Текст книги "Горький ветер"

Автор книги: Мэри Пирс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

На каждой ферме, в каждой деревушке люди оборачивались и смотрели им вслед. Какой-то пожилой человек поклонился с почтением, затем выпрямился и отдал салют. Старуха вытирала слезы передником. Ребятишки бежали рядом.

– Томми! Томми! Soldats anglais!

– Оторвете пуговицы, – ворчали солдаты, когда маленькие руки дергали их за рубашки.

Люди устали. С каждой пройденной милей они становились все более молчаливыми. День был жарким, и они шли в облаке густой белой пыли, от которой пересыхало во рту и мучила страшная жажда. В Сен-Совуре они остановились на отдых: поесть и попить перед еще одним восьмимильным маршем к берегам реки Анкр.

Наконец они пришли в Векмон, который сиял в сгущающейся темноте своими огнями. Здесь они остановились. Люди падали прямо на дорогу, а офицеры отправились организовывать ночлег. Жители Векмона были не слишком довольны. Они стояли неподвижно, с безучастными лицами. Но когда полчаса спустя к городку подошел батальон горцев Глазго, играющих на трубах, их встретили приветственными возгласами.

– Вот зачем мы здесь, – сказал Майклу один из офицеров. – Нашествие шотландцев весьма полезно для морального климата. Оно даст жителям отличную встряску, и нам, англичанам, конечно, тоже.

– Нахальные ублюдки, – сказал Лайтвуд, когда горец с важным видом прошел мимо. – Щеголяют своей пестрой одеждой!

Весь следующий день они простояли в Векмоне. Люди смогли отдохнуть после семнадцатимильного перехода и приготовиться к новому. Они вышли рано на следующее утро и, чтобы их не обогнали шотландцы, бодро прошли по деревне.

– Может, у нас и не будет воющего кота, бегущего впереди, – сказал своим людям сержант Минчин, – но мы и так хорошо идем.

– Старый добрый батальон трех графств! – раздался голос из колонны. – Особенно Леоминстер!

В Морланкуре, в восьми милях западнее, они снова остановились на суточный привал. Люди сдали все ненужное снаряжение, в том числе и шинели. Теперь они совсем близко слышали пушечную пальбу. Жителей не было видно, некоторое время назад их эвакуировали. До наступления темноты, в двенадцать, они прошли еще три мили к Бекорде, вблизи старой линии фронта 1914 года. Там они соединились с другими батальонами, и вся бригада вошла в лагерь.

Утром Майкл вместе с другими командирами отправился на холмистую гряду под названием Калу, откуда была видна зона боев, в миле или чуть дальше, находящаяся под обстрелом британской артиллерии. Грохот был оглушающим. Линия обороны врага была окутана дымом. Ни минуты воздух не оставался спокойным.

– Мне почти жаль бедных джери [4]4
  Джери – германский солдат.


[Закрыть], – сказал Майклу человек по имени Логан. – Мы обстреливаем их уже три недели. Я не думал, что они очухаются. Когда мы пойдем в атаку, то легко победим.

Когда они возвращались на поле, где вся бригада стала лагерем, Майкл почувствовал проблеск надежды. Там внизу было две тысячи человек, и повсюду, вдоль всей линии фронта, концентрация войск была огромной. Может ли наступление завершить войну? Официальные сообщения были ободряющими. Они говорили об успехах на юге. И все же помимо официальных сводок начали просачиваться слухи, что войска союзников повсюду отступали, неся ужасные потери, целые дивизии разбивались о вражескую оборону. Но каким образом возникали эти слухи, он не понимал. Были ли они, как утверждал полковник, только работой немецких шпионов?

Ночь стояла холодная, и так как лагерь был скрыт от противника двумя или тремя рядами холмов, людям разрешили развести костры. Они вспыхивали повсюду, как маленькие огненные призраки в сырой тьме, и вокруг каждого сидело плотное кольцо людей. В одних компаниях рассказывали истории, в других пели. Из некоторых доносился звук губной гармошки. От группы к группе прогуливался полковник Наннет. Он был одет в теплую английскую одежду с поднятым воротником и натянутой на уши шапкой. Он остановился чтобы перекинуться парой слов с людьми из его батальона.

Майкл стоял у входа в палатку вместе с другими офицерами своего отделения. Лайтвуд кури большую сигару. Ее запах разносился в сыром воздухе.

– А вот идет старик, отвергнувший отдых перед боем.

– «Легкое прикосновение Гарри в ночи», – пропел Эшкот. – «О, бог войны, укрепи сердца моих солдат!»

– Иногда эти черти могут обойтись без этого, – сказал Лайтвуд. – И все же старый петух не так уж плох.

В конце концов, полковник вернулся в штаб. Офицеры отделения В вернулись в свои палатки. Майкл сел лицом на запад, туда, где в темноте вспыхивали огни пушечных залпов, в холодном облачном небе за линией гряды Калу. Внизу в темноте все еще мерцали огни лагеря, неутомимо поддерживаемые веточками, листьями и пучками травы, которые подбрасывали в костры. Некоторые солдаты пели.

 
Когда придет конец войне,
Рай на земле настанет
Скажу я даже старшине,
Что он отличный парень.
 

С первыми лучами солнца обстрел противника войсками союзников усилился по всей линии обороны. Был день взятия Бастилии, и артиллерия французов была особенно активна. В половине одиннадцатого солнце уже сильно припекало колонны, идущие по дороге во Фрикур.

Они снова оказались среди окопов. Земля вся была изрыта воронками, вдоль старой линии фронта до сих пор лежали тела убитых в недавних боях. Кругом стояло зловоние от разлагающихся трупов. Иногда казалось, что они двигаются, из-за того, что шевелились сидевшие на них мухи или копошились полчища крыс.

В деревушке Фрикур, которая теперь лежала в руинах, батальон остановился на несколько часов для привала в ожидании приказа. Из полевой кухни им раздали еду, но от нее во рту был привкус лиддита [5]5
  Лиддит – взрывчатое вещество.


[Закрыть]из-за орудий, ведущих огонь неподалеку. Новости, прибывшие вместе с едой, были очень хорошие. Сообщалось, что линия обороны противника была прорвана и немцы отступали. Наша индийская кавалерия тоже была задействована, и в настоящий момент врага буквально сровняли с землей. Несомненно, было захвачено огромное количество пленных. Целые колонны сдавались. Изможденные обессилившие люди с почерневшими лицами едва могли передвигать ноги.

Из Фрикура батальон отправился в деревню Маметц, которая теперь была просто грудой булыжника. Среди развалин стояла колонна автомобилей медсанчасти, и вокруг нее толпились сотни раненых британцев, ожидающих помощи у санитарных постов. Они выглядели бодро и говорили, что день выдался неплохим.

– Мы там расчистили вам дорогу. Вам теперь ничего не нужно делать, только пройтись с метлой.

– Джери удирают что есть мочи.

– Базентин уже в наших руках…

– Лес Маметц в наших руках.

Но один из раненых, с перевязанной головой, который курил папиросу, цинично усмехнулся:

– В мертвых руках в основном, сами увидите.

Оставив Маметц, батальон спустился по разбитой дороге и влился в долину. Справа от них поднимались оборонительные сооружения. По левую руку долина наклонно уходила к самому лесу Маметц. Грохот от разрывов стоял такой, что его почти невозможно было перенести. На всем открытом пространстве британские полевые орудия вели непрекращающийся огонь, а по ту сторону рвов стояли французские семидесятипятидюймовые пушки. Грохот не смолкал ни на минуту, потому что чуть поодаль вела обстрел британская тяжелая артиллерия.

Вся дорога была усеяна мертвыми. Майкл старался не смотреть на них вблизи. Ему казалось, что тел, одетых в защитное, было намного больше, чем в полевой серой форме, а количество ходячих раненых возросло до нескончаемого потока. Люди в молчании брели мимо, словно находились в полном безразличии ко всему происходящему, скорее, тени людей с запавшими глазами, такими же, как и у немцев. Оставшиеся силы они берегли только для того, чтобы кое-как тащиться по дороге.

– Вы откуда? – спросил Минчин у одной проходящей группы.

– Манчестер, – был короткий ответ.

– А вы откуда? – спросил он других.

– Южный Стаффорд – то, что от нас осталось, – огрызнулся человек.

Повсюду в долине лежали трупы лошадей, головы запрокинуты назад, ноги вскинуты вверх. Некоторые лошади были грузовыми, и их разбитые повозки валялись рядом. Но другие были кавалерийскими, под седлами и с блестящими стременами. Их всадники лежали Бог знает где.

Теперь вдоль дороги проходили раненые солдаты из Индийского полка. Одни вели в поводу своих перепуганных лошадей, другие, словно неживые, болтались в седлах. Один пожилой сикх стоял на коленях перед своей умирающей лошадью, и слезы текли по его бородатому лицу. Губы его двигались, как в молитве, а руками он делал какие-то знаки. Он вытащил из седельной сумки револьвер и выстрелил лошади в голову. Он смотрел на нее, пока она не перестала дергаться, затем навел пистолет на себя и упал на тело коня.

– О Господи! – сказал солдат своему приятелю. – Ты видел?

– Никто ничего не видел! – закричал сержант, который должен был сохранить строй в колонне. – Сомкнитесь там, первое отделение! Равняйтесь по левым!

Люди шли по долине мимо двух пожарищ от бомбежки, под небом, визжащим и грохочущим от пролетающих снарядов.

Логан подошел к Майклу и зашагал рядом. Он разговаривал с офицером из полка Южного Стаффорда.

– Говорит, он здесь с самого начала наступления. Все две недели на передовой. Ничего странного, что они выглядят, как развалины, верно?

– Как, он сказал, называется это место?

– Кажется, они зовут его Долиной счастья.

Они вышли на открытое место среди полей табака, турнепса и пшеницы, прибитой к земле. Было уже семь вечера, и батальон окапывался для ночевки ближе к лесу, который из-за своей формы был известен как роща Утюг. Вражеские снаряды падали все время. Восемь человек было убито до того, как они успели выкопать траншеи. Другие шестеро были серьезно ранены.

Никто не спал. Обстрел был слишком близко. К тому же стало очень холодно, и люди, которые оставили свои шинели в Морланкуре, лежали, тесно прижавшись друг к другу, пытаясь согреться. Рассвет принес небольшое облегчение, привезли завтрак или что-то вроде того, со сладким чаем и глотком рома.

Батальон влился в бригаду, и они двинулись на восток, окутанные толстой пеленой тумана, прямо в зону боев. Вся земля была изрыта и искорежена, завалена осколками снарядов и мертвыми телами. Там также было много раненых, пролежавших всю ночь, и пленных, которые выходили с поднятыми руками, когда мимо них маршем проходили колонны. Один или двое солдат, которые еще не совсем ожесточились, вышли из шеренги, протягивая раненым фляжки с водой. Но их тут же вернули в строй бдительные офицеры.

– Оставьте их для себя, когда вас самих потащат на носилках!

Бригада строилась в долине к югу от Высокого леса. Второй батальон трех графств оставался в резерве. Они заняли позиции в Триве Спюре рядом с проселочной дорогой, известной как Петляющая Тропа. Второй батальон Вустершира стоял поблизости.

В миле к северу шотландцы и Королевский полк образовали переднюю линию, и некоторые из шотландцев уже побывали в сражении этой ночью. Сейчас они атаковали на главном направлении, где немецкие войска, вопреки прежним сообщениям, были по-прежнему сильны. Высокий лес считался безопасным, но когда шотландцы вышли на открытое пространство, их срезали вражеские пулеметы, стрелявшие из-за деревьев.

Майкл видел всю картину в бинокль: фигурки в килтах [6]6
  Килт – юбка шотландского горца.


[Закрыть]бежали по полю двойной цепью, то там, то тут сверкали штыки, и вдруг они ужасно поредели, когда пулеметные очереди ударили по ним с фронта и с тыла. Ему была видна линия Первого батальона короля и королевы, люди пытались закрыть бреши в цепи. Ряды откатывались назад, тела падали в зеленую пшеницу. Живые падали тоже, ползая между воронками. Он увидел полк вустерширцев, подходивший на помощь: два отделения шли в сторону леса, а два атаковали на открытом пространстве. И еще он видел жалкие остатки, возвращающиеся, подтягивая задние ряды.

– Как вы думаете, сэр, нас тоже пошлют на помощь? – спросил Логан полковника.

Майкл опустил бинокль и чуть повернул голову в ожидании ответа, который пришел не сразу. Лицо полковника прорезали глубокие морщины, а в глазах стояли слезы злости.

– А вы этого хотите? Последовать за теми беднягами на поле? – Но он быстро смягчился. – Извините, Логан. Я не хочу, чтобы вам свернули шею. Но я понятия не имею, какие будут приказы. Все, что я знаю, это то, что атаковать на открытом месте, когда джери все еще удерживают этот чертов лес, просто безумие. Я послал в штаб бригады, чтобы сказать им то же самое.

В полдень британская артиллерия начала получасовой обстрел. Но прицел был взят слишком близко, и снаряды ложились туда, где было то, что осталось от передовой линии полка Глазго. Немецкие снаряды разрывались в южной части леса, выгоняя оттуда отряды из Вустершира и Южного Стаффорда, многих скосили свои же пулеметы до того, как им удалось дать знак, что это англичане.

В четыре часа пополудни в лес послали два отделения Второго батальона трех графств: отделение С под командой Логана и отделение Д под командой Тремирна, всего приблизительно человек двести. Два других отделения остались в окопах, рядом с которыми ложились вражеские снаряды. И в половине пятого пришел приказ выйти на открытое пространство на холмах.

Полковник Наннет медлил. Он хотел убедиться, что лес очистили. Он послал разведчика, но тот не вернулся. Полковник уже собирался послать еще одного, когда пришло сообщение из штаба бригады, в котором говорилось: «Лес наш. Следуйте приказу». Ровно в шесть часов отделение А под командой Эшкота и отделение В под командой Майкла вышли на открытое пространство, начав наступление на линию огня противника.

Холмы были усеяны трупами и умирающими, земля повсюду потрескалась, и черный дым плыл слева направо, когда противник усилил обстрел. Видимость была плохой, склон становился все круче, поэтому продвигались очень медленно. Но вот ближе к краю дым рассеялся, и они снова вышли на яркий свет.

Майкл посмотрел сначала вправо, а потом влево, чтобы увидеть, сколько человек он потерял, когда они падали, невидимые в дыму. Ему показалось, что шеренга все еще держится, движение вперед продолжается. Он заметил выражение лица сержанта – спокойное, уверенное, широко открытые глаза смотрели из-под стальной каски.

Ближе к вершине первого холма Майкл свернул в сторону, чтобы обогнуть глубокую воронку на дороге. Вдруг три человека с винтовками вылезли из своего укрытия и упали позади него. Они были в килтах – выжившие солдаты взвода горцев, оставшиеся после предыдущей атаки.

– Мы с тобой, парень! Кто бы ты ни был, ты отлично держишься!

Они миновали край леса и ползли теперь по открытому месту, где обстрел был сильнее всего, хотя шрапнель разрывалась где-то над головами. Отделение А было справа, отделение В слева, обе цепи смешались, но все же продвигались вперед. Земля снова стала ровной. Шеренги противника находились в сотне ярдов.

Внезапно с правого края леса началась пулеметная и ружейная стрельба, и Майкл, оглянувшись, увидел, что трое горцев повалились на землю. С правого края отделение А попало под первые и наиболее сильные залпы, и почти половина солдат полегла. Оставшиеся продолжали двигаться вперед и попадали под такой же сильный огонь, когда пытались добраться до цепи противника. Задача оказалась им не по силам, и оставшиеся откатывались, инстинктивно пытаясь укрыться за спинами отделения В, которое все еще наступало. Только Эшкот оставался впереди и, подбежав к Майклу, ругаясь и всхлипывая, сказал:

– Эти лгуны сказали, что лес наш! Зачем они врут, сволочи?!

И вот его уже не было. По нему прошли отступающие. Его место рядом с Майклом занял Гейтс. Грохот от «максимов» был очень сильным. Немцы вели умелый, прицельный, убийственный огонь. Майкл почувствовал, что закрывает глаза, стараясь отвернуться, словно от града. И все время, пока он бежал вперед, ему казалось, что он прорывается сквозь плотный занавес, сплетенный из летящих пуль. Он почему-то вообразил, что этот занавес был его защитой, что пуля, несущая ему смерть, застрянет в нем, и все, что ему нужно делать – это прорываться вперед.

Гейтс был убит и упал с ужасным, душераздирающим криком. Человек, занявший его место, всхлипывал и ругался, хватая воздух широко раскрытым ртом и раздувая ноздри. Ему попали в грудь, и он упал, ткнувшись лицом в землю. Его винтовка попала Майклу под ноги, и он споткнулся.

Теперь, куда бы он ни взглянул, направо или налево, повсюду в цепи были бреши, которые больше не закрывались и все время увеличивались. Он прижался к груде трупов, переползая через нее, и в этот самый миг пуля попала ему в бедро. Он упал среди мертвых тел.

В двадцати ярдах впереди была воронка, и он на животе пополз к ней. Из-за края выглянул какой-то человек. Он его заметил. Это был Алан Спарри, его младший офицер. На голове у него ничего не было – каску он потерял. Спарри был ранен в обе ноги, но все же выполз из воронки и протянул руку Майклу, чтобы помочь ему.

– Пригни голову! – закричал Майкл. – Пригнись и давай назад, придурок!

Загрохотал пулемет, и Майкл вжался лицом в землю. Пули вспороли землю перед ним и как бы прорезали в ней глубокую полосу. Когда он снова поднял голову, Спарри был мертв, голова пробита. Майкл заполз в воронку.

Рана оказалась не очень серьезной: пуля вошла в бедро и вышла, не задев кость. Но кровотечение было сильным, и скоро его одежда вся промокла, поэтому Майкл использовал галстук, как жгут.

Когда он выглянул из воронки, наступающей цепи не было видно, оставшиеся в живых укрылись в воронках. Несколько человек были совсем рядом и ползли к нему. Вскоре еще два человека спустились в его воронку. Один из них был ранен в грудь.

Раненый по фамилии Астон был совсем плох. Майкл помог другому, капралу Дарби, перевязать рану. Он дал ему хлебнуть из своей фляжки.

– Что за кутерьма! – воскликнул Дарби. – Что за вонючая чертова неразбериха! – Он посмотрел на Майкла с горьким упреком. – У нас даже не было возможности подобраться к немцам. Ни у нас, ни у тех бедняг, которые атаковали утром. Нашим шишкам следовало бы об этом знать, не правда ли?

– Теперь они знают, – сказал Майкл.

– Если я вернусь живым, то клянусь, что доберусь до красноносого бригадира и проткну его моим чертовым штыком!

– Астон ваш друг?

– Он мой зять. Перед тем как уйти на войну, он женился на моей сестре. И что онаскажет, когда узнает, что его ранили?

– Он может поправиться. Нам нужно скорее доставить его в тыл.

– Какая надежда! – усмехнулся Дарби. – Сияющий луч надежды!

Пулеметная очередь заставила его замолчать. Он пригнулся к земле. Майкл хотел узнать, по кому стреляли, когда кто-то перевалился через край воронки и упал рядом с ним. Это был сержант Минчин.

– Вы в порядке, сэр? Вижу, вы ранены.

– Не сильно, хотя кровь из меня льется, как из кабана. Это Астону нужна помощь.

Астон был почти без сознания. Минчин наклонился над ним, прислушиваясь к его сердцу и дыханию. Дарби следил за ним.

– Есть надежда, сержант?

– Надежда есть всегда, – сказал Минчин. – Пуля не задела легкие, скажу я вам, но нам нужно быть поосторожнее, когда понесем его. Может быть, лучше оставить его тут. Пусть джери найдут его и починят.

– Черта с два, нет уж! – возразил Дарби.

– Так бы ему скорее помогли.

– Как ему помогут, Господи?

– Джери не звери. Они о нем хорошо позаботятся.

– Я потащу его к нам, – сказал Дарби, – даже если мне придется сделать это в одиночку.

– Ну, хорошо. Мы понесем его, не волнуйтесь, как только будет достаточно темно, чтобы двинуться. – Минчин повернулся к Майклу. – А вы как, сэр? Можете идти?

– Если нет, то я всегда могу ползти.

Неподалеку в воздухе разорвалась шрапнель, и они ткнулись лицом в землю, пока осколки рушили края воронки. Когда Майкл выглянул, дым плыл над головами. Он окликнул Минчина, который оглядывался по сторонам.

– Что там творится? Вам видно?

– Вижу наших, сэр. Они отходят от леса. Теперь снова бросаются вперед, в цепь.

– Они там не собираются, не видно?

– Нечего собирать, сэр. Две дюжины, не больше.

– А что случилось с нашей батареей Льюиса?

– Их накрыли, сэр, довольно быстро. В орудие мистера Райла попал снаряд, и пушка вышла из строя. Я знаю это точно, потому что сам видел. Остальные застряли на краю леса, пытаются выбить оттуда эти чертовы пулеметы. Их скосило в один момент. Они даже не успели выстрелить из своего орудия.

Из немецкой цепи выстрелили, и пуля попала в край воронки. Минчин сразу же отполз назад.

– Полковника убили, сэр, вы знаете? И Лайтвуда тоже, и Хейнса.

– А что с мистером Спенсером?

– Серьезное ранение в голову. Отделению А досталось еще сильнее, чем нам. Думаю, их порядочно проредили.

Майкл отвернулся и закрыл глаза.

* * *

Незадолго до наступления темноты Майкл достал их пайки. Они съели солонину и сухари. Астон, хотя и пришел в сознание, почти не мог есть. Он постоянно просил воды. Дарби поил его из своей фляжки.

– Держись, Фред, теперь уже недолго. Мы отнесем тебя к нашим, не бойся. Только, ради Бога, помни, что кричать нельзя, не то мы точно наткнемся на джери.

С наступлением вечера артиллерия возобновила огонь с обеих сторон, и воздух снова наполнился воем и свистом снарядов. Но через некоторое время спустилась ночь, и обстрел начал стихать, стреляли только изредка. Между двумя полыхающими линиями огня сгустилась темнота.

– Пора, – сказал Минчин. – Нужно отправляться.

Они с Дарби подняли Астона, и он обхватил каждого за шею. Астон вскрикнул, но тут же быстро подавил крик, плотно стиснув зубы.

– Тише, – сказал Минчин шепотом. – Держись, парень, и прикуси язык. До Типперари [7]7
  Типперари – город в Ирландии. «До Типперари путь не близкий» – популярная песня времен первой мировой войны.


[Закрыть]путь не близкий.

Он повернулся к Майклу, который лежал, пытаясь согнуть колено.

– Идете, сэр?

– Нет, еще нет. Вам лучше идти впереди.

– Полагаете, вам не понадобится помощь?

– Не суетись, приятель. Давайте идите. Делайте, как я сказал.

– Хорошо, сэр. Только не возитесь тут слишком долго, скоро появятся патрули джери.

– Знаю, не дурак.

– Хорошо, сэр. Удачи вам.

– Удачи вам, Минчин, – сказал Майкл, глядя, как трое выбрались из воронки и исчезли в туманной темноте.

Он подполз к краю и прислушался. Вокруг в темноте стонали и плакали раненые, иногда он слышал шуршание, когда кто-нибудь полз по склону. Порой он слышал тяжелое дыхание, а один раз, как кто-то молится.

В миле внизу снаряды рвались в Высоком лесу. Огромные желтые факелы вспыхивали в темноте среди деревьев. А на горизонте, на юге и на севере, небо сверкало белыми отблесками, когда орудия отвечали друг другу. То там, то здесь в воздухе загорались осветительные ракеты: красивые зеленые, сделанные человеческими руками метеоры. И каждые несколько минут над головой расцветали яркие сигнальные огни, как японские цветы, освещая вокруг всю землю.

Майкл снова откинулся на спину, глядя в трепещущее небо. Он потерял много крови, чувствовал слабость и головокружение, его сковала смертельная усталость. Где-то поблизости он услышал голоса людей, разговаривающих по-немецки, и приближение топающих ног. Первые патрули вышли уже, бродя среди убитых и раненых.

– Ах ты Боже мой, ну что за свалка такая! – тихо, но отчетливо произнес голос. Потом голоса и шаги удалились.

Майкл знал, что нужно идти. Его рана была не серьезной, у него было достаточно сил, чтобы ползти. В Дувкуре врачи снова поставят его на ноги, и он опять сможет воевать. Но волю Майкла парализовало, а тело подчинялось собственному диктату. И он остался там, где лежал, на дне воронки, ожидая, когда придут немцы и возьмут его в плен.

Бетони, получив записку от миссис Эндрюс, сразу же отправилась в Кингз-Хилл-хаус. Ее проводили в комнату, залитую солнцем и наполненную ароматом роз. Миссис Эндрюс сидела совершенно прямо, с бесстрастным лицом, но когда Бетони заговорила о Майкле, она как-то обмякла и стала всхлипывать. Через некоторое время она смогла продолжить разговор. Ей было стыдно, что она плачет перед этой плотницкой дочкой, двадцатилетней девушкой, глаза которой оставались сухими и которая держалась на редкость невозмутимо.

– Извините, мисс Изард, но я еще не оправилась от шока. Я не ожидала, что вы приедете так скоро.

– Вы получили что-нибудь от самого Майкла?

– Да, но только одну из этих напечатанных открыток. Там говорилось, что письмо он пошлет следом.

– Он тяжело ранен?

– Люди из Красного Креста сказали, что нет. Но он в немецком госпитале, и я не верю, что там с ним будут хорошо обращаться.

– Я уверена, что все будет хорошо. Красный Крест следит за этим.

– Жаль, что не могу разделить вашу уверенность, но иногда рассказывают такие жуткие истории…

– В конце концов, он жив, а это главное.

– Мой сын военнопленный. Это для меня слабое утешение.

– Но он жив! – твердила Бетони. – Он вернется, когда война закончится. Неужели вас это не утешает?

Она подумала о тысячах, погибших с тех пор, как началось большое наступление. Путешествуя по Англии, посещая фабрики, она повсюду встречала безутешных женщин и уже потеряла счет тем, чьи мужчины навсегда остались на полях Соммы.

Миссис Эндрюс поднялась:

– Я рада, что вы так спокойно выслушали новости. Я боялась, что вы будете огорчены. Мне кажется, вы, молодые женщины, становитесь жестче. В какой-то степени это, возможно, и благо.

– Есть ли адрес, куда я могу написать Майклу?

– Да, конечно. Я дам вам его. – Миссис Эндрюс подошла к столу. – Я уверена, он будет рад получить от вас письмо.

Все лето и осень на Сомме не прекращались бои. Позьер. Лонгваль. Морваль. Дельвиль. Ле-Транс… В ноябре они прекратились. Несколько миль территории отбили у противника, пятьсот тысяч жизней потеряли. Большой прорыв провалился. Но немцы, как сообщалось, были деморализованы собственными потерями. Это должно было в конечном счете отразиться на их состоянии. Тем временем положение по-прежнему оставалось тупиковым. Обе армии окопались. Зима надвигалась и на тех, и на других, самая ужасная зима за двадцать лет.

– Вуди, как думаешь, дома так же холодно?

– Конечно. Моя жена написала, что обморозилась.

– Мы почти что чужие, я и мои ноги, не говоря уж о других местах.

– Тут что, кто-то вызвал Деда Мороза?

– Эй, Тосс, помнишь, как тепло было в этой чертовой Бретании? Я почти хочу вернуться туда. Или Чертов лес, в котором горели деревья. Я бы уж лучше сгорел там, как бедный старина Гловер, или Вернинг, или Кайт, чем замерзать тут насмерть дюйм за дюймом, черт возьми.

– Как ты можешь так говорить? – возмутился Кострелл, один из нового поколения. – Как будто это была такая шутка!

– А это и есть шутка, – сказал Дансон. – Убийственная для некоторых. На самом деле. И для остальных еще будут сюрпризы. Но вы, новички, не понимаете этого.

Кострелл замолчал. Он считал их отвратительными, бездушными, жаждущими крови. Он не мог разделять их отношение к войне. Он всегда помнил о замерзших трупах, лежащих на ничьей земле, многих было видно из окопов, некоторые лежали довольно близко от проволочных заграждений, всего в нескольких ярдах. И когда Дансон говорил, как обычно: «По-моему, старина Билл мог бы и укрыться одеялом?» или: «Клянусь, Джон Вилли перевернулся, он утром лежал не так», – Кострелла просто передергивало.

– Все верно, сынок, – сказал ему Боб Ньюэз. – С ними,которые там лежат, все в порядке. Ониуже не чувствуют этого чертова холода, не слышат проклятых снарядов, и их уже не посылают в санитарные наряды. Там им намного лучше, и они, черт возьми, это знают.

– Вы заметили, что от младшего офицера пахнет одеколоном? – спросил Пекер Дансон.

– Бедный гомик, – сказал Дейв Раш. – Он, наверное, намазался кремом против вшей.

– Да идите вы все! – Привитт оторвался от письма, которое писал. – Что, офицеры ведут такие же разговоры?

– Нет, конечно, не такие. У них разговоры поважнее и получше, со звездочками на плечах и офицерскими портупеями.

– А джери? Они тоже об этом болтают?

– Ну, они их ссыпают в канистры из-под бензина, а потом поджигают и бросают в нас. Это наиболее удачное оружие кайзера.

Привитт вернулся к своему письму и с минуту сидел молча. Он развлекался, дурача цензора. Он поднял голову и прочитал только что написанное.

«Дорогой брат Хамфри. В прошлую субботу я спал с тремя француженками и их мамашей. Мамаша была лучше всех, хотя и не так хороша, как та, что была у меня в пятницу, когда я ночевал в заведении высшего класса, его содержит китаянка, которая когда-то держала прачечную в Солихалле». Вот! Это заставит их разуть глаза! Когда майор прочтет это, он будет бегать за мной и спрашивать адрес.

– Это ведь неправда, Привитт!

– Ха! Отвали! Единственный, с кем я тут спал, это мохнатый кролик.

Снаряд пролетел над их головами и разорвался с грохотом позади траншеи. Они пригнулись, и на них посыпался ливень мерзлых комьев, отскакивая от стальных касок. Привитт снова выпрямился и стряхнул землю с планшета.

– Если дела и дальше так пойдут, мне вряд ли удастся закончить образование.

– Нужно поблагодарить Господа за наши котелки, – сказал Пекер, поправляя свою каску.

– А ну-ка шевелитесь! – кричал капрал Флиндерс, быстро обходя траверс [8]8
  Здесь – земляная насыпь, защищающая от огня противника с флангов или с тыла.


[Закрыть]. – Уберите эту грязь, поторапливайтесь, и чтобы не сметали грязь под покрытие! Используйте окопный инструмент!

Люди принялись за работу, вытаскивая осыпавшийся грунт. Они наполнили мешки песком и заделали дыру в бруствере.

– Окопный инструмент, – ворчал Кострелл. – Почему бы не называть лопату лопатой?

– Я подумываю об изменении имени, – заявил Привитт. – Это не шутка – называться «рядовой Привитт» с приветом. Легко быть приветливым Привиттом, когда у нас все приветливые с приветом.

– Если это говорить быстро, можно выступать в концерте.

– Сколько снарядов он потратил на нас сегодня утром, Тосс?

– Не знаю, не считал.

– По-моему, что-то уж слишком тихо. Они, наверное, разгадывают кроссворд. – Ньюэз, поднявшись на бруствер, принюхивался. – У них сегодня на завтрак ветчина. Копченая, думаю. Везет гадам!

Две линии обороны в Брисле находились близко друг от друга, и отношения между ними строились по принципу «живи сам и не мешай жить другим». Поэтому они редко обменивались ружейными выстрелами или пулеметными очередями, и это было, как говорил капрал Флиндерс, чистой формальностью. Нейтральная полоса была шириной всего в пятьдесят ярдов, и когда кто-нибудь из англичан высовывался из окопа и поднимал плакат с надписью «Нарушители границы будут казнены», немцы, вместо того чтобы разнести его на мелкие кусочки, просто швыряли в него снежки. Даже офицеры закрывали глаза на такие невоенные проделки.

Как-то раз морозной ночью, когда солдаты сидели в блиндаже, греясь возле маленькой жаровни, Дейв Раш достал старую хрипящую губную гармошку и стал наигрывать популярные мелодии. Люди пели, раскачиваясь из стороны в сторону, потому что пение и раскачивание согревало их. И вдруг, когда он еще не доиграл «Бежит дорога дальше и дальше», Барстон, который стоял на посту, отдернул полог.