Текст книги "Прежде чем проститься"

Автор книги: Мэри Хиггинс Кларк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Нелл недоуменно поглядывала на телефон. Ее тянуло позвонить Герте и спросить, как та оценивает все это.

32

После пробежки по Центральному парку эйфория Дэна Майнора вновь сменилась растерянностью. Он сказал себе, что цеплялся за соломинку; фантазировал, словно ребенок: вот он бежит и на одной из скамеек парка видит Квинни. Или приходит домой и вдруг получает звонок от Лилли Браун: «Ваша мать у нас в приюте».

Длительное стояние под душем несколько улучшило настроение Дэна. Он надел свои любимые твидовые брюки, спортивную рубашку и мокасины, затем направился к встроенному холодильнику. Есть особо не хотелось, но бокал шардонне и сыр с крекерами, пожалуй, не помешают.

Дэн расположился в гостиной – просторной комнате с высоким потолком. За три с половиной месяца он успел привыкнуть к своему новому жилищу. Впрочем, ничего удивительного: материнские гены. Его мать родилась на Манхэттене; Нью-Йорк был ее самым любимым местом в мире (так ему говорила Лилли Браун), хотя в двенадцатилетнем возрасте родители увезли ее в Мериленд.

«Интересно, какие из воспоминаний о матери действительно мои, а какие я слышал от других, но привык считать своими?» Дэн часто задавал себе этот вопрос. Совместной жизни с отцом он не помнил; тот ушел из семьи, когда Дэну было всего три года. К счастью, после исчезновения матери он не стал добиваться опеки над сыном. Единственный отцовский поступок, за который Дэн не кривя душой мог бы сказать ему спасибо.

Дед и бабушка относились к Престону Майнору весьма неприязненно, однако никогда не настраивали внука против собственного отца.

– Увы, Дэн, слишком много браков распадается, – говорили они подросшему внуку. – Иногда желание расторгнуть брак бывает взаимным, и тогда супруги расстаются с легким сердцем. Но гораздо чаще для кого-то из супругов это оказывается громом среди ясного неба и вызывает душевную травму. Время излечивает подобные травмы. Наверняка и твоя мать сумела бы оправиться после развода. А вот после случившегося с тобой она так и не смогла оправиться.

«Откуда у меня такая уверенность, что мать захочет жить вместе со мной?» И этот вопрос Дэн тоже часто себе задавал. Он знал: есть категория людей, предпочитающих жить на улице. Они не желают возвращаться к привычной жизни и даже тяготятся ею. Дэну хотелось верить, что его мать не такая. В этом его убеждали скупые сведения, которые сумел добыть нанятый тогда частный детектив. Оказалось, его мать периодически занималась социальной работой – обслуживала одиноких стариков. Те были очень довольны: заботливая, всегда выслушает. Потом Квинни одолевала депрессия, она начинала пить и уходила на улицу. Так повторялось несколько раз.

Частный детектив беседовал с социальной работницей, у которой однажды был долгий разговор с Квинни... Потягивая вино, Дэн вспоминал ответ своей матери. Когда та женщина спросила ее о самом заветном желании, она ответила: «Освободиться от груза прошлого».

От груза, который она сама на себя взвалила и который столько лет давит ей на плечи.

Зазвонил телефон. Дэн подошел к аппарату и взглянул на определитель номера. Звонила Пенни Мейнард, модельерша, жившая на четвертом этаже. Несколько раз они встречались в лифте и перебрасывались обыденными фразами. Пенни была примерно того же возраста, что и Дэн. Миловидная, чуть полноватая женщина. Дэн даже подумал, не познакомиться ли с ней поближе, но затем оставил эту идею. Еще в подростковом возрасте он вычитал в какой-то книге совет: «Постарайтесь не заводить близких отношений с соседями по дому. Тем самым вы избежите многих неприятностей». Наблюдая жизнь своих друзей, Дэн не раз убеждался в справедливости этого совета.

Сейчас Дэн решил не брать трубку, а выслушать сообщение, оставляемое на автоответчике. После щелчка раздался голос Пенни:

– Привет, Дэн. Я знаю, что вы сейчас дома. Ко мне зашли соседи. У них есть дети; к счастью, здоровые. Но они все равно решили, что пора бы познакомиться со своим соседом-педиатром. Милости прошу ко мне. Если вы заняты, обещаю: больше чем двадцать минут вашего драгоценного времени мы не украдем, если, конечно, вы не захотите остаться на мой фирменный «макаронный ужин».

В квартире Пенни слышались голоса. Дэн вдруг обрадовался неожиданному приглашению.

– Спасибо. С удовольствием приду, – сказал он, взяв трубку.

Соседи, захотевшие с ним познакомиться, оказались вполне приятными людьми. Дэн остался на «макаронный ужин» (Пенни мастерски умела готовить) и вернулся к себе только перед десятичасовым выпуском новостей.

Первым показали фрагмент о поминальной мессе по Адаму Колиффу – архитектору, погибшему на прошлой неделе на борту своей взорвавшейся яхты. Видеоряд комментировала Розанна Скотто с телеканала «Фокс-ньюс»: «Как вы, наверное, знаете, ведется расследование обстоятельств взрыва, погубившего Колиффа и еще троих... Думаю, этого человека, идущего рядом с вдовой Колиффа, вам представлять не надо. Да, это Корнелиус Макдермотт. Легендарный политик, который почти пятьдесят лет заседал в Конгрессе. Ходят упорные слухи, что теперь это место намерена занять его внучка Нелл. Боб Горман, нынешний конгрессмен от Центрального Манхэттена, по истечении срока решил уйти из политики».

Почти весь экран заняло лицо Нелл, показавшееся Дэну очень знакомым. «А ведь я ее знаю, – подумал он. – Лет пять назад мы встречались на приеме в Белом доме. Она тогда была с дедом, а я сопровождал дочку конгрессмена Дейда».

Дэн вспомнил их недолгий разговор с Нелл. Они выяснили, что оба являются выпускниками Джорджтауна. С трудом верилось, что за эти годы она успела выйти замуж, овдоветь и теперь готовилась начать собственную политическую карьеру.

Нелл великолепно держалась, но ее глаза были полны боли. Дэн с трудом узнавал в ней прежнюю, беззаботно смеющуюся женщину, которую встретил тогда на приеме.

«Обязательно пошлю ей письмо с соболезнованием, – мысленно пообещал он себе. – Вероятно, она меня уже забыла, но я все равно это сделаю. Она ведь так страдает. Должно быть, этот Адам Колифф был замечательным человеком».

16 ИЮНЯ, ПЯТНИЦА

33

Квартира, в которой Уинифред Джонсон прожила почти всю свою жизнь, находилась в доме на углу Амстердам-авеню и Восемьдесят первой улицы. Нелл условилась с дедом, что они встретятся в десять утра прямо в парадной.

– Остатки прежней роскоши, – сказала Нелл, поздоровавшись с Маком.

Макдермотт огляделся. И парадная, и сам дом знавали лучшие времена. Мраморный пол покрывали пятна, в светильниках горели тусклые лампочки. Вся мебель перед столиком консьержа состояла из двух протертых кресел.

– Мать Уинифред сегодня утром звонила управляющему и предупредила о нашем приходе, – сказала Нелл консьержу, который явно выполнял здесь несколько обязанностей сразу.

Консьерж кивнул и указал им на единственный лифт.

– Нелл, по-моему, мы совершили громадную ошибку, отправившись сюда, – сказал Корнелиус Макдермотт, когда кабина старомодного лифта, поскрипывая, везла их на пятый этаж. – Не берусь гадать, чем окончится расследование, которое затеяла окружная прокуратура, но если Уинифред была причастна к взяткам или что-то знала о них, и если...

Он осекся.

– Мак, только не вздумай сказать, что Адам тоже был причастен к взяткам или замешан в мошенничестве, – сердито предупредила деда Нелл.

– По-моему, я ничего такого не говорил. Ты не дала мне докончить фразу. Я хотел сказать: если прокуратура сочтет нужным произвести обыск в квартире Уинифред, получится, что мы сунули туда нос раньше их.

– Мак, прошу тебя, – одернула деда Нелл, стараясь не показывать своего раздражения. – Нас с тобой всего-навсего попросили помочь. Миссис Джонсон очень боится, как бы ей не пришлось покинуть этот пансион. А ей там хорошо. Ты бы ее видел. Совершенно беспомощная, никому не нужная старуха. Вдобавок с тяжелым характером. Она очень давно страдает ревматоидным артритом. Думаю, если бы меня столько лет мучили боли, мне бы тоже было не до лучезарных улыбок.

Они вышли из лифта.

– Нелл, мы с тобой никогда не лукавили, – сказал Мак. – Можешь отрицать, но я вижу еще одну причину твоего визита в эту квартиру. Ты надеешься найти в бумагах Уинифред нечто такое, что в случае чего делало бы главной взяточницей ее и одновременно обеляло Адама.

Коридор был столь же запущенным, как и парадная.

– Какая у них квартира? – спросил Мак.

– Пять «Е», – ответила Нелл и полезла в сумочку за ключами, которые ей дала миссис Джонсон.

– А замочки-то простенькие, – усмехнулся Мак. – Двойной и секретный, в котором никаких секретов. Профессионалам и отмычки не нужно; достаточно простого консервного ножа.

Нелл открыла дверь. Изнутри пахнуло затхлостью нежилого помещения. Странно: Уинифред погибла всего неделю назад, а казалось, квартира пустует уже давно.

Нелл зажгла свет. Почти у самой двери, на столике, стояла ваза с пыльными засушенными цветами. Такие букеты продавались во всех бакалейных магазинах. Прихожая была не слишком просторной. Двойные застекленные двери вели в гостиную – длинную, узкую и весьма унылую комнату с истертым персидским ковром на полу. Вдоль одной стены стояли старый диван, обитый красным бархатом, и такое же кресло, а вдоль другой – пианино и стол, очень похожий на столы в старых библиотеках.

Стол покрывала кружевная дорожка. В центре аккуратным полуовалом были расставлены фотографии в рамках, а по краям высились две одинаковые лампы под абажурами с бахромой. Такую старину Нелл видела только в фильмах о Викторианской эпохе.

Нелл стала разглядывать фотографии. В основном это были снимки Уинифред. Худенькая девочка в купальном костюме, сияя от счастья, получала награды за свои спортивные достижения. На других фотографиях Уинифред было уже под тридцать. Та же хрупкая фигура, но уже не в купальном, а в деловом костюме. И та же растерянность в глазах. Чем-то она напоминала кошку или собачонку, потерявшуюся в большом и недобром мире.

– Скорее всего, миссис Джонсон имела в виду эти снимки, – сказала Нелл деду. – Когда мы будем уходить, я их заберу.

Она вернулась в прихожую. За дверью слева была кухня. Справа, в сумраке коридора, белели двери еще двух комнат. Нелл начала с дальней, оказавшейся спальней миссис Джонсон. Там стояли двуспальная кровать, шкаф, комод с зеркалом и еще один комод, поменьше. Бахрома на кроватном покрывале напомнила Нелл бабушкину спальню.

Вторую комнату занимала Уинифред. Здесь она и работала, и спала. В тесное пространство были втиснуты диван-кровать, телевизор, корзина с журналами и компьютерный стол. Стену над столом занимали два ряда книжных полок, а над диваном, в застекленных рамках, висели спортивные награды Уинифред. Нелл никогда не страдала клаустрофобией, однако сейчас ей вдруг почудилось, что стены сомкнутся и раздавят ее. Какая унылая, безрадостная квартира! А Уинифред жила здесь год за годом; с раннего детства и до смерти. Даже отправив мать в пансион, она не решалась что-либо поменять в привычном убранстве.

Все это время Мак молча следовал за внучкой по пятам.

– Нелл, полагаю, экскурсия по чужой квартире окончена. В таком случае ищи бумаги, которые ты надеешься найти, и давай не будем здесь одерживаться. Время дорого.

Мак говорил будто классический бизнесмен, привыкший беречь каждую минуту. Для Нелл это было сигналом: дед чем-то встревожен. Интересно чем? Ах да, его беспокоит, что окружная прокуратура может усмотреть в их приходе сюда совсем иные мотивы, нежели выполнение просьбы больной капризной старухи.

– Прости, Мак, – сказала она. – Ты прав.

Нелл подошла к столу и выдвинула центральный ящик. Ее не покидало неприятное чувство вторжения в чужой мир.

Она действительно попала в чужой мир. Ящик был плотно забит всевозможными бумагами: от блокнотиков до архитектурных проектов. И везде печатными буквами или аккуратным, несколько старомодным почерком Уинифред, крупно или совсем мелко были выведены четыре слова: «Уинифред любит Гарри Рейнольдса».

34

Управляющий косметического салона, в котором работала Лайза Райен, дал ей неделю оплаченного отпуска.

– Вам нужно немного прийти в себя, – сказал он. – Тогда процесс адаптации пойдет легче.

«Процесс адаптации», – скорбно вздохнула Лайза, глядя на кровать, заваленную одеждой мужа. Глупейшие слова. Джимми всегда презрительно морщился, когда слышал их в выпуске новостей, сообщавшем об авиакатастрофе или землетрясении.

– Главное, они известили родственников погибших. Сообщили, что тела найти не удалось и хоронить, собственно говоря, некого. А теперь этот шут с микрофоном болтает о «процессе адаптации», – с раздражением отзывался Джимми.– Иными словами: привыкайте поскорей и живите дальше.

Кто-то посоветовал Лайзе обязательно находить себе занятия. Самые пустяковые и даже бессмысленные дела гораздо полезнее неподвижного сидения. Лайза это и сама понимала и потому решила разобрать вещи мужа, разложить по коробкам и отдать какой-нибудь благотворительной организации. Уж лучше пусть их носят бедняки, чем они будут пылиться в шкафу, как это случилось с одеждой ее деда.

Для ее бабушки любая мелочь, оставшаяся после мужа, была святыней, а попытка выкинуть что-либо ломаное или просто никому в семье не нужное – святотатством. В детстве Лайзу всегда удивляло, когда она открывала гардероб и рядом с бабушкиными платьями видела аккуратно развешанные костюмы деда.

«Мне не нужны напоминания о Джимми, – мысленно твердила Лайза, складывая спортивные рубашки, которые дети подарили ему на минувшее Рождество, – Я и так постоянно думаю о нем».

– Измените привычный уклад жизни, – настоятельно советовал ей распорядитель похорон. – Если у вас было постоянное место за обеденным столом, больше туда не садитесь. Переставьте мебель в спальне. Вы удивитесь, как подобные мелочи помогают переживать боль утраты. Особенно и первый год.

«Дом мечты» она перенесла в гостиную. Лайза поняла, что ей будет невыносимо смотреть на макет, лежа в постели без Джимми.

«Завтра я поставлю кровать между окнами», – решила Лайза, хотя она и сомневалась, что это ей поможет. Кто знает, сколько еще дней и месяцев должно пройти, прежде чем она перестанет постоянно думать о Джимми.

Часы показывали четверть третьего. Еще двадцать минут, и из школы вернутся дети. Лайзе очень не хотелось, чтобы они застали ее за разборкой отцовской одежды.

«Деньги!» – вдруг вспыхнуло у нее в мозгу.

Весь день Лайзе удавалось не думать о деньгах. Вчера, после мессы по Адаму Колиффу, почти на выходе из церкви она заметила двоих полицейских. Лайза была уверена: они хотели поговорить с ней. А вдруг они что-то узнали насчет этих денег? Хуже, если они явятся сюда с ордером на обыск. Вряд ли они поверят, что она ничего не знала про деньги мужа. За такое могут и арестовать. И что тогда?

Страх вновь подчинил себе все ее мысли. У Лайзы не было сил противостоять ему. Самое ужасное, она не знала, что делать.

Мелодичный звонок, раздавшийся у входной двери, показался Лайзе автомобильной сиреной.

Вскрикнув, она бросила на кровать почти сложенную рубашку и побежала открывать. «Наверное, Бренда, – успокаивала себя Лайза. – Она собиралась зайти». Однако чутье подсказывало ей другое: это полиция. Вчерашние дурные предчувствия ее не обманули.

Джеку Склафани было тяжело и больно смотреть на опухшее лицо вдовы Джимми Райена. «Наверное, весь день плакала», – подумал он. После гибели мужа прошла всего неделя. А впереди – долгие годы, когда нужно одной тянуть троих детей.

Со времени его первого визита в этот дом тоже прошла неделя. Тогда они с Бреннаном приехали сообщить Лайзе Райен, что тело ее мужа опознано. «Правильнее было бы сказать, части тела», – мысленно поправил себя Джек. Ему показалось, что он нашел разгадку странного поведения Лайзы Райен в церкви. Для нее и он, и Джордж были «вестниками смерти».

– Добрый день, миссис Райен. Инспектор Джек Склафани. Помните меня? Простите, что опять появляюсь в вашем доме. Мне бы хотелось с вами поговорить. Не волнуйтесь, разговор не будет долгим.

Неподдельный страх в глазах Лайзы погас. Теперь в них отражалось горе. Рана, которая еще даже не начала рубцеваться. Склафани решил, что в таком состоянии вдова Райена не слишком себя контролирует и узнать ее мысли будет достаточно просто.

– Вы мне позволите войти? – вежливо спросил полицейский инспектор.

Лайза стояла не шевелясь.

– Конечно, – наконец очнулась она. – Входите.

«Прости меня, отче, ибо я согрешил», – подумал Джек, переступая порог дома Райенов.

Лайза провела его в небольшую, но уютную гостиную. Увидев большую семейную фотографию, висящую над диваном, Склафани понял, что нашел отличную зацепку для разговора.

– Смотрю, вы знавали более счастливые времена, – сказал он, кивая в сторону фотографии. – Джимми здесь выглядит так, будто держит весь мир за хвост. Достойный муж, гордый отец.

Слова полицейского достигли нужной цели. Лайза Райен разрыдалась, и обильные слезы несколько сняли владевшее ею напряжение.

– Да, мы держали мир за хвост, – тихо сказала она. – Но не думайте, что это приятное занятие. Как и многие, мы жили от зарплаты до зарплаты, однако верили в лучшее будущее. В нашей жизни была радость, были планы. И мечты тоже... Видите этот макет? Это наш «дом мечты», который Джимми собирался построить.

Джек встал и подошел к макету.

– Замечательный дом, миссис Райен. Кстати, вы не против, если я буду называть вас просто Лайзой?

– Пожалуйста.

– Лайза, помните свой вопрос, который вы задали, увидев нас? Мы еще и слова не успели сказать, а вы спросили, не покончил ли Джимми с собой. Самоубийство – отчаянный шаг. Если у вас возникло такое предположение, значит, в жизни вашего мужа были какие-то сложности. Мне почему-то кажется, что у вас имелись определенные проблемы во взаимоотношениях.

– Не было таких проблем, – торопливо возразила Лайза.

– Может, вашего мужа тревожило состояние здоровья?

– Джимми никогда не болел. Мы с ним даже шутили, что только зря выбрасываем деньги на медицинское страхование.

– Есть еще одна весьма распространенная причина, толкающая людей на самоубийство, – финансовые проблемы, – сказал Джек.

Лайза Райен инстинктивно сцепила пальцы. «Угадал», – подумал Джек.

– Когда у вас семья, бывает трудно не влезть в долги. Вам что-то нужно приобрести, но денег расплатиться сразу у вас нет, и тогда вы берете кредит, рассчитывая через пару месяцев его погасить. Но потом вдруг оказывается, что нужно срочно чинить крышу. Или вашему автомобилю понадобились новые шины. Или кого-то из детей необходимо сводить к зубному врачу.

Джек вздохнул.

– Я знаю об этом не понаслышке. Я женат, и у меня двое мальчишек.

– Мы никогда не увязали в долгах, – принялась защищаться Лайза. – Во всяком случае, так было, пока Джимми не потерял работу. А вы знаете, почему его выгнали? – взорвалась она. – Потому что мой муж был честным и порядочным человеком. А подрядчик, у которого он работал, применял низкосортный цемент. Наверное, вы лучше меня знаете, какие бывают подрядчики. Джимми всегда говорил, что в строительном бизнесе ангелов нет. Но то, из-за чего взбеленился Джимми, уже попахивало преступлением. Он мне сказал, что такой сорт цемента грозил обрушением здания.

Джек Склафани внимательно ее слушал.

– Джимми дорого заплатил за свою совестливость. Его не просто выгнали с работы, но еще и внесли в черный список. Его нигде не брали. Придумывали разные отговорки, только он-то знал, в чем причина. Вот тогда у нас и появились долги.

«Попридержи язык, – мысленно предостерегла себя Лайза. – Говоришь много лишнего». Однако сочувственный, понимающий взгляд Склафани был как бальзам для ее души. «Что ж это такое со мной? Всего неделя прошла, а я уже вовсю болтаю с незнакомым мужчиной», – укоризненно подумала она.

– Скажите, Лайза, и долго Джимми был без работы?

– Почти два года. Не то чтобы он совсем не имел работы. Но все так, по мелочам, с оплатой «в карман». А на серьезную работу его никуда не брали... И вдруг ему позвонили из фирмы Адама Колиффа. Откуда Джимми его знал, точно не скажу. Муж везде рассылал свое резюме. Колифф сотрудничал с Сэмом Краузе. Тот и взял Джимми к себе на работу.

Лайза умолкла. Она лишь сейчас вспомнила, что Джимми отнюдь не был в восторге от Сэма Краузе. Его новый босс еще почище прежнего умел срезать углы.

– Насколько я понял из ваших слов, Джимми хотя и получил работу, но что-то продолжало его угнетать, – нарушил молчание Склафани. – Иначе вы бы не заикнулись о самоубийстве. Мне думается, вы что-то знаете, Лайза. Так почему бы вам не рассказать мне об этом? К сожалению, Джимми теперь уже ничего не расскажет.

Склафани продолжал говорить, но Лайза его не слушала. «Как же я раньше не догадалась? Начав работать у Краузе, Джимми опять столкнулся с махинациями. И опять не пожелал молчать. И тогда Джимми предложили одно из двух: или проваливать на все четыре стороны, или за деньги молчать о том, что он видит. Любой выбор был для Джимми тяжелым. Если Краузе его выгонит, больше в строительстве ему не работать. Но Джимми знал и другое: стоит один раз взять деньги, и ему уже будет не выпутаться».

– Джимми был честным человеком, – начала Лайза.

– Не сомневаюсь, – поддержал ее Склафани, кивая на семейный портрет. – Честного человека сразу видно.

«Сейчас, сейчас она решится и заговорит», – подумал он.

На следующий день после похорон... – начала Лайза и вдруг услышала, как во входной двери повернулся ключ.

Дети вернулись из школы.

– Мам, ты где? – раздался голос Келли.

– Я здесь, в гостиной.

Лайза вскочила на ноги, обрадовавшись приходу детей. Ведь еще немного – и она рассказала бы полицейскому про две коробки грязных денег, спрятанных в мастерской. «Нужно поскорее избавиться от них, – подумала Лайза. – Не зря меня вчера тянуло поговорить с Нелл Макдермотт. По-моему, она честная женщина. Может, подскажет мне, кому вернуть деньги. Ведь это ее муж отправил Джимми на работу к Сэму Краузе».

Дети окружили Лайзу, с некоторой опаской поглядывая на Джека Склафани.

– Джимми заслуженно гордился нашими детьми, – сказала она полицейскому. – И они всегда гордились своим отцом. Повторяю: Джимми Райен был честным и порядочным человеком.

35

– Стало быть, Уинифред имела дружка?

– У меня это до сих пор в голове не укладывается, – призналась деду Нелл.

Они ехали в такси, возвращаясь из квартиры Уинифред.

– Я часто подкусывала Адама. Говорила ему: гляди, как бы Уинифред в тебя не втрескалась.

– Она и втрескалась. Тем же манером, каким женщины влюблялись в «Битлз» или Элвиса Пресли, – язвительно сказал Корнелиус Макдермотт. – Под действием чар Адама она ушла из «Уолтерс и Арсдейл» в его фирму.

– Мак! – прикрикнула на него Нелл.

– Нелл, ты напрасно сердишься. Есть любовь, а есть обожание. Уинифред обожала Адама. Симпатичный мужчина, к тому же моложе ее. И представь себе, этого обожания ей было вполне достаточно. Она знала свое место и на большее не замахивалась. Не знаю, каковы были ее отношения с этим Гарри Рейнольдсом, но Уинифред явно сохла по нему, как девчонка-старшеклассница.

– Удивляюсь, почему он до сих пор не объявился, – сказала Нелл. – Не стало Уинифред – и такое ощущение, будто ее вообще никогда не было. За все это время ее матери позвонил только их управляющий. Интересовался, собирается ли она возвращаться в квартиру. Если нет, он довольно настойчиво советовал ей освободить жилье и не пытаться самостоятельно сдать квартиру в поднаем.

– Я до сих пор считаю, что мы зря сунули нос в квартиру Уинифред. Никаких нужных бумаг мы там не нашли. Уинифред из тех, кто живет работой и на работе. Следовательно, искать бумаги нужно было прежде всего в офисе.

– Мак, не забывай, что мать Уинифред просила привезли ей эти фотографии.

Аккуратный пакет со снимками лежал у Нелл на коленях.

– Хочешь, попрошу Лиз отправить их в пансион?

Нелл задумалась над его предложением. Она и сама собиралась съездить к миссис Джонсон, но не в ближайшие дни.

– Согласна. Пусть Лиз сделает это. А я позвоню старухе, сообщу, что снимки ей отправлены. Заодно скажу, что мы поищем страховые документы Уинифред в офисе.

Такси замедлило ход и остановилось у парадной Нелл. Мак обнял внучку за талию.

– Не забывай: я всегда рядом.

– Я это помню, Мак.

Если захочется поговорить, звони в любое время. Даже среди ночи. Я знаю, что такое терять близких.

«Да, ты это слишком хорошо знаешь, – подумала Нелл. – Сначала жена, затем единственный сын и невестка. И каждая потеря была внезапной. Ты прошел всю азбуку горя».

Вышедший из парадной Карло открыл дверцу машины.

– Нелл, обожди минутку, – попросил Мак.

Одной ногой Нелл уже стояла на тротуаре. Виновато улыбнувшись Карло, она снова влезла в кабину.

– Нелл, я надеюсь, у вас с Адамом были раздельные декларации о доходах? – спросил Мак.

Она уже хотела ответить какой-нибудь дерзостью, но увидела искренне озабоченное лицо деда. «Типично старческое беспокойство. Раньше с ним такого не было», – подумала Нелл и с грустью отметила, что возраст Мака начинает брать свое.

Когда они с Адамом поженились, дед посоветовал ей ни в коем случае не заводить семейных налоговых деклараций, а платить налоги порознь.

– Нелл, ты собираешься строить карьеру на государственной службе, – говорил он ей тогда. – Вокруг тебя будет неустанно кружить целая стая стервятников и зорко подмечать малейшую твою оплошность. Нельзя давать им ни одного шанса извалять тебя в грязи. Думаю, Адам поймет и не обидится. Индивидуальная декларация всегда проще семейной. И меньше возможностей зацепить тебя.

– Не волнуйся, Мак, у нас были раздельные декларации, – сухо ответила Нелл.

Она уже собиралась вылезти из кабины, но затем опять повернулась к деду.

– Мак, скажи мне честно: ты знаешь нечто такое, что указывает на причастность Адама к получению взяток?

– Нет, – с заметной неохотой ответил Мак и для большей убедительности замотал головой. – Ничего такого я не знаю.

– Значит, все разговоры о его возможной причастности – не больше чем слухи?

Корнелиус Макдермотт кивнул.

– Мак, я понимаю: ты стараешься меня оградить. Наверное, я должна быть тебе безумно благодарна за заботу, но...

– Я что-то не ощущаю даже обычной благодарности.

Нелл заставила себя улыбнуться.

– Сказать по правде, меня постоянно тянет накричать на тебя, сказать, чтобы не совался не в свои дела. Но потом я понимаю: ты прав. Наверное, это и есть мудрость, которой мне недостает.

С этими словами Нелл выбралась из такси, мягко захлопнув дверцу.

В лифте к ней пришло решение. Когда Нелл оказалась в благословенной тишине собственной квартиры, оно уже было вполне оформившимся.

Она не собиралась пускать в ход свои парапсихологические способности. Она по-прежнему скептически относилась к общению медиумов с умершими. Но если Бонни Уилсон утверждает, что находится в контакте с Адамом, нужно проверить ее утверждения. Если не для себя, то хотя бы для Адама.

36

Поисково-спасательная служба Береговой охраны день за днем вела кропотливые поиски того, что осталось от «Корнелии II» и ее пассажиров. Находки последних четырех дней были крайне скудными, и только в пятницу поиски дали ощутимый результат. В районе моста Верразано обнаружили расщепленный обломок деревянной обшивки длиной около трех футов. Он неожиданно всплыл и теперь торчал из воды, покачиваясь на волнах. В деревяшке застряло несколько грязных лоскутков голубой ткани с приставшими к ним кусочками человеческой кости.

Печальная находка позволяла начать опознание еще одной жертвы взрыва. Секретарша Сэма Краузе заявила, что хорошо помнит, в чем был одет ее босс, отправляясь на встречу. По ее словам, на нем были голубая спортивная рубашка с длинными рукавами и слаксы цвета хаки.

Джон Бреннан узнал об этом, когда уже собирался покинуть свой кабинет, отправляясь на встречу с Джеком Склафани. Местом встречи была квартира в доме 405 по Четырнадцатой улице. В кармане у Бреннана лежал ордер, позволяющий произвести обыск в жилище Ады Каплан, чей сын Джед превратился в главного подозреваемого по делу о взрыве яхты.

Полицейские встретились в парадной. Бреннан сообщил другу последнюю новость, добавив:

– Кто бы ни был виновником взрыва, такого количества взрывчатки хватило бы на половину океанского лайнера. В прошлую пятницу погода начала портиться только к вечеру. Гавань пестрела яхтами и лодками. Просто чудо, что почти все они вернулись к причалам еще до взрыва. Представляешь, во сколько крат возросло бы число жертв?

– Ты считаешь, что бомбу взорвали через радиоуправляемое устройство? – не ответив на вопрос, спросил Джек. – Вообще-то похоже. Либо оно, либо таймер. Однако такие штуки требуют весьма осторожного обращения.

– Ну, Джед Каплан наверняка имел опыт обращения с взрывателями. А если взорвал кто-то другой, тому просто повезло. Иногда эти игрушки взрываются еще при сборке.

Ада Каплан плакала от стыда. Мыслимое ли дело? Ее четырехкомнатную квартиру обыскивают! Что скажут соседи, когда узнают? А они узнают. Консьерж обязательно разболтает, к кому и зачем приходили двое полицейских.

Джед Каплан сидел в небольшой комнате, служившей здесь столовой. На лице была все та же презрительная ухмылка.

«Он даже не нервничает, – подумал Джек. – Если яхту взорвал все-таки он, у парня хватило ума не оставлять в квартире улик.

Обыски увенчались скромной победой: в кладовке, в байковом мешке, был обнаружен пакет с марихуаной.

– Только не лепите мне обвинение, – заявил Джед. – Сами, что ли, не видите, что травка старая? Я ее и в глаза не видел. И потом, меня вообще пять лет в Нью-Йорке не было.

– Сын говорит правду, – вступилась за Джеда Ада Каплан. – Все старые мешки я убирала в кладовку. На всякий случай. Мало ли Джеду понадобятся. Внутрь я вообще не заглядывала. А когда Джед вернулся, он меня про них и не спросил. Клянусь вам.

– Мне очень жаль, миссис Каплан, – ответил ей Бреннан, – но такое количество травки вполне позволяет нам обвинить вашего сына в хранении наркотических веществ с целью сбыта.

Через три часа Джеда Каплана отвезли в камеру предварительного заключения.

– Его мать не пожалеет денег, чтобы сынка выпустили под залог. Хорошо хоть судья согласился изъять у него заграничный паспорт, – хмуро сказал Бреннан.

– Марихуана действительно старая. А парень, должно быть, крепко усвоил австралийский урок, когда его застукали со взрывчаткой в багажнике, – отозвался Джек Склафани. – Полный ноль улик, говорящих о причастности Каплана ко взрыву яхты.

Оба шли к своим машинам.

– Забыл спросить: чем кончился твой разговор с Лайзой Райен?

– Ничем. Самое обидное, она уже была готова мне что-то рассказать, как из школы вернулись дети. Опоздай они минут на пять, я бы узнал, что ее гнетет. Я даже специально задержался и поговорил с ребятней.