Текст книги "Большевики"
Автор книги: Михаил Алексеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)
Глава вторая
Арон, одетый в широкую полотняную рубаху, в синие крестьянские шаровары с черной полоской и желтые ботинки, сидел на песчаном бугорке, прислонившись к подножию могучей ели. Солнечный луч падал сквозь листву на его голову и превращал его пышные рыжие волосы, рыжеватую курчавую бородку в блестящую золотую паутину. Могучая грудь выпирала из-под рубашки.
Его ноги служили подушкой для головы Михеева. Тело же Михеева, одетое в летний солдатский костюм, разбросалось на горячем песке лицом в небо. Волосы бороды и головы Михеева казались изсиня-черными. Он щурил глаза на солнце и держал во рту какую то нежную былинку.
– Или да, или нет, – шутя говорил Арон. – Или нас разыщут… Но если нас разыщут в этих непроходимых местах, то и тогда у нас может быть два выхода. Или – или… Или мы их отобьем, или мы будем побиты. Если мы будем побиты, то и из этого положения есть два выхода. Или нас белые возьмут в плен и расстреляют или… или просто повесят в лесу. Но если даже нас повесят, то ведь и из этого положения будут два выхода…
– Замолчи, Арон, – со смехом урезонивал его Михеев, – будет болтать.
– …То мы или попадем в рай, или попадем в ад, – не унимаясь, продолжал Арон. – И даже если мы с тобой попадем в ад, то и из этого положения у нас будут два выхода. Мы там организуем коммунистическую фракцию грешников, соберем вокруг себя профессиональных революционеров, совершим в аду переворот. Начнем гражданскую войну с тунеядцами неба – или попадем в котел с кипящей смолою. Но…
– Молчи, Арон, – с деланным ужасом закричал Михеев. Иначе я заткну уши.
Арон с улыбкой закрыл рот обеими ладонями.
– Такое поведение за последние дни, Арон, мне кажется подозрительным, – сказал, шутя, Михеев.
– Чем?
– Ты что-то стал очень разговорчив, жизнерадостен – даже научился краснеть.
– Пошел к черту. Врешь все это ты.
– А вчера вечером, когда мы гуляли с Феней, ты трещал как сорока.
– Это тебе просто приснилось.
– То-то приснилось. Смотри у меня.
– Солнце-то как хорошо греет, – уклонился от разговора Арон. – Хорошо вот так сидеть и не говорить ни слова. Мне мой учитель. «ребэ», всегда говорил: «Дитя мое – бери с меня пример, говори когда тебе за это платят. Ха-ха».
– Не удалось, я вижу, тебе взять с него пример, – смеялся Михеев.
Оба прислушались. «Начальник!» – надрывался в отдалении чей-то высокий голос.
– Председатель зовет, – сказал Арон. – Надо итти, кричит он как недорезанный, а наверное пустяк дело.
Арон поднялся и раскачивающейся походкой пошел на голос.
* * *
Михеев смотрел, как среди пляшущей сверкающей листвы мелькала Аронова белая рубаха. Стало резать глаза. Захотелось растянуться на жарком солнце и заснуть. Всего три дня, как он с Фроловым были спасены из ужасного больничного плена. Он все еще чувствовал себя разбитым. Все эти дни его клонило ко сну.
«Нужно выбрать местечко поукромнее – тут же решил он. – А там и завалиться на боковую до обеда».
Поиски укромного местечка заняли не одну минуту. То Михееву казалось, что местечко хорошее, а трава как будто бы сырая. То вдруг хорошая песчаная лужайка, на которой он уже думал развалиться, вдруг наполнялась крупными, быстро ползущими муравьями. «Ах, чтоб вас…» Наконец, удобное местечко было отыскано – гладкая, песчаная площадка в проходе среди густых кустов боярышника. Чуть было и с этого места не спугнула его целая семейка жужжащих комаров. Но спать так хотелось, что Михеев на комаров махнул рукой. Забрался в узкий песчаный проход, оглянулся, потом развалился пластом на спину. Солнышко приятно жгло. Временами дул теплый ветерок. Глаза слипались, точно смазанные патокой. Михеев заснул.
* * *
Проснулся он от звука знакомых голосов. Прислушался. Говорили Феня и Арон.
– Да где же он может быть? – недоумевал Фенин голос. Ведь уже шесть часов вечера.
«Ого. Вот это так ловко я заснул»! – Михеев посмотрел на солнце. Солнце уже было возле темных вершин дальних деревьев. «Ловко».
– Ничего, отыщется! – успокоительно прозвучал голос Арона.
– Здесь всюду шныряют наши. Куда ни пойди, на наших бородачей наткнешься.
– Опасно все же здесь, Арон, кругом трясины. Может нечаянно попасть в трясину и погибнет…
– Не погибнет. Не из таких он. – В голосе Арона Михеев услышал раздражение. «Надо подать голос», – решился уже Михеев. Но не подал. Ему стало казаться интересным послушать о себе. «Промолчать, а когда будут удаляться, то выбежать самому и закричать им вслед – «а вот и я»!
– Вы не устали, Феня? – спрашивал невидимый Арон.
– Устала… Мы уже полтора часа бродим.
– Тогда присядемте на несколько минут. Вот здесь. Откровенно говоря, мне с вами хотелось бы поговорить.
– Сядемте. О чем же вы со мной хотите говорить, Арон?
– О чем… – Голос Арона сорвался. – Да вот трудно начать.
– А вы говорите. Со мною можно…
«Вот, чорт возьми, влип в историю. И нужно было мне не подать своевременно голоса… Но теперь неудобно, помешаю. Лучше всего заткну уши». – Михеев подумал, но ушей не закрыл.
– Мне все время мешали поговорить с вами, Феня… И притом обстановка самая нерасполагающая…
– Арон, будьте мужественны – говорите…
– Видите, в чем дело, Феня… Это еще началось, когда мы ехали сюда из губернии… Дорогою… Усилилось, когда я вас не видал… Я страдал за вас… Боялся.
Небольшая пауза. Слышно было прерывистое дыхание Арона.
– Феня, вы видите…
Феня молчала.
– Я вас люблю… Кажется, больше. – Пауза. – Больше жизни… Вы мой идеал любимой женщины… и товарища в борьбе, Феня!.. Почему же вы отворачиваетесь. Я вам противен?.. Феничка!
В последнем слове Арона было так много печали, что Михеев невольно наморщил брови.
– Арон, я люблю другого… У меня есть муж…
«Как и со мною тогда» – подумал Михеев. «Бедняга Арон».
– Арон! Я тебя люблю, как близкого, как товарища по оружию… Но я горячо люблю своего мужа… Так люблю!
– Феня! Феня!.. – Феня молчала.
– Феня! Я протестую… Почему вы должны принадлежать только ему? Это такой эгоизм. Неужели у вас ко мне нет ни капельки чувства?!
– Все свое чувство я отдала мужу! – Голос у Фени был нежен и печален.
– Нет. Здесь условность. Традиция… Так было и так есть… «Но я другому отдана… И буду век ему верна». Ха! – У Арона был горький и ядовитый тон речи.
– Арон, оставьте. Ведь он мне дорог…
– Но, а если б он умер. Вы бы не полюбили другого…
– Не думаю… Не знаю… Так не полюбила бы… Другого нет такого…
– Нет, полюбили бы!
– Ну… Может быть… Но не могу же я любить двух сразу?
– Но почему же…
– Я не могу двоиться.
– Все воспитание… О! А я так люблю вас…
– Ну, хорошо, Арон. Успокойтесь… Вы что, хотите, чтобы я вам отдалась?.. Я не могу…
– Нет. Нет…
– Вы хотите, чтобы я была вашей наполовину…
– Нет. Я этого не перенес бы… Но я хотел бы, чтобы такой разговор не повторился у меня в жизни в другой раз. Вы поймите, Феня, я хочу, чтобы чувство было свободно… Чтобы не было таких разговоров… Чтобы было только чувство…
– Арон… Вы говорите не то, что думаете.
– Может быть… У меня горит голова… Мне так тяжело… больно…
– Идите ко мне, Арон… Положите голову. Вот так. Успокойтесь. Не плачьте… Мне тоже тяжело.
* * *
Михеев вернулся к себе в шалаш, когда уже солнце зашло. Он находился под впечатлением подслушанного разговора.
Из его шалаша через треугольное входное отверстие раскрывалась картина партизанской стоянки. Десятки маленьких и больших шалашей утопали в зелени. Повозки, телеги, дрожки, лошади, коровы, овцы, – все это в беспорядке размещалось на обширной травянистой поляне в центре леса. Горели маленькие костры. Над ними на трех палках висели чайники, солдатские котелки и большие чугунные котлы. Струйки светло-синего дыма поднимались над ними. Несколько ребятишек в одних рубашонках бегали взапуски. По поляне суетились люди. Ревели коровы, ржали лошади, слышались человеческие крики. «Целый цыганский табор» – решил Михеев, глядя на поляну. В отверстие шалаша появилась фигура Федора.
– Нашего полку все прибывает, – сказал он. Присел. – Только настроение слишком боевое у ребят. Рвутся теперь. Да это и понятно. Урожай зовет. Еще неделя-другая, пойдут покосы, и я боюсь, как бы это настроение не изменилось в другую сторону.
– Где Фролов? – спросил Михеев.
– Там, – Федор махнул рукой в сторону стоянки, расплывавшейся в светлых сумерках: – поучает стариков.
– Молодец, умеет подойти к крестьянам. Ну, что нового из местечка слышно?
– Новости есть да только не последние. Два дня тому назад получил донесения… Чаще не могу получать. И сорокаверстное расстояние мешает, да и опасно. На несколько верст кругом местечка расставлены посты. По лесу всюду шныряют казачьи разъезды.
– Что в сводке нового?
– Наблюдаются симптомы разложения среди казаков, особенно среди молодых. Офицерня дерется на дуэлях – развратничает. Симпатия населения уже на нашей стороне. Мои ребята в местечке сеют панику. Жалко только, Колю убили во время вашего освобождения.
– А кто он был?
– Мой старший информатор… Убитый лежал несколько дней – не разрешали хоронить.
* * *
Пришел Арон, молчаливый и сгорбившийся.
– Что с тобою? – спросил Федор.
– Ничего. Нездоровится…
За ужином Арон не ел. Был неразговорчив.
– Не позвать ли нам Феню? – предложил Федор. – Она все-таки кое-что в медицине понимает.
– Не поможет, – сказал с кривой улыбкой Арон. – Вот я лучше засну. Только пусть председатель ко мне не лезет – надоел.
Ночью Михеев несколько раз просыпался. И каждый раз слышал, как Арон беспокойно ворочался с боку на бок. Вставал. Ходил возле палатки и вновь ложился.
* * *
С утра пошел проливной дождь. Несколько часов непрерывно падала вода, затопив поляну грязной мутью. Над водою качались стебельки травы. Плавали большие дождевые пузыри. Внезапно дождь затих. Изо всех шалашей-землянок вышли босоногие партизаны с засученными по колено штанами.
– Чорт побери – этого еще не доставало, – ворчал сердито Арон. – У мокрых людей и настроение будет подмоченное.
– Я тоже боюсь за наших героев – партизанов, особенно за старых хрычей – они до сих пор все молчат.
Мимо землянки прошла баба, с юбкой, вздернутой повыше колен. Мясистые толстые ноги, точно красные колоды, были забрызганы грязью.
– И еще вот это действует, – указал на нее Федор. – Почти вся наша молодежь оставила дома жен. У крестьян в этом отношении большая простота и продуктивность. А теперь, когда наши соломенные вдовцы видят такие ноги, то их вдвойне тянет домой.
– Да, – согласились с ним остальные. – Надо было бы женщин не принимать.
– Ладно уж, – резко обрезал Арон.
От далекой группы крестьян отделилась одна фигура и, брызгая ко все стороны, прыжками помчалась к ним.
– Никак председатель? сказал Арон. – Так и есть. Председатель по мере приближения все замедлял шаги. Остановился. Мокрою рукою отер пот со лба и сразу выпалил, задыхаясь: – Старики не хотят иттить в караул.
– Почему? – Арон нахмурил брови.
– Сказывать, – довольно, мол, на старости лет дурака валять. Хочут домой. Прощения просить у Деники.
– Много их?
Да старики, почитай, все.
– А другие как?
– Другие молчат… Известно, тоже по дому… Кому не скушно…
– Иди, других назначь в караул. А я к этим сейчас приду.
Председатель рысцою побежал обратно, брызгая на несколько саженей вокруг.
* * *
– Я этого ожидал. Выжидать боя с этим народом никак нельзя, – сказал Федор.
– Нужно будет им сказать, – короче соврать, что к нам движутся красные части, сказать им, что получено донесение: дня через три, мол, будут здесь, – предложил Арон.
– Ну, а потом? – спросил Фролов, покусывая бородку.
– А потом? А потом будет видно. Можно будет произвести два-три налета. Но кто может сказать, что будет потом. Мы ничего не знаем даже о том, где наш фронт. В ближайшие дни нужно будет во что бы то ни стало завязать связь с городом. Так дальше продолжать нельзя… Ну, пойдемте, поговорим.
* * *
Человек 50 бородачей окружили Арона, Федора, Фролова и Михеева. Лица у них были сосредоточенные и пасмурные. Косили взгляды по сторонам под ноги.
– Ну, товарищи, и караулить не хотите? – проговорил Арон нарочито весело и громко.
– Надоело, – сказал один седой сухой мужик и сердито и отрывисто махнул рукою.
– Еще бы не надоело. Кому такая жизнь не надоест? Так что же, по домам идти, что ли, хотите?
– Знамо дело, – сказали сердито несколько голосов.
– Ну, что же… И ступайте с богом. Неволить не станем.
Среди бородачей пошел ропот недоумения. Они переглядывались.
Смотрели в улыбающееся лицо Арона и недоумевали. С минуту продолжался галдеж. Арон сделал вид, точно он разговаривает с Федором, но вот шум затих и из толпы стал говорить сухой старик.
– Всем можно, что ли?
– Да, кто захочет; только мало, я думаю, таких найдется, каждому помират-то не охота.
– Чего помирать. Может, нам по безграмотности да серости прощение будет…
– Ага! Дожидайся, – протянул Арон. – Мне уже докладывали из местечка, что прошлой ночью, вот так как вы, пришли беглые мужики к генералу, а он и слушать их не стал, а приказал просто повесить.
– А может нас послухает! – не унимался старик.
– Попробуй, – со смехом ответил Арон, потом добавил серьезно: – А те, которые эту белую сволочь хотят совсем прогнать из этих мест, пусть останутся. Бумагу я получил. Красная армия идет нам на подмогу. Через несколько дней здесь будет. С нею вместе мы в два счета разобьем и прогоним врага. А ты, старик, ступай к генералу. Если и казнит он тебя, – а что казнит-то, в этом будь уверен, – то ведь тебе и жизни-то не жалко. Все равно, подыхать скоро!
– Знаем. Слышали! – сердито замахал руками старик. Буде брехать! Красная армия идет… Тоже… Ты намедни – соврал раз! Слышали. Другой раз не обманешь!
– Так, так, Иваныч! – раздавались голоса из толпы.
– Мы эфто уже слыхивали… Поновее чего подай.
– А не верите, – почти вскричал Арон, – то проваливайте. Мы вас не держим. А бумага – вот она. – Арон ударил себя по карману.
– А ты покажь, давай нам, мы посмотрим – протянул руку старик.
– Многого захотели, старик.
– Давай! Ничего там, – заговорили многие голоса из толпы.
* * *
В это время из-за землянок вышли два босоногих партизана с винтовками на ремнях. Сильно забрызганные грязью засученные выше колен штаны и подпоясанные веревками рубахи были насквозь вымочены и плотно прилегали к мускулистым телам. Между ними шел, сгорбившись, крестьянин. Могучие плечи у него были опущены. Руки болтались точно чужие. Ноги ступали как придется. Обнаженная седая голова была мокрая от дождя. С седых волос и бороды капала вода. Одет старик был в истрепанный солдатский костюм и сапоги с широкими голенищами. Все внимание толпы сосредоточилось на старике. Три партизана пошли навстречу идущим, внимательно всматриваясь.
– Да никак дядя Федосий, – воскликнул один из них, засматривая в лицо старику.
– Ен, ен! – подтвердили другие голоса. – Что с мужиком-то сталось?
– Откуда, старик? – спросил Арон.
– А из местечка я, – каким-то придушенным, глухим голосом ответил старик.
– А что стряслось с тобою? Или заблудился в лесу?
– Пришел к вам. – старик встал на колени. Служить пришел… Разорили… Убили меня… Старик навзрыд заплакал, как ребенок. Арон подбежал к нему и поднял его на ноги. Придерживая одной рукою, другою хлопал по плечу.
– Успокойся, друг – говори, что было… Кто обидел?
– Офицеры обидели… Дочку снасильничали, замучили, и – и-и-роды… Стешу мою милую… Голубку… На себя руки наложила – ох… Старик опять зарыдал.
Толпа бородачей стояла подавленная.
– Смотри-ка, – неслось шепотом из толпы. – Намедни черный, как ворон был, а ноне сед, как лунь… Э-ге-ге. Вот тебе и милостивцы!
– Ну, а потом, дядька, что было? – спрашивал Арон.
– Не успел похоронить… как опять беда. Племяш был у меня… Не свой, но как родной был… Застрелили… Да знали, что наш… Приехали ночью казаки. Меня и старуху выпороли, ограбили… На улицу выгнали ночью, – подожгли дом… И тушить не дали. Все сгорело… Ничего теперь нет у меня… Старуха на улице ночью околела… Вот похоронил, а самому, куда деваться?.. Вот и к вам. Примите, Христа ради. – Мужик опять бухнулся в ноги.
– Встань! Встань, дядька! – говорил Арон, поднимая старика, точно пушинку. – Оставайся у нас… Скоро сюда армия красная придет. Отобьем местечко… А там уж Советская власть тебя не забудет, и дом новый отстроит и на обзаведение даст.
– Куда уж мне! – упавшим голосом говорил дядя Федосий. – На что уж мне это… Мне бы… помереть бы…..
– Ничего, поживем еще!..
– Дядя Федосий, а, дядя Федосий! Как там моя домашность и семейство? – приблизившись, спросил приземистый мужик с серой бородой лопатой, с быстро моргающими маленькими глазками.
Дядя Федосий вначале махнул рукою, а потом сказал:
– Отец за тебя сидит… Бьют, говорят… Всю живность со двора согнали… Ликвидировали, значит.
– Ага! – протянул мужик, почему-то одобрительно кивнул головою, поежил плечами и протяжно вздохнул.
– Председатель, – позвал Арон.
– Что-сь? – Председатель был уже возле Арона.
– Устрой старика хорошенько. Накорми. В наряд не посылай – пусть отдохнет.
– Пусти его ко мне… – попросил мужик, у которого был арестован отец.
– А у вас свободно?
– Места хватит.
– Ну, ступай, брат. Обсуши его. Да с допросами не приставайте… – Дядю Федосия увели.
Большая половина митинговавших партизанов уже разбрелась. Оставшиеся стояли, понурив голову:
– Так вот что, товарищи, – обратился к ним Арон. Вы видели и слышали. Если мне не верите, так своим односельчанам поверьте. А мое последнее слово к вам будет таким. Даю вам волю. Ступайте на все четыре стороны, если не хотите оставаться здесь и сражаться за свое добро, за Советскую власть… Но те, которые из вас останутся в лагерях, те… никаких у меня разговоров! Дисциплина должна быть! Сегодня ночью их в караул! Слышишь, председатель?! А если что – я церемониться не буду. Дело военное. Расстреляю!! Поняли, товарищи?!
– Поняли, – ответили два нерешительных голоса.
– Ну, так ступайте, товарищи.
Мужики по-двое, по-трое молча разошлись в разные стороны. Все время молчавшие Федор и Фролов заговорили разом.
– Нужно сейчас же посовещаться. Непременно… Потом нам нельзя быть не вооруженными. Ты, Арон, вооружи нас хорошенько.
– Ладно. Ладно. Пойдемте к себе и там поговорим.
Михеев шел позади всех и думал, что будет с отрядом через три дня. «Может быть плохо» – решил он.
* * *
Между тем серая пленка туч стала разрываться в клочья верховым ветром. Клочья облаков стремительно помчались на север.
В просветах между ними показалось ясное голубое небо. Грязная глинистая вода в лужах пачкала эту голубизну в своих отражениях. Внезапно солнечный луч прорезал воздух, и вся поляна разом заискрилась, засияла блестками.
Совещались в маленькой землянке, где жила Феня с женою председателя. В землянке было тепло и душно. От грязного после дождя пола поднимались влажные испарения. На маленьких пнях и на вещевых ящиках сидели Арон, Федор, Фролов и Михеев. Фене нездоровилось. Она, бледная и неподвижная, лежала на целой горе сухой соломы. Чья-то рука накрыла ее по грудь полушубком. Свет падал в четырехугольное отверстие, служившее дверью. Лица у всех сосредоточились и напряглись.
– Товарищи, – начал Арон, – вопрос для всех ясен: не пройдет и несколько дней, как снова появится брожение. К тому же продовольствие, – говорит председатель, у многих на исходе. Я думаю, что за эти дни вряд ли сумеем получить откуда-нибудь поддержку. И поэтому нам нужно будет что-либо предпринять в ближайшее же время.
Помолчали. Слово взял Федор.
– Я предлагаю, – сказал он, – устроить налет на местечко. Надо попробовать. Если нам удастся, – а все же несколько шансов есть на успех, – если нам удастся разогнать гарнизон, захватить оружие то мы успеем устроить сразу же мобилизацию. Увеличить свой отряд до желательных нам размеров и уже, не останавливаясь, оперировать в районе. Я имею сведения, что в казачьих частях разложение. Возможно, что мы захватим губернский город. Конечно мы не задержимся в нем, но нанесем ощутительный удар в тыл противника. Когда же нас начнут жать, то мы опять уйдем в лес, захватив с собою оружие и продовольствие. Но даже если нам не удастся занять местечка, то и тогда нам будет больше пользы от выступления. Партизаны получат боевое крещение. Отряд спаяется кровью и тогда можно будет побольше выжидать в лесу.
– Я думаю, что против этого плана возражать не приходится, – резюмировал Арон: – план, можно сказать, единственный, только надо его разработать…
– Не совсем единственный, – перебил его Михеев. – К этому плану можно внести вот какое добавление. Эти три-четыре дня, пока будет подготовляться выступление, надо будет использовать, чтобы связаться с городской подпольной организацией. И согласовать наше выступление с ними. Короче говоря, предупредить их!
– Это тоже следует принять, товарищи, – согласился Арон. – Есть еще предложение? Нет. Следовательно, вопрос можно считать законченным. Теперь о мелочах. Вот одна из деталей. Кого послать в город?
– Я пойду, – сказала Феня. – Меня в городе мало знают, а я знаю многих.
– Нет, мы тебя не пустим, – возразил Арон. – Ты пропадешь там одна.
– Ты меня еще плохо знаешь, Арон. Я…
– И все-таки мы тебя не пустим, – прервали ее Федор и Михеев.
– Вот еще. Но почему?..
– Правда? Почину бы ей, на самом деле не пойти? – поддержал Феню Фролов. – Но не одной, конечно, я с нею бы пошел. Мне только побрить бороду под буланже, и никто не узнает. Документы достанем…
В это время взгляды всех уставились на светлый четырехугольник дверного отверстия. Слова застряли в горле.
На светлом четырехугольнике был виден красноармеец в полной военной форме: в шинели, с винтовкой и саблей, с большой красноармейской звездой на картузе. Безусое широкое лицо смеялось, В руках он держал пакет. Из-за его спины выглядывал председатель.
– Что это, наконец? – вырвалось у Арона.
Красноармеец вошел в землянку.
– Кто старший? – спросил он, обводя всех серыми глазами.
– Он старший – указал на Арона Михеев.
– Вот пакет. – Красноармеец протянул Арону грязный пакет.
– От кого? – с дрожью спросил Арон.
– От командира батальона войск Вохра.
Арон быстро разорвал пакет. Все, кто был в землянке сгруппировались вокруг него, давя друг друга.
– Ура! – вдруг закричал Арон, – я пророк… Вот и Красная Армия. Ура!!.. Далеко баталиона, голубчик?
– Верстов 20.
– Эй, председатель!.. Скажи, чтобы лошадей нам дали. Слышишь? Поедем встречать. А ты, Федор и Фролов, мобилизуй всех, кто в лагере. Поместите ребят. Пусть красноармейцам приготовят где спать… Да чтобы поесть было что. Костры зажгите – захотят обогреться!
Лошади были быстро поданы. Красноармеец, Арон и Михеев поехали мелкой рысью навстречу баталиона. Из под копыт лошадей разлетались во все стороны тысячи сверкающих брызг.
В несколько минут весь лагерь охватило радостное возбуждение. Поляна наполнилась людьми, говором, криками и стуками топоров.
* * *
Феня, оставшись одна, подняли брошенную у ее ног бумагу, привезенную красноармейцем. Прочла ее. В ней значилось:
«Командиру Партизанского Отряда.
Предлагаю вам завязать связь с вверенным мне батальоном через штаб последнего. Желателен ваш личный приезд, дабы подробнее и категоричнее условиться по поводу совместных боевых выступлений, необходимость которых несомненна.
Командир Батальона:
За Военкома:»
Подпись военкома показалась Фене знакомой, но припомнить, чья подпись, она не могла.
Шли часы. Пришла с обедом председательша – тетка Марья – худая, костлявая, высокая женщина. Но Фени едва притронулась к пище. Ей не хотелось есть. Тетка Марья пожурила ее за то, что она не съела обеда. Прибрала нетронутую пищу и куда-то вышла.
Неожиданно на поляну стали долетать звуки громкой, стройной песни. «Уж не крестьяне ли так хорошо поют»? – подумала Феня. Но ей была видна вся долина, на которой работали сотни крестьян, и все они, оставив работу, повернулись в одну сторону. Звуки песни все усиливались. «Мотив знакомый» – решила Феня. Прошло еще несколько минут, и она уже слышала слова песни
«Так за Совет Народных Комиссаров
Мы грянем громкое ура! ура! ура!»
«Красноармейцы, – решила Феня. – Теперь наши дела пойдут успешнее».
Вот и красноармейцы. Она видит, как на поляну вышла стройная колонна, сверкающая иглами штыков. Ползет живая желто-зеленая лента. Впереди колонны четверо на лошадях. Двух Феня сразу узнала. «Арон, Михеев». Одного не видно – он спиною к ней разговаривает с Ароном. Четвертый верховой отъезжает в сторону и командует живой ленте. Феня слышит его отрывистые крики. Но слов не разобрать.
«А-а-а – о у-у-у – ом!»
Лента послушно поворачивается в разные стороны. Вот лента разорвалась на несколько частей и эти части разбрелись по поляне. Вслед за ними на поляну выехало около сотни кавалеристов. Ими командовал какой-то пискливый полный кавалерист. Кавалеристы прыгают с коней. Часть из них уходит в сторону с лошадьми, а другая часть расходится во все стороны. Поляна наполняется криками людей и ржанием лошадей.
Арон и Михеев слезают с лошадей, за ними командир и наконец, четвертый. Поворачиваясь, идут к землянке Фени.
«Ах!» – сдавленно кричит Феня. – «Неужели? Не может быть». – Она щиплет свою руку. Смотрит. Нет сомнения, это он. Ее любимый Петя. Все улыбаются, идут сюда.
«Ах!» Сердце у Фени ликует. Она быстро выскользнула из-под полушубка и точно окаменелая замерла на месте.
Вот они уже близко. Михеев и командир остаются у входа.
В землянку входит Борин, за ним Арон. Лицо у Борина манящее, ласковое.
– Петенька, милый, – кричит Феня. Бежит и падает к нему на грудь.
Он крепко прижимал ее голову к своей груди. Горячо поцеловал, потом еще…
Наконец, Борин, обнимая ее одной рукою, повернулся вместе с нею к выходу и сказал: «Это, товарищ начальник, моя жена».
Но в землянке, кроме них, никого не было.
* * *
Вечером в Фениной землянке устроили заседание штаба военно-революционного отряда, как окрестил отряд Михеев. В землянке битком набилось народу. Перед открытием собрания Фролов внес внеочередное предложение:
– Товарищи, – сказал он, – во всем правилам военного дела следует создать ясность в отношениях между командирами. Между нами, конечно, никаких разговоров на этот счет быть не может. Но для сохранения дисциплины в лесу – это нужно. Товарищи, я предлагаю такую лестницу чинов. Первое – командиром всего объединенного отряда командира батальона. Второе – начальником штаба революционного отряда – Арона. Третье – военным комиссаром и, так сказать, политическим руководителем – тов. Борина. Остальные товарищи, так сказать, будут им заместителями. Я, например, буду замещать Арона, Михеев – Борина; Федор же, так как он связан с работой особого отдела, на особом счету. Вот и все. Предлагаю издать приказ по отряду № 1. А в развитие этого приказа каждый начальник издаст особое распоряжение. Согласны? Возражений нет? Михеев, пиши приказ, а ты, Борин, открывай заседание.
Борин кивком головы объявил заседание открытым. Слово дал Арону. Арон в нескольких словах изложил содержание принятых утром решений. Обрисовал моральное состояние отряда. Посыпались возражения. Первым возражал командир батальона.
– Продовольствия хватит даже на месяц, а если не хватит, сумеем достать. Но в бой вступать сейчас безрассудно. Нужно выжидать. Нужно увеличить отряд до нескольких тысяч. Нужно перебросить к местечку батарею. Необходимо в первую очередь связаться с армией и с городом. Самостоятельно выступать рискованно. А дисциплину я берусь восстановить. Нужно только будет крестьян отделить от красноармейцев. Это можно устроить.
Федор говорил почти то же самое, но предлагал все же маленькие налеты на врага устраивать. Добывать оружие, сеять в тылу панику.
С этими предложениями все согласились. Перешли к вопросу, кому отправляться в город. Феня стала настаивать, чтобы разрешили ей. Борин молчал, хотя было видно, как он взволновался. Возражал Арон.
– Она больна, – говорил он. – И к тому же она женщина, стало быть, для этой работы непригодна.
Слушая возражения Арона, все смеялись, особенно Фролов. Но все же кандидатуру Фени отвели.
Встал Борин и предложил две кандидатуры: свою и Федора:
– Нужно все же сознаться, что эта работа для нас будет легче, чем для всех остальных. Каждый из вас знает, что мы работали в ЧК. Почти во всех частях и организациях города у нас есть, вернее были, но мы думаем и теперь остались живы – секретные сотрудники. Федор большинство из них знает в лицо. Знает их адреса. Он поэтому будет незаменим в городе. Что касается меня, то я должен буду завязать связь с подпольем. Я уверен, что оно там есть. Подытожу настроение врагов и рабочих и, если будет возможно, установлю время и формы совместных выступлений.
Против кандидатуры Федора никто не спорил. И Федор, улыбаясь, сидел, быстро кивая головою – «молодцы, мол, ребята».
Борину же делал отвод Аром.
– Борин устал, его смогут заменить – ну хотя бы я. Надо беречь товарища. Он здесь нужнее…
– Что-то ты, братец, сегодня бессвязно говоришь, – заметил ему Федор. Борин энергично настаивал на своей кандидатуре, и ее приняли большинством. Феня сидела побледневшая, но молчала. Глаза у нее были полузакрыты, губы плотно сжаты, а голова откинута назад.
На этом вопросе собрание закрыли и разошлись.
У входа Михеева остановил председатель.
– Ребята поймали комиссара…
– Какого комиссара? – спросил подоспевший Арон.
– Что хлеб отбирал.
– Продовольственного?
– Вот-вот.
– Давай-ка его сюда, мерзавца.
– Да он уже мертвый… Ребята его убили… Так что совсем потроха наружу.
– Выругай их хорошенько, председатель. Чтобы другой раз самочинно не убивали. Мы бы над ним здесь суд устроили.
– А чего там… Вор был человек… Не жалко… Потом десять микитинских пришли. Принимать, что ли? – с ружьями.
– Да, принимай. А теперь, председатель, вот что вот твой новый начальник – Арон указал председателю на командира 6аталиона.
– А ты куда же?
– А я получил повышение во службе, – пошутил Арон.
– Ага. Того! – председатель лукаво подмигнул Арону.
* * *
Лунная летняя ночь, сияющая тысячами звезд, насыщенная ароматной влажной зеленью, спустилась над поляной. Среди деревьев сверкали сотни костров, кое-где слышались хоровые песни.
Борин и Феня находились одни в полутемной землянке. Тетка Марья ушла спать к соседке.
В землянке было тепло, в воздухе еще пахло табачным дымом.
Борин полулежал, склонившись на грудь к Фене. Она гладила его волосы, бороду, целовала его лицо.
– Ты бы мог не пойти, – тихо говорила она. – Петенька, милый! Тебя могли бы заменить друзья…
– Нет, не могли бы. И потом – почему другие, почему не я?
– Петенька. Я понимаю, что во мне сейчас говорит женщина – но… я хочу быть с тобою Я истосковалась по тебе. Несколько дней ты мог бы побыть со мною.
Борин не отвечал.
– У тебя так стучит сердце – ты здорова?
