Текст книги "Любовь без обмана"

Автор книги: Мередит Дьюран

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Минна продолжала сжимать рукоятку револьвера, когда нога в сапоге с глухим стуком шагнула внутрь экипажа. Она подняла шелковый мешочек и нацелила дуло в голову Бонема, одним ловким привычным движением переведя барабан. У него в руке тоже был револьвер.

– Ошибаетесь, – сказала она ему. Он ошибается, думая, будто горе превратило ее в легкую мишень.

Он застыл, неловко согнувшись, наполовину внутри, наполовину снаружи.

– Подождите.

Ее палец застыл на курке. Бонем, особый протеже Коллинза. «Мистер Бонем восхищается твоими душевными качествами, позволь ему с ними познакомиться получше».

– Бросьте оружие, – сказала Минна. Рука у нее не дрогнула.

– Вы все неправильно поняли, – возразил Бонем. – Я хочу заключить с вами сделку.

– Я сказала «бросьте».

Он отшвырнул револьвер и побледнел. Он побледнеет еще больше. Он еще узнает, что значит познакомиться с ее душевными качествами.

– Вы предатель. – Конечно, это он. – Вы убили ее?

Он помотал головой:

– Она не мертва.

– Лжец, – заявила Минна. – У меня ее кольцо.

– Может, он хотел, чтобы вы так думали. – В уголках его рта показалась слюна. – Я хочу предложить вам сделку получше. Вы украли информацию, не так ли? Гренвилл ничего не знал, это были вы. Я могу сообщить вам ее местонахождение в обмен на шифр.

Он взглянул на ее револьвер, и мышцы у нее сжались. Эти люди натренированы действовать быстро.

– Отойдите назад. Положите руки на голову.

Он поставил ногу на ступеньку позади себя. Она не может рисковать, застрелив его. Что, если он говорит правду о маме?

– Какой шифр? – спросила она, он замахнулся, и, поняв, что он хочет ударить, она прицелилась ему в ногу и нажала на спусковой крючок.

Ничего. Щелчок, осечка. Тело его изогнулось. Каркнула ворона, свет переместился, солнце осветило его лицо.

Он бросился на нее.

Тяжесть его тела отбросила ее спиной на скамью. Головой она ударилась о стенку экипажа. Он обхватил ее за талию и потащил к дверце. Она уперлась ногой в стенку, когда его пальцы впились в ее тело.

Теперь револьвер выстрелил, проклятая штука. Щепки брызнули ей в лицо. Он дернулся назад.

Свободна. Она собралась с силами и села. Он спрыгнул на землю, гравий зашуршал под его ногами.

– Подождите, – выдохнула она. Он отскочил в сторону, скрывшись из виду. Он подумал, что она хочет его застрелить. Она с трудом поднялась на ноги, спотыкаясь, выбралась из экипажа, потом бросилась назад, когда он поднял свой револьвер. – Что вы хотели сказать? Какой шифр?

Прозвучал выстрел, заставив его отступить назад. Она повернулась и увидела Эшмора, который бежал по улице, опуская револьвер, из которого он только что сделал выстрел в небо. Он побоялся попасть в нее, но теперь Бонем убегал, теперь он может стрелять в него.

– Нет! – вскрикнула она, но было уже поздно: Бонем, согнувшись, скрылся в переулке. А Эшмор пробежал мимо нее в погоне за ним. – Не стреляй в него! – закричала она, но он уже скрылся из виду.

Минна бессильно привалилась к стенке экипажа, тяжело дыша, голова у нее кружилась, она лишилась дара речи, дурацкий револьвер все еще у нее в руке, каким бесполезным он оказался – если бы она ранила Бонема в ногу, он не смог бы сбежать. Вокруг нее собралась небольшая кучка людей, все стервятники, которые тащились за ними в надежде увидеть трагедию. Бонем, конечно. «Доставьте Монро в госпиталь, – сказал он, – возможно, он заразный». Она была права, думая, что он надеется на худшее.

«Вы украли информацию». Он имел в виду пачку счетов, которую она взяла из кабинета Коллинза в Гонконге? В них в хронологическом порядке перечислены все его сделки по торговле оружием, но имени Бонема в них не было. Она бы это заметила. А о чем еще мог он говорить?

Кто-то коснулся ее руки, заставив подскочить; женщина с добрыми карими глазами испуганно смотрела на револьвер. Они хотят отвести ее куда-то. Они думают, чай и теплое одеяло помогут ей! Минна засмеялась, и они отошли. Она посмотрела в переулок, в котором исчез Эшмор. «Не убивай его», – подумала она.

Прошло много времени – день, полчаса, непонятно, – Эшмор вернулся. На его рубашке она не заметила крови, когда он подскочил к ней.

– Как сквозь землю провалился, – сказал он запыхавшись.

– Ты его застрелил?

Он уперся руками в колени и перевел дыхание.

– Нет, – резко и раздраженно буркнул он. – Там дети толпой возвращались из школы. Я не мог прицелиться как следует.

– Слава Богу.

Один из деревенских жителей обратился к нему: «Может, чаю?» – но Фин так взглянул на него, что тот замолчал. Выпрямившись, он резко спросил:

– Слава Богу?

– Он говорит, что мама не умерла. Он говорит, что знает, где она.

– И ты ему поверила.

Она вдруг разозлилась:

– Конечно, тебе легко сомневаться!

Он провел рукой по волосам, очевидно, раздумывая над ее словами.

– Он знает местность, – наконец произнес Фин. – Нам нужно увести тебя отсюда.

Пара зевак одобрительно закивали.

– Нам нужно его найти, – сказала Минна. – Мы знаем, что он здесь. И веришь ты ему или нет, предатель он!

– Похоже на то. – Его губы искривились в мрачной улыбке. – Славный малыш Бонем, работающий на Ридленда. Конечно. – Он посмотрел на пустынную улицу. – Это он подсунул мне то бренди, не так ли? Должно быть, он думал, что я раскрыл его двойную игру.

Им некогда было предаваться грусти. – Так найди его! И все твои проблемы будут решены.

Он снова обратил внимание на нее, выражение лица стало спокойнее.

– Мне не нужно его искать. Он хочет только тебя, Минна. Он сам последует за нами. – Он снова посмотрел на собравшихся, которые шепотом обменивались мнениями, и вздохнул: – Будет лучше, если он найдет нас в таком месте, где преимущества будут на нашей стороне.

Сгоревший дом стоял на вершине скалы, нависшей над океаном. От дома почти ничего не осталось: почерневшие кирпичи, куски расплавленного стекла, сверкающие на солнце. Но низкий белый забор, ограждающий дом по периметру, сохранился, и фуксии и мирты, растущие вдоль него, цвели на легком ветру. Ветер с океана приносил запах сажи, мрачный кислый запах, который все еще сидел у нее в легких и три часа спустя, когда они в отдельном купе ждали отправления поезда на Плимут. Она не могла отделаться от запаха, хотя теперь больше верила в то, что Бонем не врал.

– Кольцо не пережило бы этого, – снова сказала она.

Эшмор дал денег проводнику, чтобы им никто не мешал, он сел рядом с ней.

– Непохоже.

Он и раньше говорил это, но Минну такое заявление не удовлетворило.

– У него нет причины лгать.

– Да у него масса причин. Благодаря Ридленду он верит – у тебя есть доказательство, что он обманывал службу.

– Может, так и есть, – резко сказала она. – Мы все еще можем совершить сделку. Я могу дать телеграмму в Нью-Йорк. Джейн вышлет копии документов.

Он молчал.

– Это единственное, что он мог иметь в виду, – сказала Минна.

Он коснулся рукой ее щеки, и она удивленно заморгала – какие горячие у него пальцы! Он повернул ее лицом к себе.

– Мы отправим телеграмму, – мягко сказал он. – И будем считать, что он говорит правду. Но не обманывай себя, Минна. У него есть причина лгать.

Она резко отодвинулась.

– Но она была здесь. Это-то правда. Чиновник в магистрате так сказал.

– Так кажется.

– А ты не веришь в это?

Они помолчали.

– Нет, – наконец сказал он. – В противном случае…

В противном случае. Она прерывисто вздохнула и повернулась к окну. Эти слова она сама себе не позволяла произносить. Для тех, кто предоставлен сам себе, сомнение – самый близкий враг. Она не будет сомневаться. Бонем сказал правду.

Она взглянула на Эшмора. Он помрачнел, вспомнив прежние возможности, которые сейчас бесполезны. Но винить нужно не его одного.

Две ночи назад. Две ночи назад этот коттедж был еще цел.

– Мне нужно было сказать тебе это раньше. – Слова жгли ее. – Мне нужно было сказать тебе это в Уайтчепеле. Мы бы уже побывали здесь.

Он покачал головой:

– Нет. У тебя не было причины доверять мне. Привезя тебя к Ридленду… У тебя причины не было.

С его стороны это было великодушно. Он всегда казался великодушным, когда была затронута его гордость. Это делает его совершенно особым, насколько она знает мужчин.

Ей хотелось бы отплатить ему правдой, признаться, что это было не важно. Упади Эшмор в ту ночь в Уайтчепеле на колени перед ней и скажи, что он весь мир обошел в поисках ее, что каждую ночь за эти четыре года он лежал без сна, беспокоясь о том, что сталось с ней, она все равно продолжала бы подозревать его. «Мир тебе не враг», – всегда говорила ей мама, но Минна никогда к ней не прислушивалась.

Однако сейчас ей не до милосердия, только эта черная, все растущая злоба. От нее жжет глаза, и они опухли. Минна перевела дыхание. «Не твоя вина, – подумала она. – Мне нужно было доверять тебе». Они так близко, она ощущает его запах, насколько он лучше, чем запах золы и пепла. Нет лавровишневого мыла, чтобы скрыть его, только запах мускуса и пота, мужчины, который вспотел в погоне за злодеем. Он пытался. Она тоже.

Она уткнулась лбом в его плечо. Его рука легла на ее волосы. Ладонь у него такая большая, она как бы убаюкивала ее, защищала.

Раздался резкий свисток паровоза. Почему они так пронзительно свистят? Как будто поезд кричит в агонии, с ужасом ожидая, что его заставят тащиться по рельсам.

Возможно, ей тоже предстоит испытать боль. Ведь только слова лжеца заставили ее забыть о горе.

Какой-то звук рвался из нее. Она плотно стиснула губы, подавляя его. В мире столько ужасов, и теперь эта поездка может стать еще одним.

Он молчал, ласково поглаживая ее по волосам. В Гонконге ему нравилось поучать ее. Но он никогда не поучал ее, если она говорила правду.

Минна тяжело вздохнула.

– Ты прав, – пробормотала она. – У меня нет причины доверять Бонему.

– Но ты права относительно кольца, – сказал он. – В таком пламени оно расплавилось бы.

Глаза Минны наполнились слезами. Она провела рукой по его груди, просунула руку под пиджак, ухватилась за рубашку. Он такой теплый и живой, он обнимает ее, крепко прижимая к себе. Состав дернулся, застонал, заскрежетал. Она думала, что ее ночные кошмары теперь закончатся, что она уедет из Провиденса с мамой. Какой же наивной она была! Минна открыла рот, чтобы признать это, но дыхание перехватило, она с трудом сдержалась, чтобы не всхлипнуть. В коридоре послышались шаги.

– Поплачь, – пробормотал он. – Все хорошо.

– Услы… – Она умолкла, судорожно сглотнула и попыталась снова: – Услышат. А т-ты велел не привлекать внимания.

– Все в порядке.

– Почему? – всхлипнула она. – Нечего плакать. Раз кольцо не расплавилось, значит, Бонем сказал правду. Еще есть шанс.

– Даже если он сказал правду. Причина поплакать есть всегда.

Она снова открыла рот и, к своему удивлению, икнула. Она попыталась глубоко вздохнуть, чтобы успокоиться, но это не получалось, отвратительные звуки все равно вырывались. Она способна на такие некрасивые звуки, и он теперь это знает.

От этой мысли ей стало легче. Он уже слышал это, ей не нужно сдерживаться.

Его руки переместились на ее талию. Он поднял ее и посадил к себе на колени, прижав к своей груди. «Поплачь», – сказала она себе, и слезы покатились из ее глаз, горячие и соленые, как морская вода. Видеть внизу так много воды, когда горишь там, наверху… этого не может быть; Бонем должен был сказать правду. Она подумала, не теряет ли она сознание. Она не могла дышать, весь мир, кажется, колеблется вокруг нее; только тьма кажется надежной.

Минна смутно расслышала его голос, когда он провел пальцами по ее волосам, его низкое теплое бормотание словно луч солнца на ее макушке: в Лондоне все будет хорошо. В Лондоне они со всем разберутся. Присказка дня детей – она это знала. Сколько раз она сама таким образом пыталась успокоить мать, чтобы та не плакала. Она успокаивала мать всеми известными ей способами, но у нее не было такого голоса или таких коленей, на которых мама могла бы так уютно свернуться клубком. Маме всегда было мало ее, и, может быть, теперь она поняла, чего ей не хватало. Не так уж плохо, когда тебя поддерживают, быть такой маленькой, чтобы тебя можно было поддержать. Его руки сомкнулись вокруг нее, что-то, что казалось ей недоступным и неизлечимым, начало успокаиваться.

«Я могу утешить себя сама», – говорила она маме. И она могла, если это было необходимо. Но почему она должна была это делать? Он никогда не давал обещаний, которых не мог бы сдержать. Он сказал правду в ту ночь, когда забрал ее из Уайтчепела: он не обещал, что они придут за Коллинзом на рассвете. Минну возмущала его мелочность, она не хотела ему верить. Правда не всегда приятна. Иногда вы из-за нее начинаете ненавидеть человека, пока не научитесь быть благодарным за нее. «Хотелось бы мне, чтобы у мамы был кто-нибудь вроде тебя». Слова рвались наружу, но когда она заговорила, это оказалось совсем не то, чего она ожидала.

– Ты не хотел прикоснуться ко мне, – сказала Минна.

– Хотел, – ответил Фин.

– Я имею в виду в Гонконге.

Он прижался губами к ее виску.

– Хотел, – пробормотал Фин.

Он лгал. Или просто развлекался, но его профессия ему этого не позволяла.

– Ты считал меня идиоткой. – Голос у нее дрогнул. – Ты думал, я шлюха. Наглая пустоголовая кокетка.

Она чувствовала, как сильно бьется под ее рукой его сердце. Тому, кто вынужден постоянно соблюдать осторожность, очень просто забыть, что другие люди состоят из плоти, а не из камня. Даже в жестоких людях течет теплая кровь – Коллинз оплакивал смерть своего брата, а Бонем пару раз рассмешил ее. Даже настоящие злодеи вздыхают по ночам и порой испытывают привязанность к кому-нибудь. Мама была права: Минна выросла и стала слишком сдержанной, чтобы напоминать себе о подобных вещах.

Минна крепче прижалась к его теплой крепкой груди и ощутила, как в ответ сильнее забилось его сердце. Его темные глаза по привычке оставались непроницаемыми, когда она отстранилась, он позволил ей разглядеть все: его сожаление и желание быть с ней честным.

– Да, – сказал он. – Ты права. Именно так я и думал.

Его ладонь накрыла ее щеку, большой палец коснулся уголка рта.

Его откровенность доставила ей такое же удовольствие, как поцелуй.

– Спасибо, – прошептала Минна. Она провела рукой по его руке до основания большого пальца и потрогала шрам. – Ты знаешь, у меня тоже есть шрамы.

– Знаю, – сказал Фин.

Ее совсем не удивило то, что он заметил ее шрамы и ничего не сказал об этом. Он умеет ждать и тонко чувствовать, он позволил ей поступать как ей хочется. Но иногда она его удивляет.

– Ты так удивился, когда я дала тебе коку.

Она обвела пальцем контуры его губ, которые тронула слабая улыбка.

– Меня удивило твое поведение. Ты не хотела, чтобы я тебя заметил.

– Да. – Какой умной она себя чувствовала! Она думала, что делает маме большое одолжение, спасая Эшмора, что ее отвага поможет им сбежать от Коллинза. И некоторое время так и считалось. Четыре года. Всего четыре года. Она снова уткнулась лицом в его грудь, снова полились слезы. Стоило ли оно того? Она не узнает этого, пока не узнает правду о матери.

Но поступи она по-другому, тело, которое так горячо обнимает ее сейчас, могло быть мертвым. Никогда не, знаешь, какие мелкие решения переплетутся как паутина, образуют новые миры, предоставят немыслимые возможности.

Но это ощущение, возможно, и неправильно. Что, если мама мертва? Тогда эти мысли, этот разговор всего лишь самооправдание. Она может сидеть тут, разговаривая о себе и о нем, о давно забытых событиях, как будто такие мелочи имеют хоть какое-нибудь значение, когда ее матери, возможно, уже нет…

– Пожалуй, ты был прав, – сказала Минна, отпуская его руку. – Ты хорошо разглядел меня. Я все такая же пустоголовая шлюха. Посмотри, что я сделала с тобой.

Он ответил едва слышно, но она почувствовала вибрацию его груди там, где к ней прижималась ее щека.

– Не нужно, – сказал он. И потом более четко: – Не нужно так думать. Кольцо расплавилось бы.

Это правда. Огонь разрушил все здание.

– Мне не следует так думать, – поправилась она, больше для себя, чем для него. Можно привыкнуть, что тебя вот так держат.

– Это не важно.

Хотя своим замечанием он не собирался отвечать на ее мысли, она подумала, прав ли он. Мама всегда позволяла мужчинам выбирать ее. Может быть, выбирать должна женщина. Онамогла бы выбрать его.

Минна вздрогнула, настолько странной и неожиданной была эта мысль. Она крепче обхватила его руками, потрясенная этой идеей, он тоже крепче обнял ее. Ей это понравилось. Как будто он нуждается в ней так же, как и она в нем. «Я хочу его». А если и так? Что же ей, сдаваться? Эшмор первым обнял ее, но теперь, когда ее руки обвились вокруг него, посторонний не смог бы понять, кто начал первым.

Они долго сидели обнявшись, а поезд, громыхая, продолжал свой путь.

– Я всегда говорила, что не буду терзаться, – сказала она. – Так что, думаю, я предпочту поверить ему. Я телеграфирую Джейн. Но если позже обнаружу, что он лгал…

– Не думай сейчас об этом.

– Но…

– Тихо, – пробормотал он.

Как легко подчиняться его приказу и позволить себе прильнуть к нему! Она больна от страха. И тут ей пришло в голову: она ведь никогда не была такой отважной, как думала. Иначе почему бы ей было так приятно лежать в объятиях Фина? Она так боялась попасть в ловушку, что никогда не подпускала никого близко к себе. Но была ли это свобода? В те мгновения, когда она всем сердцем верила, что мать умерла, она поняла: ее полет не имеет цели. Нью-Йорка ей недостаточно. – Ты все еще раздумываешь – сказал ей Фин на ухо. Она закрыла глаза. Внезапно она почувствовала себя ужасно усталой.

– А ты действительно циник, Эшмор?

– Лучше называй меня Фином, – сказал он с улыбкой.

На ночь они остановились в Бристоле и, прежде чем отправиться в гостиницу, зашли на телеграф. За ужином Минна почти не разговаривала. Теперь, отправив телеграмму, они должны ждать, и это ожидание далось ей нелегко. Но когда они поднялись по лестнице к своему номеру, из болтовни хозяина, открывавшего двери их номера, Минна поняла, что Эшмор заказал отдельные комнаты, и тут ее усталость исчезла. Тяжесть появилась в груди, она перешла в горло и заставила ее выдавить: – Нет, ты будешь спать со мной. Хозяин гостиницы, старик лет семидесяти, поднял свой фонарь, разглядывая из-под щетинистых бровей новую для него картину: девушка повелительно смотрит на мужчину, а тот, упираясь широким плечом в стену, забавляется, глядя на нее.

– Лестно, – заметил Эшмор. – Но мне кажется, нам обоим нужно выспаться.

Хозяин гостиницы пробормотал что-то невнятное и бросил ключи Эшмору.

– Тогда спи рядом со мной.

Фин провел рукой по лицу.

– Не сегодня, – возразил он. – У нас был такой день…

Она нетерпеливо фыркнула:

– Ах да, ты, без сомнения, хочешь сказать мне, что я сама не понимаю, как шок подействовал на меня, Бонем, пожар и все такое. Я не буду спорить, проще сказать: я в здравом уме, а если нет, разрешаю тебе воспользоваться своим преимуществом.

Губы Фина тронула улыбка. Но он не двинулся с места.

– Зачем мне пользоваться своим преимуществом? – спросил Фин.

Она посмотрела мимо него в слабоосвещенный коридор, деревянные панели отливали благородным красным цветом в свете газового фонаря. Но если даже кто-то и услышал их, какое им до этого дело? Такие вещи никогда не волновали Минну.

– Ради развлечения. – Заметив, что это не произвело впечатления, Минна набралась храбрости. – Ради… утешения от твоего прикосновения. – И быстро добавила: – Только это, если ты настаиваешь. Ты говорил мне, что уже не мальчик, что можешь контролировать себя.

Он наклонил голову:

– Я также говорил, что у меня к тебе не пустой интерес. Твое желание отмахнуться от этой мысли я считаю наивным.

– Я лгала, – сказала Минна. Ей хотелось заплакать и она глубоко вздохнула, чтобы подавить слезы. Ей не хотелось, чтобы он считал ее желания необоснованными. – Даже себе самой…

Она поняла это в Гонконге, когда мать плакала в ее объятиях. Она поняла это у Ридленда, когда искала Тарбери и находила только пустые крыши. Она не хотела быть в одиночестве. Хватит с нее одиночества.

Я все вижу лучше, когда ты смотришь на меня. И я понимаю… – она вздохнула, – я понимаю, ты видел во мне то, к чему стоит привыкнуть. Если тебе это нужно, ты ляжешь рядом со мной.

– Я думаю, ты хитришь, – мягко заметил Фин. – А Ганс привык к чему-нибудь?

Ей понадобилось время, чтобы вспомнить, кто это – Ганс… Она назвала ему это имя во время их схватки в гостиной.

– Не знаю, кто такой Ганс. – Она смущенно улыбнулась. – Я просто хотела тебя поддразнить.

Он оттолкнулся от стены, подошел к ней и костяшками пальцев ласково провел по ее щеке.

– Я понял, – сказал он. – Значит, кто-то другой. Не важно кто.

Она вдохнула его запах, запах мужчины, способного краснеть и позволяющего ей прижать его спиной к стене, Мужчины, который не стесняется признавать свои ошибки, даже в ущерб собственной гордости. Он бессовестно обошелся с ней в гостиной, но как только она стала честной с ним, он тоже стал честным с ней. Сегодня он обнимал ее так, будто она драгоценность, и Генри казался совершенно неспособным на такой разговор.

– Он недолго стремился к этому, – сказала она. – Хочу предостеречь тебя: не все так приятно. Я… – она почувствовала, что краснеет, – я не всегда такая, как сейчас. Я ужасно упрямая.

Он поднял бровь:

– О! Приятно слышать, что ты это признаешь. Его откровенная насмешка ободрила ее.

– Это правда. Я даже горжусь этим. И это еще не все. – Она перевела дух. – Я безрассудная. Бессовестная и несдержанная. Особенно после шампанского. – Она кокетливо взглянула на него. Губы у него дрогнули. – А еще очень требовательна к своему охраннику, такая обманщица, что джентльмены иногда принимают меня за тупую… Все? – Она посмотрела в потолок. – Крикливая, – вспомнила она, снова взглянув на него. – Только когда сама этого хочу, но иногда мне хочется завопить. Гордая, да. Хитрая, без сомнения. Люблю манипулировать другими, – она засмеялась, – меня не любит даже мой кот.

Фин расплылся в улыбке:

– Думаешь, мне нужны эти предупреждения? Поправь меня, если я ошибаюсь, но я полагаю, что ты просто цитируешь меня.

– Может быть. – Внезапно Минна почувствовала себя неуверенно. – Если у тебя не… пустой интерес, тогда ты должен знать: я ценю свое упрямство. На самом деле это мой главный недостаток. У меня много недостатков, и я очень ими горжусь.

– Мне кажется, будто ты пытаешься предостеречь саму себя.

– Может быть, – прошептала она и шире распахнула дверь: – Проходи.

Он вздохнул:

– По-моему, тебе следует вернуться в Нью-Йорк.

Минна ушам своим не поверила:

– Что? Бонем…

–  Ямогу с этим справиться, – сказал Фин. – Бонем окончательно обнаглел.

– Но когда у меня будут документы…

– Их может доставить кто-нибудь другой. Я хочу, чтобы ты была как можно дальше отсюда. В Ныо-Иорке у тебя есть средства, а я смогу организовать твою защиту там.

– Значит, твой интерес пустой?

– Нет. – Голос у него смягчился. – Окажи мне доверие, Минна. Всего на несколько недель. После четырех лет это не так уж долго.

Минна расхохоталась. Если он хочет убедить ее своей нежностью, то подход совершенно неправильный. И ее надежды тщетны.

– Довериться тебе, а самой спрятаться? Оставив тебя и мою мать на произвол судьбы?

– Доверять мне, – резко произнес Фин, – не значит прятаться. Пойми, у меня есть опыт в подобных делах – гораздо больший, чем у тебя. Позволь мне справиться с этим, не опасаясь за тебя.

– Я и не хочу, чтобы ты беспокоился обо мне. Мне это не льстит. Хочу тебя.

Он взял ее за руку и втянул в комнату. Ее не интересовала комната – голые половицы, продавленный матрас, старое потертое кресло. Она стояла рядом с кроватью, ожидая Фина, готовая к битве, которую на этот раз намерена выиграть. Он сердитым движением сорвал с шеи старомодной шейный платок.

– О, – воскликнула она, не скрывая насмешки, – ты все-таки решил, что нам лучше раздеться?

Он отшвырнул шейный платок, который она поймала на лету и намотала на руку, давая выход своему волнению.

– Если ты останешься в Лондоне, тебе придется вернуться в те комнаты.

– Нет.

– Не стану спорить с тобой, – мрачно произнес он. – Это не получится. Не получится, если ты будешь вести себя так. – Голос ее дрогнул от слез. – И прежде чем ты ответишь, знай, что мой интерес к тебе тоже не пустой.

Его лицо преобразилось: злость испарилась, казалось, он сейчас протянет к ней руки. Минна покраснела и отступила назад.

Ей не нужна его жалость. Она не хочет стыдиться своего неопрятного вида и голоса, похожего на кваканье лягушки. Бедрами Минна уперлась в основание кровати и упала на матрас.

– Это абсурд, – пробормотала она.

– Что ты имеешь в виду?

Она рассмеялась и отбросила платок, но она не могла смотреть ему в лицо.

– Мы ведь чужие, да? Чужие с интересным прошлым. Кровать просела под его тяжестью. Брюки у него были грязные на коленях.

– Ты замечательная женщина, но сегодня вечером ты ошибаешься во всем. – Он хрипловато рассмеялся. – Твой кот тебя любит.

Минна вытерла нос тыльной стороной ладони.

– Ты ничего не знаешь о котах. Сам ведь говорил.

– Я лгал. У Шелдрейков было несколько, и все они обожали меня.

– Еще бы, – пробормотала Минна. – Порочные существа.

Его рука легла на ее бедро, вверх ладонью. Помедлив, она вложила пальцы в его ладонь. Когда его рука сжалась, Минна невольно расслабилась.

– Мы не можем этому доверять, – прошептала она.

– Будь мы чужими, я не захотел бы, чтобы ты уезжала в Нью-Йорк.

Минна нахмурилась:

– Разумеется, захотел бы. Тебе было бы все равно.

– Напротив, было бы привычно иметь тебя рядом. Мне нужен Бонем. Бонему нужна ты И вот ты наживка. Не беспокойся я о тебе, не колеблясь использовал бы тебя таким образом. Я говорю тебе об этом, потому что, может быть, нам стоит поговорить и о моих недостатках. Их у меня достаточно. Моя совесть спала долгие годы. Я пытаюсь переделать себя, но…

Минна пренебрежительно фыркнула:

– Можешь не говорить мне об этом. Я заметила, что ты не слишком беспокоишься об исполнении своих обязательств. По крайней мере приличным способом.

Он мягко засмеялся, стиснув ее руку.

– Тогда ты должна поверить мне, не правда ли? Ты все знаешь из первых рук. Если я волнуюсь за тебя, это кое-что значит.

Она пошаркала каблуком по полу.

– Судя по комплиментам, можно желать многого. Он откашлялся.

– Хочешь комплиментов?

– Нет.

– Я так и думал. Ты не доверяешь лести, не так ли?

Минна ничего не ответила.

– И все же, – ласково сказал Фин, – я прав. Ты понимаешь, что мы не чужие. – Фин так долго молчал, что Минна не выдержала и подняла на него глаза. Лицо у Фина было грустное.

– Думаю, да. – Минна пожала плечами. Ответ трусливый, но ничего лучшего не пришло ей на ум.

– Знаю, – твердо ответил он. – Я научился ненавидеть в один день, и эта ненависть не покинет меня до конца моих дней. Хочешь послушать, как картограф превратился в шпиона?

Она поняла, о чем он спрашивает. Четыре года назад в ее жизни произошло нечто важное. Об этом просто так не расскажешь.

– Да, – прошептала Минна.

Он легко поигрывал ее пальцами.

– Я был офицером, служил топографом и составлял карты Гималаев. Меня посылали в места, где мало кто соглашался бывать. Один из моих начальников заинтересовался тем, что я делаю. Я ничего такого не подумал, правда; у нас был один общий друг, ушедший на покой картограф и астроном, который был моим наставником во время учебы в Итоне. Если у меня и появлялись сомнения в отношении этого офицера, которые я не мог себе объяснить, советы нашего общего друга успокаивали меня.

Однажды этот новый наставник призвал меня в Симлу. Заявил, что один из его сотрудников пропал на границе северо-западной приграничной провинции с афганской территорией. Это были плохие новости. Дизраэли нажимал на Нортбрука, вице-короля, чтобы тот занял более твердую позицию вместе с эмиром Афганистана против русских, а Нортбрук сопротивлялся. Ни один англичанин не вмешивался в эту неразбериху без официальной инструкции. Это было все равно что бросить горящую спичку в щепки. Но мой новый наставник умел убеждать. Он сказал, что мое искусство – самый лучший шанс, чтобы отыскать след того человека и освободить его. Если бы у меня это не получилось, то произошел бы международный скандал.

– Благородная миссия, – заметила Минна.

– Вот именно. – Фин криво усмехнулся. – Очень благородная и, без сомнения, опасная – на это я и надеялся, соглашаясь. Шанс доказать раз и навсегда, что я не сын своего отца.

– Ты совсем на него не похож. – Это-то Минна знала. Таких мужчин она могла узнать за милю, поскольку хорошо знала Коллинза.

– Я старался не быть на него похожим, – сказал Фин. – Но с Ридлендом это было трудно.

– Ридленд и был тем офицером.

– Да. Чего он мне не сказал, так это то, что этот человек намеренно проник на территорию с целью подорвать авторитет вице-короля. Этот человек задумал сделать свое возвращение как можно более сложным и публичным в надежде спровоцировать войну. Мне также не сказали, что если меня поймают, то правительство, включая отдел, который разработал эту миссию, будет отрицать, что это официальное поручение. Меня заклеймят как предателя, мое присутствие на территории послужит доказательством моей неверности. – Он вздохнул. – Даже знай я это, все равно вынужден был бы подчиниться. Но по крайней мере я подготовил бы свою группу. Я взял с собой двух помощников. Они умерли еще до того, как мы поняли, что попали в ловушку.

Его пальцы сжались. Она держала его твердо, как могла. Иногда это бывает нужно. Сегодня в поезде она это поняла.

– Мне так жаль.

Он пожал плечами:

– Дело в том, что меньше чем за день я научился ненавидеть Ридленда всем сердцем. И в последующие десять лет мне оставалось только убедиться в своей правоте. Каждый день я учился этому заново, когда оставил тебя за тем окном.

– Ты колебался, – мягко возразила Минна. – Пытался вырвать у меня нож.

– Храбрость на мгновение. А потом я отказался от своих инстинктов.

– Ты сказал, что у тебя не было выбора.

– Да, потом я себе это тоже говорил. Но в это труднее поверить, когда знаешь женщину, которая сама делает выбор, чем тогда, когда такой женщины не существует. – Она почувствовала, что краснеет. – Я предпочел в тот день игнорировать свои инстинкты, как и тогда, когда решил доверять Ридленду. Так что думаю, ты поймешь, если я скажу тебе, что больше не намерен ими пренебрегать.

Он нежно отвел волосы с ее лица. Его прикосновение было очень успокаивающим, она прижалась к его руке и закрыла глаза.

– Твои инстинкты тоже хороши. – Он очень нежно прижал кончики пальцев к ее щеке. – Если они тебе что-нибудь говорят, Минна, не пренебрегай ими.

Ее инстинкты трудно выразить словами, чего он ждал от нее, но их настойчивость свидетельствовала о ее природном даре. Как странно! Она никогда не думала, что сможет влюбиться.