
Текст книги "Не был, не состоял, не привлекался"
Автор книги: Михаил Бейлин
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)
Гронинген – город чинный и благородный. По утрам мимо нашей гостиницы проезжал патруль. Двое рослых полицейских на высоченных лошадях. Казалось, что эти всадники для того, чтобы украшать и одушевлять пейзаж. А кругом тишь да гладь. Рождественские каникулы и по телевидению показывают сентиментальную историю, как мальчик заблудился и стал замерзать. Потом он укрылся от метели в стоге сена, а там была козочка. Она согревала его и, кажется, спасала от голода своим молочком.
Последний раз я побывал в Голландии в 1986 году. И снова в Тилбурге. Артур Юсупов играл претендентский матч с голландцем Яном Тимманом. Артура сопровождали тренеры Марк Дворецкий и Сергей Долматов. Я осуществлял мудрое руководство. Организатором и спонсором матча была крупная страховая компания «Интерполис».
Тимман очень талантливый гроссмейстер, но мы почему-то были уверены в победе. Точнее не почему-то, а просто правильно оценили соотношение сил. На старте Тимман выиграл одну партию, но уверенность нас не покидала. И, действительно, Артур победил с крупным счетом. Организовано соревнование было отлично. Игровой зал невелик, соседний зал побольше, там демонстрационная доска и ход партии комментирует гроссмейстер. Постоянно много зрителей, спокойных, доброжелательных. Жила наша группа не в Тилбурге, а в соседней, по сути, деревне Остервийк. Правда, в деревне два универмага, гостиница. Все участники нашей группы могли пользоваться такси за счет «Интерполиса». И в Тилбурге можно было, нажав на любой автобусной остановке специальную кнопку, вызвать такси. Однако большую часть времени проводили в Остервийке в гостинице, недешевой, насколько я понимаю. Перед гостиницей был большой отличный газон, а по нему бродили две овечки… Буколический пейзаж. Весь Остервийк можно было осмотреть за час. С внешним миром связывал телевизор. Именно там я увидел душераздирающие кадры. Как на виду у родственников и провожавших сгорел «Челленджер» с семью астронавтами на борту. И еще интервью кинорежиссера Андрея Тарковского. Он говорил, что не понимает жестокость правительства СССР, разлучившего его с семьей. И долго витийствовал ливийский вождь Муарам Кадафи, ерзая на вращающемся стуле.
По дороге на игру из Остервийка в Тилбург я видел из машины поля, канал, но не видел людей. Невольно приходила мысль, что не так уж важен размер «жизненного пространства», все дело в том, как его организовать и как им пользоваться. У голландцев это отлично получается.
Бразилия
В 1971 году я по собственному желанию оставил пост главного шахматного чиновника. Причин было две. По службе я должен был регулировать направление наших ведущих шахматистов за рубеж для участия в международных соревнованиях. В этот процесс вмешивались и внешние силы. Приглашений в капиталистические страны для участия в турнирах с валютными призами было меньше, чем желающих поехать. Одни ехали, другие считали себя обойденными. Число недовольных росло. Я сформулировал свою позицию руководству так: «Надоело стоять на раздаче». Кроме того, когда я стал функционером, чемпионом мира был Тигран Петросян. У нас были дружеские отношения. В 1969 году, выиграв у него матч, чемпионом стал Борис Спасский. Авторитет чемпионов при решении разных вопросов в шахматном мире чрезвычайно высок, а их интересы иногда сталкивались. Приходилось терпеть конфликтные ситуации. Тигран старался меня убедить продолжать работать, но я проявил упрямство. На вопрос начальства, где я хочу далее работать, я сказал, что хорошо бы рядовым литсотрудником в журнале «Шахматы в СССР». Неважно, что потеряю в зарплате, поскольку я пишущий журналист. Мне объяснили, что по законам номенклатуры это ненадлежащий уровень и предложили стать заместителем редактора еженедельника «64», то есть Тиграна Петросяна. Он работал в еженедельнике в общественном порядке. Давал изданию имя. Тигран был против, но меня назначили. Он обиделся, и год не ходил в редакцию. Потом, правда, простил мое упрямство. Года два я работал и был доволен. Однако освободили от должности бывшего заместителя главного редактора газеты «Советский спорт» Николая Тарасова, который сыграл важную роль в открытии и становлении еженедельника «64». Тигран считал, что будет справедливо его назначить на должность заместителя в еженедельник. Меня вежливо, но настойчиво убедили согласиться на перевод обратно в аппарат Спорткомитета. Повысили зарплату, и несколько лет я занимался вопросами, не имеющими к шахматам отношения. Пригодился некоторый юридический опыт.
Однако волшебный шахматный конек вспомнил обо мне, и в 1973 году неожиданно экс-чемпион мира Василий Смыслов предложил мне стать его тренером и секундантом на межзональном турнире в Бразилии. Я не спросил его ни тогда, ни после, как он пришел к мысли такой. Хотя известный опыт тренерской работы у меня был, но моя спортивная квалификация для роли тренера экс-чемпиона мира была весьма скромной; («обнаковенный» мастер, как выражался легендарный Л. И. Шамаев). Мой административный ресурс остался в прошлом. Правда, мы познакомились на Стадионе юных пионеров в школьные годы. Я вспомнил прекрасные строчки Киплинга: «Из Ливерпульской гавани, всегда по четвергам / Суда уходят в плаванье к далеким берегам / Плывут они в Бразилию, Бразилию, Бразилию, к далеким берегам / И я хочу в Бразилию, Бразилию, Бразилию, к далеким берегам». И мне тоже захотелось в Бразилию.
Мое путешествие началось с маленького приключения. Бразильцы все не давали визы для делегации. Такие задержки дело обычное. Изредка случается, что надо переносить вылет. В этот раз визы дали в обед, вылетать надо было поздно вечером. Днем я сидел за своим письменным столом на работе, под столом стоял чемодан, и я ждал звонка. Но в суматохе обо мне забыли, и я не смог своевременно предстать перед ясными очами сотрудника бразильского консульства. Вспомнили обо мне к концу рабочего дня, и пришлось, в порядке физподготовки, проделать небольшой кросс от Столового переулка, где я сидел, до красивого дома на Большой Никитской, где мне вручили паспорт, украшенный бразильской печатью. Оставалась техника – перелететь через океан в Южное полушарие.
В Рио-де-Жанейро прилетели утром 21 июля 1973 года, то есть в разгар бразильской зимы. У бразильцев оригинально был устроен паспортный контроль. Один чиновник сидит за стеклом, он передает мой паспорт другому, которого я не вижу, тот – третьему, за стеклом. При этом в анкете есть вопрос об имени и годе рождения моей матери. Такие вот пережитки матриархата.
Из аэропорта автобус направился в горы. Первое впечатление было – горы какие-то очень большие. И позднее не раз поражала какая-то крупномасштабность бразильской природы. Проехали Петрополис, небольшой город в шестидесяти с лишним километрах от Рио, в прошлом главный город Бразилии. Он расположен на высоте 1100 метров над уровнем моря. Здесь должен был быть проведен межзональный турнир. Дорога и дальше шла в гору. Проехав 25 километров, мы поднялись еще на 250 метров над уровнем моря и прибыли к уединенному заведению «Амобтур», где участникам предстояло жить. «Амобтур», что-то вроде пансионата повышенного уровня для туристов, путешествующих на машинах. Вокруг лес, птицы яркого оперения и неизвестных названий. Одноэтажные строения, каждому по комнате, окно постоянно занавешено, чтобы не было слишком жарко. Открытый бассейн, вода в нем 18 градусов, желающих купаться, кроме гроссмейстера Гуфельда, известного затейника, ни одного. Одним словом, чудный уголок, но Смыслову и Геллеру захотелось жить в Петрополисе. Для них сделали исключение, а мы с Гуфельдом, секундантом Ефима Геллера, дважды в день ездили к ним в Петрополис. С утра к подопечным, обратно на обед, затем на тур. Итого сто километров. Обед в «Амобтуре», правда, отличный, но никаких супов.
Петрополис – город довольно тихий, населения около двухсот тысяч. Из гостиницы, где жил Смыслов, я слышал голоса петухов. Как-то я ехал в переполненном городском автобусе, и был приятно удивлен атмосферой доброжелательства. Между прочим, похожее довелось наблюдать и в Германии, и в Монголии. А дома что-то не припомню. Светофоры в Петрополисе необычные. Только зеленый и красный сигналы, а желтого, предупреждающего, нет. Вредных последствий от этой рационализации я не заметил.
В городе на маленькой площади памятник бразильцу Сантос-Дюмону (1873–1932), воздухоплавателю, конструктору и строителю дирижаблей и первых в Европе самолетов.
Из Петрополиса в свободный от игры день ездили на экскурсию в Рио. А через шесть лет, когда я снова оказался в Бразилии на межзональном турнире, ездил на экскурсию из Рио в Петрополис. Во второй раз в Петрополисе осмотрели музей – дворец императора Бразилии. Довольно скромное здание, скромное убранство.
Турнир проходил в концертном зале клуба Петрополитано. Просторные фойе и подсобные помещения были достаточно удобны участникам, зрителям и журналистам. Бразильцы, естественно, болели за Энрике Мекинга исключительно талантливого молодого гроссмейстера. Он не подвел болельщиков – лидировал и занял первое место. Занятный эпизод случился однажды. На соседней стройке, которую обычно не было слышно, вдруг стали колотить чем-то железным о железное. Участникам это не понравилось. Но все отрегулировали очень просто. Мекинг вышел к строителям, и они немедленно уважили его просьбу. Уважение к спортсменам в Бразилии, стране несравненных футболистов, на высоте. Мекинг вел себя подчеркнуто скромно, никаких звездных замашек. На игре он часто появлялся в спортивной курточке клуба «Тижука». Журналисты говорили, что за такую рекламу клуба ему заплатили 5 тысяч долларов. Тогда эта сумма признавалась значительной.
В пресс-центре я познакомился с одним его сотрудником, эмигрантом из Германии. Причин, вызвавших его эмиграцию, мы не обсуждали. Я спросил, как он переносит бразильскую жару и климат вообще. Он признал, что бывает очень жарко, но вот уже двадцать пять лет он ничем не болел.
Пресс-центр занимал большой зал. Как-то мы беседовали с гроссмейстером Ярославом Шайтаром. Неожиданно он побежал в другой конец зала, прервав разговор на полуслове. Выяснилось, что в зал залетела какая-то большая бразильская бабочка, и он, заядлый коллекционер-энтомолог, помчался за ней.
Там же в пресс-центре я познакомился с мастером Туровером. Он эмигрировал из России в США в начале века. В Америке он стал предпринимателем, богатым человеком, и позволял себе ездить в разные страны, чтобы поглядеть на международные турниры. Несмотря на возраст, он был бодр, весел, ему нравилось говорить по-русски и шутить. С серьезным видом он сообщил, что ездит на деньги своих детей, потому что он должен был давно умереть, а деньги в этом случае принадлежали бы его детям. Еще он похвалился, что получил большую страховку, так как сделал операцию по поводу рака кожи. Тут я вспомнил, как пришлось снять трусы перед двумя девушками – врачами на медицинской комиссии, чтобы получить необходимую для выезда за рубеж справку о здоровье.
В фойе клуба Петрополитано на доске объявлений висел план работы. Там были экскурсии на водопады Игуасу и другие места, соревнования по теннису и плаванью на своих кортах и в бассейне, и никакой политработы.
Борьба в турнире шла напряженная. Энрике Мекинг радовал бразильцев, уверенно продвигаясь к первому месту. Смыслов, сохранив силы на длинной дистанции, набрал в последних шести турах пять очков, и отстал от Мекинга на одно очко, но этого хватило лишь для пятого места, правда, впереди Кереса, Решевского, Бронштейна, Горта и других.
Прошло шесть лет, и мне снова крупно повезло – я оказался в Бразилии. На этот раз бразильцы взялись за проведение сразу двух межзональных турниров, мужского и женского. Наша делегация стала довольно большой, руководителем назначили общественника, уважаемого по основной работе, а меня – старшим тренером, ему в помощь. Я в это время вновь работал в шахматном отделе.
И на этот раз путешествие в Рио-де-Жанейро было по очень замысловатому маршруту. Поначалу просто на запад, в Лиссабон. Там встретили шведского гроссмейстера У. Андерсона. Он полетел из Лиссабона просто в Рио, а мы летим через океан в Гавану. Далеко от Рио, зато на самолете Аэрофлота. В Гавану не попали из-за метеоусловий, а попали в аэропорт города Камагуэй. После томительного ожидания вновь аэрофлотовские крылья несут нас в Перу. Оттуда до Рио всего четыре тысячи километров, причем обратно на восток, пересекая Южную Америку.
Сутки в Лиме, столице Перу, произвели особое впечатление. Вечером, гуляя по городу, я увидел, как на улице много людей играют в шахматы, другие общаются, будто происходит какое-то народное гулянье. Не похоже ни на социализм, ни на капитализм. Как будто другая планета. Через два дня после отлета, 18 сентября 1979 года, на перуанском самолете, не заплатив империалистам ни одного доллара и вдоволь налетавшись, приземлились в Рио-де-Жанейро. Из московской осени попали в весну.
Проведение одновременно двух межзональных турниров, мужского и женского, было своеобразным рекордом. Шахматная федерация Бразилии отлично подготовилась. Участники турниров были размещены в отеле «Копакабана палас», прямо на берегу океана. Здесь же залы для игры, обширные подсобные помещения, комментарии мастеров для зрителей, бесплатный кофе, бразильский, разумеется…
Фаворитами мужского турнира, до его начала, считали Энрике Мекинга, победителя межзонального турнира в Петрополисе в 1973 году и на Филиппинах в 1976 году, а также Тиграна Петросяна, Лайоша Портиша, Роберта Хюбнера и Яна Тиммана. Перед стартом ходили противоречивые слухи по поводу участия Мекинга. То будет играть, то не будет. Когда я увидел его перед турниром, то заметил некоторые изменения по сравнению с тем, как он выглядел в Петрополисе. Волосы поредели, появилась бороденка. Однако глаза живые. Может быть, слишком веселые. На техническом совещании до начала турнира представитель Мекинга от его имени попросил участников не обмениваться с ним пред началом партии традиционным рукопожатием, так как Мекинг боится заразить неизвестно чем (!?). Увы, через два тура Мекинг, сделав ничью в первой партии и не окончив вторую, выбыл из турнира. На этом карьера многообещающего молодого и симпатичного и талантливого гроссмейстера закончилась. Бразильские болельщики и многие шахматисты были огорчены. Немного поддержал бразильцев их земляк Жайме Суние, двадцатидвухлетний студент. Он показал интересную игру и выполнил норматив международного мастера.
Тигран Петросян прибыл на турнир без секунданта. Играл в обычной манере, аккуратно, без риска. Его шансы на финише попасть в заветную тройку победителей, дающую право играть матчи претендентов на титул чемпиона мира, были скромными. Тигран по старому знакомству поинтересовался моим мнением о дальнейшей турнирной тактике. Пора рисковать или же не спешить. Я высказался без обиняков – пора! Он стал возражать. Спор я закончил вопросом: «Кто из нас чемпион мира?».
На финише Тигран себе не изменил. После 16-го тура он имел 9,5 очков. Портиш и Хюбнер по 10, Тимман 9,5. Семнадцатый тур оказался кульминационным. Петросян быстро делает ничью с Торре. Хюбнер, Тимман и Портиш выигрывают.
В следующем туре Портиш проигрывает аутсайдеру. Петросян белыми с Хюбнером в двадцать пять ходов хладнокровно делает ничью. Хюбнер закончил турнир, имея 11,5 очков. Последний тур. У Портиша 11, у Петросяна и Тиммана по 10,5. Портиш не рискует и в 16 ходов делает ничью, догоняя Хюбнера. И у Тиммана ничья после долгой борьбы. А Петросян черными, разменяв ферзей, проявляет удивительную выдержку и в сложнейшей борьбе переигрывает опытного гроссмейстера Ивкова, врываясь в заветную тройку победителей. Единственный из участников, он прошел турнир без поражений. Он был великим мастером, умеющим поспешать медленно, как советовали древние римляне.
Гораздо спокойнее было наблюдать за женским межзональным. Юная Нана Иоселиани показала чудеса уже на старте, и Нана Александрия вновь подтвердила свой высокий класс.
Турниры шли долго. Больше месяца я прожил в отеле на берегу океана, на знаменитом пляже Копакабана. День и вечер в основном занимали шахматы, но каждое утро в шесть часов я ежедневно спускался на лифте в плавках и тапочках и выходил на этот сказочный пляж. Зарядка, бег трусцой, пешая прогулка, и необычайное купанье. Чистейшая зеленоватая и прозрачная волна набегает на берег, затем откатывается, и ты бежишь за ней. Наступает момент, когда волна вновь устремится к берегу. Тут надо непременно стать к ней спиной, и она подхватит тебя, пронесет и бросит. Почувствовав под ногами дно, надо немедля бежать к суше, чтобы волна, отступая, не утащила обратно. И всегда ласковое утреннее солнце быстро обсушит. Можно повторять это сказочное упражнение.
Тапочки я упомянул потому, что однажды на пляже ко мне подошла собака и внимательно их обнюхала, повиляла хвостом. По-видимому, учуяла запах моей собаки, живущей далеко, за океаном. Может быть хотела передать ей привет.
Шахматной работы хватало, но такие два часа утром лучше целого дня отпуска.
Остап Бендер мечтал о Рио-де-Жанейро и был прав. На вершине горы над городом возвышается гигантская статуя Христа. Это Корковадо. Я с товарищами Валей Чернашкиным, врачом делегации, и Пашей Кондратьевым, ленинградским мастером, поднялись на фуникулере и насладились видом сказочного города. Прошло с того дня более четверти века, ушли из жизни оба друга, но тот день жив в моей памяти.
Когда наступала ночь, из окна гостиницы видны были на пляже огоньки. Это мальчишки беспризорники устраивали себе ночлег, вырыв ямку в песке, устелив ее толстыми газетами и запалив для своеобразного комфорта светильничек. Во время войны у нас такие называли плошками.
Днем часть этих беспризорников слонялось по пляжу. Могли утащить у зазевавшихся что-нибудь. Однажды я познакомился с футбольной тактикой этих мальчишек. Я шел вдоль пляжа одетый и обутый. Паренек пристал ко мне, предлагая почистить ботинки. Я отказался и продолжил движение. Появился с другой стороны второй мальчишка, и спросил который час. Я взглянул на часы, повернул голову к нему и ответил. Он исчез. Затем я взглянул на свою обувь, и увидел, что на правом ботинке какая-то грязь. Потом мне объяснили, что это стандартная комбинация, мальчишки пользуются шприцем и наносят «штрафной» в нужный момент.
На улицах Рио движение напряженное. Как-то я ехал на автобусе и готовился выйти через переднюю дверь. Видна была доска приборов. Стрелка спидометра показывала, что водитель гонит со скоростью 100 километров в час. И притом машины спереди, сбоку есть такая байка: почему бразильские футболисты играют так здорово? А они тренируются, когда перебегают улицу.
В свободный день шахматисты посмотрели футбол на знаменитом стадионе «Маракана». Трибуны были заполнены, над стадионом весь матч кружил самолетик с каким-то рекламным прицепом и какой-то фанатик неустанно колотил в большой барабан.
В Рио много магазинов, как и в любом большом капиталистическом городе, но только в Рио мне предлагали на улице купить с рук изумруды. Небольшие. Продавец показывал их на листике белой бумаги.
Бразилию населяют люди всех оттенков кожи. Потомки белых, выходцев из Африки, индейцев. Мне казалось, что на цвет кожи тут не обращают внимания. Правда, на собраниях в президиумах замечал поболее белых физиономий.
В Бразилии коньяк и другие горячительные напитки оказались очень дешевы. Однако пьяных и проявлений хулиганства я не видел. Естественно, что под южным солнцем девушки и женщины расцветают. Один с позволения сказать экземпляр произвел на меня сильное эстетическое впечатление. Стройная, чернокожая, с европейскими чертами лица и длинными прямыми индейскими черными волосами. Красота неописуемая. Мне сказали, что африкано-индейская помесь называется самба.
Возвращались мы домой тоже «экономически обоснованным» маршрутом. Первая посадка в огромном аэропорту города Манаус. О существовании Манауса в школе нам не рассказывали. В 1970 году в нем было три сотни тысяч жителей, в 1990 – миллион. Главный город штата Амазонас, в его порт на реке Амазонке заходят морские корабли. Такая река, бразильский масштаб. Дальше летели в Мехико с посадкой в Панаме. Там самолет причалил к какому-то огромному магазину. Продавали в нем все, от сигарет до автомобилей. Летели мы самолетом бразильской компании «Вариг». Она гордится своим отличным обслуживанием пассажиров. Один фирменный номер оказался интересным. Всем пассажирам предложили по стопке виски бесплатно. Выпили. Потом предложили за плату. Многие продолжили. На курточках стюардесс металлические жетоны с их именами. Это помогает недогадливым начать разговор. А от Мехико уже можно лететь на любимом «Аэрофлоте».
Положительные эмоции от итогов межзональных турниров, от красоты Рио-де-Жанейро и людей, от счастливых часов с шести до восьми утра на берегу океана каждый день, все это слилось. Так я попал в Бразилию, к далеким берегам. Прекрасные воспоминания. Колоссальная удача.
Дакар
На пути из Бразилии домой я залетел на сутки с лишним, в столицу Сенегала город Дакар. По лености я города не видел, ограничился тем, что переночевал в гостинице, снабженной всеми сантехническими достижениями Европы, но покрытой для придания африканского антуража каким-то камышом или бамбуком, или еще чем-то на манер соломы. Утром выяснилось, что важный стратегический прибор в ванной не хочет выполнять своей функции. Я нажал кнопку, прибежала девушка, на вид даже девочка, худенькая, маленькая, с множеством косичек и тонким голоском. Зная, что в Сенегале раньше верховодили французы, я напрягся и сконструировал фразу – иль не травай па, указав пальцем на унитаз. Три года в институте я посещал занятия по французскому языку и наконец-то смог им воспользоваться. Пусть крайне ограниченно, но по важнейшему вопросу. Девушка-девочка молниеносно поняла и защебетала мою фразу на настоящем французском. Я не стал дожидаться сенегальского сантехника, а пошел завтракать. Гостиница стояла неподалеку от берега океана, торчали немногочисленные пальмы. Кормили на свежем воздухе под большим навесом. Было очень жарко, и я обратил внимание на то, что когда официант бросил большой кубик льда в бокал кока-колы, этот кубик растворился очень быстро. И я решил воздержаться от поездки в город, чтобы не оказаться в роли ледяного кубика. Что поделаешь, прав был классик сказав, что мы ленивы и нелюбопытны.
Я прошелся по берегу океана и никого не встретил. Моему спутнику и другу Эдику Гуфельду повезло больше. К нему привязался абориген, предлагая купить за 20 долларов баранью шкуру. Эдик отказался, абориген сказал, что отдаст за 10. Потом снижал цену, Эдик говорил нет и, наконец, зачем-то сказал 1 доллар. Абориген обрадовался и, накинув шкуру на голову Эдика, воскликнул – бери! Ненужная шкура оказалась сырой и противной. Эдик немедленно взял ход назад.
А когда стемнело, наша группа уехала в аэропорт. Ожидая посадки, мы сидели в каком-то приличном помещении с кондиционером. Я слышал, что сенегальские девушки по красоте занимают ведущее место среди африканок. К нам подошла именно такая – стройная и красивая. Она немного смущенно спросила, могут ли гроссмейстеры дать ей автографы. Мне показалось, что она покраснела, не просто показалось, я был в этом уверен. Хотя неясно – как это возможно.
В нашем родном советском самолете оказалось минимум пассажиров. Только наша группа и еще небольшая китайская. Я откинул подлокотники и улегся на трех креслах, укрывшись казенным пледом. Самолет взлетел и я заснул. Не знаю, как долго я проспал, но проснулся потому, что меня дернули за ногу. Я открыл глаза, сел и увидел стюардессу, которая всучила мне подносик с куском аэрофлотовской курятины. Я не хотел есть, но рассердился и все съел.
В Алжире самолет совершил посадку. Нас пешком препроводили в зал ожидания и каждому вручили по бутылочке кока-колы. Это было редкостным проявлением навязчивого сервиса, свойственного капиталистам и, конечно, американцам. Еще в зале стояла стеклянная витрина со швейцарскими часами. Мои товарищи не обратили на нее внимания, а наши попутчики, граждане КНР, прилипли к ней. Я ощутил гордость за лидерство родной державы.
На информационном экране светились оповещения о рейсах. Их было очень мало. Это зависело, наверно, от недавно приобретенной Алжиром независимости.
Не знаю, как обстоят в Алжире дела теперь, но уверен в том, что швейцарские часы уже не могут вызывать повышенный интерес у китайцев.
В 1953 году я сподобился побывать в Швейцарии и однажды увидел в газетном киоске выставленный очень большой журнал. На обложке красовался большой, на всю страницу портрет Мао Цзэдуна в белом тропическом шлеме. В таком у нас изображают колонизаторов. Подпись гласила: «Мао и желтая опасность». Тогда мне в голову не могло прийти, что через полвека в Китае народу будет в десяток раз больше чем в России, что промышленность станет огромной, и экономика будет бурно расти.
Все у них растет как на дрожжах. Стараются даже сократить рождаемость. А у нас нет этой проблемы – рождаемость уверенно уменьшается, правда, смертность растет. Ну и что? Все равно мы – великая держава!
Буэнос-Айрес
В мои школьные годы на катке «Динамо», Петровка 26, крутили модные пластинки. Лещенко, «У самовара я и моя Маша», «Танго Аргентина» и другое. Из динамиков лилось «Ночью / В далекой знойной Аргентине / Под звуки танго / Шепнула я люблю тебя…» и дальше, о том что Аргентину певец не забудет никогда. Конькобежцы, в основном школьники, скользили в ритме танго по кругу против часовой стрелки. Меньше всего я думал тогда, что увижу Аргентину, но лет через сорок, в 1978 году это случилось. И некоторые эпизоды пребывания в Аргентине запомнились. Увы, никакого отношения к романтике не имеющие.
В Буэнос-Айрес делегация из мужской и женской сборных команд на XX!!! Шахматную Олимпиаду прилетела поздно вечером. По дороге из Москвы в Риме мы убедились в том, что в капиталистических странах случаются забастовки. Самолет в Буэнос-Айрес должен был вылететь в 23 часа, а забастовка была объявлена до 24-х часов. Часовая задержка привела к тому, что на стыковой рейс в Рио мы опоздали и вынуждены были просидеть там целый день. Бразильских виз мы не имели, и поэтому нас держали в пустом ресторане аэропорта, гуманно кормили, но в город не выпускали. Коротали время за шахматами.
Мужской команде на Олимпиаде удача не сопутствовала, в итоге тогда заняли несвойственное сборной СССР второе место. Отношения в команде были, мягко говоря, напряженные, я был руководителем, и мне приходилось очень трудно. Свободного времени почти не было, но запомнилось кое-что, чего я не видел больше нигде.
Улицы Буэнос-Айреса, широкие, прямые, гладкие, казалось бы, не затрудняют водителей машин, однако машин много и водители сплошь и рядом едут через перекресток, невзирая на красный сигнал светофора. А те, что имеют право ехать на зеленый – стоят и ждут. Получается перемена мест слагаемых.
Мы вылетели из Москвы осенью, но Аргентина в Южном полушарии Земного шара, и тут была весна. И вовсе не знойно. Шутники говорят, что в Южном полушарии все ходят вверх ногами. Это не было заметно, но у нас был сорт пива «Арктика», а у них «Антарктика». Мне показалось, что женщины, как правило, стройные. Очень многие курят. Даже девочки в школьной форме покуривают на улице. В отличие от Бразилии, где я побывал ранее, мало темнокожих людей. Известно, что Бразилия страна кофе, но именно в Буэнос-Айресе я видел, как на широкой аллее вдоль улицы стоят длинные предлинные ряды столов и на них ряды бесчисленных кофейных чашечек и блюдечек. Подходи, бери, нальют, пей. Не бесплатно. В гостинице, где мы жили, была охрана – полицейские с автоматами. И в других местах тоже. В те годы это выглядело непривычно. Тогда в Аргентине была власть военных. Наши милиционеры обходились в ту пору без автоматов. Сейчас по этой части мы догнали и перегнали, кого хочешь.
В свободный день я вместе с Тиграном Петросяном смотрел футбол на знаменитом стадионе «Риверплейд». Трибуны были заполнены. Потом болельщик Тиграна повез нас за город. Он недавно купил новую машину, и ему доставляло удовольствие демонстрировать ее Тиграну. Проезжая по пригородным дорогам, мы видели множество футбольных полей. Играли мужчины, юноши и дети. Не оставалось сомнений, что футбол по настоящему народный вид спорта. На обратном пути мы остановились попить чаю в кафе на берегу реки Ла-Плата. За рекой был Уругвай. Чешские путешественники Зикмунд и Ганзелка написали книгу «Там, за рекой, Аргентина». Взгляд с противоположного берега. Каких-либо пограничников не было заметно. Река текла мощно, поверхность мутных вод была неспокойна, лодки как бы подпрыгивали на ней. Вдруг налетела туча каких-то непонятных насекомых. Крупнее чем комары и, пожалуй, противнее. А потом они исчезли, как по команде. Ужинали в необычном ресторане. Это был огромный ангар с массой столиков и людей. Перед входом в ресторан на изрядной величины площадке пылал жаркий костер. По окружности пылающего костра стояли распятые выпотрошенные козьи туши. Зрелище довольно любопытное, хотя с Аргентиной ассоциируются говяжьи бифштексы. Аргентинцы шутят, что они едят только вырезку, а остальное экспортируют в Европу.
Соревнования Шахматной Олимпиады шли в довольно неудобных помещениях под трибунами стадиона «Риверплейд». Зрители стояли за канатом, отделявшим шахматные столики. Обычно их было очень много, но народ вежливый и пройти через толпу особого труда не составляло.
Олимпиада происходила сразу после матча на первенство мира между Карповым и Корчным. Карпов прилетел в Буэнос-Айрес, но не играл. Посол СССР в Аргентине С. Р. Стриганов пригласил Карпова, председателя нашей Шахматной федерации дважды героя СССР летчика-космонавта Севастьянова и меня на обед. Оказалось, что посол в курсе всех шахматных дел, хотя сам в шахматы не играет. Мне он задал какой-то непростой вопрос, и я промямлил, что спорт вне политики. После этого посол к моей персоне интереса больше не проявлял.
Бои на Олимпиаде носили ожесточенный характер, но это уже совсем другая история.
Лас-Пальмас
Канарские острова – испанские. Я прожил в Лас-Пальмасе три недели, трудясь в качестве секунданта экс-чемпиона мира Смыслова во время межзонального турнира 1972. года. Он был старше всех участников турнира, но выступил блестяще, занял второе место и вошел в число претендентов на матч с чемпионом мира. Между прочим, Смыслову пришлось отстаивать свое право участия в межзональном турнире. Каким-то образом в ФИДЕ родили норму, запрещающую гроссмейстерам старше пятидесяти лет участвовать в межзональных турнирах. Далее удача сопутствовала Смыслову и в претендентских матчах. Пройдя немца Хюбнера и венгра Рибли, он вошел в тройку сильнейших в мире. В возрасте 52-х лет. Это рекорд, который едва ли будет повторен. Но не только благоприятное течение турнира оставило о Лас-Пальмасе самые приятные воспоминания. От коллег шахматистов я раньше слышал, что там температура воздуха плюс 24 градуса круглый год. Если это преувеличение, то небольшое. И дожди идут по ночам, притом редко. Солнышка хватает, но можно видеть парники. Растения в них поливают, а пленка сохраняет водяные пары, не дает высушивать растения.