Текст книги "Купец. Поморский авантюрист (СИ)"

Автор книги: Михаил Ланцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

[4] В данном случае тоже имеет дело натяжка. Судебник долгое время существовал в единственном экземпляре, а судебная практика на местах продолжалась по старому судебнику – еще Иоанна III. Но натяжка сделана с допуском на то, что после Земского собора, что утвердил этот судебник, новости добрались (на будущий год) и до обывателей. Посему Вениамин не стал упираться, опасаясь кары. Тем более, что юридически, ни супруга, ни сын не могли оказаться лично зависимыми. И насильно их удержание могло привести к конфликту с церковью (церковь с первого дня своего на Руси последовательно боролась с рабством, ибо негоже рабов божьих признавать за рабов людских) и Царем.

Глава 2

Считается, что Йоканьга, или Йоканьгский погост, из числа семнадцати саамских поселений на Кольском полуострове, появился днем 17 сентября 1611 года. Именно этот день является датой первого упоминания об Йоканьге в доступных источниках. Однако люди начали скапливаться в этом месте задолго до того, и в середине XVI века здесь уже останавливались рыбаки справлять промысел.

Именно в Йоканьгу пришла артель Митьки весной 1554 года от берегов Йоканьгских островов. Лов в этом году был что надо, хоть и рыбаков со всей округи в море вышло немало. Ловили по привычному маршруту – выходили из Двинской губы в конце апреля, когда вода таяла. Далее брали на север к Белому морю и выходили к Кольскому полуострову. Там на побережье промышляли. По пути изредка заходили в Лимбовский залив[1], а останавливались в заливе Святоносском. Так и попадали в Йоканьгу, дабы перевести дух, набраться сил и пуститься в обратный путь… Сий маршрут был оговорен с Николо-Корельским монастырем. Другое дело, что Митька ставил перед собой совершенно другие цели. Потому по прибытии в Йоканьгу Митька оставлял груз на засол местным мастерам и хаживал дальше. Шел на запад полуострова вплоть до Западного Нокуевского залива, почитай, делая две ходки за одну вылазку. Все для того, чтобы продать улов скупщикам с Кольского полуострова, что везли рыбку в Псков, Новгород, а то и в саму Москву.

Вот такими ухищрениями Митька значительно сокращал срок расчета с монастырем. Практически вдвое. Что позволяло надеяться этим годом получить себе в пользование шняку[2]. Любо же. А там уже либо новый ряд можно заключать, либо выходить на полноценные товарно-денежные отношения с монахами.

Вот и на этот раз Митька планировал выгрузиться в Йоканьге на посолку и выйти на новый промысел. В том, что будут скупщики, Митька не сомневался ни минуты.

Артель зашла в Йоканьгу не далее как час назад и уже успела сгрузить улов – между прочим, добрый. Сами рыбаки отправились перевести дух ко двору местного умельца, что за скромную плату накрывал желающим на стол. Кормили здесь сытными горячими похлебками.

Николка, как звали умельца-посольщика, засел в Йоканьге плотно и основательно. Он имел свою мзду с посола пойманной рыбки, и этот промысел охотно прибрал к рукам. К артели Митьки он относился с особой почтительностью, поскольку рыбачки договорились с Николкой о том, что будут привозить хозяину соль на посол. И до сих пор взятые обязательства исполнялись. Не бесплатно, разумеется, но за плату вдвое ниже, чем у других рыбачков. И втрое ниже, чем предлагали скупщики. Благо в Неноксе, где базировалась артель Митьки, с солью не было проблем. Селение славилось своим солевым производством. Услуга за услугу: взамен Митька арендовал у Николки бочки на перехват за смехотворную сумму и платил полцены за посол улова. Сверх того, артель бесплатно кормилась горячим обедом.

Митька с ребятами расположились за столиком, попросили у сынка Николки наваристой ухи из рыбных голов и стали ожидать. В этот момент к ним подошел сам Николка. Толстый, лысый, но зато с пышными седыми усами и могучей бородой до груди. Умелец неимоверно гордился бородой. Распорядившись с рыбой, что привез Митька, он присел за столик к рыбакам, чтобы тоже перевести дух. Утер тыльной стороной ладони пот, выступивший на изрезанном морщинами лбу, заговорил:

– Здравия вам, рыбаки!

– Здравия, Николка, и тебе!

– Хороший лов, смотрю, привезли?

– Как видишь, десять бочек, все полные до краев, – согласился Митька, у которого от голода урчало в животе, а ноздри уже поймали запах готовящейся ухи, из-за чего есть захотелось пуще прежнего.

– Хороший… – задумчиво протянул Николка, вылавливая из бороды мелкие крупинки соли и бросая их на пол.

– Сам как? Новости какие?

– А какие новости? Хотел просить, чтоб ты мне следующей ходкой соль привез, запасы того и гляди закончатся, а работать надо.

– Сколько?

– Пудов пять хватит.

– Не вопрос, будет соль. Своим помогать надо! – ответил Митька, наслаждаясь запахом ухи.

Николка отмахнулся.

– Знаю, знаю…

Он бросил свое занятие с бородой и принялся растирать ладони о портки, внушительно прокашлялся. Зычным голосом поторопил своего сына, хотя тот уже тащил котелок с ухой[3].

Митька покосился на хозяина. Тот явно что-то хочет сказать, да тянет. Обычно от дел Николку не оторвешь, за стол не усадишь, а тут сам подошел и теперь вот мается.

Митька оказался прав. Когда сын Николки принес котелок, наполненный ароматным варевом, и рыбаки приступили к трапезе, тогда-то Николка и перешел к делу.

– Короче, Митька, че я вокруг да около хожу, как будто баба какая стесняюсь. Я к тебе не просто так подсел, а по уму, – начал он.

– Угу, я как-то сразу понял… – Митька отхлебнул наваристый жирный бульон, кивнул, мол, готов слушать. – Давай выкладывай, коли есть что.

– Дело тут выгорает по-крупному, еще чутка, и выгорит, – начал Николка, скрестив руки и упершись локтями о столешницу. С прищуром обвел взглядом рыбаков, которые обратились в слух.

– А чего другим не предложил, раз выгорает, а, Николка? – спросил Олешка, решивший подключиться к разговору.

– Чего-чего, Митька вон правильно сказал, своим помогать надо. Али не вы мне соль за бесценок возите? Глядишь, еще о чем договоримся. – Николка подмигнул заговорщицки. – Оно вон как бывает – вы мне, я вам, и поладили?

– Любо, – удовлетворился Олешка, вновь переключаясь на горячее.

Митька хмыкнул, утирая усы. Положим, что Николка давно ходил вокруг да около того, чтобы попросить Митьку привезти ему в Йоканьгу соли вдвое больше обычного. Все грезил развернуть свое местечковое производство, вроде как обороты увеличить. Но про «помощь своим» хозяин немного слукавил – не один Митька соль в Йоканьгу возил. Просто других артелей – Федьки да Андрейки, которые у хозяина в доверенных, – на промысле не оказалось. Все к концу месяца, почитай, придут, только обратно к берегу отошли. К другим же рыбачкам у Николки не было никакого доверия.

– Вариант тут подвернулся. Ты в деле? Только выступать сегодня надо, вы тут особо не располагайтесь.

– Ты скажи, что за вариант и что за дело, а то ты уже нас посылаешь, а зачем, куда? – Митька немало удивился, что речь зашла не про соль. – Так-то ты меня знаешь.

– Точно! – Николка тут же съездил себе ладонью по лбу. Вспомнил, что толком не рассказал рыбакам о своем предложении, а уже в дорогу спроваживает. – Дело такое. Я на прошлой неделе я познакомился с торговцами, что не чета нашим скупникам. Жирные такие и богатые, у наших местных скупников товарчик перекупают.

Николка замолчал, поерзал на скамье. Сам наблюдал, насколько интересно рыбакам его повествование. Те хлебали уху и внимательно слушали – интересно.

– Так вот, значит, познакомился с торговцами теми, выпили немного хмельного. Ну у меня язык после хмеля и развязался. Давай им одно – нахваливать нашу Йоканьгу… – Глаза Николки жадно блеснули. – В общем, сказал я им, что улов у нас тут дивный, да столько рыбешки, что к царскому столу вези, не ошибешься. Рассказал им про нашу рыбку видов разных. Смотрю, а у них интерес появляется.

– А в чем их интерес-то? – хохотнул Олешка.

– Вот дело в том, что улов есть, да не всякий. Как я выведал у рыбаков, рыбка некоторая ушла в этом году, совсем не ловится.

Олешка тут же перестал лыбиться, задумался. Теперь уже сам заерзал на скамье, даже забыл о чашке с ухой на время. Интересные вещи говорил Николка.

– Продолжай, – не вытерпел Митька, у которого уже внутри все подгорало. – Не уразумею пока, куда ты клонишь.

– Не понял еще? – хмыкнул Николка. – Я пообещал купцам тем полную шняку речной форельки, десять бочек свежего посола и бочку икры, на десятину ниже той цены, что они обычно торгуют.

– На десятину? Это по два рубчика, что ли, бочка? – уточнил Митька, который поражал рыбаков и Николку своим умением вести счет и памятью на цифры.

Форелью, тем более речной, в Йоканьге торговали нечасто, за рыбкой в реку приходилось заходить, всяко проще было наловить того же осетра в море. Редко когда форель в море шла.

– Бери больше, я называл от той цены, по которой они с нашими скупниками торгуют, если те форель завезут. Пять рублей за бочку свежего посола не хотел?

– Да ну, Николка!

Рыбаки аж поперхнулись ухой, закашлялись. Пять рублей?! Здесь можно было не продолжать… Если они продадут десять бочек форели по пять рублей за бочку свежего посола, этими деньгами будут закрыты все взятые обязательства перед Николо-Корельским монастырем. Даже с учетом скидки в десятину.

– Допустим, и че они, ради десяти бочек рыбки сюда попрутся? – с сомнением спросил Митька, стараясь не выдавать своей крайней заинтересованности и волнения.

– Ради десяти-то, может, и не попрутся, – согласился Николка с охотой. – Но десять бочек тут, десять там. Только вот речной форельки, кроме как у нас, они нигде не возьмут, год такой.

– Не возьмут, значит…

– Вот я о том и сказываю. Погуляют по округе и к нам снова вернутся. И уже по другой цене…

Интересно, однако, Николка рассуждал, вот только где взять форель Митьке? О местах лова речной форели он не знал, надобности до сих пор не возникало. Первоначальная эйфория медленно сошла на нет, как-то и бывает в подобных ситуациях. Митька вздохнул, вернулся к чашке, глотнул остывшую уху.

– Николка, зря ты подписался, купчики твои придут да уйдут несолоно хлебавши.

– Это еще почему?

– А где нам той форели взять, да десять бочек? – пожал плечами Митька. – Я по такой рыбе не ходок, где ловить – знать не знаю.

– Ты про это… Места знать надо, ты прав.

– И ты знаешь? – уцепился Митька.

– Я не даве как вчера разговаривал с рыбачками, так они мне на посол две бочки речной форели привезли среди прочего. Спрашиваю – откуда лов? Говорят – поднимись чуть выше, этак верст на десять, и будет тебе рыбачье счастье. Форель речная сама в сети идет, в море выходит.

Митька прикинул навскидку – верст на десять, значит, где-то в Нокуевском заливе такой бойкий лов? Митька переглянулся со своими рыбаками, ловя их настроение. Глаза у всех троих блестели в предвкушении будущей наживы.

– На Варзине, – конкретизировал место Николка и повторил: – Там сама рыба в сети плывет, зуб даю.

– Уверен, что рыбакам твоим доверять можно? – спросил Олешка, всегда подозрительный в подобных вопросах. Кто же, по его разумению, станет выдавать места, где промысел справлять можно?

– Ну так-то если брехать будут, я в следующий раз рыбу на посол не возьму, смекаешь? Вот и они смекают. К тому же у Митрофанки обычно что ни промысел, то улов кислый, а на этот раз пришел довольный. Сказывал, на Варзине рыбу ловил.

– Веришь? – покосился на Митьку Олешка.

– Верю, – подтвердил Митька.

– Только это, рыбачки, если за дело беретесь, надо выходить без промедления. Купчики-то в губу Варзины прямиком придут, через день-другой. Затянете чутка и разминетесь.

– Не в Йоканьге торг пойдет разве?

– Не-а, – отрицательно покачал головой Николка.

– А твой интерес в чем, а, Николка? Если купчики в Йоканьгу не пойдут, то и торга в селении не будет. Рыбу тебе на посол никто не отдаст. Значит, от нас мзду хочешь какую? – спросил Олешка, как всегда, прямо.

– Оно тебе надо, рыбачок, думки думать про мой интерес? – Николка улыбнулся во весь рот. Широко и искренне. – С вас-то я точно ничего не возьму, об этом не беспокойтесь. В другом у меня интерес, но выкладывать его не буду. Чтобы не сглазить.

– Любо, – согласился Митька. – Нас все устраивает.

Переглянулся с Олешкой, который задумчиво чесал макушку: как так Николка не будет ничего брать, а прок ему с этой затеи тогда какой? Митька внушительно кивнул – мол, порядок. В отличие от Олешки, ему все было понятно без лишних слов. Да и не принято о таких вещах толковать и спрашивать. Интерес Николки, по разумению Митьки, лежал на поверхности. Если торг с купцами срастется, то ушлый Николка «расширится». Поставит погост на берегу Варзины, дабы посолом заниматься, подмяв под себя округу. Более того, он новые торговые связи наладит. Напрямую, без скупщиков местных, которые потом рыбку тутошную втридорога перепродают.

Все это Митька понимал более чем отчетливо. Николка предлагал дело. Следовало соглашаться.

– Нас все устраивает, – повторил Митька, вставая из-за стола и подавая Николке руку. – По рукам!

– По рукам!

Довольный хозяин стиснул руку рыбаку со всей силы и от души потряс.

[1] Многие названия здесь даны современными, так как оригинальных варианты их либо крайне малоизвестны, либо утрачены.

[2] Шняка – это крупная морская лодка, размером в пределах спасательного вельбота XIX века. Причем изготовленная сшивкой (обычно еловыми корнями), без обильного использования дорогостоящих металлических креплений. Посему и стоила недорого.

[3] В старых общинах, особенно сельских, редко пользовались индивидуальными тарелками даже в начале XX века, хлебая варево ложкой из единого котелка или чугунка. Это было своеобразным ритуалом, сближающим коллектив. Да и проще в утилитарном смысле – мыть жирные тарелки в холодной воде, да еще без моющих средств то еще приключение. Особенно тарелки деревянные, которые варевом хорошо пропитывались.

Глава 3

Рыбачки из артели Митьки долго рассуждали о том, что неплохо бы заночевать в Йоканьге. Тут тепло, кормят до пуза и отдохнуть можно как следует. Никто ж, как бы так сказать, не против встать ни свет, ни заря, зато выспавшись перед новым рывком. А то как-то не по-человечески получается – в ночь плыть без продыха. Да и бочек нет, все полагали, что Николка не успел рыбку разгрузить.

Однако Николка не стал заморачиваться перегрузом и мытьем. Хозяин попросту выдал им десять чистых пустых бочек взамен. Рыбаки, включая самого Митьку, только и нашлись, что удивленно хлопать глазами – прежде Николка так не щедрился никогда. Уже через полчаса Митька собрал команду на берегу. Рыбаки приготовили снасти, погрузили бочки на шняку, а через час благополучно отплыли, затемно. Прибыв в Йоканьгу по полудню, они не пробыли здесь и нескольких часов.

Шняка отошла от берега, расправила парус – полный вперед. До места было порядка десяти верст. Придется ли плыть в ночь? Придется, куда ж без этого, но, если хочешь заработать, и не то терпеть будешь, и в ночь поплывешь. Однако, отплыв от берега на полверсты, их шняка поймала сильный попутный ветер и понеслась к губе Варзины. Тогда и стало понятно, что на месте они будут не позднее полуночи. Митька распорядился готовить снасти на лов для ночной рыбалки, искусством которой члены артели владели целиком и полностью.

Нечасто бывает, когда, собираясь и двигаясь впопыхах, удается все предусмотреть, чтобы без сучка и задоринки, но Митьке это удалось сполна. Они без приключений прибыли в залив и начали пробный промысел – закинули сети. Форель, как подсказал Митьке Стенька, водится как в пресной, так и в солоноватой морской воде у самых рек, поэтому времени терять не стали, решили пробовать рыбачить здесь. И как выяснилось, то были не пустые слова, потому что рыба будто бы сама по себе шла в сети. Форели было действительно много! И если говорить о везении, то артели рыбаков повезло. Улов, причем форели, пошел тут же. Разумеется, была и другая рыба, которую приходилось отпускать – не было для оной места на борту, но форели в улове было более чем достаточно.

Рыбачили без остановки, и уже к рассвету им удалось с лихвой наловить столько рыбы, что все десять бочек оказались заполнены до краев. Опытные рыболовы попали на стаю, чем и сумели воспользоваться сполна. Промысел удался настолько, что рыбаки начали выбирать, какую рыбу оставить, а какую выпустить. Ту форель, что помельче, выпустили обратно в реку. Оставляли крупную. Митька довольно потирал руки – что ни рыба, то на стол царский в самый раз. Все, как заказывали.

Впрочем, сколь бы ни был шикарен улов, Митька быстро понял, что с выплатой монастырским он погорячился. Не получится заплатить всю оставшуюся сумму сразу, хоть тресни. Из головы совершенно вылетело, что свою долю из дохода заберут Олешка и братцы Стенька с Павликом. Долю, между прочим, немалую – десятину от вырученных средств каждый. И не голой рыбой, а деньгами с торга. За то, кстати, и брали Митьку изначально в артель – с торгом у него был полный лад, самим к скупщикам ходить не требовалось.

Как бы то ни было, если дело сложится, то со своей доли Митька с Николо-Корельским монастырем почти рассчитается. Останется разок съездить на промысел, чтобы долг окончательно закрыть.

«Заодно соль Николке в Йоканьгу подвезем… а может, и не в Йоканьгу уже, может, еще куда понадобится», – подумал Митька.

Закончив лов, они потрошили рыбку. Хоть никто из рыбаков и не смыкал глаз всю ночь, ни один из артели не жаловался. Мыслил о том, как потратит деньги вырученные.

Что до Николки, то Митька размышлял так: отблагодарить его надобно за щедрость такую. Глядишь, и в следующий раз подсобит чем. А вообще, по-хорошему, переговорить бы с купцами, что по Николкиной наводке придут. Да справиться поясней – кто, откуда, какой интерес имеют? Может, еще на какой торг договорятся. Все же лучше, чем местным скупщикам рыбку продавать за бесценок.

Выпотрошив очередную рыбную тушку, Митька отделил икру, а тушку бросил в бочку. Утер пот, струящийся со лба (это при том, что едва не замерзала вода). Икру решили засолить сразу и в отдельном бочонке из-под соли. Перед посолом икру было положено пропустить сквозь сито из бечевок, натянутых на квадратную деревянную раму – грохотку. С ее помощью отделяли икринки от тканей яичников. Потом зернистую икру посыпали солью мелкого помола, перемешивали деревянной лопаткой – и лакомство готово. Долго, муторно, но стоит того.

Митька выпрямился, потягиваясь, хорошенько разминая затекшие мышцы. Следом изложил рыбакам свои мысли о Николке. Те выслушали, уселись на перекур.

– И сколько ты ему на лапу давать собрался? – недоверчиво приподнял бровь Стенька.

– Половину бочку отмерим, – невозмутимо пожал плечами Митька.

– А икры?

– Без икры.

В разумении Митьки, половина бочки – самое то. Больше – лишнее, а меньше – и обидеть человека можно, не поймет. Если уж что-то давать собрался, благодарить, то не жадничай, золотую середину держи.

– Да с хрена ли? – буркнул Стенька. Пусть речь и не шла об икре, но с рыбой он тоже не собирался расставаться.

– С хрена ли ему вообще что-нибудь давать, он что, ловил форель? – Павлик хлопнул ладонью по одной из тушек форели, поддерживая недовольство брата. – Он же сам сказал, что ему от нас не надо ничего!

Митька вздохнул: не поняли, зря, выходит, объяснял, начинай с начала. Но на выручку пришел Олешка, который был постарше братьев, а главное, посмекалистее.

– С того хрена и делиться, дурья твоя башка, – забухтел он. – Он, может, и сказал, а в следующий раз от нас отмахнется либо Андрейкиной артели нашепчет, коли дело подвернется выгодное. И что делать будем? С местными скупниками торг продолжим вести? Подумай хоть, какие возможности открываются!

– А если и продолжим?

Стенька не хотел признавать правоту Олешки, но возразил без прежнего напора. Спорить он особо не собирался, больше для порядку, не сразу же соглашаться.

– Ну если так… – протянул задумчиво Павлик. – Я за.

– А я и не говорил, что против, – буркнул Стенька.

– Вы, ребятки, лучше подумайте, куда деньжищи такие тратить будете, когда мы торг проведем? – добавил Митька, закидывая удочку. – Денег-то с торга будет немало.

– Так, куда тратить-то, дело ясное – на баб! – хмыкнул Олешка. – В город съездим, развеемся как следует.

Стенька и Павлик захихикали, всем видом соглашаясь со словами старого рыбака. У рыбаков бабы – святое, даже если жена есть.

– Вы бы лучше на дело пустили.

Митька вздохнул, поднялся, заканчивая отдых.

Оно понятно, что это право рыбаков своими деньгами распоряжаться, но дай они причитающуюся им часть в монастырь, и на следующий промысел пойдут без всяких обязательств. Однако рыбаков Митька знал достаточно – никто из них не отдаст в монастырь и ломаного гроша. В отличие от Митьки, в головах рыбаков не укладывалось, что можно вести собственные дела, торг и без всякого ряда. Да просто потому, что это никому из них не было нужно. Зачем? Сходили раз в море на промысел, и есть на что жить до следующего промысла. Так ради чего усложнять? Не дай боже разориться, в холопы попасть. Надо это Митьке – пусть себе занимается, вон башковитый какой. Так что ответом Митьке стали слова Стеньки, вполне в духе наживщика:

– Работа она что, в лес не убежит, чай, не волк. А вот баба – то другое дело!

– Баба – другое!

– У-у-х!

– Чего ухаешь, старый, тебе-то куда баб?

Все трое снова дружно рассмеялись, принявшись задорно подпихивать друг друга в бок – согревались, засиделись без дела. Митька пожал плечами, демонстративно вернувшись к разделыванию рыбы. Мол, отдохнули, пора бы и к работе возвращаться. То, что Олешка, Стенька и Павлик никакие не дельцы, это он понял давно. Зато ребята рыбаки хорошие. Нет, можно было, конечно, возразить и поспорить, чего-нибудь заумное такое ляпнуть, но проходили, что называется. Во-первых, заумных речей не поймут, а во-вторых, никогда такие споры ни к чему не приводили, все оставались при своих. Это его, Митьки, проблемы, что сам не хочет долю с выручки на баб тратить и на трактиры – все до гроша монастырским отдает. Другие на такое не подписывались, ряд не заключали. Шняка у них какая-никакая, но есть, а вот бабы… Бабы – это другое дело!

Митька все прекрасно понимал, потому не спорил. Да и сам на баб был падок и не прочь потратить копейку-другую. Не мужчина он, что ли? Мужчина. И бабу страх как хочется, ибо старческой немощью не страдает. Вот только отца с матерью было спасти гораздо важнее, чем бабе на берегу юбку задирать.

Ладно, бабы бабами, а рыбки на борту осталось, считай, всего ничего, все выпотрошено и расфасовано. И солнце забралось достаточно высоко, чтобы местечко у берега найти для высадки, откуда купцов на торг дожидаться. Поручив остатки рыбы Стеньке и Павлику, сам Митька с помощью Олешки направил шняку к губе Варзины. Там и была назначена встреча с купцами. Взяв курс, Митька задумчиво уставился на водную гладь.

– А ты, Митька, бабу не хочешь? Иль по Машке своей опять сохнешь? Сознавайся!

Митька вздрогнул. Не то чтобы слова Олешки застали его врасплох, просто от имени Машки по спине пробегал ставший привычным холодок. Он уже тысячу и один раз успел пожалеть, что рассказал о ней Олешке, но как тут не расскажи, когда подчас месяцами торчишь безвылазно в морях. Невольно язык развяжется. Вот и выложил он старому рыбаку все, что на душе было. Собственные чаяния об отце и матери, о желании создать свою компанию купеческую, дабы славу былую вернуть. Ну и о Машке тоже рассказал. Она осталась в хозяйстве у Вениамина, за сотни верст от Кольского полуострова, куда Митьку занесла судьба. Олешка не болтал о Митькиных откровениях, и о самом разговоре старый рыбак с тех пор тоже не вспоминал. Сейчас вот вспомнил, чем, признаться, поставил Митьку в тупик.

– А может, и сохну, тебе-то какое дело, – поежился он. Вскинул руку, закрывая, как козырьком, ладонью глаза и всматриваясь в очертания земли перед собой. С таким видом, что ему нет дела до слов рыбака.

– Да вижу же, что плывешь, – прокряхтел Олешка. – Влюбился?

Митька с минуту смотрел перед собой, потом медленно опустил руку, повернулся к Олешке, залившись краской и потупившись.

– Да кто ж его разберет, может, и так. – Митька тряхнул головой. – Не пойму.

Олешка пожал плечами и внушительно, с прищуром взглянул на Митьку, подбоченился.

– Да и по папке с мамкой скучаешь, вижу же, – заявил он. Не дав Митьке опомниться, не дав начать отнекиваться, рыбак продолжил: – Знаешь, я больше своего не возьму, что мы перед промыслом договаривались. Посчитай меня, как если б мы обычной рыбкой торговали со скупниками, а остальное в монастырь отдавай.

Митька не стал скрывать своего удивления.

– Чего так?

– А мне хватит, не надо больше, зачем мне деньжищи такие? Еще прибьют, глядишь, старика, когда в трактире начну щеголять. А тебе в самый раз, с долгом рассчитаешься. Нам же лучше будет. Дело?

– Дело, – растерянно вымолвил Митька, не веря своим ушам.

– Ну вот и сговорились.

Олешка, закончив разговор, уставился на приближающуюся губу Варзины. Выражение лица у него было такое, будто бы ничего не приключилось, подумаешь, какой пустяк. Разумеется, старый рыбак недоговаривал. Дело было отнюдь не в боязни быть ограбленным и ходить с проломленной головой. У рыбаков с этим делом строго – друг на друга никто не нападает, а пришлых разбойничков гоняют, чтобы руки не грели. Нет, дело было в другом. Митька, чутка поразмыслив, решил, что не будет спрашивать и ковырять старику рану. Вдруг передумает, еще не хватало… А так и Митьке лучше, и Олешке в перспективе денег побольше пойдет. Однако Олешка таки выложил свои мотивы, когда Митька протянул ему руку, чтобы поблагодарить.

– Спасибо, Олешка.

– Тебе нужнее, мне в моем возрасте столько баб не одолеть. Детишек я уже вырастил – по Руси-матушке все разбежались. А ты молодой, тебе нужнее с Машкой твоей. Знаю, тоже был молодой.

Вот за такими признаниями и откровенными разговорами, очень даже приятными для Митьки (с долей Олешки он вновь мог рассчитывать, что отдаст долг монастырю сполна), шняка успешно миновала залив и зашла в губу. Олешка начал рассказывать историю, которую Митька слышал уже много раз по прежним ходкам. О том, как старый рыбак познакомился со своей ныне покойной женушкой и как они попали на Кольский полуостров в поисках лучшей жизни.

– Без Марфы моей и жизни нет, – причитал рыбак.

Митька отрывисто кивал, делая вид, что слушает. Сам глянул на Стеньку и Павлика, которые заканчивали с рыбой, а вернув взгляд на водную гладь, невольно вздрогнул от неожиданности. Их шняка обогнула залив и вышла прямиком в губу Варзины. При виде открывшейся взору Митьки картины у него глаза полезли на лоб. Он энергично затряс Олешку за плечо и указал свободной рукой вглубь губы, тыча пальцем.

– Что? – недовольно спросил Олешка, которому явно не понравилось, что Митька перебил его рассказ.

Впрочем, отвечать не пришлось. Глаза на лоб полезли и у старого моряка.

– Ба-а-атюшки…

Близнецы заохали от удивления, выпучив глаза и побросав так и не выпотрошенную форель. Тоже увидели.

В губе Варзины на ровной водной глади стояли два корабля. Стояли на якорях и слегка, едва заметно покачивались на волнах. Их паруса были спущены, поэтому мачты выглядели одиноко, напоминая деревья, с которых осенью опала последняя листва. Наверху мачт крепились флаги, но и те были не столько приспущены, сколько просто висели. Белое полотно с двумя красными полосами, пересекающими ткань как будто посередине. На кораблях не было ни души. Шняка, которая, в отличие от своего экипажа, не изумилась, не замедляя ход, подплывала к кораблям.

Рыбаки пришли в себя и переглядывались, щурясь под лучами утреннего восходящего солнца. Первым заговорил Стенька, с трудом заставив себя захлопнуть упавшую на грудь челюсть.

– Эт… немцы?

– Немцы, – кивнул после нескольких секунд колебаний Митька. – Флаг, кажись, английский, как описывали; точь-в-точь. Я-то сам не видал вживую.

Митька не врал. Корабль Ричарда Ченслора, несколько месяцев назад волею случая заплывший в их края, он не застал, так как был в плавании. Так что сейчас, как и другие рыбаки из артели, видел английский торговый корабль впервые. И как гостей заморских встречали, и как отхаживали с пути, и как провожали к Царю в дорогу – все это он пропустил. Но наслышан был о той встрече знатно. Местные только и знали, что приезд английских купцов обсуждать. Целый месяц о том только и твердили на каждом двору. Поговаривали, что англичане привезли с собой немыслимые сокровища, которые доставили прямиком к Царю в Москву. Но якобы еще больше сокровищ не довезли, ибо Ченслор был не один в плавании, а ходил под началом другого капитана. По слухам, на кораблях того капитана и находился основной товар для торга в другие страны. Другое дело, что после шторма корабль Ченслора с теми кораблями разминулся. Ходили разговоры, что англичане выжили и бросили якорь где-то у побережья Кольского полуострова. Но время шло, а о кораблях тех не было ни слуху ни духу. Надежда на их обнаружение с каждым днем таяла, а тут…

Митька сглотнул. Точно ж англичане: и флаг, и сами корабли – все, как рассказывали. Любопытно, однако. Он сложил пальцы должным образом и что было мочи свистнул, надеясь привлечь внимание забугорных гостей. Даже если в каюте, должны услышать. Подождал – минута, другая, но ничего. Подплыли ближе. Теперь уже свистнул Павлик во всю мощь своих немаленьких легких, так что даже рыбу местную распугал. С кораблей – ни ответа, ни привета. Никто из англичан не откликнулся.

– Никого, что ли? – задумчиво протянул Олешка, весельщик, всматриваясь перед собой.

Рука козырьком прикрыла глаза, дабы лучше видеть. Холодно, но солнце светило ярко и слепило, не разглядеть, считай, ничего.

– А может, и есть кто? – ответил Митька, прищурился, всмотрелся, взвешивая все за и против. – Проверим, братцы?

– Чего бы не проверить? – с охотой пожал плечами Стенька, тяглец. – Я за!