Текст книги "Примус"

Автор книги: Михаил Чулаки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Но пережитое Борей поражало невиданной концентрацией мысли, доходящей до судороги, до самозабвения. До такой концентрации Герой никогда не поднимался. Когда он садился свободными вечерами рассчитывать свойства будущей магнитной ловушки для расщепляющихся протонов, он больше фантазировал о замечательных последствиях, которые будет иметь его открытие. Он не забывал сам себя, но, скорее, грезил наяву. Грезил, стараясь не замечать, что давно уже топчется на месте, ничуть не приближаясь к ощутимому результату.

Борино сочинение заставило Героя с мучительной трезвостью взглянуть на себя самого. Он мечтал потрясти мир, даже привык не сомневаться, что рожден для того, чтоб сказку сделать былью! И вот унизительно было убедиться в том, что эта тайная мечта, оказывается, банальна, словно юношеская мечта об обладании завидной красавицей типа Мерлин Монро – а мечта-то оборачивается собственной сластолюбивой сестрицей...

Различие с Борей-Бояном нашлось в том, что Герой бы не отрекся от великой идеи, если бы сподобился уловить ее. Человечество обрело уже куда как достаточно самоубийственных научных открытий, так что одним больше – ну что за разница?! Хотя военные перспективы собственных мечтаний Героя вырисовывались вполне отчетливо. Ведь нейтринным лучом, рассуждая теоретически, можно будет не только разрезать листы титана на заводе, но и танки противника, и самого противника тоже – куда успешнее, чем жалить его пулями. Те самые лучеметы, о которых дружно написали десятки фантастов, могут стать таким же ширпотребом, как нынешние автоматы Калашникова. Ну что ж, общее благо часто оборачивается оружейной революцией, такова уж природа человека. Зато какая удача, какая слава! Да и безгрешные нобелевские доходы в конце концов... Дурак Боря, что отказался, если допустить на минуту, что открытие его – не бред.

Но Боря – он пережил свое безумие, он смирился со своим заурядным настоящим и будущим. А Герой? Сколько он еще собирается ждать и верить?!.. Вообще-то гении вылупляются как-то сразу – готовыми. Как бы с одного хода попадают в дамки. Просыпаются знаменитыми. У Героя явно не получилось – сразу в дамки. Но он до сих пор умел не замечать пережитых разочарований, продолжал жить в неколебимой уверенности, что он – особенный, что он – самый лучший, первый среди равных, как Цезарь Август среди своих сенаторов, что ему суждено единственное в мире будущее. Бывали минуты сомнений, но краткие и даже, можно сказать, случайные. Потому что уверенность в особенном, чрезвычайном своем предназначении составляла самую основу его личности – как базальтовая скала. Ведь он – единственный на свете ГЕРОЙ БРАТЕЕВ, ему нет полных тезок. Поэтому он даже благодушно не завидовал тем, кто уже достиг определенных высот премий, академических лавров. Он не сомневался, что в нем таится нечто большее.

До сих пор не сомневался.

Глава 3

Однако пора было ехать.

Герой водит отцовскую старую машину, потому что не заработал на свою. Папа водил не очень хорошо, а уж под капот и вовсе не заглядывал, и потому держал свое авто на даче, редко используя для поездок за грибами, а в опасный город заезжать и вовсе не решался. Поэтому Герой без всяких прав катался по Комарову с двенадцати лет и под капот залезал увереннее, чем под юбку, а когда ему исполнилось восемнадцать, папа с облегчением передал право пользования автомобилем своему наследнику. Так что, без преувеличения, Герой вырос за рулем, чувствуя педали газа и тормоза вместе с рулевыми тягами как продолжение собственных нервов и мускулов. Здоровый человек ведь переставляет ноги или подносит ложку ко рту, не задумываясь, какие мышцы напрячь для такого случая, – так же Герой и ездит.

Он уже выходил, когда телефон зазвонил частыми гудками – междугородный. Скорее всего – родитель.

– Алло?

– Привет, чадо. Ну как ты там?

– Нормально. Как всегда.

Всегда оказывается, что рассказать о себе родителям нечего. Все мелкие повседневные события жизни покрываются одним словом "нормально".

– Праздник там у вас сегодня?

– Да. У Фили рождение, если помнишь такого.

– Ну, и общий тоже.

– Ты еще скажи – "всенародный". Очень мило прозвучит из твоих уст.

– А что? Победу я уважаю. Как у вас? Сильно празднуется?

– Не знаю. Мне бы главное, чтобы трассы не перекрывали, когда я еду. Не люблю всякие шествия, от них только проезд нарушается. Как в сердце инфаркт от нарушения кровообращения, так в городе демонстрация трудящихся. Тромбоз основных трасс. Ладно, у вас как?

– В инцидент попали, машину разбили, расходы теперь.

В Америке папе пришлось вспомнить свой скромный автомобилизм: там без машины как без ног.

– Ничего себе! Как это вы?!

– Да, впереди чайник один затормозил слишком резко. Негр за рулем, они всегда бестолково ездят.

Негры, конечно, мешают спокойно ездить белым людям, но у папы всегда реакция была слегка замедленная.

– Страховку-то получите?

– Не знаю, будет суд. Кого признают виновным.

– Вы-то как?! Целы?!

– Представляешь – ни царапины. А машина – в хлам. Не подлежит восстановлению. Надо что-то покупать. Секонд хэнд. Все равно нужны деньги. Мы не рассчитывали.

– Хотел бы я посмотреть, кто заранее рассчитывает на инцидент. Ну ты железный человек: такой случай, а ты про наши праздники расспрашиваешь!.. Сердце-то твое как?

У папы в Америке случился первый, а пока и последний инфаркт. Впрочем, там это называется "сердечный приступ". Здесь не было, пока боролся и страдал, а там расслабился – и получил.

– Нормально.

– Ну хорошо. Маму поцелуй.

Герой спускался вниз и все посмеивался удивленно: учудили родители, машину разбили! А папа-то рассказывал, что в Америке ездить в десять раз легче, чем в России: дороги хорошие – раз, и правила все соблюдают – два. Вот и приехал.

Прошел майский дождь и даже в машине ощущался запах мокрой земли и молодой зелени – запах исцеляющий после городского бензинового перегара. За Ольгином начался какой ни есть лес – и Герой вполне почувствовал себя в объятиях природы.

Впереди замаячил "БМВ" цвета майского жука – почти черный, но с золотистым отливом – и Герой, быстро нагоняя на своем желтом "жигуле" этого аристократа дорог, досадовал, что достался роскошный жук какому-то чайнику, который даже на пустом шоссе не решается выпустить на волю всю мощь своего классного фирменного мотора. За рулем именно такого красавца Герой легко видел себя.

Пойдя в обгон, он уравнял скорость и попытался разглядеть робкого водилу но увидел лишь затемненное боковое стекло.

И в этот момент майский жук нелогично вильнул влево, бортанув старого, но такого аккуратного, небитого геройского "жигуля" – и боль от процарапанного крыла и дверцы отдалась, словно от пораненного локтя или бока.

Баксов на шестьсот наказал проклятый чайник! Баксов, которых негде взять.

В ярости забыв осторожность – в такой дорожной упаковке вообще-то передвигаются бандиты, правда ездят быстрее, – Герой рванул вперед, развернул своего "жигуля" и встал поперек, заставив затормозить и золоченого жука.

Из "БМВ" в ярости вырвалась представительница дружественного пола.

Дама с золотым крестом навыпуск – поверх шелкового яркого костюма. Зеленого или синего. Какой-то цвет посредине.

Крашеная блондинка в летах за тридцать, но еще вполне удоболюбимая.

С телефонной трубкой в руках, которой она размахивала, как пистолетом.

– Ну как ты ездишь, мальчик? И дорогу теперь загородил! Видали таких?! Думаешь, одна слабая женщина? Осторожнее на поворотах! Если надо, быстро наедут мои мальчики. Если сами с тобой не разберемся. Без гаишников и без крышников. Тут и ремонт оценить, и моральные волнения! Все номера налицо, никуда не скрыться.

И в этот момент на Героя накатило вдохновение, какое внушала, бывало, старшая сестрица. То мужское вдохновение, которое не снилось Боре Куличу с его сверхтеориями! Обыкновенная химическая блондинка средних лет показалась прекрасной и насущно желанной. Счастье – немедленно!..

У кого какие бывают припадки и приступы. У кого эпилепсия – и даже у многих гениев: у Наполеона и Петра, например; у кого истерия, а у кого и желчная колика. А свои припадки Герой про себя называет накатами.

Он все видит и понимает, но действует как бы автоматически, словно радиоуправляемый робот. И всегда предельно расчетливо и аккуратно. Но остановить себя, отключить внешнее управление он при этом не в силах. В этом принципиальное отличие от эпилепсии, потому что эпилептик не сознает своих судорог, ощущения эпилептика во все время припадка залиты тьмой. Не то с Героем. Он сознает и ощущает – высшее блаженство.

"Не бывает некрасивых женщин – бывает мало водки!" – смеялась когда-то одна филологиня. Герой бы сказал, если б любил отливать афоризмы: "Не бывает некрасивых женщин – бывает мало вдохновения!" И женщины всегда сразу понимают его внезапные вдохновения. Ощущают себя прекрасными богинями. Да они и суть богини – в такие минуты.

Слыша, но не слушая дамские угрозы: "Ну чего?! Могу сейчас ребят моих вызвать!", он всадил ее в распахнутый "БМВ" так ловко, как Иванушка в сказке всаживал бабу-ягу в распахнутую печь, так что пораженная незнакомка, еще повторяя угрозы, уже сама нашла рычаг, откидывающий спинки передних кресел. И они наперегонки взаимно расстегивали друг на друге мешающие пуговицы, молнии и кнопки – и вот, и вот... Наслаждай подруга друга, наслаждай подругу друг!

Недолго полежав в блаженном расслаблении, незнакомка из "БМВ" захлопотала над Героем:

– Да что ж с тобой? Такой красавец, такой мужчина – чего ж ты на незнакомую бабу набрасываешься? Неужели своих нет?

Думает, задержать его сможет, коли такое счастье нашла на дороге. Милая женщина, она сделала что могла, но прекрасной богиней больше не казалась. Хотя и фигура есть, и лицо без непоправимых изъянов – губы только толстые, негритянские, и подбородок почти мужской. Но в общем, не стыдно ему за свой припадок. Но это еще не повод для знакомства.

– Захотелось вдруг, – только пробормотал он почти виновато.

– Счастливые твои вдруги-подруги. А зовут тебя как?

Герой только в крайней необходимости представляется полным именем, и то обязательно вместе с отчеством.

– Гера.

– Гера? Герман, значит? А ты знаешь кто? Ты для баб – Героин. Потому что тебя снова хочется – как шприц в кровь.

Он взглянул на нее одобрительно: догадливая. Потому что еще в университете девицы провозгласили его Ходячим Героином. Он и не знал долго, что они объяснялись между собой: "Как бы дозу Героина нашего заполучить? Не могу ломает без него!" И почти не ревновали подруга к подруге: потому что ни одна не надеялась удержать в единоличном пользовании.

Герой взглянул одобрительно – но промолчал. А она не могла остановиться:

– Да, как на дозу тянет. Хотя я не пробовала, не думай. Но рассказывают... А как меня зовут, и не спрашиваешь? Не интересно тебе? Джулия я – понял?

Она и должна называться – слегка с запросом. При золотом кресте навыпуск и рессорной машине. Просто Юлия – тоже не Маша, а эта даже Джулия – европейский стандарт!

– Ехать надо, – отлепил он ее руки. – Опаздываю.

– Свернули бы лучше ко мне. У подруги дача в Разливе как своя.

– Тороплюсь.

– Какая-нибудь пышечка ждет? Или модель тощая? Чего ж ты не донес до нее?

– Захотелось, – исчерпывающе объяснил он снова.

Он вышел из пружинящей машины, проверил пуговицы. Снова поразил запах земли и зелени – совсем было замутненный там, в чужой машине. И молодые листочки словно бы свидетельствовали об иной жизни – где не вдавливается самец в самку и не душит объятиями самка самца.

А Джулия не унималась:

– Ну так доедем до Разлива вместе! Хочешь моей тачкой порулить? А я в твоей сзади.

Подержаться за руль "БМВ" было бы интересно. Куда интереснее, чем за прелести Джулии. Но слишком дешево она его купить возмечтала.

– Лишнее это. Каждому – свое.

– А как мы чиниться будем? – радостно спохватилась настойчивая Джулия. Ведь это я на тебя наехала. Ремонт за мой счет полагается.

Это-то справедливо. Да и денег у Героя не было на дверь и крыло. А как бы заманчиво отказать гордо: "Подумаешь, поправлюсь сам!"

– Договоримся. Заеду в сервис, узнаю.

– Вот тебе мои телефоны, – она достала карточку с красивым клеймом какой-то фирмы в углу. – И твой мне надо тоже.

Вот чего Герой не любит: давать свой телефон. Замучает звонками женское племя, которому новой дозы Героина всегда позарез. Но у него на этот случай запасен номер глуховатой бабушки Милы: бабушка, во-первых, не расслышит звонка, а если расслышит – не успеет подойти, а если подойдет, прокричит только: "Нету здесь Герочки, нету! И неизвестно!"

Не оправдываясь: "А у меня карточки не завелось пока", потому что он вообще никогда и ни в чем не оправдывается, а уж в бедности своей – в особенности, он просто потянулся:

– Давай запишу.

Джулия угодливо достала еще одну свою визитку:

– Здесь пиши у меня на обороте.

– Только я бываю редко, – предупредил он.

– Конечно, по бабам шатаешься, – подначила она.

Он не возразил и не согласился, показывая, что тема его не интересует. Записал бабушкин номер, вручил чуть торжественно, как вручали комсомольский билет когда-то:

– Вот. Ну все. Счастливо. Узнаю в сервисе – позвоню.

Узнаешь про ремонт? А просто так? В Разлив бы заехал. Подруги не бывает почти. Там сауна – как раз на двоих.

Герой разглядел тоскливую бабью преданность в глазах и слегка передернулся, словно бы разрывая невидимые путы.

– Посмотрим, – обнадежил он неопределенно, только чтобы избежать упреков и сетований. – Привет.

И, перескочив в своего "жигуля", сразу ударил по газам. И ни разу не взглянул в зеркало заднего вида.

Чем дальше от этой жадной до него Джулии – тем лучше.

Самое волнующее счастье – счастье свободы. Не только от Джулии или другой какой воспаленной дамы, а свободы от желания топить себя в безднах женских страстей.

Другому бы на его месте – зачем физика, зачем какая-то посторонняя слава?! Да все бабы мира предпочтут его с его ничем не заменимыми способностями всем эйнштейнам вселенной, всем гениям и ноблецам! Другой бы позволял дружественному полу носить себя на руках и не желал бы иной удачи в жизни. А он не согласен! Ну не то чтобы дар совсем напрасный – он презрительно жалел тех, кто не слишком способен по этой части, надо иметь и Это, как и умелые руки и надежную память: без простых способностей счастья и свободы нет, но они – лишь условия, необходимые для полноты жизни, но не достаточные. Средства, а не цель. Будь Герой инвалидом – и вообразить трудно, но допустим для наглядности примера – для него простые шаги по земле сделались бы вожделенной целью, мечтой. Но нельзя же ходить и ощущать непрерывное счастье: я хожу на своих, а не маюсь в кресле с колесиками! Все способности Героя при нем – иначе и быть не может, но счастье – это не способности, а нечто совсем другое.

Глава 4

И наконец замелькали знакомые заборы родного с детства – и потерянного теперь Комарова. Герою всегда щемит сердце при возвращении к знакомым с младенчества летним домикам, пустырям, на которых играли в футбол и забытую ныне лапту, старым финским дачам, занятым некогда детскими садами, а теперь заброшенным. Тут воздух особенный, и деревья словно бы специальной разновидности, каких больше нет нигде. Был бы он совсем богатым, построил бы здесь кирпичный замок и жил бы круглый год, а в город ездил в бронированном джипе. Такой многобашенный замок уже воздвигся почти вплотную к станции – и наискосок от обкомовской дачи между прочим. Обнесен он глухой кирпичной стеной, напоминающей кремлевскую, – куда более непроницаемой, чем зеленый дощатый обкомовский забор. Новорусский кирпичный стиль принято ругать за безвкусие, а Герою нравится. Просто – это другой стиль, точно так же как другим был модерн зингеровского особняка на Невском – тоже ведь снобы ругали когда-то, а теперь – памятник архитектуры.

У Фили уже собрались. Машины тянулись вдоль забора, демонстрируя различную степень преуспеяния старых друзей: сам Филя ездит на "чероки", но не стыдится и причаленных рядом отечественных инвалидов: разбогатев, он не сменил пока ни жену, ни компанию.

У Фили всегда собираются 9 мая. Не столько по случаю Победы, о которой тоже помнят, сколько ради Филиного дня рождения. Угадал он удачно родиться: всегда двойной праздник в его день. И выходной – что особенно ценно.

Герой притер своего "жигуля" к Филиному забору, упершись бампером хотя и в десятилетний по возрасту, но все-таки спортивный "порше" Женьки Кулешова, вздохнул еще раз, глядя на помятости по правому борту, и достал с заднего сиденья сверток с подарочным тигром в половину натуральной величины. Сам Герой не любит игрушки, потому что от них никакой пользы. И досадует, когда ему их дарят: только зря загромождают комнату, а выкинуть подарок неудобно. Куда лучше подарки полезные, но пришлось для Фили купить бесполезного плюшевого тигра, потому что богатому Филе полезную вещь меньше, чем за сотню долларов, не подберешь. Вот Женька Кулешов, который уже почти выбился в богатое сословие, наверняка хвастанул мошной, подарив что-нибудь из репертуара магазинов Hi-Fi.

Старательно напомнив себе, что он ничуть не завидует ни Филе, ни Женьке с их современными привычками и возможностями, Герой подхватил своего никчемного тигра поперек плюшевого брюха и бодро вошел в дом. Здесь все делается преувеличенно бодро – таков принятый стиль.

Далеко идти не пришлось, стол был накрыт на большой веранде. Объемистый Филя уже водрузился во главе длинной и тесно уставленной "посадочной площадки", как принято называть это поприще коллективного объедения. К нему жались собственная его жена Света, и чужая – Томка Кулешова. Сам Женька никогда с собственной женой не садится, он устроился на другом конце посадочной площадки, откуда оглушал всех сотрапезников, подобно живому громкоговорителю.

– А вот и Герой не нашего времени заявился! – оповестил Женька. – А мы уж думали, ты по дороге зарулил в долгую яму со всей своей наукой! В долговую.

Герой на такие подначки внешне не реагирует.

– Привет всем! Филя, чтобы ты был такой же хозяин джунглей, как этот тигр.

– Сейчас вся жизнь – джунгли, – сказала Света. Она не только жена, но и подруга детства: они чуть не в одной коляске когда-то вместе лежали, что дает Филе повод повторять: "Я с женщиной сплю с трех месяцев!"

"И по сей день – с одной и той же! – всегда уточняет Светка. – Как только не надоест?"

Последний кокетливый вопрос свидетельствует о Светкиной незыблемой уверенности в себе.

– Тигр – самый сексуальный зверь на свете, – мечтательно сообщила Томка. Я читала, что тигр весь уходит на всякие средства. До последнего кончика усов. На всякие средства для мужчин. Пособия. Так что полезный подарок. Если бы не игрушка, а настоящий.

Она вовсе не хотела обидеть Филю женским подозрением – просто ей приятно по любому поводу поговорить о мужских свойствах.

– Филя в пособиях не нуждается! – сообщила Света.

Хотя, глядя на рыхлую его конституцию и робкую растительность на подбородке, в этом можно и усомниться.

– Вот слова, которые всегда должна повторять преданная подруга! Независимо от реальной прозы, – подхватил Женька. – За что и выпьем.

Герой не знал вовсе, что тигры используются таким образом, а то бы не стал дарить двусмысленную полосатую куклу: он всегда старательно избегает обидных шуток – хотя вообще-то самый распространенный вид юмора состоит в том, чтобы сказать знакомому какую-нибудь веселую гадость.

Места уже были разобраны, и Герою пришлось оказаться рядом с Борей Куличом, мрачно молчавшим, пока публика изощрялась в игривых намеках. Тридцатилетний с некоторым гаком, как и все здесь, он казался стариком, нечаянно забредшим на праздник молодости. Но теперь – по прочтении Бориной исповеди – Герой посмотрел новым взглядом на своего привычно хмурого соседа.

– А кормить нас здесь собираются? – осведомился Женька. – А то всегда от Фили со Светкой голодным ухожу!

Это означает, что у Фили по обычаю объедаются до одурения.

– Будут, Женечка. Уж перекусишь чем-нибудь. Я думала, пускай еще Шурка появится.

– На фиг Шурку! – восстал на жену и Филя. – Опаздывает всегда, а мы голодать должны! Опаздывающим – объедки! Явится, как всегда, с новой девочкой и будет на нее слюни пускать. Такой все равно недостоин настоящей мужской еды!

Филя шумит неубедительно, исключительно в подражание Женьке: голос у Фили при этом повышается и звучит почти фальцетом. Удивительно, как он достигает чего-то в делах: ведь коммерческий мир пока что держится на силе. А уж силу-то Филя нисколько не воплощает.

– Не с новой девочкой, а с новой шлюхой, выражайся точнее, – возразил Женька.

И тут энергично вкатился Шурка. С неизвестной девочкой, как и было предсказано. Тоже толстый. Но не рыхлый, как Филя, а плотный, словно японский борец-сумо. Отчего девочка казалась особенно маленькой и подтянутой. Совсем светлые волосы, заплетенные в детскую косу, почему-то вызывали полное доверие, что они подлинные, а не крашеные. И вся она казалась выцветшей, малокровной, плохо кормили ее в детстве, что ли?

– Шурка с новой бабой, – объявил Женька в своей манере.

– Бабу зовут Ариной, – постарался попасть в тон Шурка.

– Арина отродясь была бабушкой. "Выпьем, добрая старушка", – как сказал Пушкин. А эта еще не бабушка, – справедливо заметил Женька. – Ну не важно. Пушкин велел выпить – значит, выпьем. Мужчины пьют белую. Можно сидя. Стоя другие дела делаются, верно, девочки? Которые лежа, те же и стоя.

И Женька, широким жестом подняв стопку с водкой, неприметно вернул ее на место и отпил из запасной такой же стопки – сухого вина. Он всегда шумит на сотню, а пьет на копейку.

Шуркина спутница рассмеялась неожиданно низким голосом, словно бы синичка вдруг крякнула по-утиному:

– Не бабушка, это точно. А вообще-то полностью я называюсь Ариадной.

Она была совсем не красива. Выпуклый рахитичный лобик со временем сделается тяжелым, но пока он дополнял детский облик и вполне мог зваться невинным челом. Бледная девочка в компании взрослых. А странно низкий голос еще и усиливал контраст.

– А, вот это понятнее. Какая-то Ариадна что-то делала, не помню. Мужику подмахивала. В древнем Египте.

Всё Женька помнит, но прикидывается.

– Не в Египте, а в Греции, – серьезно возразила Ариадна. – Дело было в лабиринте на Крите.

– Самое важное, что дело – было! А уж где – несущественно. На Крите значит, шито-крыто, что они делали в этом лабиринте. Чего делают с девочками, когда папы с мамой нет дома.

– Этого она еще не знает, – рискнул сказать Шурка.

– Но, надеюсь, догадывается, – брякнул и Филя в своей черед.

Все разговоры об одном. Местный стиль требует говорить не прямо, а намеками. И это вдохновляет еще больше, чем прямое порнословие.

Герой привык к своим ребятам, но такие разговоры ему скучны. К счастью, его и не подначивают: как не пристают любители к гроссмейстеру с предложением сгонять блиц.

– Теперь выпьем за наши желания! Как кто-то сказал: "Желаю – значит, живу!" – вступил снова Филя.

– "Думаю – значит, живу" – поправил Боря. – Декарт сказал. Cogito ergo sum.

– По-моему, он слишком умный! Среди нас затесался высоколобый. Уж не закончил ли он какой-нибудь ветеринарный техникум?! – возопил Женька, сам успевший защитить даже докторскую, прежде чем ушел в бизнес.

– Нет-нет, Боря не такой, – вступился Филя. – Мы тут все настоящие мужики, никто больше четырех классов не превысил!

Филя в доктора не успел, застрял в свое время в кандидатах.

До Бори дошло, что ребята шутят, и он только хмуро отмахнулся.

– Пока живу – желаю, – повторил Филя. – И всем желаю – желать. За это и выпьем.

– А женщины желают танцевать! – объявила Света. – С теми, кто не жрать сюда пришел.

– Потому что жрать у тебя, как всегда, нечего, вот танцами и прикрываешься! – закричал Женька.

– Нечего жрать! – поддержал и объевшийся Шурка. – Ну совсем нечего.

Отяжелевшая публика выбиралась из-за стола. Потянулись танцы.

Под медленную музыку партнеры висели подруга на друге, не в такт переставляя ноги. Герой выделил взглядом малокровную маленькую Арину – ее в общей манере вытанцовывал Женька. Оттеснил, значит, Шурку, который постарался, привел девочку в компанию.

Шурка между тем точно так же обжимал под предлогом танца мечтательную Томку, Женькину жену, – но обмен был явно неравноценен. Хоть Шурка и старался как можно нагляднее изображать себя сексуальным маньяком, все равно ясно было, что он не сам получает удовольствие, но наивно пытается досадить Женьке. А Женька ничуть не досаждался – он наслаждался пальпацией прелестей юной Арины, которая и в столь тесном общении сохраняла ореол невинности вокруг волнующе рахитичного бледного ее чела.

Подошел нетанцующий Боря.

– Обезьянник, – кивнул он на обжимающиеся пары.

Почему-то соглашаться с Борей не захотелось. Но и спорить было лень. Герой лишь дернул плечом.

– Прочитал – мое? – Боря не решился обозначить жанр своего сочинения.

– Да.

Можно было бы сразу выдать рецензию, но Герой нарочно не пускался в комментарии, вынуждая Борю расспрашивать дальше. Ведь тот, кто просит отзыва, невольно ставит себя в зависимую позицию.

– Ну и как тебе?

– Даже интересно, – снисходительно похвалил Герой. – Я, конечно, не большой знаток всей этой современной литературы, постсимволизм и сюрмодернизм, но не слышал, чтобы писали об идеях. Обычно о любви или убийствах, так я понимаю.

– Ну а сама идея? – не отставал Боря.

– Физикам, наверное, любопытно, а всем прочим – не знаю.

Объяснять Боре, что отказаться от блестящего открытия – полнейшая глупость, Герой не захотел. Боря начнет скучно спорить, а Герой не хотел спорить, потому что пришлось бы невольно выдать свои мечты – о научных доблестях, о всемирной славе.

В музыке наступила пауза, что должно было означать перетасовку пар. И точно, за спиной раздался низкий голос, так мало подходящий к детской внешности:

– А вы почему не танцуете?

Очень оказалось кстати, чтобы отвязаться от Бори:

– Бывает, и танцую, – снизошел он, не выдавая своего интереса к этой странной девице.

– Говорят, вы очень умеете. Даже Шурик сказал, хотя он никого не признает, кроме себя.

– Обо мне вечно что-то говорят, – отозвался он неопределенно.

– Да, говорят как-то особенно, – не сбивалась она.

И вдруг поспешно:

– Ой, пригласите меня скорей, а то опять этот трубадур полезет!

– Ладно, Боря, потом, – и Герой вдвинулся в толпу танцующих.

Герой старался не прижимать свою инициативную партнершу, но все равно поневоле натыкался на бедра ее и живот, и не мог не вообразить находящийся в центре золотой треугольник. Всегда волосы на треугольнике черные – в том числе и у блондинок, а тут он вдруг вообразил с чего-то, что у Арины треугольник золотой – рыжий. Хорошо, что он недавно разрядился по дороге, а то бы не удержался и похитил юную деву прямо посреди шумного бала!

– Почему – трубадур? – вспомнил он неожиданное определение, приложенное к Женьке.

– Ну как же: трубит все время. Громко и по-дурацки. – И она повторила медленно, в рассрочку: – Труба дур.

Герой подумал, что Арина говорит совершенно серьезно: понимает загадочное слово исключительно по созвучию. И даже не знает, что были какие-то трубадуры и менестрели.

Он замолчал и старался только избежать слишком тесных прижатий.

Но Арина старалась наоборот. Лицо ее было очень серьезно, выпуклое чело рахитичной девочки сверкало чистотой, и он подумал, что чувство юмора ей неведомо – что она доказала своим истолкованием слова "трубадур". И что с такой серьезностью она всегда идет прямо к цели.

И действительно, она посмотрела снизу вверх и сообщила как-то очень отчетливо, чтобы он не мог отшутиться:

– Знаете, я еще девушка. Так странно, правда? И говорят, что все зависит от первого мужчины: будет потом женщина счастливой или нет. Сказка про Спящую красавицу – она как раз об этом, только зашифровано по Фрейду. Надо чтобы разбудил прекрасный принц. Разбудил женщину.

Ее низкий голос и вибрировал, как у вакханки, – такой не подобает невинной деве.

Герой не отвечал, а она прижалась к нему так, что никуда не деться было от давления золотого треугольника. Счастье просто, что он недавно разрядился!

– Про вас как раз рассказывают. Вы можете это сделать – мне? Потому что мне уже пора наконец. И не думайте, мне уже восемнадцать, уголовный кодекс не запрещает.

Восемнадцать лет ей, наверное, уже стукнуло, это верно.

– Но если вы относитесь так серьезно к раскрытию своей женственности, почему бы вам не попробовать в первый раз с мужем? Или вообще по любви?

Пока не накатит, Герой всегда говорит иронично про все эти страсти-лежасти.

– Может быть, я кого-то полюблю, а умеет он плохо. Ведь бывает, правда? Кто-то в бильярд играет как бог, а кто-то и подставки мажет, только сукно кием портит.

Очень образно. Герой только улыбнулся, но промолчал.

– От такого начала вся любовь лопнет и останется след на всю жизнь. Моральная травма. В некоторых африканских племенах специальные жрецы это делали. Профессионалы.

Подковалась девушка по столь насущному вопросу.

– Не сейчас же я прошу. Давайте завтра. Я к вам в гости приду. Вы ведь один живете верно?

Все она про него проведала заранее.

– Нормальная услуга, как в африканском племени, – повторила она самый убедительный свой довод. – Священный обряд. И сроки у меня безопасные в эти дни.

Чело ее оставалось таким же чистым, тогда как бедра и живот выделывали отдельный танец – будто две параллельных души жили в одном юном теле.

– Дефлорация, выражаясь научно, – пояснила она, не омрачившись челом, а бедра сделали при этом особенно лихой заворот.

Герой аккуратно отделил от себя Ариадну, вспомнив некстати: "И отделил Бог воду от тверди" – примерно так, кажется, сказано в Книге Бытия. Вот и они с Ариадной уже почти так же перемешались, как твердь с водой. Которые на самом деле отделить одну от другой ведь невозможно, библеист немножко преувеличил.

Отделил аккуратно и вышел на воздух. Девушка, однако, увязалась за ним.

– Вы ведь уже согласны, да? Или мне показалось по ощущению?

Ощутила – своим чутким треугольником.

Он молчал и улыбался. Это он умеет. Жалкие дураки, которые слишком много болтают перед женщинами. Ему это ни к чему.

Однако столь серьезных продуманных предложений даже Герой еще никогда не получал. Он оценил этнографические экскурсы юной девы на темы дефлорации. Не так уж плохо придуман обряд у этих африканцев. Ведь сколько женщин страдают оттого, что им с первого раза неправильно поставили половой акт – фригидность получается, болезни всякие. А эти африканские жрецы были, надо полагать, такими же мастерами, как сам Герой, – и сразу ставили девушкам правильную физиологию. Ну все равно как опытный педагог правильно ставит голос в консерватории. А потом уж с правильно поставленным женским аппаратом молодые женщины могут принимать и обыкновенных, не слишком мастеровитых мужчин – и получать с ними удовольствие, а паче укреплять здоровье. Очень разумно. Не во всем европейская цивилизация – самая передовая. Вот какие-то негры подошли мудро, не наворотили вокруг простого и ясного секса наших истерических сложностей. А ведь для женщины ее реальная жизнь куда важнее всех телефонов и телевизоров! Значит, та негритянская культура человечнее и выше? И стало быть, родись Герой в соответствующем племени, быть бы ему жрецом, распечатывающим девственниц. Работа как работа – при должном таланте...