Текст книги "Время кенгуру. Книга 2 (СИ)"
Автор книги: Михаил Эм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)
Орловский положил первертор на стол и нажал кнопку. Из первертора полилась розовая желеобразная жидкость, через несколько минут сформировавшаяся в кенгуру. Этого кенгуру Андрей величал Толстым, хотя зверь был не толстым, а вполне себе упитанным, годящимся как для засолки, так и на хорошее охотничье жаркое.
– Вызывать? – спросил Толстый после того, как формирование закончилось.
– Отправляй меня на поиски протечки, – решительно проговорил Орловский, убирая первертор в карман. – Но смотри, чтобы багаж со мной был, – граф указал на бывший при нем багаж. – Действуй уже, я готов.
– Отправлять, отправлять, – заторопился Толстый. – Стоять здесь, я организовать контролируемый протечка, тебя внутрь засасывать. Ты понять?
– Действуй! – рявкнул граф, предвкушая новые приключения.
– А потом меня с женщинами, в свое время, – напомнил Андрей.
– Барыня! – крикнула горничная и, всхлипывая, полезла обниматься к Люсьене. – Кто же за вами там присматривать будет?
– Всех отправить, – пообещал кенгуру.
Толстый положил под ноги графу Орловскому зеленый шарик, а сам опасливо на него покосился. Зеленый шарик неожиданно завертелся, и пространство под ногами графа Орловского принялось видоизменяться. Граф хотел было дернуться, но сдержался, несмотря на то, что его ноги начали видоизменяться вместе с остальным пространством.
Из образовавшейся пространственно-временной дыры высунулся прозрачный щуп со светящимися отростками и как будто огляделся. После чего стремительным рывком ухватил за ноги очаровательную Люсьену и принялся втягивать в дыру. Вскрикнув, за Люсьену одновременно ухватились ее муж Андрей и ее отец Озерецкий, пытаясь противодействовать прозрачному щупу, который явно ошибся в своих действиях. Хватать за ноги следовало, разумеется, не Люсьену, а графа Орловского.
Прозрачный щуп со своими светящимися отростками оказался глух к крикам и увещеваниям. Когда к Люсьене прицепились Андрей с Озерецким, щуп лишь немного напрягся, после чего, легко преодолев сопротивление, втянул Люсьену внутрь клубящегося, мерцающегося и перекатывающегося пространства-времени. В попытках помочь, за ноги Андрея ухватилась горничная, а следом за ней женщина из светового луча. Естественно, они не помогли, разве что в ответ на их непременные женские визги святящиеся отростки прозрачного щупа недовольно зашевелились.
Граф Орловский, не веря своим глазам, наблюдал, как вместо него в протечку во времени втягиваются совершено посторонние люди. При этом протечка находилась у него под ногами, причем эти ноги составляли с протечкой фактически одно целое.
Орловский бросил вопросительный взгляд на кенгуру, и по отпавшей челюсти на вытянутом кенгурином лице понял, что произошедшее является неожиданностью для самого создателя вселенной.
– Твою ж мать! – высказался граф словами народной мудрости.
После чего ухватился за ногу почти исчезнувшей в пространстве-времени горничной, не забыв при этом обнять другой рукой поклажу. Не без удовольствия Григорий Орловский ощутил, как его засасывает в протечку вслед за товарищами.
Орловский уже не мог видеть, как после его исчезновения челюсть Толстого возвратилась на место. Кенгуру немного постоял, разглядывая опустевшую гостиную, почесал короткой передней лапой живот и произнес раздумчиво:
– Полный швахомбрий.
Глава 3
Я, сразу после
Оказавшись внутри протечки во времени, я перестал контролировать себя, в том смысле, что перестал ощущать свое тело. По идее, моя рука должно было держаться за Люськин подол, но я не ощущал своей руки и не различал ни Люськи, ни ее подола. Зато ощущал свой внутренний голос, причем во множественном числе.
«Куда направляешься, дурья башка?» – спросил у меня первый внутренний голос.
«А ты до него не доматывайся, а то хуже будет», – заступился за меня второй внутренний голос.
На что третий внутренний голос ответил:
«Кто до кого доматывается, это еще вопрос».
«Сколько же вас?» – поинтересовался я.
«Много!» – вскричала, причем разными тембрами, целая толпа внутренних голосов.
Даже не знаю, сколько их было, но никак не меньше сотни.
«Может, мне слово дадите?» – попросил я.
«А ты кто такой?» – заорал кто-то из толпы.
«Я ваш хозяин, центральный элемент нашего сознания», – пояснил я сдержанно.
Поднялся страшный гам. Внутренние голоса спорили, можно ли мне верить и не являюсь ли я одним из внутренних голосов, который только притворяется центральным элементом сознания, желая выгадать на своей лжи определенные привилегии.
Не желая вступать со своими внутренними голосами в пререкания, я отлетел от этой кучи-малы подальше и закружился в дожде светящихся солнечных отблесков. Внезапно внутренние голоса, один за другим, вырываемые неодолимой силой из общей массы, начали ко мне присоединяться. Я понял, что объявили посадку.
Моя догадка оказалась верной. Когда последние из внутренних голосов были сметены в мою сторону ураганом солнечных точек, вследствие чего я обрел желанную целостность, крутящаяся труба, в которой я все это время находился, буквально выплюнула меня на земную поверхность.
Взвыв последний раз, крутящаяся труба рассосалась в пространстве и исчезла, оставив после себя мириады сверкающих алмазов. Это была снежная пыль, поднятая в воздух моим падением. Не только моим, разумеется. Поблизости от меня находились фигуры, ворочающие головами и отряхивающиеся от снега.
Пересчет по головам показал наличие всех, присутствовавших в гостиной на момент ошибочной отправки:
1) граф Григорий Орловский – тот, кому и надлежало сюда отправиться, в отличие от остальных;
2) я, Андрей Березкин, сознательный путешественник во времени;
3) моя жена по 1812 году Люси Озерецкая;
4) ее горничная Натали;
5) ее отец, министр государственных имуществ Иван Платонович Озерецкий, мой тесть;
6) моя подруга Катька, случайная путешественница во времени.
Толстый предупреждал, что вследствие протечек путь может оказаться ошибочным, но, насколько я понял, до этого даже не дошло. Дурацкий световой щуп утащил нас в пространственно-временную дыру, для нас (за исключением графа Орловского, разумеется) совершенно не предназначенную.
– Орловский?
– Андрей, ты здесь?
– Люська?
– Барыня? Да вот же она.
– Я тут. Со мной все в порядке.
– Рад слышать, доча.
– Катька, ты где?
– Я тут.
Сгрудившись в кучу, по колено в снегу, мы огляделись.
Мы находились в горах, причем весьма высоких. Вершины, увенчанные ледяными коронами, возвышались повсюду, куда ни кинь взор. По счастью, упали мы не на самую вершину, а на относительно ровное место – плато, вероятно, – однако наше положение было воистину плачевным. Определить, в каком времени мы находимся, было решительно невозможно: вокруг царило настоящее безвременье.
Но опасно было не безвременье, а холод, начинавший пробирать до костей.
– Григорий, первертор с тобой? – спросил я, начиная стучать зубами.
Граф вытащил первертор из кармана.
– Вызывай.
Из спасительного отверстия, прямо на снег, полилась розовая субстанция, протаивая под собой небольшую проплешину.
– Вызывать? – заинтересованно спросил Толстый, сформировавшись.
Он попытался подпрыгнуть, но провалился в снег по самую сумку.
– Забрасывай нас в другое место, ежкин кот!
– Протечка найтить здесь, – обиженно пояснил Толстый, принюхиваясь к снегу.
– Нет здесь никакой протечки! – заорал я. – Мы здесь все замерзнем, тогда тебе полный швахомбрий наступит. Немедленно перемести нас в более теплое место, а еще лучше обратно в Петербург, в 1812 год.
– Не перемещать, – пояснил Толстый. – Цилинистый вздуропак взрываться. Бум-бум-бум. Вы найтить протечка, тогда перемещать.
– Шарик зеленый давай, – взмолился я. – Который вертится. Лучше мы еще раз переместимся.
– Не перемещать. Нельзя перемещать.
Толстый виновато потянулся хвостом к первертору и начал потихоньку втягиваться вовнутрь. По собственной инициативе, такая сволочь.
– Стой, как там тебя! – заорал я. – Бриик-Боо, кажется… Теплую одежду хотя бы принеси.
Толстый втянулся уже по плечи, но все же напомнил, давно знакомое:
– Найтить протечка, иначе вселенный демонтировать.
После чего окончательно скрылся в отверстии.
– Бери, Андрей. У тебя с ним лучше получается беседовать.
Орловский стоически возвратил мне первертор, а сам принялся распаковывать багаж.
– На шесть человек я не рассчитывал, – с улыбкой извинения произнес граф. – Но кое-что из теплых вещей предложить могу.
После чего из саквояжа были извлечены пара теплых курток и пара демисезонных курток, пара одеял и несколько комплектов теплого мужского нижнего белья.
– Одевайтесь, иначе замерзнете.
В результате распределения Люське с Катькой достались теплые куртки, Натали и Ивану Платоновичу – демисезонные куртки вкупе с одеялами. Мы с графом удовольствовались его нижним бельем, приобретя весьма пикантный вид. На головы накрутили какие-то тряпки, разорванные из еще одного предмета графского гардероба. Впрочем, нам было нее до модных изысков. Следовало как можно быстрее спуститься с гор. В долине климат должен оказаться более теплым, никто в этом не сомневался. Однако, до долины нужно еще добраться, желательно живым.
– Куда пойдем, Андрэ? – спросила Люська.
– Есть какие предложения? – спросил я у общественности на всякий случай.
Горы выглядели одинаковыми. В какой стороне находится ближайшая долина, было совершенно непонятно.
– Может быть, в ту? – предложил Иван Платонович.
– А почему в ту… – начал я, но тут увидел.
Во впадине между двумя вершинами, далеко за горизонтом, что-то сияло – я имею в виду, не в самой впадине, а на горизонте. Солнечная дуга будто уходила в небо, а потом возвращалась обратно, в то же место, из которого выходила. Это не очень походило на световой луч – тот был гораздо, гораздо меньших размеров, – но тем не менее…
– Полагаете, это световой луч, Иван Платонович? – спросил я.
– Не знаю, князь Андрей. Однако, нам стоит поторопиться, пока мы окончательно не замерзли.
Тесть был несомненно прав.
Мы встали в цепочку: вначале я, затем Иван Платонович, следом за ним женщины. Замыкал наше шествие граф Орловский.
– Минуту, – сказал я, вспомнив, что альпинисты обвязываются веревкой, чтобы в случае падения подстраховать товарища. – Григорий, у тебя случайно нет веревки?
Веревка случайно нашлась. Мы обвязались ей вокруг пояса и, прикрепленные друг к другу, заспешили по снежному насту к странной световой дуге на горизонте.
Я, через два часа
Через два часа передвижения с необустроенного горного склона Люська поскользнулась и поехала вниз. Все случилось так неожиданно, что остальные не успели зафиксировать свои ступни на снежном насте. Вследствие рывка поскользнулась Натали, идущая следом на Люськой, затем и Катька. Не удержался и Иван Платонович.
Так как мы находились в единой связке, ее середина провисла и заскользила вниз по склону. Лишь мы с графом Орловским не растерялись и одновременно упали в снег, головой к вершине, пытаясь таким способом затормозить падение наших товарищей. Выхватив из карманов ножи, мы воткнули их в снег, как можно глубже.
Тут же последовал рывок, вызванный падением четырех человеческих тел. Снежный наст оказался не слишком твердым, поэтому ножи держались в нем плохо. Мы с графом старались изо всех сил, но чувствовалось: еще немного, и мы вместе с женщинами и министром государственных имуществ соскользнем в пропасть.
Первым не повезло Орловскому. Вместе со своим ножом, оставившим в снегу глубокий порез, граф заскользил по насту, к остальным товарищам.
«Держи, твою мать!» – крикнул внутренний голос.
Но мне было не до внутреннего голоса.
На мне, можно сказать, висело пять человек, в том числе двое мужчин не самой миниатюрной комплекции. Исключительно от меня зависела их жизнь, а от моей жизни – судьба остального человечества. Как следует поступить в такой ситуации? Я не знал, как поступлю, но знал, как следует поступить: ни за что не отпускать веревку, чего бы это ни стоило.
– Андрэ! – визжала откуда-то снизу Люська. – Я не хочу умирать!
– Я тоже не хочу, Андрей! – вторила ей Катька.
– Держишь? – послышался ободряющий глас графа Орловского.
– Еле-еле удерживаю! Сейчас начну сползать, – крикнул я в ответ.
– Держись! Сейчас тебе станет легче!
Я понял, что хочет сделать граф Орловский: перерезать веревку, тем самым пожертвовать своей жизнью ради спасения товарищей.
– Нет! Не делай этого, Григорий! – крикнул я.
Но было поздно. Орловский перерезал веревку, на которой висел. Испытываемая мной тяжесть заметно уменьшилась.
– Прощайте, мои товарищи! – послышался отдаляющийся и постепенно отдаляющийся голос графа Григорий Орловского. – Спасите человечество!
Вот так теряешь верных друзей. Разговариваешь с ними, принимаешь от них дружеские подношения и не понимаешь, что в решающий миг друг перережет удерживающую его веревку, предпочтя длительному бесчестью мгновенную смерть.
Комок подступил к моему горлу, однако следовало вытянуть остальных, продолжавших висеть над пропастью. И тут, к ужасу своему, я понял, что не в силах вытянуть связку висящих в воздухе альпинистов. Я, распластавшись на снегу, вцепившись в него ножом, а также свободной рукой, ногами и зубами, по-прежнему еле удерживался от того, чтобы не сорваться вниз по крутому склону.
– Барин, сейчас тебе станет полегче!
Кто это? Натали? Что она такое кричит? Неужели, понимая, что я не в силах вечно удерживать висящих над пропастью, Натали тоже, как и граф Орловский, решила пожертвовать собой во имя общего спасения?!
– Натали, что ты такое задумала?
– Перережу веревку, барин!
– Чем? У тебя нет ножа.
– Зато есть маникюрные ножницы!
– Нет, Натали! Не надо!
Но Натали уже перерезала веревку маникюрными ножницами и ухнула в пропасть вслед за графом Орловским.
Мне стало немного легче, но явно недостаточно для того, чтобы вытащить оставшихся из пропасти. Я напряг все имеющиеся у меня силы, пытаясь ползти вверх по склону, но в результате съехал на несколько метров вниз. До края пропасти оставалось совсем немного.
– Прощай, Андрей! – донесся до меня Катькин голос.
– Нет, Катька! Ты не сделаешь этого!
– Сделаю! Я умру, а ты живи, вместе с молодой женой.
– Ты блефуешь! У тебя нет ножа.
– Зато есть маникюрные ножницы. Какая женщина ходит без маникюрных ножниц.
– Погоди немного, я сейчас соберусь силами и…
– Поздно, Андрей. Помни, как я тебя любила.
С этими словами моя любимая и незабвенная Катька перерезала веревку и упала в пропасть, где к тому моменту уже находились граф Орловский и Натали.
В связке у меня оставались Иван Платонович и Люська. Я заскрежетал зубами и пополз наверх. Мне удалось проползти метра полтора, до спасения оставалось чуть-чуть, но к этому моменту силы окончательно меня покинули. Утеряв их, я заскользил вниз по снежному насту, остановившись практически над самым обрывом.
– Прощай, Андрэ! – донеслось снизу.
– Что? – крикнули мы одновременно с Иваном Платоновичем.
– Прощай, Андрэ и ты, папан! – повторило эхо.
– Нет, Люси! – умоляюще крикнул я в пропасть.
– Не смей, доча! – не менее проникновенно крикнул Иван Платонович.
На этот раз я не успел даже спросить, чем Люська перерезает веревки. Конечно, это были маникюрные ножницы, черт бы их подрал! Тяжесть еще уменьшилась, и далеко снизу раздался слабый крик:
– Андрэ-э-э!
Я рыдал от горя, а метрах в двух ниже рыдал от горя министр государственных имуществ. Горе объединяет людей, поэтому, отрыдавшись, я спросил сдавленным голосом:
– Кажется, мы остались одни, Иван Платонович?
– Теперь-то вы можете вытащить меня из пропасти? – поинтересовался тесть.
Хотя голос у него был нехороший, неестественный какой-то.
– Не знаю, сейчас попробую, – ответил я.
Я свисал над пропастью, удерживаясь за нее животом, но силы мои были на исходе, и достаточно давно.
– Насколько понимаю, вы не в состоянии вытянуть меня наверх? – спросил тесть.
– Похоже, что так, – согласился я.
– В таком случае погодите минуту. Сейчас вес уменьшится.
– Алло, Иван Платонович? – спросил я. – Вы хотите сказать, что тоже перережете веревку?
Ответа не последовало.
– Вы здесь, Иван Платонович?
Тесть не отвечал, хотя его тяжесть я чувствовал.
– Да здесь я, здесь, – сказал он наконец. – Я не могу с вами разговаривать, так как разбираюсь с веревкой.
– Не можете перерезать?
– У меня нет ножа.
– Значит, вы перерезаете ее маникюрными ножницами?
Иван Платонович не отвечал, копошась внизу.
– Вы на удивление несообразительный, князь Андрей, – ответил он наконец через некоторое время. – Разумеется, у меня нет маникюрных ножниц, я же не женщина. Я перегрызаю веревку зубами. Собственно, почти перегрыз, совсем немного осталось, – вслед за этим последовала небольшая пауза, а затем слова прощания. – Если не смогли спасти мою дочь, спасите хотя бы человечество, князь Андрей.
– Господи, да что же вы сразу не сказали! – воскликнул я с состраданием. – Уже десять минут дурака валяли, а мне вас держи! Сейчас я вам пособлю, по-родственному.
С этими словами я уперся в скалу обеими ногами, освободил ножик и чиркнул по веревке, на которой висел Иван Платонович. Когда последнее веревочное волокно было перерезано, министр государственных имуществ устремился, вслед за остальными моими товарищами, к своей гибели.
Полностью освобожденный, я смог отползти от пропасти и сесть на снег, обратив лицо к сияющему на недостижимой высоте солнцу. Я потерял все, что у меня было: жену, ее горничную, которую я тоже любил, также любовницу и верного друга. Не говоря уже о тесте, с которым у меня были определенные трения. Однако, трения не привели к нашей взаимной гибели, а напротив, могли положить начало новой мужской дружбе. Но уже никогда не положат.
Что мне было теперь делать, одному, посреди заснеженной пустыни? Посреди этих гор, равнодушных к судьбе пяти людей, погибших в ледяных расщелинах? К тому, что погибшие не помогут мне спасти вселенную, в результате чего все эти горы будут расщеплены на отдельные молекулы такой катастрофой, о которой они не имеют малейшего представления? Стоит ли мне отдалять эту катастрофу? Не лучше ли положиться на судьбу и кинуться со скалы вниз, разделив безрадостную участь любимых женщин, родственников и остальных друзей?
Решив, что да – так будет лучше, – я поднялся на ноги, последний раз оглядел этот прекрасный и величественный мир вокруг себя и ринулся в зияющую подо мной пропасть. Словно кондор, обитатель горных вершин, воспарил я, раскинув руки, над скалами и пропастями, радуясь, что не остается у меня никаких забот и печалей, а остается лишь это ослепляющее чувство прекрасного, и оно будет последним чувством в моей беспутной и все-таки такой полнокровной жизни.
Пролетев несколько десятков – а может, сотен? – метров по воздуху, я окунулся в мягкий девственный снег и покатился по нему, поджав под себя ноги и прижав руки к туловищу, дабы продлить свою окончившуюся жизнь еще на пару мгновений.
Голова у меня закружилась от мельтешения снега и солнца, снега и солнца, снега и солнца. Я понимал, что практически умер, и все-таки не был мертв, поскольку, укутанный снегом, еще летел в свою окончательную ледяную могилу.
Я уже не понимал, что происходит со мной наяву, а что в смертном сне. Вероятно, это все-таки был смертный сон, потому что солнечный свет бил мне прямо в лицо, и на его фоне виднелось чье-то любящее лицо, спрашивающее меня Катькиным голосом:
– Андрей, ты жив? Ну, приходи же в себя.
– Андрэ! Андрэ! – произнес другой не менее любящий голос, на этот раз Люськин.
Я покачнулся и приподнял туловище. Я лежал на снегу. Меня обступили погибшие друзья, все до единого, и это было по-настоящему удивительно. Все улыбались – за исключением разве что Ивана Платоновича, который стоял ко мне спиной и отряхивался от снега.
Оказалось, что пропасть переходит в плавный снежный спуск, тянущийся до самого подножья горы. Утес, с которого мы сначала падали, а затем катились, находился очень высоко и немного сбоку: его отсюда не было видно, и докричаться не представлялось возможным.
Мы спаслись все, без исключения, и могли продолжать путешествие к таинственной солнечной дуге.
Глава 4
Григорий Орловский, вскоре после
После счастливого спасения – и не только спасения, но и изрядного сокращения пути, – путешественники вновь обвязались веревкой и продолжили опасный путь. Граф Орловский замыкал связку, наблюдая за тем, чтобы никто случайно не развязался и не сбился с пути. Ледяная пустыня не прощает ошибок – в этом они уже убедились.
Через час цепочка альпинистов остановилась.
– Что случилось, Андрей? – крикнул граф Орловский.
– Здесь какие-то следы. Посмотри сам, Григорий.
Орловский отвязался и прошел вперед. Действительно, перед Андреем, пересекая путь, проходила цепочка следов. Это были не звериные следы, а человеческие. Но какие огромные! Ступня приблизительно вдвое превышала человеческую – следовательно, в этом существе было росту не менее трех саженей. Нога, оставившая эти следы на снегу, была не обута: судя по широко расставленным пальцам, она вообще никогда не знала обуви.
Рядом со следами алели крупные алые пятна.
– Что думаешь? – спросил Андрей у графа.
Орловский задумчиво помолчал, трогая пальцем алое пятно, потом ответил:
– Это безусловно кровь. Надо бы разведать.
– Зачем?
– Возможно, существо ранено. Попробую оказать ему помощь. Возможно, существу известно что-нибудь из того, что может заинтересовать нас. Я имею в виду протечку во времени.
– Привал! – крикнул Андрей, оборачиваясь.
Уставшие альпинисты принялись развязывать веревки и валиться в снег. Из открытых ртов вырывался мерзлый пар, а щеки покрывал иней.
Граф Орловский вытащил из-за пояса оба имевшихся у него пистолета и решительным шагом направился по склону, в направлении следов.
– Погоди, я с тобой, – крикнул Андрей.
– Не надо, я ненадолго, – отказался Орловский.
Взобравшись на склон, граф немедленно потерял из виду товарищей, зато обнаружил скальную гряду, в которой темнел большой провал. Следы существа вели туда. Орловский на всякий случай проверил, заряжены ли пистолеты, и проследовал провал, в который, по всей видимости, скрылось загадочное существо.
Провал представлял собой нечто вроде естественной пещеры, образованной приложенными друг к другу гранитными монолитами, с ледяной шапкой наверху. Снег перед провалом был хорошо утоптан, поэтому Орловский не сомневался: существо там. Выставив перед собой пистолеты и готовясь в случае необходимости произвести залп, Орловский осторожно зашел в провал и огляделся.
Это действительно было жилище, и жилище обустроенное. На ледяных стенах висели шкуры, похожие на козьи. Пол застилали такие же шкуры, но погрубее. У стены Орловский обнаружил лежанку, сделанную из цельной ледяной глыбы, обложенной такими же шкурами. В помещении имелись также несколько древесных обломков, приставленных один к другому – граф так и не понял, для чего они служили.
Сначала Орловский подумал, что хозяин всего этого добра отсутствует, но ошибся. Просто хозяин в это время занимался в дальнем углу разделкой туши животного. Хозяин – а это был снежный человек – сидел спиной, на корточках, и не сразу заметил вошедшего. Лишь почувствовав на затылке внимательный взгляд, обернулся и вскочил на ноги.
К этому моменту Орловский понял свою ошибку. Снежный человек не был ранен и не нуждался в помощи: он волок на себе убитую добычу – кровавые пятна на снегу можно было объяснить только так. Сам снежный человек был ростом около трех с половиной саженей, как и предполагал Орловский, и имел антропоморфный, но чрезвычайно заросший вид. Шерсть, которой снежный человек оброс, была белой, но вследствие того, что изрядно свалялась и запачкалась, казалось серой. Конечности были могучими, но чересчур длинными. Вздутая грудная клетка убедительно демонстрировала крутой и вспыльчивый норов ее обладателя. Голова заросла более длинной, чем остальное тело, шерстью. Челюсть снежного человека была квадратной, а довершал дело пронзительный взгляд, внимательно следящий за собеседником из-под тяжелых надбровных дуг.
Снежный человек увидел гостя и вскинул огромные лапы. Из мягких подушечек выдвинулись вперед длинные и острые, как арабские кинжалы, когти. Орловский, которому доводилось не только ловить камских осетров, но и охотиться на берберийских львов, молча направил оба пистолета в грудь снежному человеку. Тот на мгновение задумался. Затем когти снежного человека втянулись обратно в подушечки пальцев. Видя это, Орловский опустил пистолеты, тем не менее готовый в любой момент ими воспользоваться.
Снежный человек вопросительно рыкнул, на что граф Орловский любезно сообщил:
– Прошу прощения за беспокойство, это просто визит вежливости. Не соблаговолите указать мне дорогу в долину?
Снежный человек снова рыкнул: он явно не понимал по-русски.
Граф Орловский перешел на французский, затем на английский, но снежный человек по-прежнему не понимал. Видимо, он был совершенно диким, далеким от цивилизации. Вместе с тем снежный человек не был лишен некоторой доли гостеприимства и благородства. Граф Орловский сделал это заключение на том основании, что снежный человек резким движением выволок на середину помещения разделываемую тушу и приветственно зарычал, указывая на нее. Орловский понял, что существо приглашает присоединиться к трапезе.
Животное напоминало козу. Шкурами именно этого животного было отделано все жилище.
Граф Орловский присел над тушей на корточки, вытащил из-за пояса нож и отрезал себе огромный кусок сырого мяса. При виде ножа снежный человек с любопытством зарычал, но сразу же доброжелательно закивал, показывая, что гость на верном пути. Орловский отрезал полоску сырого мяса и положил себе в рот. Снежный человек, выдвинув из руки длинные когти, оторвал от туши огромный кусок и тоже положил в рот.
Они принялись задумчиво жевать, поглядывая друг на друга. Прожевав, оба закивали, всем своим видом показывая, что пища достойна всяческого одобрения.
Затем снежный человек заинтересовался ножом графа Орловского и, указывая на нож, учтиво рыкнул. Граф с поклоном передал снежному человеку нож, который буквально утонул в огромной мохнатой руке.
Снежный человек выдвинул когти и сравнил с ножом. Острие ножа размером было подобно когтю, не больше и не меньше. Орловский заметил, что одного когтя на руке снежного человека не хватает: видимо, коготь был обломан. Нож интересовал хозяина пещеры с этой точки зрения.
Снежный человек примерился и воткнул рукоять ножа себе в палец – туда, откуда должен был выходить обломанный коготь. После этого убрал все когти в подушечки. Лезвие ножа зашло в подушечку вместе с когтями. Затем снежный человек выдвинул когти: вместе с остальными когтями выдвинулось лезвие ножа.
Снежный человек удовлетворенно заурчал и обратил умоляющий взгляд на гостя. Граф Орловский дал понять, что хозяин пещеры может оставить ножик себе, на усмотрение. Снежный человек в свою очередь сделал широкий жест лапой, предлагая в обмен на ножик забрать из пещеры, что душа пожелает. Орловский выбрал несколько шкур и пару деревяшек, также отрезал от туши еще один кусок мяса, предполагая угостить ожидающих его товарищей. Снежный человек не возражал и предлагал взять что-нибудь еще, но Орловский отказался. Не стоило злоупотреблять гостеприимством хозяина.
Они распрощались перед пещерой, и Орловский заспешил вниз. Когда граф обернулся, снежный человек держал поврежденную лапу на весу и то втягивал в подушечки, то вытягивал из них ножевое лезвие.
Нет ничего приятней, чем вернуть утерянное. По всей видимости, снежный человек отчаялся вернуть обломанный коготь, но теперь, неожиданно получив искомое, готов был заплатить за него высокую цену.
Я, сразу после
Граф Орловский вернулся довольный, с несколькими шкурами и огромным куском мяса.
– Ты его убил? – спросил я.
Женщины, подозревая новую опасность, прислушивались к нашему разговору.
– Убил? – переспросил Григорий и захохотал.
– Хочешь сказать, что это не человечина?
– Что-то вроде козлятины, – сообщил Григорий. – Подарок от их стола нашему столу. В обмен пришлось пожертвовать ножом. Теперь, когда свалимся в пропасть, нечем будет перерезать веревку. Придется, как Иван Платонович, ее перекусывать.
Слыша это, Иван Платонович злобно нахмурил переносицу, но промолчал. Я пожалел, что рассказал графу об этой истории, но было поздно.
Пока Орловский отсутствовал, мы отдохнули и готовы были продолжить нелегкий путь. Однако, нам не суждено было его продолжить.
Где-то высоко в горах загромыхало.
– Гром? – предположил я.
– Лавина, – поправил тесть.
Громыхало как раз над нами. Я задрал голову и увидел, как на вершине, по склону которой мы спускались, образовалось снежное облако. Оно на глазах увеличивалось, причем в длину. Многотонные массы снега устремились с горы в нашем направлении, увлекая за собой не только все новые и новые снежные пласты, но встречающиеся на пути камни и целые каменные глыбы.
– Бежим! – крикнул я.
Куда бежать? Путь лавины заранее неизвестен, а и был бы известен, как убежать от смерти, несущейся на тебя с жутким ревом?!
– Туда!
Граф Орловский указал на скалу, темнеющую от нас в нескольких десятков метров. Скала был изогнута, образуя над своим основанием некий условный навес. Я моментально понял и целиком одобрил замысел графа. Встать под навес скалы, чтобы снежный поток промчался над нами и ушел вниз. Пожалуй, Орловский прав: это единственный шанс выжить.
Мы не были связаны веревкой, поэтому порознь кинулись к указанной графом скале. Я ухватил под руки Люську с Катькой и бежал вместе с ними, таща женщин на буксире, когда они отставали. Иван Платонович и Натали бежали поодиночке: видимо, аристократическое воспитание не позволяло тестю прийти на помощь горничной. Граф Орловский, нагруженный наплечным саквояжем, также принесенными шкурами и досками, бежал последним.
Я бросил взгляд на склон. Снежное облако, продолжающее расширяться по мере скатывания со склона, приближалось со скоростью экспресса. Нужно успеть, иначе мы окажется раздавлены и погребены под километровой снежной толщей!
Мы подбежали к скале и прижались к ней спинами. Последним добрался до скалы граф Орловский – добрался, и сейчас же сверху хлынул стремительный поток снега. Солнечный свет пропал, его место заняла движущаяся черная пелена. Через некоторое время движение лавины ослабло и вовсе прекратилось.
Мы находились в полной темноте. Ощущалось лишь движение взвихренных снежинок, но вскоре осели и они.
Я зажег фонарик от айфона. Подзарядки давно уже не было, но недешевый аппарат еще работал. Снег, легший от основания скалы до ее верха, оставлял нам узкий проход шириной не более двух метров. По нему можно было передвигаться, но можно ли выбраться наружу? Очевидно, что лавина сошла – нам необходимо выбираться на свежий воздух как можно скорее. Запасы воздуха здесь ограничены: скоро мы начнем задыхаться, и тогда пиши пропало, человечество может на нас не рассчитывать.
