитрить: пусть проклятый мнимый старик хоть заорется про своего Ихтиандра – Мутило и пальцем не пошевелит, покуда зеркало озера не освободится ото льда.
– Ихтиандр! Ихтиандр! Где ты там, в печенку, в жабры, в рыбий пузырь тебя!
Дороги просохли, а ты все дрыхнешь! Гостя встречай! – доносилось сверху.
Голос был вовсе не старческий. Мутило вздохнул, выскользнул из–под одеяла, прошлепал плоскими широкими ступнями по холодным половицам, отворил дверь и осторожно вышел.
Озеро действительно очистилось – так, редкие льдинки упорствовали еще, но на них можно было не обращать внимания. Мутило крякнул, присел, оттолкнулся от придонного плотно слежавшегося ила и помчался вверх, яростно помогая себе руками, ногами и даже хвостом.
Да, немного плавало льдин, но водяному и одной хватило, поскольку опять он ударился рогами в кусок замерзшей воды, расколол его и зажмурился от яркого света.
А когда разожмурился, то увидел, что снова нет на берегу никакого старика.
Вместо старика на прогнивших мостках стоял здоровенный детина в алом княжеском плаще и орал:
– Ты бы еще до Купального дня провалялся! Лесной хозяин уже весь в трудах, а у тебя скоро и раки последние расползутся!
От удара в Мутилиной голове окончательно прояснело.
– Жихарь! – воскликнул он. – Княже многоборский! Чего так рано нынче–то? То ли в кости не с кем сыграть?
Водяной быстро достиг мостков и вскарабкался на них.
Князь Жихарь подхватил его, как малое дитя, своими ручищами и поставил себе пред светлые очи.
– Душа горит, – сказал он. – Мочи нет!
– Да, без души–то нашему брату спокойнее, – согласился Мутило.
Князь не побрезговал с ним облобызаться, распахнул полу плаща и показал водяному здоровенную бутыль. Мутило присвистнул.
– Надо же, как тебя допекло, – сказал он. – С какой радости?
– Невместно князю с подданными горькую пить, – вздохнул Жихарь. – Да и от княгини подальше, а то опять начнет… Веришь ли, всю–то зимушку – ни чарки, ни ковша, ни капельки. Среди ночи, бывало, проснешься – а она заговор нашептывает: «Звезды вы ясные, сойдите в чашу брачную, а в моей чаше вода из заторного студенца. Месяц ты красный, сойди в мою клеть, а в моей клети ни дна, ни покрышки. Солнышко ты привольное, взойди на мой двор, а на моем дворе ни людей, ни зверей. Звезды, уймите супруга моего от вина; месяц, отврати милого от вина; солнышко, усмири ясного от вина. Слово мое крепко!» Видишь, наизусть вызубрил!
– Невыносимо, – сказал Мутило. – Ну, где пировать будем – у меня или прямо тут?
– Боюсь, не полинял бы плащ, – сказал Жихарь. – Пойдем в развалюху, я уж там все приготовил…
И они прошли в дряхлую рыбачью избушку, давным–давно стоящую без двери и с выломанными ставнями. В избе Жихарь успел кое–как подмести и расчистить столешницу. На ней стояли две чарки – серебряная и деревянная, для водяного – поскольку нежить серебра не любит пуще железа. Такая забота умилила Мутилу.
– А где же свита твоя? – спросил он, мостясь на лавку.
– Там, в логу оставил, – сказал Жихарь, доставая из мешка домашние постряпушки. – Сказал им так: мол, опять к печальным этим берегам меня влечет неведомая сила. Тому нечего стыдиться, кому дома не сидится!
С этими словами князь вытащил зубами пробку и разлил зелено вино по чаркам.
– Со свиданьицем! – провозгласили оба враз и выпили. Крупное личико у князя сразу сделалось красное, как всегда бывает у давно не угощавшихся людей, а у водяника наоборот – пуще позеленело.
Воротившиеся из разных теплых краев птицы наперебой рассказывали друг дружке, где были да что видели. Солнце припекало по–летнему. А комарам и мухам было еще рано жить.
– Три года не виделись, – сказал Мутило. – С самой свадьбы твоей…
Да уж, богатырь постарался созвать на свадьбу всех, кто помогал ему в странствиях. Демон Костяные Уши чуть крылья до самых плеч не изработал, пока разносил приглашения. Сам же Мутило прибыл в Столенград весьма торжественно, в расписной телеге, позаимствованной ради такого случая у Речного царя, сидел при этом в новенькой дубовой кадушке, а русалка его стояла на хвосте, размахивала вожжами и громко свистела. В этой же кадушке водяного и восвояси увозили, чуть тепленького…
Сразу же, не откладывая, выпили по второй, заели пирогами.
– Каково княжествовать? – спросил Мутило. – Сладко ли?
Жихарь махнул рукой.
– Знатьё бы – так сроду не пошел. В первую зиму кое–как замирились с кривлянами. Тесть–то мой и особенно теща названая, княгиня Апсурда, разнесли по белу свету, что княжну Карину–де силой приневолили. Хорошо, что уговорил Лю Седьмого перезимовать у меня.
Ой, хитер мудрец, мудер хитрец! Он им и Снегового Змея показывал, и огнями цветными стращал, а слова говорил весьма ласковые да вежливые. Семивражье мы поделили по–соседски.
– Ну и будь доволен, – сказал Мутило. – Последнее дело с родней в розни жить.
– Потом чайнец отбыл на родину – что–то там без него не ладилось. А летом пришлось нам снова туговато: Мундук–хан со своими степняками пошел в набег.
Пока мы мечами препоясывались да копья вострили, он уже пять деревень разграбил, не считая хуторов и заимок. Полетели мы вдогон, да степняков попробуй настигни! Но тут мой побратим Сочиняй–багатур им в потылицу ударил, прямо нам в лапы погнал. Мундук–хана удушили, завернувши в ковер, остальные к Сочиняю под руку пошли. Он теперь Сочиняй–хан! Договор с ним заключили честь по чести, да только случись в степи засуха – снова могут к нам полезть, не посмотрят и на договор… Степняки же… Не хан погонит, так голодуха…
– Я помню одну засуху, – сказал Мутило. – Я на дне лежу, а из воды нос торчит и все остальное…
Промочили горло, чтобы не было засухи.
– Тебе что ж, там и поговорить не с кем? – спросил водяной.
– А получается, что не с кем, – пригорюнился князь. – Окул Вязовый Лоб из кузни не вылезает, постоянно денег требует – из нашей–то руды не всякая сталь получается. Ругаемся до синевы. Беломор вечно своими делами занят…
Народ на дружинников жалуется. Я им толкую: не надо бояться человека с мечом! Нет, все равно пугаются…
– А жена?
– А что жена? Жена есть жена… – Жихарь пуще пригорюнился.
– Жена есть жена, – передразнил Мутило. – Надобно и за нее выпить… Э, самое–то главное не сказал: детки–то пошли у вас?
– Две дочки, – ответил Жихарь. – Нынче сына ждем. Непременно будет сын, все бабки говорят. Она у меня и разумница, и обращение знает, и понятия всякие, только ведь она природная княжна, а я…
– Нашел о чем печалиться, – хмыкнул Мутило. – Слава о тебе и под водой идет, до морей уже добежала.
– Слава – не родословие, – сказал Жихарь. – Она, Карина моя, то ничего, а то как возрыдает! Ищи, говорит, корни свои, иначе наследник безродный появится, настоящие князья у него живо отнимут вотчину!
– Глупости какие, – скривился Мутило. – Как это вы, люди, любите сами себе жизнь усложнять! Это бабские причуды – ведь и рыба с икрой, бывает, чудесит. Жен–то воспитывать надо – что на суше, что в омуте. Вон по моей русалке разве что печка не ходила, да и то потому, что не положено под водой печи складывать. Зато теперь по одной половице плавает. А сперва–то как причитывала: кабы не ты, изверг, говорит, была бы я теперь прекрасной ундиной в Бонжурии! Врешь, отвечаю: кабы не я, ты бы сейчас на Туманном Острове в холодном Несс–озере страшилой работала! Ей и возразить нечего…
– Богатырям женщин бить не полагается, – сказал Жихарь. – А князьям тем более. Мы ведь не мужики сиволапые!
– Вон ты как заговорил, – хихикнул Мутило. – А откуда же взялась поговорка:
«Князьями не рождаются – князьями становятся»?
– Становятся, это верно, – ответил Жихарь. – У князей ведь и ум устроен не как у прочих людей. Сам в себе замечаю перемены великие! Едешь, бывало, вдоль рубежа, глянешь направо, на родное Многоборье, и думаешь: «Это мое».
Глянешь налево, на соседскую землю, и вдругорядь мыслишь: «А ведь и то, если вдуматься, – мое же!» И страшно становится, и глядишь на себя, как на чужого человека, к тому же противненького… Блин поминальный, да как тяжело–то! Одна надежда – что сын вдруг возьмет и возмужает в один день. У меня такое уже бывало. Тогда сложу я с себя знаки власти, посажу его на престол, а сам поеду подвигов искать… Веришь ли – недели для себя не выкроишь! Ну, давай, за княгиню, за дочерей…
Они еще раз подняли чарки, опростали их и оба задумались.
– Хорошо, когда только сам за себя и отвечаешь, – продолжил богатырь свои страдания. – А тут об каждом думай! Это какую же голову иметь надо!
Чей–нибудь дитенок в яму сверзится – дура–мать не досмотрит – а ты мучаешься, словно сам виноват…
– Это оттого, что у людей в нагрузку к душе еще и совесть прилагается, – наставительно сказал Мутило. – То ли дело нам! Не хватало мне еще всякую икринку обихаживать, в улиткины заботы вникать! Конечно, когда среди рыбы замор начинается, надо что–то делать, так это же в редких случаях…
Чувствую, что не боятся тебя – отсюда и все беды.
– Я не Гога с Магогой, чтобы от меня людям шарахаться, – сказал Жихарь и чуть не заплакал.
– Ладно, что–нибудь придумаем. Будь проще – и люди к тебе потянутся! – важно сказал водяной черт, словно век занимался княжескими делами. – Как там Демон существует? Оклемался или нет?
Жихарь невольно расхохотался и даже утешился. На свадьбе Демон Костяные Уши, как старший по возрасту (свету белому ровесник), назначен был тысяцким; побратимы же новоиспеченного князя пребывали в звании простых сватов и дружек. От такой чести Демон возгордился неслыханно и взмыл в небо, да так высоко, что достиг областей, где всякий воздух кончается и начинается вечный мороз. Там Демон мигом застыл в ледышку и рухнул вниз, где ему суждено было разбиться на мелкие кусочки. Но гуляли, к счастью, не в княжеских палатах, а на берегу пруда – чтобы было где остужать хмельные головы. Демон туда и ухнул, а Мутило кинулся доставать. К вечеру тысяцкий оттаял, пришел в себя, но стал малость заговариваться, а демонята, уже приспособившиеся к почтовой службе, жаловались потом, что, мол, папаша стали какой–то отмороженный.
– Оклемался, – сказал Жихарь. – Только во время разговора пальцы врастопыр держит, – и показал, как именно держит нынче пальцы Демон Костяные Уши.
Выпили и за отмороженного. Водяник навалился на людскую стряпню – после зимней спячки все равно чем брюхо набивать.
– Может, пару утушек изловить да зажарить? – предложил Мутило, видя, сколь быстро изводится закуска.
