Текст книги "Большевики"
Автор книги: Михаил Алексеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)
* * *
Вышел лысый офицер. Сказал: «заводите» и величественным жестом показал на дверь. Стиснутый с двух сторон, Борин ввалился в другую комнату.
На фоне голубых обоев стояла черная резная венская мебель. В углу красовался белый мраморный камин. Рядом с ним стояло трехцветное знамя с орлом на верху. На окнах цветы с большими листьями. Напротив дверей, у стены, помещался большой стол, покрытый, вместо сукна, двумя трехцветными знаменами. И стол, и камин, и знамена отражались в блестящем навощенном полу. За столом сидело пять человек, одетых в офицерские мундиры. Лица серьезные и нахмуренные. В центре стола развалившись сидел офицер, с генеральскими зигзагами на погонах, в бакенбардах и пенснэ. Остальные все были гладко выбриты и причесаны.
– Ближе сюда, – бархатным голосом сказал офицер в бакенбардах. – Еще ближе. Так. Ну-с.
Бакенбарды повернулись поочередно направо и налево. – Начнем, господа.
Его соседи утвердительно кивнули головами.
– Егор Павлович, – обратился тогда генерал к хмурому офицеру, сидевшему у края стола, с ручкой в руках. – Позовите Иванова.
Хмурый офицер встал и вышел в маленькую черную дверь возле камина. Офицеры внимательно уставились на Борина.
– Рассматривают, каков большевик, чекист, – сделал вывод Борин. – Как видно раньше не встречали лицом к лицу. Не подумали бы, что я хоть чуть-чуть трушу.
Борин выпрямил стан, закинул назад голову. Прищурив один глаз, стал в упор смотреть на своих судей. Сосед председателя достал монокль. Поднял бровь и вставил его в правый глаз. Посмотрел на Борина и что-то шепнул председателю. Тот улыбнулся. Кровь залила лицо Борина.
* * *
Маленькая дверь раскрылась, вошел хмурый офицер и Иванов.
Иванов был хорошо одет. На нем красовался летний чесунчевый костюм. Ослепительно белые туфли и воротничок с белым галстухом. Но его лицо оставалось все то же сморщенное и сжатое: глубоко посаженные прищуренные разбегающиеся серые глаза, тупой нос, приподнятая левая бровь, стриженные под гребенку седые волосы. Сгорбленная спина и не сгибающиеся длинные ноги.
– Садитесь, господин Иванов, – сказал председатель, указывая на стул у камина. – Можете приступать к допросу. – Хмурый секретарь стал задавать вопросы Борину.
– Ваше… имя… отчество… фамилия… женат… холост… есть ли дети… возраст… вероисповедание… национальность… Потом секретарь сказал: «Анкета заполнена».
– Я имею несколько вопросов, – обратился к соседям председатель суда. Те утвердительно кивнули головами. Тогда генерал обратился к Борину:
– Скажите… как его…
– Борин, – подсказал секретарь.
– Да, Борин. Скажите, Борин, так это вы бывший председатель местной Губчека?
– Вы об этом хорошо знаете, – с усмешкой оборвал его Борин.
Председатель нахмурился, поднял брови.
– Прошу прямо отвечать на вопросы, иначе…
– Я буду отвечать только на те вопросы и так, как я это найду нужным.
– Одумайтесь, Борин. Ваша жизнь здесь поставлена на карту и, в зависимости от степени вашей искренности и честности, она может быть спасена.
Борин вскипел. – Оставьте ложь. Не прикидывайтесь ханжою, – закричал он. Я еще, не видя вас, знал, что я уже обречен. Я знаю, кто мои судьи. Судьи – это вы, царская Россия, дворянство, юнкерство, мой смертельный враг. От вас я не жду пощады и не хочу ее. Поняли?
– Уверяю вас, Борин, что смертный приговор вы еще не получили.
Судьи переглянулись. Потом председатель сказал:
– Вы очень, понимаете, вы очень дерзкий, Борин. Однако же старайтесь отвечать на поставленные вам вопросы короче и прямее, иначе мы вынуждены будем судить вас без вашего присутствия. Уверяю вас, что ваша участь еще окончательно не предрешена.
– Зря все это, – Борин махнул рукою.
Председатель повернулся в сторону Иванова.
– Свидетель, господин Иванов. Что вы скажете по делу Борина? Не стесняйтесь, говорите все.
Иванов быстро на несколько шагов приблизился к столу. Секретарь суда снял с него тот же допрос, что и с Борина.
– Прикажете начать сначала, ваше высокопревосходительство?
Говорите короче.
– Иванов еще более сморщил свое лицо. Собрал в бантик тонкие губы. Два раза слабо кашлянул и начал.
– Я, видите ли, ваше высокопревосходительство и господа высокие судьи, сам происхожу из дворян. Как вы уже изволили слышать, коренной житель здешних мест. Лет двадцать тому назад, т. е. в 1897 году, я из этих мест уехал в столицу моей родины России, дабы там сыскать себе службу, так как время для меня было тогда тяжелое. В престольном граде, Москве, мне посчастливилось видеть его светлость, градоначальника города, который не только изволил меня обласкать, но даже дал мне аттестацию в департамент полиции. Его высокопревосходительство, начальник департамента полиции, сразу же определил меня в третье отделение по политическому сыску.
– Короче, господин Иванов, – нетерпеливо прервал его председатель. – Мы все это уже слышали.
– Слушаюсь, – смиренно сказал Иванов и даже руки сложил на груди. – Так я служил там верой и правдой до самой этой проклятой большевистской революции. Я убежал из Москвы на родину. Но так как жить было нечем и в такое время сидеть в бездействии, когда можно сказать, Русь-матушка гибла, я не могу, поэтому я устроился на службу в эту самую проклятую Чека, сначала переписчиком. Ну, конечно, меня как беспартийного не допускали к ихним делам. Тогда я решил войти в ихнюю партию, чтобы побольше вредить им, ваше высокопревосходительство.
– Короче! Иванов, короче!
– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство. Назначили меня в информационный отдел, где всякие сводки и отчеты писались. Вошел я в доверие к этому самому разбойнику. – Иванов указал на Борина. Стал им устраивать сюрпризы. Десять раз на него заговоры устраивал. Доносил, где он будет, нашим людям. Какой дорогой будет ехать, но все было неудачно. Только, вот, наконец, попался, голубчик, не уйдешь теперь.
– Иванов! С подсудимым не переговаривайтесь.
– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство. Вот я все дела этих душителей и грабителей брал на заметочку, знал, что им не сдобровать. Разрешите, зачту. Они у меня здесь все занумерованы в порядочке и даже число, месяц и год проставлены.
Иванов достал из бокового кармана большой, в четверо сложенный и весь исписанный лист бумаги. – Разрешите зачитать, ваше высокопревосходительство.
– Читайте.
«Как я мог не разобраться в этом человеке? – думал Борин. – Ведь какой был артист, подлец». Борин помнил, как Иванов не раз на партийных собраниях выступал с божбой и клятвами, что он предан революции.
Иванов начал читать.
– Номер первый. Дал ордер на реквизицию имущества у вдовы полковника Блохина, достопочтенной женщины. Реквизировали на 30.501 рубль золотом. Номер второй. – Расстрелял сына поручика Вихреева, приехавшего из Сибири с манифестом от Е. В. П. главнокомандующего Колчака. Номер третий – арестовал и расстрелял священника села Бровки, господина Полищука, подымавшего свою христолюбивую паству на крамольников, насильников – большевиков. Номер четвертый – расстрелял три уважаемых лица города. Бывшего первого купца Горборина – за сбережение оружия. Никанора Никаноровича Петрова – за торговлю своим добром и Лукина Савелия Герасимовича за то же. Номер пятый – расстрелял учителя гимназии Друхина, Никиту Герасимовича за преподавание ученикам христолюбивой ненависти к большевикам и за распространение воззваний о свержении их. Теперь номера шестой, седьмой, восьмой, девятый, десятый, одиннадцатый, двенадцатый, тринадцатый – расстрелы за покушения на этих насильников. И все расстреленные праведники и все заслуженные лица города и губернии. Потом номера четырнадцатый, пятнадцатый, шестнадцатый, семнадцатый, восемнадцатый и до двадцать третьяго – расстрелы за укрывание своего добра и за потайную торговлю вином. От двадцать четвертого и до сотого – карательные расстрелы на местах священников, офицеров, крестьян за восстание против ига насильников, за укрывательство своего добра и за варку вина. Вот, ваше высокопревосходительство, этот полный список православных христиан, казненных этими каторжниками и злодеями. А вот другой список. -557 человек, безвинно арестованных, добродетельных людей.
– Все? – спросил председатель, постучав пальцами по столу.
– Все, ваше превосходительство.
– Давайте сюда ваши бумаги.
Иванов угодливо подал председателю два листа бумаги.
– Подсудимый Борин! Признаете ли вы себя виновным в возводимых на вас обвинениях?
– Признаю. Только это с вашей точки зрения преступления, а с нашей точки зрения моя заслуга. К тому же этот список неполный. Еще много можно было бы внести туда!
– Как неполный? – закричал Иванов, вскочив со стула. – Чего врешь?
– А ты, голубчик, забыл занести в него тех, кого Чека расстреляла из своей среды?
– А-а-а. Это, – усмехнулся Иванов, – это меня не касается. Милые дерутся, только тешатся.
Генерал чуть-чуть улыбнулся. Пошептался о чем-то с соседями. Потом сказал:
– Можете итти, господин Иванов. Завтра утром зайдите ко мне в это время.
Иванов низко раскланялся и вышел.
Члены суда опять зашептались.
– Вы нам должны будете еще ответить на несколько вопросов, подсудимый. Скажите, когда вы вступили в эту разбойничью партию и какую она вам дает выгоду?
– Вступил я в разбойничью партию большевиков в девятисотых годах. Больше 15 лет тому назад. Выгоды же она мне дала вот какие. Первое. Это право бороться за раскрепощение рабочего класса, бороться с вами. Второе – сидеть по тюрьмам и умереть за это дело от вашей руки.
– Много ли вы заработали за эти пятнадцать лет – спрашиваю я?
– Нет, немного. Шесть лет каторги при царе и вот теперь – смерть.
– Не говорите таких громких фраз, ведь мы все равно не поверим. Говорите правду, сколько было награблено вами.
– Много. Очень много. По крайней мере, на сотни миллионов рублей золотом, не считая лесов, лугов, земель, дворцов, фабрик, заводов и много другого.
– Где же вы храните награбленное?
– Я грабил вас не для себя, а для народа, у которого вы награбили все то, что я отнял у вас.
– Это возмутительно, – фыркнул председатель.
– Позвольте мне, ваше превосходительство, задать ему вопрос, – попросил член суда с моноклем.
– Правда ли, что вы пытали и издевались над арестованными в подвалах Чека?
– Низкая, подлая ложь!
– Еще вопрос. Каким образом вы попали к нам на бал?
– Случайно, проходил мимо и был приглашен вашим распорядителем.
– Изволите шутить.
– Нет, серьезно.
– Хорошо, есть ли в городе ваша подпольная организация?
– Не знаю.
– Не раскаиваетесь ли вы в тяжелых кровавых преступлениях?
– Нет, и даже напротив. Виню себя за то, что зачастую бывал слишком мягок к своим врагам.
– Список говорит за другое. Не можете ли вы нам раскрыть ваших соучастников?
– Извольте, если вы так недогадливы. Мои соучастники – это весь рабочий класс страны и всего мира.
Взбешенный председатель поднялся во весь рост.
– Ваша наглость граничит с безумием, – с пеной у рта закричал он. Мы вас прикажем пытать!
– Не страшно. Я от вас лучшего не ожидаю.
– Бандиты! Разбойники! Грабители! Разорили всех! – громко кричал председатель. – Что вы сделали с усадьбами, фермами, лесами? Вы разорили все! Вы толкаете страну в пропасть, вводите анархию. Вы разрушили хозяйство страны!
Наконец, поднялся до сих пор молчавший сосед председателя слева. Человек с лошадиным лицом. Он сказал:
– Вы разрушили семью, вы пачкаете все святое в человеке.
– Вы давно ее сами разрушили.
– Вы безнравственны, – поддержал его председатель.
– Ложь! У вас нет доказательств. За то вы нравственны. Это можно доказать. Это вашу голову, председатель, я видел в темной гостиной на балу. Она покоилась между двумя толстыми женскими ногами в пьяном сне.
Председатель закричал исступленным голосом, как мельница, махая руками.
– Нет, он невыносим! Выведите его, мы будем совещаться.
Борина вытолкали за дверь. И только тут он почувствовал слабость. Он покачнулся, чуть не упал. Долгое время стоял с закрытыми глазами, пошатываясь. Эх, скорей бы покой.
Хотелось лечь на кафельный пол и больше не вставать. Прошло несколько минут. Опять вошел хмурый секретарь и вызвал их в кабинет суда.
– Нечего тут церемониться, – сказал председатель, когда Борин вошел. – Читайте приговор.
Секретарь погладил свои волосы ежиком и прочитал:
«Приговор военно-полевого суда при Н-ской дивизии имени его превосходительства, генерала Деникина. Номер. Число.
Заслушав дело по обвинению рабочего Петра Борина в насилиях, грабежах, убийствах, чинимых им, Петром Бориным, на протяжении последних лет, постановили: применить к Борину высшую меру наказания – смертная казнь через повешение, предварительно дав ему сто шомпольных ударов. По исполнении донести.»
– А до этого сведите его в контрразведку вот с этой запиской, – негромко сказал генерал начальнику конвоя.
Борин напряженным слухом уловил это и понял: «будут пытать»…
Борина вывели за дверь…
* * *
Когда он вышел на улицу, то у него закружилась голова и потемнело в глазах. Кто-то сильно толкнул его в плечо.
– Иди, иди, что ли! – крикнул грубый голос.
Борин оглянулся. За его спиной шел усатый конвоирный офицер. С револьвером в руке.
– Ну, нечего оглядываться, ничего не потерял, – грубо крикнул он.
Десять казаков шли вокруг Борина. В такт шагам качались обнаженные наголо сабли. Сверкала сталь. Уродливые длинные фиолетовые тени ползли по золотистой, песчаной дороге впереди казаков.
«Такой хороший солнечный день, – подумал Борин, – так хочется жить. Что-то теперь там, в Ивановской топи?». Щемило сердце.
«Потребуют сведений. Пожалуй, убьют, пытая. Непременно убьют. А труп повесят. Чтобы только приговор привести в исполнение?»
– Куда вы меня ведете? – спросил Борин, не оборачиваясь.
– Молчи, там увидишь.
* * *
Вдруг, что это… со всех сторон конвой окружили коляски, наполненные вооруженными людьми. Лица у этих людей до самых глаз были закутаны белыми платками. У каждого в высоко поднятой руке сверкали большие бомбы.
– Ни с места! – закричал грубый голос с пролетки, – иначе вы вместе с нами взлетите на воздух.
– Мы требуем! – прокричал знакомый Борину голос, – чтобы вы выдали нам этого проклятого большевика.
– Смерть большевикам, – заревело сразу несколько голосов. – Смерть!
Неизвестные люди в масках прыгают с извозчиков с поднятыми бомбами в руках.
– Храбрые казаки, ни с места! – кричат они.
Двое из них подходят к Борину, берут его под руку и ведут сквозь строй казаков. Один из них идет позади его.
– Стойте! – закричал и рванулся вслед за ними офицер. – Дайте, я его пристрелю здесь! Дайте! Я не могу допустить.
Но кто-то в повязке сбил его с ног, вырвал из рук револьвер.
– Держите их! – закричал офицер с пеной у рта. – Это большевики!
Но казаки стояли неподвижно, замерев от испуга.
Борина посадили в пролетку. Всунули ему в руку два свертка и револьвер с патронами. Кто-то пожал ему руку, кто-то сел рядом с ним. Вот в воздухе взвился кнут. С силою рванулись кони и пролетка понеслась во весь дух.
На пути сосед сбросил повязку. Перед Бориным сидел Амо. Борин засмеялся: – Молодец, Амо. Я так и чувствовал, что без тебя в городе не обойтись.
– Будет погоня, – кричит Амо сквозь стук лошадиных копыт. – Вот здесь, в узле наша старая одежда. Давайте переодеваться.
К ужасу проходящих обывателей, двое пассажиров в пролетке стали раздеваться вплоть до кальсон, попутно одевая заплатанную, оборванную, крестьянскую одежду.
– Погоняй, погоняй, – торопил извозчика Амо.
Извозчик оборачивается к Борину.
– Железкин, – радостно кричит Борин, – и ты тут!
Железкин утвердительно кивает головой. Он хлещет лошадей, не жалея сил. Лошади несутся. Вот уже окраина города. Кирпичный завод, бойня. Последний домик, утопающий в зелени. У дороги стоят две оседланных лошади. Возле них суетятся три человека. Они передают лошадей Борину и Амо. Сами садятся на извозчика, открывают закрытый белой повязкой номер и галопом едут я город. Борин и Амо садятся на лошадей и скачут по пыльному тракту.
* * *
Проехали вскачь около десяти верст. У лошадей взмылились спины. Вздымались бока. Поехали шагом.
– А все-таки нам лучше будет свернуть с тракта, поехать верстах в пяти в стороне. Может случиться, что они узнают, по какой дороге мы удираем. Пошлют в погоню бронеавтомобиль, а от него нам будет трудно убежать.
– Согласен, – подтвердил Борин.
Они свернули с тракта и поехали наискось коричневыми ржаными полями. Где-то в отдалении стали слышаться глухие раскаты грома; иногда казалось, что где-то далеко сверху падала по частям огромная масса земли.
На небе ни облачка… Как жарит солнце. А тут раскаты грома, – недоумевал Амо.
– Да, странно.
Колосистая рожь шумит под ногами лошадей. В желто-коричневой волнующейся массе колосьев, пестреют розовые и белые васильки. Душисто пахнет чобор. Пропитан воздух ароматом полевых трав.
На горизонте колышатся яркие, светло-голубые струи воздуха. В воздухе возле лошадей вьются золотисто-зеленые оводы. Порхают разноцветные бабочки. Какой-то огромный, темно-коричневый жук с силой ударился в щеку Амо и, точно в обмороке, упал на землю.
– Фу ты, напугал, – улыбался Амо, потирая ушибленную щеку. – Думал, уж не пуля ли, а это жук.
Борин смеется.
Ехали так около двух часов. Далеко в стороне ниточкой тянулась трактовая дорога с маленькими палочками телеграфных и телефонных столбов.
* * *
Борин неожиданно заявил:
– Да ведь я хочу есть… и потом устал страшно, болит спина. Я плохой наездник. Давайте, сделаем привал.
– Давайте. Хорошо, подъедем вот к тому одинокому дубку, не там, а вот, направо. И там отдохнем.
Они подъехали к большому тенистому дубу. У подножия его, в теневой стороне, расположились на мшистой, густой траве. Амо достал из мешков хлеб, яйца, сыр и бутылку красного вина.
– Это вам, товарищ Борин, будет очень хорошо.
– Но я не пью.
– Глоток выпейте, это вам поможет подбодриться и уничтожить усталость. Немного вина полезно пить.
– Бросьте. Амо. Вы, как человек кавказский, вино любите, ну и пейте его. Чего там, не фарисействуйте.
– Ну, и вы выпейте глоток.
– Попробую, дайте. Нет, не могу, такая кислятина.
– Эх, вы, – сострадательно покачал головой Амо: «кислятина!» В этом отношении просто вы ни черта не понимаете.
– И понимать не хочу. Пейте сами. Да давайте есть.
Амо посмотрел на него, многозначительно подмигнул бровью и осушил бутылку вина одним духом. – Это по-кавказски, – сказал он, еле переводя дыхание. – Ей-богу соскучишься. Однако же, вы мне этого проступка в партбилет не заносите.
– Ха-ха-ха! – засмеялся веселым смехом Борин, – непременно занесу.
Закусив, они легли отдохнуть.
Вдруг, где-то уже по близости, раздались такие сильные раскаты грома, что они сразу привскочили.
– Да, ведь, это орудийная канонада, – сказал Амо.
Как бы в подтверждение его слов, грянули десятки орудийных залпов.
– И вы знаете, очень недалеко, – добавил Амо. – Что бы это значило? Уж не наши ли партизаны воюют?
– Ну, где тут – ведь там бьют залпами целые десятки орудий.
– Может быть, подавляют восстание?
– Нет, не может быть. – прервал его Борин. – Во-первых, орудия бьют уже целый день. То, что мы утром приняли за гром, тоже были орудийные выстрелы. И, во-вторых, бьет целый десяток орудий. Таким образом, можно целую местность сравнять с землей, а не то что усмирить восстание. Я думаю, что это настоящий бой.
– Ей-богу, так, – подхватил Амо. – Ай-вай, вот хорошо!
Амо, стуча ладошами над головой, изгибаясь, прошел вокруг дубка в лезгинке.
– Э-э, да на вас, товарищ Амо винцо подействовало.
– Ничего подобного. Это я просто радуюсь.
– Смотрите, смотрите, – неожиданно закричал он, – по полю движутся люди. Нам нужно бежать.
– Лежите, пожалуйста, не шевелитесь. Нате револьвер. Где люди?
Амо показал рукой.
В самом деле, напрямик, по полю, по направлению к тракту, двигались группы по 5–6 человек и одинокие фигуры. Некоторые из них шли близко и были хорошо видны. На плечах у них висели погоны. За плечами – вещевые мешки. В руках у всех были винтовки. Шли они беспорядочно, длинной лентой. Возле некоторых групп катились пулеметы. Прямо, через посевы, ехали, нагруженные солдатами, крестьянские телеги. Ни звуков, ни песен не было слышно. Шла молчаливая масса смотрящих под ноги солдат.
– Отступают, – сказал Борин. – Это паническое отступление. И заметь, Амо! Между ними нет ни одного офицера. Там еще идет жаркий бой, а эти резервы уже бегут. Их бояться нам нечего. Однако, нам нужно скорее ехать. Иначе, как бы нам не попасть между двух огней.
Они быстро взнуздали лошадей и поехали в дальнейший путь, поминутно оглядываясь. Но отступающие не обращали на них никакого внимания и шли своей дорогой, смотря себе под ноги.
Так они ехали еще несколько часов. По временам дремали на седлах и чуть не валились под копыта спотыкающихся от усталости лошадей. Они уже сделали полдороги до Ивановской топи. Как вдруг их окрикнули караульные партизанского поста. Красноармейцы узнали Амо и Борина и наперерыв старались оказать им услуги. Возле поста они легли и заснули, как убитые. А вечером, они уже подходили к стоянке партизанов, радуясь предстоящему свиданию с близкими друзьями.
Вот и палатки, разбросанные на поляне, сотни людей, дым костров и шум.
