Текст книги "Звоночек 4 (СИ)"

Автор книги: Михаил Маришин

А где же в этом «коммунизме», где все взаимодействуют в рамках коммуникационной сети и принимают решения напрямую, место правительству? А оно здесь – администраторы сети. Из тех, кто настолько ушёл «в политику», что ничем более и заниматься времени не имеет. Эти люди могут голосовать, но главная их функция – отслеживать и ставить назреваюие вопросы, выносить на обсуждение проблемы и вызовы, контролировать выполнение принятых решений. Товарищу Сталину это могло бы понравиться, ведь правильно поставленный вопрос – половина «правильного» ответа! Вот такой у меня «коммунизм» получился от слова «коммуна», община, связанная единым информационным, коммуникационным полем принятия решений и следования им.

Всё, ставлю точку. Интересно было сочинять сказки, но убил этим всего три дня, а завтра не до графомании будет, 23-е февраля, день РККА и РККФ, надо будет явиться в наркомат. Да и пальцы от пера уже скрючились. Сейчас детишки с Вяхром прибегут, вот им и почитаю, что насочинял.

Мда, не думал, что всё так обернётся. Даже до аквапарка не «долетел». Вопросов у школьников – целое море. А то, а это как, а «телевизор» что такое? Микроволновка? Электрическая печь, которая греет невидимыми лучами? Вот чудеса! А уж со спутниковой навигацией что было! В общем, пришлось расколоться, что первым космонавтом был Юрий Гагарин, полетевший в апреле 1961 года. Хорошо хоть, что пришла Поля и нас разогнала.

Папку, с крупной надписью синим армейским карандашом «Один день в коммунизме», я оставил на окне в гостинной. Там её подхватил, явившийся на ужин, Грачик, но открыв первую страницу и прочитав пару строк, отложил, так как женщины стали подавать на стол. Петька с Викой, не забывая работать вилками, попытались меня разговорить на тему фантастики, но я заартачился, сказав, что завтра, когда их друзья-подружки прибегут, чтоб никому не было обидно. Грачик же, после чая, к удивлению Лиды, сграбастал без спроса папку (коммунизм же!) и заперся на чердаке, который специально для него, подвинув полины запасы травок, пришлось утеплять. Лидия Георгиевна, возмущённая тем, что сегодня её никуда не пригласили, тоже закрылась у себя в комнате. Дулась целых полчаса, после чего, решив, что на обиженных воду возят, забарабанила на чердак, требуя, чтобы Грачик спустился в гостинную и читал вслух. Петька с Викой инициативу поддержали, но выдвинули требование, чтобы в качестве чтеца выступал я. У меня с Полиной перед праздником по плану была баня, поэтому увернуться удалось. Пусть уж сами, а то опять вопросами закидают.

Эпизод 2

На 23 февраля 1940 года высшему комсоставу РККА и РККФ сделали подарок. Медали, вроде «20 лет РККА» были уже не актуальны, поскольку у многих боевых орденов хватает, а вот генеральские и адмиральские звания, вместо прежних «комдивов» и «комкоров» – это ново! В Москве, собрав всех армейцев старше полковника из ГШ, НКО и таких как я, заштатных, командировочных или проезжавших, в актовом зале Наркомата, маршал Ворошилов лично зачитал один общий приказ на всех, а потом, по очереди, по персоналиям. В целом, большинство остались на том же уровне, что и были, с поправкой на то, что ступень «комбриг» упразднялась совсем, но добавлялся «генерал-полковник». Некоторые шагнули на ступень выше, получив, например, вместо «комдива» «генерал-лейтенанта». И всего двое из присутствующих, оба «с севера» по ранению, шагнули на две ступени вверх. Федюнинский, получивший орден Ленина и комбрига за прорыв укреплённой полосы, стал сразу генерал-лейтенантом, а дивинженер Любимов взлетел аж до генерал-полковника технических войск. Услышав своё новое звание из уст маршала, я невольно зябко передёрнул плечами. Нет, погоны не жмут. Не ввели пока. Но себя я в таком ранге как-то не представлял. Пока были разные комдивы-комбриги, всё как то ощущалось жизненно, органично, а вот «генерал-полковник» вызывал у меня, почему-то, стойкую ассоциацию с «баронством». Что же это? Я совсем становлюсь истинным коммунистом и человеком «этого» времени? Или это отголоски воспоминаний «того» мира, где в 90-х осколки Советской Армии превратились в нечто полуфеодальное с «сеньорами» в погонах с большими-большими звёздами и «крепостными» рядовыми? Б-р-р-р, чур меня!

– Служу Советскому Союзу! – гаркнул я громче, чем надо было бы, стараясь криком отогнать наваждение.

– Поздравляю! Ждём скорее в строй! – сухо отозвался Ворошилов и по очереди стал «отоваривать» комкоров, чтобы с них перейти на командармов.

После «раздачи» перед генералами по очереди выступили Мехлис, упиравший на политическую работу и возросшую ответственность «вновь испечённых» за коммунистическую агитацию в рядах РККА, и сам Ворошилов, сказавший, что задача, которую ставило перед Красной Армией Советское правительство, начиная индустриализацию, выполнена. Современная, механизированная, оснащённая лучшими образцами вооружения армия, создана. И проверена в деле так, что не нам одним видны лучшие её качества. Теперь будем ещё твёрже, ещё уверенней стоять на страже завоеваний Октябрьской революции!

Во второй половине дня весь генералитет был приглашён в Театр Красной Армии, вновь построенное, звездообразное в плане здание которого, только-только, к 23-му февраля, закончили отделывать изнутри. Там в честь воинов, командиров и политработников РККА сегодня давали концерт, но я не поехал. Подозревал, что маршал Ворошилов флотских, своего театра не имевших, пригласить постеснялся, а мне было бы потом перед Иваном Кузьмичом неудобно, который как раз сегодня прибыл в Москву «по делам». Так говорят, когда не хотят признаваться зачем. Впрочем, у них с Кузнецовым своя кухня. В общем, юлить я не стал, признался, что вечером ко мне приглашён командующий Балтфлотом флагман флота первого ранга Кожанов.

Глядя на меня, на концерт не пошёл, предпочтя посиделки у меня дома, генерал-лейтенант Бойко, сменивший после Академии Потапова на посту командующего 5-го Танкового корпуса. Повезло ему, а может, Щаденко нарочно «целился», чтоб бывшему военпреду ЗИЛа именно этот корпус, в который был мобилизован московский пролетариат, достался. Перекинувшись несколькими словами с командующим корпусом перед, как я потом шутливо называл этот процесс, «перезваниванием», понял, что тот в Москве по службе из-за какого-то конфликта с начальником ГАБТУ Павловым. За своим командиром последовал и генерал-майор Поппель, в одночасье сегодня «разжалованный» из комиссаров, в связи с упразднением этого института, в замполиты. Поехал ко мне и генерал-майор Родимцев, только недавно вступивший в командование 1-м ВДК. Десантников вывели из зоны боевых действий буквально на днях и сейчас железнодорожными эшелонами перевозили в ППД под Смоленск.

Привезя товарищей домой, я увидел, что там меня поджидает ещё один «пролётный», генерал-майор погранвойск Седых, едущий в Брест принимать «большой» Белорусский погранокруг, имеющий и внешнюю, и внутреннюю границы. Так мы узнали, что погранвойска тоже, приурочив к дате, «перезванивали». А вот центральный аппарaт НКВД – нет. О чём мы могли судить по явившимся поздравить меня «волкодаву» майору госбезопасности Панкратову и старшему майору госбезопасности Косову, по прежнему рулившему ГЭУ. Этим моим бывшим сослуживцам вдруг сегодня приспичило, независимо друг от друга, о чём-то со мной переговорить, но не рассчитали. Где уж в такой-то толпе секретничать?

Тем более, что, совершив «боевой разворот», выехав в Театр Красной Армии вместе со всеми, но оказавшись, почему-то в Нагатино, вскоре заявились мобилизованный весной генерал-майор Чкалов и скрывающийся от него командующий ВВС КА генерал-полковник Смушкевич. Что понадобилось вдруг от меня главкому летунов, я не предполагал, а вот Валерия Павловича можно было прочесть как открытую книгу. Герой страны маялся от того, что вернувшись в армию так и не попал на фронт, хоть и стучался во всевозможные, даже самые высокие кабинеты. Что толку от звания комбрига, а теперь уже генерал-майора, если драться не дают?! Адреналиновому наркоману Чкалову испытательной работы уже не хватало! Даже если учесть то, что из-за перевода КБ Поликарпова в Казань пришлось перейти к Микояну, «необъезженные жеребцы» которого были весьма непросты в управлении, особенно на посадке. Из-за этого, несмотря на поражающие воображение ЛТХ, рабочую высоту свыше 12 км, скорость на ней под 750, сверхмощный секундный залп, МиГи всё ещё не хотели принимать на вооружение. И вот Чкалов загорелся идеей собрать лучших лётчиков-истребителей страны, посадить их на МиГи и сформировать «дивизию чистого неба». Да пусть даже будет полк! Но командовать им будет он, Валерий Павлович, изучивший норовистый истребитель вдоль и поперёк. Увы, но ни командование ВВС, ни маршал Ворошилов, ни руководство страны, замысел не оценили. ВВС КА и без этого во всех прошедших войнах в итоге завоёвывали полное господство в воздухе. Так зачем рисковать авариями, тем более, жизнями лучших пилотов? Подождём, пока Микоян сумеет снизить посадочную скорость, тогда уж… В общем, ищет товарищ Чкалов себе влиятельных союзников сейчас где угодно. А Смушкевич по этой же причине, скрывается от надоедливого испытателя.

Последними, целой делегацией, заявились мореманы, задержавшиеся на торжествах в собственном наркомате. Вместе с Кожановым приехали нарком Кузнецов и, теперь уже замнаркома по береговым войскам генерал-лейтенант морской пехоты Касатонов вместе с незнакомым мне полковником Крыловым. Раздевшись в прихожей зашли в гостинную и выстроились перед нами. Улыбаются загадочно, а у самих рожи от радости аж светятся изнутри.

– Знаете, мы, по земле ползающие, да в небесах порхающие, ваших влажных намёков совсем не понимаем, – заметил я, как хозяин за столом. – Давайте уж, признавайтесь, что за счастье безмерное на вас свалилось…

– Пока я ещё нарком ВМФ, – выступил Кузнецов, – представляю вам генерал-адмирала флота СССР товарища Кожанова!

Разве можно вот так, без предупреждения! Я, Бойко, Поппель, Седых и Родимцев сидели на одной лавке из половой доски, положенной поверх двух табуретов. Кто из нас так неудачно и резко дёрнулся, я не понял, но отреагировать из нас всех успел только вскочивший на ноги десантник, остальные дружно грохнулись на пол. Гости постеснялись, а я, поднимаясь, выдал такую матерную тираду, что Полина, на пару с Лидкой суетившаяся на кухне, отгороженной от гостинной только печкой, пригрозила мне язык оторвать, если дети услышат.

– Вот! Правильно! По-боцмански его, чтоб в большом звании от корабельной службы не отвык! – заржал Кузнецов.

– Угу, – хмыкнул Смушкевич. – Вот так морские традиции и рождаются…

– Завидуй-завидуй, военлёт! У вас в маршальском звании в поднебесье никого нет, – улыбнулся Кожанов. – Если и будет, то обзовут «по-пластунски». А генерал-авиатором тебе, как пить дать, не бывать!

– Эх, генералы, адмиралы, маршалы… какая разница… – вздохнул я. – Нет у нас более уважаемого во всех Советских вооружённых силах человека, чем боец пехотный Ванька… – сказал я, вспомнив Быкова в в фильме «В бой идут одни старики» из моей «прошлой жизни», и запел «Старую солдатскую песню» Булата Окуджавы.

– Погоди! – завопил Касатонов. – В машину за гитарой сбегаю!!!

А спустя пару минут, под пока ещё неуверенный аккомпанемент, я тихо напевал:

 
Отшумели песни нашего полка,
Отстучали звонкие копыта.
Пулями пробито днище котелка,
Маркитантка юная убита.
 
 
Нас осталось мало – мы да наша боль.
Нас немного и врагов немного.
Живы мы покуда, фронтовая голь,
А погибнем – райская дорога.
 
 
Руки на затворе, голова в тоске,
А душа уже взлетела вроде.
Для чего мы пишем кровью на песке?
Наши письма не нужны природе.
 
 
На могилах братских серые кресты —
Вечные квартиры в перелеске.
Им теперь не больно, и сердца чисты,
И глаза распахнуты по-детски.
 
 
Спите себе, братцы, всё придёт опять.
Новые родятся командиры.
Новые солдаты будут получать
Строгие казённые квартиры.
 
 
Спите себе, братцы, всё начнётся вновь,
Всё должно в природе повториться —
И слова, и пули, и любовь, и кровь…
Времени не будет помириться.
 
 
Отшумели песни нашего полка,
Отстучали звонкие копыта.
Пулями пробито днище котелка,
Маркитантка юная убита.
 

(оригинальный текст слегка подправлен)

Под конец песни Касатонов, собаку съевший на подборе музыки к моим напевам, бренчал уже вполне себе ничего, красиво. Мне даже показалось, что что-то «испанское» со струн изредка соскакивало и всё вместе, на мой вкус, получилось ничуть не хуже, чем в оригинале. А вот его товарищ, полковник Крылов, всё это время задумчиво смотрел на меня, не отрывая глаз.

– Не нравится песня, полковник? – прямо спросил я у него.

– Напротив. Она напомнила мне ту, Мировую войну. Да и Гражданскую тоже…

– Успели застать?

– Да, с 16-го года прапорщиком, потом подпоручиком, а потом Добровольческая армия, Крым… – с вызовом поднял Крылов голову. – И в Грузии был, и в Бизерте тоже!

– Вот оно как… – хмыкнул я, не зная, как отреагировать.

– Товарищ подполковник записался в 36-м в Балеарскую бригаду добровольцем. Прошёл, благодаря своему мужеству, отваге, таланту весь путь от командира отделения до комбата. В операции «Ла-Манш» возглавил передвой отряд, участвовал в высадках на Аландских островах, а после гибели в начале февраля полковника Дельгадо, выдвинут мной на должность комбрига. Вчера мы с ним успешно прошли собеседование в ЦК по этому вопросу.

– И пропустили? – недоверчиво спросил Поппель? – Положим, то, что у вас с испанских времён в морской пехоте беляков полно – ни для кого не секрет. Но чтобы на должность комбрига?

– Я, товарищ, в Гражданскую против армии Троцкого воевал, – ответил Крылов. – А вы?

– Уел! – рассмеялся я, разряжая обстановку.

– И в Грузинскую тоже? – не поддался Бойко, потерявший на той войне ногу.

– Так я ж тогда и не знал ничего, что в России-то происходит. Только из французских газет, а там о нас никогда ничего хорошего не напишут. Вот и пошёл помогать восставшим воевать с той самой армией Троцкого, но уже без Троцкого. Откуда мне было знать, что всё изменилось? Это потом, в Бизерте пришло, когда «Александр» уходил. Как вы французов на место поставили любо-дорого было смотреть! Особенно после всего того, как они нами помыкали! Подумать только, вот недавно хотели всех перебить, а потом провожать вас вышли. Не все, конечно. Крепко мы тогда между собой повздорили. Но должен сказать, что тех, кто на происходящее смотрел по-прежнему, было абсолютное меньшинство. Они же, видя, что ничего сделать против линкора малым числом не могут, ваших раненых из-за злобы своей в госпитале убили. Но мы их потом за это наказали по-свойски, без полиции. Око за око. А за вас переживали, чтоб успешно дошли. Молебны стояли чуть ли не ежедневно. Это ж надо, без машин в море выйти, но в Севастополь вернуться! Такое только русские могут!

– Вашими молитвами… – улыбнулся я. – Рад, что в итоге всё встало на свои места и мы сейчас по одну сторону фронта и за одним столом. Хорошо, когда наши с нами!

– Эх, собирать нам ещё наших-то и собирать. До самого Уругвая… – вздохнул полковник.

– Вы, главное, связь не теряйте, контакты держите, глядишь, со временем всё наладится. Дорогу осилит идущий, – обнадёжил я Крылова.

– Да уж, постараюсь не терять, у меня семья до сих пор в Париже, пока я всё в боях да походах.

– Вот, кстати, туда и напишите статью, как морская пехота ВМФ СССР, как Красная Армия воюют, что, мол, никакие укрепления, даже линия Мажино и белые скалы Дувра, не устоят под ударом оснащённой современной техникой, умеющей воевать армии. Твердыни держатся только упорством и мастерством их защитников. Даже если это всего лишь окопы в монгольских песках. Вот тут вокруг вас товарищи сидят, и в Монголии, и в Польше, и в Финляндии побывавшие, поможем. Пусть опубликуют в парижских газетах. Может тогда и не сломаются французы под немецким ударом в этом году. Заодно и эмигрантов наших предупредите о возможной немецкой оккупации и намекните, что может так случиться, что русским и прусским предстоит ещё раз схлестнуться. Пусть выбирают, на чьей они стороне. Идея! Давайте, пока всё не сожрали и не выпили, сфотографируемся! Грачик, дорогой, тащи скорее камеру! Подпишем: «такие-то, такие-то, победители многих врагов, включая генерал-адмирала, собрались за общим столом в день РККА и РККФ». Нет! Иначе, «…в день защитника Отечества»! И себе на память оставим и в Париж отправим. Пусть сохнут от зависти вам, товарищ полковник!

Сказано – сделано! Антураж, что надо. Стол у меня сегодня ломится от яств и бутылок, хоть из моего хозяйства здесь пока только свежее сало и соленья. Но гости мои с понятием, лётчики, моряки и чекисты по пути в рестораны заглянули, корзины деликатесов с собой притащили. Седых – целый мешок дальневосточной красной рыбы, разных пород на любой вкус. Вёз, как бомбу, под крылом самолёта, чтобы не пропала. А жареная свинина заколотого с утра кабанчика, да с отварной картошкой, будут потом, ими никого не удивишь.

А потом, забыв о делах, мы поднимали тосты, пели песни, как ставшие уже привычными «Грозные силы Советской России» и «Наш Советский Союз покарает…», так и новые, которые разучивали, подбирали мелодию, и исполняли, в большинстве своём – хором. Некоторые песни, больше подходящие для сольного исполнения, пели поодиночке, причём особенно отличились Чкалов и Лида, у которой вдруг обнаружился потрясающий певческий талант. Грачик у меня тоже отличился, очень вдохновенно спев на родном языке «Дле яман». Я же начал с того, что переиначил «Застольную» после первых вступительных куплетов:

 
Вспомним про залпы линкоров и крейсеров
Про боевую стрельбу!
Выпьем за нашу пехоту морскую!
Высадки на берегу!
 

После этого куплета моряки, как по команде, подбоченились…

 
Будет в преданьях навеки прославлен
Под пулемётной пургой
Дерзкий десант в бастионы Свеаборга,
Русский удар штурмовой!
 

Тут уж пришла очередь Родимцева задирать нос…

 
Славой помянем таран наших танков,
Натиск на ДОТы врага!
Вспомним, как русская сила могучая
Финнов за Выборг гнала!
 

Теперь уже Бойко, наяривая на своём аккордеоне, глядел орлом…

 
Выпьем за тех, кто командовал ротами,
Кто замерзал на снегу,
Кто пробивался лесами, болотами,
Горло ломая врагу!
 

Отдал я должное войскам Мерецкова, разрезавшим Финляндию в самой узкой её части и закончил традиционно:

 
Встанем и чокнемся кружками полными,
Братство друзей боевых!
Выпьем за мужество павших героями!
Выпьем за встречу живых!
 

Новый, «финский» вариант был воспринят благосклонно, но всё же было заметно, что от победной экзальтации гости уже устали и ими сейчас владело не пред-, не после-, а именно межвоенное настроение. Настроение, когда бойцы всем уже всё доказали, когда прошлая война осталась далеко позади, а в новую уже как-то и не очень верилось. Настроение хорошо сделавших свою работу людей, с лёгкой усталостью и ленцой, с тихой грустью о прошлом и уверенностью в будущем. Под такое дело очень хорошо пошли песни Окуджавы «Не верьте пехоте…», «Надежды маленький оркестрик», «Капли датского короля» и даже «Кавалергарда век недолог», который великолепно спела под гитару Лида. Увидев, что «старорежимность» проскочила, я из хулиганства, из желания посмотреть, как отреагируют «истинные большевики», специально для Крылова спел «Я в весеннем лесу…» из кинофильма «Ошибка резидента».

– Откуда в тебе такое берётся?! – не выдержал Поппель.

– Само приходит! Вот как посмотрел на полковника, так сразу и полилось! – рассмеялся я в ответ. – Или не складно получилось?

– Складно-то складно, только вот переживательно очень! Я сам белоэмигрантам сочувствовать уже начал, только слушая! А как тебе их понять надо было, чтоб песню-то сложить, да ещё враз?! Удивительно! Если б тебя не знал, подумал бы, что сам бывший белогвардеец поёт!

– Ну-ну, ты давай, не фантазируй, – усмехнулся я снисходительно. – Это просто в воздухе витает, надо лишь выхватить, а дальше само идёт. И, знаешь что? – переменил я тему. – Пожалуй, наш-то концерт получше, чем в театре РККА будет! А чтоб вообще никаких сомнений не осталось, я вам «Бесаме мучо» спою!

– Так ты испанский знаешь! – удивился Кузнецов, послушав меня.

– Верите или нет, но не владею, – улыбнулся я.

– Как такое может быть?! – воскликнул нарком.

– Легко. Вот ты испанский знаешь, Бойко, Касатонов, Крылов. В воздухе витает.

– Не верю!

В ответ я, благодаря дурацкой особенности своей памяти вылавливать в мельчайших деталях из прошлого жизненного опыта до пришествия в этот мир лишь стишки и песенки, лихо сбацал «Десперадо», подражая Бандеросу.

– И что, даже не представляешь, о чём поёшь?

– Ну так, в общих чертах… Первая песня что-то вроде «целуй меня крепче, как будто эта ночь последняя», так сказать, вертикальное выражение горизонтальных желаний. А вторая про настоящего мужика и его предпочтения. В общем, улавливаю ваше, «испанское» настроение, – рассмеялся я, подмигнув покрасневшей Лиде.

– Неправда! – хором воскликнули ветераны войны на Пиренеях.

– Ага, отпираться мне ещё будете!

– А вот мы проверим! – подначил Поппель. – Лида у нас по-польски говорит. Давай-ка покажи, какое у неё настроение!

Я усмехнулся и спел «Джешче неспокойны».

– Ерунда какая-то, – откликнулась Лида. – Всё правильно по-польски, но причём здесь четыре танкиста с собакой, которые воюют два года?

– Ах так? Ну смотри, я специально не стал тебя в краску вгонять! Теперь держись! – под влиянием алкоголя «тормоза» держали слабо, поэтому я без сомнения выдал «Песню радиотелегафистки» из того же сериала, спросив напоследок. – Ну-ка, где у нас тут радист? А вот он, орёл, сидит! А о чём он мечтает! Ага! – подмигнув Бойко с аккордеоном я запел «Моя наймилейша».

– Ну, допустим, ты угадал, – глядя на смущённых, но уже наученных и не возражающих Грачика с Лидой, рассмеялся Поппель. – А вот я? Я тоже польский неплохо выучить успел. У меня что на уме?

Пришлось ответить песней «Пжед нами Одра», поменяв название этой реки на «Висла» и полностью исчерпав сериал «Четыре танкиста и собака».

– С Берлином ты, конечно, перебрал, но в целом-то верно. Мы с товарищем Бойко только и думаем, как отбиваться, в случае чего, будем. И уверенности в успехе хватает, – кивнул Поппель и подвёл итог. – Чудеса! И концерт и цирк одновременно!

– Ага, а при мне Семён по-итальянски пел, когда товарищ Бартини на аэродроме был! – вспомнил Чкалов.

– Семейка с чертовщинкой, – усмехнулся Косов. – Тёмные люди Полину за глаза ведьмой зовут, да и Семён, вижу, недалёк от такой характеристики. Недаром товарищ Берия себя изводит подозрениями, что что-то с вами нечисто. Только вот не знает в какую сторону думать, а в мистику, как настоящий большевик, не верит!

– Это, знаешь ли, его проблемы. Хочешь до истины докопаться – старания мало. Копать надо там, где нужно! Иначе лоб расшибёшь, что с твоим наркомом регулярно и случается! Ладно, чего уж там… Вроде неплохо посидели. Чайку с пирогами напоследок? А перед чаем, говорят, даже нищим наливают! А Поля? – взглянул я на жену, но ответила мне Лида.

– Не надо бы вам налегать, Семён Петрович, – сказала она. – Я с утра карты разложила и выпал вам казённый дом с двумя красными королями и дальняя дорога.

– Ну вот, и эта туда же! – заржал генерал-адмирал. – Да уж, с вами враждовать никому бы не посоветовал. Одни провидцы подобрались!

– Это ещё, может, и не сбудется! Какой может быть казённый дом в выходные? – возразил я.

И ошибся.