Текст книги "Время кенгуру. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Михаил Эм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Орловский взял принесенную с собой палку и проткнул снежную стену. Снег не был слежавшимся, но какое расстояние отделяет нас от свободы? Хорошо, если пару метров, а если пара сотен метров? Такой длинный лаз нам не прокопать, тем более что снег осыпается. Иначе говоря, придется копать не только лаз, но и пытаться сгрести с пути всю снежную массу, находящуюся выше. Совершенно нереально.

Чтобы оценить размеры нашей снежной тюрьмы, мы с графом Орловским прошли вдоль основания скалы. Скала тянулась довольно далеко, метров на двести, в середине изгибаясь. Увы, лавина захватила ее полностью: проход вдоль скального основания имелся, но выход наружу отсутствовал.

– Что будет делать? – спросил я графа.

– Копать.

Вероятно, Орловский сам не верил в благополучный исход копательного мероприятия, поэтому был неразговорчив и мрачен.

Мы вернулись к товарищам.

– Иван Платонович, вы человек с государственным мышлением. Можете предложить путь к спасению, за исключением малопродуктивного способа копать снег палками?

– Что же еще предложить, кроме этого? Будь у нас динамит, можно было бы взорвать снежный занос, наподобие того, как это делают горнопроходчики. Но динамита у нас нет, насколько понимаю.

Виноватый вид Орловского подтвердил, что захватить в прошлое динамит граф не догадался.

И тут у меня возникла идея. Динамит не динамит, но нечто куда более впечатляющее я наблюдал с месяц назад, на пути из Сыромятино на Урал. И виной этому был… неисправный первертор. Для уничтожения неисправного первертора кенгуру потребовалось произвести небольшой ядерный взрыв. Ядерного взрыва с гаком хватило бы для очистки горного склона от снега. Разумеется, применение ядерных технологий в мирных целях требует предельной осмотрительности и соблюдения техники безопасности, но где наша не пропадала! На кону спасение человечества, а если мы в ближайшие часы задохнемся от недостатка воздуха в этой снежной пустотелости, спасать человечество окажется некому.

Я поделился своим мыслями с товарищами и получил полное одобрение.

Вытащив первертор, я вызвал создателей вселенной. В прошлый раз поломка первертора вышла нечаянной. На этот раз у меня имелся выбор: либо сломать первертор, попросив создателей снова его заменить, с последующим ядерным взрывом, либо обратиться к создателям напрямую, с просьбой войти в положение. Я выбрал второй вариант, как наиболее приемлемый по этическим соображениям.

Из розовой субстанции, вытекшей из первертора, снова сформировался Толстый. Видимо, Пегий находился еще на излечении от сквозных пулеметных ранений.

– Найтить протечка? – традиционно спросил Толстый после того, как окончательно сформировался.

– Срочно замени первертор, – потребовал я.

– Этот не работать? – расстроился Толстый.

– Мне все равно, работает или не работает, – жестко сообщил я. – Мне нужно, чтобы громыхнуло, как в прошлый раз, с Пегим.

– Пегий громыхнуть? – не понял Толстый.

Кажется, я заложил Пегого перед непосредственным начальством. Впрочем, сейчас было не до дипломатических реверансов.

– Я поломал первертор, а Пегий его заменил, – объяснил я. – Когда Пегий залез обратно в неисправный первертор, тот громыхнул. Типа утилизация посредством небольшого ядерного взрыва. Мне большого не нужно, мне нужно умеренной мощности. Я понятно излагаю?

До Толстого начало доходить.

– Кргыы-Уун заменить малый первертор? Прежний утилизировать? – переспросил он.

– Ага, – подтвердил я. – Быстро соображаешь. Теперь я верю, что кенгуру создали нашу вселенную. А может быть, не только нашу.

– Зачем утилизировать?

– Затем, что сам не видишь, как здесь темно?

Я направил фонарик в глаз Толстому, и кенгуру отчаянно заморгал, оглядывая скальную стену с одной стороны и снежную стену с другой.

– Мы погребены под снежной лавиной. Чтобы нам отсюда выбраться, необходимо утилизировать первертор. Взрыв нужен, понимаешь?

– Микровзрыв?

– Вот именно. Только махонький-махонький микровзрыв, иначе мы костей не соберем, а вам полный швахомбрий настанет. Соображаешь?

Толстый достал из нагрудной сумки новый первертор и повертел в руках.

– Этот исправный. Не нужно утилизировать.

– Ну Толстенький, ну пожалуйста! – умоляюще запричитала Люська.

Все находились поблизости и мой разговор с Толстым, естественно, слышали.

– А ну, дай сюда! – попросил я несообразительного кенгуру, протягивая руку.

Получив из кенгуриных лап первертор, я надавил на решетку пальцами и легко проломил ее. Там проламывать было нечего – такая же хлипкая конструкция, как вся наша вселенная.

– Сломан, подлежит утилизации, – резюмировал я, возвращая аппарат.

– Сломать, сломать, – грустно подтвердил Толстый, разглядывая проломленное устройство. – Утилизировать в макромир. Сам возвращаться в макромир через этот первертор, – и указал на мой исправный первертор, через который просочился сюда.

Впервые с момента заточения я почувствовал недостаток воздуха в снежной пустотелости, поэтому действовал решительно. Взяв в руки свой первертор, я проделал с ним процедуру, аналогичную той, которую проделал с первертором Толстого, а именно: проломил на нем защитную решетку.

– Этот тоже сломан, – сообщил я Толстому. – Тоже подлежит утилизации. И кстати, не забудь оставить мне новый первертор, во избежание полного швахомбрия. Ну, ты понимаешь.

Как я и предполагал, в сумке Толстого оказался третий первертор, новенький. А два сломанных подлежали утилизации.

И тут наступал решающий момент, потому что ядерные взрывы в горах сами по себе чреваты непредсказуемыми последствиями, а нам предстояло не только пережить ядерный взрыв, но еще и в непосредственной близости от него. По счастью, скала имела круто загиб. Если расположить взрывной запал, то есть перверторы, с одной ее стороны, а самим встать с другой, шансы на спасение будут. Скалу ядерному взрыву точно не пробить, чего не скажешь о снежном заносе, который взрывная волна попросту сметет со своей дороги, а оставшийся снег растопит тепловой энергией.

Отобрав у Толстого неисправные перверторы, чтобы он не вздумал первертироваться раньше времени, я отнес их подальше и расположил с одной стороны скалы.

– Залезай в первертор по моему крику, не раньше. Ты все понял?

– Понять, понять, – закивал кенгуру.

Люди ожидали с другой стороны скалы. Я велел всем сжаться в комок и заткнуть уши, а по возможности обмотаться одеялами графа Орловского, также принесенными им шкурами.

– Жди моего крика, – сказал я и бросился по ту сторону скалы.

Оказавшись среди товарищей, я сгорбился, зажал уши ладонями и крикнул:

– Давай!

Через пару минут пространство потряс взрыв жуткой силы.

Глава 5

Я, сразу после

Я разожмурил глаза и снова их зажмурил, потому что показалось: ядерный взрыв продолжается. Но это был не ядерный взрыв, а солнце.

Снежная толща, покрывавшая нашу скалу, исчезла. Снег отбросило метров за триста от нас, а рядом с нами по голым камням текли радиационные ручьи.

Впрочем, снежная толща исчезла лишь со стороны взрыва. С той стороны скалы, под которой мы прятались, снег не только сохранился, но значительно приумножился – именно по нему, во избежание радиации, следовало пробираться. Однако, мы быстро убедились, что это невозможно. Граф Орловский, ступивший в снежный занос, мгновенно провалился по грудь – мы еле его выловили.

Итак, с одного бока путь нам преграждала непроходимая снежная целина. С другого бока путь был свободен, но заражен радиацией. Граф Орловский и Иван Платонович предлагали следовать вторым маршрутом, но я доходчиво объяснил, через сколько времени и в каких мучениях они умрут. В результате товарищи передумали. Оставался путь наверх, через скалу, но при отсутствии специального снаряжения это было нереально.

Формально мы были свободны, в то же самое время оставались заточены на узенькой полоске снега, в основании скалы.

«Может, подскажешь что?» – спросил я у внутреннего голоса, особо на него не надеясь.

«Вспомни Индиану Джонса», – посоветовал тот.

«Что именно?»

«Как Индиана Джонс из самолета на надувной лодке выпрыгивал.»

«Эврика!»

– Делаем так, – сообщил я своим товарищам. – Берем шкуры, которые принес граф Орловский, и сшиваем их, получая одно большое покрывало. Далее садимся на эти шкуры, обвязываем себя веревкой и спускаемся по насту, как на салазках.

– А управлять чем? – посетовал Орловский. – У любого средства передвижения обязан быть руль.

– А рулем, – ответил я, чувствуя вдохновение, – будут доски. Тобой же, Григорий, и принесенные.

Орловский с сомнением посмотрел на радиационный склон, вычищенный до полного блеска, но вынужден был согласиться.

– Женщины! – обратился я к дамам. – Если во время висения над пропастью у каждой из вас нашлись маникюрные ножницы, надеюсь, иголки с нитками найдутся?

Иголка с нитками нашлась у Натали. Я усадил ее за сшивание шкур, а сам с графом Орловским принялся мастерить руль.

Ничего путного у нас не получилось. Мы немного обстругали и обтесали принесенные Григорием палки, но получить даже подобие руля не удалось. Руль все равно не к чему было крепить, ибо каркас нашей посудины представлял собой лишь сшитые шкуры. Решили использовать палки в качестве весел, для торможения и изменения направления движения. Мужчины должны были сидеть по бокам, с палками в руках, и управлять движением самодельного транспорта, а женщины находиться в центре шкур. Чтобы никто не вывалился по дороге, следовало обвязаться веревкой.

К тому времени, как стратегия и тактика передвижения по глубокому снегу были выработаны, козьи шкуры оказались сшиты. Мы усадили женщин в центре импровизированной повозки, а сами, вооружившись палками, устроились по бокам. Каждому сквозь пояс продели веревки, приобретя таким образом дополнительную устойчивость.

– Да пребудет с нами сила! – сказал я по привычке, приобретенной в 1812 году, и оттолкнулся от скального основания.

Шкуры заскользили по снегу, постепенно набирая ход.

– Лево держать, – скомандовал я.

Сидящий по правую от меня руку Иван Платонович опустил палку в снег, и повозка повернула левее.

– Так держать. Хорошо.

Мы летели вниз со склона на козьих шкурах. Опасностей было две. Во-первых, мы могли не заметить пропасть и соскользнуть в нее. Во-вторых, можно было налететь на камень и, учитывая высокую скорость передвижения, расшибиться в лепешку. Ввиду перечисленного следовало посматривать, куда мы движемся, и при необходимости корректировать курс.

Боясь развить слишком высокую скорость, я требовал тормозить, когда мы слишком разгонялись. Если же склон был слишком пологим, палки поднимались вверх, и повозка скользила согласно физическим законам природы. Нижней стороной повозки, чтобы шерсть не тормозила, мы сделали внутреннюю поверхность шкур.

Идея с передвижением на козьих шкурах оказалась довольно успешной. За какие-то полчаса мы преодолели расстояние в десяток километров, наверное. Иди мы в пешем порядке, путешествие растянулось бы минимум на полдня.

С каждой минутой горный кряж вокруг нас изменялся. Белые вершины уходили все глубже ввысь, за облака. Все больше камней выглядывало из-под снега. Приходилось уворачиваться, меняя направление движения. Было понятно, что передвижение на козьих шкурах близится к концу.

Действительно, вскоре я увидел идущую сплошной полосой каменную гряду и приказал тормозить. На малой скорости мы подъехали к валунам, пересекавшим нашу дорогу, и остановились.

Отвязав от пояса веревку, я взобрался на валун и огляделся.

За валунами снег заканчивался. Внизу виднелся первый робкий кустарник, а еще ниже, в туманной дали, зеленое марево леса. И ни намека на то, в каком времени и месте мы находимся. Кроме солнечной дуги, разумеется. Дуга горела над горизонтом. Теперь я ни секунды не сомневался в том, что это световой луч. Но какой огромный! По всей видимости, протечка во времени была титанической, раз световой луч такой мощности вышел из нее, рванулся ввысь, где, на расстоянии нескольких сотен метров, изогнулся и отправился обратно.

– Что там, Андрей? – крикнула Катька снизу.

– Там протечка во времени, – уверенно отвечал я. – Мы доберемся до нее и вернемся домой, целыми и невредимыми.

Я, вскоре после

Повозка из козьих шкур, сослужившая нам столь хорошую службу, была разобрана. Теперь идти в связке не было необходимости, ведь снег отсутствовал. Мы, уже не скрепленные веревкой, встали в цепочку и пошли. Я выбирал дорогу между булыжников, а находящийся в арьергарде граф Орловский присматривал, чтобы никто не заблудился.

С каждым нашим шагом растительность увеличивалась в высоту и наливалась соками. Сначала это были отдельные тощие травинки, позднее превратившиеся в коренастые стебли с мясистыми листьями и пышными цветами в основном желтых и розовых оттенков. Чуть ниже стали попадаться кустарники. Они были колючими – приходилось их обходить, так как продраться сквозь кустарник не было никакой возможности. На некоторых кустарниках висели плоды. Однако, биолога среди нас не было, поэтому я приказал не срывать незнакомых плодов, во избежание отравления. Пища пока имелась: припасы графа Орловского еще не закончились. К тому же граф нес в рюкзаке два больших куска мяса, позаимствованных им у снежного человека. В холоде мясо не могло испортиться, но сейчас, со снижением высоты, становилось теплее, и мясо следовало употребить в пищу как можно скорей.

На первой же стоянке мы разожгли костер и приготовили козьи отбивные. Орловский сказал, что, судя по внешнему виду туши, это были не козы, а их ближайшие сородичи. Впрочем, сказанное им не имело ни малейшего практического значения. Главное, что мясо животных оказалось пригодным в пищу.

И еще мы с удовольствием переоделись. Вид меня и Ивана Платоновича, щеголяющих в нижнем белье графа Орловского навыпуск, произвело бы неизгладимый фурор в петербургском обществе. Ранее выбирать не приходилось, но теперь мы стянули с себя теплое и изрядно пострадавшее белье, возвратив его хозяину. Орловский, осмотрев многочисленные дырки и порезы на возвращенных вещах, ничего не сказал, но мне сделалось стыдно. Вероятно, те же чувства испытывал Иван Платонович, пробормотавший, что за министром государственных имуществ не заржавеет.

Граф Орловский был непроницаем. Сложив пострадавшее белье, он убрал его в рюкзак и возвратился к костру за добавкой.

К женщинам возвращалось беззаботное настроение. Люська с Натали весело о чем-то щебетали. Сложней всего приходилось, разумеется, Катьке. Подумать только, сначала из своего времени попасть в 1812 год – хорошо, что в мои объятия, а не в чужие. Затем, вроде бы договорившись с создателями вселенной о возврате домой, опять оказаться незнамо где: в ледяных горах, совершенно не приспособленных для нормальной жизни! Много выпало на долю этой хрупкой девушки, а сколько еще выпадет!

В таких рассуждениях, я подсел на камень рядом с Катькой и положил ей руку на колено. Катька хмыкнула, а Люська сверкнула глазами, но сделала вид, что не заметила. Ничего, пусть привыкают. Как говорится, стерпится, слюбится. Одна хорошая групповушка, и от наметившейся антипатии не останется следа.

В текущих условиях о групповушке нечего было думать, естественно. Мы были уставшими, грязными и не определившимися во времени и пространстве – о последнем следовало позаботиться в первую очередь.

– Есть какие-нибудь предположения, где мы находимся? – спросил я.

– В горах, барин, – высказалась Натали.

За что я люблю русский народ, так это за простодушие.

– Более точные предположения имеются?

– Это Кордильеры, – подумав, сообщил тесть.

– Почему вы так решили, Иван Платонович?

– Насколько я могу различить своим далеко не идеальным зрением, ниже нас расположены сплошные девственные леса. Горы плюс девственные леса, из этого я делаю вывод, что мы находимся в Кордильерах. Европа отпадает: в ней не осталось девственных лесов, да и столь высокие горы отсутствуют. В Африке имеется несколько достойных гор, но не длинных горных гряд, которые мы с вами наблюдаем. В Азии имеются и горы, и девственные леса. Теоретически мы можем находиться в Азии, но интуиция подсказываем мне, что мы в Кордильерах. Где-то в Южной Америке. То есть под нами джунгли, мы движемся в их направлении. Естественно, я исхожу из того, что время, в котором мы находимся, соизмеримо с нашим. Если мы оказались в доисторическом прошлом, тогда любые предположения безосновательны. Местность, в которой мы находимся, может вообще не иметь названия, аналогичное справедливо в отношении целого континента.

– Что думаете по поводу солнечной дуги, Иван Платонович?

– То же, что вы, князь Андрей. Это протечка во времени, какие могут быть сомнения?!

– Как предполагаете действовать?

– По обстоятельствам. Если бы мы находились в моем кабинете на Вознесенке или в Сыромятино, я бы выставил вас за дверь, под предлогом занятости. Зачем задавать вопросы, ответы на которые заранее известны или не имеют значения?

«А ведь он прав», – заметил внутренний голос.

«А ты не лезь поперед батьки в пекло», – отрезал я.

Ничего другого не оставалось, как следовать в направлении солнечной дуги и действовать по обстоятельствам.

Я, на следующий день

На следующем привале мы заночевали – по счастью, обошлось без происшествий, – и к полудню следующего дня достигли долины. Иван Платонович оказался прав: долину занимали настоящие джунгли.

Древесные кроны смыкались над головой, практически не пропуская солнечного света. В кронах гомонили птицы с ярким тропическим оперением. Стволы деревьев, как один, были высокими: деревья тянулись вверх, к солнечному свету, которого катастрофически недоставало. Таким образом, верхняя часть леса была пышной, тогда как средняя – худосочной. Тем не менее худосочность средней части компенсировалось травяным разнообразием на земле. Различные плющи и другие вьющиеся растения цеплялись за ноги, мешая ходьбе. Я вытащил нож и по мере возможности прорубал дорогу сквозь непроходимые заросли. Мои товарищи шли следом, стараясь не растягиваться и не отставать.

Так – медленно, но неотвратимо – мы продвигались в направлении солнечной дуги.

Остановились передохнуть у небольшой речушки. Эта была первая речушка с чистой и относительно теплой водой, которую мы встретили. Ручьев на горных склонах было предостаточно, но вода в них была холодна, как смерть – от нее даже зубы сводило. Искупаться в таких ручьях нечего было думать. Теперь представилась возможность омыть тела в проточной воде.

В тропических реках могли водиться разные неприятные создания, начиная от плотоядных рыбок и заканчивая крокодилами, поэтому первым дело я зашел в воду и осмотрелся. Вода доходила до колен и была прозрачной. Ни рыб – какими бы они ни были, – ни крокодилов поблизости не оказалось.

– Можно купаться, если кто хочет! – сообщил я, выходя из воды.

Товарищи сидели на берегу, у весело потрескивающего костра, и распределяли последние остатки пищи. В путешествии граф Орловский рассчитывал на себя, поэтому взятые им запасы пищи оказались скудны для шестерых человек. За прошедшие сутки мы практически подъели припасы. Та же участь был уготована кускам козьего мяса, полученным от снежного человека, тем более что мясо оказалось приятным на вкус и нежилистым. Оставалось надеяться на то, что граф Орловский добудет что-нибудь из пропитания, которое бегает, ползает и летает по здешним тропическим лесам.

– Кто купаться? – повторил я.

Катька потянулась и встала с поваленного бревна, на котором сидела. Она и раньше не была стеснительной, но теперь наступил ее час, без сомнения! Я присел на освободившееся бревно, приготовившись наблюдать за купанием богини.

Катька медленно, наслаждаясь моментом, подошла к воде и сделала движение, чтобы стянуть с себя платье. Но в этот момент в воду уже бухнулась Люська, причем совершенно голая. Когда она только успела стащить с себя все свои причиндалы?! Их в нормальной обстановке не сразу снимешь, а тут буквально в одно мгновение. Впрочем, ей помогала Натали – без ее участия раздевание, разумеется, не обошлось.

Итак, Люська бухнулась в воду. Впрочем, что значит бухнулась? Воды было по колено, поэтому она просто запрыгнула в речку, подняв кучу брызг, и принялась зачерпывать себе воду в ладони и лить на грудь. Причем встала не задом и даже не боком, а принципиально передом, не стыдясь ни графа Орловского, ни своего отца.

Я обернулся на Ивана Платоновича. Тесть успел отвернуться. Поскольку я находился сбоку от него, то мог заметить глубокую складку, проходившую по переносице. Взрослые дочери – сущее наказание, в том числе замужние. Я читал об этом в художественной литературе.

Хотя гораздо занятнее было понаблюдать за Катькиной реакций. Увидев, что со стриптизом ее опередили, Катька замерла в оцепенении, потом стащила с себя платье и трусы, скинула на землю бюстгальтер и, оставшись в чем мать родила, последовала примеру остальных женщин. Остальных женщин – потому что к тому времени рядом с Люськой уже плескалась Натали.

Понимая, что ходить грязным не пристало, я тоже разделся и присоединился к своим женщинам, которых очень любил, но не знал, как соединить воедино.

– Андрэ, потри мне спинку, – попросила Люська.

Мочалки с мылом не было, поэтому мне пришлось тереть ей спинку ладонью. Это было показательной акцией, естественно: жена вполне могла попросить потереть ей спинку своей горничной.

Я потер Люське спинку и занялся собой.

– А теперь мне, Андрей, – услышал я уже Катькину просьбу.

Пришлось тереть спинку и ей. Люська промолчала, понимая, что возражения бесполезны и даже оскорбительны для присутствующих. За моей спиной они вели свою дамскую игру, и я в этой игре был не более чем игровым кубиком. Каждая из женщин поочередно бросала кубик и смотрела, какая цифра на нем выпадет.

– Григорий, а ты купаться не пойдешь? – крикнул я в сторону костра.

Но Орловского у костра не было. Сидел, полуотвернувшись, один Иван Платонович. Я обратил внимание, что сидит он так, чтобы не видеть голой дочери, но при этом краем глаза наблюдать за голой Катькой. Это стрекоза добилась-таки своего, хотя бы в отношении самого немолодого из нас министра государственных имуществ.

Где-то поблизости жахнул пистолетный выстрел.

Женщины завизжали, прикрывая руками интимные места, и выбежали на берег одеваться.

Через минуту, как я и думал, из джунглей показался граф Григорий Орловский, волоча за собой убитую обезьяну.

– Тренировался на меткость? – спросил я.

Граф удивился.

– При чем здесь меткость? Наши запасы провизии подошли к концу, а обезьянье мясо чрезвычайно питательно.

Он насадил обезьяну на импровизированный деревянный вертел и водрузил на костер. Сначала неприятно запахло паленой шерстью, но вскоре вдоль речушки распространился аромат свежего жареного мяса.

Мы сытно пообедали обезьяним мясом и продолжили путь к солнечной дуге, изредка заглядывавшей в просветы между деревьями.