Текст книги "Люби меня в темноте (ЛП)"
Автор книги: Миа Эшер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)
Я рассмеялась, чмокнула его в кончик члена и прошептала ему на ухо:
– Тогда остановись, – я куснула его за мочку, – и трахни меня.
Он чертыхнулся, после чего притормозил на обочине. Я со смехом сбросила трусики так быстро, как только могла, а Уильям за талию перетащил меня к себе на колени и вторгся в меня одним глубоким толчком. Это было быстро. Жестко. Жадно. И непристойно. Руль врезался мне в спину, коленки бились о дверцу и рычаг переключения передач, но это было неважно. Мы кончили – одновременно и мощно, как одно существо.
Я знала, что семья, усыновившая Уильяма, была состоятельной – об этом говорило одно его имя, – но этот факт нисколько не волновал меня. Я была влюблена. А его богатство, если что, находила пугающим. Некоторые из его подарков, сделанных мне, могли, наверное, прокормить небольшую страну.
Но когда железные ворота, охранявшие поместье его семьи, отворились, впуская нас, и мы, свернув на извилистую, густо обсаженную деревьями дорогу, поехали вверх по холму, я невольно задумалась, уж не прыгнула ли я выше головы. Мы встречались уже больше года, наши отношения входили в серьезную стадию, и все же, пока мы приближались к величественной усадьбе, я ощущала внутри только страх. Вдруг я им не понравлюсь? Вдруг его родные решат, что такая, как я, для их наследника недостаточно хороша? Я знала себе цену, но, глядя на огромное здание перед собой, начала сомневаться в том, подхожу ли ему.
Облизнув пересохшие губы, на которых еще сохранился вкус Уильяма, я попыталась разгладить свое простое безыскусное платье. Интересно, что надевают на встречу с высшим светом Америки? Я представила его бабушку и сестру в повседневной одежде, а себя в бальном платье со шлейфом, и рассмеялась.
– Что тебя рассмешило?
Я оглянулась на Уильяма – его светлые волосы растрепались от моих рук, губы припухли от моих поцелуев – и подумала, что на моем теле, наверное, еще есть его запах, следы его ласк.
– Так, ничего.
Мы посмотрели друг другу в глаза, и я увидела всю ту любовь, которую он ко мне чувствовал. И эта любовь дала мне силы на встречу с его семьей и на все, что бы ни случилось потом.
Его приемная бабушка, сводная сестра, ее муж и подруга семьи обедали на открытой веранде. Два больших зонта закрывали гостей от весеннего солнца. На столе стояли бокалы с шампанским и лимонадом и тарелки со всеми деликатесами, которые только можно вообразить.
Как только матриарх семейства увидела Уильяма, она ласково улыбнулась ему с сияющим любовью и гордостью взглядом. Ей было под восемьдесят, ее белоснежные волосы были идеально уложены, фарфорово-белая кожа словно не знала прикосновения солнца. Лоретта показалась мне похожей на зиму. Когда ее глаза остановились на мне, то под ее критическим взглядом я ощутила себя нашалившим ребенком и поняла: она считает, что я ее внуку не пара.
Сестра Уильяма – очень светловолосая, очень высокая и очень богатая – проинспектировала мое платье и, вероятно, сразу же поняла, что я купила его на распродаже два сезона назад. Чувствуя себя коровой на фермерской выставке, я заправила за ухо прядь своих непослушных волос. Уильям, видимо, почувствовав мой дискомфорт, взял меня за руку и ободряюще ее сжал.
– Наконец-то, Уильям. Иди сюда и подари пожилой женщине поцелуй.
Продолжая держать меня за руку, Уильям подошел к месту, где она восседала. Потом отпустил меня, чтобы наклониться и поцеловать свою бабушку в обе щеки, пока та внимательно наблюдала за ним.
– Я так давно тебя не видела. Решила, что ты совсем забыл обо мне.
– Как я могу забыть свою первую любовь, – галантно ответил он.
– О, прибереги свою лесть для других. Со мной она не работает, – сказала она, но его слова явно доставили ей удовольствие.
Выпрямившись, Уильям с сожалением улыбнулся.
– У меня были дела. Но теперь я здесь и привез познакомиться с вами одного очень особенного для меня человека. Бабушка, это Валентина. – Он подвел меня к ней. – Валентина, это Лоретта, моя бабушка.
Я протянула ей руку, но она не стала ее пожимать.
– Дай я тебя поцелую, раз уж ты возлюбленная моего Уильяма.
Она назвала меня возлюбленной Уильяма. И сердце мое было счастливо. Но я должна была догадаться, что однажды наступит тот день, когда меня можно будет назвать только так. Что я буду не Валентиной, а возлюбленной Уильяма – его собственностью и больше ничем. Человеком без личности, кроме той, которой меня одарили. Я наклонилась и, когда ее губы коснулись по очереди моих щек, почувствовала, как внутри расползается какой-то непрошенный холодок.
– Уилл, а остальным своим родственникам ты ее не представишь? – поддела его сестра.
Он представил меня своей сестре Гвинет, своему зятю Кристиану, который был слишком увлечен вином и едой, чтобы заметить меня, и Джули, давней подруге Гвинет и Уильяма.
Когда мы сели рядом с Джули, что-то в том, как она взглянула на Уильяма, подсказало мне, что когда-то они были не просто друзьями. Как ни странно, никакой ревности я не почувствовала, но опять же, я была не из ревнивых людей.
– Как добрался? – спросила Уильяма Джули, сделав вид, что меня рядом нет.
– Дорога была ухабистой. – Я положила руку ему на бедро, напоминая о том, что меньше часа назад случилось в машине, и улыбнулась, когда Уильям поперхнулся шампанским. – Но в целом без приключений.
Наверное, я все-таки была из ревнивых.
– Валентина, откуда вы родом? – спросила Гвинет с теплотой, которая до ее глаз не дошла.
– Из городка рядом с Олбани.
– Серьезно? – встрепенулась она. – А откуда конкретно? У нас может быть пара общих знакомых. Мой бывший живет там. Он губернатор Нью-Йорка. – Она рассмеялась и оглядела меня – мое лицо, мой наряд и не самые новые туфли. – Хотя вряд ли мы вращаемся в одних и тех же кругах.
– Гвинет, – предостерегающе произнес Уильям. – Думаю, ты переборщила с шампанским.
– Джули, попроси Уильяма перестать быть таким противным занудой. Я просто пытаюсь растопить лед с… – Она указала на меня хрустальным бокалом с шампанским. – Как, еще раз, ваше имя? За Уильямом сложно поспеть, ведь у него столько подруж…
– Гвинет! Достаточно, – твердо сказал Уильям.
Меня словно окатили холодной водой. Я не рассчитывала на радушный прием, но услышать такие слова – особенно от сестры Уильяма – было больно.
– Идем, милая. Я покажу тебе дом. – Он посмотрел на Гвинет так, словно она была грязью у него под подошвой. – А с тобой я разберусь позже.
Она наигранно содрогнулась.
– Уже вся дрожу. – Потом переключилась на мужа. – Кристиан, мне скучно. Едем домой.
Уильям положил мне на поясницу ладонь, понуждая идти за собой. Слишком ошарашенная для того, чтобы думать, я несколько шагов слепо шла, пока вдруг не осознала, что если сейчас я уйду, если не постою за себя, то она победит. А я не собиралась этого допускать. Ни сейчас, ни потом. Никогда.
Я вернулась к столу и встала напротив них всех. Оглядела их дорогую одежду, их лица, в черты которых было впечатано высокомерие, и гордо вздернула подбородок.
– Вы правы. Мы с вами вращаемся в разных кругах. Я родилась в трейлере, в месте, о котором вы, наверное, сочтете ниже своего достоинства даже подумать. Мои мать и отец умерли от передозировки наркотиками, когда мне едва исполнилось три. – Чтобы не задрожать, я стиснула кулаки. – Меня воспитала тетя. Она растила меня, как родную дочь, пытаясь прокормить нас работой официантки. Я люблю ее и никогда не буду стыдиться себя – как бы вы на меня ни смотрели и что бы ни говорили.
– Да, у меня нет ни ваших денег, ни громкой фамилии, но я чертовски горжусь тем, чего я достигла. Я закончила школу лучшей из класса, а теперь учусь на полной стипендии в колледже. Можете и дальше меня осуждать, но я повторю: я никогда не буду стыдиться того, кто я есть и откуда я родом. – Я сосредоточилась на Уильяме и его зеленых глазах. – Я люблю вашего брата. И любила бы, даже если бы его звали просто Джон Смит.
– Я изменила свое мнение, Уильям. – Его бабушка одобрительно наблюдала за мной с огоньком любопытства в глазах. – Она мне нравится. У нее есть характер. Мой дорогой мальчик, ты сделал правильный выбор .
– Я знаю, – сказал Уильям и взял меня за руку. – А теперь прошу нас извинить.
Я молча последовала за ним вглубь дома. Он привел меня в спальню на втором этаже и закрыл дверь. Не успела я понять, что происходит, как моя спина оказалась прижата к стене, а Уильям впился в мой рот. Когда мы, глотая воздух, оторвались друг от друга, он нежно взял мои щеки в ладони.
– Я люблю тебя, Вэл.
– Что? – слабо спросила я. – Что ты сказал?
– Я люблю тебя.
У меня вырвался всхлип. Вцепившись в его рубашку, я спрятала лицо у него на груди и разрыдалась.
– Я д-думала, ты собираешься б-бросить меня, – сквозь слезы пробормотала я и, когда он издал хриплый смешок, шлепнула его по руке. – Грубиян, это ни капельки не смешно.
– Я люблю тебя, моя сумасшедшая, необузданная, прекрасная Валентина. – Уильям обнял меня так крепко, что стало трудно дышать, и по одной сцеловал мои слезы со щек. – Ты выйдешь за меня?
Мое сердце остановилось. Внутри взорвался целый космос эмоций. Счастье. Благоговейный восторг. Изумление. И любовь.
– А как же твоя семья? Они не обрадуются.
– Мне все равно.
– Не знаю, Уильям. Я не вписываюсь в твой мир. Мы слишком разные.
– Почему?
– Ну… Посмотри на себя. И посмотри на меня.
– Милая, я смотрю и, поверь, ты – все, что я вижу, все, чего я хочу. Валентина, ты меня любишь?
Я поцеловала его в грудь – прямо в сердце.
– Конечно, люблю.
Он поцеловал меня затяжным поцелуем, заставляя забыть обо всех тех причинах, по которым у нас могло не сложиться.
– Тогда скажи «да», Валентина. Я никому и никогда не позволю причинить тебе боль.
– Обещаешь? – Мне был ненавистен прозвучавший в моем голосе страх, но я не могла поверить, что все это на самом деле происходит со мной.
– Да, любовь моя. Обещаю.
Годы спустя он нарушил то обещание, которое было для меня важнее всего.
***
Я кручусь и ворочаюсь, накрывшись подушкой, но она не спасает. Я все равно слышу музыку, которая гремит в квартире вверху. Дотянувшись до тумбочки, я беру телефон. Бога ради, уже больше одиннадцати. Я со стоном откидываюсь на спину и, уставившись в потолок, думаю, не позвонить ли в полицию. Впрочем, я сразу же отметаю эту идею. Я ведь даже не знаю их номер. Я затыкаю уши и закрываю глаза. Но, как и подушка, это жалкое подобие защиты от шума не помогает.
В конце концов я бросаю попытки заснуть и пару минут наблюдаю за тем, как от басов трясутся хрустальные подвески на люстре. Бум. Бум. Бум. Бум. Бум. Бум. Бум. Бум. Бум. Бум. Бум.
Ну все. С меня хватит.
Я отбрасываю в сторону одеяло, соскакиваю с постели, хватаю свой кашемировый кардиган и, готовая устроить скандал, отправляюсь на поиски тех, кто мешает мне спать. Мне плевать, что я не знаю французский и даже еды заказать себе не могу, не говоря уже о том, чтобы пожаловаться на соседей. Как-нибудь справлюсь. Ваша гребаная musique играет чересчур громко, vous меня поняли? Я зла. Я устала. И совершенно трезва.
Не дожидаясь лифта, я поднимаюсь по лестнице и теперь стою напротив квартиры, где живет хулиган. Стянув вокруг себя кардиган, точно броню перед битвой, я поднимаю руку и громко стучу. Пока мне открывают, я пытаюсь представить, кто может быть по ту сторону двери. Наверное, это подросток, который в отсутствие родителей закатил вечеринку, или пожилой человек с плохим слухом. При этой мысли я немного смягчаюсь.
Меньше всего я ожидала, что мне откроет Себастьен. Мои глаза округляются, и я сглатываю. Полуголый Себастьен. Боже мой, ты прекрасен.
Он дерзко мне ухмыляется, пытаясь не рассмеяться.
– Благодарю.
Боже. Пожалуйста, пусть я не произнесла это вслух. Умоляю тебя. Ну пожалуйста.
– Я что, произнесла это вслух?
– Да.
Ну конечно.
Я стесненно откашливаюсь и меняю тему.
– На вас нет рубашки.
Его взгляд вместе с моим скользит по его обнаженному торсу, по мышцам на широкой груди. Справа ее покрывают пятна краски разных цветов, и еще чуть-чуть есть на выступах пресса. Он бесподобен. Покраснев так, словно меня окунули в огонь, я закусываю губу и, сжав кулаки, еле сдерживаюсь, чтобы не коснуться идеальной глубокой V между косточками его бедер или дорожки волос, исчезающей за ремнем. Все в нем от умопомрачительных рук до рельефных мускулов на золотистой груди кричит: он мужчина, мужчина, мужчина. Настоящий мужчина. Забудьте о падших ангелах. Он – Царь Преисподней, демонстрирующий, насколько волшебно и невыразимо приятно будет с ним согрешить. Я представляю, как стою перед ним на коленях, покорная раба у его ног, пока мой рот, мой язык, мои пальцы исследуют каждый дюйм его порочного тела. Осознав, куда движутся мои мысли, я краснею еще сильней.
Он улыбается медленной, пьянящей улыбкой и снова поднимает глаза на меня.
– Да, похоже, что нет. – Он лениво опирается локтем о косяк. – Валентина, я могу вам чем-то помочь?
От интонации, с которой он произнес мое имя, у меня по спине бежит восхитительный холодок. Качнув головой, я делаю вдох. Женщина, возьми себя в руке. Тебе сколько? Семнадцать?
– Я не могу заснуть.
Он наклоняется – лишь чуть-чуть, но клянусь, я могу чувствовать исходящее от его тела тепло.
– Я могу придумать несколько очень занимательных способов решения вашей проблемы, – говорит он, во взгляде и голосе – откровенный порочный призыв.
– Да. В смысле, нет, – заикаюсь я, проклиная свою неуклюжесть. – Я не об этом. Я насчет вашей музыки. Она не дает мне заснуть. Хотела спросить, не могли бы вы ее немножечко приглушить?
– Зависит от вас.
– Каким образом? – хмурюсь я.
Он облизывает губу.
– Смотря что вы пожелаете дать мне взамен.
Мое сердце пропускает удар. Я выгибаю бровь.
– Вы ведь шутите, да?
Он наклоняется, пока его рот не оказывается близ моих губ. Пока их не целует его дыхание, отдающее сигаретами и сладким вином.
– Если дело касается вас – никогда.
В этот самый момент мы оба слышим, как какая-то женщина говорит:
– Bonsoir, Себастьен.
Вздрогнув, я отступаю назад, а Себастьен переключает внимание на соседку.
– Bonsoir, Марион. Vous passez une bonne soirée?
Пока женщина отвечает, он кладет мне на поясницу ладонь – меня будто током пронзает – и притягивает к себе.
– Идемте со мной, – шепчет мне на ухо.
Потом обращается к женщине еще раз и, сказав ей нечто такое, отчего она заливается смехом, затягивает нас обоих к себе в апартаменты.
– Лучше подождать здесь, иначе она пригласит себя на полуночный стаканчик, – усмехнувшись, добавляет он в качестве объяснения. Когда он подается вперед, я, решив, что он хочет ко мне прикоснуться, вдыхаю и съеживаюсь. Но он, не делая и попытки дотронуться до меня, берется за ручку двери и закрывает ее у меня за спиной. – Не бойтесь меня, Валентина. – От его хриплого шепота рядом с ухом по моей спине бежит дрожь.
Скрестив руки, я потуже затягиваю вокруг себя кардиган.
– Я и не боюсь.
В ответ этот невозможный мужчина понимающе ухмыляется. Я провожу ладонью по волосам, придумывая новую тему, и тут замечаю над камином картину.
– Я еще не поблагодарила вас, как полагается, за подарок, так что спасибо. Почему вы сразу мне не сказали, что автором были вы?
– Не счел это важным. Кроме того, теперь вы уже знаете, – пренебрежительно прибавляет он.
Я не согласна, что это было неважно, но тема ему явно не нравится, и я решаю не продолжать. Теперь, когда обсуждать больше нечего, мой разум гонит меня обратно к себе, но меня тормозит предупреждение о соседке. Я будто застряла здесь навсегда.
Чтобы отвлечься от стоящего напротив мужчины, я нервно оглядываюсь. На стенах много картин. Слева кухня. На спинке дивана небрежно лежит вчерашний пиджак. Квартира выглядит уютной и обжитой. Но все бесполезно. Битва проиграна. Потому что все атомы моего тела настроены на него, остро осознают, что он здесь. Я вижу, как он проводит ладонями по лицу. Ощущаю запах выкуренной им сигареты. И кожей почти чувствую вздох, который срывается с его губ.
Между тем, чертово время никуда не торопится. Секунды словно минуты, а минуты словно часы. Наконец я, не выдержав, прерываю молчание. Ну, формально не я. Мы заговариваем оба. Одновременно. Действительно, почему бы не добавить неловкости к той, что уже есть.
– Может, вы…
– Я лучше…
Сражаясь с улыбкой, я закусываю губу.
– Говорите вы первый.
– Нет, вы. Что вы собирались сказать?
– Я лучше пойду. Уже поздно. Теперь ваша очередь. Что вы хотели сказать?
Он с сожалением улыбается.
– Ничего важного. Я выключу музыку.
Музыку? Какую музыку?
– Спасибо. – Я открываю дверь и внезапно ощущаю себя сдувшимся шариком, потому что он… Что? Не предложил мне остаться? Я качаю головой. Иди спать. Переступив через порог, я оглядываюсь. – Доброй ночи.
– Кстати, мое предложение по-прежнему в силе.
Я останавливаюсь и опять поворачиваюсь к нему.
– Какое? – Я хмурю брови.
– Насчет решения вашей небольшой проблемы со сном, – говорит он, широко улыбаясь, точно мальчишка в магазине игрушек.
– Спокойной ночи, Себастьен. – Я закатываю глаза, а он только смеется. – И еще: наденьте рубашку, окей?
Снова смешок.
– Bonne nuit, Валентина.
По пути обратно в квартиру я подношу руку к губам и понимаю, что улыбаюсь.
Глава 6
Уильям на мне, мы обнимаемся, лежа в постели, комната погружена в темноту. Его лица я не вижу, но ощущаю его слюну, пока его язык воюет с моим языком. Наши тела слились воедино.
В безмолвии ночи мое сердце бьется только ради него и того удовольствия, которое дарят мне его щедрые ласки. Шорох нашей одежды и наше дыхание нарушают окружающую нас тишину. Я его пленница, прижатая его весом, но пока он, смеясь мне на ухо, творит с моим телом сладкие вещи, мне все равно. Мне нравится все: его тяжесть, твердость, контакт, внутренний жар и желание большего. Он в точности знает, как ко мне прикасаться, как вытягивать из моей груди протяжные стоны.
Посасывая мою шею, он проникает мне в трусики, раскрывает меня, пробуждает давлением пальцев. Вторжение становится быстрее и жестче, но этого недостаточно. Я начинаю насаживать себя на его пальцы, тереться о них. Умолять его своим телом не останавливаться. Я хочу, чтобы он унял боль у меня между ног – и чтобы продолжал меня мучить. Точность, с которой он ласкает мой клитор, сводит с ума.
Корни моих волос промокли от пота. Ладони лежат на грудях, я сжимаю себя. Вокруг нас – запах секса. Я дрожу, мои стоны становятся все громче и громче по мере того, как он все ближе подводит меня к сладкому забытью. Его губы на мне, он целует меня с такой жадностью, словно задумал высосать из моих легких весь кислород. Его рот трахает мой поцелуем за поцелуем, пальцы берут меня толчок за толчком, лишая воли мой разум и тело. Единственное, на что я способна в данный момент, это чувствовать. Чувствовать, чувствовать, чувствовать… По моим венам разливается страсть. Мои ноги непроизвольно раздвигаются шире, я предлагаю ему себя. Приглашаю его, умоляю мной овладеть. И он берет меня, берет божественно хорошо. Наши языки сплетаются воедино. Я держусь за его скользкие от пота широкие плечи, а он, растеряв всю свою выдержку, трахает меня пальцами, вознося к небесам. Наконец я кончаю, разлетаюсь на части, мое тело сотрясается на простынях.
Мало-помалу наше дыхание замедляется. В темноте лицо Уильяма остается по-прежнему скрыто, но я чувствую на себе его вес.
Я довольно вздыхаю.
– М-м-м…
Он смеется мне в ухо, его горячее дыхание щекочет мне шею.
– Валентина… – шепчет он хрипло, но это голос не Уильяма. Это голос Себастьена будит меня ото сна и толкает в реальность.
Я открываю глаза и оглядываюсь – наполовину боясь, наполовину ожидая увидеть Себастьена, лежащего на кровати рядом со мной. Но моим глазам предстает только пустая комната и полная тишина. Я тяжело выдыхаю. И внутри меня, точно пролитые чернила, расползается стыд, потому что на миг, перед тем как проснуться, я хотела, чтобы это не было сном.
Глава 7
Я провожу утро на Елисейских полях. Мой французский такой же паршивый, как был, но теперь я, по крайней мере, могу гулять без карты и без помощи Пьера. Я изучаю музеи и магазины. Влюбляюсь в Париж и его волшебное je ne se quois (нечто необъяснимо приятное, то, что нельзя выразить словами или описать – прим. пер.). Делаю остановку в прелестной пекарне и обедаю ванильными макарунами, потому что… а почему бы и нет? Жизнь слишком коротка, чтобы морить себя голодом.
Добравшись в итоге до Триумфальной арки, я вместе с остальными туристами отваживаюсь забраться наверх, а там восторженно выдыхаю перед открывшимся видом на город. Слева и справа от меня – по три обсаженных деревьями бульвара. Эйфелева башня, такая страшно высокая, стоит гордо, как королева среди придворных.
Вокруг столько красоты, которой я раньше не замечала. И это забавно, потому что до этой поездки все мои воспоминания о Париже были связаны только с Уильямом.
Я закрываю глаза, наслаждаясь бьющим в лицо сильным ветром. Пять лет назад Уильям привез меня в Париж в качестве сюрприза после одной крупной ссоры. Мы покидали Нью-Йорк, еще помня все отвратительные слова, еще негодуя. Но стоило нам приехать сюда и оказаться вдали от наших проблем, от повседневной жизни и всего, что к ней прилагалось, как магия города захватила нас целиком. Мы больше не были Уильямом и Валентиной. Мы превратились в двух давних любовников, которые заново открывали друг друга.
Я видела город глазами Уильяма, и этого было достаточно. Мы ходили туда, где он хотел побывать, ели то, что ему хотелось попробовать, пили вина, которые он любил, восхищались картинами, которые он хотел посмотреть. Я была счастлива, потому что счастлив был он. Потому что мне довелось побыть с ним наедине. Такие моменты уже стали редкими и потому бесценными для меня.
К тому времени он все чаще задерживался допоздна на работе, а по выходным уезжал по делам. Иногда все наше взаимодействие за день сводилось к мимолетному утреннему поцелую или телефонному звонку на бегу. Я находила способы, как занять себя, чем заполнить созданную его отсутствием пустоту. Фитнес. Обеды. Благотворительность. За баснословно дорогими салатами я узнавала о бонусах хорошей жены. Покупала ненужные вещи, украшая наш дом, который теперь воспринимался скорее как фешенебельная тюрьма. Все это было лишь мишурой.
Я знала, что мне повезло. У меня была крыша над головой. Красивый супруг. Денег столько, что за всю жизнь не потратишь. Но какое это имело значение, если мне нужен был только он?
Иногда по ночам я сидела с бокалом вина на балконе, курила тайком и задавалась вопросом, что было бы, если б я не вышла за Уильяма. Как сложилась бы моя жизнь, не позвони я ему? Наверное, я бы сбежала с тем парнем с курса литературы. Это не было нарушением верности. Это было обычное любопытство. Одиночество. Меланхолия. И, возможно, чересчур много вина. Потом я рассмеялась бы, но мой смешок походил бы скорее на всхлип. Боль была слишком близко, и я не могла ее утаить.
Еще я начала избегать Сэйлор. Сэйлор с ее мужем, который за очень скромные деньги работал с девяти до пяти. Сэйлор с мужем, который боготворил ее и своих двух маленьких дочерей. Сэйлор, которая всегда выглядела прелестной растрепой с чернотой под глазами и детским питанием, засохшим на ее недорогих свитерах, и тем не менее была беспредельно счастлива и влюблена. Я убеждала себя, что мы отдалились, потому что живем в слишком разных мирах и у нас теперь мало общего.
Но истина заключалась в том, что я ей завидовала. Очень завидовала. Я хотела всего того, что выпало ей. Я завидовала ее небогатому дому, где всегда пахло ванилью и яблочным пирогом. Я хотела, чтобы Уильям всегда был рядом со мной, как рядом с Сэйлор был Такер, и смотрел на меня так, как он смотрел на нее.
Когда я сидела в их жалкой гостиной и смотрела, как она кормит дочь своим молоком, тогда как моя утроба и руки были пусты, то зависть, которая вздымалась во мне и граничила с неприязнью, а, может, даже и с ненавистью, становилось все сложнее игнорировать или скрывать. Я возвращалась домой, ложилась в кровать и с выключенными светом дожидалась Уильяма. Когда он наконец приходил, то целовал меня в щеку и говорил, что очень устал. Потом спрашивал, каким был мой день – без особого интереса, потому что уже думал о душе и сне. И пока он развязывал галстук, я опять начинала тот разговор, который начинала всегда, вернувшись от Сэйлор.
Уильям… давай заведем ребенка. Я хочу, чтобы мы стали семьей.
Его рука замирала, и он поднимал глаза на меня.
Вэл, ты опять? Мы же это уже обсуждали. Мы молоды. У нас впереди целая жизнь. Давай еще подождем? Насладимся друг другом.
Но я не хочу больше ждать. Я и так слишком долго ждала.
Любовь моя, прямо сейчас не лучшее время.
А когда оно будет для тебя лучшим, Уильям? Похоже, что никогда.
Он вздыхал, качал головой.
Я не могу обсуждать это сейчас. У меня был тяжелый день. Давай поговорим завтра.
Однако назавтра эта тема ни разу не поднималась. Наверное, мне уже тогда следовало прозреть. Увидеть первые знаки того, что у нас не все гладко, мелкие трещинки, которые в итоге превратились в разделившие нас большие разломы. Но я предпочла жить в темноте, потому что она была безопасной, прятала правду и дарила временное ощущение счастья.
Я открываю глаза, делаю вдох. Теперь, когда я заново узнаю Париж без Уильяма, город стал выглядеть совсем по-другому. Тоненький голос у меня в голове говорит, что, возможно, я заново узнаю не Париж, а себя.
***
По дороге домой я останавливаюсь у маленького цветочного магазина с причудливым синим фасадом, чтобы полюбоваться букетами за окном. Нахмурившись, я подхожу поближе к стеклу. Отчего-то у меня защемило сердце при взгляде на эти цветы. Возможно, из-за того, что лепестки роз поникли, будто усталые плечи, или из-за слоя пыли на большинстве ваз. Они напоминают мне брошенные игрушки, которые когда-то приносили своей хозяйке огромную радость, а теперь, когда она выросла, сидят, позабытые, на чердаке.
Уже собираясь зайти, я замечаю престарелого джентльмена, который протирает стеклянный прилавок. Медленно. Апатично. Его плечи поникли, как розы в окне, белые волосы спутаны, словно к ним месяц не прикасалась расческа. Кажется, что взгляд старика прикован к его морщинистой руке и ветхой тряпке под ней, но даже издалека мне понятно, что его мысли не здесь.
Я открываю дверь, и старик, услышав возвестивший о моем присутствии колокольчик, поднимает лицо. Его слезящиеся глаза оглядывают меня. Прижав сумочку поближе к себе, я робко ему улыбаюсь.
– Bonjour.
Он кивает и, не потрудившись улыбнуться в ответ, снова принимается оттирать с прилавка невидимое пятно. Я нерешительно обхожу магазин. Здесь розы разных цветов. Орхидеи в зеленых нефритовых вазах. Гвоздики. Нарциссы. Фрезии. Их немного, и все, что осталось, кажется, умирает наравне с магазином. С грустью, переполняющей грудь, я украдкой оглядываюсь на меланхоличного старика. Он сам, магазин и цветы словно увяли от времени и тоски.
Я снова переключаю внимание на белую орхидею перед собой. Протянув руку, я касаюсь ее лепестков.
– Здравствуй, красавица.
Сколько я себя помню, цветы всегда были важной частью того, кто я есть. В детстве я могла часами лежать на маленьком клочке росшей за трейлером дикой травы. Закинув руки за голову, я представляла себя Алисой в Стране Чудес, а сорные цветы вокруг оживали, словно в диснеевском мультике, и разговаривали, пели вместе со мной. Тетя обычно, покачав головой, называла меня глупым ребенком, но иногда, после богатой на чаевые смены в кафе, я находила на тумбочке возле кровати какой-нибудь сезонный цветок в стакане с водой. Я ухаживала за ними, и в ответ они наполняли наш дом красками и красотой.
Старик откашливается у меня за спиной, напоминая, что я не одна. Покраснев, я беру орхидею и отправляюсь к прилавку. Что он, должно быть, думает обо мне?
– Magnifique, – говорю я, положив орхидею на стол, гордая тем, что не совсем исковеркала французский язык. Пока он заворачивает цветок в целлофан и кладет его в коричневый бумажный пакет, я достаю из кошелька кредитную карту.
– Merci. – Он берет ее и звякает кассой.
Пока старик вставляет карточку в терминал, я изучаю оставшуюся часть магазина. Проход в подсобное помещение заставлен пустыми коробками. На полу, точно миниатюрные горы, громоздятся стопки запылившихся книг. На деревянном столике лежит недоеденный бутерброд, вокруг него жужжит муха. Мой взгляд останавливается на черно-белой фотографии в рамке, которая одиноко висит на стене – кажется, это единственный предмет в магазине, с которого вытерли пыль. Я рассматриваю молодую пару на снимке. Красивый мужчина вальяжно облокотился на капот автомобиля, его взгляд устремлен на прекрасную девушку, которая улыбается в камеру. Фото великолепно, и таким его делает эмоция во взгляде мужчины. В его глазах видно сердце, и его сердце принадлежит ей. Как сильно он, верно, любил ее.
По моим венам растекается грусть. Когда-то давно я мечтала, чтобы меня вот так полюбили, и какое-то время думала, что эта мечта воплотилась в жизнь.
Но оказалось, что мечты наши не вечны.
Старик протягивает мне чек. Когда я, расписавшись, пододвигаю чек обратно к нему, то мой взгляд падает на него, стоящего прямо под снимком, и я прозреваю. Нехватка тепла и женской руки. Гибнущие цветы. Плачевное состояние магазина. И больше всего – его пустые глаза, так отличающиеся от взгляда на фото.
Он потерял свое сердце.
Транзакция завершена. Мне остается только взять пакет с орхидеей и выйти за дверь. Я хочу задержаться еще ненадолго, составить компанию одинокому старику, но он, вероятно, решит, что я сумасшедшая, которая болтает с цветами.
Обреченно качнув головой, я благодарю его и выхожу. На улице, сделав пару шагов, я останавливаюсь, чтобы бросить на хозяина магазина еще один взгляд. Он вернулся к прежнему делу, протирает прилавок, его движения, как и все, что вокруг, лишены цвета и жизни. Я вздыхаю, раздраженная тем, что ничего нельзя сделать. Собираюсь уйти и тут замечаю написанное от руки объявление, которое приклеено скотчем к окну. Я достаю телефон и перепечатываю его в приложение-переводчик.
Recrute vendeur H/F. (требуется продавец м/ж – прим. пер.)
О, боже мой. Вот оно.
Энергия пронзает меня будто электрошок. Не давая себе времени на раздумья, я опять захожу в магазин, отрываю от окошка листок и несу его с собой до прилавка. Что ты делаешь, спрашивает тоненький голос у меня в голове. Ему не нужна твоя помощь. У тебя, кроме пары уроков флористики, и опыта нет. И вообще, когда ты в последний раз ходила куда-то работать? Ты ничто, просто красивый аксессуар. Это меня тормозит. Былые сомнения возвращаются сердитой волной, угрожая снова утащить меня за собой. Но я слышу еще один голос, который с каждой секундой становится все громче и громче. Он просит меня не сдаваться и плыть.
