Текст книги "Толстой-Американец"
Автор книги: Михаил Филин
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
За глубокомысленными дискуссиями, шутками, рассказами, стихами и песнями действующие лица, исправно возглашавшие тосты и сдвигавшие полные стаканы («стакан, да неполной» наш герой фактически приравнивал к оскорблению [635]635
РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 72 об.
[Закрыть]), постепенно хмелели. Или напивались, по образному выражению П. А. Вяземского, «до сердца» [636]636
Там же. Л. 71.
[Закрыть].
А между тем в залу доставлялись с кухни новые образчики кулинарного эпоса, звучали следующие замысловатые здравицы, дырявили потолок очередные пробки…
И на умы и взоры пирующих ложилась тьма, неумолимо сгущавшаяся.
Затем начинались молодецкие выходки и откровенные безобразия, порождения (снова цитируем Ф. И. Толстого) «патриархального духа Русского человека», который имеет, как и прочие «предметы нравственного и физического мира, свою красивую и дурную сторону» [637]637
Там же. Л. 126 об. Позднее А. И. Герцен обманывал читателей, уверяя их, что «дикие сцены <…> пьянства совершались возле колыбели маленькой Сарры» (цит. по: С. Л. Толстой. С. 48).
[Закрыть]. (Об этом древнем духе «Устав столовой», разумеется, умалчивает.)
Одни гости держались геройски, а другие, менее стойкие, в положенный им час роняли головы, пускали пузыри и выходили из игры. (Так, чувствительный В. А. Жуковский, по воспоминаниям графа Фёдора, почему-то отличался «поспешностью» и «к жареному бывал всегда готов» [638]638
Там же. Л. 72.
[Закрыть].) По классификации князя П. А. Вяземского, человека с «похабно-заливным хохотом» [639]639
Там же. Л. 6 об.
[Закрыть], сие означало – «напиться до муд» [640]640
Там же. Л. 71. Выделено Ф. И. Толстым.
[Закрыть]. Сам же Американец, кажется, наиболее крепкий «пробочник», обычно прибегал к иному термину – «переложить»; в его словаре имелась также лексема «жестокий угар», от которого угоревший пребывал «еле жив» [641]641
Там же. Л. 8, 72; Ед. хр. 2863а. Л. 3 об.
[Закрыть].
Тела сопящих умников и балагуров наторелые слуги бережно развозили по домам или раскладывали по диванам тут же, в хоромах «в пол-упитого» (XIV, 37)Американца.
Нередко случалось и так, что утром, восстав ото сна и излечившись от хворости, гости сызнова пускались во все тяжкие.
Обязательный граф Фёдор Иванович периодически отдавал визиты: схожие ассамблеи устраивались и в обителях других «пробочников». Там, на «мужских обедах», посетители опять-таки могли в застолье «петь с Фигаро из оперы Россини: Cito,cito, piano, piano(то есть сыто, сыто, пьяно, пьяно)», и Американец, естественно, был первым «запевальщиком».
Князь П. А. Вяземский рассказывал об одном из выездов графа в свет: «В конце обеда подают какую-то закуску или прикуску. Толстой отказывается. Хозяин настаивает, чтобы он попробовал предлагаемое, и говорит: „Возьми, Толстой, ты увидишь, как это хорошо; тотчас отобьёт весь хмель“. – „Ах, Боже мой! – воскликнул тот, перекрестясь, – да за что же я два часа трудился? Нет, слуга покорный, хочу оставаться при своём“» [642]642
СЗК. С. 366–367. Выделено мемуаристом.
[Закрыть].
Другой обед и его последствия описал Александр Булгаков в послании брату Константину от 21 февраля 1825 года: «Вчера был я на обеде у кн<язя> Николая Гр<игорьевича> Щербатова, мужском. Много ели, ещё более пили, и ещё более кричали. Были тут 2 Вьелегорские, 2 Волковы (Сергей и Николай Аполлоновичи), 5 Давыдовых (Александр, Пётр и Василий Львовичи, Денис и Лев), Вяземский, комендант, Рахманов Гр<игорий> Ник<олаевич>, Американец Толстой, Скарятин, Бобринский и пр<очие>, человек до 30. Слышал я, что Вяземский очень занемог; видно, со вчерашнего обеда» [643]643
РА. 1901. № 6. С. 165.
[Закрыть].
А посещение с князем Петром Андреевичем жилища отставного полковника С. Д. Киселёва в декабре 1828 года (или в январе 1829-го) произвело на Американца двойственное впечатление. Он услышал «любопытным ухом» (разумеется, после знатного во всех отношениях обеда) «Полтаву» в первом исполнении самого автора, Александра Пушкина, и испытал от этого изрядное удовольствие. Но, возможно, граф Фёдор оценил бы поэму ещё выше, если бы во время чтения одного «нарезавшегося» офицера не стошнило прямо на него [644]644
СЗК. С. 753.
[Закрыть].
Пирушки П. А. Вяземского с Ф. И. Толстым «возбудили неудовольствие в тургеневском и карамзинском кружке» [645]645
РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 1 (предисловие князя П. П. Вяземского к переписке отца с Американцем).
[Закрыть]. Князь Пётр Андреевич был возмущён этим «вакхохульством» (определение нашего героя) [646]646
Там же. Л. 87.
[Закрыть], не прислушался к увещеваниям и ещё долго бражничал с другом. Эти попойки Американец не забывал. «Когда мы с тобой, вспомня старину или, лутче сказать, молодость, напьёмся? – вопрошал он князя Петра в письме от 7 июня 1830 года. – Да как напьёмся! <…> Когда… Когда… А между тем время летит и мы стареемся. Как ето грустно» [647]647
Там же л. 71.
[Закрыть].
У арбатских и прочих пиршеств отставного полковника графа Фёдора Толстого имелся, однако, один существенный и неискоренимый изъян: они не могли идти беспрерывно, день за днём. И Американцу – как в городе, так и в подмосковной – волей-неволей приходилось заполнять паузы между интеллектуальными обедами, протекавшими с «сердечным и живым удовольствием», будничным, без многоглаголания, употреблением всяческих напитков.
Наш герой придумал для подобного монотонного времяпрепровождения словечко «пьяноление» [648]648
НИОР РГБ. Ф. 85. К. 19. Ед. хр. 30. Л. 30–31.
[Закрыть].
Предаваясь ему, Фёдор Толстой сетовал, что это настоящая «нравственная мастюрбация, которая истинно убивает способности ума и сушит сердце» [649]649
Там же л. 28 об.
[Закрыть]. Но, пока позволяло здоровье, граф крепился и опорожнял бутылки в одиночку едва ли не каждодневно (за вычетом особых, рассмотренных ниже случаев).
В переписке с друзьями Американец касался этой темы без всякого смущения и даже пускался в поэтические исповеди:
Благоговею духом я
Пред важным мужем Кондильяком…
Скажу: морочить не любя —
Я более знаком с коньяком, —
отвечал он П. А. Вяземскому 23 ноября 1818 года, ознакомившись со стихотворным посланием князя («Американец и цыган…») [650]650
РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 7. Далее граф Ф. И. Толстой пояснил: «Коньяк, признаюсь, по скудости таланта поставлен только для рифмы. Четверть месяца назад ето была и рифма, и правда». (Там же. Л. 7 об.)
[Закрыть].
Прозаические фрагменты, посвящённые последовательному самоубийственному «пьянолению», вкраплены во многие письма нашего героя.
«Я живу в совершенной скуке, грусти и пьянстве. <…> Пьётся, но не пишется», – доверительно сообщалось князю В. Ф. Гагарину 12 февраля 1827 года [651]651
НИОР РГБ. Ф. 85. К. 19. Ед. хр. 30. Л. 22–24.
[Закрыть].
Поблагодарив 7 июня 1830 года П. А. Вяземского за помощь («Вот тебе, мой любезной Вяземской, за всю дружескую твою заботливость, самое сердечное, самое пьяное: спасибо»), граф тут же откровенно поведал: «Можешь спрашивать, жив ли я, – но никогда не спрашивай, пью ли я. Пью, – да ещё как! – воровски от жены <…>. Поутру надо поправиться, и у меня почти всегда выходит утро вечера естьли не мудренее, то пьянее» [652]652
РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 71–72.
[Закрыть].
Есть и такие строки: «Я за здравие твоё от сердца помолюся, от души выпью», – обещал Американец князю Петру Андреевичу в другом письме [653]653
Там же. Л. 105.
[Закрыть].
Или: «Без зелена вина не зелена для меня и природа майская», – вычитываем из адресованной П. А. Вяземскому эпистолы, которая слажена графом в сельце Глебове [654]654
Там же. Ед. хр. 2863а. Л. 3 об.
[Закрыть].
Те же письма Фёдора Ивановича позволяют нам составить приблизительное представление о напитках, которые были у него всегда в чести.
В графскую карту следует внести пунш («превосходный из напитков» [655]655
Там же. Ед. хр. 1318. Л. 72.
[Закрыть]), водку [656]656
Там же. Л. 87, 88.
[Закрыть], «матушку наливку» [657]657
Там же. Л. 124 об.; см. также: XIV, 37.
[Закрыть]и «бордовское красное вино» [658]658
НИОР РГБ. Ф. 85. К. 19. Ед. хр. 30. Л. 28 об.
[Закрыть]. Но особенно Американец почитал шампанское, за которое, даже находясь в «стеснённом положении», мог отдать последний лепт. «Насчёт же шампанского готов продать и свои не только канделябры, но даже и подсвечники, – каялся он перед князем В. Ф. Гагариным, находившимся во Франции, – буду сидеть впотьмах и – буду пить. Дай только знать, куда переслать деньги и сколько за 2-а ящика первейшего сорта» [659]659
Там же..
[Закрыть]. Увы, с шампанским – дивным сопровождением вожделенных устриц – Американца частенько «ссорили обстоятельства» [660]660
РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 72.
[Закрыть], то бишь совершенное безденежье.
Оплошает тот, кто вздумает трактовать толстовское хроническое «пьяноление» в медицинских категориях и потом поставит графу Фёдору прискорбный диагноз. Нет, погружаясь на протяжении десятилетий в хмельной омут, Толстой-Американец не спился с круга, не опустился и до гроба сохранил достоинство, благородный облик и светлую голову. Болезненнойзависимостью от вина он, по всей видимости, не страдал, что неоднократно и убедительно доказывал своими продолжительными «безвинными» периодами.
Один из антрактов нашего волевого героя подробно описан в «Старой записной книжке» князя П. А. Вяземского:
«Он <…>, не знаю по каким причинам, наложил на себя эпитимию и месяцев шесть не брал в рот ничего хмельного. В самое то время совершались в Москве проводы приятеля, который отъезжал надолго. Проводы эти продолжались недели две. Что день, то прощальный обед или прощальный ужин. Все эти прощания оставались, разумеется, не сухими. Толстой на них присутствовал, но не нарушал обета, несмотря на все приманки и увещания приятелей, несмотря, вероятно, и на собственное желание. Наконец назначены окончательные проводы в гостинице, помнится, в селе Всесвятском. Дружно выпит прощальный кубок, уже дорожная повозка у крыльца. Отъезжающий приятель сел в кибитку и пустился в путь. Гости отправились обратно в город. Толстой сел в сани с Денисом Давыдовым, который (заметим мимоходом) не давал обета в трезвости. Ночь морозная и светлая. Глубокое молчание. Толстой вдруг кричит кучеру: „Стой!“ Сани остановились. Он обращается к попутчику и говорит: „Голубчик Денис, дохни на меня!“
Воля ваша, а в этом дохни много поэзии. Это целая элегия! Оно может служить содержанием и картине; был бы только живописец, который бы постиг всю истину и прелесть этой сцены и умел выразить типические личности Дениса Давыдова и Американца Толстого» [661]661
СЗК. С. 367. Выделено мемуаристом.
[Закрыть].
Эпизод, увековеченный князем Петром Андреевичем, не датирован. Зато сохранившиеся письма отставного полковника и иные достоверные источники сообщают биографу точные сроки отдельных толстовских «эпитимий».
«Совсем не пил» граф Фёдор поздней осенью 1818 года [662]662
РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 7 об., 8 об.
[Закрыть].
Скорее всего, воздерживался он от пьянства и в марте-апреле 1819 года [663]663
Пушкин В.Стихи. Проза. Письма. М., 1989. С. 248 (письмо П. А. Вяземскому от 10 апреля 1819 года).
[Закрыть].
О том, что Толстой «отвыкнул от вина», обмолвился в апреле 1821 года кем-то проинформированный Александр Пушкин ( II, 169);от поэта об этом чуде узнали и читатели «Сына Отечества» (1821, № 35).
«Протрезвился» граф (причём «к нещастию») в 1830 году [664]664
РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 39.
[Закрыть].
«Погибал в несносной трезвости» в мае, «не графинствовал» в сентябре 1831 года [665]665
Там же. Ед. хр. 2863а. Л. 3 об., 6.
[Закрыть].
Раздружился с Бахусом Американец и весною 1832 года [666]666
Там же. Ед. хр. 1318. Л. 88 об.
[Закрыть].
Впрочем, его «важные перемены» начала тридцатых годов могли быть связаны и с развившейся тогда болезнью.
«Пьянолением» граф Фёдор Иванович тешился почти до шестидесяти лет. Страсть к вину он обоснованно считал «добродетелью» [667]667
Там же л 72.
[Закрыть]. Если становилось у Толстого «хмельно на сердце» [668]668
Там же. Ед. хр. 2863а. Л. 3 об.
[Закрыть]– следом и мир вокруг внезапно расцветал, и люди добрели, и в душе октябрь сменялся маем, и сам он, моложавый татуированный Американец, здравствовал, дышал полной грудью, а глаза блистали.
Казалось, граф, «раскаявшийся грешник» [669]669
Там же. Ед. хр. 1318. Л. 88.
[Закрыть], был готов в ту упоительнуюминуту сызнова пересечь на корвете экватор, разгромить бонапартов шатёр или взлететь под небеса на воздушном шаре.
Подобно древле Ганимеду,
Возьмёмся дружно за одно.
И наливай сосед соседу:
Сосед ведь любит пить вино!
А никуда не летавшая графиня Толстая возносила молитвы мученику Вонифатию и изо всех своих цыганских сил боролась с «пьянолением» Фёдора Ивановича, прятала от него вино и водку [670]670
Там же.
[Закрыть].
Граф, знамо дело, распалялся, метал громы и молнии.
Но Авдотью Максимовну тоже надобно понять: она заботилась о здоровье супруга и по-своему была, конечно, права.
«Человек ума необыкновенного»
«Человеком ума необыкновенного» окрестил Американца князь П. А. Вяземский в заметке «Поправка (О графе Ф. И. Толстом)», помещённой в «Русском архиве» [671]671
РА. 1873. № 6. Стб. 1104. Автограф «Поправки» князя П. А. Вяземского ныне хранится в РГАЛИ (Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1051). С. А. Розанова ошибочно приписала авторство этой заметки П. Ф. Перфильевой (Розанова С. А. Лев Толстой и пушкинская Россия. М., 2000. С. 241).
[Закрыть]. В стихотворном послании к графу Фёдору (1818) поэт также отдал должное его уму («холодному эгоисту») и «возвышенному духу».
И это – не очередные вариации на тему крыловской басни «Кукушка и петух», а взвешенная, объективная оценка соответствующих талантов нашего героя. С мнением князя Петра Андреевича были вполне согласны многие современники – и те, кто общался с Американцем постоянно, и те, кто мог похвастать разве что шапочным знакомством с ним.
Они, люди разных занятий, интеллектов и возрастов, что называется, пели тут в унисон и не утруждали себя поисками синонимов.
«Умён он был, как демон, <…> и с ним трудно было спорить», – утверждал Фаддей Булгарин [672]672
Булгарин. С. 206.
[Закрыть].
«Человеком с большим умом» запомнил графа актёр М. С. Щепкин [673]673
Михаил Семёнович Щепкин: Жизнь и творчество: В 2 т. Т. 2. М., 1984. С. 320.
[Закрыть].
Денис Давыдов вёл речь о «необыкновенном уме» Американца [674]674
Давыдов Д. В. Сочинения. М., 1962. С. 530.
[Закрыть], а Ф. Ф. Вигель – о толстовской «умной речи» [675]675
Вигель-1. С. 348.
[Закрыть].
«Умным» счёл графа Фёдора также П. А. Катенин [676]676
PC. 1910. № 5. С. 436 (письмо Н. И. Бахтину от 23 января 1823 года).
[Закрыть].
Про «весьма умную голову» двоюродного брата однажды обмолвился Ф. П. Толстой [677]677
Там же. 1873. Т. VII. С. 125.
[Закрыть].
О «замечательном уме» отца писала позднее и его младшая дочь Прасковья [678]678
РВ. 1864. № 4. С. 683.
[Закрыть].
Не благоволивший к Американцу граф П. X. Граббе тоже не отрицал его «редких способностей» [679]679
Граббе. С. 94.
[Закрыть].
И даже Пушкин, оскорблённый и необъективный Александр Пушкин, признал (в письме Н. И. Гречу от 21 сентября 1821 года), что Толстой «вовсе не глупец» (XIII, 32).
Завершая это краткое обозрение единодушных суждений, припомним, что и в «Горе от ума» эпизодический персонаж, «списанный» Александром Грибоедовым с Американца, – «умный человек»; более того, о нём сказаны (пусть и устами восторженными) знаменательные слова:
Но голова у нас, какой в России нету…
К сожалению, представления потомков о том, какаяименно голова была на плечах у графа Фёдора, в чём собственно заключались сила и обаяние толстовского ума, очень расплывчаты. Если современники наслаждались высказанными им вслух мыслями, софизмами и парадоксами, то мы едва удостоены указанного удовольствия. Поток тогосознания давно пересох, испарился. Вдохновенные импровизации, застольные и клубные речи и сентенции нашего героя никем, даже конспективно, не были записаны, а собственноручных текстовФёдора Ивановича – несомненно, текстов весьма «умных», представляющих литературный интерес, – сохранилось крайне мало. «Разделиться между чернильницей и стаканом, между чернилами и пуншем» [680]680
РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 72.
[Закрыть], регулярно писать, править и перебелять черновики он, хмельной философ, принципиально не желал – точнее, попросту ленился. «Мне только что в меру посвятить час в сутки на думу, – и то без пера», – уверял Американец князя П. А. Вяземского 7 июня 1830 года [681]681
Там же.
[Закрыть].
Однако коли остроумие действительно является (хотя бы даже и с оговорками) функциейнезаурядного, «совершенного» ума, то в нашем случае всё не так уж и безнадёжно. Ведь о неистощимом остроумии Американца, аттической соли его шуток и выходок можно (grand merciв первую очередь П. А. Вяземскому) рассказывать долго.
На предыдущих страницах книги подобные истории, помнится, мелькали, – а тут будет уместно вновь заглянуть в копилку. Вот ещё пара подходящих анекдотов о смеховой культуре графа Фёдора.
«Однажды в Английском клубе сидел пред ним барин с красно-сизым и цветущим носом. Толстой смотрел на него с сочувствием и почтением; но, видя, что во всё продолжение обеда барин пьёт одну чистую воду, Толстой вознегодовал и говорит: „Да это самозванец! Как смеет он носить на лице своём признаки им незаслуженные?“» [682]682
СЗК. С. 137.
[Закрыть].
Второй анекдот – о нетерпимом отношении к человеческой глупости (которое, может быть, и предосудительно, но людям, причём, как правило, умным,присуще). «Какой-то родственник его, ума ограниченного и скучный, всё добивался, чтобы он познакомил его с Денисом Давыдовым. Толстой под разными предлогами всё откладывал представление. Наконец, однажды, чтобы разом отделаться от скуки, предлагает он ему подвести его к Давыдову. „Нет, – отвечает тот, – сегодня неловко: я лишнее выпил, у меня немножко в голове“. – „Тем лучше, – говорит Толстой, – тут-то и представляться к Давыдову“. Берёт его за руку и подводит к Денису, говоря: „Представляю тебе моего племянника, у которого немного в голове“» [683]683
Там же. С. 61. Племянник Американца – вероятно, сын его сестры Веры Ивановны Хлюстиной, Семён Семёнович Хлюстин (1810–1844), офицер лейб-гвардии Уланского полка.
[Закрыть].
Иногда современники подразумевали под «умом» заодно и толстовскую просвещённость, широту «сферы понятий» и редкостную эрудицию.
Повторим, что сообщено касательно образованности Американца в формулярном списке далёкого 1811 года: «По-российски, по-французски <обучен> читать и писать. Часть математики, истории и географии знает» [684]684
Архангельская-4. С. 16.
[Закрыть]. Baste!
Однако миновали годы, и «в зрелых летах дополнил он, – утверждал князь П. А. Вяземский, – образование своё и просветил свой ум прилежным и многородным чтением» [685]685
РА. 1873. № 6. Стб. 1104.
[Закрыть].
Вторил князю Петру Андреевичу Ф. В. Булгарин, который, видимо, даже перестарался и приписал Толстому лишнее: «Он был прекрасно образован, говорил на нескольких языках, любил музыку, литературу, много читал…» [686]686
Булгарин. С. 205–206.
[Закрыть]
О том, что граф «замечательно образован», вещал и некий «известный шулер двадцатых годов» [687]687
Стахович А. А. Клочки воспоминаний. М., 1904. С. 150.
[Закрыть].
Американец же временами пытался отрицать наличие у себя таких благоприобретённых доблестей, настаивал, что он-де лицо «без образования» [688]688
РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 7.
[Закрыть], сирый «неуч» [689]689
Там же. Л. 71.
[Закрыть], который не читает газет («ведомостей»), «человек, до 50-ти лет безграмотной» [690]690
Там же. Л. 72.
[Закрыть].
Но подобные жеманные (или самоироничные, свойственные опять-таки умницам?) декларации граф регулярно опровергал – собственным словом и делом.
За несколько лет отставной полковник собрал довольно солидную универсальную библиотеку. (Там среди раритетов имелся, в частности, «Апостол» 1525 года, доставшийся Толстому от П. Я. Чаадаева [691]691
Чаадаев П. Я.Полн. собр. соч. и избранные письма: В 2 т. Т. 2. М., 1991. С. 298.
[Закрыть].)
Из переписки нашего героя и из прочих источников известно, что он следил за книжными и журнальными новинками, не брезговал и бесцензурной литературой. Толстой-Американец знал творчество отечественных сочинителей: Ломоносова, Хемницера, Радищева, Жуковского, Крылова, князя Шаховского, Батюшкова, двух Пушкиных (дядюшки и племянника), барона Дельвига и иных «писателей-наблюдателей» [692]692
РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 2863а. Л. 6 об.
[Закрыть].
Важно заметить: граф не превратился в начётника, он тонко «чувствовал цену изящным произведениям ума человеческого» [693]693
Там же. Ед. хр. 1318. Л. 7.
[Закрыть]. Кое-кого (допустим, Карамзина, Вяземского или Дениса Давыдова) Фёдор Иванович котировал очень высоко, проглатывал их прозу и стихи «с восторгом», а других (например, Булгарина или Загоскина) просто меланхолично перелистывал – «с полным негодованием оскорблённого разума и вкуса» [694]694
Там же. Л. 72.
[Закрыть].
В тогдашних ожесточённых литературных драках Толстой никак не участвовал, однако похоже на то, что стильные «карамзинисты» были ему всё-таки ближе «архаистов».
Разбирался Американец и в европейской науке и словесности, штудировал (часто в подлинниках [695]695
Французским языком он владел недурственно и без натуги слагал длинные французские письма; есть основания думать, что граф Фёдор также мог сносно читать по-английски и по-немецки.
[Закрыть]) письма Анахарсиса, творения Геродота, Руссо («высокомерного Ивана Яковлевича» [696]696
Там же.
[Закрыть]), Гиббона, Вольтера, Кондильяка («важного мужа» [697]697
Там же. Л. 7.
[Закрыть]), etc. Граф Фёдор искренно сочувствовал «всем россиянам, которые могли только читать на одном отечественном языке книги» [698]698
Там же. Ед. хр. 2863а. Л. 6 об.
[Закрыть].
Сверх того, он неустанно руководил «нравственным образованием» подрастающей дочери, и поэтому в доме Толстых плодились волюмы Вальтера Скотта, Байрона, Шиллера, Гёте, Новалиса, Уланда и прочих авторов [699]699
См. Приложение III.
[Закрыть]. Американец покупал эти книги не только для ребёнка – он и сам с усердием читал и перечитывал их.
Словом, уже в двадцатые годы граф Фёдор Толстой был «учёным малым» (VI,7) и по части знаний едва ли уступал большинству именитых знакомцев.
Приятели и друзья
Одни люди избегали общества Американца («Проклят я, думаю, многими давно» [700]700
Там же. Ед. хр. 1318. Л. 39.
[Закрыть]); другие же, напротив, искали встречи с ним [701]701
Подобным образом однажды действовал капитан-лейтенант Егор Васильевич Зонтаг (1786–1841). В Остафьевском архиве покоится недатированная записка князя П. А. Вяземского графу Фёдору Толстому: «Родом американец, званием моряк в нашей службе, прозвищем Зонтаг, ремеслом добрый человек, случаем сопутник мой <…> желает очень узнать тебя по твоей американской славе. Если он ко мне заедет утром, то не позволишь ли мне привезти его к тебе обедать. В случае отказа дай знать». (Там же. Л. 62.) Отказа, как мы полагаем, не последовало.
[Закрыть].
Приятелей у Фёдора Ивановича Толстого было страсть сколько. Куда бы ни забрасывала его судьбина, куда бы ни носил чёрт – повсюду граф заводил всевозможные знакомства. Наш герой легко сходился и поддерживал отношения с офицерами и врачами, картёжниками и бретёрами, помещиками разных губерний, чиновниками, книготорговцами, членами Английского клуба и прочими встречными и поперечными.
Особую касту товарищей графа Фёдора составили разнокалиберные литераторы.
Внимание модных писателей, несомненно, льстило ему, а приязненное общение с ними – в застолье или в атмосфере спартанской – давало столь желанную пищу уму и сердцу. В окружении Американца заметно преобладали московские корифеи пера и чернильницы, однако довольно коротко знался он и с некоторыми петербуржцами – в частности с бароном А. А. Дельвигом. «В полной цене, с душевной признательностию и таковым же удовольствием принимаю воспоминовение обо мне барона Дельвига, смею его уверить в искренней взаимности чувств, – писал граф Фёдор П. А. Вяземскому 7 июня 1830 года. – При протчих его достоинствах и наружная его холодность уже надёжная порука в прочности его приязни, – а за меня прошу тебя поручиться» [702]702
Там же. Л. 72 об.
[Закрыть].
Помимо просто знакомцев и приятелей «от делать нечего» (VI, 37),перечислять имена коих слишком долго, наличествовали у Американца и приятели близкие,без каких бы то ни было скидок «добрые». В таковые биографу надлежит возвести A. И. Тургенева [703]703
В письмах П. А. Вяземскому А. И. Тургенев упоминал нашего героя весьма часто. Так, 17 февраля 1825 года он просил князя «доставить записку <…> графу Толстому»; 15 марта того же года Александр Иванович интересовался: «Возвратился ли Американец?» (ОА. Т. 3. СПб., 1899. С. 96, 106) и т. д. А граф Фёдор ему «от сердца кланялся» (РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 2863а. Л. 4).
[Закрыть], князя А. А. Шаховского (верного преображенца), библиофила и эпиграмматиста С. А. Соболевского, П. В. Нащокина, В. Л. Пушкина, С. Д. Киселёва, «многочтимого» В. А. Жуковского (который «добротой своей смягчает мизантропию наблюдательной опытности» [704]704
РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 72.
[Закрыть]), П. Я. Чаадаева [705]705
«Нашим другом» назвал Американца П. Я. Чаадаев в письме князю П. А. Вяземскому от 9 марта 1834 года (Чаадаев П. Я.Полн. собр. соч. и избранные письма: В 2 т. Т. 2. М., 1991. С. 88).
[Закрыть]и ещё двух-трёх сынов земли.
А вот совсем «любезных», закадычных друзейграф Фёдор имел лишь горстку, «малое число» [706]706
НИОР РГБ. Ф. 85. К. 19. Ед. хр. 30. Л. 30.
[Закрыть]. И он особенно дорожил единичными наперсниками – Денисом Давыдовым, князем B. Ф. Гагариным («le prince à moustache» [707]707
Усатым князем (фр.);так называла Василия Фёдоровича Гагарина маленькая графиня Сарра Толстая.
[Закрыть]), Петром Александровичем Нащокиным, отставным гвардейцем. (О последнем московская полиция отозвалась кратко: «Игрок и буян. Всеизвестный по делам, об нём производившимся» [708]708
Цит. по: Хроника жизни и творчества А. С. Пушкина: В 3 т. / Сост. Г. И. Долдобанов. Т. 1. Кн. 2: 1829–1830. М., 2001. С. 50. Спустя много лет Т. Новосильцева утверждала, что П. А. Нащокин, заключивший с Американцем «вечный союз», был самым лучшим другом графа (PC. 1878. № 6. С. 334; см. также Приложение II). Однако П. Ф. Перфильева, кажется, придерживалась на сей счёт другого мнения (PC. 1878. № 12. С. 718).
[Закрыть].)
Настоящим Орестом являлся для Американца-Пилада князь П. А. Вяземский.
Нам трудно понять сына Петра Андреевича, князя Павла Петровича, который утверждал, будто эта «дружба <…> поддерживалась обедами и пирушками», а в переписке внимание Фёдора Толстого и Петра Вяземского было в основном сосредоточено «на попойках и ещё более на поварах» [709]709
РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 1.
[Закрыть]. За лесом бутылок и горой деликатесов П. П. Вяземский, к сожалению, не разглядел самого главного: душевного и культурного родства аристократов. На многое в мире они, граф и князь, смотрели одними «духовными глазами» (VI, 183),держались единой бытовой философии, чтили в окружающих примерно одно и то же и даже шутили зачастую схоже – изящно, зло, умно [710]710
Позабавим читателей ещё одной импровизацией Американца – из его письма П. А. Вяземскому от 23 ноября 1818 года: «Здесь открылась новая секта алхимистов. Главою оной глава города. Из простого постного масла делают чистое золото; оттого в Москве в девятом часу не горят фонари, – и коли не режут на улицах людей, то полиция в етом нимало не виновна» (РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 8 об.).
[Закрыть].
Сблизившись с графом Фёдором во второй половине десятых годов, князь П. А. Вяземский вскоре посвятил ему послание «Американец и цыган…». (Отставной полковник Толстой, прочитав стихи, ответствовал: «Послание истинно прекрасно, как всё, что родилось от пера твоего, т<о> е<сть>: куча ума, едрионые мысли, которые всегда служат отличительной чертой твоего таланта. Я крепко тебя благодарю…» [711]711
Там же. Л. 7 (письмо от 23 ноября 1818 года).
[Закрыть])
А 25 апреля 1821 года князь Пётр, обретаясь в Москве, известил А. И. Тургенева, что «более всех видит и ценит по многим отношениям (! – М. Ф.)Толстого, который человек любопытный и интересный» [712]712
Цит. по: Пушкин.Письма. Т. 1: 1815–1825. М.; Л., 1926. С. 234.
[Закрыть].
Вяземский как никто другой понимал Американца, прислушивался к оригинальным толстовским суждениям, восхищался его образными речами, эпистолярной стилистикой и даже уговаривал друга заняться литературным ремеслом, смастерить на досуге роман [713]713
РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 72.
[Закрыть]. Используя свои обширные петербургские связи, он оказал нашему герою и множество житейских услуг.
За «дружескую внимательность», «утончённую заботливость» и «точность» граф Фёдор Иванович платил Петру Вяземскому той же монетой, «истощал все средства», дабы «сделать угодное» князю. Без Вяземского, без его «известной всей публике улыбки» [714]714
НИОР РГБ. Ф. 85. К. 19. Ед. хр. 30. Л. 21.
[Закрыть]наш герой откровенно тосковал. «Есть ли будешь в наших пределах московских и не дашь на себя взглянуть, каким бы то образом ни было, ты ли ко мне, я ли к тебе, то сердечно оскорбишь сердечно тебя любящего Толстова», – предупреждал он Асмодея 7 июня 1830 года [715]715
РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 72.
[Закрыть]. «Да сохранит тебя святая Троица: Вакх, Аполлон и Венера, под покровом своим», – читаем в другом толстовском письме [716]716
Там же. Л. 88 об.
[Закрыть].
Проще говоря, Американец души не чаял в «милом и любезном Вяземском».
Они переписывались почти тридцать лет. Когда подоспело время, графиня Авдотья Максимовна Толстая поведала князю Петру Андреевичу в письме от 3 февраля 1847 года: «Я одна знала, как Толстой любил князя Вяземского. Истинно любил, как друга. Часто он со мной говаривал: „Вот, Дунюшка, из моих друзей один остался мне другом – князь Пётр!“» [717]717
Там же. Л. 130–130 об.
[Закрыть].
С «душевным почитанием» относился граф Фёдор Толстой и к Вере Фёдоровне Вяземской, «благодетельной фее» [718]718
Там же. Л. 99 об.
[Закрыть], жене князя Петра Андреевича и сестре В. Ф. Гагарина.
Американец «для друга готов был на всё, – свидетельствовал Ф. В. Булгарин, – охотно помогал приятелям» [719]719
Булгарин.С. 206.
[Закрыть]. Раз он пришёл на выручку доктору А. Н. Клепалову, «российскому столбовому дворянину», «чудаку, достойному замечанья и уваженья» [720]720
РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 2863а. Л. 5, 7.
[Закрыть]. Ради спасения от банкротства братьев Гагариных Фёдор Толстой рискнул имением и вверг собственное семейство в бедственное положение [721]721
Об этом будет рассказано далее.
[Закрыть]. («Дружбы моей не нужно ни будить, ни разогревать; ибо она относительно к тебе никогда не дремала, не простывала», – уверял впоследствии Американец князя Василия Фёдоровича Гагарина [722]722
НИОР РГБ. Ф. 85. К. 19. Ед. хр. 30. Л. 25–26.
[Закрыть].)
А для князя П. А. Вяземского он и вовсе мог разбиться – и порою разбивался – в лепёшку.
(И на эту тему подыскивается пригожий анекдот. Однажды, 27 марта 1820 года, находившийся в Варшаве князь Пётр Андреевич ударил челом А. И. Тургеневу: «Купи мне хорошего турецкого табаку и вышли из Петербурга; спроси у Толстого-Американца. Смотри, не забудь!» [723]723
ОА. Т. 2. СПб., 1899. С. 32.
[Закрыть]Ехавший в Белокаменную Тургенев насчёт просьбы не запамятовал, зато граф Фёдор Иванович начудил, оказал князю медвежью услугу. Спустя месяц, вернувшись из Москвы в Северную столицу, Александр Иванович оповестил страждущего Вяземского: «Американцу о табаке сказывал, но он, кажется, сбирался писать о нём в Тульчин к Киселёву» [724]724
Там же. С. 35 (письмо от 21 апреля 1820 года).
[Закрыть]. Наш герой рассудил, что нигде ближе Малороссии нет табачного зелья, которое пришлось бы по вкусу его другу, его «красному солнышку» [725]725
НИОР РГБ. Ф. 85. К. 19. Ед. хр. 30. Л. 21.
[Закрыть].)
С кем-то граф Толстой водил хлеб-соль бессрочно, до «невозвратной потери», с кем-то жизнь незаметно, без взаимных обид и упрёков, развела его ранее.
Прервалось на дружеской ноте и уже не возобновилось, например, общение Американца с отбывшим в чужие земли Александром Грибоедовым, который в «Горе от ума» и обессмертил, и ославил графа Фёдора Ивановича:
Но голова у нас, какой в России нету,
Не надо называть, узнаешь по портрету:
Ночной разбойник, дуэлист,
В Камчатку сослан был, вернулся алеутом,
И крепко на руку нечист;
Да умный человек не может быть не плутом.
Когда ж об честности высокой говорит,
Каким-то демоном внушаем:
Глаза в крови, лицо горит,
Сам плачет, и мы все рыдаем.
Случалось и по-иному.
В мае 1839 года Американец похвально отозвался о помогшем ему графе Алексее Фёдоровиче Орлове, крупном сановнике, конфиденте императора; «Сей достойный царедворец сохранил всю теплоту прекрасной души своей, которая некогда, в молодом офицере, делала его столь любезным для его товарищей». Толстовская апология благодетельному генерал-адъютанту завершилась красноречивыми словами: «Пример прекрасный для царедворцев! Но все ли ему следуют?» [726]726
Биография Сарры. С. LXVII.
[Закрыть]Представляется, что грустный вопрос адресовался по преимуществу тем персонам, которые в молодости дружили с нашим героем, «добрым малым», а потом, делая карьеру, добывая чины и ордена, сочли за благо отдалиться от частного и сомнительного человека.
Граф с юных лет усвоил, что «розы без шипов не растут» [727]727
РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 7.
[Закрыть], что измена пришла в мир задолго до него, – однако такие раны у Американца никак не затягивались.
Мы начали эту главу с первого поэта, – а заключаем её рассказом о ямщике, который имел собственное понятие о литературе.
«Он ехал на почтовых по одной из внутренних губерний, – вспоминал о приключении друга князь П. А. Вяземский. – Однажды послышалось ему, что ямщик, подстёгивая кнутом коней своих, приговаривает: „Ой вы, Вольтеры мои!“ Толстому показалось, что он обслушался; но ямщик ещё раза два проговорил те же слова. Наконец Толстой спросил его: „Да почём ты знаешь Вольтера?“ – „Я не знаю его“, – отвечал ямщик. „Как же мог ты затвердить это имя?“ – „Помилуйте, барин: мы часто ездим с большими господами, так вот кое-чего и по-наслушались от них“» [728]728
СЗК. С. 222.
[Закрыть].
С комментариями к портрету Американца, который был создан Пушкиным, наконец-то покончено.
Последуем теперь за подвернувшимися Вольтерами – и на следующей странице попадём в двадцатые годы.
