Текст книги "Люби меня в темноте (ЛП)"

Автор книги: Миа Эшер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

До Валентины и того поцелуя…

Она собирается что-то сказать – возможно, поставить меня на место, – но тут моя последняя фраза регистрируется в ее хорошенькой голове и лишает возможности выдать колкий ответ. На ее лице появляется выражение очаровательного смущения. Жаль только, что усилиями моих слов, а не рта.

Завороженный ею, я слишком поздно замечаю, что началась настоящая буря. Мимо дует пронзительный ветер. Еще один злой раскат грома – и молния бьет прямо в скамью в парке напротив нас.

– Иисусе, – сквозь зубы бормочу я. Дрожа, закрываю глаза и пытаюсь ко всем чертям успокоиться. И тогда снова приходят они – воспоминания, которые душат меня. Вопросы «что было бы, если» становятся не спасением, а скорей наказанием. Бедный жалкий ублюдок, думаю я. Прошло десять лет, но на меня по-прежнему воздействует это дерьмо. Каждая клеточка моего тела словно заново переживает ту проклятую ночь. Сырость в воздухе, когда я выбрался из машины и побежал ко входу в больницу. Ночное небо, озаренное вспышками молний, и грохот грома в ушах. Дождь, хлещущий в лобовое стекло. Я должен вспоминать ее смех, или точный оттенок ее рыжих волос, или ощущение ее тела в моих объятьях, но…

Я открываю глаза и смотрю, как на мою кожу падают капли.

Но я вспоминаю только вот это.

После паузы я слышу ее мягкий и нежный голос, он зовет меня сквозь тот ад, в котором я вот-вот утону.

– Себастьен? Вы в порядке?

Я замечаю, что изо всех сил вцепился в перила и меня сильно трясет.

– Ч-черт… я не знаю. – Выругавшись, я с отвращением слышу в своем голосе отчаяние. – Я не могу. Мне надо идти.

Я ухожу, грубо не давая ей шанса ответить. В комнате после пары шагов я замираю. Что я делаю? Все мое существо тянет назад, мне уже не хватает ее теплого света, но внутри меня пустота. Я словно окоченел. Я не в силах пошевелиться. Мой разум не перестанет пытать меня – как и дождь.

Я тону.

Проходит какое-то время – много, мало, не знаю, – и я слышу, как звонят в дверь. Осознав, где нахожусь, я открываю и оказываюсь лицом к лицу с Валентиной.

– Что вам нужно? – отрывисто говорю, взявшись за дверь. Я сражаюсь с желанием бесцеремонно схватить ее и жестоко терзать, пока призраки не уйдут.

На ее лбу появляется крошечная морщинка, взгляд полон тревоги.

– Я волновалась за вас.

– Со мной все нормально, – лгу я.

– Вы уверены? Просто там…

– Да, уверен. Возвращайтесь к себе. – Я начинаю закрывать перед ее лицом дверь, но она, положив на нее свою маленькую ладонь, останавливает меня.

– Не знаю, я подумала, что… – Она заправляет за ухо прядку волос. – Может быть… вы хотите, чтобы с вами кто-то побыл?

Я хочу встать на колени и попросить тебя благословить мое бездушное тело, позволить спастись и забыться в твоем, но я знаю, все это бесполезно.

– Вам показалось. А теперь уходите.

Она делает шаг вперед – явно не обращая внимания на мое нежелание видеть ее у себя.

– Но…

– Не заходите, – предупреждаю ее. – Если только не ищете трах.

Она вздрагивает от жестокости моих слов, но мягкий свет в ее взгляде не исчезает. Напротив, он становится ярче, как свет одинокой звезды, пытающейся указать мне дорогу. Валентина хочет коснуться меня, и я отступаю назад, словно контакт с ней может меня отравить.

– Не надо.

– Себастьен, вы дрожите. – Валентина кладет ладонь мне на грудь, и меня словно обжигает каленым железом. Я хочу отойти, но… не могу. – Что с вами? Пожалуйста, поговорите со мной.

– Я не хочу разговаривать. – Я трясу головой. Внутри меня – жаждущий крови обезумевший монстр. Ублюдок, который хочет ранить ее так же сильно, как ранен он сам. Может, тогда боль пройдет.

Чертыхнувшись, я хватаю Валентину за плечи.

– Засадить вам по самые яйца – вот, чего я хочу. – Я впиваюсь пальцами в ее кожу и провожу губами по изящной линии ее шеи, потом по плечу, наполняя рот до краев ее вкусом – чтобы запомнить или забыть. Разницы нет. Я причиняю ей боль, но Валентина со мной не сражается. Я отпускаю ее. Сжимаю ее идеальную грудь, пачкая ее кожу своей грязной лаской. Я хочу наказать ее, испугать. И наказать тем самым себя.

– Себастьен, перестаньте. Вы не в себе. – Она обнимает меня. Я пытаюсь ее оттолкнуть, но она не дает. – Поговорите со мной, – мягко молит она. – Эй. – Ее взгляд находит и ловит в плен мой. – Вернитесь ко мне.

Вернитесь. Вернитесь. Медленно она вытягивает меня из бездны, и вот я больше не в прошлом, а здесь, перед ней. И осознание того, что я собирался с ней сделать, бьет по мне с такой силой, что моя голова падает вниз, а под кожей, словно разрушительное землетрясение, распространяется чувство стыда. Я с трудом заставляю себя посмотреть ей в глаза.

– Черт… извините меня, ma petite chouette. Извините…

– Ш-ш… все в порядке. – Снова и снова она гладит меня по голове, и с каждым прикосновением ее рук шумы затихают до слабого эха. – Все хорошо.

– Просто… – Я закрываю глаза. Ее руки дарят комфорт, словно глоток крепкого виски. Я забываю взвешивать, что говорю, и держать эмоции на цепи. Я отпускаю их, непродуманные, нелогичные, но Валентина – почти незнакомка, которая вместо того, чтобы оставаться со мной, должна бежать со всех ног, – несмотря ни на что продолжает меня обнимать. – В такую погоду… все возвращается. – Я прижимаюсь к ней и зарываюсь лицом в ее шею. Мне нужно ее ощущать, знать, что она настоящая, когда все прочее – нет. – Не уходите.

Говорят, время лечит, но я не согласен. Скорбь не проходит. Просто меняется. Ты учишься, как с ней жить, восстанавливаешь себя из обломков, и вот ты вновь целый, но прежним не станешь уже никогда. Свет, вкус, запах, смех – все исчезает. Ты становишься незнакомцем сам для себя. Но однажды ты просыпаешься и обнаруживаешь, что сквозь окружившую тебя темноту пробивается искра – в виде женщины с карими глазами, которая может привести мужчину к погибели.

– Я никуда не уйду.

Я содрогаюсь от облегчения. Мой мозг отключается. Она здесь, говорю себе я. И для меня сейчас этого более, чем достаточно. Для меня это – все.

 

Глава 11. Себастьен

Моргнув пару раз, я понимаю, что уже утро – мое лицо согревают проникающие сквозь занавески лучи. Я тянусь к телефону на тумбочке, слепо хватаю предмет за предметом, потом наконец нахожу его и проверяю время. От удивления мои глаза округляются. Ничего себе. Без двадцати одиннадцать. Я спал. Уголки моих губ тянутся вверх. Как младенец. Я выспался… отдохнул. Какое странное, непривычное состояние. О котором я напрочь забыл – как и о чувстве покоя.

А потом я вспоминаю…

Валентину. Ее мягкое тело. Я хотел, чтобы она как можно дольше не отпускала меня. Цеплялся за ее ласковые слова. Вонзал в нее свои когти, пока она говорила мне, что все будет хорошо.

Она отвела меня в спальню, помогла выпутаться из промокшей рубашки и пошла искать сухую одежду. Больше не было слов. Тишина и ее присутствие рядом – вот и все, что мне было нужно, и она это понимала. Ее пальцы на моей коже, пока она помогала мне с чистой футболкой, были нежными, утешающими – и ничего не просили взамен. Мне хотелось расплакаться у ее ног.

Внезапно ощутив себя смертельно уставшим, я лег на живот на кровать. Сначала боялся, что Валентина уйдет, но мог бы и догадаться, что она – добрая, храбрая – так не поступит. Она села рядом со мной, прислонившись к стене. Ее обнаженные бедра были так близко к моим губам, что я вполне мог повернуться и зарыться лицом у нее между ног. И, боже, как же я хотел это сделать. Но я устоял. Закрыл глаза и сделал глубокий вдох, наполняя легкие запахом женщины, Валентины. Потом она, не боясь порезаться об осколки моей разбитой души, взяла меня за руку, и наконец ко мне пришел сон.

Сев, я, потирая шею, оглядываюсь. Дверь в ванную закрыта, а мои вчерашние вещи аккуратно сложены на коричневом кожаном кресле около двери – без сомнения, дело рук Валентины. Все выглядит, как и должно.

Она ушла?

Меня охватывает разочарование. Парень, да что с тобой? Качнув головой, я сконфуженно хмыкаю, откидываю простыни и встаю. Потягиваюсь, и тут в комнату проникает аромат кофе. Я открываю дверь и при виде сцены, разворачивающейся на моей кухне, вмиг застываю. С челюстью на полу. Чувствуя себя мальчишкой в конфетном отделе.

Я вижу, как совершенно не подозревающая о моем присутствии Валентина танцует и, помешивая что-то на плите, напевает знакомый мотив, но еда интересует меня сейчас меньше всего. Я ухмыляюсь, как сукин сын, прислоняюсь к двери и, скрестив руки, начинаю наслаждаться шоу. Спасибо, Иисус. Мужик, я тебе должен. Мой взгляд приклеен к ее стройным бедрам, которые медленно, чувственно покачиваются из стороны в сторону. Все ее тело движется и изгибается под музыку в ее голове, и я не вижу в ней ни намека на ту чопорную, заносчивую женщину из галереи. Нет, эта женщина – дикая, необузданная, страстная, до безумия сексуальная. Я уже замечал ее проблеск – в том, как она смеется, в том, как порой глядит на меня, и, черт побери, в том, как она отдает себя в поцелуе.

Хватит, лузер, говорю я себе. Но потом кардиган соскальзывает с ее плеча, обнажая нежную кожу, и перед моими глазами вспыхивают непрошенные картинки. Я представляю, как она сидит на моих коленях верхом, как вращает бедрами на моем члене, как мои пальцы впиваются в мягкую плоть ее ягодиц, а язык находит на плече то самое место, где я познаю грех на вкус.

Нет. Нельзя. Черт, я попал. Капитально.

Стоит мне только подумать, что Валентина уже не сможет меня удивить, как она поднимает лопаточку и начинает петь в нее, как в микрофон. Отдавая все сердце мелодии, она поет о том, сколько времени пыталась сдерживать свои чувства. Спрашивает, чувствует ли то же самое ее адресат. Она то и дело не попадает в ноты, но любому, кто бы ни увидел ее, было бы наплевать. Как и я, он бы пропал. Она фальшивит настолько очаровательно, что мое желание оттрахать ее превращается в желание целовать ее бездумно и долго, пока ее губы не забудут вкус всех прочих губ, кроме моих.

На финальной ноте она делает разворот и взвизгивает, увидев меня.

– О боже. – Она прикладывает руку к груди, на милом лице – шок и смущение. – Я думала, вы еще не проснулись. Долго вы здесь стоите?

Я отталкиваюсь от дверной рамы и иду к ней, наслаждаясь румянцем, распространяющимся у нее по щекам. Мой внутренний дикарь, хищник, охотник кричит – моя, моя. Моя. Вся моя.

– Недостаточно долго.

Очень изящным движением Валентина кладет лопаточку на белую тарелку рядом с плитой и выключает конфорку. Беспечной девчонки, какой она была секунду назад, больше нет, и я хочу, чтобы она вернулась.

– Надеюсь, вам понравилось шоу.

Нас разделяет всего пять шагов.

– Вы даже не представляете, как.

Четыре шага…

Волнуясь, она поправляет свой кардиган, складывает руки на груди и прислоняется к стойке.

Три шага…

– Что за песню вы пели?

Два…

Она смущенно трет шею, стараясь не ерзать под моим признательным взглядом.

– Ну… «Давайте начнем».

Теперь я стою так близко, что мы практически соприкасаемся. Нависая над ней, я усмехаюсь, кладу ладони на стойку и беру ее в плен.

– Да. Давайте, – шепчу.

Она с растерянным видом моргает.

– Я… имела в виду песню Марвина Гэя.

– Так это был Марвин Гэй?

– Я немного не попадала в ноты.

Я выгибаю бровь, уголки моих губ дергаются вверх.

– Вот как?

– Окей, может быть, много. – Она открыто смеется, ее глаза за очками – вихрь шоколада и карамели.

Ах. А вот и снова она.

– Вы голодны? Я приготовила завтрак.

– Зависит от того, как вы готовите, – дразню ее я, наслаждаясь происходящим до опасного сильно, больше, чем должен. – Если так же хорошо, как поете, то… – Я изображаю гримасу.

Она шутливо шлепает меня по груди.

– Дурак.

Мы смеемся, и это приятно, как сигарета после отличного траха. Когда смех замолкает, становится тихо, но на наших губах остаются улыбки. А ведь я могу и привыкнуть, думаю я, – к ее смеху, к ее присутствию, заполняющему пустоту моих комнат. Незваная мысль застигает врасплох. Но стоит ей появиться, и она, как семечко, прорастает во мне, пускает в мою душу корни.

Я неотрывно смотрю на нее, пытаясь запомнить точное расположение крошечной родинки у ее губ. Слева, вверху, прямо под ямочкой на щеке – мой личный Бермудский треугольник.

– Спасибо вам за вчерашнюю ночь, – хрипло говорю я.

– Не стоит. На моем месте так поступил бы любой. – Она нервно оглядывается, избегая смотреть мне в глаза. – Кроме того, у вас уютная комната для гостей с очень удобной кроватью. Знаете… м-мне, наверное, пора уходить. Приятного аппетита. – Она словно загнанный зверь, пытается высвободиться, пытается убрать мою руку с пути.

Но я, не пуская ее, крепче хватаюсь за стойку.

– Почему вы остались?

– Потому что вы меня попросили.

– Вы могли уйти после того, как я заснул. – Мое сердце взрывается. Время будто бы замирает, пока Валентина подбирает слова.

– Потому что я сама хотела остаться, – шепчет она. – И было приятно…

Я наклоняюсь к ней ближе. Задеваю мочку ее уха губами.

– Что именно?

– Почувствовать себя нужной. – Она поднимает лицо, встречает мой взгляд.

И то, что я вижу, словно удар поддых. Мне хочется полететь в Нью-Йорк и убить ее ублюдочного супруга, своими собственными руками измолотить его в кровь за то, что он посмел вложить в ее взгляд эту боль.

– Желанной. Я … я уже забыла, каково это, и…

– Вы понятия не имеете, да? – Костяшками пальцев я отвожу с ее плеча волосы. Она дрожит подо мной. Очерчиваю изящную линию ее шеи, плеча – руками, которые горят от желания покорить ее, подчинить, сделать своей.

Она издает судорожный вздох.

– О чем?

– J’ai envie de toi. – Я беру ее за руку, целую запястье, чувствуя, как ее пульс вбивает жизнь в мой. – J’ai besoin de toi. Tu me rends fou. – Вот бы мои губы могли оставить на ее коже эти слова, заставить поверить в них. Я беру в ладони ее лицо, поглаживаю большим пальцем ее пьянящий румянец. – Будь я хоть немного слабей… (Я хочу тебя. Ты мне нужна. Ты сводишь меня с ума. – прим. пер.)

Валентина проводит языком по губам, ее грудь рывками вздымается.

– Да?

Внезапное дребезжание дверного звонка словно окатывает нас холодной водой. Чертыхнувшись, я отпускаю ее. Валентина на неверных ногах отходит, и я понимаю, насколько был близок к потере самоконтроля. Иисусе. Еще минута – и я бы взял ее прямо на кухонной стойке.

– Себастьен, дверь следует закрывать на замок, – с шутливым укором произносит знакомый голос откуда-то сзади. – Мы были рядом и решили сделать тебе сюрприз… о! Похоже, мы… здравствуйте!

Не может быть. Но ужас на лице Валентины говорит мне, что может. Пытаясь прикрыться, она покрепче запахивает кардиган.

– Дядя Себ! Дядя Себ! – Подбежав ко мне, этот чертенок обвивает своими ручонками мою ногу. – Смотри! – Запрокинув голову, он широко улыбается. – У меня выпал зуб!

– Круто, приятель. Давай ты расскажешь мне обо всем этом чуть позже? – Взъерошив черные кудри малыша-Джека, я поднимаю глаза на свою кузину Софи, ее мужа и племянницу Изабеллу.

Их попытки сделать меня пятым членом семьи начались с тех самых пор, как Джек, муж Софи, стал новым послом Штатов во Франции. И вот сейчас они стоят, держа пакеты с едой, которой хватит на целую армию, и смотрят большими, как блюдца, глазами на нас с Валентиной. Если бы не она, я бы, наверное, засмеялся.

Неосознанное желание защитить ее от неловкости ситуации заставляет меня встать рядом с ней.

– Что ж, ребята, сюрприз удался. Я вас не ждал. – Быстро оглянувшись на Валентину, я глазами прошу у нее извинения и показываю, что если меня решат наказать, я пойму, после чего представляю ее.

Она, кажется, постепенно выходит из первоначального шока. Все познакомились и теперь смеются, как после шутки. Если она и осознает, как мы выглядели в глазах моих родственников, то не подает виду. Легкий румянец на ее скулах – единственный признак какого-либо оставшегося стыда.

– А кто вы? – спрашивает Валентину маленький Джек со всей непринужденностью малыша, которому едва исполнилось пять. Я собираюсь было попросить его заниматься своими делами, но Валентина удивляет меня еще раз.

Когда она переводит взгляд на моего племянника, выражение ее лица становится мягким, отчего у меня появляется мысль, что ничего прекраснее я в жизни не видел. Мне до боли в пальцах хочется написать ее, запечатлеть ровно такой, как сейчас – без капли гордости или сдержанности, просто настоящую Валентину.

– Джек, иди сюда, – приказывает его отец. – Не приставай к леди.

– Все нормально. – Она улыбается членам моей семьи, потом вновь сосредотачивает внимание на малыше Джеке, который с любопытством разглядывает ее. – Я Валентина, знакомая твоего дяди Себа. Как поживаешь?

– Хорошо. У меня зашатался зуб, и я даже не плакал, когда папа за него потянул. Там все было в крови. – Он усмехается, демонстрируя Валентине зазор. – Вот. Вы знаете про Зубную фею? Она принесла мне пять евро.

– Какой ты храбрый малыш.

– Ага. – Он поворачивается к Софи, которая с материнской гордостью наблюдает за ним. – Мама, давай ты лучше пригласишь на ужин ее вместо тех других тетенек, которые не нравятся дяде Себу.

Софи – эта сводница – тут же начинает с энтузиазмом хлопать в ладоши.

– Какая замечательная идея!

Джек-старший фыркает.

– Ты попал, парень. – Одними губами он говорит Валентине «беги», а она в ответ на это смеется.

– Вот это да… И сколько их было? – спрашивает Валентина с улыбкой, присоединяясь ко всеобщей потехе над дядей Себом.

– Много-премного. – Джек морщит нос. – А одна очень сильно ущипнула меня за щеку. Мне она не понравилась.

Изабелла, маленькая шалунья, не отстает.

– О, а помните ту в красных туфлях, которая ненавидит мужчин?

Я пожимаю плечом.

– Да, эта была обречена с самого начала.

Все взрываются смехом, и на моей кухне начинает вновь бурлить жизнь. Мои глаза, как всегда, останавливаются на Валентине. И пока мы глядим друг на друга, члены моей семьи превращаются в малозначимый фон.

Она улыбается мне.

И я…

Вновь вижу свет.

И надежду.

 

Глава 12. Валентина

После завтрака с Себастьеном я словно в тумане возвращаюсь к себе. Захожу в ванную, включаю душ и, когда одежда, поцеловав мою кожу, падает на мраморный пол, запрыгиваю в кабинку. Запрокинув голову, я закрываю глаза. Горячая вода покрывает меня от макушки до пят, вокруг поднимается пар.

Мои движения методичны, но разум, взрывающийся воспоминаниями, где-то не здесь. Ночь и утро переплетаются, замыкаясь в петлю. Вот я поднимаюсь к нему после того, как он ушел с балкона. Вот он открывает мне дверь, и я вижу в его глазах одиночество, горе, беспредельную безысходность. Он хотел оттолкнуть меня, но я не позволила. Я не знала, что делать, но необходимость оградить его от его же собственной боли, быть с ним в тяжелый момент, стала для меня жизненно важной. Поэтому я предложила ему перенести свою разрушительную агонию на меня. Возьми это тело, думала я. Бей его с помощью слов. Рань руками. Но только вернись ко мне. Верни того Себастьена, которого я начала узнавать.

Гнев, который вибрировал в нем, пока я его обнимала, должен был меня испугать, но я думала только о том, что ему больно, что ему нужна я. Мою голову переполняли вопросы, однако я понимала, что он пока не готов поделиться ответами, и потому просто держала его до конца.

Когда он в итоге заснул, я хотела было уйти, но потом посмотрела на наши переплетенные пальцы, и поняла, что не смогу. Что-то в наших отношениях изменилось. В какой-то крошечный неизвестный момент, который заполнил нескончаемую тишину, – из таких вот моментов и соткана жизнь.

Я беру с полки шампунь, наливаю немного в ладонь и, вдохнув приятный ягодный запах, начинаю втирать его в волосы. Улыбаясь, я вспоминаю о сегодняшнем утре.

Смех… общение… шутливая болтовня… его губы на моей коже… то, что я увидела в его взгляде, и то, что ощущала сама, в момент, когда нас прервали… его чудесные дружелюбные родственники.

Это должно было испугать меня. Заставить закрыться. Должен был загореться красный сигнал, зазвучать тревожный набат. Но я могла думать только о том, что забыла, когда в последний раз ощущала себя настолько счастливой.

Слова Себастьена, сказанные им напоследок, вторгаются в мои мысли, точно ночные грабители, и отрезвляют меня.

– Завтра в «Плаза Атени» вечеринка. Мне бы хотелось, чтобы вы пошли вместе со мной.

– Думаю, мне не следует соглашаться.

– Почему?

– Себастьен, я не знаю, как это делать. – Я указываю на него, на себя, думая о миллионах причин, по которым я не должна даже рассматривать эту идею. – Когда вы рядом… – «…я понимаю, что хочу вас все сильней и сильней». Я закусываю губу. – Я боюсь, что в итоге обо всем этом пожалею.

Он хмыкает.

– Знаете, сожаления – это не так уж и плохо. Порой бывает очень приятно послать страх к чертям. – Он нежно касается кончика моего носа. – Я останусь там до одиннадцати.

– Что будет, если я не приду?

– Но что будет, совушка, если придете?

Это обычное приглашение.

Но отчего-то кажется, что за ним стоит нечто большее.

 

Глава 13

Это очень легко – обвинить в своих ошибках других. Так можно не ощущать ответственность за ту роль – большую ли, маленькую – которую вы сыграли. Я могла бы переложить вину за то, что стою сейчас здесь, у входа в знаменитый отель, на плечи Уильяма. Оправдать его неверностью каждый шаг, который подводит меня все ближе и ближе к мужчине, который не является им – моим мужем.

Но в душе я всегда буду знать: я пришла сюда, потому что захотела сама.

Весь вчерашний и сегодняшний день я пыталась придумать причину, которая меня бы остановила. У Себастьена сложится неверное представление обо мне. Это будет очень неблагоразумно и глупо. Мне нельзя его вожделеть. Ничего хорошего из этого не получится. Однако, ни одна их этих причин не мешала мне посматривать на часы и считать время до выхода.

Собираясь – я выбрала облегающее серебристое платье на тоненьких лямках и с открытой спиной, – я намеренно старалась не думать о том, для кого одеваюсь и куда я иду. Похоже, ты научилась лгать себе, и делаешь это отменно.

И вот теперь, стоя на входе в зал и высматривая его, я понимаю, что больше не могу продолжать притворяться. Правда в том, что у меня никогда не было намерения не приходить.

В горле сухость. Ладони вспотели. С каждым шагом волнение все безудержней мчится по венам. Зал пульсирует жизнью, музыкой, разговорами. Воздух окутан ароматом цветов. Люди вокруг разогреты дорогими вином и шампанским. Все это будоражит еще сильней, потому что я знаю, он здесь, и потому что меня здесь быть не должно.

Я замечаю его у бара в окружении группы людей. Зачарованная, я замираю. Себастьен. Вор среди королей. Как он сияет на уже ослепительном фоне. Он над чем-то смеется, а затем наши взгляды встречаются, и зал вмиг исчезает, рассыпается в пыль. Остаемся только мы двое. Его улыбка способна расплавить золото, и я знаю, что она лишь для меня. Он медленно поднимает бокал, салютует мне и, глядя на меня поверх края, подносит к губам. У меня в ушах начинает звенеть. Я облизываю губы, почти уверенная, что почувствую на них вкус шампанского – его вкус.

Мои ноги сами по себе начинают идти. По мере того, как сокращается расстояние между нами, уменьшается и мое чувство вины. Я разберусь с последствиями завтра, когда его чары спадут, когда правда будет смотреть мне прямо в лицо, и я больше не смогу ее отрицать. Завтра.

Но не сейчас.

Не сводя с меня глаз, Себастьен прощается с собеседниками и едва заметным кивком просит меня идти следом за ним, к уединенному пустому балкону слева от бара. Пока я молча иду, и мужчины, и женщины жадно следят за каждым его шагом, расступаясь, чтобы его пропустить.

Он оказывается на балконе первым. Когда между нами остается всего шагов пять, я останавливаюсь, чтобы сделать глубокий вдох, и, собрав в кулак всю свою храбрость, выхожу в ночь. Себастьен оглядывается, и мы смотрим друг другу в глаза, пока я не встаю рядом с ним.

– Такое чувство, будто я должна крикнуть «Сюрприз!», но вы с самого начала знали, что я приду, да?

Себастьен поворачивается всем телом ко мне и наклоняется, чтобы поцеловать в обе щеки – намеренно не спеша, медленно прикасаясь к моей коже губами. У меня в животе взлетает огромное количество бабочек. Которые превращаются в ревущих внутри меня львов.

– Не знал, но надеялся.

У меня кружится голова, и я берусь за перила. Не находя в себе сил взглянуть на него, я фокусирую взгляд на Эйфелевой башне вдали, которая ярко сияет, освещая вечернее небо. Я пытаюсь как-то объяснить свое внутреннее смятение, возникающее из-за этого сводящего с ума человека, но все бесполезно. Причин, логики нет. Как можно облечь в слова то, что он пробуждает во мне одной своей близостью, если я едва могу это понять?

– Мне нравится, как сверкает Эйфелева башня.

– Эти золотые огни загораются по ночам каждый час.

– Красиво. Кажется, будто она осыпана звездами. Кстати, отличная вечеринка.

– Теперь – да.

Покраснев, я делаю вид, что не услышала, но мои ноги внезапно становятся ватными. С улыбкой, играющей на губах, я обвожу кончиком пальца перила, втайне лелея в сердце его слова. Как у Себастьена получается быть настолько абсурдным и в то же время таким привлекательным?

Он подталкивает меня плечом.

– Я сказал что-то смешное?

Я качаю головой, думая, что сейчас идеальный момент сменить тему.

– Как прошел ваш день?

Краем глаза я вижу, что он улыбается, словно знает, что я только что сделала и почему.

– Валентина, серьезно? Дальше, наверное, вы решите поговорить о погоде.

Я смеюсь.

– Мне показалось, спросить будет вежливо.

На соседний балкон выходит еще одна пара. У женщины белокурые волосы и длинные красные ногти. Я морщу лоб – что-то в ней кажется смутно знакомым. Не теряя времени даром, пара сливается в жарких объятьях.

– Итак… Париж. Как он обращается с вами? – слышу я вопрос Себастьена, и мое внимание вновь переключается на него.

– Ну и кто теперь вежлив?

– Пытаюсь вести себя хорошо.

– Серьезно? – Я выгибаю бровь, дразня его. – Чтобы вы да вели себя хорошо? Такое бывает?

– Время от времени – да.

– Как сейчас?

Я завороженно смотрю, как Себастьен поднимает руку и костяшками пальцев проводит по моей щеке. На его лоб падает прядь волос. Взгляд полуприкрытых глаз опускается на мои губы.

– Oui, моя совушка, – произносит он с грешной улыбкой, – хотя хорошее поведение – это последнее, что у меня на уме в данный момент.

Я смеюсь, ощущая, как от его слов сквозь меня проносится волна возбуждения, обволакивая мое тело теплом. Я хочу его. Хочу, чтобы он взял меня. Хочу познать вкус его семени. Силу его толчков. Но больше всего я хочу просто все это. Смех. Внутренний трепет. Его самого. Я перевожу взгляд на бессмертную архитектуру вдали и делаю вдох, пытаясь усмирить голод тела и сердца. Потом откашливаюсь.

– Итак, Париж. На днях я гуляла по городу. Можно сказать, заново открывала его.

– Забавно. Я думал, вы здесь впервые.

– Нет. – Качнув головой, я снова встречаюсь с ним взглядом. – Но я в первый раз здесь одна.

– Ясно. – Его лицо омрачается тенью, которая гасит свет его глаз. Но потом он моргает, и тень исчезает. – И что, Париж изменился?

– Не особенно. Но изменился мой взгляд на него. Смотрели «Сбежавшую невесту»?

– Не припоминаю. – Он вытягивает из внутреннего кармана смокинга сигареты, предлагает одну и мне, но я вежливо ее отклоняю. Кивнув, он прикуривает, затягивается и выдыхает дым через нос. – Хороший фильм?

Пока дым змейкой завивается в воздухе, меня тянет попросить затянуться, чтобы можно было приложиться губами к месту, только что побывавшему у его губ…

Сосредоточься. Точно. Кино.

– Мне кажется, да, но я могу быть необъективна. Романтические фильмы это мое все. – Усмехаясь, я бросаю на него заговорщицкий взгляд. – Особенно самые сопливые – праздничные.

Он тоже хмыкает.

– Правда?

– О да. Я большая поклонница мелодрам. В общем… о «Сбежавшей невесте». Там есть одна сцена, где Ричард Гир спрашивает героиню Джулии Робертс, в каком виде она любит есть яйца. Я не помню точно ее ответ, но она сказала что-то вроде: «Как нравится вам или какие есть». Понимаете, она не знала, в каком виде любит есть яйца, потому что всегда ела их приготовленными так, как предпочитал мужчина, с которым она была в тот момент.

Сигарета вновь у его губ. Вдох. Выдох.

– Похоже, она плохо знала себя.

– Именно. Потом герой Гира спросил ее: «Нет, в каком виде их любите вы?». – Я делаю паузу и закусываю губу. Боже, я бы сейчас убила за сигарету. – В последние дни я много думала. Занималась самокопанием – так, наверное, можно сказать. И вдруг поняла, что, как и Джулия, тоже не знаю, в каком виде мне нравятся яйца. Где-то на полпути я забыла, кто я. Что я люблю, а что нет. Я была так сосредоточена на своем муже, так хотела вписаться в его жизнь, в его мир, что забыла себя.

– Не поймите меня неправильно, – продолжаю я. – Его вины в этом нет. Он никогда не принуждал меня измениться. Я поступала так, потому что хотела сама.

Моя тетя однажды сказала, что женщины выходят замуж за мужчин, надеясь, что те изменятся, а мужчины женятся на женщинах, надеясь, что те не изменятся. В итоге и те, и другие неизбежно разочаровываются. Но встретив Уильяма, я не увидела в нем мужчину, который должен был измениться, чтобы подойти мне. Он уже был идеален. Я захотела измениться сама, чтобы стать достойной его.

Покачав головой, я невесело улыбаюсь.

– Извините, что вывалила на вас весь этот груз… Вряд ли вам интересно выслушивать бредни запутавшейся домохозяйки.

Не будь так строга к себе. Мы все совершаем ошибки. Любовь может быть и такой. Может вознести тебя так высоко, что ты, ослепленная, не заметишь, что начала падать. А если даже заметишь – и поймешь, что, упав, разобьешься, – тебе будет плевать, потому что на пике было неописуемо хорошо.

Откашлявшись, я отворачиваюсь и смотрю вниз, на проезжающий по улице автомобиль – так я меньше рискую своим душевным спокойствием и своим сердцем. Но стоит мне только подумать, что шторм миновал, что я осталась в живых, как Себастьен бережно, мягко берет меня за руку, и это прикосновение интимнее, разрушительнее, чем любой поцелуй. Все атомы моего тела настроены на него, умоляют не отпускать меня – никогда, – просто быть со мной рядом и держать меня за руку. Он переворачивает ее ладонью вверх и накрывает своей. Молча. Слова не нужны. Тишина успокаивает, точно ласковый бриз.

– Куда вы двинетесь дальше?

– В каком смысле?

– Человек должен жить, Валентина. Спотыкаться. Падать. Вставать. Жизнь чересчур коротка, чтобы не знать, в каком виде вы любите яйца.

– Не знаю. – Я замолкаю и смотрю на прохожих внизу, представляя, куда они могут спешить, думая о Гийоме и его магазине цветов, о том, как здорово было найти работу и ощутить себя нужной. – Может… Может, узнаю, нравится ли мне танцевать под дождем. Или каково не спать всю ночь напролет и встретить рассвет. Или забавы ради притворюсь на день кем-то другим.