Текст книги "Любовь без обмана"
Автор книги: Мередит Дьюран
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
– Вы не поверите, но так и есть,– сказала Минна. – И именно это весьма эффективная тактика. Никто никогда ничего не заподозрит!
Ее идея заинтриговала Фина. Еще одна трещина в ее маске. Он решил это проверить.
– О, конечно! – сказал он. – Потому что за разговором о журналах мод так часто следует признание в злодейских замыслах.
Она не заметила его сарказма и рассмеялась в ответ:
– Вы должны признать: это более хитроумный способ, чем вытащить револьвер.
Какой очаровательный ответ! Она поддерживает его шутки, даже за свой счет.
– Возможно, вам следует перейти прямо к сути дела. Оставьте журналы и переходите к платью. Помашите подолом и спросите мнение о платье.
Минна просияла. Эффект был потрясающий, Фин почувствовал, как у него подпрыгнуло сердце.
– Да, – сказала она. – Чем уродливее, тем лучше. Что-нибудь красновато-коричневое или красновато-лиловое и оранжевое.
Поверх ее головы он заметил проводника в нескольких метрах от них. Чудесно: он сам советовал ей не привлекать внимания, а теперь торчит в коридоре, обмениваясь шутками. Он не был уверен в том, насколько непринужденно она принимает его шутки; в Гонконге это уже ввело его в заблуждение, так может быть и сейчас.
– Хорошо, хватит шуток. Мое требование очень простое. Возвращайтесь в купе и молчите. Я, а также остальные пассажиры, в чем я не сомневаюсь, будем вам за это благодарны.
Он почувствовал сожаление, когда ее лицо застыло.
– Конечно, будете, – пробормотала она.
Он открыл дверь в купе. Рыжеволосый человек, сидевший напротив мисс Мастерс, теперь стоял в проходе, роясь на полке для багажа. По чистой случайности такое положение позволяло его уху оказаться у самой двери. Матрона, которая не показалась Фину такой уж податливой по природе, заняла место мужчины у окна. Фин посмотрел на парня, когда он отступил в сторону, пропуская мисс Мастерс. Сюртук мужчины морщил, обладатель билета первого класса мог бы позволить себе портного получше. Обувь была хорошая, но сильно поношенная.
Упущение – не заметил этого сразу. Фин мог бы отнести свою невнимательность на счет игривых локтей, но это было настолько абсурдно, что он перестал искать себе оправдания и задумался об этом.
Мисс Мастерс тоже заметила, что действия мужчины имеют особый смысл. Заняв свое место, она выразительно взглянула на Фина, затем перевела взгляд на мужчину.
«Нет, – взглядом предостерег ее Фин. – Не смотреть, ничего не говорить».
– О, – весело обратилась она к матроне, – вы решили сесть напротив меня? Как забавно! Хотите посмотреть мой журнал?
– Нет, – коротко ответила женщина. – Это была не моя идея поменяться местами.
Отлично проделано. Увы, мисс Мастерс понадобилось объявить о ее успехе: садясь на место с журналом мод, она выразительно пропела строку из «Янки Дудль Дэнди».
Фин взял с полки свою сумку и газету и сел на место, выразительно зашуршав газетой, надеясь, что мисс Мастерс это заметила. Их чемоданы находились в багажном отделении и должны быть в безопасности, с этим все в порядке; его револьвер в сумке.
– Какой прекрасный день! – сказала мисс Мастерс, – Разве не жаль, что мы сидим тут взаперти?
Она просто не давала ему возможности руководить. Без сомнения, из-за своих успехов в Нью-Йорке она привыкла брать инициативу на себя. Он вспомнил ее мать, которая послушно держалась в тени Коллинза, и подумал, сознает ли она, что между этими крайностями существуют другие возможности, такие как, возможно, сотрудничество.
– Путешествие может быть утомительным, – ласково сказал он и просмотрел колонки в поисках подходящих слов. Найдя то, что нужно, он сказал: – Вам скучно? Позвольте развлечь вас, посмотрите на это.
Она склонилась над газетой, а Фин медленно показывал ей разные слова: «исчезнуть… не привлекая… внимания».
– О, это очень интересно! – согласилась она. – И как вы думаете, когда это произойдет?
– Очень скоро, если премьер-министр добьется своего. – Поезд начал тормозить, они прибывали к следующей станции. – В любой момент на самом деле.
Она улыбнулась:
– Ну, я не могу утверждать, что разбираюсь в иностранных делах. Но в этом случае я не стала бы с ним спорить. Его решение кажется мне разумным.
Она чертовски умна. Ему захотелось потрепать ее по щеке, и его самого удивило это настойчивое желание.
– Рад это слышать, – сказал он и начал складывать газету. Но она схватила его за запястье:
– Эта история кажется очень интересной. – Палец в перчатке остановился на слове «как». – Вы об этом что-нибудь слышали?
– Классическое жульничество, – импровизировал он, – Очень просто на самом деле. Один человек отвлекает, а другие убегают с драгоценностями. Думаю, полиция их никогда не найдет.
Матрона громко фыркнула, выражая свое недовольство подобными дискуссиями.
– Но как же сбежал человек, который отвлекал? Или его схватили?
– Нет, – сказал он. – Я думаю, он знает толк в своем деле.
– Понятно. – Когда он сложил свою газету, она положила журнал на пол и чинно сложила руки на коленях. – Я понятия не имела, сэр, что вы так близко знакомы с криминальными схемами. Я начинаю волноваться за вас.
Теперь он открыто ухмыльнулся. Было что-то удивительно приятное в этой конспирации между ними.
– Я не тот, кто предпочитает платье в лиловую и оранжевую полоску.
Поезд вздрогнул и затормозил. Пар затуманил окна, создавая в купе полумрак. Минна выглянула в окно, затем посмотрела на него; ее улыбка засияла, как солнце на рассвете, и он почувствовал, как хорошо у него на душе. Сейчас ему не до собственных наслаждений. Он мог бы доставить удовольствие ей. Но об этом он подумает потом.
– Щривенхем! – крикнул носильщик. – Выходите, кому в Шривенхем.
– Минутку, – сказал Фин ей и встал, как будто собираясь выйти в коридор.
Мужчина заметно взволновался. Он попытался встать, затем посмотрел на мисс Мастерс, продолжавшую сидеть, и передумал. Это все, что нужно было видеть Фину. Возвращаясь, он как будто споткнулся о журнал и упал прямо на колени мужчине – при этом он локтем ударил его.
Мужчина взвизгнул и согнулся. Юбки прошуршали по брюкам Фина, оставляя за собой запах лаванды; краем глаза он увидел, что мисс Мастерс исчезла в коридоре.
– Боже Всевышний, – пробормотала матрона.
– Очень сожалею, – сказал Фин. – Боже мой, с вами все в порядке?
Мужчина все еще скулил.
– Да, черт вас побери.
Матрона задохнулась. Но у нее шок был сильнее – если мужчина может говорить, дело еще не сделано. Фин положил ладонь на плечо мужчины, как бы извиняясь, и крепко сжал его. Он не упражнялся уже несколько месяцев; почувствовал, как напряглись мышцы руки, когда он надавил, и на короткое мгновение, к своему огромному удивлению, испугался, что не справится.
Мужчина покраснел от злости и наклонился вперед.
– Боже милостивый, – сказал Фин и отскочил назад. – Он похолодел. Я вызову проводника.
Ему не повезло: проводник и так уже услышал шум. Он быстро вошел в купе. Фин уступил ему дорогу, взял свою сумку и быстро пошел по коридору, из вагона он вышел под аплодисменты мисс Мастерс.
– Ах, как мило! – закричала она. – Я все видела в окно.
Он взял ее за руку и повел быстрым шагом с платформы и мимо узкого садика станционного смотрителя, где ветерок шевелил головки красных и белых цветов. Освещенная солнцем сцена выглядела очень живой, как будто нарисованная простыми красками художником, не научившимся рисовать тени; его волновало, его действительно волновало то, что он чувствует себя таким чертовски живым. Неужели он никогда не научится довольствоваться скромными радостями?
Мисс Мастерс, похоже, чувствовала то же самое. Она высвободилась из его рук, немного обогнала его, потом обернулась, глядя ему прямо в лицо. Глаза у нее были синие, как небо над ней, волосы – яркие, как солнце.
– Вы должны научить меня этому трюку, – сказала она. – Прижимали его, пока он не отдал Богу душу.
Ее энтузиазм подействовал как антидот; он почувствовал, как его ликование утихло. Она пришла бы в восторг и от циркового представления уродов, лишь бы уродство было достаточно странным.
– Если сделать неправильно, можно и убить человека. – Этому он обучился в первую очередь. Он все еще помнил слабый звук, который издал умирающий человек. Не та жертва, о которой стоит сожалеть, – человек торговал людьми. Но кто-то оплакивал его, без сомнения. Почти всегда кто-то оплакивает.
«Я оплакивал его». Тогда его удивили собственные слезы. Ради самого себя, зная, что такая ошибка может повториться, он не был готов признать, что он оплакивал и самого себя.
За зданием кассы сельская дорога была пустынна, испещрена пятнами света, проникавшего сквозь ветви нависших над ней дубов. Пахло шиповником, жимолостью и сеном, на дереве заливисто пел соловей. Мисс Мастерс, которую не отпугнула возможность убийства, сказала:
– Может, мне хотелось узнать, как убивают.
Не произнеси она это так спокойно, он сказал бы ей что-нибудь резкое. Но ее поведение остановило его, на ее лице он увидел какую-то тень, что заставило его приглядеться к ней повнимательнее.
– Кого вы хотели бы убить?
Паровозный гудок вспугнул стаю птиц с деревьев.
– Никого определенного, – сказала она. – Категорию вообще. Возможно, я и не стала бы этого делать, но было бы полезно объявить о такой моей способности. Мы куда идем? Почему бы не подождать следующего поезда? Он постарался вспомнить карту местности. Они могли бы нанять в деревне повозку и поехать дорогой на Бристоль. Он взял ее за руку и зашагал по дороге.
– Этот удар непредсказуем. Если он придет в себя к следующей станции и вспомнит все, то нас будут ждать, а это нам ни к чему. Нет, мы немного пройдем по дороге и обойдем Суиндон. Что вы подразумеваете под категорией?
Минна вздохнула:
– Напрасно я надела корсет. А категория – мужчины в основном. Не все из них, конечно. Но мужчины вроде Коллинза. – И весело добавила: – Мужчины, которые запирают меня в комнате.
Он искоса взглянул на нее. Если она относит его к той же категории, что и Коллинза, то свою работу для него он прекратил.
– Какое счастье, что я вас выпустил!
– Не вы меня выпустили, – сказала Минна. – Я выскользнула, а потом сообщила вам информацию, благодаря которой обрела свободу. Иначе так и сидела бы взаперти.
– А я за это извиняюсь, – сказал он. – Опять. Минна улыбнулась ему:
– Извиниться ничего не стоит, Эшмор. А у нас обоих и так денег хоть отбавляй.
Да, со вздохом подумал он. Следующий случай овладеть ею, похоже, представится не так скоро, как он надеялся.
Глава 11
В Шривенхеме у единственного экипажа, который можно было нанять, окна не открывались, а пружины относились к тем временам, когда рессор не было. Минну эта перспектива не очень вдохновляла, но экипаж все-таки протарахтел пять миль, когда сломалась первая ось, оставив их на дороге.
– Твин-Элмз [13] [13]Вязы-близнецы.
[Закрыть]тут прямо за углом, – заверил их мрачный возница, – шляпу свою съем, если там не будет кеба.
Твин-Элмз оказалось местом, соответствующим своему названию: по бокам белого оштукатуренного строения стояли два массивных вяза, их узловатые стволы торчали из земли как указательные пальцы. В белой оштукатуренной гостиной полдюжины джентльменов и одна молодая леди собрались у камина за столом на трех ногах, уплетая бифштексы и чокаясь кружками.
При их появлении разговор прервался, джентльмены уставились на Минну. Молодая леди поднялась, вытерла руки о передник и подошла к ним. Она оказалась дочерью владельца. Хорошенькая широколицая девушка, розовый цвет ее лица приятно контрастировал с черными как смоль волосами. Минне она сразу понравилась, потому что сидела с мужчинами, пила и беседовала, чувствуя себя непринужденно. Кажется, маме нужно узнать кое-что новое о современных английских девушках.
Девушка, не скрывая любопытства, окинула взглядом Минну, судорожно сглотнула и обратилась к Эшмору.
– Боже мой, – сказала она, выслушав от Эшмора короткую историю их мучений. – Ну, завтра – другое дело. Но сегодня есть только одна повозка, да и та на свадьбе у Холладеев. Думаю, они сейчас возят молодоженов по окрестностям. Но… – Она бросила взгляд на Минну и, заикаясь, произнесла: – Не сердитесь. Они вернутся к ужину, мы сейчас готовим для них настоящий пир. А Джон Марш, это кучер, потом поедет назад в Суиндон.
Снова стрельнув глазами в Минну, девушка пошаркала ногами и заправила кудрявую прядь за ухо.
«Твои волосы выглядят очень мило, – хотелось сказать Минне. – Мы с тобой не соревнуемся». Но опыт подсказывал, что такие заверения чаще раздражают людей, нежели успокаивают.
– Конечно, это не бог весть что, – пробормотала девушка. – Но все-таки вы попадете куда вам нужно.
– Что ж, это обнадеживает,– сказала Минна.
– Хорошо. – Теперь девушка смотрела в пол. – Если вы подождете часок, я приготовлю для вас что-нибудь вкусное.
Минне хотелось бы просто отдохнуть у арочного окна за бокалом вина; она чувствовала, что заслужила это после долгого путешествия по жаре. Но умывальник и холодное полотенце на лоб – весьма соблазнительно. Почему бы это не соединить? В ответ на ее просьбу девушка вспыхнула, помчалась в кухню за вином, после чего проводила их наверх в единственную свободную комнату. Свадьба, сообщила она им, приехали гости даже из Уилтшира.
– Это далеко? – спросила Минна, когда они вошли в комнату и закрыли за собой дверь.
– Всего пять миль, – улыбнулся Эшмор.
Комната оказалась просторной, в ней пахло розмарином: веточки розмарина висели на гвоздиках вдоль стены – в окна проникал свежий ветерок. Минна прошла по мягкому ковру и буквально упала в кресло с широкими подлокотниками, пока Эшмор осматривал комнату. Он выглянул в сад, и лицо его приняло недовольное выражение. Возможно, ему не понравилось, как буйно разрослись яблони и терн, прямых линий тут не увидишь.
– Это плохо, – сказал он. Он напомнил ей Бенедикта, с задранным хвостом и вздыбленной шерстью. Минна встревожилась: как там Салли справляется с бестией, Господи спаси ее?
Глаза у нее закрылись. У розмарина запах честный, обещает комфорт и здоровье, но не роскошь. Как несправедливо, что такие славные травы растут в этом унылом климате! За калиткой постоялого двора Минна заметила лаванду, пышно разросшуюся, как сорняки; ее контракт с Уилсоном уже не казался ей таким выгодным. Пожелай она :проводить здесь несколько месяцев в году, она могла бы заложить плантацию лаванды и сэкономить для фирмы много денег.
– Три часа, – сказала она. – Ждать не так долго.
Заскрипели пружины; приоткрыв один глаз, она увидела, что Эшмор сел на кровать. Она была слишком низкой для него, ему пришлось полностью вытянуть ноги, раздвинув колени.
– Вы не понимаете, – сказал он. – Суиндон – то место, где он будет нас поджидать. Надо найти экипаж, который сможет отвезти нас подальше. Придется задержаться.
– Здесь?
– Да. На ночь по крайней мере.
– На ночь? – Минна выпрямилась. Внезапно комната стала казаться меньше. Хороший глоток вина никак не изменил ее мнение. Эта кровать слишком узкая для двоих, если только они не намерены делить не только подушку. От этой мысли тело ее взволновалось, и она уставилась на его шейный платок. «Сними его», – чуть не произнесла она. Ей хотелось увидеть, какой ущерб она ему нанесла.
Он немного поерзал, кровать заскрипела. В его улыбке было что-то мальчишеское, отчего она насмешливо подняла бровь. Ему следовало бы обсудить с ней его намерения. Он обвинял ее в том, что она раздражает его, но он сам, похоже, не меньше виноват в этом же.
Минна закрыла глаза, потому что при виде его невысказанной насмешки можно принять такое решение, которое вряд ли ее устроит. Это все еще было для нее ново и интересно, эта мысль о том, что ее добродетельное поведение ей не мешает. Джейн не одобрила ее решение переспать с Генри, а масса литературы, которую Минна прочитала во время своих размышлений – эссе суфражисток, памфлеты группы, проповедующей «свободную любовь» и идеал «Новой женщины», некоторые медицинские трактаты о контрацептивах (Генри возражал против использования резинок, но она настояла), зная очень хорошо, что надежды у него лукавые, а цели – матримониальные, – не убедила Джейн.
«Это священный дар, – сказала она, – и большой грех отдавать его без брака. А что, если потом ты решишь выйти замуж?»
Грех и святость – не те концепции, которые много значили бы для Минны. Развод – тоже грех, а в результате ее мать постоянно томится в лапах преступника, который с точки зрения закона не должен разгуливать на свободе, но у него есть право делить с ней постель и оскорблять ее до тех пор, пока его не схватят. (Чертовский грех, подумала она и улыбнулась этой головоломке.) В конце концов совет Джейн повлиял на ее решение, ей стало ясно, как ее гнетет груз девственности. До тех пор пока она ее будет хранить, кто-нибудь сможет сказать ей, с участием и, возможно даже с некоторым самодовольством: «А что, если ты решишь выйти замуж, Минна?»
Нет, ей очень к лицу стать падшей женщиной. Она устроила так, чтобы ее увидели выходящей из дома Генри в самое неподходящее время, и на следующий день все стали запрещать своим невинным мальчикам даже смотреть в ее сторону. Мужчины, которые продолжали посещать ее, делали это открыто, не ставя перед собой цели постоянно владеть ею. Теперь она чувствовала себя свободной.
Но конечно, свободой нужно уметь пользоваться. «Радости плоти – бесценный дар, которым наградила нас природа» – так писали сторонники свободной любви. Генри не слишком настаивал на своих претензиях, но она не верила ему, когда он говорил, будто это ее вина. Она ничего ему не должна, и его раздражало, что она не чувствует себя обязанной.
В любом случае еще многому нужно было научиться, и Эшмор казался подходящим наставником: он был человеком светским и на удивление послушным в этих делах. Их тела очень хорошо подходят друг другу. Немного экспериментов, возможно, после спасения ее матери, и потом их разделит целый океан. Это будет ее выбор. Минна начинала верить, что Эшмор не будет ее вынуждать. Но что касается риска, тут он казался ей слабым. Ну, значит, как я полагаю, мы остаемся тут на ночь, – сказала она, и уверенность в собственном голосе произвела на нее впечатление.
– Вы похоже, рады этому.
Он наверняка ожидал девического смущения.
– Я стараюсь.
– Я думал, вас волнует судьба матери.
Минна изумленно раскрыла глаза:
– А вы полагаете, что не волнует?
– Я не собирался вас обвинять. – Минна снова расслабилась. – Однако нетерпения вы не проявляете. Вы совершенно не так вели себя в Лондоне.
– Что проку в нетерпении? – Не нужно зацикливаться на том, чего не можешь изменить. Она научилась ждать в ситуациях, более ужасных, чем эта. Действие – вот что важно; если оно оказалось невозможным, бесполезное сочувствие превращается в пытку, столь же эффективную, как вопли, тьма, жара и голод. Минна гнала прочь подобные мысли. – Это бесполезно, – резко сказала Минна.
– Зато вынуждает вас быть начеку, – возразил он не совсем уверенно. – За нами следили от Лондона, мы это знаем. Он доложит своему хозяину о том, что мы близки к цели. Не время спать, надо быть настороже.
– По-моему, самое время вздремнуть. – Она удивленно посмотрела на него. – Лучше быть хорошо отдохнувшими, если они вдруг нас обнаружат. Вы не согласны? – И почему она должна объяснять это именно ему? – Человек, знакомый с интригами, должен знать подобные вещи.
На его лице появилось странное выражение. Уже не первый раз за сегодняшний день она ловила на себе такой взгляд, и этот взгляд вызывал в ней чувство тепла и, неловкости, чего не было раньше, когда он вожделел ее. Она привыкла к ухмылкам, но Эшмор смотрел на нее задумчиво, с интересом, словно изучал.
– Почему вы на меня так смотрите? – спросила Минна, краснея.
– По-моему, вы лучше меня подготовлены к подобной работе.
Минна улыбнулась. Ей понравилось, что Эшмор считает ее способной совершать побеги, обнаруживать и наказывать бандитов. Такая похвала в устах Эшмора дорогого стоит.
– В Гонконге вы казались достаточно хороши для этого. Одурачили всех нас, – До той ночи, когда его отравили, Минна поспорила бы на последний цент, что Эшмор – американец.
Фин пожал плечами:
– Я и не говорю, что я плох. Но я не выбирал для себя это занятие, и оно никогда не доставляло мне удовольствия.
Ну, это просто болтовня. Когда он выскочил из поезда на станции, выражение лица у него было весьма оживленным, и он засмеялся, когда она зааплодировала ему. Минна поставила бокал на пол, пытаясь разгадать истинный смысл его слов.
– Даже сегодня? Вы не почувствовали ни малейшего восторга, выпрыгивая из поезда?
Его рука лежала на простыне, он повернул ее ладонью к себе. Даже его пальцы были изящно изогнуты. Когда он прыгал с поезда, это походило на па в танце.
– Сегодня… – Он сделал глубокий вздох. – Ну да, должен признать, некоторая доля удовольствия была.
И он этому не рад; это было видно по тому, как его пальцы вдруг сжались, словно он пожалел о сказанном. Минна подумала о странном толковании их поцелуя, который он представил собственным грехом. Может, это выверт английского характера, который заставляет сожалеть о полученном удовольствии. Ее мать тоже осуждала все виды развлечений. Если платье было прекрасно, она уравновешивала свое восхищение, находя дефекты в том, как оно на ней сидит. Если Минна смеялась слишком громко, она отчитывала ее за хулиганство. Мама делала все, чтобы изгнать радость из жизни.
И к чему это приводит? В мире то и дело рушатся состояния, дети страдают от жестокости родителей, болезни поражают хороших мужчин в расцвете сил, унося их из жизни, когда их жены и дочери молятся у их постелей. Мужчины совершают жестокости без причины, лишь для того, чтобы продемонстрировать свою силу. Когда в жизни столько опасностей, зачем же еще наказывать себя? «Готовься к худшему и продолжай радоваться» – это философия Минны, которую она не скрывает. Но мама никогда с ней не соглашалась, и иногда Минна задумывалась, уж не привлекло ли ее к Коллинзу обещание боли. Возможно, его жестокое обращение с ней давало ей извращенное чувство свободы; уверенная в том, что Коллинз ее накажет, мама могла не наказывать себя сама.
Минна невольно почувствовала симпатию к Эшмору. Он запер ее в комнате, но в ее тюрьме по крайней мере были стены и окна, которые можно взломать. Люди вроде мамы – если Эшмор действительно один из них – носят свою тюрьму с собой. Они никогда не сбегут, даже если кто-то всеми силами будет стараться их освободить. Ну, у него нет причины хмуриться по поводу его сегодняшнего успеха.
– Вы помогли нам выбраться из поезда, – сказала она. – Вы помешали ему преследовать нас. А этот прием с газетой! Думаю, вы можете гордиться собой.
Эшмор засмеялся, видимо, ему польстила ее похвала.
– А вы?
– Ну, я собой горжусь, – улыбнулась Минна. – Скажите, разве вы не считаете мой вопрос этой матроне весьма удачным?
– Да, вы вели себя в высшей степени естественно.
– Как и вы.
Фин скривил губы, будто эта фраза показалась горькой на вкус.
– Думаю, мне есть чем гордиться больше.
Минне захотелось сесть рядом с ним на кровать и отвести пряди волос с его лица. Такая перспектива смутно радовала ее; все больше ей нравилась мысль, что этот умный, уверенный в себе человек, который в Гонконге обращался с ней как с мусором, может, понял наконец, что ему есть чему поучиться у нее.
Она снова взяла свое вино.
– Гордость и радость – вещи совершенно разные. – На самом деле, подумала она, как часто радуешься за счет чьей-то гордости. Если, например, она сядет рядом с ним на кровать, погладит его по щеке и предложит свой совет, утратит он свою рассудительность, начнет высмеивать ее? Тогда она почувствует себя глупой, раздраженной и выставленной на посмешище, разозлится на себя за свои искренние слова. Почему, когда она смотри ему в глаза, ей хочется доверять ему, даже после того как он доказал свою непредсказуемость?
Рискованно. Ей он не нужен. Она взяла бокал и выпила вино до дна.
– Кстати, – растягивая слова, проговорил он, как бы обращаясь к самому себе, – меня это развлекло, ничего такого раньше я не делал. Потому что… это было для меня самого, помимо всего прочего. Мои собственные действия, мои собственные решения.
Странная мысль внезапно пришла ей в голову: сейчас он делает что-то намеренно – снимает с себя шелуху, как с луковицы, показывая сердцевину.
– Да, – неуверенно произнесла Минна. – Похоже, так и есть.
Когда она изображала глупое молчание в присутствии Коллинза, зубы у нее болели от злости. Но в Нью-Йорке она красила ресницы и завивала волосы для дюжины инвесторов, карабкающихся по социальной лестнице; все они жаждали потратить деньги на сумасбродную идею светской красавицы, потому что надеялись, что связь с ней пойдет им на пользу. Всякий раз она уходила после встречи в ладу с самой собой.
– Разница действительно большая, больше, чем между днем и ночью.
Фин кивнул:
– Конечно, действия по собственному решению требуют большой веры в себя. Например, я признаю вашу правоту на днях. Я часто гадал, сожалеете ли вы о том, что спасли мне жизнь в Гонконге. – Он поднял глаза, ловя ее взгляд. – И какую цену вы за это заплатили? Об этом я тоже думал.
Минне вдруг стало трудно дышать.
– Если вы действительно хотели это узнать, могли бы сделать это давно.
– Это было выше моих сил, – спокойно ответил Фин. – Не тогда. Не тогда, когда я ничем не мог вам помочь.
Она крепче сжала пустой бокал. Он говорил так, будто исповедовался. Но она не даст ему отпущения грехов. Он ничего не знает о собственных грехах. Фин постарался не узнать о них, и причина, по которой он этого избегал, ее не интересует – у нее на этот счет есть свое мнение.
– А теперь все это в прошлом. – И нет смысла об этом говорить.
– А я думаю, есть.
– Зачем? – Теперь Минна разозлилась. – Так вы сможете успокоить свою совесть, демонстрируя свое участие? Слишком поздно. Так вы можете выразить свою симпатию?
Он пристально смотрел на нее.
– Или свои сожаления.
– Мне не нужны ваши сожаления. Я сделала все, что считала нужным для себя и для моей матери. Остальное вас не касается.
– Значит, все утряслось в конце концов?
Минна отодвинула бокал, он звякнул о комод. Она выдержала взгляд Фина.
– Да, пока он не сбежал. Спросите меня завтра в Провиденсе, и я надеюсь, что мой ответ не изменится.
Фин поднялся и, прежде чем уйти, бросил сюртук на кровать. Минна удивилась самой себе, когда отшатнулась, испугавшись – испугавшись! – что он идет к ней. Как будто он мог сделать ей что-нибудь, чтобы заставить ее заговорить о том времени. Она не скажет ни слова, даже если он будет ее душить, но когда он прошел мимо, Минна ощутила неловкость. Она уловила слабый запах лавровишни и, возможно, пота. Когда она целовала его, ее тело узнало его запах: оно быстро привыкло к его вкусу. Оно подбивало ее встать и уткнуться носом в его шею, чтобы полнее ощутить его запах. Она прикусила костяшки пальцев и нагнулась вперед, следя за его движением.
Он стоял возле умывальника, закатывая рукава. Руки у него крепкие, мускулистые, поросшие темными волосами; она вспомнила, как восхищалась их движениями, когда он пытался освободиться, будучи привязан к кровати. Тогда он был в ее власти. Ему это совсем не нравилось.
Возможно, ему было бы приятнее, будь она в его власти. То, что он рассказал ей свои секреты, не дает ему права узнать ее секреты. «Я соблазню его», – подумала Минна. Это убеждение было следствием непонятной злости. Если он каким-то образом начинает порабощать ее чувства, она разрушит это, дав им волю. Он дрожал под ее руками, когда она смеялась над ним, не все преимущества на его стороне.
Он взял кувшин и плеснул в миску воды. Затем потянулся за висевшим на крючке полотенцем, рубашка натянулась на спине, тонкое полотно подчеркнуло его узкую талию. Он макнул полотенце в воду, потом принялся отжимать и аккуратно складывать ткань. Какой же он суетливый! Наверняка у него есть особая система натягивать носки.
– Я не собирался огорчать вас, – спокойно произнес он.
Она смотрела не отрываясь на его спину, такую потрясающе широкую и бесстрастную. «Чудовище, – подумала она. – Обернись и посмотри на меня». – Не прикидывайтесь, будто вас это волнует, – выпалила Минна. Эти слова испугали ее, она закрыла рот рукой, но было уже поздно. Покраснев, она прибавила: – Еще неделя, и вы никогда меня больше не увидите.
Он не стал отрицать.
– А до тех пор нам придется действовать вместе.
Она смотрела, как он поднимает руку, тщательно протирая свои широкие запястья и длинные пальцы. Уверенные, методичные движения. Ей было бы интересно, задумал ли он этот разговор заранее, а то, что она считала неожиданными поворотами, было всего лишь тщательно продуманными шагами. Неужели он считает ее такой уж безвольной тряпкой? Он поймет, что она не такая, если она окажется у него в руках.
– Мы уже работаем вместе, – сказала она. – Я помогла вам в поезде.
Полотенце упало, разлетелись брызги. Он обернулся, одной рукой опираясь на мраморный умывальник, на его красивом лице отразилась печаль.
– И это тогда, когда я понял, что нам потребуется доверие друг к другу в ближайшие дни. – Он провел рукой по волосам, и у нее мелькнула мысль, почему человек, настолько помешанный на порядке, отрастил такие пышные волосы. – Тогда позвольте мне сделать первый шаг. Я верю, что вы, возможно, правы: возможно, Ридленд – предатель. – Он странно улыбнулся, слишком весело для своего заявления. – В таком случае мы не только спасаем жизнь вашей матери, мисс Мастерс. Мы спасаем и свою жизнь.
Они выпили чаю в гостиной внизу, за маленьким столиком у арочного окна, где листья дуба бились в стекло. Когда официантка убирала посуду, во дворе послышался шум. Толпа детей пробежала по дороге, гремя цимбалами. Потом величественно прошествовал молодой человек в будничном костюме и в шляпе с высокой тульей и девушка в чудовищно разукрашенном белом платье, с венком из флердоранжа на распущенных каштановых волосах.
– А вот и карета, – сухо сказал Эшмор. Она приближалась черепашьим шагом. Четыре сорванца сидели на ней сверху, а из окон экипажа высовывались многочисленные руки, бросавшие рис в сторону новобрачных.
Дочка владельца постоялого двора подбежала к ближайшему окну, смеясь при виде этой картины. Минне и Эшмору она сказала:
– Мы закрываемся, чтобы поучаствовать в торжестве на природе. Идемте, я найду вам Джона Марша.
– Мы передумали, – сказал Эшмор. – Мы переночуем здесь.
– Но мы пойдем с вами, – прибавила Минна, поднимаясь. Бровь Эшмора поднялась, и она состроила гримасу. – Мне любопытно. Моя мать выросла в сельской местности. Иногда она об этом рассказывала – деревенская площадь, майское дерево весной. Кроме того, вспомните, что я говорила о нетерпении.
