Текст книги "Толстой-Американец"
Автор книги: Михаил Филин
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)
Уже в феврале 1810 года граф Фёдор вернулся из крепости в Преображенский полк. А 15-го числа его отправили в домовый отпуск на 28 дней, из коего Американец «на срок явился» [364]364
Архангельская-4. С. 16; РГВИА. Ф. 29. Оп. 1/153-а. Св. 584. Д. 626. Ч. 2. Л. 117 об.
[Закрыть]. С середины марта и до начала декабря штабс-капитан Толстой нёс службу исправно и никаких шалостей себе, вероятно, не позволил. И в декабре ему снова предоставили отпуск, теперь уже на целых три месяца. Более того, 12 декабря 1810 года графа Фёдора Толстого произвели в капитаны [365]365
Архангельская-4. С. 16, 18; РГВИА. Ф. 29. Оп. 1/153-а. Св. 584. Д. 626. Ч. 2. Л. 112, 117 об.
[Закрыть].
В те же сроки произошло другое, примечательное для всех и каждого из преображенцев, событие. Давний недруг Американца барон Е. В. Дризен тоже продвинулся по службе – да ещё как продвинулся: 14 сентября 1810 года он был «назначен командиром полка в чине Полковника» [366]366
Чичерин А., Долгов С., Афанасьев А. История лейб-гвардии Преображенского полка: 1683–1883 г. Т. IV. СПб., 1883. С. 86.
[Закрыть].
В марте 1811 года, и вновь «на срок», граф Фёдор Толстой возвратился из отпуска в свой полк.
По всей видимости, новоиспечённый гвардейский капитан тогда давненько не давал о себе знать друзьям, находившимся в отдалении от Петербурга, и кто-то из них пожаловался на молчальника Денису Давыдову. Тот откликнулся стихами – так и не завершёнными, впервые напечатанными (по тетради № 63 из архива Дениса Васильевича, с сохранением орфографии и пунктуации подлинника) лишь в 1933 году:
1811-го ГОДУ
Толстой молчит! – неужто пьян?
Неужто вновь закуралесил?
Нет, мой любезный грубиян
Туза бы Дризену отвесил.
Давно-б о Дризене читал:
И битый исключён из списков—
Так видно он не получал
Толстого ловких зубочистков.
Так видно, мой Толстой не пьян… [367]367
Давыдов Д. Полн. собр. стихотворений. Л., 1933. С. 143. Выделено в подлиннике. См. также: ЛН. Т. 19–21. М., 1935. С. 325.
[Закрыть]
Тот самый «туз», который привёл к кровавому поединку Американца с Нарышкиным, объявился через год с лишком в давыдовских стихах [368]368
Неочевидную связь между двумя толстовскими «тузами» впервые заметил, кажется, В. Н. Орлов; см.: Давыдов Д. Полн. собр. стихотворений. Л., 1933. С. 280–281.
[Закрыть]. Очевидно, автор стихотворения, достаточно осведомлённый про отношения Фёдора Толстого и барона Дризена, прознал и про фразу графа, произнесённую в 1809 году в Або, и вроде бы к месту ввернул её.
Употребив же «туза», Денис Давыдов, как сказали бы люди суеверные, опасающиеся зайцев и прочих дурных примет, своими виршами напророчил беду.
Только вот из полковых списков в год создания этих рифм – в знаменательный для европейцев год, когда забродило «вино кометы», – был исключён не командир лейб-гвардии Преображенского полка барон Егор Дризен 1-й, а любезный приятель Дениса Давыдова, граф Фёдор Толстой.
«Американец всегда дивился снисходительности моих суждений о людях», – написал однажды П. А. Вяземский А. И. Тургеневу [369]369
ОА. Т. 1. СПб., 1899. С. 262 (письмо от 5 июля 1819 года).
[Закрыть]. Оно и понятно: сам граф, в отличие от князя Петра Андреевича, предпочитал рубить сплеча.
То, что случилось с нашим героем весной или летом 1811 года, остаётся загадкой и поныне.
Ведь Американец недавно отличился на войне, был отмечен императором Александром Павловичем, стал капитаном гвардейского полка. На пороге тридцатилетия граф как будто взялся за ум, изжил или усмирил «дикость», о его сногсшибательных выходках и дуэлях начали понемногу забывать. Иные осведомлённые лица даже всерьёз поговаривали о том, что Толстому в недалёком будущем суждено попасть во флигель-адъютанты.
Зоркая наблюдательница Е. П. Янькова имела основания утверждать другое: красавец Фёдор Толстой «был некоторое время в большой моде, и дамы за ним бегали» [370]370
Рассказы бабушки: Из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные её внуком Д. Благово. Л., 1989. С. 227.
[Закрыть]. «Много женщин не устояло против него!» – восклицала по тому же поводу знавшая подноготную отца П. Ф. Перфильева [371]371
РВ. 1864. № 4. С. 683.
[Закрыть].
Буквально всё и всюду складывалось тогда для него настолько удачно, что даже появившуюся на европейском небе в марте яркую комету Толстой-Американец вполне мог принять не за дурное предзнаменование, а за припозднившийся восход своей звезды.
Тут, под кометой, всё и пошло прахом.
Документов, проясняющих «дело» графа Фёдора, пока не обнаружено. Сам Американец ни словом не обмолвился о причинах «бури» 1811 года. Ничего не написали об этой истории и его друзья, и прочие москвичи и петербуржцы. Однако мы, зная, какнаказали капитана графа Толстого, вправе думать, что он совершил некий экстраординарный проступок, причём такой, что власти, во избежание громкого скандала, предпочли свернуть следствие и покарать виновника келейно, без лишней огласки (как некогда в Камчатке).
Таким проступком офицера могло быть, к примеру, неповиновение своему командиру и его оскорбление, что по тогдашним законам приравнивалось к натуральному бунту.Понятно, что идея дотошного, публичногорасследования дела о бунте старшего офицера Преображенского полка, красы и гордости русской гвардии, не пришлась бы по вкусу высшему начальству.
Косвенное подтверждение гипотезы о том, что пошедшая было в гору военная карьера графа Фёдора Толстого мигом оборвалась вследствие его острого столкновения с командиром полка, бароном Е. В. Дризеном, есть, по нашему мнению, в сбивчивом рассказе тайного советника Г. В. Грудева. Речь идёт о следующем фрагменте его старческих устных воспоминаний:
«Американец граф Толстой наплевал на полковника Дризена. Была дуэль, и Толстого разжаловали» [372]372
РА. 1898. № И. С. 437.
[Закрыть].
В процитированном отрывке хватает нелепостей. Одна из них – произведённое мемуаристом «разжалованье» графа (о разжалованьях уже сказано в начале настоящей главы).
«Наплевал» – тоже гиль: в этом случае опозоренный полковник Дризен не смог бы оставаться долее в Преображенском полку, а он числился там пожизненно, до 19 ноября 1812 года, когда был «исключён умершим» [373]373
Чичерин А., Долгов С., Афанасьев А. История лейб-гвардии Преображенского полка: 1683–1883 г. Т. IV. СПб., 1883. С. 86. Барон Е. В. Дризен, числившийся во время Бородинского сражения «больным», скончался 13 сентября 1812 года и был погребён на Волковом лютеранском кладбище (Ерофеев В. И. Толстой-Американец. Нижний Новгород, 2009. С. 78).
[Закрыть].
Большие сомнения вызывает и сообщение Г. В. Грудева о состоявшейся дуэли Фёдора Толстого и Дризена. Их служебное неравенство было очень серьёзным препятствием к поединку [374]374
Вызов каким-либо офицером своего командира рассматривался опять-таки как бунт – со всеми вытекающими отсюда последствиями. Дуэли между офицерами и их начальниками тогда, естественно, периодически бывали, но для этого жаждущие получить удовлетворение офицеры обычно сперва выходили в отставку или переводились в другой полк. Граф Фёдор, провоцируя скандал, мог держать в уме и такой вариант. Однако ранняя смерть барона Егора Дризена воспрепятствовала осуществлению плана Американца.
[Закрыть]. К тому же дуэль с участием столь значительной персоны, как командир гвардейского полка, наверняка имела бы общественный резонанс и попала в анналы Александровской эпохи.
Однако, извратив факты, почти столетний Г. В. Грудев не ошибся, на наш взгляд, в изложении самой сутислучившегося. Повторим вышесказанное: граф Фёдор Толстой крайне резко выступил против барона Егора Дризена – и был за это весьма строго (но не громогласно) наказан.
А для сохранения скандальной тайны правительство пошло, можно сказать, на закулисную сделку с Американцем: ему предложили внезапно и основательно заболеть.Возможно, тут вновь, как и в прежние годы, расстарались заступники графа Фёдора, благодаря которым капитан избежал более суровой кары.
Разысканные уже в наши дни документы [375]375
См.: Архангельская-3, Архангельская-4, Архангельская-5. В дальнейшем рассказе об отставке графа Ф. И. Толстого мы опираемся на архивные материалы, опубликованные в этих работах.
[Закрыть]позволяют восстановить хронику событий осени 1811 года.
17 сентября графа освидетельствовал полковой штаб-лекарь, который заключил, что Толстой «действительно болен одышкою, и потому военной службы Его Императорского Величества продолжать не может».
Через сутки, 19-го числа, был составлен «Формулярный список Лейб-Гвардии Преображенского полка Капитана Графа Толстого». В конце документа (где, среди прочего, указано, что граф «холост» и – нотабене – «к повышению достоин») стоит подпись: «Полковник Барон Дризен I».
Спустя несколько дней наш герой, призвав в товарищи смышлёного писаря, покорно подал прошение на высочайшее имя. Вот полный текст бумаги, созданной на основании «Формулярного списка»; она хранится ныне в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА):
«Всепресветлейший Державнейший Великий Государь Император Александр Павлович, Самодержец Всероссийский, Государь Всемилостивейший
Просит Лейб-гвардии Преображенского полка капитан Граф Фёдор Иванов сын Толстой о нижеследующем:
В службу Вашего Императорского Величества поступил я сначала всей полк подпрапорщиком 1791-го Января 1; портупей-прапорщиком 1797-го Декабря 28-го; прапорщиком 1798-го Сентября 9; подпоручиком 1799-го Сентября 27; поручиком 1803-го Августа 10; и по Высочайшим Приказам переведён был в Нейшлотский Гарнизонный баталион тем же чином 1805-го Августа 10; из оного в Костромской пехотный полк 1805-го Августа 29; обратно переведён в Нейшлотский Гарнизонный баталион 1806-го Февраля 23, а оттуда переведён по-прежнему в сей полк 1808-го Октября 31; штабс-капитаном 1809-го Августа 11; в нынешнем чину 1810-го годов
Дабы Высочайшим Вашего Императорского Величества Указом поведено было сие моё прошение по команде принять и меня именованного от службы уволить.
Всемилостивейший Государь! Прошу Вашего Императорского Величества о сём моём прошении решение учинить сентября… [376]376
Число пропущено.
[Закрыть]дня 1811 года, к поданию надлежит по команде. Прошение писал со слов просителя онаго ж полка рядовой Иван Костарев.
К сему прошению Лейбгвардии Преображенского полка Капитан Граф Фёдор Иванов сын Толстой руку приложил».
Поданное «по команде» формальное, лишённое и намёка на какую-либо отсебятину, прошение Американца было препровождено (вместе с прошениями двух других офицеров, Порошина 3-го и Нумерса) на мызу Стрельна, в штаб-квартиру шефа Преображенского полка великого князя Константина Павловича.
26 сентября 1811 года тот представил пакет документов об увольнении «за болезнями» и свой рапорт «на благорассмотрение» государя.
Получив представление брата и цесаревича (за № 346), император Александр Павлович повелел: двух Преображенских подпоручиков (случайно попавших в компанию с графом Фёдором) «отставить по положению».
А о капитане Фёдоре Толстом царь распорядился сделать «сверх сего особое исполнение».
Смысл этой туманной фразы самодержца становится понятен из других канцелярских бумаг конца 1811 года.
Одна из них – отношение военного министра генерала от инфантерии М. Б. Барклая де Толли к великому князю Константину Павловичу от 7 октября, где говорится:
«Вследствие представления Вашего Императорского Высочества от 26 минувшего Сентября за № 346, Государь Император высочайше соизволяя на отставку Лейбгвардии Преображенского полка капитана Графа Толстого, о чём и будет объявлено в следующем приказе: повелеть изволил сего же дня выехать ему графу Толстому из С-т-Петербурга в Калугскую губернию к родственникам его, что мною ему объявлено и Вашему Императорскому Высочеству имею честь всепокорнейше донести».
В тот же день, 7 октября 1811 года, военный министр адресовал в лейб-гвардейский Преображенский полк предписание за № 2491:
«Оного полка капитан Граф Толстой по Высочайшему повелению по прошению его увольняется от службы, о чём будет объявлено в следующем приказе; а между тем сего же дня приказано ему от меня отсюда выехать по желанию его в Калужскую губернию к родственникам его; о чём полку и даю сим знать».
Итак, за «одышку» графа наказывали не только отставкой, но и ссылкой,о чём Михаил Богданович Барклай де Толли, как выясняется из предписания, сообщил капитану Фёдору Толстому 7 октября 1811 года лично.
В другом документе (а именно – в резолюции на отношении министра полиции А. Д. Балашова) военный министр вскоре уточнил:
«Государь при отставке высочайше приказал его (Фёдора Толстого. – М. Ф.)выслать, взяв с него расписку, чтобы в обе столицы не въезжал».
Высочайший приказ об увольнении от службы «Лейб-гвардии Преображенского полка капитана Графа Толстого», отправленный в типографию, был датирован 12 октября [377]377
Та же дата фигурирует и в «Пашпорте» 1816 года (Архангельская-4. С. 18), и в «Истории» полка; см.: Чичерин А., Долгов С., Афанасьев А. История лейб-гвардии Преображенского полка: 1683–1883 г. Т. IV. СПб., 1883. С. 217. См. также: РГВИА. Ф. 29. Оп. 1/153-а. Св. 584. Д. 626. Ч. 2. Л. 112.
[Закрыть]. В документах более позднего времени значится, что граф «по прошению его за болезнями уволен от службы без чина и мундира [378]378
То есть без всяких поощрений: без повышения в чине и права носить полковой мундир.
[Закрыть], с жительством в Калужской губернии» [379]379
Архангельская-6. С. 249; РГВИА. Ф. 29. Оп. 1/153-а. Св. 584. Д. 626. Ч. 2. Л. 112. В прошении Ф. И. Толстого об отставке (1814) использован иной оборот: «Прошлого 1811-го года Сентября 14 числа (? – М. Ф.) по прошению за болезненными припадками уволен был от воинской службы на собственное пропитание». (Там же. Л. 117.)
[Закрыть].
А из секретного отношения того же генерала от инфантерии А. Д. Балашова к тому же М. Б. Барклаю де Толли (от 29 декабря 1811 года, за № 880) можно выудить ещё одну важную подробность. Оказывается, Американца не просто выпроводили из Петербурга в Калужскую губернию, а привезлитуда – надо полагать, что под неким конвоем.
17 октября 1811 года в «Санкт-петербургских ведомостях» (№ 83) было напечатано сообщение об «увольнении от службы» капитана графа Фёдора Толстого.
К этому времени Фёдор Иванович, «человек очень известный», навсегда распрощавшийся с доблестным Преображенским полком, вместе с сопровождающим его лицом(или лицами), вероятно, уже прибыл к назначенному месту жительства – в Медынский уезд Калужской губернии.
До солдатского ранца или до кандальной Сибири Американец всё-таки недотянул.
В хронике «Несколько глав из жизни графини Инны» Прасковья Перфильева ограничилась мимолётным упоминанием о том, что её отец был «сослан» [380]380
РВ. 1864. № 4. С. 683.
[Закрыть].
До И. П. Липранди, оставшегося после окончания шведской войны в Финляндии и потерявшего боевого товарища из виду, впоследствии дошли слухи, что тот «в отставке» [381]381
Липранди. С. 15.
[Закрыть].
О «Калужской деревне», куда Американец «сослан был на житьё», однажды обмолвился П. А. Вяземский [382]382
СЗК. С. 62.
[Закрыть]. Зато послереволюционный биограф, учтя это сообщение князя, на собственный лад развил его и написал, что после увольнения из гвардии граф Фёдор Толстой «жил частным человеком в своей Калужской деревне» [383]383
С. Л. Толстой. С. 22.
[Закрыть].
В наши дни о пребывании графа Фёдора в ссылке стало известно из документов чуть больше.
Своих владений у него в указанной губернии не имелось. Возможно, права Т. Н. Архангельская, которая предположила, что Фёдор Иванович пожелал быть высланным в Калужскую губернию потому, что там с некоторых пор жительствовала его родная сестра Вера Ивановна, вышедшая замуж за богатого помещика, бывшего штабс-ротмистра лейб-гвардии Уланского полка [384]384
Щукинский сборник. Вып. 2. М., 1903. С. 163, 168; Зильберштейн И. С. Парижские находки: Эпоха Пушкина. М., 1993. С. 81.
[Закрыть]Семёна Антоновича Хлюстина [385]385
Архангельская-5. С. 226–227.
[Закрыть]. К тому моменту Вера Ивановна уже овдовела; ей и её малолетним детям в «селе Покровском и по Медыни» принадлежало, согласно имеющимся источникам, 1627 крепостных душ [386]386
Там же. С. 227.
[Закрыть]. Туда-то, в село Покровское, лежащее на юге Медынского уезда, и мог быть, по мнению исследовательницы, доставлен на пороге зимы наказанный Американец.
Однако не исключено, что в октябре 1811 года, по унылым раскисшим трактам, графа привезли из Петербурга в другое владение семейства Хлюстиных – в село Троицкое, расположенное неподалёку от Покровского. (В Троицкое, кстати говоря, Фёдор Толстой заглядывал и позже, в частности, во второй половине двадцатых годов. В архиве хранится письмо его, посланное оттуда князю В. Ф. Гагарину: «Я пред тобой, милой и любезной друг Князь Василей, как будто и виноват. На два твои письма квитаюсь одним. Но мои недосуги и чистосердечное раскаяние за меня исходатайствуют великодушное прощение…» [387]387
НИОР РГБ. Ф. 85. К. 19. Ед. хр. 30. Л. 17. Сохранена орфография подлинника. Благодарю Т. А. Медовичеву, которая помогла разыскать данную единицу хранения.
[Закрыть])
Почему же Американец, поставленный перед выбором, изъявил желание отправиться к сестре, а не к родителям, чьи имения находились в других губерниях? Не потому ли, что возвращался граф, завершив карьеру, бесславно, на щите;что роль вернувшегося домой «блудного сына» он, разобиженный гордец, сыграть тогда перед стариками Толстыми не мог да и не хотел? Думается, что Фёдору Толстому не были чужды рефлексии подобного рода.
Внезапное появление в тихой провинции «столь примечательного лица» (Ф. Ф. Вигель) привело в определённое замешательство калужского гражданского губернатора П. Н. Каверина и его присных. И действительно: отставного гвардейского капитана вроде бы привезли —словно лиходея – на подведомственную им территорию, однако никаких сопроводительных инструкций касательно обращения с непредсказуемым ссыльным в Калугу так и не поступило. Перестраховываясь, П. Н. Каверин счёл за благо обратиться к министру полиции А. Д. Балашову за дополнительными разъяснениями: «какие учинить распоряжения относительно Графа Толстого» [388]388
Архангельская-5. С. 228.
[Закрыть].
Тогда А. Д. Балашов списался с военным министром, и в итоге продолжительного эпистолярного диалога сановники сошлись на том, что граф всё-таки будет жить, изъясняясь по-официальному, безнадзорно, но в Москву и Петербург – как распорядился в октябре 1811 года император – он отъезжать ни под каким предлогом не должен.
Иными словами, на губернскую администрацию возлагалась обязанность неназойливо присматривать за шалуном.
Более полугода – с поздней предвоенной осени и до памятного лета 1812 года – провёл наш герой в Медынском уезде. Здесь граф 6 февраля встретил своё тридцатилетие. В этом возрасте с людьми тогда случалось всякое: одни, следуя обыкновению, женились, другие сходили с ума или в гроб, а кто-то, потерпев фиаско у подножия пирамид, возвращался в столицу и становился консулом.
Отставку и калужскую ссылку Американец мог бы, пожалуй, наречь своим карликовым Египтом.
К сожалению, подробностей медынского периода биографии графа Фёдора мы до сих пор не знаем. Но наверняка тут, у сестры и в иных усадьбах, имели место вино и карты, книги и гастрономические опыты; был святой Спиридоний (12 декабря); не обошлось без балов, пересудов уездных кумушек и опущенных глаз зардевшихся дурнушек. Зато не было совместных поездок с опростившимися аборигенами на охоту (её Американец терпеть не мог [389]389
PC. 1878. № 12. С. 718.
[Закрыть]), не произошло и громких столкновений с провинциальным начальством.
Доказано, что граф Фёдор Иванович иногда общался с молодыми соседями – супругами Николаем Афанасьевичем и Натальей Ивановной Гончаровыми, чей Полотняный Завод лежал верстах в пятнадцати к востоку от Покровского. В ту пору в гончаровской семье было четверо детей, ждали пятого. Бог наградил Гончаровых девочкой, Натальей, которая появилась на свет в августе 1812 года, уже после отъезда Фёдора Толстого из Медынского уезда. Пройдут годы – и знакомство графа с калужскими помещиками сыграет на руку Александру Пушкину: поэт вознамерится взять в жёны Natalie Гончарову и выберет Американца, своего человека в доме её родителей, в сваты.
Яркой кометы обыватели опасались не зря: за нею надвигалась гроза.
10 июня 1812 года Франция объявила войну России. И спустя сутки наполеоновская Великая армия начала переправляться через Неман.
Уже с первых дней июля Калужская губерния стала походить на муравейник или на «большой военный стан» [390]390
Архангельская-5. С. 228.
[Закрыть], где царили паника и энтузиазм, шумели витии и шли спешные приготовления. Всеми сословиями бодро собирались пожертвования, организовывались магазины, из крепостных душ создавалось внутреннее ополчение.
У хамов, выделенных помещиками в ратники, как сразу же выяснилось, не имелось надлежащего вооружения, а во вновь образованных полках ощущалась острая нехватка опытных командиров. Тогда правительство предписало уездным предводителям дворянства приглашать на военную службу отставных штаб– и обер-офицеров. Им полагались прогоны для следования в места формирования военной силы.
Вместе с тем в разосланном повсюду циркуляре Министерства полиции (подтверждённом управляющим Военным министерством) подчёркивалось, что для определения в службу начальники губерний обязаны привлекать офицеров, «только известных в кругу дворянства по доброму поведению; за пороки же отставленные или в губернии дурно замеченные допущены к службе быть не могут» [391]391
Там же. С. 229.
[Закрыть].
Министерский циркуляр напрямую касался ссыльного графа Фёдора Толстого: ведь капитана отлучили от гвардейской службы именно за «пороки». Судя по казённой бумаге, дорога в действующую армию для таких, как он, была заказана или, по крайней мере, крайне терниста.
В критическую минуту государство, как вычитывалось из патриотической декларации чернильных душ, могло обойтись без услуг подобных сомнительных лиц.
Таким образом, отставка от службы грозила превратиться для фрачников с червоточиной, упорствующих или раскаявшихся, в отставку от Отечества.
К слову вспоминается один из рассказов князя П. А. Вяземского об Американце: «Когда появились первые 8 томов „Истории Государства Российского“, он прочёл их одним духом и после часто говорил, что только от чтения Карамзина узнал он, какое значение имеет слово Отечество, и получил сознание, что у него Отечество есть» [392]392
СЗК. С. 62. Ср. с дневниковой записью К. С. Сербиновича от 9 апреля 1826 года, где повествуется о светской беседе в салоне Карамзиных: «Толстой, удалившийся в Америку, сказал об Истории Российской Н. М. <Карамзина>: „Прочитав её, узнаю достоинство моего отечества“…» (ЛH. Т. 58. М., 1952. С. 251). Фраза Ф. И. Толстого, по-видимому, всплыла в ходе общего разговора: самого Американца не было в ту пору в России.
[Закрыть].
Мораль сего рассказа проста: к «порокам» графа Фёдора Толстого надобно отнести и его пристрастие к эффектной, заведомо некорректной, шокирующей слушателей фразе. «Он любил софизмы и парадоксы», – сообщал Ф. В. Булгарин [393]393
Булгарин. С. 206.
[Закрыть]. «Болтун красноречивый» – так обращался к графу в стихах другой краснобай, Денис Давыдов [394]394
Давыдов Д. Полн. собр. стихотворений. Л., 1933. С. 95.
[Закрыть]. А разве не о том же грибоедовские строки:
Когда ж об честности высокой говорит,
Каким-то демоном внушаем:
Глаза в крови, лицо горит,
Сам плачет, и мы все рыдаем…
Откровенно лил пули Американец и в салонных разговорах о карамзинской «Истории». На самом деле Отечество у графа Фёдора Ивановича Толстого было всегда.
И, едва услышав про загромыхавшую на западных рубежах «грозу двенадцатого года», он наплевална всякие столичные циркуляры и начал хлопотать о скорейшем возвращении в строй.
Глава 4. В СРАЖЕНИЯХ С БУОНАПАРТЕ
Кто любит видеть в чашах дно,
Тот бодро ищет боя…
В. А. Жуковский
На развесёлых, подчас оргиастических столичных пирушках середины десятых – начала двадцатых годов позапрошлого века наравне с тостами нередко звучала застольная песня, автором которой предположительно называют морского офицера И. П. Бунина [395]395
Мартемьянов Т. А. Общества нетрезвости на Руси // ИВ. 1903. № 4. С. 209–210.
[Закрыть]или (что гораздо более вероятно) князя П. А. Вяземского. Каждый куплет этой ритуальной песни – в ней порой видели пародию на чинные песнопения вольных каменщиков – был посвящён какому-либо почтенному собутыльнику (Денису Давыдову, Жуковскому, Батюшкову и прочим прилежным «кавалерам»). Исполняемые компанией куплеты перемежались бодрым, с вариантами, припевом.
Объевшиеся и захмелевшие «пробочники» с усердием горланили a cappella:
Подобно древле Ганимеду [396]396
Ганимед– в греческой мифологии сын троянского царя Троса и нимфы Каллирои, юноша необыкновенной привлекательности. Красота и погубила Ганимеда: он был похищен Зевсом, превратившимся в орла, и унесён на Олимп. Там его определили в виночерпии.
[Закрыть],
Возьмёмся дружно за одно.
И наливай сосед соседу:
Сосед ведь любит пить вино!
Попал в герои корпоративной песни и граф Фёдор Иванович Толстой. Его деяния удостоились следующего куплета:
А вот и наш Американец!
В день славный, под Бородиным,
Ты храбро нёс солдатский ранец
И щеголял штыком своим.
На память дня того Георгий
Украсил боевую грудь:
Средь наших мирных, братских оргий
Вторым ты по Денисе будь! [397]397
«Арзамас». Кн. вторая: Из литературного наследия «Арзамаса». М., 1994. С. 320–321. В последнем стихе куплета речь идёт о Д. В. Давыдове.
[Закрыть]
Нестройные голоса хора, в который уж раз восхвалив ратные подвиги графа, громко повторяли припев, по настроению варьируя третью его строку («Поцелуй сосед соседа», «Обойми сосед соседа», «Поклонись сосед соседу» и т. д.).
Затем хлопали и летели ввысь очередные пробки, опять наполнялись и шумно сдвигались стаканы, менялись тарелки, вносились в залу новые яства – и потеха «семьи пирующих друзей» обретала второе, третье, дцатое дыханье…
С превеликим удовольствием присоединялся к подгулявшим песельникам и Американец. Несложно угадать, какой из куплетов был особенно приятен ему. Графа нисколько не смущало то обстоятельство, что в адресованных ему хвалебных стихах не всё соответствовало истине. Толстой легко утешал себя тем, что он и впрямь побывал в самом пекле Бородинского сражения; что из сложенной любезными бражниками застольной песни нельзя выкинуть ни единого слова. Может быть, наш герой заодно и удивлялся: надо же, о его славном поединке с коварным Буонапарте люди сочинили так мало анекдотов.
А Вяземский не ограничился песенной частью. Позже князь Пётр Андреевич утверждал и в мемуарной книжке, что на Бородинском поле граф Фёдор «надел солдатскую шинель, ходил с рядовыми на бой с неприятелем, отличился и получил Георгиевский крест 4-й степени» [398]398
СЗК. С. 62.
[Закрыть].
Фаддей Булгарин в воспоминаниях развил данную тему: он писал, что Фёдор Толстой, «находясь в отставке солдатом, пошёл в ратники в 1812 году и отчаянною храбростью снова заслужил полковничий чин и ордена, которых лишён был по суду» [399]399
Булгарин. С. 206–207.
[Закрыть].
Даже Денис Давыдов, боевой товарищ графа, нисколько не сомневался, что Американец «поступил рядовым в Московское ополчение» [400]400
Давыдов Д. В. Сочинения. М., 1962. С. 530.
[Закрыть].
В научной литературе и прочих сочинениях эти высказывания современников нашего героя не получили критической оценки.
На самом же деле ни «солдатского ранца», ни ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия, жалуемого, как записано в Статуте ордена 1769 года, «за особливо какой мужественный поступок» [401]401
Военный орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия / Отв. сост. В. М. Шабанов. М., 2004. С. 16.
[Закрыть], в двенадцатом году Американцу не досталось.
«Проследить эту часть его служебного пути исследователи пока не решались, видимо, прежде всего из-за недостаточного количества сохранившихся документов», – пишет в наши дни Т. Н. Архангельская [402]402
Архангельская-1. С. 384.
[Закрыть]. Выявленные и опубликованные ею архивные материалы наконец-то дают возможность реконструировать (в общих чертах, с пробелами) «наполеоновский» этап биографии графа Фёдора Толстого.
«Впечатление, зделанное бурной молодостью <…> на воображение общества» [403]403
Шумихин С. В. Граф Толстой-Американец и граф Бенкендорф // НЛО. 1994. № 7. С. 238 (из письма Ф. И. Толстого А. X. Бенкендорфу от 5 апреля 1829 года; сохранена орфография подлинника).
[Закрыть], – супостат незримый и могущественный.
Опасаясь твердолобых призраков, военных и полицейских чиновников, отставной гвардии капитан, «ленивейший из смертных» (так характеризовал он себя в одном из писем князю П. А. Вяземскому) [404]404
РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 105.
[Закрыть], действовал весьма изощрённо и энергично. Граф избрал летом памятного военного года довольно хитроумную тактику. Он решил пробраться в действующую армию путями окольными, при поддержке влиятельных гражданскихлиц – тех, кто, по словам М. И. Голенищева-Кутузова, «на время войны перепоясался на брань против врагов Отечества» [405]405
Цит. по: Ивченко Л. Л. Повседневная жизнь русского офицера эпохи 1812 года. М., 2008. С. 285.
[Закрыть].
В июле, ещё до Указа об учреждении комитетов для образования внутреннего ополчения, ссыльный граф написал письмо владельцу Уральских металлургических заводов Николаю Никитичу Демидову, шефу 1-го егерского полка Московского ополчения. Этот полк, созданный иждивением богатейшего заводчика и насчитывавший в своих рядах 2400 воинов, формировался, судя по тогдашней ведомости, в Рузе [406]406
Архангельская-5. С. 230.
[Закрыть]. А в командиры рекрутов был определён только что вернувшийся в армию полковник А. В. Аргамаков, давнишний приятель Американца. Возможно, именно он, некогда товарищ по службе в Преображенском полку, и надоумил оказавшегося не у дел графа обратиться к тайному советнику и патриоту Н. Н. Демидову.
В отправленном письме содержалась настоятельная просьба зачислить его, Фёдора Толстого, в данный полк.
Находившийся в Москве Николай Демидов навёл соответствующие справки (скорее всего, у того же А. В. Аргамакова) и затем препроводил прошение нашего героя генерал-адъютанту князю Василию Сергеевичу Трубецкому. К прошению Демидов приложил собственную бумагу, которая датируется 26 июля 1812 года (ныне хранится в РГВИА):
«Милостивый государь Князь Василий Сергеич. Небезизвестно Вашему Сиятельству, что я взялся сформировать 1-й Егерский полк Московской Земской силы, то мне нужны офицеры, но хотя и являются многие из статских, но люди к службе не приобыкшие и оную не знающие, прилагаю вам при сём письмо от Графа Толстого, известного Вашему Сиятельству, опытного и славного по словам его товарищей офицера, желающего поступить ко мне. Благоволите доложить Государю Императору, прикажет ли его, Толстого, в полк принять, с чином по сделанному положению, и прикажите о воле Его Императорского Величества мне дать знать, чем изволите одолжить пребывающего с истинным почтением, Милостивый государь, Вашего Сиятельства покорнейшего слугу Николай Демидов» [407]407
Архангельская-6. С. 245–246. Сохранена орфография подлинника; выделено Н. Н. Демидовым.
[Закрыть].
В день создания приведённой эпистолы отступающие русские 1-я и 2-я Западные армии ещё пребывали в Смоленске.
На счастье, князь В. С. Трубецкой, находившийся в ту пору при императоре Александре Павловиче, был знак ом с опальным графом. Генерал-адъютант дал прошению авторитетного богача ход, в результате чего на демидовском письме вскоре появилось написанное карандашом распоряжение: «Принять». (По мнению Т. Н. Архангельской, это собственноручная резолюция царя.)
Ниже указанного вердикта – автограф управляющего Военным министерством князя А. И. Горчакова 1-го: «Получено 19 августа 812». Аналогичная дата проставлена кем-то и на верхнем поле листа [408]408
Там же. С. 246.
[Закрыть].
По всей видимости, понедельник 19 августа 1812 года и д олжно считать официальной датой возвращения Американца («по его желанию») на военную службу. Очевидно, его вернули «с чином по сделанному положению» – то есть с производством из капитанов гвардии в армейские подполковники.Высочайшего приказа о производстве вновь прощёного графа Фёдора Толстого в подполковники до сих пор не найдено (похоже, его и не было [409]409
В прошении об отставке (1814) Ф. И. Толстой сообщил: «…При вторжении французов в Российские пределы прошлого 1812 года при всей слабости моей посвятил себя паки на службу, и по Высочайшему Вашего Императорского Величества повелению принят того же года августа дня 4 подполковником по армии» (РГВИА. Ф. 29. Оп. 1/153-а. Св. 584. Д. 626. Ч. 2. Л. 117). В дубликате служебной записки 1816 года (хранится в РГВИА) на сей счёт есть такие чиновничьи строки: «Полковник граф Толстой хотя и пишет в своём прошении, что будто бы он по высочайшему повелению в августе месяце 812 года определён по армии, но о сём высочайшего приказа не было, может быть, что он приказом главнокомандующего определён, и потому в штабском списке его совсем нет» (Архангельская-6. С. 249).
[Закрыть]), однако этот факт подтверждается многими документами более позднего происхождения [410]410
О подполковнике графе Ф. И. Толстом сообщал, например, начальник Московского ополчения генерал-лейтенант граф И. И. Морков в «Списке штаб– и обер-офицерам Московской военной силы, отличившимся в кампанию прошлого 1812 года» (1813); то же самое сказано в «Санктпетербургских ведомостях» (1813. № 27. 4 апреля. С. 288); четырежды назван Американец подполковником (причём «принятым <на службу> покойным генерал-фельдмаршалом князем Голенищевым-Кутузовым Смоленским») в дубликате служебной записки, составленной для Александра I в январе 1816 года. В «Пашпорте» 1816 года читаем: «Принят подполковником по армии», однако в дате здесь допущена ошибка (Архангельская-4. С. 18). Добавим к этому, что в Списке Московской военной силы, помещённом в книге «Московское дворянство в 1812 году» (М., 1912), среди офицеров 1-го егерского полка третьим – вслед за шефом Н. Н. Демидовым и командиром полковником А. В. Аргамаковым – стоит «подполковник гр<аф> Толстой» (Архангельская-6. С. 244, 247–249).
[Закрыть].
Таким образом, граф Фёдор сумел реализовать свой «партизанский» план. Он, никогда не сомневавшийся, что приверженность к Отечеству есть «в сердце каждого благородного, прямо благородного человека» [411]411
РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 7 (письмо князю П. А. Вяземскому от 23 ноября 1818 года).
[Закрыть], пополнил-таки ратные ряды россиян.
Минута была самой что ни на есть критической: в этот день соединённые русские армии, над которыми двумя сутками ранее принял командование М. И. Голенищев-Кутузов, продолжили унылую ретираду и оставили Царёво Займище.
Умеряя «невероятную энергию преследования» (А. де Коленкур), ведя тяжёлые арьергардные бои с чужеземцами, войска потянулись в московском направлении.
До Бородинской битвы – или битвы при реке Москва, как назвали её впоследствии французы, – оставалась ровно неделя.
Московское ополчение (численностью порядка 20 тысяч воинов) под командованием генерал-лейтенанта графа И. И. Моркова прибыло на Бородинскую позицию из Можайска 24 августа 1812 года, в день ожесточённого сражения на левом фланге Главной армии (за так называемый Шевардинский редут, в итоге оставленный нашими войсками) [412]412
Подмазо А. А. Большая Европейская война. 1812–1815: Хроника событий. М., 2003. С. 45. В прошении Ф. И. Толстого об отставке пишется, что он принимал участие «в сражении противу французов» и 24 августа 1812 года (РГВИА. Ф. 29. Оп. 1/153-а. Св. 584. Д. 626. Ч. 2. Л. 117).
[Закрыть]. Подошедший корпус разделялся на три дивизии, в состав которых вошли три егерских и восемь пеших полков, а также конный казачий полк. Огнестрельное оружие – причём довольно сомнительного свойства – имелось разве что у половины «русских крестоносцев».
На позиции необстрелянные бородачи-новобранцы спешно распределялись по полкам и бригадам, имевшим боевой опыт, и составляли их третью – вслед за передовыми частями и резервами – шеренгу. Предполагалось, что ратники без крайней необходимости не будут задействованы в намечавшемся сражении, а станут выносить с поля боя раненых.
Известно, что «в 1-ю Западную армию поступили 8 батальонов из 1-го и 3-го егерских и 3-го и 4-го пеших полков; во 2-ю Западную армию – 6 батальонов из 2-го егерского, 7-го и 8-го пеших полков (всего 9,5 тысяч воинов)» [413]413
Шведов С. В. Московское ополчение // ОВ. С. 484.
[Закрыть].
Подполковник граф Фёдор Толстой незадолго до битвы был переведён из 1-го егерского в 8-й пеший казачий полк (под командой генерал-майора В. Д. Лаптева), где стал «баталионным командиром» и «много содействовал к сформированию полка». Вместе с ним в армию генерала от инфантерии князя Петра Ивановича Багратиона, на левый фланг русской армии, отправили 1200 человек [414]414
Архангельская-1. С. 386; Архангельская-6. С. 244, 247.
[Закрыть].
В силу многих, объективных и субъективных, причин зона ответственности 2-й Западной армии была наиболее уязвимой частью нашей позиции. И мало кто из людей сведущих сомневался в том, что главный удар наполеоновских войск будет нанесён именно сюда, в район Семёновских флешей, деревни Семёновское и центральной батареи.
Этим Американец мог быть доволен. Не устраивало его только пребывание в третьей шеренге, среди ополченцев, в отдалении от передовой.
«Накануне Бородинского сражения, – вспоминал Иван Петрович Липранди, – находясь на строящейся центральной батарее, я услышал, что кто-то отыскивает какого-то полковника [415]415
Как сказано выше, граф Фёдор Толстой тогда еще ходил в подполковниках.
[Закрыть]графа Толстого. Оказалось, что это мой старый знакомый, в то время начальник дружины ополчения, из любопытства пошёл к цепи посмотреть французов. Его скоро отыскали; мы успели только разменяться несколькими словами и помянуть князя (М. П. Долгорукова. – М. Ф.).Сказав мне, где и чем он командует, он поскакал на призыв» [416]416
Липранди. С. 15.
[Закрыть].
