Текст книги "Люби меня в темноте (ЛП)"

Автор книги: Миа Эшер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Однако, как бывает со всем, что построено на шатком фундаменте, вскоре в моих фантазиях появились трещины, и они медленно обвалились и превратились в пыль. Я хотел, чтобы Валентина спасла меня от себя самого, и какое-то время считал, что она сможет, но я ошибался. Меня невозможно было спасти. И надежда трансформировалась в отчаяние, а красота земли обетованной отодвинулась недосягаемо далеко.

Ее любовь начала душить меня. Я не мог находиться с ней рядом без чувства раздражения и разочарования. Потому что она оказалась не такой, как я думал. Она была слабой, зависимой. Любовь ко мне сделала ее жалкой. Превратилась в удавку, затянутую на шее, которая не давала дышать.

Валентина. Когда-то моя надежда, сейчас она – та, кто может уничтожить все, над чем я упорно работал и к чему шел. Но хрена с два я позволю ей это сделать.

Я слышу, как через несколько дверей часы деда Ларри бьют полночь. Я собираю вещи, спускаюсь в гараж, сажусь в машину и отправляюсь домой.

Но пока я еду по городу, мысли по-прежнему терзают меня. Я думаю о своей семье. О своем прошлом. О настоящем. О Валентине. Сжав руль, я перестраиваюсь в другой ряд и решаю не ехать домой.

***

Брук берет мой член в руку, подводит его себе между ног и трет им свой клитор. Прислонившись спиной к изголовью кровати, я смотрю на ее великолепные титьки, пока она вталкивает в себя мою плоть и покрывает ее своей страстью. Эта женщина создана для секса со мной – в отличие от моей фригидной жены, которую каждый раз приходится чуть ли не умолять.

Обхватив пальцами ее талию, я трахаю ее быстро и жестко. Наклоняюсь и до крови прикусываю ее грудь, а она бьет меня по лицу. Мое сознание заволакивает темнота. Я переворачиваю ее на спину и вторгаюсь в нее одним резким толчком, наслаждаясь ее криками страсти и боли. Когда она начинает бороться со мной, царапать мою спину и руки, я обхватываю ее нежную, хрупкую шею и сжимаю ее, а потом смотрю, как она хрипит, пытаясь вдохнуть, пока мой член безжалостно – и жестоко – долбит ее. Наши тела покрывает пот. Комната пахнет, как наши грязные души. И, черт побери, мне это нравится.

Она кончает первой – глаза закрыты, стенки вагины с силой пульсируют, сжимая мой член. Поняв, что не могу больше сдерживаться, я выхожу из нее и изливаюсь ей на живот. Моя голова запрокинута, из груди рвется крик от ослепительной мощи оргазма.

Позже я лежу на кровати и смотрю, как она, обнаженная, выходит из ванной. Пока она вытирает волосы, я с извращенным удовлетворением разглядываю красные пятна, оставленные мной на ее теле.

– Вероятно, какое-то время я не смогу встречаться с тобой.

Она склоняет голову набок, отчего ее светлые волосы падают на плечо.

– Вернулась твоя жена?

Я качаю головой, и внутри снова просыпается гнев, который утих, когда я пришел сюда.

– Лоретта поставила мне ультиматум.

– Да? – Она выгибает бровь. – И какой?

– Не забивай этим свою хорошенькую головку. У меня все под контролем. Иди сюда.

Она бросает полотенце на пол и садится верхом ко мне на колени, а я провожу рукой по отпечаткам своих пальцев на ее шее. Мои чувства омывает садистское удовольствие.

– Я сделал тебе больно?

Брук качает головой.

– Знаешь, ты такой извращенный ублюдок.

Я криво усмехаюсь. Потом вспоминаю предупреждение бабки и снова мрачнею.

– Мне будет не хватать этого. – Я веду костяшками пальцев по ее грудям, по животу и вниз, к ее горячей, влажной промежности.

Она, закрыв глаза, стонет, когда я раскрываю ее и большим пальцем поглаживаю ее клитор. Ее руки ложатся на мои плечи, и она начинает втираться в меня.

– Прозвучало так, словно все кончено… – выдыхает она, когда я вталкиваю в нее сразу четыре пальца. – Что ты планируешь сделать?

Вместо ответа я целую ее.

 

Глава 18. Себастьен

Ты моя полуночная мысль и мое желание в 22:22.

Воздух сладко пахнет травой, на безоблачном небе светит теплое, яркое солнце. Я стою на веранде и наблюдаю за женщиной, которая, смеясь, убегает от стайки детей. Ее буйные кудри развеваются за спиной, голову украшает сбившаяся набок корона из одуванчиков. Она одета в летнее платье, которое больше подходит для пляжа, чем для дипломатического приема в шато в предместье Парижа, но даже если б на ней был холщовый мешок, вам было бы наплевать. Вы бы все равно не смогли оторвать от нее глаз. И не потому, что она здесь самая эффектная женщина. На приеме присутствуют женщины с более классическими чертами лица. Но им всем до нее далеко. Она напоминает мне море – своей неукротимостью, непредсказуемостью, удивительной красотой.

Валентина оглядывается на меня – с сияющими глазами, с румянцем, разлившимся на щеках – и энергично машет рукой, после чего маленькие сорванцы ловят ее. Я засовываю руки в карманы брюк и смеюсь. Даже дети не смогли перед ней устоять.

– Так приятно вновь это слышать…

Увлеченный сценкой, которая разворачивается передо мной, я не сразу замечаю, что рядом встала Софи. Оторвав взгляд от Валентины, я фокусируюсь на кузине. Многие говорят, что в ней сосредоточена красота нашей семьи, и не согласиться я не могу.

– Что слышать?

– Твой смех.

Я киваю.

– Здесь столько детей.

– О, ты же знаешь Джека. Он всегда приглашает всех, кто хоть как-то связан с посольством. – Она рассматривает Валентину. – Она, похоже, очень понравилась им. – Софи поднимает бокал с шампанским к губам, делает глоток. – Будь осторожнее, Себастьен.

– О чем ты? – Я хмурюсь. Мне не нравится направление, в которое сворачивает наш разговор. – Между нами ничего нет.

– Пока что, – добавляет она, краешком глаза наблюдая за мной. – Себс, послушай. Мне тоже очень нравится Валентина, и я правда считаю, что она – идеальная женщина для тебя. Ее единственный недостаток в том, что она замужем.

– Знаю.

– Дружок, ты думаешь, будто знаешь, но ты никогда не был женат. Тебе не стереть годы, которые они провели вместе. Как только ты попытаешься заставить ее сделать выбор между тобой и мужем, ты потеряешь ее. – Она делает паузу, выбирая следующие слова. – Ты же понимаешь, что это может перейти в новую черную полосу.

Неделю назад Софи и Джек приходили в мою квартиру на ужин. Там была Валентина. Беседа текла свободно, как и вино. Бокал превратился в пять или восемь бутылок, и, не успел я опомниться, как Валентина начала рассказывать о своем браке. Она больше не злилась. И даже не обвиняла Уильяма. Казалось, она наконец примирилась с тем, что осталось от ее брака. И ублюдок во мне был счастлив.

– Ее муж не заслуживает ее.

– Это не тебе решать. – Она похлопывает меня по груди. – Будь умнее. И еще дальше не заходи.

Покачав головой, я накрываю ее руку своей.

– Вряд ли я смогу от нее отказаться.

– Ты хотя бы пытался?

– Не пытался и не хочу.

– Тогда, красавчик, у тебя большие проблемы. Просто помни, что она еще не разобралась со своим мужем.

Мои глаза заволакивает багровая ревность.

– И что, черт побери, это значит?

– Ты сам знаешь, что. Все закончится только когда закончится, и не раньше. – Она ласково касается моей щеки, а потом уходит к гостям.

Растревоженный предупреждением Софи, я отправляюсь на поиски Валентины. Тяга к ней разъедает меня изнутри. Наконец я замечаю ее на траве – она сидит среди детей, держа на коленях малыша-Джека – и опять успокаиваюсь. К дьяволу ее муженька. Если бы он любил ее по-настоящему, то приехал бы сюда на следующий день. Будь Валентина моей, то, чтобы быть с ней, я бы сдвинул землю и небо. Потому что, когда ты наконец-то находишь то, ради чего стоит жить, ты сражаешься за это до последнего вздоха.

Пока я иду к месту, где сидит Валентина, гнев и страх постепенно рассеиваются. Ответа на вопрос, как быть с ее браком, у меня нет – он может быть лишь у нее, – но мы с ним разберемся. Она не замечает, что я подошел, и тогда я прислоняюсь плечом к дереву неподалеку и, любуясь ее, слушаю ее нежный голос. Под порывами легкого ветра ткань платья льнет к ее телу, охватывая его словно вторая кожа.

– Давным-давно жил-был король, в королевстве которого стояла вечная ночь. Дети росли, не зная, как выглядит солнце или рассвет. Поговаривали, что, когда король был не в духе, начинался дождь и поднимался ветер, причем такой сильный и злой, что трещали дома.

– Он страшный, – произносит маленький мальчик и обхватывает себя за плечи.

– Он не был страшным, Тобиас, – улыбается Валентина. – Просто он был одинок и потому постоянно хмурился и ворчал.

– Прямо как папа, – хихикая, говорит Джек.

Валентина смеется, и ее смех для меня – словно чертова музыка.

– В общем, короля все боялись. И жители его собственного королевства, и правители соседних земель. Его считали безжалостным и бесчувственным.

– А как он выглядел?

– Хм. – Она похлопывает пальцем по подбородку, придумывая ответ.

– Как медведь! – заявляет Джек.

– Как лошадь? – застенчиво спрашивает какая-то девочка.

– Да! Какие вы оба умные. – Валентина одобрительно улыбается детям, и Джек с гордостью расправляет плечи. Оглядев свою завороженную аудиторию, она понижает голос. – Ходили слухи, что у него лицо медведя, а тело лошади. Подданные боялись контактировать с ним, потому что думали, что он превратит их в камень, и потому король жил в полном уединении в своем большом замке на вершине огромной горы.

– Это так грустно, – говорит моя племянница Изабелла. – Жить совсем одному.

– А папе понравилось бы, – сообщает Джек, вызывая у Валентины смешок. – У него аллергия на всех людей.

– О, я знаю, что будет дальше! – восклицает Изабелла. – Прекрасная принцесса в цветочном венке, как у вас, поцелует его, и он превратится в красивого короля.

Оттолкнувшись от дерева, я подхожу к кружку детей и озорнице в его центре.

– Так-так, сказка становится интереснее…

В глазах Валентины, когда она встречает мой взгляд, пляшет смех.

– Нет. Увы, но встретить принцессу ему было не суждено.

– Какая жалость. – Я скрещиваю на груди руки и приподнимаю бровь. – Что же случилось с этим угрюмым чудовищем?

– Он не был чудовищем. Просто люди не знали его. А теперь, будьте добры, помолчите немного, чтобы я могла закончить историю, и я буду бесконечно вам благодарна.

Я, пряча улыбку, учтиво киваю, а Валентина, расправив подол, снова обнимает малыша-Джека. Счастливец.

– На чем я остановилась? Ах, да. Однажды мимо замка проезжала голубая повозка, в которой сидела цыганская девушка.

– А она была красивая? – спрашивает все та же белокурая девочка.

– Конечно да. Они всегда красивые, – перебивает ее другая, постарше.

– И король влюбился в нее?

– Фу! – вопят мальчики почти в унисон. Бедные дети. Если б они только знали…

Внимание детей рассеивается, они начинают смеяться и бороться друг с другом, но это неважно. Валентина встает, отряхивает с платья травинки и идет мне навстречу. С непристойной улыбкой, с проклятой ямочкой на щеке, сводящей с ума, она движется точно девственница, готовая быть принесенной в жертву богам. Опьяняя меня. Возбуждая. Ее волосы развеваются на ветру, подол платья пляшет, подхваченный в воздух.

Она становится передо мной.

– У вас знакомое лицо. Мы не встречались раньше?

– Очень надеюсь, что да, – тяну я, заправляя прядь волос ей за ухо.

– Знаете, Софи права. Вы и впрямь постоянно ко мне прикасаетесь, – шутит она.

– И мне все равно этого мало.

Валентина, слегка покраснев, опускает лицо, но я успеваю увидеть, что она улыбается. Краем глаза я замечаю, что по небу, закрывая солнце, движутся тяжелые облака. Мне в нос ударяет запах дождя. Деревья покачиваются под порывами ветра. А потом начинается дождь. Мягкий. Нежный. Свежий на нашей коже.

Валентина смахивает с моего лба капли дождя. Она встревоженно хмурится.

– Давайте где-нибудь спрячемся.

Я киваю, стараясь оставаться спокойным. Надеясь, что все останется, как сейчас. Что не будет ни воспоминаний, ни грома. Валентина дотягивается до моей руки и переплетается со мной пальцами в таком естественном жесте, словно ее рука привыкла быть там. Мы бежим. Становимся под раскидистым деревом, и внезапно перед моими глазами вспыхивает картинка. Я вижу мужчину, наблюдающего через окно за детьми, которые носятся под дождем. Он хочет присоединиться к ним, но ему слишком страшно. Поэтому он просто сидит в своей безопасной гостиной и смотрит, как жизнь проходит мимо него.

Я сжимаю ее руку.

– Я больше не хочу убегать. – Жизнь чересчур коротка, чтобы проводить ее, наблюдая за нею со стороны.

– Вы уверены?

Пока дети и взрослые бегут мимо нас, спасаясь от ливня, мы продолжаем стоять. Пришло время посмотреть в лицо моим демонам. Что страшного может случиться? Они заберут меня в ад? Но я уже там побывал. Побывал и вернулся, думаю я, глядя на наши руки. Я выжил.

– Да, я уверен.

Я выхожу из-под кроны дерева, закрываю глаза и запрокидываю лицо, чувствуя, как дождь очищает меня изнутри. Волшебных слов и магических жестов, которые могли бы устранить боль, не существует, но сегодня я решаю бороться. Сегодня я выбираю жизнь.

Я открываю глаза, фокусирую взгляд на ее прекрасном лице и усмехаюсь.

– Если я правильно помню, как-то раз вы сказали, что хотите потанцевать под дождем. Что ж, моя совушка… Потанцуем?

– Что? – Ее глаза удивленно распахиваются, но она все равно улыбается. – Прямо сейчас?

– Ну да. Почему бы и нет?

– Вы сумасшедший, – со смехом восклицает она, но уже бежит мне навстречу – такая прекрасная и такая свободная в этот момент. – Но и я, кажется, тоже.

Одной рукой я обнимаю ее за талию и притягиваю к себе. Желание вибрирует во мне точно эхо.

– Готовы, моя совушка?

Вся сияя, она обвивает мою шею руками.

– Как никогда.

Мы начинаем покачиваться под дождем. Наша одежда промокла. Но это не имеет значения. Виктор Гюго когда-то сказал, что жизнь – это цветок, а любовь – нектар.

Он явно кое-что понимал.

Как только Валентина вошла в мою жизнь, я понял, что не смогу перед ней устоять. Я пропал в ту же секунду, когда она вошла в галерею. Теперь, вкусив жизнь с ее присутствием в ней, я знаю, что прежней жизни будет для меня недостаточно. Я хочу, чтобы она танцевала обнаженной под звездами. Я хочу ощущать, как ее волосы падают мне на лицо, пока ее стройное тело снова и снова принимает меня. Я хочу показать ей, как жить без страха – без каких-либо ограничений.

Софи однажды сказала, что любовь не делит, а преумножает. Что Поппи хотела бы, чтобы я снова начал жить и любить. Но мое сердце оставалось закрытым. Немым. Замороженным. Равнодушным к той череде женщин, которые проходили сквозь мою жизнь, украшая мою постель и согревая по ночам мое тело.

Но потом я повстречал Валентину.

И в мире все снова встало на место.

Я буду любить Поппи всю жизнь. Скорбеть по ней и нашему нерожденному ребенку. Ее никто не заменит. Ведь это не соревнование. Я не обязан любить одну сильнее другой. Но глядя на Валентину, обнимая ее, чувствуя, как рядом с моим сердцем бьется ее, я наконец-таки понимаю, о чем говорила Софи. Любовь и правда не делит.

Она преумножает.

Не отводя взгляда от глаз Валентины, я добровольно, с радостью прыгаю в пропасть. Некоторые называют это безумием. Но для меня – это любовь.

Она моя, говорю я себе.

Но надолго ли? – отвечает мне внутренний голос.

 

Глава 19. Валентина

Мы стоим у моей квартиры. Нерешительно. Не желая, чтобы вечер закончился. Не желая прощаться.

– Спасибо вам за сегодняшний день, Себастьен. Я замечательно провела время. – Мне хочется пригласить его внутрь, но что-то внутри запрещает.

– Не стоит.

Я показываю на дверь за собой.

– Мне нужно… уже, наверное, поздно для вечернего чая, но…

– Так будет лучше. – Он едва заметно кивает. – Я проявлю ответственность, поступлю правильно и уйду.

Я смотрю на свои ноги, не в состоянии поднять глаза на него. Я боюсь, что иначе взмолюсь, чтобы он остался.

– Прошу вас.

Прежде чем я успеваю понять, что происходит, он кладет мне палец под подбородок и заставляет посмотреть на себя. Маленькие волоски на моей шее встают дыбом.

– Знаете, о чем я продолжаю мечтать?

Я качаю головой.

– Чтобы в следующей жизни или в другой вселенной вы были со мной. А теперь зайдите внутрь и закройте дверь.

Больше не задавая вопросов, я делаю, как он сказал. Захожу к себе и закрываю дверь, а потом прислоняюсь к ней головой и делаю вдох. Так будет лучше, говорю я себе. Но не слышу себя – с тем же успехом я могла бы говорить с кем-то глухим. Душа требует, чтобы я догнала его, но я не могу.

Мой взгляд падает на зеркало, висящее слева, и с моих губ срывается вздох. Я смотрю на свое отражение. И вместо отвергнутой, несчастной жены вижу там незнакомку с огнем в глазах. Она улыбается, и в ней видны черты девушки, которой она когда-то была. Девушки, которая не боялась бегать по лужам и плакать в кафе. И причина тому – Себастьен. Благодаря ему я вспомнила, каково быть собой.

Что же ты медлишь? – спрашивает голос в моей голове. Иди за ним.

Но что я скажу ему?

А это важно? Иди!

Мое сердце начинает гулко стучать. Оттолкнув осторожность, я открываю дверь, готовая побежать за ним, и застываю на месте.

Напротив стоит Себастьен. Его рука поднята вверх, словно он собирался постучать в дверь. Я не дыша всматриваюсь в него, жадно впитываю в себя его сумрачный облик.

– Вы еще здесь, – говорю слабо, и внутри словно взрывается целая бомба из бабочек.

Рукава его белой рубашки закатаны до локтей. Ноги расставлены. Он опускает голову, в уголках его губ играет слабая, печальная улыбка.

– Я еще здесь.

Внезапно я забываю о душевной боли и о последствиях. Потому что я эгоистка. Раненая. Ослабевшая. Уставшая жить в темноте. Я хочу пусть ненадолго, но почувствовать и узнать, каково это – купаться в его солнечном свете. Я хочу притвориться, что мы просто двое людей, которые наконец-то нашли друг друга в этом огромном мире.

– Почему?

– Потому что здесь ты.

Он делает шаг вперед. Или я. Не имеет значения. Наши тела сталкиваются друг с другом, и вот его руки в моих волосах, и он прижимает меня к себе с такой силой, будто хочет сплавить нас воедино. Нас уносит куда-то, где будущее и прошлое неважны – их просто не существует. Это словно падение. Словно полет. Словно удар о землю, танцы на облаках, открытая клетка и огромное небо, свет тысячи ламп, озаривших темную ночь.

Он опускает лицо и руками, губами касается моего подбородка, носа, скул, осыпая меня жадными, горячими поцелуями.

– Прогони меня, – настойчиво требует он. – Прикажи оставить тебя в покое.

– Я не могу. – Меня всю трясет от масштабности того, что происходит. Наконец-то, наконец-то, кричит мое тело. Ощущение его губ на коже сводит с ума, и мое влечение, потребность в нем, тяга к нему сливаются воедино. – Я не могу тебе лгать.

– Но ты должна. Ты разве не видишь? Не замечаешь, как сильно я хочу тебя? Как ты мне нужна? Черт, я не могу дышать, когда ты не рядом. – Руки Себастьена дрожат. Он опускает глаза на мои губы, потом поднимает их, снова встречая мой взгляд. Делает паузу, сжимая меня. – У меня нет права ни прикасаться к тебе, ни вожделеть с такой силой, – в его голосе вибрирует глубокая страсть, – но, господи помоги, я не могу перестать. У меня больше не получается заставлять себя поступать правильно. Я могу думать лишь о тебе. Я будто с ума схожу, когда не вижу тебя, не прикасаюсь к тебе. Но, черт, когда ты со мной, мне всегда мало.

И он приникает губами к моим. Яростно, безумно, самозабвенно. Его поцелуй словно зверь, который наконец-то вырвался на свободу. Между нами вспыхивает война. Не знаю, как, но мы оказываемся у меня в квартире. Он толкает меня – или я его – к двери. Я смеюсь, он тоже смеется, мы сплошные языки, руки и рты. Он целует меня, словно он умирает, и мои губы – его последняя возможность вздохнуть. Переставляет звезды на моем собственном маленьком небосклоне, задает мне новый курс, меняет мою судьбу. Ради этого короткого мига в его объятьях я готова разбиться о землю, сгореть, как метеор. Впервые за очень долгое время внутри меня не лед, а яркое, горячее, ревущее пламя.

Я знаю, что должна попросить Себастьена остановиться, но вместо этого позволяю его дыханию опьянить себя, пока его ласки сокрушают мою защиту и здравый смысл. Когда его пальцы стягивают с моих плеч тонкие лямки летнего платья, я начинаю дрожать от удовольствия, воюющего с чувством стыда. Он поглаживает костяшками пальцев мою обнаженную, покрытую мурашками кожу.

– Валентина, господи боже… Что ты творишь со мной? Я завидую солнцу, потому что оно прикасается к твоей коже. Я ревную ко всем, кто был до меня, – выдыхает он между чудесными, восхитительными поцелуями, которыми помечает меня, объявляя своей. Обхватив мои ягодицы, он прижимает меня к своей твердеющей плоти. Я постанываю, пока он впечатывает свой горячий член мне между ног, показывая, как сильно хочет меня. Желание, потребность друг в друге берут верх, сводят с ума, разгораются с каждым движением все сильнее, сильнее, сильнее.

Потянув платье вниз, Себастьен оголяет мои маленькие груди. Я знаю, что должна чувствовать стыд, но мои гордость и рассудок исчезли.

– До встречи с тобой вокруг была темнота. А теперь меня окружают краски, такие яркие, не описать, – дрожащим голосом говорю я. Мое тело кричит, требует, умоляет, чтобы он мной овладел. Когда Себастьен зарывается лицом в мои груди, всасывает в рот мои напрягшиеся соски и перекатывает их кончики на языке, с моих губ срывается стон, а внутри взрываются звезды. Все становится слишком интенсивным, слишком невозможным, слишком прекрасным.

Его губы повсюду, он все глубже впечатывает себя в мою кожу. Опустив руку, он проникает под подол моего платья и проводит пальцами по ластовице моих мокрых кружевных стрингов. Он дразнит меня. Терзает. Потом, ругнувшись сквозь зубы, отодвигает тонкую мокрую ткань и находит набухший бугорок моего клитора, трет его сладко и медленно, заставляя меня стонать, пробуждая каждую клеточку моего тела.

– Фак… у меня уже зависимость от твоих стонов.

Я зарываюсь пальцами в его волосы и откидываю голову назад, пока он, точно талантливый музыкант, создает изумительную симфонию, играя с моим истерзанным телом. Облизав пересохшие губы, я с трудом глотаю, пытаюсь вздохнуть, но в моих легких кончился воздух. И в момент, когда я думаю, что больше не вынесу его прекрасную пытку, он вводит в меня два своих пальца – туда, где все горит, где он нужен мне сильнее всего – и начинает безжалостно вторгаться в меня, подводя все ближе и ближе к ослепительному взрыву разрядки. Его поцелуи и ласки становятся более требовательными, и я даю ему все, что он просит. Но когда он расстегивает брюки, и я чувствую у своего входа давление его члена, все резко, со скрежетом тормозит.

– Нет… остановись… я не могу… – Я отталкиваю его, но продолжаю держать за рубашку, боясь отпустить. – Только не так.

Он чертыхается и поднимает глаза, в которых горит, обжигая, голод и страсть. Начнись в квартире пожар, я бы его не заметила. Застывшая, онемевшая, я еле держусь на ногах, пока из груди Себастьена вырываются короткие вздохи.

Утопая в эмоциях и чувстве вины, я хватаюсь за его плечи.

– Я хочу, чтобы у нас было все, – тяжело дыша, говорю я. – Но я не могу поступить так со своим мужем. Пока я еще замужем – не могу.

– Мне плевать на него. – Он берет мою руку и кладет ее на свое сердце. – Чувствуешь? По-твоему, это неправильно? – Обхватив мою голову, он притягивает меня к себе и целует. Страстно. Отнимая дыхание. – А это? Лично я, моя милая совушка, уже очень давно не испытывал ничего до такой степени правильного.

Я качаю головой, не в силах выговорить ни единого связного слова. Моя совесть расходится с сердцем. Я беру его за запястье, целую ладонь.

– Я не могу. Пойми меня, умоляю.

– Почему, Валентина? Ведь здесь, с тобой, я, а не он.

– Я знаю, прекрасный мой человек. – Но я не могу начать что-то с тобой, пока я… – Я замужем. Если я сейчас не сдержусь, то стану ничем не лучше его. А ты заслуживаешь лучшего, Себастьен.

Я чувствую себя так, словно стою на перепутье с одной ногой в настоящем, а другой в будущем. Одна дорога ведет к Уильяму и привычной мне жизни. Другая – к Себастьену и в неизвестность. Я знаю, какую дорогу мне хочется выбрать, но не могу окончательно повернуться спиной ко второй. Сначала ее нужно закрыть.

– Тогда как ты назовешь происходящее между нами?

– Я не знаю… сном?

– Но для меня это не гребаный сон, Валентина, – говорит он с болью в глазах. – Бога ради, я влюбляюсь в тебя. – Он пробует отступить назад. – Я больше так не могу.

– Извини меня. – Отпустив его руку, я в отчаянии обнимаю его, словно пытаясь впитать в себя. – Я со всем разберусь, и все станет правильно. Честное слово.

– Я не могу. Отпусти меня, Валентина. – Он трясет головой. – Если я не уйду прямо сейчас, то снова поцелую тебя и вряд ли сумею остановиться. Я буду целовать тебя до тех пор, пока ты не окажешься подо мной с моим членом внутри.

Себастьен отталкивает меня и выходит. Хлопает дверь. Секунду я неподвижно стою, пытаясь себя успокоить, потом опускаю глаза и вижу, в каком состоянии мое платье. Дрожа, я обнимаю себя. По моему лицу текут слезы. Мне бы хотелось знать, что их вызвало, но в моей голове, в моем сердце полный бардак. Я плачу, потому что вопреки всему счастлива. Я плачу, потому что влюблена в человека, который не является моим мужем. Я плачу, потому что мой муж не заслуживает, чтобы я его предала.

 

Глава 20. Уильям

День начинается, как всегда. Как обычно. Никаких изменений. Я встаю в пять утра. Ухожу на пробежку. В шесть пятнадцать возвращаюсь домой. Иду в душ. Надеваю серый костюм, белую, безукоризненно отглаженную рубашку, красный галстук в полоску. Все, как и должно быть. Идеально. Монотонно. Просчитано до мелочей.

Все это чертов обман.

Моя жизнь сейчас – сплошной хаос, порожденный моей глупой, слабой женой. Из-за нее я могу лишиться всего. Но у меня есть план. План, который в момент заставит ее вернуться ко мне.

Роковой недостаток моей жены заключается в том, что она слишком заботится, слишком любит, слишком быстро прощает. Она всегда ставит потребности и нужды других выше своих. Если у меня остыл кофе, она заваривает другой, чтобы я пил горячий и свежий. Если выдался плохой день – немедленно спрашивает, чем может помочь. Я изменил ей, но она так сильно любила меня, что осталась. Поэтому, если внушить ей, что без нее я ничто, что разлука с ней меня убивает, то она вернется назад с поджатым хвостом, переживая, что причинила мне боль.

Вот так. Легко и просто.

Я пропускаю завтрак, который приготовил Юэн, мой повар, выбегаю за дверь и сажусь в машину. По дороге к Гвинет звоню Мередит и приказываю отменить все свои встречи.

Приехав к дому Гвинет, я захожу, не утруждаясь звонком, и отправляюсь на поиски своей сводной сестры. Она живет в одном из тех омерзительных особняков, показушная роскошь которых напрочь перебивает изящество. Ее заводит тот факт, что большинство людей завидует ее красоте и богатству. Чужая ненависть приносит ей счастье. Никогда не понимал этого.

Проходя по коридору, увешанному вычурными картинами, я натыкаюсь на горничную. Симпатичную, юную штучку. При виде меня она вспыхивает и, выронив щетку для обметания пыли, заикаясь, просит прощения. Я оглядываю ее. Порозовевшие щеки, расширенные зрачки, сбившееся дыхание – она хочет меня, и если б не настоятельная необходимость пообщаться с сетрой, я дал бы ее сладкому телу шанс. Уверен, отыметь ее было бы очень приятно.

Улыбнувшись своей самой обаятельной улыбкой, я спрашиваю ее о Гвинет.

Она, словно не поняв вопроса, часто моргает. Потом откашливается, делает вдох и сообщает о местонахождении моей сводной сестры. Она еще в спальне. Кто бы сомневался. Гвинет свято верит в то, что до одиннадцати подниматься с постели нельзя.

– А ее муж? – спрашиваю я, снимая несуществующую ниточку с рукава пиджака.

– Он недавно уехал, сэр.

Потрепав ее по щеке, я говорю, что она хорошая девочка, и отсылаю прочь. Пока она убегает, я смотрю на ее упругую задницу, упакованную в тесную синюю униформу, которую по приказу сестры носит прислуга. Да, жаль…

Я без стука захожу в спальню Гвинет, и мои глаза встречает полная темнота. Устало вздохнув, я иду мимо ее огромной кровати с пологом к окну и, раскрыв плотные шторы, впускаю в комнату яркий солнечный свет. Затем удовлетворенно перевожу взгляд на сестру. Она растянулась на животе, ее спина, голые плечи манят к себе.

Я иду к ней, становлюсь на кровать коленом и, отодвинув в сторону реку светлых волос, открываю взгляду ее лицо. Наши родители усыновили ее и меня из разных семей, потому что своих детей у них быть не могло. Выросший в безразличной системе приютов, я не знал, что такое любовь, до тех пор, пока у меня не появилась приемная мать. Марла. Мы полюбили ее как родную. Когда мы были маленькими, она называла нас своими золотоволосыми ангелами, присланными с небес, чтобы присматривать за ней и наполнять ее жизнь красотой. А отца коробило от одного взгляда на нас.

– Моя спящая красавица… – шепчу я, осторожно ее тормоша. Мой голос неровный, словно наждачка. – Как же тебя разбудить? Может, с помощью поцелуя?

Гвинет сонно моргает, ее глаза привыкают ко мне.

– Уильям.

Мое имя в ее устах звучит как приглашение, как наш общий секрет. Мои губы, похищая воздух, который она вдыхает, невесомо касаются ее нежных губ. Сладость и тепло – вот какой вкус у этого поцелуя. Он почти дружеский, но мое тело немедленно оживает. Я словно вернулся домой.

– Доброе утро, – говорю я, когда поцелуй подходит к концу.

– Что ты здесь делаешь? – выдыхает она и прижимает кончики пальцев к губам, словно пытаясь задержать ощущение от моего поцелуя. – Пришел вместе понежиться?

Я отпускаю ее, выпрямляюсь и сажусь в кресло рядом с кроватью. Потом, зафиксировав взгляд на темной-синей парче подлокотника, говорю:

– Мне нужно, сестренка, чтобы ты сделала для меня одну вещь. – Я поднимаю глаза и всматриваюсь в ее лицо. – Это касается Валентины.

Она приподнимается на локтях. Простыня едва прикрывает ее грудь. Она знает, я вижу, что под тонкой тканью она полностью голая, но ей наплевать. Как я уже говорил, в моей сестре нет ни капли стыда.

– Что еще сделала эта дрянь? – Ее зеленые глаза поблескивают неприязнью.

– Гвинет… – предостерегающе говорю я. – Не забывай, ты говоришь о моей жене.

Она фыркает.

– Какая разница, что я о ней говорю? Ты ведь ее даже не любишь.

– Ты права, не люблю. Но мне неприятно, когда ты говоришь о ней в таком духе. Это меня утомляет.

– Как скажешь, – произносит она недовольным тоном избалованного ребенка. – Но почему тебе нужна моя помощь? Я вряд ли смогу помочь тебе с Валентиной. Она ненавидит меня.

– Все из-за Лоретты. – Я закидываю лодыжку на колено и отворачиваюсь к окну, за которым уже вовсю трудится ее команда садовников. Я вздыхаю. Ненавижу, когда меня беспокоят в такую рань. – На днях она нанесла мне визит. Прознала, что Валентина в Париже и не вернется назад. И вбила себе в голову, что, если Валентина со мной разведется, то она вычеркнет меня из завещания, – медленно рычу я.