Текст книги "Большевики"

Автор книги: Михаил Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

– Ах! – воскликнула она. – Мне так надоели эти офицеры, так надоела война… Я хотела бы отдохнуть, ведь я уже ушла из своего полка. Поэтому на меня и напали эти разбойники в лесу. Я заблудилась. Ах, что они со мной хотели сделать!

Мне, откровенно сознаюсь, уже не хотелось разлучаться с нею. Идейно я рассуждал так: «зачем ей погибать здесь – перетащу-ка я ее к своим. И сама сохранится, и пользу принесет».

Я хотел ее хорошенько расспросить о ней самой, но уже было позднее время, и нужно было подумать о еде и ночлеге. Я оставил ее одну в лесу, у дороги, а сам зашел в крайнюю избу села расспросить о фронте и купить чего-нибудь поесть. Купить мне удалось хлеба, масла, вареной свинины. О фронте же я узнал не совсем утешительные для себя вести. Оказалось, что весь фронт в этом районе верст на двадцать занимают офицерские части. Нужно было мне за ночь сделать крюк верст в 20–25 и тогда уже рискнуть под утро пробраться через солдатский фронт.

Поблагодарив хозяев, я ушел. Мою спутницу я застал на том же месте, где оставил. Она очень обрадовалась моему появлению и даже схватила меня за руку.

– Ах, вот и вы. Почему так долго?

Мы пошли опушкой, обошли деревню и верстах в трех от нее, уже в поле, у прошлогоднего стога сена остановились и расположились на ночлег, как у себя дома. При лунном свете хорошенько подкрепились. Она была голодна не менее, чем я. Потом я ей устроил ложе в стоге, а сам сел рядом, в полудремоте охранять ее сон. Она, правда, уговаривала меня лечь рядом, но я отказался. Она быстро заснула. Через некоторое время и я заснул. А под утро, еще до рассвета, проснулся и разбудил ее. Нужно было уже итти. Она лениво потянулась, но потом встала и сказала мне:

– Вы ступайте прямо и не оглядывайтесь, я сейчас буду за вами следом.

Итак, скоро она догнала меня и мы пошли рядом. Тут я стал расспрашивать ее. Она точно близкому другу рассказала мне много поразительных вещей. Во-первых, она оказалась княжною, самой настоящей. Теперь фамилии не помню – не то Барятинская, не то Воротынская, словом, чистокровная аристократка. Была при дворе Николая, имела в Москве богатейший дворец. Революция первая и вторая застали ее за границей – не то в Неаполе, не то в Ницце. Она там жила очень весело и не особенно интересовалась революцией. Но потом, однажды, у нее вышли деньги. Поблизости не было родственников, которые смогли бы помочь. А тут вдобавок приехал к ним некий барон, который стал агитировать за спасение отчизны от большевиков кто чем может. После доклада этого барона в русской эмиграции была произведена запись добровольцев в добровольческую армию. Ну, она и решила поехать. Продала свое имущество и отправилась в деникинскую армию сестрою. Стаж сестры она уже имела еще со времени войны 14 года. Приехала в армию. Сначала все было хорошо. Но потом, когда ее послали в полк, стало плохо и скучно. Замучили приставаниями офицеры. «Такие наглые, такие циничные, – говорила она – и я решила уйти, где – нибудь встретить знакомого по дороге. Я этих белых теперь ненавижу».

Я внутренне улыбнулся. «То-то ты, – подумал я, – пунцовая».

– А не жаль вам прежней жизни? – спросил я.

– Очень жаль, – простодушно ответила она. – Но что же будешь делать? Ведь у меня были выезды, балы, был будуар. Вы знаете, у меня был малиновый будуар, такая прелесть! Я не могу никак забыть. Потом в моем доме в Москве была мраморная колоннада в саду. Я очень любила эту колоннаду. Там было много статуэток. Особенно мне нравился разящий амур. Это было такое дивное произведение искусства. Вы любите скульптуру? Я очень люблю. Затем у меня было много хороших знакомых. Многие из них мне нравились. Ну, да прошлого не вернуть!

– Почему?

– На стороне красных сила. Белые были уже под Москвою – теперь за 500 верст от нее. Ну, да оставим этот скучный разговор. Вот я не знаю до сих пор, кто вы, мой спаситель.

Я ответил с улыбкой: я чекист!

– Чекист, – с состраданием произнесла она, – бедненький. Давайте, бежим за границу. Там у меня есть знакомые, и я вас устрою как-нибудь.

Я так искренне расхохотался над ее предложением, что она смущенно залепетала:

– Что вами, что с вами?

– Благодарю за покровительство, но отказываюсь. Скоро за границею будет Чека, и тогда я отправлюсь за границу.

Но как бы там ни было, я решил с нею перейти фронт. Я немного успокоил ее, сказал ей, что там она будет во всяком случае в большей безопасности и что я окажу ей там всяческую помощь советом и делом. Я тогда говорил искренно.

Перед рассветом, когда начали тухнуть яркие звезды, мы были у реки. Часть ее находилась в наших руках, а часть у белых. Нужно было достать лодку и, пользуясь темнотою и туманом, сплошной стеною висевшими над рекою, подняться по реке несколько верст вверх.

Лодку мы нашли у деревянного моста через речку; она лежала, вместе с десятком других, вверх дном на песке, привязанная канатом к столбу. На мое счастье я не забыл захватить с собою перочинный ножик, а то нам бы с канатом голыми руками ни за что не справиться. Я посадил мою спутницу резать канат, а сам пошел вблизи поискать чего-нибудь, что бы заменило нам весла, так как весел у лодок не было. После непродолжительных поисков, я нашел две широких доски и один большой шест. Нужно было спешить, и я почти бегом вернулся к лодкам. Вместе с спутницей перетащил лодку к тяжело-плескавшейся темной воде, посадил ее на руль, а сам стал орудовать шестом и досками, в зависимости от глубины реки.

Уже стало светать, и я очень спешил проехать нужные нам 2–3 версты.

Тихо плескалась вода под ударами шеста. Но кругом в тумане ничего не было видно. По моим расчетам, мы уже давно проехали три версты, но я все еще продолжал толкать шестом лодку. Сквозь туман начали проглядывать близкие к нам берега. Я скала спутнице, чтобы она правила к левому берегу реки. Я был уже глубоко убежден, что мы цепь белых оставили позади.

Звезды уже к тому времени совсем погасли и загорелся восток. Когда мы уже подъезжали к берегу, то нас обстреляли. Пули цокали, попадая в воду и одна даже угодила в нос лодки. Я стал кричать, чтобы не стреляли, что мы свои. Стрельба прекратилась, и чей-то низкий голос с берега прокатился по воде «Прича-а-аливай!». Все-таки с некоторой дрожью я стал толкать лодку к берегу. «А вдруг, – думал я, – здесь не наши, а белые?» На страхи мои были напрасными. На берегу нас встретили красноармейцы сторожевого поста. На посту находились два пулемета, и если бы я продолжал грести дальше, то не миновать бы нам смерти. Начальник поста уже отдал приказ пулеметчикам обстрелять лодку. Я сказал начальнику поста, чтобы он нас тотчас же отправил в штаб полка или бригады, в зависимости от того, что ближе. «Срочное донесение», – сказал я. Он недоверчиво посмотрел на нас, но, не задерживая, направил в штаб дивизии, который находился в двенадцати верстах от поста. Разумеется, нас предварительно обыскивали, и у меня отобрали браунинг. Мы, под охраною четырех красноармейцев, через полчаса отправились в путь. Красноармейцы в пяти верстах от поста в селе достали две подводы, и дальнейший путь мы ехали на подводах.

В штабе дивизии я поговорил с военкомдивом, который оказался моим старым знакомым. Он угостил нас обедом, расспросил у меня про положение в отряде и губернии, затем затребовал автомобиль, и мы, уже без стражи, шоссейной дорогой, поехали в штаб армии. Штаб армии помещался в восьмидесяти верстах, в губернском городе Б. Прибыли в штаб армии в первом часу дня. Я попросил шофера подвести нас особому отделу армии.

В комендатуре особого отдела я застал хорошо знакомого мне чекиста Ершова. Когда мы вошли в помещение, то он долго смеялся надо мною и над моей спутницей, которую его насмешки приводили в сильнейшее замешательство. Я попросил его устроить ее где-нибудь поблизости со столом и дать ей на одежду. Ершов посмотрел на меня с удивлением, но все-таки отдал распоряжение. Сам же я, не переодевшись и не отдохнувши, пошел с Ершовым к начальнику отдела с докладом. Начальник отдела уже знал о нашем прибытии и ждал меня с нетерпением. Узнав, что из Н-ской губернии из партизанского отряда с донесением, он вызвал по телефону к себе начальника политотдела армии, начальника разведывательного управления и командующего армией. До их прихода я рассказал ему подробно наше положение и положение городской организации. Рассказал и о последней забастовке в городе.

– Только не знаю я, что теперь с забастовщиками, – сказал я в заключение.

– Они уже стали на работу, силой заставили, – сообщил мне начальник отдела. Я искренне похвалил отдел за хорошо поставленную информацию. Затем мы немного помолчали. Прервал молчание Ершов. Он поставил вопрос сразу ребром;

– Откуда ты, Федор, раздобыл эту аристократическую особу и на кой чорт ты ее сюда привез?

Хотя я был подготовлен к этому вопросу, но все-таки в такой форме он меня озадачил. Я с минуту подумал и затем, посмотрев на друзей, рассказал им все по душам, как и что было. Когда я сказал о своем чувстве к ней, то Ершов так громко рассмеялся мне в лицо, что я даже тогда почувствовал, что сказал какую-то глупость. Я знал Ершова, как человека, хотя и грубого, но откровенного.

– Не ожидал я от тебя такой глупости, Федор, – сквозь смех кричал Ершов – ну и дурак же ты, братец… Ну, что у тебя с этой княжною общего? Просто ты должен хорошенько разрядиться – а то вон какой бугай! Ха-ха-ха! Вот уже разодолжил.

Глядя на него, смеялся и начальник отдела. Но он смеялся как-то беззвучно, по-отцовски.

– Нет, – пытался оправдаться я, – по моему она все-таки выше того, что вы о ней думаете. Потом, она сущий ребенок в вопросах классовой идеологии и политики. Она неспособна к действию.

– Хорошо, хорошо, – отмахнулся от моих слов начальник. – Я ее прощупаю хорошенько и, поверьте мне, я вам точно скажу, чего она стоит… Когда думаете уезжать обратно?

– Завтра же.

К этому времени пришли старшие начальники армии. Они рассмотрели сводки и решили совместно с нашим отрядом и городской организацией выступить на завтрашнее число, так как фронт был уже от города в двадцати верстах. Постановили завязать связь с городом, написать ряд воззваний в городскую организацию и в партизанский отряд. Часть из воззваний решили разбросать с аэропланов, а несколько рукописных экземпляров передать со мною. – Затем собрание закрылось, и я отправился на квартиру к Ершову.

Через час после моего прихода на квартиру Ершова, меня вызвал по телефону начальник особого отдела. Я передам мой разговор с ним дословно.

– Я только что отпустил Волконскую, толковал с ней около двух часов.

– Да?

– Она на самом деле кое в чем сплошная дурочка, но не настолько глупа, как это вам показалось.

– Гм. Ну?

– Мы с нею нашли общий язык. Она, оказывается, очень любит деньги вообще, из чьих бы они рук не шли… Я нанял ее на службу в Чека.

– Как?

– Да, представьте себе. Даже не пришлось принять методов уговора или воздействия. Как только она услышала от меня, что она за какие-то сведения, даваемые нам из кругов нашей восточной эмиграции, будет получать известное количество денег… слушаете? которых ей хватит на будуар, духи и хотя бы маленький выезд, так – вы не поверите – она стала умолять меня дать ей эту работу.

– Да что вы говорите?

– Да. Я затем пытался ее попугать перспективой обычного конца всех шпионов. Но она не испугалась. Поверьте, у нее большой авантюристский талант. Она нам будет очень полезна. Ведь она там будет вхожа во все высшие сферы.

– Так-с. – Я не знал, что делать с телефонной трубкой. Она у меня горела в руках.

– Я ей выдал вперед денег и документы. Завтра она вместе с вами и еще одним заграничным сотрудником переходят фронт и едут за границу. Я ей сказал, что каждый ее шаг будет нам хорошо известен и что в случае чего… Но она меня обнадежила тем, что она человек честный и благородный и будет честно работать кому служит.

– Гм. Хорошо… – Только и нашелся сказать я.

– Вы зайдите к ней, она просила, чтобы вы зашли к ней. Адрес спросите у Ершова. Ну, пока. Вы очень хорошо сделала, что перетащили ее сюда. Перед отъездом зайдите ко мне, ну хотя бы завтра утром. Пока, – до свиданья.

Звонок прозвонил отбой, а я все еще стоял у телефона с «очень выразительной дурью на челе», как сообщил мне потом Ершов.

За чтением газет, журналов и материалов я совершенно забыл о существовании моей княжны. Уже хотел ложиться спать, так как час был поздний – около двенадцати часов ночи, уже я стал раздеваться, как слышу, Ершов зовет меня к телефону. Подхожу. Беру трубку, спрашиваю:

– Кто звонит?

– Противный, противный, противный! – раздался голос княжны. – Как не стыдно, до сих пор не пришел. Это не по-дружески.

– Занят был.

– Занят был!.. И слышать ничего подобного не хочу. Слушайте – чтобы вы сейчас же пришли ко мне. Я вас жду уже несколько часов. Противный, противный. Я вас жду.

Я отошел от телефона. Сначала мне не хотелось итти к ней. Я чувствовал себя точно обиженным. Но потом меня все-таки потянуло видеть ее. Я не совсем решительно спросил у Ершова адрес ее квартиры и спешно вышел на улицу. Сердце во мне почему-то замирало… По дороге я выругал себя хорошенько, пытаясь таким образом успокоиться. Но и ругань не помогла.

Поместили ее в военной гостинице, в отдельном номере. И гостиницу и номер я разыскал скоро, но почему-то несколько минут стоял в нерешительности перед маленькой стеклянной дверцей. На матовом стекле по временам появлялась чья-то тень. Наконец, меня загнал в комнату какой-то военный, подозрительно посмотревший на меня. В комнате было уютно. В темноте вырисовывались ширмы, кровать, мраморный умывальник и стол с электрической лампой под голубым абажуром.

– Идите сюда, противный, – раздался ее голос из глубины кресел в тени. Я подошел к ней и сел рядом на стул.

– Ну, говорите, где пропадали?

Я повторил, что был занят.

– Есть хотите?

Я сознался, что хочу.

– Я вам сейчас устрою поесть, – сказала она. Легко подбежала к небольшому столу у кровати и принялась там возиться с баночками и хлебом. Я невольно залюбовался ее фигурой. Распущенные пышные волосы спадали волнистыми локонами до пояса. Одета она была в каком-то легком, полупрозрачном свободном платье, из-под которого вырисовывалась полная женская фигура. Через несколько минут она смастерила мне вкусный ужин. Тут было много вещей, о которых я не мог и мечтать в нашей обстановке. На столе стояли в коробочках какие-то рыбки, ветчина, сыр и другое. Я недоумевал. Спросил, откуда она все это достала.

– За деньги все можно достать, – отвечала она, – даже в стране большевиков. – На это я ничего не мог возразить и принялся есть. Она подсела возле меня и все время шутила. Напевала веселые песенки на неизвестном для меня наречии. Шутила надо мною и, наконец, заразила меня своей веселостью.

«Эх, – махнул я рукою, – повеселиться можно». Да и если бы я хотел, братцы, то все равно тогда не сумел бы сохранить серьезность.

Она полушутливо, полусерьезно стала болтать о том, что она будет делать за границей. В тон ей я стал пугать ее тем, что с ней может случиться там.

После ужина мы расселись в креслах и разговорились.

– Что вы думаете относительно вашей будущности? – спросил я у нее. – Вы многим рискуете, взявшись за эту опасную работу.

– О, я о будущем не думаю… это пустое занятие, мой спаситель. А риск – это моя стихия. Я люблю, когда у меня замирает сердце и звенят нервы.

– Но вы бы могли найти себе работу менее опасную и которая бы идейно вас удовлетворяла.

– Ах, вы так смешны – меня физически, а стало быть и идейно удовлетворяет полная приключений, беззаботная жизнь.

– Я хотел сказать, что между теми, т. е. нами, кому вы взялись служить, и вами, слишком мало точек соприкосновения.

– Нет, вы невменяемы. Большой ребенок. Ну, какая точка соприкосновении может быть более прочной, чем деньги? А я буду от вас в этом отношении зависеть.

– Но неужели ваши симпатии не на той стороне?

– Какой вы, право, чудак! Все это просто глупые слова. Белые, красные. Я не знаток в политике, но поверьте, что вы мне также милы, как хотя бы мой хороший петербургский знакомый, князь Жорж. Вы такой взрослый и говорите такие пустяки.

– Ну, хорошо, – пробовал я перейти в атаку по последнему пункту, который я считал наиболее чувствительным у каждой женщины. – Ну, хорошо, допустим; но неужели вас не привлекает перспектива домашнего очага?

– Фи-фи, – брезгливо поморщилась она. – Ну, как вам не стыдно в моем обществе говорить такие вульгарные вещи? Муж, пеленки, писки… фи. – Она изобразила на своем лице неподдельное отвращение. – О чем угодно говорите, только не об этом.

Я замолчал. И в полумраке заметил особенный блеск в ее глазах. Не желая состряпать у нее какую-нибудь глупость, я решил уйти, встал и попрощался.

– Как, вы уходите? – сказала она. – Нет, вы побудьте немного у меня, мне одной скучно. Она стояла возле меня и говорила ласкаясь как кошечка.

Я колебался.

– Не уходите, милый, – сказала она, глядя на меня, слегка запрокинув назад голову.

Я нерешительно сказал, что мне завтра нужно рано встать, но она меня взяла за руки обеими руками и стала тянуть к себе, говоря: «не уходите, не уходите, милый!»

Ну, я и не выдержал. Один момент и она лежала в моих объятиях.

– Ах, что вы, – шептала она. А между тем, ее душистые, мягкие руки крепко сжимали мою шею.

– Не уйдешь, милый.

Я утвердительно кивнул головою. Она стремительно прильнула ко мне и уже немного грубым голосом сказала.

– Милый, попируем сегодня ночь, она наша… А завтра, в опасный путь. – Она вырвалась из моих объятий, подбежала к дверям, быстро закрыла их на ключ и погасила свет.

Через несколько секунд она пришла ко мне, совершенно обнаженная. Я бросился к ней.

– Разденьтесь, дурачок, – услышал я ее полуповелительный, полунасмешливый голос.

Вся ночь напролет прошла в пьяном угаре. Она была жадна, цинична, утонченно-развратна. Каждую минуту этой ночи она использовала для наслаждения и она все время говорила и говорила, точно в бреду.

Только тогда я понял, в чем ее назначение в жизни.

Проснулся я в первом часу дня. Посмотрел на ту, с которой провел ночь любви. Она спала, пышно разбросавшись на кровати. Я мог смотреть на нее уже без вожделении. И тут я особенно отчетливо понял, какая пропасть лежала между мною и ею. Я тихо оделся и уже одетый разбудил ее.

– Я ухожу, – сказал я.

– Ага, – протянула она. – Вы уже одеты. – На ее лице была разлита полупрезрительная усмешка.

– Вечером увидимся, – сказал я, избегая смотреть на нее. – Вместе будем переходить фронт.

Она повернулась ко мне спиною и протянула.

– Хорошо, до свиданья.

От нее я прямо пошел в особый отдел. Начальник принял меня по-дружески.

– Когда отправляетесь? – спросил он.

– Я думаю, часа через два. Могут быть в пути задержки.

– Отлично, тогда я прикажу, чтобы вам через час подали автомобиль. Вот вам немного на дорогу.

Когда я прощался с этим симпатичнейшим человеком, то он, удержав мою руку в своей, все-таки задал вопрос.

– Ну, как ваше чувство? – На его лице сияла веселая улыбка. Я откровенно сказал ему, что чувства не было.

– Я так и думал, – качнул головою начальник и дружески, помню, распрощался.

Через час мы были в пути. Полдороги мы сделали на автомобиле и на лошадях и вечером подъехали к реке, к последнему красноармейскому посту. Но ночь была лунная, и нам пришлось дожидаться утра. Под утро луна скрылась. Небо слегка заволокло тучами, и от реки поднялся густой туман. Нам дали хорошую лодку и весла. Мы, распрощавшись с постовыми, стали спускаться вниз по реке. Верстах в десяти ниже того места, где мы прошлый раз раздобыли лодку, мы остановились и причалили к берегу. Фронт уже был пройден.

Агент завозился с лодкой, а мы отошли в рощицу прощаться. Она, как старая любовница, обняла меня, я не сопротивлялся, и стала говорить.

– Когда мы увидимся? Ты далеко, мой милый?

– Да, далеко.

– Мне не хотелось бы с тобою расставаться… Нельзя ли сделать так, чтобы вы с этим жучком поменялись ролями. Я очень хочу, чтобы ты поехал со мною.

– Никак нельзя, – отвечал я.

– Ну, почему?.. ты, если бы хотел, это мог бы сделать.

– Не могу.

– Никак?

– Никак.

Мы помолчали. Она все еще обнимала меня и прижималась ко мне. Между тем, небо уже залилось багрянцем. Еще одинокая звезда на востоке купалась в сине-сиреневых сумерках. Но уже на багрянце востока засияли яркие отблески солнца. Уже близился восход. Где-то вблизи прокричал человеческий голос. Нам нужно было спешить. Я сказал ей об этом. Тогда она спросила:

– Где я тебя смогу найти?

– Это трудно сказать.

– Я напишу тебе на штаб армии, может быть передадут.

Я сделал неопределенный жест.

– Ну, прощай, милый. – Она хотела поцеловать меня, но я невольно отвернулся. Тогда она, не глядя на меня, пошла к реке, я же направился на юг. Вот, товарищи, какое приключение было у меня за время путешествия в армию. Как оно вам нравится?

* * *

Арон сидел сгорбившись и, казалось, не слышал последних слов Федора. Его лицо потемнело и нахмурилось.

– Что с тобою, Арон? Ты, право, серьезно нездоров, – сказал Федор.

– Я – ничего, – как-то беспомощно улыбнулся Арон: – мне тяжело.

– Да что с тобою? Ну, говори, дубина. – Оба друга смотрели на Арона с тревогой. Глаза Арона заволоклись слезами.

– Я теперь слаб, как ребенок, – сказал он все с той же беспомощной улыбкой. – Я не сплю уже пятую ночь.

– У фельдшера был?

– Дело не в фельдшере… – Черты лица Арона вдруг исказились. На шее и на лбу вздулись жилы. Он стал говорить отрывисто и громко.

– Ты спрашиваешь, что со мною?.. Она меня не любит. А я не могу быть без нее… Не мог-гу…

– Кто она? – спросил Федор.

– Не спрашивай, – оборвал его Михеев.

Арон, точно не слушая их, продолжал:

– Она меня не любит… Она любит другого… О-о-о! Ну, что мне делать? Скажи мне, Миша, ну, что мне делать? Ну, что?

– Успокойся, успокойся.

– Нет… Я должен умереть… или – нет… или убить его. Я не могу…

– Успокойся, Арон. Ну, успокойся.

– Он просто переутомился, – сказал Федор. – И дернул же меня чорт рассказать об этом приключении. Я думаю, Арон, что ты завтра в бой не пойдешь.

– Нет, – резко оборвал его Арон. – Я в бой пойду. – Арон уже владел собою. А вы, товарищи, забудьте об этой слабости… В бой же я должен пойти, так как кроме всего остального я военком участка… Ну, полно, полно хмуриться, Михей, ты видишь, я уже улыбаюсь. Не бойся, глупости не сделаю.