Текст книги "Прежде чем проститься"

Автор книги: Мэри Хиггинс Кларк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Детство Дэна прошло в доме деда и бабушки с материнской стороны, находившемся в вашингтонском пригороде Чеви-Чейз[9]9
  Северо-западный пригород Вашингтона. Расположен в центральной части округа Монтгомери, штат Мериленд. Район считается очень престижным.


[Закрыть]. Отец навещал сына от случая к случаю. Дэн отнюдь не скучал без него и не радовался его приездам. Более того, отцовские визиты постепенно стали вызывать у мальчика неприязнь, которую он тщательно скрывал. Своей матери Дэн не видел с шестилетнего возраста, хотя ее моментальную фотографию бережно хранил в потайном отделении бумажника и всегда носил с собой. Снимок был сделан в тот день, когда ему исполнилось два года. Улыбающаяся, с пышными, раскиданными по плечам волосами, мать крепко обнимала его. Эта выцветшая фотография оставалась единственной хрупкой памятью о Кэтрин Квинн.

Окончив медицинский факультет Университета имени Джонса Хопкинса, Дэн затем стажировался в нью-йоркской больнице имени Св. Григория. Недавно, когда там открылось отделение ожоговой терапии, он принял предложение работать у них и вернулся в Нью-Йорк. Наступающее третье тысячелетие заронило в его сердце непонятное беспокойство. Дэн вдруг ощутил настоятельную потребность поменять свою стабильную и вполне налаженную жизнь. К этому времени он работал в одной из лучших больниц Вашингтона, где успел приобрести репутацию опытного хирурга, спасшего жизнь многим жертвам ожогов. Когда Дэну исполнилось тридцать шесть, его дед и бабушка решили переехать во Флориду, в прекрасно обустроенный поселок для престарелых. Внук любил их ничуть не меньше, чем в детстве, однако уже не чувствовал прежней необходимости жить поблизости. Отношения с отцом у Дэна так и не наладились. Отъезд стариков во Флориду почти совпал во времени с новой женитьбой отца. Дэна на этой, четвертой по счету, свадьбе Престона Майнора не было, как не было и на третьей.

Новая работа начиналась у Дэна с первого марта. Он заблаговременно свернул свою частную практику и провел несколько дней в Нью-Йорке, подыскивая себе место для жилья. В феврале он купил кондоминиум в районе Сохо[10]10
  Район, занимающий примерно двадцать кварталов в Южном Манхэттене. Средоточие художественных салонов, галерей и магазинов, торгующих предметами искусства.


[Закрыть], куда перевез все, что посчитал нужным взять из своей вашингтонской квартиры, обставленной со спартанской простотой. Кое-что из мебели и вещей отдали ему дед и бабушка, так что нью-йоркское жилище Дэна сразу приобрело оттенок изысканности.

Его отъезду из Вашингтона предшествовала целая череда прощальных обедов и встреч, устроенных Дэну друзьями и несколькими женщинами, с которыми он время от времени встречался. Он любил дружеские сборища и погружался в них с той же основательностью, что и в работу. Одна из приятельниц подарила Дэну элегантный бумажник, и он сразу переложил туда водительские права, кредитные карты и наличные деньги. Последней он извлек из старого бумажника фотографию матери, которую после некоторых колебаний отправил и большой семейный альбом. Альбом этот старики забирали с собой во Флориду. «Пора подвести черту под надеждами прошлого», – мысленно сказал он себе... Еще через час Дэн передумал и забрал снимок назад, положив его в потайное отделение нового бумажника.

Дэном владели смешанные чувства. Он испытывал ностальгическую грусть и в то же время легкость. Попрощавшись со стариками, он сел в свой джип и отправился в Нью-Йорк. Путь от вашингтонского вокзала до Манхэттена занял у Дэна четыре часа. Он разгрузил машину, поставил ее в ближайший гараж, но задерживаться в новой квартире не стал. Его тянуло освоиться с местом, где ему предстояло жить. Дэн отправился бродить пешком по Сохо, выбирая, где бы пообедать. Ему очень нравилось, что рестораны тут встречались буквально на каждом шагу. В некоторых Дэн уже успел побывать. Теперь он решил познакомиться еще с одним. Купив газету, доктор Майнор расположился за столиком у окна и для начала заказал себе бокал легкого вина.

Потягивая вино, Дэн листал газетные страницы, однако вскоре оставил это занятие и стал наблюдать за прохожими. Потом, словно спохватившись, он заставил себя вернуться к недочитанной статье. Одним из пунктов его новой жизни было прекращение бесплодных поисков. Хватит тешить себя иллюзиями. Ему все равно ее не найти. Он же не сможет разорваться на тысячу кусочков и одновременно искать в разных местах. Шансы найти в громадном городе бездомного человека были почти равны нулю.

Разум Дэна приводил ему свои логичные, неопровержимые доводы, а внутренний голос нашептывал другое: «Ты ведь переехал в Нью-Йорк не только из-за интересной работы. Ты все еще надеешься ее найти. Ты приехал сюда потому, что Нью-Йорк – это место, где ее видели в последний раз».

Ночью, вслушиваясь в негромкие уличные звуки, доносившиеся снизу, Дэн все же решил предпринять еще одну, последнюю попытку. Если до конца июня у него не появится результатов, он прекращает поиски.

Новая работа поглощала большую часть его времени. Поиски велись урывками и оставались безрезультатными. Правда, с наступлением теплых дней вероятность несколько повысилась. Очередной круг поисков Дэн назначил на восьмое июня, но именно в этот день ему пришлось делать срочную, внеплановую операцию. Ничего, один день погоды не делал. Девятого Дэн отправился в Южный Бронкс, до сих пор считавшийся захолустьем, хотя в последние двадцать лет там произошли ощутимые перемены. Приехав туда, он сделал то же, что и в других местах: стал задавать вопросы и показывать фотографию матери, всегда находившуюся при нем.

И произошло чудо. Дэну встретилась бездомная, неряшливо одетая женщина лет около шестидесяти с чумазым морщинистым лицом и водянистыми глазами. Увидев снимок, она вдруг улыбнулась.

– Похоже, вы ищете мою подружку Квинни, – сказала она.

9

Входя в парадную дома на Парк-авеню, где жил ее босс, сорокадвухлетняя Уинифред Джонсон всегда испытывала какую-то робость. Она работала с Адамом Колиффом три года; вначале в компании «Уолтерс и Арсдейл», а затем в его собственной фирме, куда перешла не колеблясь.

Адам считал Уинифред своей правой рукой, и это не было преувеличением. Но все равно она никак не могла отделаться от страха. Уинифред казалось, что однажды консьерж остановит ее и скажет: «Извините, леди, но вход для посыльных за углом».

Уинифред знала, откуда у нее этот страх, это ожидание унижений. От родителей, которые только и делали, что подсчитывали оскорбления, нанесенные им окружающим миром. С раннего детства она слышала их нескончаемые сетования и жалобы. Некоторые фразы врезались ей в память: «Запомни, Уинифред, мир устроен так, что каждый, кто обладает хоть крупицей власти, непременно постарается тебя унизить. Чем больше власти, тем больше безнаказанности. А мы – люди маленькие. Да и ты выше не поднимешься. Сама потом убедишься». Даже перед смертью отец не успокоился и до последнего вздоха ругал компанию, припоминая все обиды, причиненные ему за сорок лет. Мать Уинифред была еще жива и находилась в доме престарелых. Жалобы на унижения и издевательства над ней продолжались и там.

Уинифред вспомнила о матери в тот самый момент, когда консьерж с улыбкой открыл ей дверь. Несколько лет назад ей удалось устроить мать в новый, оборудованный по последнему слову техники пансионат. Она искренне надеялась, что старухе там понравится. Увы! В первое же посещение на голову дочери обрушился знакомый поток материнских жалоб. Такие понятия, как счастье или удовлетворенность, были совершенно незнакомы ее матери. Но самое ужасное, Уинифред понимала, что родительские представления о жизни передались и ей, и она была бессильна их побороть.

Худенькая, даже хрупкая, Уинифред не пользовалась преимуществами своей фигуры, а носила консервативные деловые костюмы. Ее украшения ограничивались скромными сережками-пуговками и ниткой жемчуга. Она умела быть настолько тихой и незаметной, что люди забывали о ее присутствии. Зато Уинифред ничего не забывала. Она все замечала, подмечала и помнила любую мелочь. На работу в компанию Роберта Уолтерса и Лена Арсдейла Уинифред пришла сразу по окончании секретарского колледжа. За все эти годы ни тот ни другой не оценили должным образом ее знаний. Похоже, ее боссам и в голову не приходило, что она не хуже их (а возможно, гораздо лучше) разбирается во всех тонкостях строительного бизнеса. Зато Адам Колифф сразу же это заметил и оценил по достоинству. Несколько раз он в шутку ей сказал:

– Представляю, Уинифред, сколько людей тешат себя надеждой, что вас не угораздит написать мемуары.

Однажды эта шутка дошла до ушей Роберта Уолтерса, рассердив и раздосадовав его. Уолтерс никогда не был учтивым с Уинифред и вел себя так, будто терпит ее лишь из милости. «Я не стану, как мать, подсчитывать обиды, – думала Уинифред. – Он еще заплатит за свою грубость, и дорого заплатит».

Ее мысли вновь вернулись к Адаму. Нелл тоже недооценивает своего мужа. Адаму – считала Уинифред – вовсе не требовалась жена, зацикленная на собственной карьере да еще слушающая подсказки своего знаменитого деда, мечтающего видеть внучку чуть ли не президентом. А кто ж тогда будет заботиться о муже? Сколько раз Уинифред слышала от Адама:

– Знаете, сегодня Нелл опять допоздна задержится у этого старого пня, а мне чего-то так не хочется есть в одиночестве. Давайте перекусим вместе.

Конечно, он заслуживал более заботливой и внимательной женщины. То, что ему не хватало внимания, ощущалось за милю. Иногда Адаму хотелось просто поговорить, и он рассказывал Уинифред про свое детство, которое провел в Северной Дакоте. Самым большим его увлечением были походы в местную библиотеку, где он разыскивал книжки с фотографиями красивых зданий.

– Меня завораживали высотные дома, – признавался он Уинифред. – Чем выше, тем лучше. Там, где я рос, дом в три этажа уже считался высоким. Если кто-то строил такой дом, люди ехали за двадцать миль поглазеть на чудо.

А иногда за их совместным обедом говорила она. Адам умел ее разговорить, и Уинифред начинала выкладывать ему многое из того, что знала о крупных фигурах строительного бизнеса. Правда, на следующее утро она спохватывалась, мысленно обзывала себя сплетницей и относила свою словоохотливость за счет выпитого вина. Но Уинифред не опасалась последствий – она доверяла Адаму. Они доверяли друг другу, и Адам просто восхищался ее «историями изнутри». Особенно его интересовал ее начальный период работы в «Уолтерс и Арсдейл».

– Надо же! Значит, наша божья пташка Уолтерс уже тогда не брезговал взятками? – воскликнул Адам, услышав одну весьма откровенную историю.

Помнится, Уинифред покраснела, поняв, что сболтнула лишнее. Но Адам тут же пообещал ей, что никогда и нигде и словом не обмолвится об услышанном. Уинифред восхищала его проницательность. Как-то он ей сказал с упреком в голосе:

– Уинифред, не пытайтесь меня дурачить. Я же чувствую: в вашей жизни кто-то есть.

И она рассказала ему о том человеке и даже назвала имя. После этого случая ее доверие к Адаму еще более возросло.

– Можете подниматься, мисс Джонсон, – сказал ей консьерж, кладя трубку домофона. – Миссис Колифф ждет вас.

Сегодня Адам попросил ее заехать к нему домой и взять темно-синюю куртку и дипломат.

– Мне очень неловко просить вас об этом, – извиняющимся тоном добавил он, – но у меня времени в обрез. Вчера поздно вернулся из Филадельфии, немного проспал, собирался в спешке – и вот вам результат.

Адам объяснил ей, что в дипломате у него лежат заметки, касающиеся сегодняшней встречи на яхте, а куртка понадобится ему на тот случай, если он все же решит отправиться в ресторан «Времена года» на празднование юбилея двоюродной бабушки Нелл. Все это было сказано с улыбкой, однако Уинифред тоже была не лишена проницательности. Она сразу поняла: этим утром супруги Колифф если не поссорились, то имели весьма неприятный для обоих разговор. Вот еще одно свидетельство того, что их семейный корабль несет на скалы.

«Зато яхта Адама крепко держится на плаву», – с улыбкой подумала Уинифред, входя в лифт. Как здорово, что эту встречу он решил провести не в офисе, а на борту. Так куда романтичнее, хотя разговор и будет сугубо деловым.

Узкий круг. Считая Адама и ее, всего пятеро. Адам пригласил на борт Сэма Краузе и Питера Лэнга, своих партнеров по проекту «башни Вандермеера». Пятым будет Джимми Райен, один из старших мастеров, работающий у Краузе. Уинифред не совсем понимала, зачем его пригласили. До нее доходили слухи, что Джимми никак не выпутается из своей депрессии. Может, затем и позвали, чтобы разобраться наконец, в чем там дело?

Судя по Адаму, их всех наверняка встревожили статьи в сегодняшних газетах. И чего волноваться? Окружная прокуратура не впервые подкапывалась под строительный бизнес. В худшем случае «Уолтерс и Арсдейл» придется раскошелиться на штраф, а когда ее бывшие боссы достанут бумажники и отстегнут кому надо, проблема лопнет как мыльный пузырь.

Нелл ждала ее на лестничной площадке, держа в руках куртку и дипломат. Она приветливо улыбалась, но стоило Уинифред выйти из лифта и сделать пару шагов, как улыбка погасла.

– Что-нибудь случилось? – с тревогой спросила Уинифред.

Нелл не ответила на ее вопрос. «Боже милосердный, но почему я это чувствую? Откуда я это знаю? – мысленно спрашивала она себя. – Кто подсказал мне, что жизненный путь Уинифред подошел к концу?»

10

Адам поднялся на борт «Корнелии II» за четверть часа до назначенного времени встречи. Пройдя в каюту, он убедился, что его заказ выполнен: в буфете стояли тарелки с несколькими сортами сыра и большое блюдо с крекерами. Адам не стал проверять содержимое бара и холодильника. Раз посыльный уже побывал здесь, можно не беспокоиться.

Деловые встречи на яхте помогали Адаму лучше узнавать нужных ему людей. Непринужденная обстановка и выпивка развязывали языки его партнеров и потенциальных клиентов. Все думали, будто он пьет свой любимый коктейль «водка со льдом». Адаму действительно нравился этот коктейль, однако на таких встречах он весьма искусно заменял себе водку обыкновенной водой.

В течение дня его несколько раз тянуло позвонить Нелл, но в конце концов он убедил себя, что звонить ей не стоит. Адам терпеть не мог ссориться с женой, однако еще больше он не мог терпеть ее деда, которого начал просто ненавидеть. Неужели Нелл до сих пор не понимает, что Мак печется вовсе не о ее политической карьере? Старик чувствует: его время в политике заканчивается, а ему очень не хочется выходить из привычной игры. Так почему бы не заполучить себе послушную марионетку в лице внучки? Все разглагольствования Макдермотта о его нежелании прослыть самым старым членом Конгресса – пустая болтовня и откровенное вранье. Просто два года назад конкурент, выставленный демократами, был сильнее Мака. Старик испугался проигрыша.

Итак, дед Нелл ушел в отставку, но бросать любимое занятие отнюдь не собирался. Да и зачем, если у него есть умная привлекательная внучка, успевшая завоевать популярность? И если сам он уже не сядет в кресло конгрессмена, с победой Нелл к нему вернется власть. В том, что Мак заставит внучку действовать по его указкам, Адам не сомневался.

Мысленно представив лицо Корнелиуса Макдермотта, Адам поморщился. Он быстро прогнал образ ненавистного старика и подошел к приборной доске. Указатель уровня топлива свидетельствовал о заполненном баке. Обслуживающая компания свое дело знала.

– А вот и я, – донеслось снаружи.

Адам поспешил на палубу и помог Уинифред подняться на борт. Заметив в руках у его помощницы куртку и дипломат, Адам удовлетворенно кивнул. От него не ускользнуло, что Уинифред чем-то расстроена.

– Что с вами? – спросил Адам.

Она попыталась улыбнуться, но безуспешно.

– Ах, Адам, вы действительно видите меня насквозь, – сказала Уинифред, ступая на палубу и крепко держась за его руку. – Пожалуйста, ответьте мне на один вопрос, только честно. Чем я могла рассердить Нелл?

– Откуда у вас такие мысли?

– Ваша жена как-то странно меня встретила. Вещи для вас она передала мне на площадке. Мне показалось, она не могла дождаться, пока я уберусь прочь.

– Уинифред, не принимайте это на свой счет. Вы тут абсолютно ни при чем. Утром мы с Нелл немного повздорили. Когда вы пришли, она, я думаю, до сих пор находилась под впечатлением нашего разговора.

Уинифред не торопилась отпускать его руку.

– Адам, если вам хочется выговориться, я готова вас выслушать.

Колифф осторожно высвободил свою руку.

– Спасибо, Уинифред. Я очень ценю ваше участие. Но боюсь, сейчас не получится. Сюда идет Джимми.

Джимми Райен явно не был завсегдатаем на борту дорогих яхт. Он приехал сюда прямо со стройплощадки, не удосужившись переодеться или хотя бы почистить обувь. Вслед за Джимми по ковру каюты протянулась цепочка пыльных следов, оставленных его тяжелыми рабочими ботинками. В ответ на предложение Адама налить себе что-нибудь по вкусу Райен выбрал крепкое шотландское виски, плеснув изрядную порцию. «Надо будет поговорить с Адамом об этом Джимми», – поставила мысленную галочку Уинифред.

Тем временем Джимми Райен уселся за стол, решив, что встреча сейчас начнется. Однако Адам и Уинифред не торопились спускаться в каюту. Тогда Джимми тоже выбрался на палубу, но подходить к ним не стал.

Через десять минут появился Сэм Краузе, жалуясь на пробки и неопытность своего водителя. Кивнув Джимми, он спустился в каюту, чтобы налить себе джина.

– Лэнг, как водится, опаздывает, – угрюмо бросил Краузе, вернувшись на палубу.

– Перед отъездом из офиса я ему звонил, – сообщил Адам. – Лэнг говорил, что подъезжает к городу. Вроде должен быть с минуты на минуту.

Через полчаса на яхту позвонил Питер Лэнг. Он говорил напряженным, каким-то не своим голосом.

– Я угодил в дорожную аварию, – объяснил Лэнг. – Врезался в тяжелый грузовик с прицепом. Просто чудо, что остался жив. Полицейские настаивают, чтобы я отправился в больницу на освидетельствование. Думаю, мне лучше с ними не спорить. Так что, Адам, встречу придется либо отменять, либо проводить без меня. Вам решать. Мне сегодня уже не до переговоров. После врача я поеду домой.

Через пять минут «Корнелия II» подняла якорь и вышла из гавани. Ветер усиливался. Небо начинало затягиваться облаками.

11

– Меня мутит, – жаловался отцу восьмилетний Бен Такер, держась за перила палубы экскурсионного парома.

Отец с сыном возвращались в Нью-Йорк после экскурсии к статуе Свободы.

– Это от волн, сынок. Ты прав: на обратном пути качка усилилась. Но мы уже скоро доплывем. Постарайся чем-нибудь отвлечься. Смотри, какой захватывающий вид. Не знаю, когда мне снова удастся свозить тебя в Нью-Йорк. Так что гляди и запоминай.

Бен снял очки, чтобы протереть забрызганные стекла. «Ну вот, сейчас опять начнет рассказывать мне, что статуя Свободы была подарена народу Соединенных Штатов народом Франции, – подумал мальчишка. – Потом обязательно добавит, что французы лишь привезли статую в Америку, а деньги на ее установку пришлось собирать американцам. Дела со сборами шли хило, пока одна женщина по имени Эмма Лазарус[11]11
  Эмма Лазарус (1849-1887) – американская поэтесса, получившая известность благодаря сонету «Новый колосс», воспевающему статую Свободы.


[Закрыть] не написала стихотворение, убеждая сограждан не пожалеть своих трудовых центов и обязательно поставить статую Свободы у входа в Нью-Йоркскую гавань... Слышал я это, и не раз. И стихи помню: «Отдайте мне ваши толпы, жаждущие освобожденья». И помню, как твой прапрадед был одним из мальчишек, помогавших собирать пожертвования... Ой, папа, помолчал бы ты лучше».

Вообще-то Бену понравилась экскурсия к статуе Свободы и на остров Эллис[12]12
  Остров в бухте Аппер-Бей, близ южной оконечности Манхэттена. В прошлом – центр иммиграции и депортации, за что был прозван «островом слез». Ныне там находится Музей иммиграции.


[Закрыть], но сейчас он жалел, что согласился туда плыть. От качки и запаха дизельного топлива у Бена возникли позывы на рвоту.

Этот вонючий паром правильнее было бы назвать плавучим корытом. Бен с завистью глядел на частные яхты, неторопливо бороздящие воды Нью-Йоркской гавани. Вот бы оказаться на борту одной из них! Когда он вырастет и начнет зарабатывать деньги, он первым делом купит себе яхту.

Пару часов назад яхт было около трех десятков. Сейчас осталось всего несколько. «Наверное, владельцы этих яхт – люди смелые и не боятся надвигающегося шторма», – решил Бен.

Мальчик страдал сильной дальнозоркостью, однако сейчас она ему пригодилась. Без очков он легко прочитал название на борту особо понравившейся ему яхты: «Корнелия II». Какая красивая... И вдруг глаза Бена округлились.

– Не-е-е-е-е-т!

Бен не знал, прокричал ли он это слово вслух. Он не знал, сколько еще десятков, сотен или даже тысяч глоток в унисон произнесли то же самое слово – полупротест, полумолитву... Взрыв «Корнелии II» наверняка был виден и на набережных Южного Манхэттена, и на другом берегу залива, в городках и поселках штата Нью-Джерси.

Большая красивая яхта превратилась в огненный шар, разбрасывающий пылающие осколки. Они летели в небо, затем черными точками падали в бурлящие волны.

Прежде чем отец загородил Бена своим телом и не дал ему увидеть, как тела пассажиров яхты разрывает на кусочки, глаза мальчика успели запечатлеть один миг. Короткую, почти мгновенную сцену, врезавшуюся в его подсознание и ставшую причиной нескончаемых кошмарных снов.

12

«Я ведь фактически дала ему понять, что домой он может не возвращаться, – вела с собой мысленный диалог Нелл, прокручивая в мозгу жуткие события оканчивающегося дня, – А когда он сказал: „Нелл, я надеюсь, это ты сгоряча“, я даже не ответила. Я собиралась позвонить ему в офис и все исправить, но гордость и упрямство взяли верх. Боже, ну почему я ему не позвонила? Весь день надо мной висело предчувствие чего-то неминуемого и страшного, а я закрывалась своими обидами».

Ее мысли вернулись к Уинифред. «Почему я сразу же почувствовала ее скорую смерть? Откуда мне было знать, что жизненный путь Уинифред подошел к концу? Возникло знакомое ощущение. Я помню его. Впервые оно появилось у меня в детстве, в тот роковой день, когда погибли родители. Была большая перемена; я резвилась на игровой площадке, а когда шла в класс, вдруг почувствовала, что папа и мама рядом, только я их не вижу. Я ощутила и мамин поцелуй в щеку, и папино прикосновение к моим волосам. К тому времени они оба уже были мертвы, но их души прилетели ко мне проститься... Адам, почему ты не приходишь проститься со мной? Дай мне возможность сказать тебе, как я безумно сожалею обо всем».

– Нелл, я могу тебе чем-нибудь помочь?

Кажется, то был голос Мака, издалека пробивавшийся в ее мысли. Нелл не ответила. Она в очередной раз восстанавливала в памяти цепочку событий... Празднование юбилея Герты началось без Адама. Нелл неуклюже извинилась, сказав, что у мужа очень ответственная деловая встреча и он не знает, когда освободится. Она старалась говорить как можно убедительнее, но Герта явно распознала спасительную ложь. Торжество проходило несколько наигранно, и от этого Нелл еще сильнее рассердилась на Адама.

Домой она вернулась в десять, по-прежнему ничего не зная о взрыве на яхте. Нелл решила безотлагательно поговорить с Адамом (если, конечно, он не принял всерьез ее прозрачный намек не возвращаться домой). Она выслушает все его возражения и там, где это возможно, попытается достичь компромисса. Хватит с нее неопределенности и скрытого недовольства. Хороший политик должен уметь договариваться и, если нужно, идти на компромисс. «Наверное, те же качества необходимы и хорошей жене», – вдруг подумалось ей.

У столика консьержа Нелл увидела секретаршу Мака Лиз Хенли и незнакомого мужчину, представившегося Джорджем Бреннаном, инспектором Управления полиции Нью-Йорка. Значит, ощущения надвигающейся беды ее не обманули. Но Нелл и тогда еще отказывалась верить.

Они поднялись в квартиру. Тщательно подбирая слова, инспектор Бреннан рассказал Нелл о взрыве на яхте. Извинившись, он добавил, что вынужден задать ей кое-какие вопросы. От полицейского она узнала: нашлись свидетели, видевшие, как Адам поднимался на борт «Корнелии II». Кроме ее мужа видели еще троих людей, также направлявшихся на яхту. Бреннана интересовали имена участников встречи.

Страшной новости требовалось время, чтобы проникнуть в ее в сердце. А пока Нелл не испытывала ничего, кроме оцепенения. Она не утратила способности говорить и назвала Бреннану имена и фамилии тех, кого Адам пригласил на встречу. Она даже предложила поискать их телефоны, однако полицейский инспектор вежливо отказался, сказав, что это излишне. Он сам найдет все необходимые сведения о гостях ее мужа. Затем Бреннан посоветовал Нелл хотя бы немного поспать. Завтра с утра ей наверняка придется отвечать на вопросы газетных и телевизионных репортеров, и потому нужно набраться сил.

– Миссис Колифф, я вам очень сочувствую, но утром буду вынужден нанести вам еще один визит, – сказал инспектор.

Бреннан ушел, а в квартиру поднялись вызванные Лиз Мак и Герта.

– Нелл, отправляйся в постель, – прямо с порога велел ей дед.

«Знакомые интонации: повелительность и искренняя забота. И как это Маку удается сочетать одно с другим?» – машинально подумала Нелл.

– Нелл, девочка, Мак прав, – воркующе произнесла Гертруда Макдермотт, садясь возле ее диванчика.

Нелл смотрела на обоих стариков – ее единственную оставшуюся родню. Она вспомнила чьи-то слова: «Корнелиус и Гертруда потрясающе похожи внешне, но трудно найти два более несхожих характера». Даже сейчас эти слова вызвали у нее улыбку.

У Мака и Герты были одинаковые всклокоченные седые волосы, живые голубые глаза, тонкие губы и выпирающие подбородки. Но если глаза Герты излучали спокойствие, то в глазах ее брата полыхал огонь.

– Пожалуй, я заночую у тебя, – предложила Герта. – Тебе нельзя оставаться одной.

– Спасибо, тетя Герта, – сказала Нелл. – Но именно сегодня мне лучше побыть одной.

Лиз собралась уходить. Нелл вышла вместе с ней на лестничную площадку.

– Нелл, как все это ужасно, – сказала секретарша Мака. – Я услышала по радио выпуск новостей и сразу поспешила сюда. Я же знаю, дороже тебя у Мака никого нет. Поверь, старик тоже переживает гибель Адама, хотя, по правде говоря, твой дед его недолюбливал. Если тебе что-нибудь понадобится...

– Спасибо, Лиз. Вы и так здорово мне помогли.

– О приготовлениях мы поговорим завтра.

«О приготовлениях? – с изумлением повторила про себя Нелл. – Ну конечно. Приготовления... к похоронам».

– Знаете, Лиз, мы с Адамом никогда не трогали тему похорон. Нам казалось, что слишком рано говорить о таких вещах... Нет, вспомнила. Когда мы ездили на Нантакет[13]13
  Остров примерно в сорока километрах к югу от полуострова Кейп-Код, излюбленное место отдыха жителей штата Массачусетс.


[Закрыть]... вы же знаете, Адам увлекался рыбной ловлей... он сказал, что после смерти не хотел бы лежать на кладбище. Оставаться должна память, а прах... прах пусть развеют над океанскими водами.

Лиз с глубоким пониманием глядела на нее. Нелл заставила себя улыбнуться.

– Кажется, Адам... выполнил свое пожелание.

– Я тебе позвоню утром, – ответила Лиз, нежно сжимая ее руку.

Когда Нелл вернулась в гостиную, дед расхаживал взад-вперед, а Герта листала свою записную книжку. Отведя внучку в сторону, Мак сказал:

– Правильно сделала, что не согласилась оставить Герту у себя. Будет всю ночь нести разную чушь про общение с потусторонним миром.

Мак остановился и осторожно взял внучку за обе руки.

– Не все можно выразить словами, Нелл. Да и едва ли они сейчас нужны... Сначала твои родители. Теперь Адам. Честное слово, ты не заслужила такой жестокой судьбы.

«Да, дед. Я не заслужила такой жестокой судьбы. Я не заслужила того, чтобы потерять мужа, с которым накануне гибели успела поссориться. И все из-за тебя, Мак. Иногда ты слишком многого от меня требуешь. Я и сейчас не согласна со взглядами Адама на мою карьеру. Но относительно тебя он был прав. В твоей жизни нет ничего, кроме политики. Так почему я должна тебе подражать?»

Макдермотт ждал ответа внучки. Не дождавшись, он пожал плечами и вышел в прихожую. Герта тоже встала.

– Нелл, ничьи слова тебя сейчас не утешат. Но знай: ты не потеряла Адама. Он теперь находится на другом плане бытия, однако по-прежнему остается твоим Адамом.

Герта собиралась сказать еще что-то, но тут вернулся Мак.

– Идем, сестра, – сказал он, беря Герту за руку. – Меньше всего Нелл сейчас нужна твоя болтовня... Девочка, постарайся уснуть. Утром поговорим.

Проводив стариков, Нелл вернулась в гостиную. Она бродила из угла в угол, сознавая, что все равно прислушивается, не повернется ли в замке ключ Адама. Заметив на боковом столике разбросанные журналы, она сложила их аккуратной стопкой. Потом разгладила декоративные подушки на своем любимом уютном диванчике. Окна гостиной выходили на север, и чтобы оживить помещение, Нелл в прошлом году сменила обивку, выбрав теплую красную ткань. Адам поначалу морщился, но впоследствии одобрил ее выбор.

Их гостиная была лишена стилевого единства, и сейчас Нелл в очередной раз в этом убедилась. Кое-что перекочевало сюда из родительского дома (в шкафу хранились удивительные вещицы, которые родители Нелл привозили из экспедиций). Что-то она покупала сама, преимущественно в антикварных магазинчиках и лавочках, а также на аукционах для узкого круга (у Герты был нюх на подобные аукционы). Многое они купили вместе с Адамом, зачастую после долгих обсуждений. «Обсуждений и взаимных компромиссов, – подумала Нелл, и ее обожгло новой волной боли. – Значит, мы все-таки умели уступать друг другу. Пусть это касалось лишь обустройства жилища. Со временем научились бы уступать и во всем остальном».

Она подошла к трехногому столику. Нелл хорошо помнила, как этот столик появился в их гостиной. Сама она в тот день была на благотворительном торжестве, занимаясь сбором денег, а Герта уговорила Адама пойти на аукцион. С Маком Адам так и не сблизился, а вот с ее двоюродной бабушкой почти мгновенно нашел общий язык. «Конечно же, это Герта уговорила его тогда купить столик для меня... Ей тоже будет недоставать Адама», – с грустью подумала Нелл.

Герта отличалась удивительной доверчивостью, и порой это не на шутку тревожило Нелл. Все эти ясновидцы и контактеры так и вились вокруг старухи. Казалось, Герта шагу ступить не может, не посоветовавшись с ними. Однако на аукционных торгах двоюродная бабушка (Нелл привыкла звать ее тетей Гертой) проявляла редкую твердость характера и даже неуступчивость. Квартира Герты на Восемьдесят первой улице представляла собой довольно миленький склад мебели, картин и разнообразных безделушек, доставшихся ей по наследству или купленных самостоятельно. С годами все это обросло ностальгическими воспоминаниями о прошлом. Невзирая на захламленность обиталища Герты, многие чувствовали себя там весьма уютно.

Побывав там впервые, Адам, посмеиваясь, заметил, что эта квартира отражает разум своей хозяйки: неуемный, эклектичный и вообще не от мира сего.

– Ну кто бы еще догадался смешать стили рококо и ар деко! – говорил он.

«Ну почему моя голова забита мебелью тети Герты? Почему я думаю о каких-то стульях, столах и ковриках? Когда же наконец мой мозг свыкнется с мыслью, что Адама больше нет в живых?»