Текст книги "Приключения Жихаря"

Автор книги: Михаил Успенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 46 страниц)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

А еще один не известный, но заслуживающий полного доверия автор повествует о том, как Рыцаря Феба в некоем замке заманили в ловушку; пол под ним провалился, и он полетел в глубокую яму, и там, в этом подземелье, ему, связанному по рукам и ногам, поставили клистир из ледяной воды с песком, отчего он чуть не отправился на тот свет. И несдобровать бы бедному нашему рыцарю, когда бы в этой великой беде ему не помог некий кудесник, верный его друг.

Сервантес

Жихарь слышал, что в смертную минуту перед человеком проходит вся его жизнь, вся как есть, с мельчайшими подробностями, и надеялся, что успеет припомнить начальную свою пору, и родителей своих, и настоящее имя, потому что памятная его жизнь была коротенькая и непутевая, а Бессудная Яма весьма глубока, и хватит ли ему обычных воспоминаний, чтобы долететь до дна, не станет ли скучно и тоскливо по дороге, не завоет ли он в голос, к вящему удовольствию князя Жупела? Орать было стыдно, молчать тяжко. Никаких картин из жизни перед глазами не наблюдалось, а была сплошная чернота. Время растянулось, словно медовая капля, падающая из ковша, ничего не происходило, и богатырь напугался: что, если смерть такая вот и есть – все понимаешь, а сделать ничего не можешь?

Тут он спиной ощутил какое–то встречное движение, легкие уколы, услышал тихое потрескивание, и вот со всех сторон охватила его колючая и душная шуба, и стал ожидать он последнего страшного удара заостренных кольев, но так и не дождался. Тут уже не время замедлилось, а падение, скоро оно совсем прекратилось, и молодца даже подбросило невысоко кверху, а потом гора сухого сена окончательно приняла его.

«Ты смотри – даже колья в яме нельзя оставить без присмотру!» – подумал Жихарь, и тут его с великой силой ударило по спине. Жихарь схватился за ушибленное место, потом, к своему удивлению, нащупал знакомые изгибы золотой ложки.

– Я вам покидаюсь, собачьи дети! – заорал он и вовремя сообразил увернуться – на его место тяжко рухнуло чье–то тело. «Должно быть, Фуфлея–покойника бросили, – решил Жихарь. – Теперь людям и вправду велят говорить, что я его зарезал ядовитым ножом – срам какой…»

Пошарил руками, и оказалось, что у чаемого Фуфлея нет ни рук, ни ног, ни самой головы и вообще это не Фуфлей, а кожаный мешок, от которого вкусно пахло вареным, печеным и даже хмельным.

«Зря старый варяг снеди кинул – дольше буду мучиться», – пригорюнился богатырь, но, как всегда после опасности, в животе забурчало, он развязал мешок, взял прямо сверху жареного гуся и как–то незаметно для себя обглодал до последней косточки. Жить стало лучше, жить стало веселее. Надо было как–то устраиваться, а там, глядишь, и выбираться. Над головой голубел кружок неба. Да и мрачная песня дружинников ласкала ухо – на своих поминках побывать всякому лестно.

На всякий случай Жихарь издал несколько пронзительных смертных стонов, громко пожаловался на остроту кольев и соседство многочисленных мертвых тел и разных чудовищ. Конечно, проверить вряд ли кто осмелится, но если князю заблажит…

Потом темнота надоела богатырю, да и верные товарищи наверху разошлись. «За стол, поди, вернулись, поминать будут», – позавидовал Жихарь и ласково погладил варяжий мешок. По бульканью он определил деревянную флягу с пивом, достал и приложился, поминая себя добрым словом. Питье надо беречь, вовремя вспомнил он. Пора бы и оглядеться.

Жихарь вытащил из–под себя пучок сена, скрутил его особым образом, зажал между ладоней и стал сильно тереть. Такое не всякому по плечу, но молодой воин долго этой хитрости учился у Кота и Дрозда в глухом лесу. Мало–помалу сухая трава затлела, а потом и пламя показалось. Жихарь скатился на землю – было довольно высоко – и удивился: кто же это заготовил тут такую пропасть сена и зачем? Никаких мертвых тел и тем более чудовищ поблизости не валялось.

Яма была внизу просторная, богатырь принялся ходить туда и сюда, внимательно следя, не колыхнется ли пламя. Ходить пришлось долго, то и дело возвращаясь к стогу за новой долей сена. Сверху ведь его свалить не могли, значит, как–то по–другому доставили. Огонь и дым устремлялись вверх, но наконец потянулись и в сторону. Жихарь пошел, куда тянуло, и наткнулся на решетку. Решетка закрывала не какой–нибудь собачий лаз, а добрую дверь.

Жихарь покрутил в руке сорванный замок и сдвинул решетку. Из прохода сильно тянуло холодом.

Сперва он хотел на прощание поджечь стог – дым пойдет вверх, то–то будет там страхов и пересудов! Огненного змея заподозрят! Яма – она и есть Яма, недаром у далеких предков в жаркой стране за Зимними Горами бог смерти так прямо и звался: Яма… Да князь Жупел со страху убежит к тестю в Грильбар!

Но потом подумал: а как не убежит? А как случится новому бедолаге сюда лететь? Жихарь сплел толстый жгут сена, воткнул его в стенную трещину и зажег. Потом, не торопясь, разложил щедрые дары скопидомного варяга и честно поделил пополам, оставив долю грядущему бедолаге. Может, князь с княгинею прямо сегодня сюда еще кого–нибудь ввергнут? Залез обратно на стог и взбил сено, чтобы мягче было падать. И сверху заметил, что колья тут все же были, но кто–то их выдернул и рядком поставил к стене – добрый десяток.

Богатырь скользнул вниз, выбрал пару кольев: один для факела, другой для драки. Обрывком железной цепи подпоясался – тоже пригодится. Все было готово к походу в неведомую тьму.

Все, да не все. Ведь, если заметят слабый дымок, если Жупел что учует, он же спровадит сюда всю дружину – добивать преступного обидчика. А они увидят ход и кинутся в погоню. Придется погодить.

Колдовать как следует Жихарь, конечно, не умел, но кое–чего нахватался у тех же Кота и Дрозда. Разбойники без чар не живут. Он наковырял глины из стены и с сожалением размочил ее пивом. Из глины он как попало вылепил человечка, стараясь, чтобы тот походил на него самого, но человечек все равно получился страхолюдным. Указательным пальцем лепила проколупал в глиняной головке разинутый рот. Потом прокусил до крови мизинец и смочил кровью лоскуток, не пожалев нарядной рубахи. Лоскуток он воткнул болванчику в грудь, где полагается быть сердцу, слегка полюбовался на свое творение и подсадил его на верхушку стога.

Болванчик, не чинясь, начал отрабатывать свою недолгую жизнь: из дырки во рту полились наверх жалобные сетования и причитания, перемежающиеся проклятиями вероломным друзьям. Выражался глиняный при этом столь забористо, что многие хулительные слова не были знакомы и самому Жихарю.

Голос, конечно, был мертвый и противный, но чего и ждать от человека, пронзенного осиновыми кольями?

– Не заткнется ведь, пока не засохнет! – похвалил Жихарь сам себя и тронулся в путь.

Коридор был просторный, не пришлось даже нагибаться. Может, предки многоборцев его выкопали в свое время на случай осады, а потом забыли, хотя вряд ли: уж такой храбрец, каков Жупел Кипучая Сера, знал бы наверняка.

Значит, не старые люди рыли; во–первых, за столько лет тут бы все давно обрушилось и осыпалось, а во–вторых, разве под силу человеку проложить такой ровный и круглый ход? Словно огромный земляной червь его проделал, вон и бороздки на стенах…

Искать его теперь никто не будет, а если и увидят, посчитают за умруна: или за ходячего мертвеца, или за живого покойника, или, чего доброго, за бойкий труп примут. Потому что после смерти человеку, если он не желает спокойно в земле отдыхать, только в этих трех видах обретаться и можно. Ходячий мертвец людям без толку и даже опасен, потому что его под землей научили сосать кровь; живой покойник неприятен, поскольку приходит по ночам и вещает самую горькую правду, а кому она нужна; бойкий же труп обязан указывать людям клады, а они, увы, не во всякой местности зарыты.

Людей, конечно, не грех попугать лишний раз, чтобы не возомнили о себе лишку, только пугателей и без Жихаря хватает. Молодому бойцу редко приходилось сталкиваться с Замогильным Людом, но воспоминания остались самые поганые… Надо было в сене–то порыться, найти сухую полынь, траву окаянную, бесколенную, на всякий случай – умруны ее не терпят…

Можно, выйдя на свет, податься на север и сказать, что послал его старый Нурдаль Кожаный Мешок, и мешком в доказательство потрясти, только ведь и там не мед – зря, что ли, варяг поперся в такую даль искать службы у лютого князя?

Можно податься и на юг – там, за страшной высоты горами, после той самой битвы, в которой погибли чуть ли не все люди на свете, снова поднимаются из руин древние державы, и умелому воину всегда найдется дело, только ведь жарко у них, и сидеть придется, не по–людски скрестив ноги, и на пупок свой пялиться, словно в нем есть что–то хорошее.

Если же пойти на юго–восток, непременно уткнешься лбом в бесконечную стену из обожженного кирпича, охраняющую Чайную Землю. Перелезть через эту стену – полдела, только что за ней? Раскосые насельцы этой земли ловки драться без оружия, но против доброго кулака не дюжат. Скучно. В один час ложатся, в один час встают, детей зачинают по указу…

А на западе, за чернолесьем, по берегам теплых морей, живет люд богатый и гордый, все прочие племена почитающий дикими и подвластными. Вот туда бы двинуться, обломать им рога.

Но для начала неплохо бы просто выйти из–под земли на белый свет, но ход, как на беду, ведет все ниже и ниже…

Плохо горит осина, а все равно Жихарь разглядел впереди пару зеленых огоньков. Не в добрый час помянул он про Замогильный Люд. И что удивительно: пламени эти глазки вовсе не отражают, сами по себе светятся, словно гнилушки. Кто же это будет из троих возможных?

Жихарь остановился и подождал, пока умрун подойдет ближе. Нет, это не бойкий труп: у того из носу текут бесконечные сопли, и если утереть их чистым наговорным платком, тут он тебе в благодарность покажет клад. И не живой покойник, а то бы еще издали начал перечислять пронзительным голосом многочисленные Жихаревы грехи и преступления, пока не застыдил бы до смерти. Стало быть, ходячий мертвец–кровопивец.

Жихарь переложил факел в левую руку, а правой крепко взял осиновый кол острием вперед. Умрун был недавний, ядреный, на нем еще одежда не успела истлеть; вот оружия не было и не могло быть, к счастью или к сожалению.

Волосы белые, а лицо молодое и даже румяное, борода отросла до пояса, ногтей под землей тоже никто не стрижет.

Мертвец и сам остановился и улыбнулся. Зубы у него были уже нечеловеческие, длинные и широкие, и непонятно даже, как они в этом рту помещались. Зубы располагались в два ряда и ходили ходуном – слева–направо, справа–налево.

Такому хорошо грызть решетки и кандалы.

Жихарь сделал легкий выпад колом. Ходячий мертвец отпрянул к противоположной вогнутой стенке и как–то ловко принял телом ее изгиб.

– Не любишь, – заключил Жихарь, взял и ткнул колом повеселее и чуть вбок.

Умрун скользнул по стенке в сторону – туда, откуда пришел Жихарь. – Иди–иди, – велел воин. – Все равно тебе там ничего не обломится. Нынче умрунов кормить не велено – живым не хватает…

Мертвец стремительно нырнул головой вперед, норовя перекусить кол, но Жихарь вовремя спохватился и треснул его колом по зубам, основательно их проредив. Умрун взвыл и отпрянул.

– Не любишь, – повторил богатырь и продвинулся вдоль стенки вперед. Потом замахнулся факелом. – Во, и огоньку не любишь? Так иди с миром.

Жихарь знал, что ходячего мертвеца нужно, хоть расшибись, держать на расстоянии. Он втянул живот, цепь–запояска ослабла и скользнула в подставленную руку с колом. Эх, нет у человека третьей–то руки, не нарастил!

Зеленые глазки замогильного молодца внимательно подстерегали всякое неверное движение, но не дождались. Точным броском цепь легла поперек прохода, отделив мертвое от живого непреодолимой для умруна преградой.

– А железа–то сильнее всего не любишь, – сказал Жихарь. – Ну и ступай прочь, видишь, я не добыча.

Мертвец согласно кивнул, повернулся и пошел себе дальше, к Бессудной Яме – должно быть, случалось находить тем пропитание.

Осиновый кол влетел умруну в спину как раз против сердца. Ключом брызнула едко пахнущая кровь. Мертвец вскинул руки и обернулся. Зеленые глаза гасли, выразив укоризну.

– Ну, извини, – сказал Жихарь. – Бой по правилам – только для живых. Не оставлять же тебя за спиной – люди узнают, станут дураком дразнить…

Мертвец рухнул мордой вниз. Кол в спине дрожал. Жихарь подумал–подумал, да и выдернул оружие: мало ли кто встретится впереди. Хотя, по всем правилам, кол полагается оставить в ране, чтобы не зажила, так то по правилам…

Умрун в последний раз содрогнулся и сдох. Только выбитые зубы подпрыгивали на полу, стремясь к человеку, но железная цепь не пускала. Богатырь подобрал цепь, зубы растоптал в прах коваными сапогами, привел себя в порядок и пошел дальше, а на ходу рассуждал вслух, что в спину, конечно, бить нехорошо, но для умрунов сойдет.

Удаляясь, он нет–нет да оглядывался. Но все было тихо. Богатырь ругательски ругал себя, что вовремя не вспомнил про цепь, а потом сообразил: все правильно сделал, иначе бы не разошлись. Ход вел все вниз да вниз, и это было скверно. Наконец Жихарь воткнул совсем уже коротенький факел в стену, снял мешок, сел и еще подкрепился, мысленно попрекнув Кожаный Мешок за то, что валил со стола все подряд, без выбора. Однако стало полегче. Только и второй кол пришлось зажечь от остатков первого. Вся надежда теперь была на цепь да на золотую ложку в случае ближнего боя.

Между тем глина, в которой проложен был ход, сменилась гранитом, и стало совсем уж непонятно, кто мог продолбить себе дорогу в твердом камне.

Никаких следов живого присутствия видно не было, напрасно Жихарь искал по стенам зарубки или надписи. Замогильный Люд тоже не мог построить такое диво, им из земли выкопаться – и то радость.

«Э, да уж не к Господину ли Земляное Брюхо я на обед поспешаю? – опасливо подумал Жихарь. – Он ведь всякую дрянь ест, даже людей…»

Видеть Господина Земляное Брюхо вот уж точно никто не видел, а слышали многие, особенно рудокопы, как он там у себя ворчит, кашляет, жалуется невыносимым голосом на голод и холод, распевает дикие песни, чавкает, набредя на пласт жирной съедобной глины, устраивает постирушки, отчего штольни заливает водой, хрустит, разгрызая кости древних чудовищ, а когда надумает выколотить из этих костей мозг, то земля трясется, ходы обрушиваются и рудокопы пополам с землей летят к Господину Земляное Брюхо в это самое брюхо. Справиться с ним способны только горные карлы, да и то не справиться, а отогнать, выкрикивая нарочито обидное слово, и слово это для человеческого языка никак не произносимо.

Тут Жихарю почудилось, что он и сам слышит где–то глубоко под собой невнятные стенания и пение.

«Поймал, должно быть, гулящего умруна или моим попользовался, – сообразил богатырь. – Сейчас переварит, и начнет у него брюхо земляное пучить, распирать. Земля задрожит, и камень не удержится – тут мне и конец».

Для храбрости герой замахал перед собой факелом и даже запел подходящую к случаю песню, древнюю и жалостную, про то, как погиб в бою единственный у матери сын, а много лет спустя заехал в ту деревню странствующий чародей и стал показывать за деньги живые картинки на белом полотне и как мать увидела сына, размахивающего мечом, и как она потом убивалась…

Дальше ходу не было.

Прямо перед Жихарем весь проход занимала чья–то мохнатая задница с тоненьким хвостом. Шерсть была грубая, густая, отливала рыжим. Хвост то и дело молотил по стенам и потолку.

«Не понос, так золотуха, – печально подумал дружинник. – Надо же, напоролся на Индрика–зверя!»

Зверя Индрика тоже мало кто видел, а тем более живого. Ведь известно, что всю жизнь он проводит под землей, умело прокладывая себе ходы, а когда вылезет на белый свет, то сразу же и окаменеет. Поэтому Индрик показывается наружу только темной ночью, а если днем – то лишь когда соберется умирать, наскучив долгим веком. Вот каменных Индриков многие видели на крутых обрывистых берегах северных рек. Северяне зовут Индрика по–своему – Большая Земляная Мышь, хотя от мыши, пожалуй, у него только хвостик и есть.

Жихарь еще подумал, слазил в заспинный мешок, сжевал чуть не половину осетра и принял решение. Сперва он попробовал стегать Индрика цепью, но зверь не обращал на порку никакого внимания и продолжал беспорядочно отмахиваться хвостом.

«От меня так просто не отмахнешься!» – похвалил себя за сообразительность Жихарь и сунул факел прямо в шерсть. Повалил удушливый черный дым, и богатырь чуть не задохнулся, покамест до чудовища дошло, что сзади творится неладное. Хвост бешено замолотил по стенам, так что Жихарь еле сумел схватить его и намотать на руку. Впереди что–то, заухало и заскрежетало, и туша начала двигаться вперед – сперва еле–еле, а потом все быстрее и быстрее. Жихарь перешел на бег, стараясь не тянуть за хвост (кто его знает, чем оно кончится!), потом хвост все же натянулся, вырываясь из руки, по стенам вдоль прохода полетела каменная крошка. Пришлось бросить факел и вцепиться в хвост обеими руками. Переставлять ноги тоже стало некогда, Жихарь скользил на пятках по каменному полу и радовался, что обул на пир не нарядные красные сапоги с высокими каблуками, а грубые подкованные бахилы.

Да он и не мог явиться на пир в красных сапогах, поскольку пропил их накануне.

Индрик несся все быстрее. Из–под сапог летели искры – сталь на подковках была отменная. Дышать из–за дыма и каменной пыли было невозможно. Богатырь чихал и плакал, все крепче цепляясь за хвост.

– А и славненький же хвостик, жиловатенький, – приговаривал он на всякий случай сквозь кашель переделанное на скорую руку заклинание. – Не износится наш хвостик, не истреплется…

(Он едва успевал замечать, что мимо них пролетают какие–то другие ходы и пещеры, а в некоторых даже виднеются вроде человеческие фигуры. Фигуры махали руками, то ли угрожая герою, то ли приветствуя беспримерное его деяние.)

Тут огонь добрался до какого–то уж такого чувствительного Индрикова места, что зверь прибавил ходу, подковки и подошвы под Жихарем сгорели, черед был за ступнями богатыря, но внезапно все кончилось, и Жихарь со всего маху врезался в пылающую тушу. От удара он отлетел назад, хлопая опаленными ресницами.

– Приехали, – только и молвил герой, выпуская из рук разом обмякший хвост.

– До сих пор я только лошадей загонял…

Печально догорели последние завитки шерсти, и Жихарь оказался в полной темноте. Да не такой уж полной: между холкой чудовища и потолком была скудная полоска света. Жихарь по хвосту, как по веревке, поднялся на спину. Индрик был еще теплый, но подозрительно быстро остывал.

«Рыло высунул наружу, каменеет, скотина!» – сообразил герой. На раздумья времени не было. Он спрыгнул на пол и что было сил уперся левым плечом в копченый зад Индрика. Упираясь, он поминал Белбога, Мироеда, Проппа и хитроумного Дыр–Танана. С ними и толкать было сподручнее. «Окаменеет весь, тогда совсем с места не сдвину!» – страшился Жихарь, а как подумал о том, что придется возвращаться по этому бесконечному ходу, то и дело натыкаясь во мраке на всяческую нежить, то нашел у себя ровно столько силы, что сумел протолкнуть тяжелевшую с каждым мигом тушу на два шага. Потом посмотрел вверх и успокоился: «Живот поджать – пролезу!»

Правда, пролез, только мешок пришлось снять и тащить за собой. И хорошо, что протискивался с трудом, а то бы с разгона вылетел и свалился прямо в реку: по вековечной привычке Индрик–зверь вылез на белый свет как раз посередине речного обрыва. Окаменевшая шерсть ломалась под пальцами. Голова Индрика была вывернута и смотрела в небо. Громадные полукруглые бивни, числом четыре, иступились, истерлись о гранит. Вот как, значит, он под землей ходит: вращает башкой, словно шея у него без костей, а бивни выгрызают дорогу в земле и камне…

На речном берегу лежали круглые серые валуны – на них–то и мог упасть богатырь. Пришлось осторожно спуститься по отвесному склону, цепляясь за малые трещины, щели, корни и стрижиные гнезда.

Оказавшись внизу, Жихарь задрал голову и посмотрел на каменного Индрика.

– Загубил я тебя, брат, – сказал он. – Если бы не я, ты бы еще тыщу лет землю буравил…

Услышав его, каменный зверь подался вперед. Жихарь отбежал подальше, к самой воде. Индрик, словно получив сзади хорошего пинка, вылетел из прохода, грохнулся вниз и снова обдал Жихаря каменными осколками. Только бивни остались целы.

А из пещеры на обрыве высунулась голова на длинной шее. Голова вроде бы человеческая, только очень большая, а шеи такой, конечно, у людей никогда не бывает. Голова клацнула зубами в воздухе и дико завопила, зажмурившись:

не терпела, видно, солнца, хоть и на закате.

– Вот и третья смерть меня миновала, – подытожил Жихарь.

Ослепшая голова продолжала раскачиваться над берегом. Богатырь подбросил камень получше и очень метко бросил. Чуть не выбил глаз, но хитрая голова схватила камень на лету зубами и схрумкала. Жихарь приглядел еще один камень, лучше прежнего, но голова не стала его дожидаться, поспешно втянулась в обрыв.

– Вот так–то лучше, – заметил Жихарь.