Текст книги "Горький ветер"

Автор книги: Мэри Пирс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

– Да! – воскликнула Линн. – Иди к своей Тилли Престон и делай с ней все, что тебе нужно!

Том поднялся и стоял с минуту как потерянный. Потом он вышел, и они услышали его шаги по дорожке. Линн сидела, уставившись в стену полными злости и обиды глазами. Отец смотрел на нее с болью в сердце.

– И мне казалось, я знаю его! – сказала она внезапно с презрением к себе. – Так глупо, так мало времени прошло, а мне казалось, я знаю его, как саму себя.

– Я говорил тебе раньше: ты слишком доверчива там, где другие люди осторожны, да и мужчины совсем не такие, как ты себе представляешь.

– Тебе это только доставляет удовольствие ты ведь прав, как всегда!

– Нет, не доставляет. Далеко нет. В действительности мне жалко этого парня.

– А мне жалко девушку. Бедняжка!

– На этот счет ты можешь не волноваться – Тилли способна о себе хорошенько позаботиться.

– Хорошо, что может, – сказала Линн.

Том пришел в «Розу и корону» и застал Тилли одну.

– Ты получил мою записку?

– Да, получил. Поэтому я и пришел.

– Эти две недели я так волновалась, чуть с ума не сошла.

– Значит, уже точно знаешь о ребенке? – спросил он. – Ты ходила к врачу?

– Что? Пойти к врачу? Чтобы об этом узнала вся округа?

– Нет, – сказал он. – Полагаю, не нужно.

– Точно, даю слово. Итак, что ты намерен делать?

– Жениться, что же еще? Это единственное решение. Я спрошу Джесса, сможем ли мы жить в старом Пайкхаусе и взять с собой кое-что из мебели.

– Наш собственный дом? – сказала она, просияв. – Ах, Том, разве это не чудесно? Не восхитительно?

– Утром я схожу к священнику. Если поторопиться, мы можем пожениться после Рождества.

– Честное слово, ты слишком спешишь.

– Нечего ходить вокруг да около.

Позже в Коббзе, когда все узнали новость, только Бетони была удивлена. Она отвела Тома в сторону и спросила обо всем.

– Что случилось с Линн Мерсибрайт?

– Ничего. Я женюсь на Тилли.

– Но, Бога ради, почему? Не понимаю.

– У нас будет ребенок, – сказал он. – Он нас подгоняет, как ты бы сказала.

– Вы, мужчины, такие глупцы! – сказала Бетони. – Ввязаться в историю с такой потаскушкой, как Тилли Престон! Я думала, ты умнее.

– Тилли тоже ничего, – сказал он, пожимая плечами. – Не ее вина, что у нее будет ребенок, и о нем мы должны теперь подумать.

Он жил в Пайкхаусе еще мальчиком. Было немного странно оказаться здесь снова с той же самой мебелью, которую им отдали Бет и Джесс, и той же посудой, висевшей в кухне.

– Я жил здесь с бабушкой Изард. Правда, она не была моей настоящей бабкой, но она воспитывала меня с года. Вот ее старое кресло-качалка, и скамеечка для ног, и маленький уэльсский комод.

– Бьюсь об заклад, ты никогда не думал, – сказала Тилли, садясь рядом с ним на скамью, – что приведешь в этот дом невесту и сам устроишь собственное хозяйство.

– Нет, – согласился Том. – Никогда.

– По-моему, нам повезло, что у нас есть свой маленький домик, вдалеке от всех, без вечно сующих нос не в свои дела соседей.

– Думаю, да.

– Я буду стараться изо всех сил, чтобы стать тебе хорошей женой.

– А я постараюсь быть хорошим мужем.

– Я знаю, ты будешь им! Я знаю, знаю.

– Вчера в мастерских я отложил немного дерева, чтобы сделать кроватку для малыша, – сказал он. – Я начну делать ее, как только у меня будет немного свободного времени.

Тилли придвинулась поближе, просунула руку под его рукой и прижалась к нему. Потом положила голову Тому на плечо.

– Люди увидят, что ты делаешь. Знаешь, какие они все сплетники, особенно Сэм Ловедж.

– Они и так узнают рано или поздно. Нельзя держать в секрете то, что будет ребенок.

– Том, – сказала она, вертя пуговицу у него на манжете, – мне нужно тебе сказать кое-что.

– Что такое?

– Я ошиблась насчет ребенка. Пока его нет.

– Ошиблась? – сказал он. – Как ты могла ошибиться, когда прошло так много недель?

– Ты знаешь, о чем я. Я испугалась до смерти! Я думала, ты хочешь бросить меня.

– Не было никакого ребенка! Все было ложью! Это ты хочешь мне сказать?

– Мне кажется, от этого ничего не меняется. Ведь мы же были любовниками, ну, и мужчин нужно слегка подтолкнуть, чтобы они решились.

Тилли ощутила в нем перемену. Она выпрямилась и посмотрела ему в лицо. То, что она увидела, испугало ее.

– Том, – сказала она сладеньким голоском. – Не смотри на меня так. У меня мурашки по коже бегут. Правда. У меня внутри все похолодело.

Она нежно взяла его за рукав:

– Правда, лучше будет немного пожить самим? А дети скоро пойдут, но ведь мы только раз бываем молодыми. Почему бы не сделать все важное, пока есть возможность?

Том встал и взял шапку. Тень его подпрыгнула, сделавшись громадной. Лицо у него было словно восковое.

– Том, ты куда? – спросила Тилли. – Ты не можешь уйти в ночь после свадьбы! Ты не можешь уйти и оставить меня одну!

Том не ответил. Он уже уходил. Поток холодного воздуха ворвался в комнату, дверь с грохотом захлопнулась, и он ушел. Тилли закрыла лицо руками и стала раскачиваться взад-вперед, тихо всхлипывая. Потом она вытащила платок и вытерла глаза, потому что слезы могли смыть пудру со щек и оставить пятна на свадебном платье.

Огонь почти погас. Она подбросила еще три полена и вытерла руки о лоскутный коврик. Ей захотелось есть, и она вспомнила о куске холодной баранины на полке в кладовой. Нужно ли ей подождать Тома, пока он вернется, или он будет не в духе после полуночи? Если так, то он сам виноват. Это не повод, чтобы ей умереть с голоду.

Она встала и пошла в кладовую.

Иногда по ночам Том тихонько выбирался из-под одеяла, одевался и спускался по лестнице, уходил из дома. Он редко спал больше трех-четырех часов, потому что у него начались головные боли и в глазах мелькали разноцветные огоньки. Даже дышать ему было тяжело. Ему необходимо было выходить на свежий ночной воздух.

К счастью, Тилли спала крепко. Она даже не знала, что он уходит. Она все еще спала, когда он вставал на работу в шесть часов. Но как-то утром, когда он завтракал, она спустилась в одной ночной рубашке и накинутом на плечи платке.

– Ты снова бродил? – сказала она. – Шатался по старому лесу?

– Я немного прогулялся, вот и все.

– В темноте? – сказала она. – В такую холодную зимнюю ночь? Ты мог бы придумать что-нибудь получше.

– Прошлой ночью было совсем светло. В три часа светила полная луна, и на небе было полным-полно звезд.

– Приличные люди в три часа ночи спят в теплой постели.

Она подошла к нему сзади и обняла его за шею. Лицо у него было мягкое и теплое, как у спящего ребенка.

– Ты меня больше не любишь, Том? Ты не можешь забыть, что я тебе тогда солгала?

– Я постараюсь забыть, через некоторое время.

– И опять будешь таким же милым?

– Кажется, я не слишком плохо к тебе отношусь?

– Если бы ты дал мне хоть маленький шанс, я бы снова заставила тебя полюбить меня. Я могла бы сделать тебя своим рабом. Могла бы. Раньше, бывало, за мной столько парней бегало. Харри Йелленд, например Они все плясали под мою дудку.

– Почему же ты не вышла замуж за одного из них?

– Я выбрала тебя. Хотя иногда не могу понять почему. – Она прижалась к нему, обвив руками его шею. – Том, – сказала она тихо ему на ухо, – я знаю, что могу заставить тебя снова любить меня, если бы ты только позволил. Я твоя законная жена. У тебя нет права так со мной обращаться.

– Мне пора идти. Я задержусь в мастерских после работы.

Он поднялся со стула, и Тилли отпустила его. Том стал собираться, и она наблюдала за ним с возрастающей злостью.

– Не забудь спросить Джесса Изарда о новой плите Я не могу готовить на этом костре. Я никогда в жизни не имела дела с такой штукой.

– Моя бабушка готовила на этом очаге. У нее с ним никогда не было проблем.

– Ну, конечно, твоя старая бабуся была настоящим чудом! Но я-то не вожусь с этим камином всю жизнь, и ты мог бы понять, о чем я говорю!

– Хорошо, – согласился Том. – Я спрошу у Джесса совета.

Однажды вечером, придя домой, он заметил новую щетку с коричневой ручкой в углу кухни и новый зеленый совок.

– Откуда они взялись тут, такие новенькие и блестящие? – спросил он.

– Какой-то человек продавал их. Он сказал, что он из Бирмингема. Я могу платить за щетку и за совок понемногу каждый раз, и еще можно купить все что угодно.

– Из Бирмингема? И приехал так далеко?

– У него машина, – Тилли смотрела на Тома, мило улыбаясь. – Он предложил мне покататься с ним. Потому что я сказала ему, что здесь нет автобуса. Но я отказалась, сказала, что мужу это не понравится.

– Мне все равно, – сказал Том, – хотя, может, лучше держаться подальше от таких парней.

– Каких это таких, хотелось бы знать? Мистер Тримбл прекрасный человек. Он, как и ты, был в армии. В Египте с инженерными войсками.

– Хорошо, отправляйся кататься, если тебе этого так хочется. У меня нет возражений.

– Что я тут вижу? Сижу одна целыми днями вдалеке от людей! Иногда вижусь со старухой Моулд из сторожки да с миссис Энвер, а больше ни единой души нет в округе, с кем можно было бы поболтать.

– Наверное, тут довольно одиноко после Хантлипа, когда вокруг тебя столько народу вертелось в «Розе и короне». Почему бы тебе иногда не зайти туда и не помочь отцу, как прежде?

– Ну уж нет! – взорвалась Тилли. – С какой это стати мне работать у отца? Я теперь замужняя женщина, и у меня свой дом. Что скажут люди, когда увидят, как я подаю пиво? Зачем, по-твоему, я вышла замуж?

– Слушай! – прервал ее Том. – Делай все, что тебе заблагорассудится, и перестань меня ругать. Мне нужен только покой и тишина.

– Его ничего не волнует! Обо мне ты никогда не думаешь!

Она отвернулась и заплакала, вздрагивая от рыданий. Она прислонилась к спинке стула и спрятала лицо в согнутых руках. Тилли казалась маленькой и хрупкой, и Том подумал, что она никогда не перестанет рыдать.

– Почему я не умерла, почему?! Ты все время такой злой! Я не думала, что все будет так ужасно! Ты ненавидишь, ненавидишь меня!

– Нет, – сказал Том. – Не говори так, это неправда! Перестань плакать, или тебе будет нехорошо. Я не хотел чтобы ты заплакала.

Он протянул руку и дотронулся до ее плеча, и тут же она ухватилась за него, прижимаясь всем телом. Всхлипывания немедленно прекратились, и когда она подняла лицо, он увидел, что она смеется.

– Я знала, что у меня получится! – кричала она ликующе. – Я знала, что смогу заставить тебя снова любить меня, если постараюсь. Мужчины мягкие, как тесто, но их нужно хорошенько вымесить. – Она подняла руки, перебирая пальцами его волосы, стараясь заставить его наклониться. – Твое лицо! – сказала она. – Если бы ты мог его видеть! Когда я обернулась, то чуть не рассмеялась!

Том отстранился, мотнув головой, освобождаясь от ее объятий. Она вцепилась в него, и он оттолкнул ее от себя.

– Ради Бога, в чем дело? Ты ведь не уйдешь, не поужинав?

– Да провались ты пропадом вместе со своим ужином!

Дверь захлопнулась, и она осталась одна со все еще поднятыми руками.

– У меня такое чувство, – сказал Сэм Ловедж, поджаривая сыр на плите в мастерских, – что наш друг не очень-то доволен женитьбой.

– Он еще молчаливее, чем обычно, – согласился с ним Альберт Танниман. – И работа у него совсем не клеится.

– Что у тебя с собой, Том? Эта негодная Тилли тебя совсем не кормит?

– У него хлеб с жиром, как обычно, – сказал Фред Ловедж, подмигивая Сэму.

– Нет! – сказал Том. – Это жареная ветчина.

– У тебя ведь нет машины, Том? Такого маленького «остина» с откидным верхом? Да нет, едва ли, думаю, нет. А вот моя девчонка, Лилиан, клянется, что видела его как-то утром в пятницу возле Пайкхауса, когда проходила мимо в Скоут.

– Это коммивояжер, продаст щетки. Он заезжает за деньгами каждую пятницу.

– Мне бы это не понравилось, – сказал Танниман. – Незнакомец заезжает к моей жене, когда меня нет дома и я не вижу, чем они занимаются.

– Я его знаю, – сказал Сэм Ловедж. – Он ездил по Хантлипу, от двери к двери, и пытался продать Куини новую швабру. Она послала его куда подальше и правильно сделала. С тех пор как кончилась война, слишком уж много продавцов развелось в округе, только людям надоедают. Надо кому-то заняться этим и остановить их.

– Тому нужно поговорить с Тилли. Я на его месте не потерпел бы такого.

– Мне без разницы, – отозвался Том. – Пусть Тилли делает то, что ей больше нравится.

Он доел обед и вернулся к верстаку, где лежал незаконченный щит, на котором он делал резьбу. Он выбрал нужную стамеску.

– Ты когда-нибудь отдыхаешь? – крикнул Ловедж. – Еще двенадцать минут до часа.

– Мне достаточно, я уже отдохнул, – ответил Том. – К тому же я хочу поскорее закончить.

На следующий день, в субботу, Том работал все утро и закончил резьбу к одиннадцати. В полдень мастерские закрыли, и он направился прямо домой, куда он пришел на час раньше обычного. Увидев автомобиль на дороге, он пошел к лесу напротив и постоял среди деревьев, дожидаясь, пока посетитель уедет.

В час из Пайкхауса вышел светловолосый мужчина, поглядывая на часы. Тилли проводила его до ворот. Они постояли и поговорили немного, причем мужчина обнимал ее за плечи. Потом он сел в машину и поехал в сторону Нортона. Тилли повернулась и пошла в дом, помахивая концом шелкового шнурка, который был повязан вокруг талии. Ее каблучки цокали по дорожке.

Когда Том вошел, она расчесывала волосы перед зеркалом.

– Ты сегодня что-то рано.

– Да? Может быть.

– Я все утро была так занята. Тебе придется самому приготовить себе хлеб с сыром.

– Ладно, – сказал Том.

Альберт Танниман был прав, когда сказал, что у Тома в последнее время работа не ладилась. Старик Тьюк сказал то же.

– Ты потерял сноровку, парень, вот в чем беда. У тебя в руках слишком долго было ружье вместо настоящих инструментов. Три года без работы дают себя, знать.

– Наверное, так, – согласился Том. – Мне нужно еще больше работать.

Но как бы он ни старался, ничего не получалось: уже не было прежнего согласия между рукой и глазом; он уже не чувствовал резца, и частенько глазомер подводил его.

Работа, которую он делал, предназначалась для мистера Тэлбота из Крейл Корта. В декабре там случился пожар, и кое-что из старой дубовой мебели серьезно пострадало. Задачей Тома было сделать две дверки для серванта, вырезав на каждой охотничью собаку Тэлбота в окружении листьев, орехов и желудей и инициалы И. Б. Т. среди них. Одна из прежних обгоревших дверок лежала сейчас перед ним, и он копировал ее, используя доску от старой дубовой скамьи, которую дал ему старик Тьюк.

Однажды, вырезая вторую дверку, вглядываясь в тонкие карандашные линии, Том никак не мог справиться с резцом. Выемки казались слишком большими, выпуклые части слишком маленькими, а вся картинка плыла у него перед глазами. Он выпрямился и посмотрел в окно. Двор мастерских весь был скован морозом; кусты орешника покрыты инеем; дрозд щебетал тоненьким голоском. Когда он снова посмотрел на резьбу, рисунок показался совсем маленьким, и он вдруг бросил и резец, и молоток.

– Я не могу это сделать, – сказал он Джессу. – Пусть Джордж Хопсон займется этим.

И он вышел из мастерской, натягивая куртку на ходу.

– Что это с ним? – спросил старик Тьюк, подойдя к Джессу.

– Точно не знаю, – нахмурился Джесс. – Может, он почувствовал, ну, как ты сказал, что потерял сноровку? Это не в его правилах – бросать работу на полпути. Я поговорю с ним утром.

Но на следующее утро Том не вышел на работу, и на следующее утро тоже, поэтому в субботу Джесс взял бричку и поехал в Пайнтхаус. На его стук никто не ответил. Дверь почему-то была заперта, и заглянув в окно, он не заметил признаков жизни. Он вернулся в Коббз озадаченный и обеспокоенный и завел разговор об этом с женой и дочерью.

– Никого? – удивилась Бетони. – Даже Тилли?

– Ни духу ни того ни другого.

– Если Том был один и опять впал в задумчивость, – сказала Бетони, – он мог просто притаиться, когда ты пришел, чтобы избежать разговора с тобой.

– Зачем ему это делать? Именно со мной? Разве я был ему плохим отцом?

– Я помню, когда он был маленьким мальчиком, он всегда убегал в лес, когда мы приходили к бабушке Изард.

– Но теперь он не мальчик, – сказал Джесс. – Он взрослый мужчина. Хотелось бы знать, чем он расстроен.

– И мне тоже, – сказала Бетони. – И я намерена узнать.

Она пошла в тот же день, чтобы он не узнал заранее, и пришла уже в сумерках. В доме было темно и тихо, как на кладбище, только на дороге и по пустырю бродило стадо овец из Скоут-хауса. Она осторожно открыла и закрыла ворота, на цыпочках прошла по тропинке и с минуту постояла на крыльце. Дверь, когда Бетони толкнула ее, открылась, и она прошла прямо на кухню.

– Том! – позвала она. – Это я, Бетони. Ты дома?

– Да, – сказал Том, поднимаясь с кресла-качалки. – На чем ты приехала? Я не слышал брички.

Он чиркнул спичкой и зажег керосиновую лампу на столе. Комната ожила, и Бетони закрыла за собой дверь.

– Что с тобой? Почему ты не был в мастерских? Почему не отозвался, когда отец заезжал сегодня?

– Я устроил себе небольшие каникулы.

– Только посмотри на эту грязь на кухне! Ее не вычистить и за все воскресенья месяца. Куда Тилли только смотрит?

– Тилли здесь нет, она ушла.

– Бога ради, куда ушла?

– Не знаю. Она не сказала.

– Вернулась к отцу в Хантлип? Нет, конечно, нет, а то бы мы знали.

– Думаю, она сбежала с другим парнем.

– И ты не знаешь,что с ней произошло?

– Я пришел домой с работы однажды и нашел записку, где она говорит, что ушла, а больше я ничего не знаю.

– Почему ты думаешь, что она сбежала с другим мужчиной?

– Я его видел, – сказал он. – Коммивояжер, продает щетки. Однажды он был тут, когда я пришел домой. Я видел, как они разговаривали, весело смеялись, а потом он уехал в маленькой машине.

– Просто замечательно! После нескольких месяцев совместной жизни! И тебе все равно, куда она ушла? Ты не собираешься попытаться найти ее?

– Нет, с какой стати? Мне все равно.

– Здесь холодно, – сказала Бетони, поеживаясь. – Может, тебе развести огонь? Тут полно хвороста и поленьев, мне бы не хотелось замерзнуть.

– Хорошо, – сказал Том и начал разгребать пепел в печи. – Может, уже пора поставить чайник?

– А что с ребенком? – спросила Бетони.

– Да не было никакого ребенка. Просто ошибка, сказала Тилли.

– Ты хочешь сказать, что она тебя одурачила?

– Что-то в этом духе, полагаю.

Когда огонь разгорелся и чайник повесили над ним, Том встал и пошел через всю комнату за курткой. Он споткнулся, опрокинув скамеечку для ног и чуть было не сбросив лампу со стола. Бетони вскрикнула и поставила лампу на место.

– В это время дня нельзя напиваться! Что с тобой, Бога ради?!

Том стоял, засунув руки в карманы, глядя мимо нее на огонь.

– Похоже, я слепну.

Когда чайник вскипел, Бетони заварила чай. Молоко уже нигде нельзя было достать; сахара тоже не было; оставался только кувшинчик меда с их пасеки, поэтому она положила ложку меда в чай и села напротив, глядя, как Том пьет.

– Как давно зрение стало ухудшаться?

– Не знаю. Трудно сказать. Оно то лучше, то хуже, иногда я вижу сравнительно хорошо.

– Ты был у врача?

– После госпиталя в Сосфорде ни разу.

– Тогда сходи! Зачем терять время?

– Они смогут мне чем-то помочь?

– Мы не узнаем, пока не сходим туда, – сказала Бетони. – Но зачем же хоронить себя тут, не общаясь ни с кем? Чего ты надеешься этим добиться?

– Мне нужно было время разобраться во всем.

– Как же ты собирался жить? Торчать тут без работы?

– Ну, до этого бы не дошло. Я просто хотел побыть один и сделать большую часть того, на что у меня еще хватает зрения.

– А потом?

– Не знаю. Еще не решил. Покончить со всем этим, что ли?

– Покончить с собой, хочешь сказать, как до этого сделал твой отец?

– Лучше уж умереть, чем всю жизнь провести в темноте.

– Что за чушь ты несешь?! – сказала она презрительно. – Ты должен с этим бороться! Ты почти три года боролся, в тот раз ты не уступил, и на этот раз ты уж точно не должен сдаваться. Ты должен бороться, как настоящий солдат.

Том отпил чай, пар от него покрыл лицо капельками влаги. Его смуглая кожа была гладкой и блестела, на ней все еще оставались беловатые рубцы в тех местах, куда попали осколки снаряда. Темные глаза были неподвижны, внимательны и смотрели на Бетони с детской надеждой. Трудно было поверить, что эти глаза погаснут.

– Хорошо, – согласился он. – Скажи, что я должен делать.

Семья, когда она рассказала им новости, едва поверила услышанному. После ранения прошло уже четыре месяца. Они думали, что его страдания уже позади.

– Нет, только не наш Том! – воскликнул Джесс. – После того как уже столько времени прошло? И пережить такое!

– А Тилли знала, что он слепнет, когда уходила от него? – спросила Бет.

– Нет. Он до сегодняшнего дня никому не говорил.

– Не надо было ему на ней жениться, – сказал Дик. – Я всегда говорил, что она того не стоит.

– Проклятая война! – сказал дед. – Будет конец когда-нибудь ее последствиям?

– Нет, не будет, – ответила Бетони. – Я каждый день вижу то зло, что она сделала, когда навещаю больных в Чепсворт-парке.

– Пойду навещу его, – сказал Джесс. – На этот раз буду стучать до тех пор, пока не откроет.

– Не надо, не ходи туда, – остановила его Бетони. – Его лучше оставить одного.

С утра пораньше в понедельник она поехала с Томом на поезде в Сосфорд. Военный госпиталь стоял на холме, и оттуда открывался прекрасный вид на городок. Бетони он показался суетливым, а для Тома он мало изменился с тех пор, как он был тут в последний раз. Его осмотрели трое врачей, каждый по полчаса. Ему они не были знакомы, но у них была его история болезни, и они задавали ему массу вопросов. Потом ему сделали рентгеновский снимок и сказали, что нужно немного подождать, прежде чем будут известны результаты.

– Я предлагаю вам пообедать, – сказал хирург майор Керрисон, обращаясь к Тому и Бетони. – «Руно», что за углом, неплохое местечко. Скажите официанту, что вы от меня.

После обеда в «Руне» и часовой прогулки за холмом они вернулись в госпиталь и ждали, сидя в коридоре. День был чудесный, уже веяло весной, и в садике за окном расцвели розовые и лиловые цветы.

Вошла сестра, и Том поднялся. Он был совершенно бледен, а на щеке пульсировала жилка.

– Доктор хотел бы вас видеть, миссис Маддокс.

– Я не миссис Маддокс, – сказала Бетони. – Я его сестра. Меня зовут мисс Изард.

– О, простите. Сюда, пожалуйста, мисс Изард.

Тому опять пришлось ждать, сидя на лавке спиной к стене. Мимо него по коридору туда-сюда ходили медсестры в белом и больные в синем. Когда Бетони наконец вернулась, по ее лицу он понял, что новости были плохие.

– Что они сказали? Ты можешь мне сказать всю правду.

– Они сказали, что ничего не могут поделать.

– Ни операции, ни лечения, ничего?

– Зрительные нервы слишком серьезно повреждены. Они не могут ничего сделать. Они сказали, что это только вопрос времени.

– Полная слепота? – спросил Том.

– Боюсь, что так.

– Сколько мне осталось?

– Они не знают.

– Шесть месяцев? Год? Они должны что-то предполагать.

– Нет. Они не уверены. Это может быть скоро… или через два года.

– Я знал, что ничего хорошего не будет, когда они позвали тебя.

– Доктор хочет видеть и тебя. Он хочет дать тебе несколько советов и еще письмо к доктору Дандесу. Он говорит, ты можешь получать пенсию.

– Пенсию! – сказал он глухо и пошел по коридору.

Бетони сидела, положив руки на сумочку. Даже теперь она не рассказала ему всего, потому что они с доктором решили, что не нужно говорить всего. На миг она закрыла глаза, пытаясь найти внутри себя источник силы и храбрости. К тому времени, когда Том вернулся, ей показалось, что она его нашла. Она встала и подошла к нему со спокойным лицом.

Когда они добрались до Чепсворта и пошли к «Старому плугу», где оставляли пони и бричку, Том вдруг остановился и сказал, что предпочел бы пройтись до дома пешком через поля.

– Прекрасный день. Ты не возражаешь, Бетони?

– Обещай, что не наделаешь глупостей.

– Хорошо, – сказал он, и на его губах появилась скупая улыбка. – Я переживу это, как настоящий солдат.

– Ты можешь вообще никогда не ослепнуть, – сказала она отрывисто. – Всем известно, что доктора иногда ошибаются.

Она поехала домой без него и как только повернула во двор, навстречу ей из дома вышел Майкл.

– Ты опаздываешь, Бетони. Мы должны быть у дяди к половине шестого, но сомневаюсь, чтобы мы добрались к шести.

– Извини, Майкл, я не пойду. Мне нужно сделать одну важную вещь.

– Более важную, чем сдержать обещание?

– Надеюсь, ты извинишься за меня перед дядей и объяснишь, что это нельзя было отложить.

– Полагаю, что-то связанное с Томом? Твоя мать сказала, что вы вместе ездили к врачу в Сосфорд.

– Да, я возила его в военный госпиталь.

– И долго, могу я спросить, ты собираешься играть роль сиделки при этом молодце?

– Том слепнет! – сказала Бетони, вспыхнув. – Полагаю, ты допускаешь, что ему нужна помощь?

– Бетони, извини, я понятия не имел. Твои родители могли бы сказать мне. Но если даже так, не пойму, почему ты должна браться за это дело. У него теперь есть жена.

– Тилли бросила его, – сказала Бетони.

– Боже правый! Что за история?!

– Чем дольше ты здесь ждешь, тем позже приедешь в Илтон.

– Да, да, иду, – сказал он, но продолжал стоять, глядя, как она кормит пони. – Кажется, ты не в состоянии отделаться от Тома. Он преследует тебя, как призрак вины. Ты все время пытаешься расплатиться с долгами, которые сделала или нет в детстве.

– Да, наверное.

– По-моему, это невозможно. Ты просто теряешь время.

– Это не только мой долг. Тома ранили во Франции, в бою. Думаю, мы все в долгу перед такими, как он.

– Этого долга тоже нельзя оплатить.

– Да, думаю, нельзя, – согласилась Бетони. – Но мы все равно должны попробовать.

Через час она была в Блегге и заехала к Мерсибрайтам в Лайлак Коттедж. Джек сидел, почитывая газету. Когда Линн провела Бетони на кухню, он отложил ее в сторону, но не поднялся поприветствовать Бетони, и она заметила, что нога у него лежит на подставленной табуретке.

– Я хотела поговорить с вами о Томе.

– Вам лучше сесть. Я охотно выслушаю вас, и Линн тоже, по его дела нас вряд ли заинтересуют.

– Жена Тома ушла от него. Он остался один. Она солгала, сказав, что у них будет ребенок. Просто водила его за нос.

– Я не очень-то удивлен, – сказал Джек. – Она мне показалась хитрой лисой. Но это вовсе не исключает того, что он забавлялся с нею.

– Один неверный шаг, – спросила Бетони, – и теперь вы будете попрекать его этим всю жизнь?

Она отвернулась от него и посмотрела на Линн, которая сидела на краешке стула, вертя в руках чашку и блюдце. Девушка очень красивая, подумала Бетони: аккуратные, изящные черты лица, необычный и живой цвет глаз и волос, умные темно-коричневые глаза. В ней было какое-то нежное тепло, хотя, очевидно, у нее была и сильная воля.

– Ты всегда будешь держать на него обиду?

– Я ему не судья, – сказала Линн.

– Надеюсь, ты могла бы стать его спасением.

– Послушайте, – сказал Джек. – Этот молодой человек сделал мою дочь несчастной. Он обидел ее, мисс Изард, и она правильно сделала, когда дала ему понять, что не хочет больше с ним знаться.

– Значит, он что-то значил для тебя, – сказала Бетони, по-прежнему глядя на Линн, – если в его власти было сделать тебя несчастной.

– Он выбрал другую. Я не виновата, что так вышло.

– Он никогда ни капельки не любил Тилли Престон.

– Он сказал мне, но я не поверила.

– Зачем вы пришли к нам, мисс Изард?

– Я пришла потому, что Том слепнет.

– Нет! – закричала Линн, отворачиваясь, чтобы скрыть боль. – Нет! Нет!

– Ему можно как-то помочь? – спросил Джек.

– Нет, никак, – ответила Бетони. – Он был у врача сегодня. Теперь он один в Пайкхаусе, наедине с этой бедой, и борется с ней, как может. Но есть еще одно, чего даже Том не знает. Этого не знает никто, кроме меня, и, я надеюсь, у меня есть право сказать вам.

Бетони помолчала. Она пыталась прочитать мысли Линн по выражению ее лица.

– Ему осталось жить совсем недолго, – сказала она. – Самое большее двенадцать месяцев, при условии, что он не будет перенапрягаться. Если он чем-нибудь заболеет или переработает, смерть настигнет его раньше, сказал доктор.

Линн сидела совершенно неподвижно. Она заговорила только спустя некоторое время.

– Я помню… в госпитале в Руане… врачи говорили, что опасаются мозговой травмы… Но тогда казалось, что все прошло. – Она была совершенно спокойна, хотя и побледнела как мел, и глубоко вздохнула. – Жаль, что я раньше не знала… когда приехала домой и встретила его опять…

– Линн, ты любишь его? – спросил отец, и когда она повернулась к нему и молча взглянула, он сказал: – В таком случае, думаю, тебе лучше пойти к нему.

– Да, я тоже так думаю.

– Я отвезу тебя туда, – сказала Бетони. – Я подожду на улице, пока ты соберешься. Только недолго. Пони и так уже давно стоит на холоде.

Она вышла к бричке и села в ожидании, а через некоторое время вышла Линн с маленькой полотняной сумкой. Когда они добрались до Пайкхауса, уже сгустились сумерки и накрапывал дождик, сыпясь с неба цвета древесного угля. Дом был погружен в темноту, и Бетони подождала, пока Линн добралась до дверей. Прошло несколько минут, и в окне показался свет зажженной лампы. Бетони свернула на узкую дорожку и поехала к дому под моросящим дождем.

Как-то в воскресенье вся семья в Коббзе собиралась уже садиться за стол обедать, когда задняя дверь распахнулась и вошел Эмери Престон в сопровождении старшего сына Метью.

– Что все это значит? – спросила бабуся, тащившая на стол гору тарелок, а старик Тьюк, державший за лезвие нож, сказал:

– Это вам не «Роза и корона», и я был бы вам признателен, если бы вы стучались, прежде чем входить к порядочным людям.

– Порядочным людям?! – заорал Эмери. – Порядочным людям, вы говорите?

– Что вам нужно? – спросила Бет. – Видите, мы собираемся обедать.

– У меня дело к вашему мужу.

– Почему это ко мне? – спросил Джесс. – Почему ко мне, хотелось бы знать?

– Вы были Тому Маддоксу вместо отца, вот почему, и я хотел бы знать, что случилось с Тилли.

– Ну, хорошо, – сказал Джесс. – Но это не имеет никакого отношения ко мне. – И он стал возиться с плитой, предоставляя это дело жене и дочери. Они, казалось, не считали, что с Томом случилось что-то не то, что он неправильно ведет себя. Но тем не менее они были готовы ответить на все вопросы.

– Тилли сбежала, – сказала Бетони Эмери Престону. – Вы что, не слышали?

– Я слышу много забавных вещей в последнее время, но не от самого Маддокса, так что вы скажите мне, что он выдумал!

– Они не были так уж счастливы, поэтому Тилли и ушла от него.

– Почему же тогда мы не видим ее? – спросил Эмери. – Если девушка уходит от мужа, она должна вернуться в дом отца!

– Нет, если она сбежала с другим мужчиной.

– Я этогоне потерплю! Только не моя Тилли. Она всегда была хорошей девочкой, и уж ничего подобного с ней случиться не могло!